"Сердце полуночи" - читать интересную книгу автора (Кинг Дж. Роберт)ГЛАВА 7Двери заброшенного храма были намного выше Казимира, не говоря уже об остальных сиротах. Казимир с сомнением посмотрел на Ториса, которого он наполовину вел, наполовину тащил. – Ты действительно считаешь, что мы должны войти сюда? Торис, лицо которого было покрыто ожогами, кивнул. Казимир глубоко вздохнул и попробовал справиться с замком. Замок щелкнул, ржавые петли со скрипом уступили, и из распахнутых дверей пахнуло сырым застоявшимся воздухом. Казимир шагнул внутрь и сделал знак остальным следовать за собой. Сироты, спасшиеся из горящего приюта, были исцарапаны и обожжены. Никто из них так и не спал ни этой, ни предыдущей ночью, и это было видно по их усталым покрасневшим глазам. Оглядывая их, Казимир вздохнул. Это Торис настоял на том, чтобы Казимир собрал детей в трущобах, где они прятались. Торис сказал, что это входит в его план. Впрочем, Казимир уже начал сомневаться в том, что этот план имеет право на существование. Толпа одетых в лохмотья детей и подростков с опаской вошла в похожий на пещеру темный вестибюль храма. Услышав, что шаркающие шаги детей затихли, Казимир закрыл взвизгнувшую входную дверь. В вестибюле было темно как ночью, однако впереди виднелась какая-то тускло освещенная комната, откуда доносился высокий, переливчатый звук. Это определенно была музыка, и Казимир прислушался – Флейта, – прошептал он. Флейта плакала в полумраке словно голубка, оплакивающая гибель своего голубя, и Казимир пошел на звук. Он пересек темную прихожую и остановился в проходе, опершись рукой о каменную притолоку низкой двери. Мелодия звала, и он заглянул в полутемный неф храма. Неф представлял из себя округлую залу, похожую на пещеру, окруженную рядами приземистых толстых колонн. Зала была увенчана сводом, который поддерживали затейливо украшенные стропила. Самая верхняя часть свода терялась в полутьме. В центре зала стоял старинный орган, полуразвалившийся и заплетенный паутиной, он напоминал скелет древнего чудовища. Вокруг него располагались концентрическими рядами сгнившие скамейки. А мелодия продолжала звучать. – Эта музыка доносится из коридоров с другой стороны, – вслух подумал Казимир. – Орган давно молчит. Он пошел вперед, поддерживая Ториса и подбадривая оробевших детей. Они обошли неф по проходу между колоннами, причем Казимир все время прислушивался, стараясь уловить направление, откуда звучала музыка. Его внимательные глаза различили на пыльном полу следы, которые образовали целую дорожку, и Казимир рассудил, что кто-то бывает здесь довольно часто. Дорожка эта вела его по периметру святилища и привела к арке, которая открывалась в следующий коридор. Они прошли сквозь арку и оказались в небольшой часовне, которая, казалось, была не такой древней, как сам храм. Здесь уютно пахло старыми книгами и вощеным деревом, а не гнилью и сыростью. Внутренность часовни сразу напомнила Казимиру осеннюю поляну в лесу. Крышу здесь поддерживали тонкие колонны, высеченные из темного мрамора, которые на самом верху превращались в тонкие ветви. Высокие и узкие стекла из цветного стекла пропускали внутрь потоки солнечного света. Вдоль стен выстроились темные книжные шкафы, поддерживая собой полки с музыкальными инструментами. На полу аккуратными рядами выстроились скамьи. Только потом Казимир заметил музыканта, который прекратил играть и неподвижно сидел под окнами. Глядя на вошедших с нескрываемым подозрением, он теребил руками проймы расшитого золотом жилета, одновременно пытаясь надеть на седеющую голову тонкую золотую сетку. Покончив с этим, он поставил свою флейту на пол и, опираясь на нее словно на трость, сказал: – Сегодня нет службы. – Мой добрый сэр, – заговорил Казимир, стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее и дипломатичней. – Прошлой ночью эти несчастные сироты потеряли своих друзей и самою крышу над головой. Многие из них могут умереть от ожогов. – Милил – вовсе не бог врачевания, парень, – ответил человек сурово. – Это верно, Милил – бог песен и музыки. А что может быть лучше для изболевшегося сердца, чем добрая песня? – спросил Казимир, и Торис одобрительно улыбнулся ему несмотря на боль. – В наши мрачные дни храм Милила населен призраками, – с горечью отозвался человек. – Орган рассыпается, святилище засыпано мусором, тех, кто еще верит, можно пересчитать по пальцам одной руки. У меня нет никакой возможности позаботиться о вас. – Как может Милил отвернуться от этих детей – от этих молодых голосов, которые станут петь ему хвалу? Жрец медленно поднялся, аккуратно уложив флейту на пол, и пошел навстречу вошедшим, разводя руки в стороны жестом отчаяния и безнадежности. – Если Милил смог отвернуться от своего жреца, – мрачно сказал он, – он может отвернуться и от вас. Казимир прикусил губу и некоторое время молчал. Жрец тем временем опустился на колени перед одним из сирот и стал изучать его ожоги. Печально покачав головой, он обратился к следующему, потом еще к одному. – Вам придется вернуться тем же путем, каким пришли. Казимир бросил взгляд назад, на загаженный неф. – Неужели Милил отвернулся от Гармонии, которая всегда была краем песен и музыки? Брови жреца поползли вверх, и кожа на лбу собралась толстыми складками. – Никакой это не край музыки, парень. Люди здесь используют песни вместо мечей, чтобы калечить и убивать. Они позабыли красоту Милила и его слово истины. Им нужно только его могущество. Поэтому Милил оставил Гармонию… С этими словами жрец взмахнул руками, словно отряхивая пыль. – Добрый господин, взгляните только на эти обожженные лица, – взмолился Казимир. Жрец опустил руки и, отвернувшись от мальчика, которого он осматривал, смерил Казимира холодным взглядом. Затем он отвернулся и медленно пошел прочь. Казимир усадил Ториса на скамейку и, догнав жреца, упал позади него на колени. – Позвольте нам остаться, мастер! – попросил он. – Позвольте нам перевязать наши раны. Научите нас красоте и правде, и ваше святилище будет восстановлено. – Как это сироты смогут вернуть мне святилище? – фыркнул жрец. – Милил отвернулся от нас, – сказал Казимир. – А вы, учитель? – Разве я вам что-то должен? – Вы добрый человек, учитель, – сказал Казимир. – Или были таковым когда-то. Неужели я должен громоздить причины, чтобы вы совершили то, что велит вам совершить ваше сердце? Жрец покачал головой и пробормотал что-то себе под нос. Затем он медленно обернулся и слегка вздохнул, глядя на жавшихся друг к другу детей. В конце концов он взмахнул рукой. – Те из вас, кто не может ходить, пусть сядут на скамьи. Остальные пусть идут за мной – мы приготовим воду и бинты. Казимир низко поклонился: – Вашей паствы только что прибыло, мастер… – Густав, – отозвался старик, направляясь к залу. Казимир последовал за ним, следом гуськом потянулись сироты. – Я не могу даже предложить им новой одежды – проворчал Густав. – У меня остались только мои жреческие одеяния и костюмы певчих из хора. – Сколько времени прошло с тех пор, как у вас был детский хор, мастер Густав? – вкрадчиво поинтересовался Казимир. Проходя под аркой, жрец презрительно фыркнул: – Ты считаешь, что это отродье может прилично петь? – Их голоса могут призвать Милила обратно в Гармонию. – Скорее они призовут сюда всех чудовищ ада. Так прошла неделя. Пока сироты выздоравливали, Густав учил их песням и преданиям о Милиле. Из двенадцати человек только у троих оказались от природы мелодичные голоса, но еще семеро могли различать тона. Последние двое были вовсе не способны к музыке и пению, о чем Густав без обиняков заявил им. Однако даже они получили одежду певчих, которую всем без исключения пришлось подвязывать, чтобы она не волочилась по полу. Однако больше всего по душе Густаву пришелся голос Казимира. Пока остальные лечились и отдыхали, Казимир пел, пел часами напролет. При этом он вовсе не имел в виду оскорбить старого жреца – в храме оказалась потрясающая акустика, и его голос звучал под этими сводами как нигде в другом месте, даже лучше, чем в амфитеатре. В перерывах между пением и занятиями с хором Казимир выхаживал Ториса. Его ожоги были довольно болезненными, но жизни не угрожали. – Тебе повезло, что тебя завалило штукатуркой, – сказал ему однажды Казимир. – Если бы не она, ты давно бы превратился в пережаренный бифштекс. Торис в ответ только улыбнулся, перевернулся на другой бок и заснул. На четвертый день он смог ходить, а на шестой он уже почти совсем избавился от боли. Все это время, однако, он обдумывал свой план, который помог бы им обоим отомстить общему врагу. Грубая схема, которую он предложил вначале, постепенно обрастала деталями и уточнениями. Поначалу она включала в себя только Казимира и двух-трех сирот, но теперь в ней были задействованы все двенадцать. Время от времени Торис и Казимир собирали детей вместе и репетировали план. К концу недели казалось, что все пройдет без сучка без задоринки, но Казимир продолжал сомневаться. – Как ты думаешь, все сработает? – спросил он, отозвав Ториса в сторону. – Конечно. Ни один из них не пропустил ни одной мелочи. – Ну… я не это имел в виду, – замялся Казимир. – Я хотел сказать, приведет ли наш план к тому результату, которого мы надеемся достичь? – Кляус потеряет власть. Его станут презирать и преследовать, – убежденно сказал Торис. – Чего же еще нам желать? – Да, – вслух подумал Казимир – Чего же еще? Наконец настал тот день, когда они могли начать действовать. Это была первая ночь “Прима Консулара” Кляуса, когда в амфитеатре должно было состояться общественное собрание. Солнце склонилось низко над горизонтом, когда Казимир, Торис и двенадцать сирот тайком выбрались из храма Милила. Голос Кляуса – глубокий и мягкий баритон – звучал в чаше амфитеатра еще долгое время, после того как его песня закончилась. Собравшиеся приветствовали его почтительными аплодисментами. Когда они затихли, Кляус улыбнулся и низко поклонился. Затем он выпрямился и слегка откашлялся. – Добро пожаловать на сегодняшнее собрание, первое на двадцатом году моего пребывания в должности Мейстерзингера, – провозгласил он. В ответ снова раздались аплодисменты. Кляус улыбнулся еще шире, и его крысиное лицо сморщилось. – Как обычно, все граждане Гармонии бесплатно допускаются на это собрание. В конце обучающиеся в Хармони-Холле барды пройдут по рядам и соберут пожертвования. Улыбка Кляуса пригасла, когда он заметил на ступеньках несколько маленьких фигур в длинных рясах. Они были похожи на певцов из детского хора. Мейстерзингер почувствовал, как мускулы его шеи свело легкой судорогой. – Сегодняшний концерт доставит вам Истинное наслаждение, – продолжил Зон Кляус. – Геркон Люкас привез с собой из Скульда целую труппу певцов, акробатов и актеров… Он подозрительно покосился на детей. – Давайте же сделаем наше сегодняшнее собрание покороче, пока гости не выпили все вино в “Кристаль-Клубе”! Среди собравшихся раздались смешки, и Кляус немного успокоился. Когда снова установилась тишина, он поднял вверх руки. – Есть ли у кого-нибудь подходящая тема для обсуждения? – спросил он с хорошо спрятанным безразличием. – Расскажи нам, что случилось в приюте “Красное Крылечко”! – выкрикнул кто-то. Кляус прищурился, пытаясь разглядеть говорившего. Никто среди собравшихся не поднялся. Мейстерзингер покачал головой и громко посетовал: – Безусловно, это большая трагедия. Мне сказали, что из огня, охватившего здание, не спасся ни один человек. Мои помощники уже сейчас разыскивают подходящее строение, где мы могли бы основать новый приют. Повторяю, это действительно трагедия и большое горе, но не будем предаваться отчаянию и скорби! Благодаря пожару, что, строго говоря, является катастрофой, множество убогих и сирых избавились от непосильного бремени Оплакивая их гибель, Гармония может порадоваться, что эти ее маленькие граждане наконец обрели покой. Наконец то Гармония стала городом, чьи стены не сотрясают жалобные вопли нищих и голодных! Кляус оглядел толпу, ожидая следующего вопроса. – Кто поджег приют? – прокричал все тот же безымянный голос. Мейстерзингер мгновенно рассвирепел, но, взяв себя в руки, одарил собрание победоносной улыбкой. – Стражники расследуют это прискорбное происшествие. Если кто-то намеренно поджег приют, он будет найден. – Я видел троих мужчин, которые бежали прочь от горящего здания. На этот раз мечущийся по рядам взгляд Клауса разглядел одного из мальчишек в певческой рясе. Лицо Мейстерзингера рассекла широкая улыбка. – Твои показания могут оказаться полезными для моих дознавателей. После собрания стражники проведут тебя ко мне. Пока он говорил взгляд его оставался напряженным. – Есть ли еще какие-нибудь заботы у граждан Гармонии? – Погиб ли во время пожара бард Раненое Сердце? Кляус раздраженно потряс головой: – Встань и назови себя, если хочешь задать вопрос. Одна из фигур в рясах выпрямилась, и Кляус попятился назад. На лице молодого человека, который выступил вперед, была ухмыляющаяся маска Раненого Сердца. – Это я – Раненое Сердце, – сказал голос, не узнать который было невозможно. – Как видите, слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены. Все собравшиеся в амфитеатре, как по команде, повернулись к нему, и по рядам прокатился взволнованный шепот. Кляус неподвижно стоял на сцене словно верстовой столб, глядя, как юноша со спокойной уверенностью спускается по ступенькам и идет к нему. – У меня, к сожалению, не было возможности поздравить вас, дражайший Кляус, с вашей убедительной победой на турнире трубадуров… Лицо Кляуса побелело, а глаза расширились. – Я рад, что ты выбрал время прийти сюда и… опровергнуть слухи, – с усилием проговорил он. – Кое-кто заподозрил меня в том, что я желал твоей смерти. – Мне следует извиниться перед вами, почтеннейший Зон Кляус, – сказал Казимир, взбираясь на сцену. – Я тоже был среди тех, кто думал о вас столь несправедливо. Толпа отозвалась на его реплику неуверенным смехом. Тем временем Казимир сорвал с лица маску и бросил ее на каменную сцену. Широко взмахнув руками, он заключил Кляуса в медвежьи объятия и расцеловал в каждую щеку. Целуя его в последний раз, он слегка укусил его. Кляус попытался вырваться, но это было не легко. Руки Казимира охватывали его тело словно стальные обручи. – Привет, папаша, – прошептал Казимир. – В честь нашего воссоединения я планировал прикончить тебя сегодня ночью. Ты не поверишь, но я мечтал об этом тысячу долгих ночей. Собравшиеся принялись нервно аплодировать. Казимир выпустил Мейстерзингера из объятий, однако тут же крепко схватил его за руку. Зон Кляус неуверенно улыбнулся собравшимся, неуклюже прикрывая свободной рукой прокушенную щеку. Казимир низко поклонился, заставив поклониться и своего отца, и на сей раз вежливые хлопки переросли в бурную овацию. Казимир быстро взглянул на Кляуса и улыбнулся. – Твоя медленная смерть уже началась, – шепнул он. – Стража! Скорее уберите его! – воскликнул Кляус, но Казимир обезоруживающе улыбнулся и изящным жестом отослал солдат. – Прошу вас, добрые стражи, не мешайте мне. Я собираюсь воздать почести нашему правителю, у меня и в мыслях нет причинить ему вред. Освободившись таким образом от стражников, Казимир шагнул к краю сцены, потянув за собой Мейстерзингера, и с жаром воскликнул: – В качестве прелюдии к сегодняшнему вечернему представлению позвольте мне восславить почтенного Зона Кляуса при помощи собственного представления! Снова раздался гром аплодисментов, который заглушил протест Мейстерзингера. В очередной раз поклонившись, Казимир сделал знак, и в зале поднялись и пошли на сцену двенадцать маленьких фигур в одинаковых, не по росту длинных платьях. Испуганный Кляус вырвался из рук сына, но Казимир превратил это в игру, прыгнув за ним следом и обхватив его за пояс. – Он очень скромен, наш Мейстерзингер, – задорно прокричал Казимир, и зрители рассмеялись. – Но ему не отделаться так легко! Разве не должен мастер Кляус участвовать в представлении в свою собственную честь? В ответ послышался новый взрыв аплодисментов и непристойные реплики. – Стража, прикажите ему отпустить меня! – повторил Кляус. – Стража, прикажите Зону Кляусу развеселиться! – вторил ему Казимир. – Иначе, честное слово, он испортит нам все представление! Стражники с вызовом улыбнулись своему господину и остались на своих постах. Тем временем двенадцать маленьких фигур в рясах поднялись на сцену и дружно, словно по команде, сбросили свои одеяния. Публика ахнула – перед ними оказалось двенадцать маленьких детей, перепачканных в саже, одетых в обугленные лохмотья. Дети вышли на середину сцены и улеглись там ровными рядами Увидев, что все идет как надо, Казимир потащил Кляуса в зал. Мейстерзингер барахтался и упирался, и их исход сопровождался неуверенным смехом в амфитеатре. – Поглядите, сколько в нем рвения! – прокричал Казимир. Представление начиналось, и зрители затихли Один из лежавших на сцене сирот жалобно прокричал: – О, как одиноко быть сиротой в Гармонии! – Да, особенно в такую темную ночь– отозвался ему второй. – И в такую холодную! – стуча зубами вторил Торис, который лежал в дальнем углу сцены. Казимир вышел в яркий свет фонаря, держа перед собой Мейстерзингера, словно большую куклу-марионетку. – Здравствуйте, маленькие сироты! – Здравствуйте и вы, Мейстерзингер Кляус! – хором отозвались малыши. – Так говорите, вам очень одиноко? – спросил за Кляуса Казимир. – Очень одиноко? – отозвался один из детей. – И вы боитесь темноты? – Очень боимся, – откликнулась забинтованная девочка. – И вы замерзли? – Очень, очень замерзли! – отвечал хор. – Тогда позвольте мне помочь вам, несчастные сироты! – выкрикнул Казимир во всю силу своих легких, заставив Кляуса отвесить низкий поклон. – Как же вы поможете нам, Мейстерзингер Зон Кляус? – спросил кто-то хриплым голосом. – А я вам кое-что дам! – Что вы нам дадите? – Что-то, что сделает вас не такими одинокими. – Что же это? – Что-то, что поможет вам не бояться. – Так что же?! – Кое-что, что согреет вас! – ЧТО? ЧТО? ЧТО? ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ? Казимир подтащил Мейстерзингера Ближе к детям и оторвал его от земли. Зон Кляус болтался в воздухе беспомощно дрыгая ногами. – Я принес вам Сироты принялись корчиться и ползать по сцене, от их пронзительных криков зазвенел самый воздух. Даже протестующие крики Кляуса потонули в этом шуме не слышные за этим весьма правдоподобным повторением недавней агонии. Но стражники уже давно научились читать по губам Кляуса. Когда солдаты ринулись на сцену, гремя по каменным ступенькам тяжелыми сапогами, подбитыми железом, зрители ахнули от страха и повскакали с мест. Стражники бросились к Казимиру, а зрители ринулись к выходу. Юноша выхватил из-под своей темной накидки кинжал и прижал его к тяжело вздымающейся груди Мейстерзингера. – Еще один шаг, и я убью его! – предупредил он. Стражники продолжали наступать, и Казимир слегка надавил на рукоятку, дав Зону Кляусу почувствовать укус злого острия с левой стороны груди, примерно между пятым и шестым ребром. На лезвие брызнули первые алые капли. – Назад, идиоты! – выкрикнул Мейстерзингер, и на лице его показались крупные капли пота. – Неужели вы не видите, что он настолько обезумел, что может действительно сделать это? Солдаты отступили назад, но их мечи не вернулись в ножны. Зрители, которые не успели покинуть амфитеатр и продолжали толпиться на ступеньках, приостановили свое паническое бегство и заколебались в нерешительности. Потрясенные сироты уселись на каменной сцене, с тревогой оглядываясь по сторонам, а некоторые опасливо подползли к самому ее краю. Лицо Ториса было белым как мел. Казимир убрал кинжал, позволив шелковой тунике Кляуса прилипнуть к неглубокой ране. В висках у него бешено стучала кровь. Он поглядел на враждебные лица толпы. – Для тех из вас, кто не в совершенстве владеет языком театральных действий, я поясню, что наша маленькая пьеса иллюстрировала коварное убийство несчастных сирот из приюта “Красное Крылечко”. Казимир вытолкнул Зона Кляуса на середину сцены и остановил его только возле ярко горящего светильника. – А вот и убийца… Зон Кляус собственной персоной! – Убийца? – удивленно воскликнул кто-то в толпе. – Откуда он знает такие вещи? – Почему мы должны верить Раненому Сердцу? – Выслушайте его! – Отпусти Мейстерзингера! Казимир закричал во весь голос, перекрывая взволнованный шум: – Я знаю, что Зон Кляус убийца, потому что мои маленькие друзья – это сироты из того самого приюта. Все они видели, как подручные Кляуса поджигали дом! – Ты лжешь! – Я своими глазами видел Кляуса в Хармони-Холле в ту ночь! – Оставь в покое старейшину! – Он сам жаждет власти Верховного Мейстерзингера! Стражники похватали сирот, которые отступили к краю сцены, и Казимир стиснул челюсти. Теперь у его противников были свои заложники. Кинжал в руке Казимира стал скользким от крови, и он с трудом удерживал его в руке. Он оттащил Кляуса от светильника и заметил на губах отца кривую улыбку. Вскоре Зон Кляус в открытую усмехался. – Я мог бы убить тебя при свете дня, и эти дураки только приветствовали бы меня! Стражи снова стали подступать ближе, держа плененных сирот перед собой. Сердитая толпа ринулась вниз по ступенькам и обступила сцену. – Постойте! – раздался из толпы властный окрик. Стражники замешкались, и высокая фигура в черном стала проталкиваться к сцене сквозь бурлящий людской водоворот. – Постойте, жители Гармонии! Это был Геркон Люкас. – Не торопитесь обвинять этого друга вдов и защитника сирот! Половина из вас совершенно разорились, и виновато в этом правление Зона Кляуса… Люкас протолкался сквозь толпу и достиг сцены. Взобравшись на нее, он приблизился к одному из стражников и жестом приказал ему убраться. Стражник не послушался. Люкас пожал плечами, преспокойно уперся ему ногой в живот и сильным пинком сбросил вниз. Толпа отозвалась шумом, в котором странным образом смешались гневные выкрики и насмешливое улюлюканье и свистки. Люкас с благодарностью раскланялся и, сняв с головы шляпу с пером, помахал ею над тем местом, где только что стоял незадачливый воин. Затем он строго уставился на других солдат, которые, не выдержав его взгляда, попятились со сцены. Выпрямившись, Люкас продолжил: – Если свидетельства сирот для вас недостаточно, то, может быть, вы поверите слову легендарного барда. Навещая на прошлой неделе вашего Мейстерзингера, я своими ушами слышал, как он приказывал своим людям поджечь сиротский приют! Толпа потрясение умолкла, затем разразилась возмущенными криками. Глядя на кипящие внизу страсти, Казимир осторожно приблизился к Геркону Люкасу, чувствуя легкое головокружение. Крики собравшихся звучали все громче, все возмущеннее. – Слыхал, что говорит Люкас? – Он лжет и сирота тоже. – Люкас хочет, чтоб нами правил его человек. – Кляус – чудовище! – И этот парень – Раненое Сердце – тоже! – И Люкас! Убить обоих! Освободить Кляуса! Страх Казимира неожиданно куда-то пропал, и его место занял гнев, вспыхнувший в его груди. Схватив Мейстерзингера одной рукой за горло, он шагнул к толпе, подталкивая Кляуса к краю сцены. – Кто тут говорит о чудовищах? Вы назвали меня чудовищем? Разве эти ожоги на моем теле делают меня монстром? Или это моя бедность? Или мой безумный гнев? А может быть – виновата моя решимость отомстить? Но всем этим я обязан вот этому мерзкому человечишке! Если вы ищите чудовище, то вот оно, перед вами! Стальной кинжал неожиданно и с силой погрузился в грудь Мейстерзингера. Зон Кляус застыл. Горячая кровь хлынула на руку Казимира, он наклонился и прошептал отцу на ухо: – Если ты не превратишься, это лезвие убьет тебя! Судорога пробежала по телу Зона Кляуса. Он пошатнулся и повис на руках сына. Толпа смотрела затаив дыхание. Геркон Люкас в замешательстве спрыгнул со сцены. Недоуменные слезы наполнили глаза Ториса, когда он увидел что Зон Кляус мешком валится на обагренную кровью сцену. Раздался тупой удар. Мейстерзингер вытянулся на камне и, кажется, даже дернул ногой. Звук падающего тела разжег страсти в толпе. Стражники хлынули на сцену и схватили Казимира, оттаскивая его от трупа Мейстерзингера. На юношу посыпались их злобные плевки и увесистые удары, но Казимир не обращал внимания ни на то, ни на другое. – Превратись или умри… превратись или умри, Кляус… превратись или умри! – бормотал Казимир себе под нос. Разъяренная толпа сомкнулась вокруг Казимира и кольца стражников Минуту назад стражи сами избивали Казимира, теперь они едва успевали поворачиваться, чтобы сдержать толпу и помешать ей разорвать юношу на клочки. Несмотря на все их усилия, многие удары и тычки достигли Казимира, который наконец-то стал действительно полным сиротой. Лежавший неподвижно Мейстерзингер издал нечеловеческий, звериный вой. – Ты просыпаешься, Кляус? – ухмыльнулся Казимир разбитыми губами. Несколько горожан, склонившихся над телом, бросились врассыпную Страшный крик повторился, и все на мгновение застыли. Тревога и испуг распространялись среди людей, подобно кругам от брошенного в воду камня. Какая-то толстая женщина ринулась вверх по лестнице с пронзительным визгом, в то время как все остальные все еще стояли прикованные к одному месту, выпучив глаза. Панические крики сотрясли воздух. Из кровавой лужи, в которой лежало тело Зона Кляуса, поднималась чудовищная, безобразная тварь. Она стояла на задних лапах, возвышаясь над толпой, и в пасти ее сверкали острые зубы, а глаза злобно мерцали. Массивная голова с голодным видом поворачивалась из стороны в сторону, оглядывая застывших в оцепенении горожан. С низким рычанием она вдруг схватилась за рукоятку кинжала, который все еще торчал из ее груди, и вырвала его. Зияющая рана закрылась в считанные минуты на глазах потрясенных людей. Затем тварь глубоко вдохнула, и дуги ребер заиграли под жестким густым мехом. Застывшие зрители внезапно ожили, очнувшись от своей неподвижности. Те, кто стоял на ступеньках, ринулись к выходу, стражники, бросив Казимира на произвол судьбы, попятились к лестнице. Казимир с трудом поднялся на ноги. Тварь снова взревела и полоснула острым как бритва когтем по горлу замешкавшегося солдата, и тот упал, захлебываясь кровью. Затем с прерывистым воем, напоминающим не то плач, не то смех, тварь пересекла сцену и заслонила ступеньки. Казимир начал потихоньку отступать за кулисы, где должен был быть другой выход. Чудовище заметило его. Казимир развернулся и бросился бежать, скользя на холодном граните сцены. Тварь бросилась за ним, чиркая по гладкому камню длинными когтями. В три прыжка она настигла юношу и потянулась к нему. Услышав за своей спиной скрежещущий звук, Казимир бросился на живот, и удар руки, вооруженной пятью острыми как серпы когтями, пришелся в пустоту. Он успел откатиться в сторону, и тварь по инерции промчалась мимо, оставляя на каменном полу глубокие белые царапины. Казимир вскарабкался на ноги и снова повернулся к запасному выходу. Он знал, что вряд ли успеет вовремя добраться до него, но иного выбора тварь ему не оставила. Раздался оглушительный рев, тварь развернулась и прыгнула, высекая когтями искры. Горячее дыхание обдало Казимиру спину, а когти оборотня снова взвились в воздух. На сей раз тварь не промахнулась. Когти полоснули Казимира по плечу, но юноша ахнул и вырвался. Его одежда была разорвана на длинные полоски, а по спине и по груди потекла кровь. Тварь втянула своими трепещущими ноздрями запах свежей крови и снова ринулась в атаку. Перед глазами Казимира мелькнула лестница, но тут выяснилось, что он приблизился к ней не в том месте. Спуск начинался с другого конца сцены, а здесь у него под ногами был провал десяти футов глубиной. Когти снова со свистом рассекли воздух у него над головой, и Казимир решился. С пронзительным криком он прыгнул вперед и вниз. Темнота окружила его. В следующий момент он с силой ударился о противоположную стену лестничного пролета, и только потом оказался на лестнице. Тварь прыгнула следом! Казимир продрался сквозь решетчатые железные ворота “Кристаль-Клуба”, расположенные у подножья лестницы, и захлопнул их за собой. Тварь тяжело приземлилась на лестницу и тут же прыгнула на стальные прутья. Казимир успел повернуть в замке ключ, но когтистая лапа вцепилась ему в руку. Казимир едва успел отдернуться, и когти оставили на его коже лишь глубокие царапины. Держа в руке ключ, он отошел на несколько шагов, чтобы когти не достали до него. Оборотень тоже попятился, а затем с разбега таранил ржавые железные прутья, сильно погнув один из них. Ворота громко загремели. Казимир, опасливо косясь через плечо, отступил в “Кристаль-Клуб”. – Бегите! – крикнул он немногочисленным посетителям. – Бегите! Это вервольф, он идет сюда! Обедавшие с сомнением поглядели на него, неохотно оторвавшись от еды и питья. – Взгляните на мое плечо, взгляните на мою руку! – воскликнул Казимир, показывая на свое залитое кровью тело. В таверне на мгновение стало тихо, потом из коридора донесся грохот железа и громоподобный рык оборотня. Повскакав с мест, завсегдатаи ринулись прочь через парадный ход. Даже хозяин и половые сочли за благо не задерживаться. Казимир понюхал воздух, чтобы убедиться – никого не осталось. В таверне пахло только вином и едой. Зал казался пустым. Сбросив с плеч длинный черный балахон, Казимир пожелал, чтобы зверь проснулся в его крови. Через мгновение трансформация началась. Кровь сгустилась, по всему телу распространилось знакомое покалывание, а кости разогрелись и стали изгибаться. Мускулы окрепли, предплечья стали удлиняться, вытягивая сухожилия и кожу. Пальцы превратились в подушечки лап, ладони сузились и вытянулись. Ногти на руках стали как длинные и острые крючья, а из каждой поры на коже прорастали жесткие серые волосы. Ноги под Казимиром неожиданно прогнулись, и он упал на четвереньки, ощущая, как изменяются бедра и голени. Мышцы кипели, мускулатура текла как вода, тонкие лицевые кости с хрустом обламывались как истаявший леденец и застывали под иным углом, преобразуя лицо юноши в тупую хищную морду с острыми и крепкими зубами. Губы болезненно натянулись на вытянувшихся челюстях и почернели словно, волчьи брыжи. В последнюю очередь трансформация коснулась его мозга. Здравый смысл почти полностью исчез, заменившись чувствами и рефлексами. Запах еды на столе превратился в Он больше не был Казимиром. Он не был ни человеком, ни волком. Он стал ничем. И – всем… Все еще оставаясь полуволком, Кляус в последний раз бросился на старинную решетку ворот. Прутья дрогнули и вдруг обломились, засыпав коридор бурой и рыжей ржавчиной. Он проник в образовавшуюся дыру и вдруг учуял второго оборотня. Негромко рыча, Кляус пошел вперед на задних конечностях, внимательно оглядывая полутемное помещение “Кристаль-Клуба”. Он внимательно прислушивался. Наконец его уши уловили вдалеке предательский скрежет когтей по камню. Его сын спрятался в пещере по левую сторону от главного зала. Повернувшись на звук, Кляус быстро пошел вперед, постоянно принюхиваясь к витавшим в воздухе запахам еды и мекульбрау. Странно. Волчий запах Казимира был силен, но в нем не было примеси страха. Глаза Кляуса, получившие способность видеть в темноте, с беспокойством обшарили неосвещенное помещение. Ничего. Немного поколебавшись, Зон Кляус вошел в темную пещеру и прошептал хрипло: – Иди сюда, Казимир! Давай снова станем как отец и сын! Его слова эхом отразились от низкого потолка пещеры и ее каменных стен. Ответа не было. – Возвращайся в человеческий облик, сынок. Я клянусь, что сделаю то же самое. Мы будем править Гармонией вместе! В ответ ни звука. Кляус остановился, на мгновение задумавшись. Ему казалось невероятным, что Казимир полностью превратился в волка, утратив гибкость пальцев рук, свойственное людям прямохождение И способность мыслить. “Нет, – подумал он. – Казимир наверняка захотел оставить при себе свой человеческий мозг”. – Сынок, – прошипел он, делая еще один шаг в темноту. – Прости меня. Я боялся тебя, именно поэтому я сжег детскую и приказал поджечь приют. Давай же помиримся… Он принюхался и сделал еще несколько шагов. – Ты же знаешь, ты не сумеешь вечно прятаться от меня… Он едва успел заметить мерцающие глаза и гибкое темное тело, бросившееся на него откуда-то сверху. Острые как иглы клыки впились в его горло, и дымящаяся кровь брызнула на пол. Кляус опрокинулся на спину. Чудовищных размеров волк прижал его к земле, так и не разомкнув свои страшные челюсти. Они сжимались все сильнее, пока не встретились где-то в середине шеи Зона Кляуса. Мейстерзингер попытался крикнуть, потом полоснул своими острыми когтями по волчьей морде. Зубы врага продолжали крепко держать его за горло. Он попробовал разжать эти зубы, но безуспешно. Он кромсал волчью морду, но хищник не выпустил своей добычи. В отчаянии Кляус пополз по скользкому полу, волоча врага за собой. В последнем усилии он, шатаясь, встал на ноги, и волк повис в воздухе, держась зубами за жилы на его шее. Окровавленной рукой Кляус потянулся к ближайшему посудному шкафчику и выдернул ящик. В полутьме блеснули острые ножи. Кляус лихорадочно зашарил там в поисках серебра. Наконец ему под руку попался серебряный нож, который располосовал его ладонь чуть не до кости. Он сжал его, но нож выскользнул из его мокрой ладони. Кляус попытался снова схватить оружие, но пальцы перестали его слушаться. Зон Кляус понял, что умирает. Вервольф, певец, бывший Мейстерзингер Гармонии, медленно осел на пол под тяжестью своего противника, волка-убийцы. Ужасное чудовище потащило по полу обмякшее тело и принялось жадно рвать податливое горло Зона Кляуса. К тому времени, когда Казимир Раненое Сердце снова появился в амфитеатре там, к его огромному удивлению, оставалось еще немало людей. Большая половина зрителей бежала, а оставшиеся толпились на лестнице или перепрыгивали с сиденья на сиденье, со скамьи на скамью, не зная, что им теперь делать. Шум стоял оглушительный. Казимир крепче сжал в руке серебряный нож, который так и не успел сослужить службу Мейстерзингеру, и высоко поднял в воздух голову Зона Кляуса, чтобы жители города могли увидеть ее. – Граждане Гармонии! – крикнул он. – Оглянитесь и внемлите! Те, кто толпился внизу у сцены, повернулись в его сторону и замерли, увидев в руках Казимира окровавленную голову Зона Кляуса. – Я убил тварь вот этим серебряным ножом, – продолжал Казимир. – Я отрезал ему голову, чтобы вы могли увидеть ее. Постепенно все, кто был в амфитеатре, затихли, в молчании глазея на Казимира. На лицах горожан застыло выражение ужаса, смешанного с облегчением. Темная фигура отделилась от толпы и стала спускаться навстречу ему по лестнице. Казимир посмотрел туда, надеясь, что это может быть Торис, но увидел Геркона Люкаса, который приветствовал его ослепительной улыбкой. Преодолев половину расстояния, разделявшего их, легендарный бард обернулся к сгрудившимся наверху людям и, подняв руки кверху, воскликнул: – Приветствуйте нового Мейстерзингера Гармонии! Он в одиночку справился с чудовищем, которого вы не смогли бы победить все вместе. Простым серебряным ножом он закончил двадцатилетие зла и коварства! В одиночку он разгадал секрет Зона Кляуса и явил его миру. Во всем краю нет лучшего певца, чем он, ибо он уступил только Зону Кляусу на турнире трубадуров, который состоялся здесь всего неделю назад. Пусть же каждый из вас восславит Раненое Сердце! Но горожане, остававшиеся в амфитеатре, молчали. Люкас подошел к Казимиру и, взявшись за его израненные руки, снова воскликнул: – Славьте Раненое Сердце! Какой-то человек, стоявший у самого выхода, откликнулся робко: – Славьте Раненое Сердце! Затем от сцены послышался тонкий женский голос: – Ура! Да здравствует молодой лорд! Теперь крики раздавались со всех сторон, и наконец весь амфитеатр огласился восторженными воплями: – Ура! Слава Раненому Сердцу! Да здравствует молодой господин! Люкас поднял Казимира в воздух и стал подниматься с ним по ступенькам. Народ обступил его плотной толпой, стараясь дотронуться до нового правителя. Голоса их слились в один дружный крик: – Да здравствует Раненое Сердце! Позади Люкаса двигалась целая процессия. Даже телохранители Зона Кляуса поддались всеобщей эйфории и присоединились к ликующим горожанам. – Идемте к усадьбе Мейстерзингера! – прокричал Люкас… – Нет! Несите меня к храму Милила! – еще громче воскликнул Казимир, и Люкас удивленно приподнял бровь. – К храму! – повторил Казимир, не обращая внимания на барда, и толпа подхватила крик своего нового Мейстерзингера. – К храму! К храму Милила! Через некоторое время после того, как горожане ушли и амфитеатр опустел, из дверей “Кристаль-Клуба” спотыкаясь вышел одинокий молодой человек. Он поднялся на несколько ступенек вверх и упал на живот рядом со скамьями, расположенными чуть выше входа в пещеру. В мозгу его мелькали страшные картины, лилась кровь и сверкали клыки. Холодный камень, к которому он прижался пылающим лбом, немного успокоил его, но не до конца. – О, мой друг! Ты тоже – оборотень… – простонал Торис. |
||
|