"Сердце полуночи" - читать интересную книгу автора (Кинг Дж. Роберт)

ГЛАВА 5

Торис едва сдерживал свой восторг, когда Казимир и остальные участники состязания ушли в “Кристаль-Клуб”, чтобы передохнуть.

– Все сработало! – прошептал он самому себе. – Я не верю своим глазам, но план сработал и работает!

Он испытывал огромную радость и не сразу понял, что крепко обнимает колени стоявшего над ним зеленщика.

Тот опустил к мальчику свое мясистое, но вместе с тем благожелательное и добродушное лицо.

– Эй, там, внизу!

Скрипнув зубами, Торис осторожно выпустил ноги мужчины, ожидая, что его вот-вот треснут по голове кулаком. Крепкая рука схватила его за ворот куртки и потянула вверх с такой силой, что Торис чуть не задохнулся. Он прочертил животом по земле и чуть было не стукнулся головой о каменные перила. Неожиданно он оказался стоящим на ногах как раз между ограждением и огромным животом зелен щика.

– Мне надоело стоять над тобой, словно я мост, – проворчал он. – Постой-ка лучше здесь, ты не слишком высокий.

– С-спасибо, – отозвался Торис, потирая шею.

– Ты за кого, мальчуган? – снова пробасил зеленщик.

– То есть в каком смысле – за кого? – переспросил Торис, слегка растерявшись.

– Ну, кого ты поддерживаешь, кому хлопаешь?

– Кази… Раненому сердцу.

– Надеюсь, он так же хорош в оскорблениях, потому что это будет следующим кругом в их состязании.

– В оскорблениях?

– Да, этот раунд у них называется испытанием в искусстве риторики, хотя на самом деле они просто оскорбляют друг друга, вот и все, – пояснил зеленщик. – Менестрели должны отлично ругаться, это верно.

– Раненое Сердце отлично с этим справится, – уверенно заявил Торис. – А если он выиграет – он станет Мейстерзингером?

– Еще нет. Он должен будет сразиться с Кляусом в исполнении баллад. Торис покачал головой:

– Неужели это состязание будет продолжаться так долго?


***

Прошло около четверти часа, прежде чем певцы снова появились на сцене. Все пятеро должны были выстроиться на сцене довольно далеко один от другого, напротив светильников, в которые за время перерыва добавили масла. Казимир появился последним. Встав на свое место, он снова замер неподвижно, вытянув руки по швам и сдвинув пятки. Зон Кляус остался на сцене чуть позади бардов, и его лицо казалось лицом призрака в тени, царствующей в глубине сцены.

Зрители затихли.

Кляус властно оглядел собравшихся, затем начал второй тур.

– Гастон Олайва, скажи, какое качество сделает тебя достойным правителем?

Одетый в зеленый бархатный камзол мускулистый бард выступил вперед.

– Я уже был Верховным Лордом Хармони-Холла и знаю, как это делается.

– Ты был им очень долго, – выкрикнул полный менестрель по имени Хейндал. – Почти полных две недели!

– Я был Лордом почти два года, – отрезал Гастон Олайва.

Элдон, певец с могучим басом и бочкообразной грудью расхохотался.

– Расскажите же им, важный Лорд, как и за что вас сняли с вашего высокого поста.

– Я могу рассказать почему, – вступил Казимир, понявший к этому времени, в чем заключалась суть состязания. – Верховный лорд очень любил быть сверху в отношениях с женщинами!

В публике послышались смешки.

– Я руководил безупречно и с честью! – проревел Гастон, перекрывая шум.

– И не отказал ни одной шлюхе, которая хотела, чтобы по ней поводили руками! – добавил Казимир, и зрители рассмеялись сильнее.

– Откуда ты знаешь обо всем этом, ведь ты приехал из дальних краев? – парировал Олайва, надеясь на поддержку публики.

– Даже в дальних краях есть женщины, которые испытали на себе тяжесть твоего управления, Гастон! – парировал Казимир.

Торис прыснул в кулак.

Гастон Олайва попытался вывернуться.

– Пусть так. Но это означает, что я тем более достоин всяческого доверия. Если мужчина умеет справиться с женщинами, которые, как известно, принадлежат к самой таинственной, сложной и непредсказуемой половине рода человеческого, то кто посмеет подвергнуть сомнению его способность справиться с леди Гармонией?

– Судя по твоим подвигам, ты не принадлежишь к мужчинам, которые женятся, вставил женоподобный бард Равеник. Гармония будет твоей женой или любовницей?

– Я, как любящий муж, стану заботиться о городе и его жителях!

– Особенно о жительницах! – уколол его Казимир.

– Я буду верно служить жителям, стану кормить их…

– …помоями, которые останутся после твоих собак, – закончил за него Казимир.

Глаза Гастона полыхнули огнем:

– Ты ничего не знаешь ни о городе, ни обо мне, Раненый в Голову.

– Напротив, – возразил Казимир. – Я прекрасно знаю Гармонию и тебя. Ты говоришь, что станешь править городом, как любящий муж, однако, по моему разумению, Гармония не принадлежит к тем женщинам, которыми ты мог бы повелевать. Она не проститутка, которой ты платишь, чтобы усесться верхом. Она – не распутная служанка из трактира, нет! Гармония – прачка, родная мать многих и многих, лекарство для воспаленных ран и утешение для босоногих сирот. Оглянись вокруг, погляди в спокойные лица женщин, собравшихся здесь, вспомни лица тех, что остались в городе. Это они – Гармония. Подумай, захочешь ли ты руководить ими. Будет лучше – гораздо лучше, – если они станут руководить тобой!

Среди собравшихся зрителей раздались одобрительные возгласы и громкие аплодисменты. Казимир вышел к краю сцены и низко поклонился людям, занимавшим все скамьи в амфитеатре. Несколько пожилых женщин аплодировали ему стоя. Богатые граждане хлопали ладонями в тонких перчатках, а бедняки наверху одобрительно свистели.

Зон Кляус восстановил тишину властным взмахом руки. Его лицо потемнело от гнева, а злобные маленькие глаза обегали зрителей ряд за рядом. Когда наконец овации стихли, он откашлялся и задал следующий вопрос:

– Элдон Комистев, чем ты столь славен, что хочешь взойти на трон Гармонии?

Бард с широкой грудью выступил вперед, и на его лице появилась широкая улыбка.

Я торговец в этом городе торговцев, и потому в моих силах принести процветание.

– Несомненно! В твоих трущобах уже процветают нищета и болезни! – парировал Казимир.

– Я могу дать работу каждому бедняку в городе, – продолжал Элдон, но его улыбка стала немного поуже

– Ты уже дал им работу, – рассмеялся Казимир. – Как насчет того, чтобы за нее заплатить?

– Он считает, что умеренная порка – это достаточное вознаграждение! – вставил Гастон.

Элдон замахал руками пытаясь возразить.

– Работа, которую я предлагаю, будет хорошо оплачена звонкой монетой! – воскликнул он. – Сокровищ в нашем городе хватит на всех.

– Главное сокровище Гармонии – люди, а не золото, – с негодованием прервал его Казимир. – Сколько нынче на рынке дают за живую душу, Элдон? Ты должен это знать.

– Я предлагаю не деньги, а процветание, – не сдавался Элдон Комистев. – В моей Гармонии сосед будет помогать соседу, богатый – бедному.

– И все это – под страхом смерти или наказания, – вставил Равеник.

– Моя Гармония заживет как одна счастливая семья, – возразил потрясенный Комистев.

– Гастон был бы деспотичным мужем, а ты станешь тираном-отцом, – вскричал Казимир. – Людям нужно служить, а не подавлять их, силком навязывая процветание!

Зрители снова разразились громкими аплодисментами. Прежде чем они затихли, горячий диспут продолжился. Луна поднималась все выше в небе, и разоблачения Казимира становились все более острыми и едкими. Всякий раз он был на острие атаки, громя очередного претендента под аплодисменты собравшихся. Четверо бардов все сильнее и сильнее озлоблялись, чувствуя неподдельную ненависть к острому на язык и находчивому незнакомцу. Каждая выпушенная Казимиром стрела точно попадала в цель, и трубадуры скалили клыки в предвкушении момента, когда настанет черед Раненого Сердца отвечать на вопросы. Раненое Сердце, почему именно ты лучик; других подходишь для того, чтобы править Гармонией?

Казимир выдержал паузу, добиваясь всеобщего внимания.

– Мое сердце принадлежит моему народу.

Гастон Олайва первым бросился в атаку.

– Не оказало ли ранение в сердце разрушительного влияния на твои мозги?

– Треснувшая голова лучше, чем вообще никакой… впрочем, тебе этого не дано понять.

– Спятившие правители принимают сумасшедшие решения! – прокричал Гастон, перекрывая смех.

– Наш Зон Кляус мастер подобных решений: под его правлением богатые становятся богаче, а бедные – беднее. Может быть, мое сумасшествие поможет мне помнить о богачах, не забывая о бедных.

– Как ты заработал ранение в голову? – едко поинтересовался Элдон. – Может быть, ты слишком часто бился ей о стены?

– То, что ранит мое сердце, ранит и мой разум, – парировал Казимир. – Если бы в твоей груди было сердце, а не обугленная головешка, и ты чувствовал бы то же самое.

– Почему ты прячешь лицо под маской? – спросил Хейндал.

– Лица лгут, мой добрый Хейндал, сердца говорят правду. Надеюсь, что твое лицо убедительно лгало сегодняшней ночью, пока я говорил своим сердцем.

– Ты ненавидишь нашего любимого Кляуса, не так ли? – вставил Равеник.

Казимир заколебался, прижимая к сердцу руку в перчатке.

– Я люблю… – начал он, и голос его дрогнул. Он откашлялся и продолжил:

– Я люблю Зона Кляуса так сильно, как если бы я был его единственным сыном. Что касается тебя, Равеник, то разве стал бы ты пытаться отнять у него власть, если бы любил нашего Верховного Мейстерзингера?

– Достаточно! – прозвучал над сценой и над рядами слушателей глубокий голос Зона Кляуса.

Он шагнул вперед и сделал знак состязающимся отступить в тень. Затем, как и в первый раз. он стал по одному вызывать менестрелей вперед. Собравшиеся, многие из которых из года в год посещали турниры трубадуров, встречали каждое имя аплодисментами. Когда овации затихали, Кляус что-то записывал в своей книжице. Симпатии публики распределились между первыми четырьмя бардами примерно поровну. Оставался только Казимир. В толпе раздавался неутихающий глухой ропот.

– Мастер Раненое Сердце!

Раздавшийся в ответ оглушительный рев не оставлял никаких сомнений. Раненое Сердце выиграл второй круг состязаний.


***

Казимир в одиночестве сидел за угловым столиком “Кристаль-Клуба”, когда рядом с ним раздался знакомый голос.

– Вот не знал, что певец, которого я никогда не учил, окажется столь хорош!

Казимир поднял лицо в маске и увидел черноволосого мужчину. Усы его слегка шевелились в улыбке, а в монокле играли огоньки свечей.

– Добрый вечер, мастер Люкас. Надеюсь, я не посрамил вашего имени.

Глаза Геркона Люкаса зловеще сверкнули в полутьме пещеры:

– Я воздержусь от замечаний, и приберегу свое мнение до завтра, когда ты станешь Мейстерзингером.

Когда ты станешь Мейстерзингером. Эта фраза отозвалась в голове Казимира, и он почувствовал легкое головокружение. Он планировал месть, он не собирался править Гармонией. Ему и в голову не приходило, что дело может зайти так далеко.

– Наверное, мне придется намеренно уступить в состязании. Вы же сказали мне, что должность Мейстерзингера станет напрасной тратой моего таланта, – заметил Казимир.

– Если, Раненое Сердце, – сказал Люкас, опускаясь рядом с ним в мягкое кресло. – Если ты выиграешь состязание, все равно, честным или нечестным путем, эта служба станет напрасной тратой твоих способностей. Но если ты проиграешь, тебе нечего будет тратить.

– Ну что же, выигрываю я или проигрываю – все отражается на моем учителе. Возможно, если бы вы на самом деле позаботились о моем воспитании и подготовке, титул Мейстерзингера уже давно был бы моим.

Вместо того чтобы продолжить перепалку, чего Казимир отчасти ожидал, легендарный певец некоторое время молчал. Его глаза заблестели сильнее, а на губах появилась любопытная улыбка.

– Если ты выиграешь, мастер Раненое Сердце, мы поговорим о твоем образовании.

Он снова помолчал, потом указал на пустые ладони Казимира.

– Ты сегодня не пьешь?

– Плохо для горла, – Казимир потер шею.

– Действительно, очень плохо, – с понимающим видом кивнул Люкас. – Ну хорошо, я должен уйти. А ты должен поберечь свое горло.

Он поднялся и быстро ушел в полумрак таверны.

Перед столиком Казимира неожиданно возник человек в расшитом камзоле. В свете свечей он казался просто огромным. Тяжело упав на стул рядом с Казимиром, он шумно вздохнул и вытер рукавом лоб. От него сильно пахло потом и маслом. Во всяком случае, именно эта смесь каплями блестела в его неровно подстриженной бороде. Под шерстяным камзолом его легкие так и ходили ходуном, наполняясь и выпуская воздух словно кузнечный мех.

Казимир схватился за свою маску.

– Есть и другие свободные столики, – сказал он неприветливо.

– Не хочешь пить, так да? – спросил гигант смрадно дыша ему в лицо

– Прошу прощения, – Казимир попытался подняться, но рука незнакомца, толстая, как ствол дерева, протянулась к нему, а в плечо впились мясистые пальцы.

– Кляус сказал, что ты отказался пить со всеми… – он махнул рукой хозяину таверны, который быстро принес на столик Казимира кружку с вином.

– Посмотрим как ты запоешь, когда глотнешь этого!

Корчмарь поставил кроваво-красный напиток на стол и быстро удалился. Казимир снова попытался подняться, но толстая рука сомкнулась на его горле.

– Ты никуда не пойдешь, пока не выпьешь это! – свободной рукой верзила подмял маску Казимира, попутно расцарапай ему лоб. Казимир невольно охнул и снова попытался вырваться, молотя кулаками но груди гиганта, но тот только сильнее сжал пальцы на его горле. Убедившись, что маска больше не закрывает лица юноши, он поднес кружку с красным зельем к его губам.

Казимир почувствовал, как ладони его закололо от гнева и пожелал, чтобы его ногти, скрытые шелковыми перчатками, стали крепче и острее. Его позвоночник пронзила острая боль, и он почувствовал, как спина его сама собой начинает изгибаться. Кружка была у самого его |кга, и он с силой дунул, так что пена плеснула прямо в заплывшее жиром лицо здоровяка.

Тот выпустил его горло и схватил за нос, одновременно вливая вино в рот Казимира. Юноша закашлялся, но легкие уже начали пылать от недостатка воздуха, и он понял, что если не выпьет, то захлебнется. Жидкость из кружки заливала его горло, и он почувствовал ее странный вкус. Казимир непроизвольно раскрыл рот, надеясь хотя бы на глоток воздуха, и почувствовал, как затвердели его изменившиеся кости и мускулы.

Рука Казимира, вооруженная теперь острыми когтями, с молниеносной быстротой двинулась вперед и без труда пронзила раздутое брюхо гиганта. Тот и пикнуть не успел, а Казимир уже проник рукой сквозь туго переплетенные мускулы живота, сквозь петли горячего кишечника, мимо дряблых легких прямо к трепещущему сердцу. Его пальцы сомкнулись на сердечной мышце, сжали ее и двинулись обратно, обрывая сосуды и артерии. Вырванное сердце Казимир швырнул на пол.

Руки, державшие его, ослабели, и Казимир без труда стряхнул их. Опустив на лицо маску, он тупо смотрел на верзилу перед собой. Тот даже не опрокинулся на стол, а продолжал сидеть на стуле. Лишь глаза его вылезли из орбит, как у человека, который слишком много съел.

Внимание Казимира переключилось на испачканный кровью рукав камзола. “Хорошо, что он сшит из красной материи”, – подумал Казимир. Взяв со стола кружку с

Вином, он вылил то немногое, что в ней оставалось, на рукав, а затем не без отвращения стянул с рук липкие перчатки.

– Третий раунд начинается! – громко объявил распорядитель.

Прежде чем подняться, Казимир дождался, пока покалывание в руках и в спине прекратится. Оглядев темный уголок, в котором стоял его столик, он подумал о том, что мертвеца обнаружат не скоро, разве только кто-нибудь поскользнется в луже крови на полу.

Торис взволнованно смотрел как на сцене появляются Зон Кляус и Казимир. Во время первых двух раундов он приветствовал успех своего друга, однако теперь он надеялся на то, что Казимир уступит. Как сможет он править Гармонией? Ему ведь только восемнадцать. Что, если стражники откажутся ему подчиняться? Что, если Хармони-Холл восстанет? Что если народ узнает в нем сироту из “Красного Крылечка”?

Казимир остановился в тени, а Зон Кляус вышел к самому краю сцены и глубоко поклонился. Зрители приветствовали его громкими аплодисментами, и Мейстерзингер поклонился еще раз, выжидая, пока стихнет шум. Несмотря на все свои богатые одеяния и элегантные манеры, он казался Торису болезненным и хилым. Болезненным, испуганным и смертным – отнюдь не безжалостным и свирепым божеством, каким описывал его Казимир.

Когда установилась тишина, Мейстерзингер запел “Балладу о Нинеив”. При первых строках публика снова разразилась аплодисментами – это была одна из самых красивых песен.

В прекрасной Галиале, под древами,К огда о злобе дивный мир не знал,Ж ила Нинеив с желтыми глазами,В озникшая из пены, волн и скалС ады она любовью осеняла,Е й кланялась зеленая листва,Н о гибели она не избежала,В ода холодная ее могилой стала,Н астигла Первою жестокая судьбаН у, а пока в лугах она бродила,В се льнули к ней – и звери, и трава,А птицы вольные поутру собиралисьП ослушать шорох ветра в покрывалахИ спеть Нинеив “Слава и хвала”И тень ее ласкала мраком землю,И распускались яркие цветы,П ри свете солнца, бедные, не смелиС равниться с блеском юной красотыИ н а тень послушно шла за нею,Н о как-то, глядя в зеркало воды,Н инеив отражение узрела,И удивленно вскрикнула “Кто ты?”К то ты, что смотришь дерзновенноС туманной глади древнего пруда?Т ы – бледный юноша, а я – земная дева,Н о что скрывает хладная вода?”И верно на водах покойныхЛ ик юноши кудрявого лежал,Т уман стелился между трав болотных,Н о призрак никуда не исчезалИ молвил юноша, что вместо отраженьяО н к ней пришел из мрачной Тьмы Миров,Ч тобы обнять и чтоб рабой покорнойУ влечь с собой под илистые корниИ там в плену держать вовек вековН о Нинеив вскричала в сильном гневе"Об этой мысли поскорей забудь!Твой мир не просто царство Тени -Там злоба властвует, там света нет ничутьТам руки – ноги, ноги – крылья,Там дождь на небо падает с землиЗа гранью вод от ненависти сильнойЯ спрячу мир свой, светлый и обильный,За той чертой, что боги провели”Но юноша смеялся над НинеивСверчком вечерним, всплесками воды"Твоей, Нинеив вечно буду тенью,Или об этом позабыла ты ?Как только дня прозрачный свет погаснет,Я зыбкую границу перейду,В саду твоем свое посею семя,Детей своих в твоем взлелею чреве,И через них свободу обретуНо говорит ему Нинеив смело"Моей любви не сможешь ты узнать,Всю ночь свеча моя горела,И Тени с ней никак не совладать!Так я решила – значит так и будет!Спокойно ночью мир мой будет спать,Как ни плещи водой о мрачный берег,Как ни ищи в мой светлый мир лазеек,Не стану с Тенью я делить кровать!”И этой ночью, как и прежде,Легла Нинеив при свечахНо под ее волшебным гибким теломГнездились тень и скользкий липкий страхКогда же утром солнце всталоНад Галиэльскою страной,В тени лесов зверье дремало,Как будто Тени слов не знало,Не помня и не видя сновТак дни летели в теплой негеДо самой ночи роковой,Когда порыв холодный ветраНе отнял жизнь у овечки тойИ юноша, из пруда выйдя,Был волен делать что хотел,И смерти демоном, на крыльях,С кинжалом черным в лапах сильных,На ложе Нинеив слетелНаутро Нинеив проснуласьВ своей растерзанной стране,О Тени вспомнив, ужаснулась,И наклонилась к злой волне"О, что ты сделал, дух подводный?За что мой светлый мир казнил?В грехе погрязший и бесплотный,Жестокий зверь, коварный, подлый,Навек себя ты погубил!”Но отвечал ей дух из пруда"Чрез жизнь твою бессмертен я,Покуда ты живешь – я буду!Никто не победит меняПокуда ветер вольный дует,Я буду звать тебя женойДетей моих больные души,Тоскою жизнь твою иссушатЛюбимы с нежностью тобойИ в должный срок родились двоеИз мрака Ночи, света ДняНинеив сына – МедиторномА дочь Мальдивой нареклаОна так сильно их любила,Ч то не опишешь и в словах,Н о души их тоска терзала,Д вух вечных сил война пылала,И мать ложилась спать в слезахО на ложилась при свечахИ при себе детей держала,О т ненавистного отцаИ х как могла оберегалаА утром, гладя их власа,О на о том лишь размышляла,К ак ей судьбе наперекорЗ лой силы усмирить напор,Ч то на свободе пировалаШ ло время, Медиторн мужал,Р ешенье зрело, и тогдаЕ му сестренку поручив,Н инеив встала у прудаП од шорох сброшенных одежд,О на воскликнула"Пора! Терпению пришел конец,Т ы сердца матери, глупец,Не знал Исчезни ж навсегда!”Плеснула хладная вода,Шагнула Нинеив туда,Как камень шла она ко дну,Топя отца детей в прудуНасильник тайный и злодейЕго не тронул суд людей,Но материнский гнев страшней,Чем мрак на дне страны твоей!Но стало в Галиэле той,Пред чьим лицом цветы бледнели,Она погибла молодой,Убив злой разум в черном теле.Вот только с давней той порыПокоя люди не сыскали,Ведь два начала им даны,Они – и Тьмы, и Дня сыныИ успокоятся едва лиВ прекрасной Галиэле, под древами,К огда о злобе дивный мир не знал,Ж ила Нинеив с желтыми глазами,В озникшая из пены, волн и скалС ады она любовью осеняла,Е й кланялась зеленая листва,Н о гибели она не избежала,В ода холодная ее могилой стала,Н астигла Первую жестокая судьба

Когда глубокий голос Мейстерзингера затих, зрители дружно вздохнули, а потом оглушительно захлопали. Звук этот напоминал медленное приближение проливного летнего дождя – осторожное, нерешительное, словно боящееся спугнуть предшествующую тишину, но неизбежное и грозное. Когда буря аплодисментов достигла своего апогея, амфитеатр ревел, словно настоящий водопад, низвергающий в пропасть массу воды.

Теперь настала очередь Казимира выйти к краю сцены. На руках его теперь не было перчаток, плечи ссутулились и округлились, а шаркающая походка как нельзя лучше подходила к его дурацкой маске. Толпа слушателей затихла. Казимир медленно поднял руки и попытался запеть, но из горла его вырвался лишь сиплый шепот.

Наступила мертвая тишина. Казимир схватил себя за горло и попытался снова запеть, но с тем же успехом. Потом руки его бессильно упали вдоль туловища.

По рядам пронесся беспокойный ропот. Казимир медленно снял с лица маску и швырнул себе под ноги. Деревянная маска глухо стукнулась о гранит сцены и несколько раз подпрыгнула. Зрители ахнули. Кровавая царапина пересекала лоб Казимира, черные брови намокли от крови, и под ними сверкали воспаленные глаза юноши. Остановив свой убийственный взгляд на Зоне Кляусе, Казимир заговорил. Его хриплый шепот был слышен далеко в тишине амфитеатра

– В одном поселке, очень похожем на этот, жил один злой и глупый мейстерзингер. Не было человека в том чудесном краю, кто не пострадал бы от его деяний. Однако, когда старый развратник обманом и хитростью овладел прекрасной цыганской девушкой, на него обрушилось страшное проклятье, насланное на него старшей вистани всего цыганского рода. Это было самое подходящее проклятье для него, и вот почему – мейстерзингер тот мог превращаться в гнусную, чудовищную тварь, которая питалась кровью невинных!

Голос Казимира прервался, и он раскашлялся. Все это время он не отрывал своего взгляда от Зона Кляуса, чье лицо покраснело от сдерживаемого бешенства. Злобная усмешка появилась на лице Казимира, и он продолжил свой рассказ.

– Его прелестная жена была невинным и чистым существом и любила мейстерзингера, несмотря на проклятье, вполне им заслуженное. Однако проклятье – несправедливое проклятье! – должно было обрушиться на его первого и единственного сына. Незадолго до его рождения мейстерзингер, мерзкое чудовище и подлый негодяй, приказал своей любящей жене убить ребенка, если вдруг обнаружатся страшные признаки. Жена его нехотя согласилась, но, когда она обнаружила, что ее сын появился на свет с той же самой отметиной, она поняла, что слишком любит его и не сможет разделаться с ним. Опасаясь за жизнь своего первенца, она скрыла от мужа, что сын также проклят. Коварство и двуличие, однако, настолько прочно угнездились в сердце мейстерзингера, что он не поверил жене Он стал следить за сыном, ожидая, не проявится ли какой-нибудь знак

Когда мальчику было всего шесть лет, мейстерзингер заметил первые признаки проклятья, которые были ему так хорошо знакомы. Он был слишком труслив, чтобы убить сына своими руками, и послал стражника, чтобы тот прикончил мать и мальчика. Женщина первой рухнула прямо в пламя камина в детской, заклиная своего сына воспользоваться данной ему властью, чтобы спасти свою жизнь. И мальчуган избег пламени только благодаря проклятью, которое помогло ему уцелеть…

Казимир снова замолчал, но не для того, чтобы откашляться, а для того, чтобы ожечь Кляуса своим взглядом, в котором, как в горне, пылала ненависть. Под его взглядом выражение лица Мейстерзингера изменилось: бешенство сменилось пониманием, а затем – ужасом.

– Этот мальчик долго жил в сиротском приюте, среди крыс и клопов, думая только о том, как он отомстит своему отцу. С возрастом он вполне овладел способностями, проистекавшими из его проклятья, отточил свои темные силы на оселке ненависти и закалил в горниле гнева и начал осуществлять план…

Зон Кляус отодвинулся от него на дальний край сцены и знаком подозвал отряд стражников, которые отгородили его от Казимира. Юноша заметил эти меры предосторожности, но только улыбнулся.

– …В такую же лунную ночь как эта, сын пришел, чтобы встретиться с отцом и исправить причиненное им зло. Той ночью он призвал всю силу своего проклятья, убил мейстерзингера и избавил народ той страны от проклятья, которое довлело над ними больше двадцати лет.

Голос Казимира затих, он больше не мог говорить. Подобрав маску, он грациозно поклонился публике. Кто-то неуверенно захлопал, но большинство зрителей сидели неподвижно. Даже Торис застыл на месте, мелко дрожа, глядя на изящную высокую фигуру своего друга. Весь ужас положения мгновенно стал ясен ему: Зон Кляус был отцом Казимира.

Он убил мать Казимира, предав ее огню, однако сын его уцелел и теперь вернулся, чтобы отомстить. Теперь Зон Кляус в страхе прятался за шеренгой вооруженных солдат, в то время как Казимир ухмылялся ему окровавленными губами.

Какой-то человек в третьем ряду принялся громко выкрикивать: “Кляус! Кляус! Кляус! Кляус!” – и его крик подхватили сначала еще несколько человек, а потом и все остальные.

Все, кроме Ториса.

Казимир в последний раз поклонился слушателям и медленно пошел по сцене. Улыбка так и не сошла с его губ, когда он дошел до ступенек и стал подниматься. Собравшиеся в амфитеатре люди кричали все громче, но Казимир не прятал глаз. Он смотрел вверх, выискивая среди зрителей Ториса.