"Джон Голсуорси" - читать интересную книгу автора (Дюпре Кэтрин)

Глава 21 ЦЕНА УСПЕХА

После успеха «Схватки» у супругов Голсуорси не оставалось сомнений, что они, пользуясь современным языком, «вытащили счастливый билет». Так оно и было. Джон не питал иллюзий по поводу выбранной им профессии писателя: ему еще многое предстояло сделать; но ему уже принадлежали два романа и две пьесы, необыкновенно хорошо принятые публикой, он был «счастливчиком», и это дало им с Адой возможность занять определенное место в обществе. Они стали заметными фигурами, их скандальная добрачная связь была забыта; их повсюду приглашали и везде принимали. И, что было для Джона самым важным, – он занял достаточно солидное положение, и мог обратиться к решению хотя бы части тех проблем, для которых всегда было открыто его сострадающее сердце и его кошелек.

Он вынужден был тратить массу времени и сил на посещение приемов, переписку, составление обращений, написание и произнесение речей, и при этом чета Голсуорси находилась в постоянном движении: несколько недель они проводили в Манатоне, возвращались в Лондон, ехали в Литтл-хэмптон и на несколько месяцев на континент, чтобы Ада могла погреться на солнце. К тому же работа Джона требовала постоянных поездок по Англии и за границу: в декабре они побывали в Кёльне на премьере «Схватки»; «перевод сделан не очень удачно, – писала Ада, – в нем не вполне передан дух самой пьесы».

Из переписки Ады с ее старым другом Ральфом Моттрэмом видно, как недовольна она была поездками в Манатон и как нравилось ей путешествовать за границей. «Один день мы провели в Париже, очень грязном, но все равно прекрасном. Как всегда, мы отправились в Лувр и с большим удовольствием осматривали картины... затем были в Клюни, где нашли много сокровищ. Вечером в Opera Comique[72] слушали «Орфея[73]«... Я Вам рассказывала о своем флирте с поэтом-лауреатом (Альфредом Остином[74]) в Коста-белле? Услышав, на что он жалуется, я ушла, не попрощавшись. Вы поймете, в чем дело, если я скажу, что он противник движения суфражисток».

На лето они запланировали поездку в Тироль, но в последний момент отменили ее. Джон почувствовал, что силы его на исходе: «В последнее время Джек совершенно не может работать (sic!), сказывается отсутствие солнца. Бедняжка! Мне не очень нравится летом в деревне – все слишком зеленое, жирное, насыщенное». Вместо этого они поехали в Йоркшир, где в Илкли Ада «грела кости» – лечилась от ревматизма. Здесь Голсуорси начал писать «Правосудие», а также написал две главы нового романа «Патриций». Но Лондон, который так любила Ада, всегда для Голсуорси был местом, где он работать не мог: «Мы провели беспокойную неделю на Аддисон-роуд. Мне понравилось, но Джек был рад вернуться сюда (в Манатон. – К. Д.)», – писала Ада Моттрэму в июне, а затем в ноябре: «Джек, наконец, приступает к работе. В Лондоне на сей раз было ужасно. По тем или иным причинам Джек совершенно не имел возможности писать».

«Когда я здесь, мне хочется туда; когда я там, меня тянет сюда», – жалуется Лемон, путешественник из аллегорической пьесы «Мимолетная греза». Голсуорси написал ее на Пасху в 1909 году после года постоянной аренды фермы в Манатоне. Для Джона это был сравнительно счастливый период: после долгих лет постоянных переездов он наконец нашел место, где мог обосноваться и спокойно работать. Но уже тогда было ясно, что и Манатон, как многие другие места, является лишь временным раем. Супруги Голсуорси были перелетными птицами, им суждено было переезжать из одной гостиницы в другую, из Дартмура в Лондон и так далее.

У пьесы «Мимолетная греза» было что-то общее с ранней поэмой Голсуорси «Сон» (кстати, пьеса первоначально так и называлась). В ней нет той силы или остроты, которой отличалась поэма; поэма была оптимистичной, а пьеса пессимистична – главной ее темой было крушение надежд. Силкен, девушка из горной деревушки, разрывается между соблазнами городской жизни и покоем деревенской. Два ее поклонника, Лемон и Фелсмен, олицетворяют собой город и деревню, и девушка мечется между чувствами к ним обоими. Главная идея пьесы – человеческие потребности не могут быть удовлетворены, человеку нужны и город, и деревня, и он обречен на вечные метания.

Нельзя не принимать во внимание, что значил город (в пьесе – Уайн-Хорн) для самого Голсуорси. Это светская жизнь, обеды, речи, комитеты, репетиции его пьес (хотя все это, конечно, компенсировалось общением с родными и близкими, а также со многими другими людьми, с которыми он встречался по делам). Такой была его жизнь в Лондоне, а также во время участившихся поездок на континент и в Америку. Полной противоположностью всему этому являлось пребывание в Манатоне. Это была очень уединенная жизнь, прогулки и поездки по окрестностям, общество нескольких самых близких друзей и, главное, постоянная возможность работать. Для Силкен единственный выход в сложившейся ситуации – Грейт-Хорн, то есть смерть:

Из «Мимолетной грезы»

Перед Голсуорси стояли более серьезные проблемы, чем перед Силкен; он не только разрывается между городом и деревней, но и начинает понимать, что, хотя у них с Адой очень много общего, в некотором смысле они совершенно разные люди. Поэтому их совместная жизнь складывается не очень легко, необходимо искать компромиссные решения, которые удовлетворят их обоих. Но сможет ли он в таких условиях продолжать писать? Сможет ли при такой жизни развиваться или хотя бы не угаснуть его талант? Эти «пораженческие настроения» находят отражение в пьесе «Мимолетная греза», в то время Голсуорси не видит иного выхода, кроме «Грейт-Хорна».

С другой стороны, необходимо подчеркнуть, сколь сильным было в Голсуорси ощущение жизни: «Жизнь хороша сама по себе, даже если она никуда не ведет». Эта его вера не должна была зависеть ни от места, ни от жизненных обстоятельств. В людях его больше всего восхищало мужество; у Адама Линдсея Гордона[75] было маленькое четверостишие, которое Голсуорси часто цитировал (в романе «Усадьба» его цитирует м-р Парамор) и о котором он говорил, что это «определение того, что лучше всего помогает нам переносить жизненные невзгоды и на что трудно возразить»:

Он презирал собственную слабость и стремился найти компромисс между своим стремлением к оседлой жизни и совершенно противоположными желаниями Ады, который удовлетворил бы их обоих. Ада будет путешествовать в поисках благоприятного климата и развлечений, а он будет писать. Какими бы неподходящими ни были условия, он вырабатывает в себе привычку творить независимо от места и обстоятельств. Он будет писать в поездах, незнакомых гостиницах, на океанских лайнерах и таким образом преодолеет трудности. Но, хотя он так верил в силу мужества, самому ему не всегда его хватало; он не соответствовал собственным представлениям об идеале. В дневнике, который он начал вести в 1910 году[76], мы находим следующее признание: «В 12.15 меня прервала пожилая леди, которая пришла ко мне просить, чтобы я поделился с ней мужеством. Я сказал ей, что мне его самому недостает. Бедняжка! Она плакала».

Такие порывы откровения у Голсуорси бывали очень редко. Он был убежден, что о своих переживаниях нельзя рассказывать или писать, не облачая их в художественную форму, а уж тем более в зрелом возрасте, когда в мужчине особенно ценится сдержанность. Его крестница Дороти Истон, которая в юности часто гостила в доме Голсуорси и была в очень доверительных отношениях со своим дядей, вспоминает, как, мечтая тоже стать писательницей, она поведала дяде Джеку о своих стремлениях, пересказала содержание задуманных рассказов и даже показала свой дневник. Он помог и поддержал юную племянницу и, делая скидку на ее возраст, постарался развить в ней духовную независимость, без которой невозможно писать. Но иногда она чувствовала себя несчастной, потому что ей хотелось поделиться и своими «ощущениями» с дядей, которого она боготворила, а это было под запретом; Дороти говорила: «Мы могли обсуждать книги, но чувства – никогда».

Тем не менее образ жизни, который избрали для себя Джон и Ада, вполне устраивал их обоих в тот период их супружеской жизни. В работе Ада была для Джона тем, чем всегда хотела быть, – его личным секретарем; она внимательно читала и давала свою оценку всему, что бы он ни написал, затем терпеливо перепечатывала рукопись, часто по нескольку раз – до тех пор, пока он не был удовлетворен результатом своего труда. Их брак основывался на дружеских чувствах, а не на интимных отношениях; холодность и строгость Ады, отмеченные всеми, кто хорошо ее знал, способствовали развитию сдержанности, которую Джон воспитывал в себе с детства. Свою душу он мог излить только в своих книгах, особенно в поэзии, у него не было никого, кому он мог бы доверить свои тайные переживания.

Бродячий образ жизни четы Голсуорси отчасти объясняет, почему Джон привык работать одновременно над несколькими произведениями, в то время как большинство писателей (например, его друг Конрад), как правило, работает над одной книгой. В одном лишь 1909 году он написал «Мимолетную грезу», переработал пьесу «Старший сын», весной начал работу над двумя другими пьесами – «Толпа» и «Зимний сад», затем забросил их и в июле приступил к созданию пьесы «Правосудие» и романа «Патриций». Параллельно с этими большими произведениями он писал рассказы, которые были изданы в июне следующего года в сборнике «Смесь».

Героями всех этих произведений Голсуорси делал представителей самых разных слоев общества, живущих в совершенно несходных условиях, – от несчастного клерка Фолдера из «Правосудия» до богатых высокопоставленных «патрициев».

Но в реальной жизни Голсуорси общались преимущественно именно с такими «патрициями» (к тайному удовольствию Ады): «После «Патрициев» много времени проводили именно с такими людьми. Познакомились со многими новыми». «На обеде у герцогини Мальборо познакомились с миссис Асквит, вскоре после этого завтракали с ней и ее супругом. Познакомились с лордом Мотли. В Холланд-хаузе познакомились с супругами Илчестер. А также с лордом и леди Ридли». Ада однажды сказала Моттрэму по поводу «Патрициев»: «О, это была моя книга». Она с таким же правом могла сказать: «Это было мое время». Это была действительно та жизнь, которую любила Ада: обеды для избранных, высшее общество и, главное, постоянное светское общение. Тогда же в Германии и Манчестере ставят «Схватку», в Лондоне – «Правосудие», поэтому то время было для обоих Голсуорси периодом ошеломляющих успехов.

Но разве Голсуорси стал писателем для того, чтобы с ним носилась респектабельная публика, чтобы он, подобно челноку, находился в беспрестанном движении? Можно ли при такой постоянной активности написать роман, который оправдает обещания, заложенные в «Собственнике» и «Братстве»? «Теперь мы половину недели проводим в Лондоне, а вторую половину здесь, – пишет Ада Моттрэму в январе 1910 года из Литтлхэмптона. – Сейчас он шлифует материал для книги, которая выйдет в марте («Смесь»), пишет доклад, который будет прочитан в Оксфорде, и, надеюсь, скоро вновь займется своим романом, который он так надолго забросил».

Они наконец-то осели в Манатоне, и в конце марта Ада огорченно пишет своему доверенному лицу Моттрэму: «В Литтлхэмптоне было чудесно – солнце, свежий воздух, пение жаворонков и ласковое море. А Уингстон с его дьявольскими холодами – я от всего этого просто вяну».

Итак, разница в их вкусах становилась все ощутимее. Вернувшись в Манатон, Джон принялся за свой роман: «И вот я вновь впрягся в работу над романом, дойдя уже до той стадии, которая требует вложить в него всю мою душу и полной отдачи сил», – пишет он Эдварду Гарнету в конце апреля, и через несколько недель: «Работа над романом продвигается вперед, назад, с отклонениями в разные стороны, иногда я топчусь на месте». Однако Аде была не очень по нраву эта домашняя жизнь без особых событий. «Меня ужасно терзает любовь Джона к отдыху в глуши», – пишет она Моттрэму в начале июня, а в следующем письме сообщает: «Дж. корпит над романом и очень переутомился. Я печатаю, шью, занимаюсь огородом и пишу за него второстепенные письма».

Иногда их скуку скрашивают визиты друзей Голсуорси: в апреле у них гостила сестра Джона Лилиан Саутер с сыном Рудо, в конце месяца приехал профессор Гилберт Мюррей. Приезд Мюррея пришелся очень ко времени: он проявил большой интерес к новому роману Джона, летом дважды перечитал его в рукописи, оказав Джону значительную поддержку и высказав свои замечания. Когда «Патриций» был опубликован, Голсуорси посвятил его профессору Мюррею.

В романе «Патриций», или, как он был назван первоначально, «Патриции», повествуется о жизни правящих классов – английской аристократии. «Идея романа зародилась у меня во время одного обеда в палате общин в 1908 году, когда напротив меня за круглым столом сидел некий молодой политик», – вспоминает Голсуорси в предисловии к «манатонскому» изданию. Главный герой романа Юстас Милтоун, сын лорда Вэллиса; он влюбляется в замужнюю женщину Одри Ноуэл, живущую отдельно от мужа. Из-за своей страсти он вынужден рисковать всем, так как, подобно Босини и самому Голсуорси, любит женщину, муж которой отказывается дать ей развод. Но в конце концов благоразумие берет верх, Милтоун признает, что главное в его жизни – это его политические амбиции, и позволяет Одри Ноуэл тактично исчезнуть из его жизни.

Другой большой работой, которую Голсуорси завершил в ноябре 1910 года, стала пьеса «Старший сын», во многом перекликающаяся с романом «Патриций». В обоих произведениях речь идет об аристократах и проблеме наследства: старший сын в семье, Билл Чешир, должен унаследовать отцовский титул и положение деревенского помещика, так же как Милтоун должен унаследовать место отца в правительстве. От обоих героев ожидают, что их женитьба не должна отразиться на их общественном положении, но оба героя находятся у опасной черты. У Билла Чешира начинается роман с горничной матери Фрэда Стаденхэма, и теперь девушка ждет от него ребенка, а Милтоун любит замужнюю женщину, и в обоих случаях женщины дают возможность своим возлюбленным выйти из затруднительной ситуации.

18 августа Голсуорси смог наконец с полным правом записать в своем дневнике, что роман «Патриций» закончен, «на что потребовалось в общей сложности четырнадцать месяцев, в течение которых была написана и поставлена также пьеса «Правосудие» и создано несколько менее значительных произведений». «Патриций» завершил серию из пяти романов с сильным социальным звучанием, работу над которой писатель начал около десяти лет назад; Голсуорси положил как бы последний мазок на сатирическую картину общества, создание которой он начал романом «Остров фарисеев». «Роман «Патриций» – менее сатирическое произведение, чем другие мои работы, – писал Голсуорси. – В этой серии наблюдался постепенный спад сатирической направленности и, как мне кажется, постепенный рост стремления к красоте. Может быть, это предзнаменование, связанное с возрастом; возможно, это хорошее предзнаменование; а может быть, это обусловлено тем, что, не имея возможности отразить свои чувства и свое стремление к красоте в драматической форме, писатель стремится излить их в романе».

В этом романе стремление Голсуорси к «красоте» слишком явно; книга «красива» до пресыщения. Героиня романа Одри Ноуэл, столь похожая на Аду, изображена в очень мягких красках; она женственна, чрезмерно деликатна и обладает изысканностью, которая порой становится невыносимой. Лишь изредка в романе ощущаются проблески былой остроты, той силы, которая при менее скованном приложении смогла бы придать произведению динамизм и необходимую цельность. «Леди Кастерли утром поднималась очень рано, чем причиняла всем большие неудобства».

Похоже, что тогда Голсуорси не видел всех недостатков своего романа, не осознавал общей тенденции своего творчества. Конец 1910 года он встречал, будучи относительно довольным собой: он написал «около 100 000 стоящих слов», а по поводу романа «Патриций» 21 декабря сделал следующую запись: «Вообще, я полагаю, он может считаться лучшим моим романом». Свое же творчество в целом, сравнивая его с творчеством своих современников, он оценивает следующим образом:

«Эта книга («Патриций») окончательно определяет меня как импрессиониста, использующего приемы реализма или натурализма. Уэллс – реалист, который применяет приемы импрессионизма, Беннетт – реалист и использует приемы реализма, Конрад – импрессионист, пользующийся в равной степени приемами импрессионизма и натурализма, а Форстер – импрессионист, использующий реалистически-импрессионистские приемы».

Это определение – несколько претенциозное упрощение. Трудно поверить, что сам Голсуорси верил в столь прямолинейные оценки самого себя и своих коллег.

Когда в 1923 году Голсуорси перечитывал «Патриция», готовя его к «манатонскому» изданию, он был гораздо меньше удовлетворен этой книгой. «Если рассматривать роман с точки зрения эстетической, я считаю, что сознательное утрирование понятия «красота» в заключительной части книги, некоторая слабость развития любовной линии умаляют достоинства книги... которая не доставила мне того удовлетворения, что романы «Братство» и «Темный цветок», которые я перечитывал с той же целью».

Но профессор Гилберт Мюррей, так же как и Ада, Слишком высоко оценивал эту книгу. «Я считаю, что, благодаря его красоте и остроте, это лучший Ваш роман... Он больше похож на поэму, чем на прозаическое произведение», – писал он Голсуорси после прочтения рукописи. Поэтому Голсуорси был совершенно не подготовлен к отрицательной реакции Эдварда Гарнета на новый роман, выраженной после того, как в сентябре Голсуорси направил ему рукопись для ознакомления.

«Я не стану хвалить «Патриция». Я не намерен этого делать. Посылаю Вам замечания, сделанные по ходу чтения рукописи... Боюсь, что эта книга продемонстрирует общественности границы Вашего таланта и ярко осветит не Ваши сильные стороны, а те огрехи, которые скрываются за Вашими сильными сторонами».

В этой переписке отражаются в целом отношения между Гарнетом и Голсуорси: Гарнет, который, безусловно, не всегда был мудрым критиком в отношении работ своего бывшего протеже, сознавал, что этот роман знаменует собой опасный поворот в творчестве Голсуорси, поворот в неверном направлении. «Я не считаю, что эта книга была дли Вас жизненно важной и исходила из глубин Вашей души», – пишет он Голсуорси и далее обвиняет его в том, что он пишет о мире аристократов, которого совсем не знает.

Это обвинение настолько взволновало Голсуорси, что он в результате направил Гарнету список ста тридцати титулованных особ, которых он знал «более-менее хорошо», отметив при этом, что не включил в список «такое же количество» не титулованных, но достаточно аристократичных по своему происхождению людей. Поэтому, возражал он, неудачу книги можно объяснить не незнанием материала, а отсутствием художественного мастерства.

Остается лишь удивляться не только обширному кругу знакомств Голсуорси, но и той наивности, с которой он верил, что это поверхностное общение дает ему возможность проникнуть в тайники чужих душ. На самом деле у этого спора, поводом для которого послужили разногласия относительно нового романа, значительно более глубокие корни. Гарнет почувствовал поверхностность книги, которая ему не понравилась и которая, с его точки зрения, могла повредить репутации Голсуорси. Голсуорси же был вынужден защищать не только свое произведение, но и свой образ жизни в целом. Он написал книгу, которая не была для него «жизненно важной» и не исходила из глубин его души, но мог ли он написать ее по-другому? Он намеренно отказался от сатиры и провозгласил, что ищет в своем творчестве «красоту». Но красота без глубины плавает на поверхности, как цветок без корней, непрочна и эфемерна. Ему необходимо было еще более углубиться в самого себя, ему нужны были покой, одиночество и время для размышлений. Ему нужно было идти вперед, развивая глубину «Братства» и силу «Собственника». Но он не сумел сделать ни того, ни другого.