"Авантюристка" - читать интересную книгу автора (Нэвилл Кэтрин)

НОЧЬ В ОПЕРЕ

Мы как-то не обращаем внимание на тот факт, что во славу денег было создано намного больше музыкальных произведений, чем во славу любви, причём, как правило, первые имеют чаще счастливую концовку и увлекательное содержание, чем вторые. Из-за своей бедности какой-нибудь оголодавший маэстро разродиться не более чем жалостливым блюзом, тогда как богатство и роскошь обязательно удостоятся чести быть воспетыми в какой-нибудь многоактной опере.

И я как никто другой прекрасно знала, в какие высоты способны воспарить человеческие души, воспевающие деньги. Ведь я была банкиром. Правда, учитывая пол, предпочитала в шутку именовать себя «Бэнксткой»[1], подразумевая к тому же своё положение самой высокооплачиваемой особы женского пола, допущенной к манипулированию капиталами Всемирного банка, могущественного и известного финансового монстра.

Если бы я не делала большие деньги, то и не имела бы возможности арендовать постоянное место в ложе оперного театра Сан-Франциско. А если бы я в ту тоскливую ноябрьскую ночь не торчала в оперной ложе, то меня не осенила бы замечательная идея — как большие деньги сделать ещё большими.

Гранд-опера — последнее прибежище для отчаявшихся капиталистов. Ведь это единственный вид развлечений, где люди платят бешеные деньги для того, чтобы посмотреть, как эти бешеные деньги тратятся на малоэффективные попытки их развлечь.

До Рождества оставался ещё целый месяц. Зима в этом году стояла на редкость дождливая: дожди не только смыли весь туман, но и нанесли горы грязи, запрудившие дороги и мосты. И надо быть последним дураком, чтобы в такую погоду сунуть свой нос на улицу. Добравшись наконец до оперы, я обнаружила уже закрытые двери.

Вода лилась ручьями на мой бархат и жемчуга. У входа в оперу не было автостоянки, и мне пришлось шлёпать по лужам, словно партизану в марш-броске по джунглям. Мало того, что я опоздала, но ещё и чувствовала себя как мокрая курица: во всем виновата идиотская погода!

Я только что имела стычку со своим боссом. Как всегда, он здорово приложил меня, причём сделал это на сей раз так, что вряд ли забуду до конца своих дней. Я боролась с бушевавшим до сих пор во мне гневом, поднимаясь по широким мраморным ступеням. Служитель в белоснежных перчатках распахнул передо мною дверь в ложу, когда прозвенел третий звонок.

Я снимала это кресло уже в течение трех сезонов подряд, но появлялась и исчезала всегда так стремительно, что едва успевала обменяться вежливыми кивками с соседями по ложе. Все они принадлежали к той публике, которая кричит «брави» вместо «браво», помнит наизусть все либретто опер и держит под рукой ведёрко с охлаждённым шампанским. Мне бы очень хотелось, чтобы банковская работа оставляла мне немного времени для подобных причуд.

Уверена, что они заинтригованы моими постоянными опозданиями. Став десять лет назад крупным банкиром, я осознала, что манипулирование огромными подвластными мне чужими деньгами съедает всю мою энергию без остатка, так что мне нечего было тратить ни на общественную, ни тем более на личную жизнь.

Когда я пробралась к своему креслу в переднем ряду ложи, свет в зале уже гас. В сгустившейся тьме кто-то из соседей пододвинул для меня кресло и передал бокал с шампанским. Поблагодарив, я пригубила шипучую влагу и поёжилась в облепившем меня мокром насквозь декольте. На сцене тем временем поднялся занавес.

Опера Вагнера «Рейнское золото», первая часть его грандиозного творения «Кольцо Нибелунгов», — одна из самых моих любимых. Сегодня она как никогда соответствовала моему душевному состоянию. Завязкой в ней является похищение золотого сокровища со дна Рейна. По сути своей «Кольцо», состоявшее из четырех многоактных опер, являлось переложением древней, как мир, истории о продажности богов, чья жадность заставила их принести в жертву своё бессмертное существование в чудесном местечке под названием Валгалла. В последнем акте «Кольца» боги гибнут, а дворец Валгаллы разрушает чудовищное пламя.

Я взглянула вниз, таинственный свет рампы выхватывал из темноты сцену, изображавшую пучину Рейнских вод. Гном Альберих уже успел похитить золотое сокровище, и рейнские девы, эти непроходимые дуры, шлёпали за ним по дну, пытаясь вернуть золото. Я перевела взгляд на партер: отблески света, игравшие на драгоценностях дам, создавали ощущение, что и эти бесчисленные ряды кресел тоже дрейфуют по Рейну под сенью вод. И в самом деле, вдруг зал оперы в Сан-Франциско почему-то очень напомнил мне грандиозных размеров банковское подземелье. И я подумала, что разбираюсь в воровских приёмах ничуть не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем этот несчастный гном! Как-никак, я все-таки банкир. Да к тому же сегодняшние события просто вынуждают меня пойти на это.

В то время, как на сцене пучина рейнских вод сменилась восходом солнца над Валгаллой, где пробуждались ото сна боги, мой мозг заработал с интенсивностью калькулятора, захваченный осенившей только что идеей. Я уже не сомневалась, что смогу запросто украсть огромную сумму денег, и мне не терпелось попробовать сделать это как можно скорее.

В «Золоте Рейна» не было антрактов, но если вы счастливый обладатель места в ложе, то можете себе позволить, подобно особе королевской крови, приходить и уходить когда вам вздумается. А мне всего лишь надо было пересечь улицу, на которой расположен театр, чтобы попасть прямо в центр банковской информации. Запахнув свой мокрый плащ поверх мокрого платья, я проследовала вниз по мраморным ступеням в темноту вагнеровской ночи.

На улице стоял туман и было сыро, блестела мокрая мостовая. Огни проезжавших автомобилей, рассеянные туманом и отражённые мокрой мостовой, создавали странное ощущение, что они тоже движутся сквозь пучину вод, как и я.

Мои духи-хранители покинули меня, и я в который уже раз провалилась в бездонный омут отчаяния из-за потерпевшей крах карьеры. Мой шеф нависал вдали, на горизонте, подобно грозовой туче.

Перед поездкой в оперу после очередного выматывающего силы совещания я на минуту заскочила в свой кабинет. Но обнаружила, что в полутьме (свет был потушен, занавеси задёрнуты) за моим столом восседал босс… На его физиономии красовались тёмные очки.

Мой босс являлся старшим вице-президентом Всемирного банка, и величали его «Кислик Виллингли Третий». И хотя моя команда успела придумать целую кучу прозвищ для сей персоны, в глаза мы обращались к нему — Киви.

Киви был типичнейшим порождением американского образа жизни и с детства мечтал стать инженером. На поясе у него постоянно болталась логарифмическая линейка, а на рубашках из пластиковых кармашков непременно торчали всевозможные ручки и карандаши. Всегда в наличии имелся цанговый чертёжный карандаш на случай, если его попросят что-нибудь начертить, и чернильная ручка с золотым пером, если его попросят что-нибудь подписать. А кроме того, он носил с собой разноцветные маркёры. Если вдруг его осенит гениальная идея, он мог бы устроиться в первом попавшемся кабинете и воплотить свои мысли на пластиковой доске.

Киви был в меру жизнерадостным и целеустремлённым, и именно путём жизнерадостного и целеустремлённого подсиживания большинства своих коллег добился потрясающей должности и приличного жалованья.

Киви был когда-то членом школьной футбольной команды, и с той поры сохранил способность поглощать фантастические количества пива: его желудок мгновенно раздувался до нужного объёма, и зачастую полы рубашки расходились на пузе и вылезали из-под ремня, когда он в спешке появлялся перед подчинёнными, чтобы осчастливить их очередной осенившей его идеей.

Его матушка в своё время решительно настояла, чтобы он бросил футбол и пиво и, уж конечно, оставил дурацкую затею стать инженером. Он устремился по проторённой дорожке, и в итоге стал тем, кем стал. А неосуществлённая мечта сделала его несчастным. Во всяком случае, именно в этом, наверное, крылась причина наличия тёмных сторон в его натуре.

А уж тёмных сторон в его натуре было предостаточно, и с ними нельзя было не считаться, потому что они брали верх всякий раз, как у него возникала неприятность, с которой он был не в силах справиться. Киви носил очки с тёмными стёклами в помещении и очки с зеркальными стёклами на улице. Он задёргивал занавески и выключал лампы в кабинете, устраивая собеседования в этаком полумраке. Нормальные люди (а я причисляю себя к таковым) чувствовали себя не в своей тарелке, когда им приходилось разговаривать с голосом ниоткуда, из полумрака.

Когда на Киви в очередной раз находил мрачный стих, он пробирался в кабинет к кому-нибудь, устраивал полумрак и поджидал подчинённого в состоянии, именуемом им самим «формой инкогнито». Именно в такой форме и застала его ваша покорная слуга, заглянув к себе в кабинет в конце того злополучного дня.

— Не надо включать свет, Бэнкс, — промурлыкал он из темноты. — Никто не знает, что я здесь. Я пришёл инкогнито.

— Что-то случилось, Киви? — И поскольку его голос раздался со стороны моего рабочего стола, мне пришлось Я на ощупь устроиться в кресле в противоположном углу комнаты.

— А это вы мне скажите, Бэнкс, — тоном обиженного малыша произнёс он, приподнимая в воздух какой-то большой предмет, о внешнем виде которого я могла только догадываться в потёмках. Он постучал по нему пальцем. — Эта разработка — ваших рук дело?

Киви всегда раздражался, когда ему казалось, что подчинённые переступают границы дозволенного, в особенности если при этом им могла достаться пара-другая лучей от ореола гениальности, в котором купался сам господин вице-президент. Я действительно сегодня утром разослала всем старшим управляющим наших банков разработку с предложением некоторых мер для повышения безопасности работы компьютерных систем, участвующих в обороте денежных средств, и запросила средств для проведения этих мер в жизнь.

Я не рискнула обращаться к Киви за разрешением, поскольку знала наверняка, что, во-первых, он зарежет идею, рождённую не им, а во-вторых, его совершенно не интересовала какая-то рутинная работа над безопасностью компьютерных систем, ведь это никак не могло послужить на пользу его карьере. Я позволила себе действовать через голову Киви, разослала разработку, а он теперь об этом узнал. Но узнал ещё не все, и это позволило мне спокойно улыбнуться ему в лицо, благо в устроенной им темноте этого все равно не было видно. Мне казалось, что все-таки недалёк тот день, когда я наконец вырвусь из-под его гнёта.

Если не считать пустой формальности с негласной проверкой моего досье и официально оформленного заявления, я была уже фактически принята на службу директором по безопасности в Федеральный резервный банк, или ФЭД, который осуществлял страхование деятельности всех финансовых учреждений федерального уровня, существовавших не только в Америке, но и, возможно, но всем мире. И первым моим деянием на новом посту должна была стать организация во всех связанных с нами банках системы безопасности, которая к тому времени уже стояла бы на страже денег вкладчиков Всемирного банка.

Разосланная сегодня мною разработка, таким образом, являлась лишь пробным шагом. И, если я окажусь и кресле директора ФЭД, Киви волей-неволей придётся выполнять мои разработки, как бы он ни сопротивлялся.

— Этот проект мер по безопасности действительно мой, сэр, — созналась я, все ещё слегка улыбаясь во тьме. — Не сомневаюсь, что безопасность вкладов для вас небезразлична. — «Боже, зачем я перед ним распинаюсь», — подумала я.

— Истинная правда. — В его голосе, доносившемся из тьмы, прозвучали странные ноты, но я не придала этому значения. — Тем более удивительно, как вам пришло в голову разослать свой проект, не посоветовавшись со мной. Я обязан был вам помочь — в конце концов это прямая моя обязанность давать указания своим подчинённым.

Это следовало понимать так, что я работаю на него, а не на дядю, и к тому же в нашем Бэнкс достаточно более важных служащих, чем я, которым он должен давать указания.

— И ведь я не один, Бэнкс, кто считает, что вы являетесь врагом самой себе. Те, кто вершит дела в маркетинге, тоже прочтут вашу разработку, если уже не прочли. И как же прикажете им истолковать тот факт, что банку приходится предпринимать меры безопасности? Что подумают наши клиенты, если это подвергнется огласке? Да они тут же схватят свои денежки и побегут искать другой банк, который не сомневается в том, что депозиты его вкладчиков находятся в безопасности! И мы не можем разбазаривать фонды на подобные новшества, которые не только не привлекут новых клиентов, но и отпугнут старых! Ваш нелепый поступок как профессионала заставил меня объяснить людям из ФЭДа, что вряд ли вы являетесь подходящей кандидатурой…

— Простите, — не понимаю, о чем вы? — попыталась я сосредоточиться на том, что он бубнил себе под нос.

Внутри все оборвалось. Я ещё надеялась, что просто не правильно расслышала.

— Мне звонили сегодня днём, — пояснил он, а я изо всей силы вцепилась в зашатавшееся почему-то кресло. — И в голову не могло прийти, что вам предложат такой пост, Бэнкс. Ваша индейская кровь могла бы заставить вас с большим доверием относиться к своему вождю. И конечно, после фиаско с разработкой мне ничего иного не оставалось, как сказать им правду — что вы попросту ещё не готовы…

Не готова? Да что же я, по его мнению, — чайник со свистком, что ли? Да кто он такой, чтобы решать, готова я или нет? Я была так потрясена, что лишилась дара речи, с трудом перевела дыхание, а он заливался соловьём:

— Вы блестящий исполнитель, Бэнкс, — бубнил он в милом стиле «посыпь мне солью раны», не скрывая злорадства в голосе. — При соответствующем руководстве и трудолюбии вы, пожалуй, смогли бы достичь достаточного уровня, чтобы справиться с обязанностями помощника управляющего. Но как только вы позволяете себе углубиться в теоретические, так сказать, тонкости нашего бизнеса… Простите покорно, но я не отважусь дать вам ту оценку, которую вы бы хотели получить.

Я услышала, как он безжалостно разорвал мою разработку. Онемев от ярости, чувствовала, что меня бьёт крупная дрожь, и была благодарна укрывавшей меня тьме. Десять бесконечных лет я пахала ради этого, сегодня предложенного места, и вдруг после одного-единственного телефонного звонка все рухнуло. Медленно сосчитав до десяти, я встала, чтобы уйти: мне сейчас необходим был глоток свежего воздуха. Промелькнула мысль размозжить ему башку бронзовым стаканом для ручек, стоявшим где-то рядом, но вряд ли можно разыскать его в этой душной темноте…

Когда подходила к двери, услышала:

— На сей раз я отважился поручиться за вас, Бэнкс, и сумел убедить их; что вы больше не станете терять головы, рассылая ненужные разработки. Кстати, система безопасности абсолютно не нуждается в усовершенствованиях — наш корабль прекрасно держится на плаву в море бизнеса и без дурацких выходок с вашей стороны.

"Совершенно как когда-то «Титаник», — подумала я, направляясь к служебному туалету, где собиралась привести себя в божеский вид перед посещением оперы. Я достала из дипломата свои жемчуга и надела их, не сводя глаз с отражавшегося в зеркале бледного потного лица.

Меня все ещё бросало то в жар, то в холод. Войдя в стеклянные двери, я направилась наискосок через огромный холл, холодно блестевший полированным гранитом. Часовые стояли возле электронного пульта, куда поступали сигналы со всех видеокамер и контрольных пунктов. Мне показалось, что они приняли меня за пьянчужку, по ошибке ткнувшуюся не в те двери, потому что один из них, встревоженный, бегом направился в свою сторону.

— Да с ней все в порядке, — крикнул ему вслед напарник. — Ведь это же мисс Бэнкс, и она здесь живёт, не так ли, мэм?

Мне ничего не оставалось, как согласиться с тем, что я действительно живу в этом проклятом центре банковской информации.

«Тут-то и кроется главная ошибка моей жизни и деятельности», — подумала я, торопясь к лифту. Добровольно отказавшись от нормальной жизни, я превратилась в придаток вычислительной машины. За последние десять лет я ела, пила, вдыхала и выдыхала, я даже потела всей этой кучей денег, исключив из жизни все, что хоть в малейшей мере могло помешать служебным обязанностям и карьере.

Но ведь банковское дело было у меня в крови, оно являлось нашим фамильным бизнесом. Когда умерли мои родители, мой дедушка, Бенджамин Биддль Бэнкс, мы звали его Биби, поручил своей внучке пост вице-президента солидного финансового учреждения. И я стала первой женщиной, удостоившейся подобной чести. А теперь, за несколько коротких часов, собственно говоря, за время самовольно устроенного себе антракта в опере я, похоже, превратилась в первую женщину из племени «белых воротничков», покусившуюся на твердыню могущественного, известного во всем мире банка.

«Конечно же, — думала я, когда за мною закрылись двери лифта и кабина вознеслась на тринадцатый этаж, — у меня и в мыслях не было устраивать настоящее ограбление. И не только потому, что неизвестно откуда взявшееся богатство вызвало бы подозрения прежде всего у моих же собственных коллег, — а высокий пост вынуждал постоянно предъявлять для ревизии мои личные счета, — но и прежде всего потому, что моя работа, связанная с деньгами, приучила не придавать им особого значения».

Возможно, такие откровения покажутся странными для тех, кто не имеет отношения к финансам, но в рассуждениях о природе и свойствах денег люди зачастую делают две большие ошибки. Одну, что деньги сами по себе имеют существенную (или условно существенную) ценность. Другую, что деньги можно хранить физически, поместив их на счёт в Бэнкс или упрятав в какое-то укромное местечко. Все это не так.

Чтобы понять правоту моих домыслов, необходимо осознать, что деньги — это всего лишь символы. Чем больше денег вы пускаете в оборот и чем быстрее они обращаются, тем символичнее они становятся: очень трудно вычислить их абсолютную стоимость или хотя бы их местопребывание.

С развитием финансового дела изменялись и способы кражи, хотя идея и мотивы краж остаются неизменными. Люди крали друг у друга задолго до того как изобрели деньги. Но чем компактнее со временем становились символы богатства, тем легче их было украсть. Например, когда благосостояние семьи измерялось количеством имевшихся у них коров, перед вором вставала непростая задача. И с изобретением компьютера компактность денег возросла фантастически, по сути, она сократилась до одного «блип» в механизме вычислительной машины. Словом, наше время с его супертехнологиями банковских операций представляется мне логическим завершением Века Наивного Символизма, на смену которому пришла эра, когда капитал превратился в эфемерный проблеск на дисплее ЭВМ.

И я как никто другой знала механизм этих превращений. Ведь возглавляла в нашем Бэнкс группу под названием «Компьютерный обмен фондами», или КФТ. В наши обязанности входило перемещение капиталов из одного банка в другой. В каждом Бэнкс, снабжённом телефоном или телексом, имелась группа, подобная нашей. Так что мне было известно, с чем работают эти группы, и главное — как. И вот теперь мне показалось, что настал час воспользоваться этими знаниями.

Никому и в голову бы не пришло попытаться передавать деньги с помощью телефонного кабеля. Суть электронного обмена, которым мы занимались, состояла в том, что мы сообщали какому-либо банку, что он уполномочен снять определённую сумму с «соответствующего счета», открытого у них нашим банком. То есть, как бы выписывали чек. Большинство банков, которым постоянно приходится обмениваться фондами, имеют такие «соответствующие счета» друг друга. Если же их нет, то банки обращаются к посредничеству третьего, у которого есть счета обоих первых.

Только в Штатах в течение года подобным образом происходит оборот около трехсот триллионов долларов, сумма, намного превышающая сумму всех активов, хранившихся в банках страны. А все эти банки не имеют ни малейшего представления о том, сколько денег ушло у них по обменным счетам. Лишь к концу дня, когда будет подведён итог тому, сколько денег ушло из банка и сколько в него поступило, они смогут узнать это, и только с помощью КФТ.

А сколько таких государств, чьи правительства не имеют представления о суммах, ежедневно пересекающих их границы в обход установленных правил? Кто, к примеру, подсчитает, какое количество денег провёз некий господин из Ирана, совершивший несколько рейсов из Зальцбурга в Сан-Хосе и обратно? Да и как можно уследить за этим, если зачастую обмен значительными суммами сводится к дружескому рукопожатию двух джентльменов в каком-нибудь привилегированном клубе? И хотя правила банковской деятельности установлены, как говорится, издавна, правила компьютерного обмена фондами могут уместиться на четвертушке тетрадного листа. Если какой-то род банковской деятельности и нуждается в принятии мер безопасности, так это именно обмен фондами. Дело, которым я занимаюсь.

Как всякий потомственный банкир, в жилах которого вместо крови текут, как известно, чёрные чернила, я никогда не бросаюсь в новое мероприятие очертя голову.

Мой дедушка Биби привил мне основные правила банковской игры, когда мне было всего четыре года. «Всегда просчитывай степень риска», — это он мне твердил постоянно. К сожалению, сам однажды не удосужился последовать собственной мудрости. Биби был владельцем небольшой сети банков в Калифорнии, создал её буквально из ничего. И хотя дело было поставлено на высокий уровень, не хуже, чем у Веллс Фарго, Американского банка или Всемирного банка, этих финансовых монстров, именно дедушкины предприятия принесли в определённый момент гораздо больше пользы, чем любой из них. Как раз после окончания Великой депрессии, когда страну, и в особенности Калифорнию, наводнили толпы безработных иммигрантов из Испании, России, Армении, Биби путём разумного финансирования и обеспеченных капиталом вложений помог этим обездоленным людям встать на ноги, приобрести небольшие клочки земли для ферм и ранчо.

А в шестидесятые годы, когда у всех на устах зазвучала «конгломерация» и дедушкины предприятия стали общедоступны, их втихую скупила некая команда деловых парней со Среднего Запада. После чего они уже вовсе не втихую вынудили дедушку превратиться в консультанта с правом лишь наблюдать, как с визгом и улюлюканьем разносят они по кирпичику здание, на возведение которого он потратил всю свою жизнь. Биби умер через год. И в этот день я решила, что карьера банкира не для меня. Переехав в Нью-Йорк, окончила курсы информатики и превратилась в высокооплачиваемого манхэттенского технократа.

Но безжалостная судьба подстроила ловушку. Стоило мне перейти на работу в новую компанию, как её акции скупила другая команда, как когда-то скупили и разорили предприятие Биби, только на сей раз это проделал не кто иной, как Всемирной банк. Я переехала в Сан-Франциско, потому что мне, молодой двадцатидвухлетней женщине, предложили работу, от которой не хватило духу отказаться: деньги, власть и должность… Такого ещё не знала история банковского дела. И это обстоятельство так заворожило меня, что я не сумела прийти в себя целых десять лет.

Но, похоже, в Бэнкс по-прежнему относились ко мне так, словно я нуждалась в постоянном присмотре и мудром руководстве. Как я могла променять свои мечты да и надежды моего дедушки на жизнь в отблесках чужой славы с тусклой бронзовой табличкой с моим именем, привинченной к рабочему столу. Да, пожалуй, вместо «Вице-президент Верити Бэнкс» стоило бы написать «Величайшая шлюха банковского дела». Но ведь никогда не поздно изменить расклад, предложенный тебе судьбой. Слава Богу, дедушка успел научить и этому.

Тем более к тому же у меня был припрятан не один козырь.

Мой план состоял в том, чтобы пробить брешь в автоматизированной системе безопасности, проникнуть в недра обменных фондов и ухитриться перевести значительную сумму денег в такое место, где никто их не смог бы обнаружить, а уж потом звонить в колокола и разъяснять всем и каждому, как просто было это сделать.

Прежде всего банкир отвечает за безопасность денег, которые ему доверили клиенты. Если я ухитрюсь пробиться через существующую ныне систему обеспечения безопасности и наложу руки на живые деньги вкладчиков, это не только сотрёт ухмылку с физиономии Киви, но и послужит неопровержимым доказательством существования проблемы, для разрешения которой меня и собирался взять на работу ФЭД. Но сделать это было непросто, мне необходима помощь.

В Нью-Йорке у меня был друг, который знал о способах кражи денег больше, чем иной банкир о способах их накопления. Этот малый имел доступ к криминальным отчётам ФБР, секретным полицейским досье и даже к некоторым архивам Интерпола. Звали его Чарльз, и я была с ним знакома на протяжении вот уже двенадцати лет. Захочет ли он продолжить наше знакомство, узнав, какую роль я отвела для него в моем спектакле, — это другой вопрос.

Хотя в Нью-Йорке был уже полночный час, я не сомневалась, что Чарльз ещё бодрствует. И была вправе рассчитывать на его снисходительность, ведь в своё время я спасла не только его карьеру, но и его жизнь. Наступило время платить по счетам. «Пусть только посмеет проявить неблагодарность», — думала я, выходя из лифта и направляясь к своему кабинету.

Однако слово «благодарность» не входило в словарь Чарльза.

— Твоя затея с душком, — сообщил он своё мнение в присущей ему бесстрастной манере. — Вероятность успеха мала.

Идея, как я в двух словах ему изложила, состояла в манипулировании фондами обмена. Многие так или иначе хоть раз в жизни бывают вынуждены манипулировать с чеками, как правило, даже не отдавая себе отчёта в том, что их действия незаконны. Можно явиться в супермаркет в субботу и расплатиться чеком на двадцать долларов, хотя на вашем счёту нет денег, чтобы его обеспечить. В понедельник, прежде чем чек успевает поступить в наш банк, вы выписываете следующий, к примеру, на тридцать долларов в этот раз, чтобы покрыть предыдущий чек. Ну и так далее.

Единственное, что не даёт обывателям забавляться подобной игрой, это то, что в наши дни предприниматели имеют возможность предъявить чек к оплате быстрее, чем их успеет оплатить махинатор. Чтобы не выйти раньше времени из игры и накопить таким образом достаточно внушительную сумму, вы должны быть полностью уверены в том, что всякий раз успеваете оплатить фиктивный чек прежде, чем он попадёт в ваш банк. А мне играло на руку то обстоятельство, что при оперировании обменными фондами Всемирного банка, подобная информация поступала через компьютерную систему, которая находилась у меня в подчинении.

Мне неинтересно было знать, нравится Чарльзу моя затея или нет. Я лишь хотела, чтобы он рассчитал для меня степень риска, пользуясь той обширной информацией, которая у него имелась. К примеру, сколько фиктивных счётов мне необходимо открыть, чтобы с их помощью манипулировать деньгами? Как долго я смогу «заимствовать» деньги из обменных фондов, чтобы покрывать ими фиктивные счета? И наконец, какое количество денег я смогу «подвесить в воздухе», не опасаясь, если вдруг вся эта масса рухнет и погребёт под собою меня? Но самое главное — как долго я смогу играть в подобные игры, не опасаясь быть схваченной за руку?

В ожидании ответа на все эти вопросы, наверное, предстояло просидеть здесь всю ночь, не имея возможности вмешаться в игру, которая теперь велась по правилам Чарльза. Пока он занимался своими логическими построениями и умозаключениями, я сидела в ожидании, нетерпеливо барабаня пальцами по поверхности своего казённого полированного стола, и бездумно разглядывала обстановку кабинета.

Нельзя не признать, что место, в котором я по приблизительным подсчётам проводила не меньше двенадцати часов каждый день, совершенно не выглядело обжитым. А уж сейчас, ночью, в прозрачном свете люминесцентных ламп, и вовсе походило на склеп. Ни одна безделушка не украшала встроенных в стены стеллажей. Единственное окно кабинета упиралось в стену соседнего здания. Самой живой деталью интерьера являлась большая стопка книг на полу, за три года, я так и не удосужилась расставить их по полкам. Чтобы как-то оживить обстановку кабинета, я решила обзавестись комнатными растениями.

Чарльз нарушил мои наблюдения, соизволив поделиться результатами своих рассуждений.

— Согласно статистике, — сообщил он, — из женщин получаются более ловкие воры, чем из мужчин. Большинство воров из когорты «белых воротничков» принадлежит к вашему племени — и на удивление мало попалось.

— Женоненавистник, — сказала я.

— Не стоит благодарности, — парировал Чарльз. — Я всего лишь даю своё видение фактов.

Я уже ломала голову, как бы съязвить в ответ, но он нетерпеливо осведомился:

— Просмотрел факторы риска, о которых ты просила. Мне просто перечислить их или дать подробный анализ?

Я покосилась на настенные часы: десять с хвостиком, стало быть в Нью-Йорке второй час ночи. Меньше всего я бы хотела обидеть Чарльза, но меня раздражала его черепашья медлительность: складывалось впечатление, что он попросту пересчитывает кнопки у себя на пульте, а не работает. Словно некое Божественное Провидение подслушало мои мысли, и мой принтер проскрипел:

— МЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ОТКЛЮЧИТЬ ЕГО ЕЩЁ В ПЯТЬ ЧАСОВ — БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ ДАТЬ ОТБОЙ.

Действительно, рабочий день Чарльза давным-давно кончился, и обслуживавшие его операторы там, в Нью-Йорке, по всей вероятности, собрались выключить его, чтобы заняться профилактическим осмотром, который проводили каждую ночь.

— ВСЕГО ДЕСЯТЬ МИНУТ, — нетерпеливо напечатала Я. — ПОПРИДЕРЖИТЕ ЛОШАДЕЙ.

— ПО РАСПИСАНИЮ ТЕХОБСЛУЖИВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ В 0100 НАМ ТОЖЕ ОХОТА ПОСПАТЬ НОЧЬЮ, МАДЕМУАЗЕЛЬ. МИЛАШКА, ЧАРЛИ ШЛЁТ ВАМ ПРИВЕТ. ПОКА, ФРИСКО[2].

С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ — БОБСЕЙ ТВИНС.

«Вот тебе и „Фриско», — подумала я, с невольной дрожью вспомнив о щекотливости работы, которую поручила выполнить Чарльзу. Хотя по сути он всего лишь дорогостоящая куча металлолома, я не могла не признать, что зачастую компьютеры его класса бывают проницательнее людей. Я вытащила дискету и сунула в ридикюль.

Собираясь отключить свою машину, я вспомнила, что неплохо бы распечатать поступившие за день сообщения — ведь из-за стычки с Киви у меня совершенно это вылетело из головы. Принтер как раз поставил последнюю точку, когда операторы Чарльза «утешили» меня, передав на мой дисплей:

— ИНТЕРЕСНЫЕ СПРАВОЧКИ НАВОДИМ, ФРИСКО. КОНЕЧНО, ИНТЕРЕС ЧИСТО ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ?

— НЕТ ВРЕМЕНИ ПРЕРЕКАТЬСЯ. А ТЕ, КТО ПОУМНЕЕ, ГОВОРЯТ САН-ФРАНЦИСКО, — отстучала я. — И МНЕ ПРЕДСТОИТ НОЧЬ В ОПЕРЕ. ТА-ТА ФОР НАУ[3].

— НОЧЬ В ОПЕРЕ — ДЕНЬ В БЭНКС? Т. Т. Ф. Н. — пришёл ответ, и экран потускнел.

Я вновь окунулась в промозглую сырую ночь и направилась в театр. Если продававшееся в опере шампанское было просто плохим, то кофе по-ирландски оказался ужасен. Я имела неосторожность заказать чашечку перед тем, как вернуться к себе в ложу. Пригубливая покрывавший чашку взбитый крем, я созерцала восхождение богов по радужному мосту, ведущему в Валгаллу. Золотое кружево музыкальных звуков обволакивало меня с ног до головы, а виски согрело сердце. Я расслабилась, почти забыв и про Киви, и про неудачу с разработкой, и про крушение карьеры, про никчёмную жизнь с идиотской идеей утвердиться, перевернув с ног на голову всю банковскую систему. Кому и что я хочу доказать? Кого обмануть? И тут я взглянула на распечатку.

Громовые крещендо налетали и разбивались, подобно могучим волнам, а я сидела, тупо уставившись в мокрый клочок бумаги с компьютерным текстом, распечатку поступивших для меня сообщений, которые не успела прочитать в офисе. Все вроде бы как обычно: счета от портного, бакалейщика, дантиста, несколько рапортов от подчинённых, но вот ещё одно послание, которое, судя по маркировке, было получено уже после окончания моего общения с Нью-Йорком. Казалось, литавры загремели не в оркестровой яме, а у меня в ушах, когда до меня дошёл смысл сообщения:

"ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРОЧЬ ОБСУДИТЬ ВАШ ПРОЕКТ, ПОЗВОНИТЕ МНЕ.

ИСКРЕННЕ ВАШ, АЛАН ТУРИНГ".

Это краткое сообщение ошеломило меня. Во-первых, Алан Туринг, знаменитая личность, виртуоз в компьютерной технике и математике, никак не мог знать о существовании такой серой мышки, как я. А во-вторых, он почил в бозе лет сорок назад.