"Зачарованные" - читать интересную книгу автора (Харт Кэтрин)

7

— Хватай его, Нейаки! Хватай и держи! — воскликнул Серебряный Шип.

Никки отвела от глаз прядь мокрых волос и взглянула на Торна, лицо ее выражало одновременно и обвинение, и триумф.

— Ага! Если это не современный сленг, то я не знаю! Ишь чего захотел! Сначала хватай и держи, а не успеешь оглянуться, как он выскользнет и задаст от тебя стрекача.

— Перестань молоть чепуху, женщина, и делай, что тебе говорят. Протяни руку и хватай олагаше, каноэ!

— Ради всяческой чепухи, Торн! Я ушла под воду на полтора фута! Ростом я не вышла и сейчас уже не успею подрасти настолько, чтобы не захлебнуться и хоть как-нибудь продолжать дышать.

Серебряный Шип швырнул одежду на берег и быстро вошел в реку.

— Каноэ, — раздраженно повторил он, бросаясь вперед и перехватывая уплывающую посудину. — Каноэ чуть не унесло…

— Прекрасно! Теперь хорошо бы поинтересоваться и моим благоденствием! — фыркнула она. — И я тоже нуждаюсь, чтобы за мной присмотрели. Я ведь, кажется, слегка промочила ноги.

Держась за каноэ, он направил его к берегу, перехватив ее сердитый взгляд, когда проплывал мимо.

— Тебе просто необходимо хорошенько помокнуть после того, как ты наползалась на карачках о пыльной пещере. Кстати, ты не промочила бы ног, если бы не прыгнула в каноэ, как шарахнувшаяся неизвестно от чего корова.

Придя в ярость, Никки сделала рывок, вцепилась в пятку его мокасины и дернула. Секундой позже Серебряный Шип плюхнулся рядом с ней в воду, упав на спину и взметнув во все стороны мириады брызг.

Не успел он и слова сказать, как Никки напала на него с руганью:

— Ну-ка, приятель, назови меня еще раз коровой, и тогда посмотрим, насколько быстро это весло достигнет твоей пустой башки!

— Я не называл тебя коровой, — возразил он. — Я просто сравнил твою неуклюжесть с ее неповоротливостью.

— Что в лоб, что по лбу! Одна семантика, и больше ничего! — отрезала она. — К тому же, если бы ты получше объяснил мне, как удержаться в этой чертовой плавучей вертючке, мы бы оба сейчас были сухими.

Он встал и протянул ей руку.

— Нейаки, мне и в голову не пришло, что ты этого не знаешь.

Она приняла его помощь и быстро выбралась на берег.

— К твоему сведению, в детстве я не была девчонкой-бойскаутом и горда тем, что не принадлежала к числу всех этих слабосильных дурочек, которых на лето посылают учиться жизни.

— Ты хочешь сказать, что вы отправляете юных девушек к учителю, то есть в вигвам Мудрой Головы?

Никки уставилась на него, их замешательство было обоюдным.

— Может, я, что неправильно произнес? Я просто хотел сказать, что мы своих девушек отправляем учиться в вигвам Большого… Ну, как тебе сказать… Отдаем опытному мужчине. Если перевести на ваш язык, то будет примерно Большая Мудрая Головка.

— Боже, надеюсь, что нет! — разразилась Никки смехом, когда до нее дошел смешной смысл его недоумения. — Тем более что это относится к тем маленьким миленьким крошкам, которые на школьных ярмарках ежегодно продают свои печеньица домашней выпечки[18] множеству американцев! — Она не смогла удержаться от взрыва хохота, насилу сумев проговорить: — Прости, дорогой, но я не в состоянии объяснить тебе всех ловушек нашего языка, по крайней мере, за один раз.

Его лицо продолжало выражать полное недоумение.

— Что здесь смешного, Нейаки? Объясни, пожалуйста.

— Ох, нет, парень, уволь! — игриво сказала она. — Тебе не удастся заманить меня в следующий тур этих задушевных бесед. У нас нет времени для дальнейших «скажи» и «покажи». Позже, если ты будешь примерным мальчиком, я, возможно, объясню тебе кое-что, предоставив для ясности в качестве наглядного пособия свое собственное печеньице.

Никки опять расхохоталась над своим бойким каламбуром, и должно было пройти какое-то время, прежде чем Серебряный Шип ухитрился внедрить ее, их пожитки и самого себя в каноэ и, наконец, отплыть.

Утро было как на заказ, над ними нависал голубой безоблачный балдахин небес. Легкий целительный бриз играл с солнечными бликами на воде. Пели птицы, квакали лягушки, стрекотали, перелетая с дерева на дерево, белки, вокруг с веселой непринужденностью порхали бабочки. Все было так живописно, ярко, словом — природа в нетронутой своей первозданности.

Как только одежда Никки подсохла, она начала замечать и оценивать красоту окружающего мира, что привело ее в благодушное настроение. А когда Серебряный Шип показал ей на олененка и его мамашу, пьющих воду на берегу небольшого заливчика, Никки пришла в совершенный восторг.

— Несмотря на наш идиотский старт, я рада, Торн, провести с вами этот день, — сказала она, с удовольствием наблюдая, как ловко он управляет веслом. — Вдали от классов, проверки домашних заданий и необходимости решать бездну других задач, из которых состоит моя каждодневная жизнь, это настоящий праздник — вот так отдаться природе и испытывать неподдельную радость от животворных чудес мира.

Она опустила руку в струящуюся за бортом каноэ воду.

— Насколько же такая прогулка лучше всех этих многолюдных, шумных экскурсий — пусть даже мой проводник и гребет всего лишь одним веслом, — смеясь, заметила она.

— Я понял, Нейаки, что ты имеешь в виду, — сухо отозвался он. — Это старая шутка, которой белые люди научились у нас.

— Объясни мне хотя бы, почему мы не плывем кругами?

Он усмехнулся:

— Потому, маленькая гусыня, что я знаю, как управлять этим одним веслом. Им, кстати, удобно бывает, и отшлепать кого-нибудь пониже спины, Для его же блага.

— Истязание супруги противозаконно, — официальным тоном сообщила она своему спутнику.

— В вашем веке — вполне может быть, но не в моем, где жены нуждаются в том, чтобы мужья иногда поучили их лучшему исполнению своих обязанностей.

Она оставила сию сентенцию без ответа, залюбовавшись этим сильным, стройным и красивый мужчиной. Сегодня утром он облачился в более полный комплект одежды шони, включающий в себя серебряные обручи на запястьях и выше локтей, кожаную юбку, украшенную орнаментом из птичьих перьев и вышивкой; с шеи свисала посвященная Духам кожаная сумочка на шнурке, там же — магический амулет и гофрированный волосяной диск. Серебряная серьга, вдетая в мочку левого уха, ничуть не умаляя его вызывающей мужественности, скорее каким-то образом усиливала ее.

— Сколько нам еще добираться до места? — А спросила она некоторое время спустя.

— Мы будем плыть по реке большую часть дня.

— Целый день? А мы остановимся где-нибудь, чтобы поесть, размять ноги, а также поискать туалет?

— Туалет?

— Ох, ну опять начинается! Он не знает, что такое туалет! — проворчала она, закатывая глаза. — Это уборная. Клозет. Помещение с раковиной и унитазом. То место, куда вы идете, когда вам хочется сделать пи-пи.

— У Гэлловеев за домом имеется для этой цели строение. В двери прорезано отверстие в виде полумесяца.

— Как! Не в доме? — ужаснулась Никки. — Вы меня разыгрываете!

— Они признают это необходимым, — продолжал Серебряный Шип, — но я не совсем понимаю, почему для этого надо забираться в тесное помещение, когда можно прекрасно облегчиться снаружи, возле какого-нибудь дерева или за кустами, если уж им так надо спрятаться.

— Ну, пря-я-ам… — Никки интонационно воспроизвела возглас недоверия, часто слышанный ею в среде студентов, когда те не могли поверить тому, что им говорили. — Так, где мы вкусим свой ленч? Здесь, на берегу, есть где-нибудь Макдоналдс?

— Проголодаемся и остановимся. Если мне дастся поймать рыбу, ты ее приготовишь. — А как же! — проговорила она с саркастически улыбкой. — Рыбу мы будем ловить и жарить! Нет, Торн, никаких фантазий! И не выдумывай! Только что-нибудь из быстрой и качественной еды.

Уже в сумерках они причалили к пристани, от которой сразу начинался двор Гэлловеев. У Никки затекли все конечности, она ослабла, вспотела, а кожа ее зудела от москитных укусов. Серебряный Шип, напротив, был свеж как утренний воздух.

Помогая ей выбраться из неустойчивого каноэ, он сказал:

— Послушалась бы меня и смазалась бы медвежьим жиром, который я тебе предлагал, сейчас не мучилась бы.

— Ох, эт… это смерть моя! — простонала она, почувствовав резь в животе. — Меня и без того тошнит, чтобы еще дышать этой мерзкой вонью.

— У тебя что, живот болит? От чего?

— Болит, да еще как! Эта рыба была малость не дожарена. Я никогда не испытывала раньше таких резей. Впрочем, может, и не рыба виновата. Скорее всего, мне плохо оттого, что мы проделали, пять миль при полном безветрии, в полуденный зной. А ты даже не предложил мне пройти часть пути пешком.

— Ты же не просила об этом. И потом, сама подумай, каково это. Мне пришлось бы тащить каноэ, а у тебя только твой заплечный мешок.

— Рюкзак, — тотчас поправила она его, ибо ее учительский рефлекс срабатывал автоматически.

— До того, как мы встретимся с нашими друзьями, надо как-то поправить твой внешний вид.

— Ах ты, грубиян! Это что, я во всем виновата?! Ну-ка ответь мне, сладкий мой. Почему бы тебе, в самом деле, не подбросить меня к ближайшей гостинице, где я приняла бы душ, сделала маникюр и нанесла на лицо боевую раскраску?

Последнее заинтересовало Серебряного Шипа.

— У тебя в рюкзаке есть все, что нужно для боевой раскраски?

— У какой женщины этого нет? — сердито ответила она.

— А одежда какая-нибудь там есть? Твоя рубашка с надписью и штаны, какие носят ваши мужчины, не совсем годятся для посещения друзей.

— Ах, извините, мистер Чистюля! Забыла переодеться! Да если бы у меня была запасная одежда, стала бы я бегать по пещере в одеяле и нижнем белье, как мне пришлось вчера? У меня, правда, есть костюм, оставшийся со дня рождения, и он всегда к моим услугам, — со смехом сказала она. — Но не покажется ли это нашим друзьям еще непристойнее?

— А что это за…

— Ох, черт! Говорить с тобой — все равно, что пытаться беседовать с марсианином! Персональный костюм для рождения — это собственная кожа, врубаешься? Голая кожа! Вот ты, допустим, только что родился, и прикрыться тебе, кроме этого костюма, больше нечем!

Серебряный Шип был не просто изумлен, он был ошарашен.

— Ты хочешь встретиться с Гэлловеями нагишом?

— Хэй! А в чем дело? Ты же сам сказал, что тебе не нравятся мои футболка и джинсы!

— Думаю, это все же лучше, чем… Может, поверх рубашки набросить ту штуку вроде попоны, которую ты привязывала на спину?

— Попона? Ох, свитер! Ну, как же! Откуда тебе знать, как это называется?

Она полезла в рюкзак, извлекла из него свитер и быстро натянула его.

При звуке приближающихся шагов Серебряный Шип прошептал:

— Вот и наш хозяин идет. Хочу тебе, Нейаки, вот что посоветовать. Не стоит упоминать, кто ты, откуда ты и как сюда попала. Эти люди могут не понять.

— Можно подумать, что я понимаю, — усмехнулась она.

— Кто здесь? — послышался голос Джеймса Гэлловея.

— Это я, Серебряный Шип.

Секундой позже из темноты возник фермер и поднял руку в дружеском приветствии.

— Давненько вы не навещали нас, друг мой. А кто это с вами? Ваш юный приятель?

— Нейаки не парень, Джеймс. Она моя жена.

— О, умоляю простить меня, мэм. Глаза мои, стало быть, совсем ослабли, раз я совершил такую ошибку.

Никки через силу улыбнулась:

— Нет, не надо извиняться, мистер Гэлловей. Сильвер Торн из-за моей одежды тоже думает, что я похожа на мальчика.

Серебряный Шип тотчас пустился в объяснения: — Дело в том, что все платья Нейаки пропали… к несчастью. Нам удалось раздобыть только ту одежду, что на ней.

— Ну, это беда поправимая, — заверил их Гэлловей. — Я уверен, что у моей супруги найдется что-нибудь более подходящее. А если ее платья будут великоваты, то скоро вернется Ребекка и…

— Ребекки здесь нет? — перебив хозяина, слишком поспешно спросил Серебряный Шип, от чего сам испытал неловкость. — Нейаки интересовалась знакомством с ней, ведь они одних лет…

— Бекки на время отправилась на восток, — сказал Джеймс неохотно, будто не желая развивать эту тему, повернулся и жестом пригласил гостей следовать к дому. — Идемте. Миссис Гэлловей наверняка беспокоится, кто здесь и что происходит. Мы же не хотим взволновать ее долгим неведением.

Когда они ступили в дом, Никки почувствовала себя так, будто вошла в сумеречную зону полузабытой киноленты. Так, будто она действительно переместилась на два века назад.

Слева от коридора, ведущего через весь к задней стене, находился вход в помещение, боле всего походившее на гостиную. Масляные лампы и свечи, равномерно развешенные и расставленные по всей комнате, являлись единственным источником света, других, во всяком случае, с первого взгляда, Никки не увидела. Одну из стен почти полностью занимал огромный каменный камин, на крышке которого стояли старинные часы с маятником. Мебель хоть и не грубая, но вся старой ручной работы, включая и громоздкий диван, набитый, похоже, конским волосом. Спинка дивана, крышки двух комодов и стол украшены туго накрахмаленными вышитыми дорожками. На дощатом полу огромный плетеный мохнатый ковер. Нигде никаких электроприборов. Не видно ни телевизора, ни радио, ни телефона.

Напротив камина всю стену занимали полки, плотно уставленные тремя или четырьмя сотнями книг в твердых переплетах, среди которых Никки не заметила ни одной в мягкой обложке. Быстро пробежав глазами названия и авторов, Никки определила характер библиотеки. «Илиада» Гомера, «Кентерберийские рассказы» Чосера, «Дон-Кихот», «Путь паломника»[19], поэзия Роберта Бернса и Водсворта; сочинения Голдсмита, Данте, Филдинга, Платона, Уэсли и Милтона, а также тома Шекспира в кожаных переплетах с золотым тиснением. И это лишь малая часть того, что содержала в себе домашняя библиотека Гэлловеев, при виде которой у любого собирателя старых изданий учащенно забилось бы сердце.

В общем, Никки просто оцепенела и только смотрела ошеломленным, как бы говорящим что-тут-скажешь взглядом на лицо миссис Гэлловей, когда их представляли друг другу. Серебряный Шип вновь пустился в объяснения по поводу странного вида своей жены, вследствие чего Никки была немедленно взята под защитительное крыло миссис Гэлловей.

— Бедная девочка, — сочувственно проговорила она. — Подумать только! Выйти замуж, жить вдали от родного дома и к тому же лишиться всех своих вещей! Но не отчаивайтесь. Будем надеяться, что это беда поправимая. Вы уже ужинали? У меня в буфете осталось немного бобов и маисовые лепешки. Не займет много времени их разогреть.

Почтенная женщина тараторила, почти не давая Никки возможности ввернуть хоть словечко. Очевидно, она, временно разлученная с дочерью, рада была, что под руку подвернулось другое женское существо, с которым можно поболтать.

Никки в срочном порядке снабдили тремя подержанными платьями и набором нижнего белья домашнего пошива, после чего оставили одну. Она как могла, привела себя в порядок, умылась, пользуясь старомодной раковиной и мылом из щелока, оделась в белье, которым ее снабдила заботливая хозяйка. Затем присела у старинного туалетного столика, вернее у столика, который станет старинным века через полтора-два.

Пока она расчесывала спутанные волосы, сознание ее погрузилось в анализ загадочных и непостижимых событий последних двух дней. Подавляя то и дело, набегающие волны паники, она методично перебирала разные аспекты загадки и возможные варианты ее объяснения.

Во-первых, она могла упасть, удариться головой и теперь впала в сон, вернее в кому. А даже самые светлые умы медицины все еще не могли точно сказать, что именно происходит в мозгу человека, впавшего в состояние кататонии. Однако столь исчерпывающее объяснение теоретически не могло быть ничем подтверждено или опровергнуто. Несомненно, и то, что даже внутривенно введенные наркотики вряд ли способны вызвать столь необузданные галлюцинации, да и воображение Никки определенно никогда не стремилось к подобным крайностям.

Следующий сценарий. В парке изобрели новые, еще не разрекламированные приключения для туристов, нечто вроде виртуальной реальности, но по высшему разряду, и этот Серебряный Шип и Гэлловеи — просто актеры, играющие свои роли, а Никки выступает в качестве ничего не подозревающего подопытного кролика. Хотя, если это так, на создание столь грандиозного иллюзиона, на все эти декорации и трюки, затрачена такая немыслимая уйма денег, что автор кропотливо разработанной мистификации заслуживает быть застреленным. А еще лучше пропустить его через собственное изобретение, заставив претерпеть бедствия, на которые он обрек несчастных посетителей парка. Пусть он помучается, побегает по колючим кустам, поползает по темной пещере, поверит, что лишается рассудка. А потом взять и спросить у него, как ему это понравилось.

Но стоп! Что-то в этом: концепции не сходится. Какой актер в наше время согласится рисковать жизнью, проделывая чертовски опасные трюки, да еще попутно занимаясь любовью с незнакомой женщиной? И какой турист, обнаружив столь грандиозное надувательство и претерпев столько издевательств, будет хоть секунду колебаться, стоит ли ему подавать на обидчике в суд или нет. Обвинений может быть сколько угодно. Киднеппинг. Вовлечение в фальшивое представление, угрожающее жизни туриста. Провокация и обман, грозящие нарушениями психической деятельности. Изнасилование. Изнасилование? Ну, хорошо, пусть не изнасилование, пусть неумышленное совращение, если такая вещь существует. Да нет, администрация ока собственноручно прирезала бы явившегося таким проектом автора, эту безмозглую скотину!

Предположение номер три. Кто-то из них, она сама или Сильвер Торн, — сумасшедшие. Возможно, они оба свихнулись. А как, скажите на милость, двум сумасшедшим вернуться в нормальный мир?

И последнее, но не последнее по значимости и, возможно, наиболее вероятное. Сильвер Торн действительно перенес ее в предыдущее столетие. Ибо вот уже два дня, как Никки не видит ни одного доказательства того, что он лжет. Напротив, все только подтверждает его правоту.

За эти тридцать шесть часов, продвинувшись по территории парка миль примерно на сорок, она все еще не встретила ни одного столба с указателями, ни одной урны, ни одного мостика или дорожки, ни одной машины или киоска. Единственное, что она все это время видела, виды нетронутой природы, река, лес, который, казалось, будет тянуться вечно, и этот дом с его обстановкой и обитателями, которые во всем принадлежат предыдущему веку. Поразмышляв еще немного, Никки пришла к выводу, что хотя она и не сразу заметила это, но река, воздух, вся окружающая среда гораздо чище того, к чему она привыкла, как-то, можно сказать, первобытнее. И впрямь она не могла вспомнить ни одного испоганенного, замусоренного местечка, не видела ни одной банки из-под пива, ни единого следа, прочерченного в небе самолетом. Да, она не слышала гула пролетающих самолетов, проезжающих поездов, вообще никаких механических шумов — только голоса и звуки природы.

Потом, взять хоть этого Сильвера Торна. Человек впервые видит зажигалку и не знает, как открыть упаковку прохладительного напитка. Его манера речи, платье, жестикуляция, стиль поведения — все становится понятным, если предположить, что он и вправду житель прошлого века. А какие невероятные трюки он выделывал! Страшно вспомнить… Камни обрушивал, будто заправский колдун! А этот фокус с голубым отпечатком у нее на животе, так и не разгаданный ею?.. А его предсказание, что она беременна их сыном… Говори тут о суевериях!

А вдруг это все так и есть?! И Сильвер Тора действительно индеец племени шони и брат Текумсеха? Значит, выходит, что и он не лунатик, и она не лишилась рассудка? И что она находится в 1813 году в доме известной по историческим документам семьи Гэлловеев?

А если это так, то, что будет с нею и ее возвращением в 1996 год? Покинет ли она это время или так и будет жить в половинчатом состоянии, одной ногой в прошлом, другой — в будущем? Если она исчезла из своего собственного времени, попадет ли она туда когда-нибудь еще? Вернется ли туда, где по ней будут убиваться родители и братья? Вот именно! Ведь скоро они начнут ее тщетно разыскивать!

Господи, вернется ли она когда-нибудь домой? Сумеет ли этот Сильвер Торн возвратить ее в XX столетие? И кто тем временем станет оплачивать ее счета? Будет ли ее подружка Шери продолжать кормить Их Светлость — ее ангорскую кошку, поливать цветы и вытаскивать из почтового ящика залежи газет и журналов? Долго ли в школе будут ждать ее возвращения, прежде чем решат взять на ее место другого учителя? Что будет с ее домом? С ее машиной? С ее кошкой? С ее… жизнью? Что, если она застрянет здесь навсегда?