"Пепел на ветру" - читать интересную книгу автора (Вудивисс Кэтлин)

Глава 1

23 сентября 1863 года

Новый Орлеан

Широкая река лениво плескалась о причал, чуть покачивая тяжелогруженое речное судно, прокладывавшее путь сквозь строй боевых кораблей союзников. На расстоянии двухсот ярдов, застыв на якоре близ фарватера, флот словно затаился в стороне от города и его враждебных обитателей. Приземистые, уродливые канонерки с низкой осадкой казались неуклюжими монстрами среди своих грациозных сестер — стройных фрегатов с высокими мачтами. Все суда были развернуты носом вверх по течению, готовые сорваться с места в любой момент, если того потребуют обстоятельства.

Бурая дымка зависла над городом; в этой изнуряющей жаре отряд солдат в синих мундирах молча наблюдал за тем, как подходит к причалу колесный пароход. Некогда яркая окраска парохода поблекла, и теперь он напоминал погрузневшего сказочного зверя, который приближался к берегу, выставив черные рога, изрыгающие пламя и дым.

Наконец он осторожно ткнулся боком в низкое ограждение; толстые швартовы поползли, словно гигантские щупальца, блоки заскрипели, и под нестройные возгласы портовых рабочих судно было подтянуто вплотную к причалу.

В эти последние минуты путешествия пассажиры лихорадочно собирали вещи и, столпившись на палубе, с нетерпением ожидали возможности ступить на твердую землю. Каждый из них преследовал свою цель и неуклонно двигался к ней, хотя вряд ли кто-либо смог бы усмотреть глубокий смысл в этой беспорядочной суете. Здесь были авантюристы, мечтающие о мгновенном обогащении, бродяги, потаскухи и прочие отбросы общества, пожаловавшие в Новый Орлеан, чтобы выудить еще немного звонких монет из карманов его обедневших жителей и захватчиков-янки.

Как только с судна на причал перекинули трап, пассажиры наперегонки бросились к нему, в спешке отталкивая друг друга локтями; но тут обнаружилось, что путь им преграждает вооруженный отряд, выстроившийся на причале. Второй отряд немедленно встал за первым, а затем две шеренги расступились, образуя коридор, начинавшийся у самого трапа. Сердитый ропот в толпе пассажиров сменился язвительными возгласами, когда цепочка пленных, истощенных, оборванных солдат-конфедератов, громыхая кандалами, первой двинулась по этому живому коридору.

Стоявший у трапа вместе с другими пассажирами стройный юноша, не сразу поняв причину задержки, начал нетерпеливо оглядываться вокруг: из-под низко надвинутой на лоб шляпы с мягкими опущенными полями настороженно поблескивали его серые глаза, которые казались особенно светлыми на перепачканном копотью лице. Одежда с чужого плеча подчеркивала его худобу, мешковатые брюки собрались в складки, тонкая талия была подпоясана разлохмаченной веревкой. Поверх просторной рубашки паренек набросил свободную куртку, рукава которой, даже подвернутые несколько раз, казались чересчур длинными. Большой плетеный саквояж он поставил возле своих тяжелых башмаков, носки которых задирались кверху. Судя по виду, ему едва исполнилось шестнадцать лет, но неторопливость и спокойная сдержанность манер сразу выделяли его среди других подростков. Быстро разобравшись в происходящем, он в отличие от остальных путешественников не стал роптать, а, задумчиво сведя брови на переносице, молча наблюдал за тем, как на берег сходят его плененные соотечественники.

Тем временем солдаты-северяне построились и вслед за своими офицерами тоже сошли на пристань, освободив трап. Отведя взгляд от изможденных пленников, парнишка поднял саквояж и начал спускаться на берег. Саквояж был громоздким, он то и дело цеплялся за одежду других путешественников; тем не менее его владелец вместе с остальными пассажирами, ни на кого не глядя, старался шагать как можно быстрее.

Неожиданно, задев о перила трапа, тяжелый саквояж ударил по ноге одного из нетерпеливых пассажиров; тот злобно выругался, и тут же в руке у него блеснул нож.

Перепуганный мальчуган вцепился в перила и широко раскрытыми глазами уставился на холодно сверкающее лезвие.

— Неуклюжий болван! — Ломаный французский язык, на котором разговаривал пассажир, выдавал в нем уроженца здешних мест; черные беспокойные глаза надменно сверкали на смуглом лице. Некоторое время он негодующе смотрел на паренька, однако его гнев вскоре поутих, потому что его юному обидчику и в голову не приходило оправдываться или отвечать угрозами на угрозы. Ухмыльнувшись, мужчина выпрямился и сунул нож в потайной карман.

— Впредь будь поосторожнее со своим барахлом, молокосос. По твоей милости я чуть не попал в лапы к костоправу.

Серые глаза прищурились, губы сжались в тонкую побелевшую линию. Здешний говор парень понимал слишком хорошо, и его так и подмывало влепить обидчику оплеуху, но он лишь покрепче ухватился за ручку саквояжа, а потом осторожно оглянулся на идущую следом пару. Человек, который только что угрожал ему, был одет в парчовый сюртук и яркую рубашку из набивной ткани, а вид его спутницы не вызывал никаких сомнений в том, чем она занимается.

Заметив презрительный взгляд мальчишки, женщина поспешно отвернулась.

— Отвесь-ка ему пару затрещин, Джек! — посоветовала она. — Может, хоть это научит оборванца хорошим манерам.

Ее кавалер раздраженно высвободил руку и смерил свою подругу гневным взглядом.

— Я Жак! Жак Дюбонне! Запомни это раз и навсегда! — с жаром воскликнул он. — Когда-нибудь мне будет принадлежать весь город. И никаких затрещин, детка. За нами наблюдают… — Он указал в сторону капитана парохода, равнодушно взиравшего на пассажиров с верхней палубы. — Ни к чему оскорблять наших хозяев-янки, дорогая, они все видят и все помнят. Будь этот бродяга покрепче, я был бы не прочь подраться с ним, но он и так едва стоит на ногах. Забудь о нем.

Паренек долго не двигался с места; глядя вслед уходящей паре, он думал о том, что для него эти двое были хуже любых янки — ведь они предали Юг и все, что он любил.

Причал, растянувшийся вдоль набережной, предназначался для речных пароходов с низкой осадкой: на нескольких ярдах свободного пространства проходили погрузка и разгрузка, затем причал резко поднимался вверх, до уровня главной пристани, куда вели каменные ступени. Пока молодой человек с трудом тащил свою ношу к ближайшей лестнице, мимо него прогрохотала вереница фургонов северян. Повинуясь сержанту, пятеро солдат спешились и направились к пароходу.

Тревожно взглянув в сторону приближавшихся янки, юный владелец саквояжа поспешно опустил голову и зашагал размеренно и неторопливо, в то время как страх, зародившийся где-то у него внутри, все сильнее сжимал его сердце. Похоже, они направляются прямо к нему. Неужели догадались?

Но вот, наконец, первый из солдат взбежал на палубу, и остальные так же проворно поднялись за ним; затем они принялись переносить в фургоны какие-то тяжелые ящики.

«Все это не к добру, — решил паренек. — Лучше бы мне как можно скорее убраться отсюда…»

На верхней кромке причала он увидел огромный штабель бочек и, торопливо обогнув его, направился к пакгаузам. Район пристани был словно испещрен черными шрамами — пострадавшие при пожарах строения, носившие следы недавней починки, служили досадным напоминанием о тысячах тюков хлопка и бочках черной патоки, сожженных жителями Нового Орлеана, пытавшимися помешать незваным гостям завладеть ценным товаром. Больше года прошло с тех пор, как раскинувшийся у реки город сдался флоту Фаррагута, и теперь юный путешественник с тоской размышлял о том, что отныне ему придется жить среди врагов.

Пронзительный смех привлек его внимание к наемному экипажу, в который уже знакомый ему Жак Дюбонне с трудом подсаживал свою грудастую спутницу. Экипаж рывком тронулся с места, и паренек, провожая его взглядом, почувствовал невольную зависть. У него не было денег, чтобы нанять извозчика, а путь до дома, где жили его родственники, был неблизким. Кроме того, по дороге он мог снова встретиться с солдатами-янки.

Юноша не был в Новом Орлеане с тех пор, как город пал; неудивительно, что все вокруг казалось ему чужим. Впрочем, на пристани жизнь кипела как и прежде: солдаты перетаскивали на берег ящики с провиантом, а между ними мелькали фигуры чернокожих работников.

Услышав грубую брань, паренек поспешно отступил в сторону, пропуская повозку, нагруженную бочонками с порохом.

— Ба, это что за чучело? Деревенщина, а заявился в город!

Молодой южанин обернулся и застыл на месте: четверо солдат с любопытством и, как ему показалось, даже с презрением разглядывали его.

— Что тебе здесь надо? — грубо осведомился один из них. — Решил пошпионить за янки?

— Н-нет, сэр, — поспешно ответил юный путешественник. — Я ищу своего дядю — он живет здесь…

— Вот как? — Солдат с ухмылкой оглянулся через плечо. — Слышали? У этого парня есть дядя. А ну-ка поищем! — Он указал на повозку, запряженную мулом. — Это, случайно, не он?

Паренек вздрогнул от дружного хохота янки и поглубже надвинул свою шляпу.

— Прошу прощения, сэр, — пробормотал он и, повернувшись, попытался уйти. В этот самый момент кто-то сорвал с него шляпу, выпустив на волю целую копну спутанных темно-рыжих волос, и ловко подбросил свой трофей высоко вверх.

— А ну, кто первый поймает? — во весь голос прокричал шутник.

Другой солдат подхватил шляпу, и она снова взлетела в воздух.

— Синебрюхие жеребцы! — выкрикнул паренек пронзительным тенором. — Отдайте мою шляпу, сейчас же!

Первый солдат, поймав шляпу, грубо расхохотался и уселся на плетеный саквояж, чуть не продавив его. Но его смех мгновенно сменился воплем ярости, так как подросток неожиданно ударил обидчика ногой выше лодыжки. Взревев, солдат вскочил и схватил юношу за шиворот.

— Ах ты, грязная свинья! — рявкнул он. — Сейчас я тебя проучу…

— Смирно!

Солдат мгновенно выпустил свою жертву, и подросток от неожиданности чуть не потерял равновесие, однако, кое-как устояв на ногах, он тут же подобрал шляпу и решительно нахлобучил ее на голову, а потом развернулся, изготовившись к драке. Но показать свои способности ему на этот раз так и не довелось: к солдатам быстро приближался офицер в темно-синем мундире с сияющими медными пуговицами — по обилию золотой тесьмы и золотым эполетам нетрудно было угадать, что он был в чине не ниже капитана. Через плечо офицера был переброшен красно-белый шарф, пропущенный под широким черным ремнем.

— Эй вы, остолопы! — прогрохотал он. — Пусть сержант найдет вам более достойное занятие, чем издеваться над детьми. А ну марш в казарму! — Капитан смерил солдат суровым взглядом.

Проследив, как вся четверка удаляется прочь неровным шагом, он обернулся, взгляд его ярко-голубых глаз остановился на подростке. Длинные светло-каштановые, аккуратно подстриженные бачки подчеркивали выразительность его скул и твердого квадратного подбородка, а тонкий орлиный нос гордо возносился над полными, плотно сжатыми губами. Судя по всему, этот человек был воином по призванию — об этом свидетельствовали и резкость манер, и аккуратный, с иголочки, мундир, и суровое выражение лица. Облик и величественная осанка офицера красноречиво говорили о благородном происхождении, и это ввергло маленького человека, стоявшего перед ним, в боязливый трепет.

Однако постепенно лицо капитана смягчилось, когда он понял, что перед ним находится всего-навсего оборванный мальчишка. Уголки его губ дрогнули.

— Извини, парень. Эти люди слишком много времени провели вдали от дома, боюсь, они забыли о правилах приличия и хороших манерах. Ну а ты — кого-то ждешь здесь или просто сбежал из дому?

Юноша поежился под пристальным взглядом северянина, но не издал ни звука.

— Если ты ищешь работу, то в нашем госпитале лишние руки не помешают…

Вытерев нос рукавом, паренек дерзко уставился на офицера:

— Вот еще! Стану я работать на янки! Лицо капитана расплылось в улыбке.

— Уверяю, стрелять в людей тебе не придется. Серые глаза подростка сузились.

— Не стану я чистить ваши сапоги! Ищите себе других слуг, мистер.

— Ну, если ты так упрям… — Офицер извлек из кармана длинную сигару и не спеша раскурил ее. — Хотел бы я знать, помогает ли тебе гордыня утолять голод?

Юноша потупился — он уже давно чувствовал мучительную боль в желудке.

— Когда ты ел в последний раз? — Вопрос прозвучал как бы невзначай.

— Не ваше дело!

— А твои родители знают, где ты? — Взгляд капитана стал задумчивым.

— Если бы узнали, они перевернулись бы в гробу!

— Понятно… — Капитан взглянул на расположенную неподалеку портовую таверну. — Я как раз собирался перекусить. Может, составишь мне компанию?

Ответом ему было молчание, сопровождаемое ледяным взглядом.

Янки пожал плечами:

— Можешь считать, что я дал тебе деньги в долг. Вернешь, когда разбогатеешь.

— Мама не велела мне якшаться с незнакомцами! Офицер добродушно усмехнулся:

— Ах вот оно что, мама не велела… Ладно, думаю, мне пора представиться: капитан Коул Латимер, врач.

Взгляд подростка выразил откровенное недоверие.

— Ручаюсь, вы шутите. Впервые вижу костоправа моложе пятидесяти лет.

— Да нет же, это правда, спроси кого хочешь, а что касается возраста, то я, пожалуй, гожусь тебе в отцы.

— Не хватало мне еще янки в отцы! Офицер нахмурился:

— Послушай, малыш… Здесь найдется немало людей, которые были бы недовольны, услышав такие слова. Могу поручиться, они решили бы проучить тебя. От одной драки я тебя уже избавил, но у меня нет никакого желания становиться нянькой вспыльчивого несмышленыша. Так что будь любезен, впредь следи за собой.

— Не беспокойтесь, я сам могу постоять за себя! Коул Латимер недоверчиво усмехнулся:

— Хорошо, если так, но, судя по тому, что я только что видел, ты пока еще нуждаешься в присмотре. Когда ты в последний раз умывался?

— Тебе какое дело, синебрюхий мясник?

— Ах ты, упрямый паршивец… — Капитан расправил плечи и строго приказал: — Довольно препираться. Бери саквояж и иди за мной. — Произнеся эти слова, он решительно направился к таверне, но, сделав несколько шагов, обернулся. — Живее, приятель! Или ты хочешь умереть с голоду?

Вздрогнув, паренек надвинул шляпу на лоб и, подхватив тяжелый саквояж, медленно двинулся вслед за офицером.

Прежде чем войти в ветхую таверну, капитан замедлил шаги, дожидаясь своего нового знакомого.

— Послушай, я полагаю, у тебя есть какое-то имя? В ответ паренек лишь независимо повел плечами.

— Как тебя зовут? Ты что, не понимаешь вопроса? — не унимался Коул.

Юноша нехотя поднял глаза.

— Эл, сэр, — с запинкой произнес он и отвернулся.

Отшвырнув сигару, капитан удивленно приподнял бровь.

— Что это у тебя с языком?

— Н-ничего, сэр, — пробормотал Эл.

Скептически оглядев старую шляпу паренька, Коул потянулся к дверной ручке.

— Послушай, Эл. Лучше бы ты снял с головы эту штуковину.

Коренастая матрона у стойки на миг замерла, следя за тем, как двое посетителей направляются к столику у окна. Затем с безучастным видом она оглядела новенький, аккуратный мундир янки, лохмотья его спутника и вновь принялась резать овощи.

Вслед за капитаном Латимером Эл снял шляпу и уселся на предложенный ему стул, в то время как Коул изумленно разглядывал копну темно-рыжих волос.

— Кто это тебя так подстриг, парень? — стараясь скрыть усмешку, спросил он.

— Я сам.

Капитан добродушно покачал головой:

— Тебе следовало бы найти своим талантам лучшее применение.

Ответа он так и не дождался. Решив на время прекратить расспросы, Коул подозвал женщину.

— Сегодня у нас креветки, — сообщила хозяйка таверны. — В супе и под соусом. А еще есть пиво, кофе, чай, молоко. Что угодно господам? — последние слова она выговорила, забавно подражая акценту северян.

Коул пропустил этот выпад мимо ушей — он давно привык не обращать внимания на чувства, которые южане питали к любому человеку в синем мундире.

— Мне — креветки под соусом и холодное пиво, — решил он, — а мальчику — все что он пожелает, кроме пива.

Когда женщина отошла, капитан вновь принялся разглядывать паренька.

— Сдается мне, Новый Орлеан — не слишком подходящее место для того, кто ненавидит янки. Наверное, у тебя здесь есть родные.

— Здесь живет мой дядя.

— Вот и хорошо. А я думал, что придется пустить тебя на ночлег.

Юноша чуть не поперхнулся.

— Ни за что не стану жить под одной крышей с янки! — Он исподлобья посмотрел на своего благодетеля.

Вздохнув, капитан перевел разговор на другую тему:

— Насколько я понимаю, ты нуждаешься в деньгах, но работу тебе могут предложить только северяне. Госпиталь — это вовсе не так уж плохо… Разумеется, если тебя не прельщает возможность подметать улицы.

Эл потупился.

— Писать и считать умеешь?

— Немного.

— Что значит «немного»? Ты сумеешь написать что-нибудь, кроме своего имени?

Казалось, паренька вопрос задел за живое.

— Если понадобится, я смогу написать все.

— В госпитале служат несколько чернокожих уборщиков, однако все они приписаны к армии, и их в любой момент могут отозвать. Ждать помощи от раненых не приходится — тот, кто еще способен ходить, либо возвращается в свою часть, либо отправляется домой.

— Не стану я помогать янки! — В глазах Эла блеснули слезы. — Вы убили моего отца и брата, вы загнали в могилу мою мать!

Коул снова вздохнул:

— Мне очень жаль, Эл, но мой долг — спасать людей и лечить их, какие бы мундиры они ни носили.

— Я видел, как янки топчут наши поля, жгут, грабят…

— И где же это? — резко перебил капитан.

— В верховьях реки.

— Так ты с верховьев? Не из Ченслорсвилла? Или, может, из Геттисберга? Слышал про такие города? — Латимер заметил, как юноша стиснул зубы. — По твоему виду я мог бы решить, что ты такой же янки, как я, и повидал банды мятежников Джонни Ребса. Так откуда ты, парень? Из Батон-Ружа? Виксберга? Из Миннесоты?

В серых глазах промелькнуло презрение.

— Только набитый дурак явился бы сюда из Миннесоты!

Капитан строго посмотрел на него:

— Я ведь предупреждал: следи за манерами.

— С моими манерами все в порядке. — Эл вскочил и съежился, словно дикий зверь, загнанный в угол, а затем, схватив шляпу, нахлобучил ее себе на голову. — Попробуй только тронуть меня, янки, — приглушенно проговорил он, — и тебе не поздоровится. Я не стану терпеть оскорбления от какого-то синебрюхого…

Капитан Латимер не спеша поднялся. Во взгляде его сверкнула сталь, подбородок затвердел, но голос остался по-прежнему спокойным:

— Это что — угроза?

Прежде чем юный задира успел моргнуть глазом, шляпа слетела с его головы. Серые глаза широко распахнулись, и теперь в них был страх.

Тем же спокойным тоном Коул проговорил:

— Сядь и замолчи, иначе я отлуплю тебя прямо сейчас.

С трудом сглотнув, паренек послушно сел и с невольным уважением взглянул на собеседника. От его самоуверенности не осталось и следа.

Коул тоже опустился на стул и сказал, подчеркивая каждое слово:

— Я никогда не обижал ни детей, ни женщин; но если ты и впредь намерен испытывать мое терпение, я могу изменить своим правилам.

Паренек, растерявшись, молчал. Сложив руки на коленях и опустив голову, он покорно ждал решения своей судьбы.

— Вот так-то лучше, — одобрительно кивнул Коул. — Итак, откуда ты родом?

— Я жил в нескольких милях к северу от Батон-Ружа, — еле слышно пролепетал Эл.

Губы капитана дрогнули.

— Надеюсь, в будущем ты изменишь свое мнение обо мне. — Дождавшись, когда его юный собеседник поднимет голову, Коул пояснил: — Моя родина — Миннесота.

Смущение и замешательство быстро сменяли друг друга на лице подростка. Из затруднительного положения ему помогло выпутаться возвращение хозяйки таверны, ловко удерживавшей на одной руке тяжелый поднос. Она быстро поставила перед посетителями тарелки с дымящимися креветками под острым соусом, блюдо с горячими бисквитами и еще одно — с обжаренными в кукурузной муке золотистыми дольками зубатки.

Не успела женщина удалиться, как Эл схватил кусок рыбы и принялся жадно жевать. Несколько минут капитан Латимер молча наблюдал за ним, а затем тоже придвинул к себе тарелку.

Быстро утолив первый голод, мальчик вяло доедал свою порцию, в то время как его покровитель расправлялся с едой неторопливо, смакуя каждый кусок. Когда с рыбой и креветками было покончено, капитан откинулся на спинку стула и вытер губы салфеткой.

— Ты знаешь, где живет твой родственник?

Эл быстро кивнул. Коул поднялся, положил на стол несколько купюр и взял свою шляпу, а затем жестом велел пареньку следовать за ним.

— Идем. Если никто не увел мою лошадь, ты скоро будешь на месте.

Юноша с готовностью подхватил саквояж и поспешил к двери вслед за офицером. Изрядно наевшись, он чуть не потерял свою воинственность, и, кроме того, ехать верхом было гораздо удобнее, чем тащиться пешком. Борясь с увесистым саквояжем и огромными башмаками, Эл едва поспевал за офицером.

У коновязи их ждал, мирно пощипывая траву, длинноногий чалый жеребец. Отвязав поводья, Коул обернулся:

— Ты сможешь держаться на лошади?

— Да, — неуверенно отозвался Эл.

— Тогда забирайся в седло, а я подам тебе саквояж. Паренек вдел ногу в стремя и, подсаженный в седло широкой ладонью, ахнул от удивления и минутного испуга, а капитан уже протягивал ему саквояж. Затем он сам вскочил в седло и небрежно заметил:

— Должно быть, прежде тебе жилось слишком легко, Эл, — ты изнежен, как девчонка. Ну, так что, едем?

Услышав краткое «угу», Коул пустил коня шагом, и они стали медленно удаляться от пристани. Великолепно вышколенный жеребец явно не привык к столь тяжелой ноше, к тому же Эл, с трудом удерживая саквояж, старался не свалиться с седла и в то же время не слишком прижиматься к капитану, чем создавал и ему, и себе заметное неудобство.

Наконец Коул не выдержал и коротко приказал через плечо:

— Сиди смирно, Эл, или мы оба рухнем на мостовую. — Протянув руку, он схватил паренька за тонкую ладонь и заставил взяться его за свой ремень. — Держись крепче, обеими руками, и не ерзай.

Теперь саквояж был надежно зажат между спиной капитана и грудью Эла, и юноша наконец-то успокоился: по крайней мере теперь ему не надо было прижиматься к ненавистному синему мундиру.