"Мужчины свои и чужие" - читать интересную книгу автора (Келли Кэти)

8

Со своего места за столиком недалеко от эскалатора Эмма увидела, как Кирстен пробирается сквозь толпу в тор­говом центре, и подумала, что выглядит она именно такой, какой на самом деле была: богатой, хорошенькой и абсолют­но уверенной в себе. Опоздала она всего на пятнадцать минут – своего рода рекорд. Вид у нее был потрясающий: волосы, на этот раз каштановые, прекрасно сочетались с ма­ленькой бежевой курточкой, надетой на белую футболку в обтяжку, и бледно-голубыми джинсами. Эмма знала, что сама она в таком наряде выглядела бы смешно. Ее знакомые всегда удивлялись, повстречавшись с Кирстен, – настолько разительно она отличалась от сестры.

– Никогда бы не догадался, что вы сестры! – восклицал очередной приятель, уставившись на ультрасовременную шикарную Кирстен, рядом с которой Эмма казалась бесцвет­ной и старомодной.

Впрочем, если оставить в стороне волосы, одежду и ма­кияж, сестры были очень похожи: у обеих одинаковые длин­ные носы, бледные в рыжих искорках глаза и тонкие губы. Однако на этом сходство кончалось. Самоуверенность Кирс­тен придавала ей особую прелесть, чего Эмме, по ее убежде­нию, никогда не удалось бы добиться.

Она дождалась, когда сестра оказалась на середине эска­латора, и принялась махать рукой, чтобы привлечь ее внима­ние. Кирстен заметила ее, медленно подошла, села рядом и принялась рыться в дорогой сумочке в поисках сигарет.

– Извини, что опоздала, – сказала она, как всегда при встрече. – Долго проговорила с одной дамой из комитета, никак не могла отделаться от старой грымзы. Я знала, что ты сядешь и закажешь кофе, если я буду опаздывать.

Она закурила и глубоко втянула дым. Эмма помимо соб­ственной воли посмотрела на нее с осуждением. Она любила сестру и огорчалась, что та курит.

– Ради бога, это совсем легкие сигареты, – заметила Кирстен. – В них почти нет никотина, один воздух, зато щеки будут впалые, как у Тины Тернер, если изо всех сил втягивать дым в себя. – Кирстен улыбнулась. – Кстати, такое сосание – неплохая практика для Патрика. Не то, что­бы в этом часто возникала необходимость… Видно, придется заказать виагру, а то дела совсем плохи.

– Ты ужасна! – пожурила Эмма. – Что бы подумал бед­ный Патрик, если бы узнал, какие гадости ты о нем гово­ришь? Он умер бы, если бы догадался, что мы обсуждаем вашу половую жизнь.

Ей нравился трудолюбивый Патрик, и она часто задумы­валась, как они с Кирстен умудрились прожить четыре года, не поубивав друг друга.

– Я только тебе рассказываю, Эм, – возразила Кирстен невинным тоном. – Мне надо с кем-то поговорить, а то у меня крыша поедет. У него только работа на уме, – пожало­валась она. – Никакой передышки. Мы теперь почти совсем не развлекаемся.

– Ну, ты тоже можешь вернуться на работу, – заметила Эмма более резко, чем хотела. – Тогда некогда будет ску­чать.

– Я не собираюсь работать – и точка, – нахмурилась Кирстен и притянула к себе Эммину чашку из-под кофе, чтобы использовать вместо пепельницы. – Мне не нужны деньги, да и вообще я не гожусь для работы, Эм. Ты же зна­ешь, как я ненавижу рано вставать, да еще когда на тебя орут, если опоздаешь… Кроме того, Патрику нравится, когда ужин на столе к его приходу домой.

– Кирстен, ты же не готовишь! Если бы не ужины из рес­торана, Патрик давно бы превратился в былинку.

– Перестань ворчать, – добродушно попросила Кирс­тен. – Ты будешь еще пить кофе, или пойдем по магазинам?

За кофе они обсудили свою задачу на сегодняшний день – купить подарок матери к дню рождения. В следую­щую среду ей исполнялось шестьдесят лет.

– Надо что-то особенное, – сказала Эмма. – Но я голо­ву сломала, так ничего и не придумала.

– Никогда не знаю, что ей купить. Ладно, пошли по­смотрим. – Кирстен затушила третью сигарету, встала и пошла к эскалатору. – Ей все труднее и труднее купить пода­рок. Я спросила ее, пользуется ли она пропуском в салон красоты, который я подарила ей на Рождество, а она спроси­ла: «Какой пропуск?» Мне иногда кажется, что у нее крыша едет.

Эмма неожиданно обернулась:

– Что ты сказала?

– Что у нее крыша едет. Правда, Эм! Перед вашим отъез­дом в Египет я говорила с ней по телефону, так она спросила, как чувствуют себя родители Патрика. Господи, да его отец два года назад умер! Как ты думаешь, она не пьет какое-ни­будь сильное лекарство? Наверняка. С нашим папочкой без транквилизаторов не проживешь…

Пока Кирстен болтала, Эмма наконец сформулировала мысль, которая мелькала у нее в голове уже несколько не­дель. У матери неладно с головой. То, что она постоянно впа­дала в панику во время круиза и так цеплялась за египетские деньги, уверенная, что ее надуют… Кроме того, мама часто ошибалась каютой, что сильно раздражало Джимми. И она все время что-то теряла – очки, нить разговора. Эмма пони­мала, что это ненормально.

– Думаю, ты права, – сказала она дрожащим голосом.

– Правда? – Кирстен с довольным видом поправила прическу. – Мне казалось, тебе я больше нравилась блон­динкой. А Патрик предпочитает этот цвет – говорит, он сек­суальный…

– Да нет, я о маме. Мне кажется, она сходит с ума. Ко­нечно, это ужасно звучит, но я имею в виду, что она все вре­мя путается и странно ведет себя. Похоже… – Эмма поколе­балась, не желая выговаривать это слово, – на старческое слабоумие.

– Не говори ерунды! – огрызнулась Кирстен. – Она для этого слишком молода. Это удел стариков, при чем здесь мама? Давай не будем об этом говорить, ладно?

Кирстен ненавидела неприятности и, будучи еще ребен­ком, часто просто игнорировала то, что ее расстраивало. На­пример, печальные результаты экзаменов или замечания учителей в дневнике о ее плохом поведении в классе.

– Извини, Кирстен, но мы должны об этом поговорить, – твердо сказала Эмма. – Молчание делу не поможет. Это все равно что иметь опухоль в груди и не идти к врачу, действуя по принципу: пока не вижу, ничего нет.

– Я бы пошла к врачу, – возразила Кирстен.

– И это говорит женщина, которая уже три года не была у зубного врача!

– Это совсем другое. Слушай, Эмма, у нас мало времени. Нужно что-то купить для мамы, а потом я хочу забежать в бутик «Манго» и посмотреть, нет ли у них чего новенького.

Эмма смирилась и последовала за сестрой. Если Кирстен что-то решила, спорить с ней было бесполезно. К тому же она скорее всего права. Слабоумие – удел очень старых людей.

Кирстен двинулась в отдел, где висели маленькие разме­ры, а Эмма повернула туда, где были выставлены длинные юбки, черные и серые, близнецы тех, что уже висели в ее шкафу. Не взяв ничего, она присоединилась к Кирстен, ко­торая уже выбрала две эластичные блузочки ядовито-розово­го цвета; по мнению Эммы, они годились только для восьми­летней девочки.

– Правда прелесть? – заметила Кирстен, переходя к дру­гому ряду, где висели брюки с серебряными швами.

– Примерь, – механически посоветовала Эмма. Именно так она поступала множество раз, когда они еще подростками ходили по магазинам. Ее роль заключалась в том, чтобы держать сумки и приносить новые размеры, пока Кирстен приводила в ярость очередь к примерочной, запершись там как минимум на полчаса.

– Да, пожалуй. Но надо еще что-нибудь взять. Нет смыс­ла раздеваться из-за пары брюк.

Пока Кирстен рылась в вещах, Эмма думала о матери. Жаль, что она, подобно сестре, не может выбросить из голо­вы все неприятные проблемы. С Анной-Мари явно что-то случилось. И Эмма очень надеялась, что это не старческое слабоумие. Кирстен права: мать слишком молода для такой болезни. Или нет?..

– Старая тетка Патти тоже будет? – простонала Кирс­тен, разглядывая список гостей на материн день рождения, составленный Эммой.

– Разумеется, – подтвердила Эмма, возвращаясь из кухни, где присматривала за гусем в духовке. Лицо ее рас – краснелось от жары и усилий. – Патти – единственная тетка отца, дожившая до сегодняшнего дня, и она помеша­лась бы, если бы ее не пригласили.

– Но ее же все терпеть не могут, – возразила Кирстен. – Если папаша желает пригласить ее к себе, это его дело. Не понимаю, почему мы все должны ее терпеть. Ты и так предо – ставила свой дом под эту вечеринку.

– Ну, конечно! – огрызнулась Эмма. Она была раздоса­дована: Кирстен появилась всего час назад с новой укладкой и явно не собиралась делать что-нибудь полезное. – И кому потом придется выслушивать всю ее ругань? Мне, вот кому! Этому конца не будет.

– Эмма, что ты такое говоришь?! Ты взрослая, это твой дом, и ты имеешь право пригласить того, кто тебе по душе, черт побери! Пусть отец устроит истерику – ради бога. Не обращай на него внимания. Я же не обращаю. – Кирстен провела ногтем по списку. – Моника и Тимми Магайр? Фу, он, как обычно, загонит бедного Патрика в угол и начнет спрашивать, что ему делать со своими акциями. Я посовето­вала Патрику в следующий раз потребовать гонорар.

– Тебе бы только советы другим давать! – огрызнулась Эмма, которая уже была сыта Кирстен по горло. Она вспоте­ла и устала. – Ты зачем сюда пришла? Помочь или еще раз доказать мне, что я никуда не гожусь?

Кирстен не обиделась.

– Не заводись, сестренка, – посоветовала она. – Ты злишься, потому что знаешь, что я права. Если ты в один прекрасный день не воспротивишься отцу, то можешь спо­койно возвращаться под родительский кров, ты и так у него под каблуком.

Эмма почувствовала, как гнев уходит. Глаза ее наполни­лись слезами. Гусь еще не прожарился, гости начнут соби­раться через час, а Пит, обещавший прийти пораньше, за­стрял с клиентом и вернется только – к семи.

– Легко тебе говорить, – возразила она, – ты всегда была его любимицей. Могла сказать отцу, чтобы он отвязал­ся, а он только улыбался. А меня он просто ненавидит. Я все делаю неправильно, так он считает. Мне ничего не надо, только немного уважения!

Она вытерла лицо ладонью, но слезы продолжали течь. Однако на Кирстен не действовали ни ярость, ни слезы. На­верное, поэтому она так легко справлялась с отцом.

– Он не ненавидит тебя, сестренка, – спокойно сказала она, не обращая внимания на слезы Эммы. – Просто он ху­лиган, а ты позволила ему сделать из тебя мальчика для битья. Я не могу тебе в этом помочь, Пит тоже. Ты сама должна справиться. Господи, Эмма, если ты можешь руково­дить целой конторой, ты наверняка способна справиться с отцом! Теперь скажи, что я должна делать. Тебе же пора под­няться наверх и привести себя в приличный вид, иначе Гор­гона Патти позволит себе пару оскорбительных замечаний насчет того, как ты распустилась, выйдя замуж.

Если вечеринка по поводу дня рождения что и доказала, так это безосновательность их подозрений насчет матери. Анна-Мари, улыбаясь, вплыла в дом в новых сережках.

– Правда прелесть? – кокетливо спросила она, отодви­гая прядь длинных светлых волос, свободно рассыпанных по ее плечам. – Мне подарил их ваш отец. – Она поцеловала Кирстен. – Кирстен, милочка, не знаю, что со мной случи­лось в тот день, но я нашла пропуск, который ты подарила мне на Рождество. Я знаю, что виновата, но я совсем о нем забыла, а теперь срок уже истек. И все равно приятно, что ты об этом подумала. А еще у меня теперь новые очки, в них спокойно можно читать. Привет, Эмма, дорогая. Как вкусно пахнет из кухни! Надеюсь, что это не гусь? Ты знаешь, тетя Патти говорит, что у нее от гуся несварение желудка с тех самых пор, как мы ели его на крестинах ее Рональда в 1957 году.

Эмма и Кирстен заговорщически переглянулись.

– Основательная причина, чтобы приготовить гуся, вер­но? – прошептала Кирстен.

Эмма с облегчением кивнула. Слава богу, с мамой все в порядке. Ясно, что она соображает нормально. Вряд ли бы она вспомнила, как подействовал на тетку гусь в 1957 году, если бы у нее крыша поехала.

Через полчаса все гости были в сборе, бродили по дому и болтали, а Эмма на кухне поспешно гладила салфетки, кото­рые только что достала из сушки. С мамой случился бы при­падок, предложи она гостям бумажные салфетки.

– Какая приятная столовая! – услышала она голос Мо­ники Магайр. – Мне нравятся эти картины, – добавила она, видимо, разглядывая репродукции Поля Кли, которые Эмма так любила.

– Ну, мне они не нравятся, – ворчливо заметил ее отец. – Но кто меня нынче слушает? Мы с Анной-Мари дали им деньги на первый взнос и рады были бы помочь с обстановкой, но вы же знаете эту молодежь, благодарность им не свойственна.

Эмма почувствовала холодную ярость. Как смеет он рас­сказывать посторонним, что дал им деньги на первый взнос?! Это их личная жизнь! Кроме того, ничего он им не давал. Они с Питом настояли, что берут деньги в долг, и с той поры каждый месяц вносят деньги на счет родителей. Но мимохо­дом рассказывать об этом соседям, как будто они с Питом – дети малые, на которых нельзя положиться… Ужасно, кош­мар какой-то! Ярость раздирала ее обычно такую миролюби­вую душу. Видит бог, она ненавидела этого человека!