"Там, где начинается река" - читать интересную книгу автора (Кервуд Джеймс Оливер)

ГЛАВА IV

В течение целой недели Джон Кейт пробирался вдоль берегов Саскачевана.

От Кумберленд-Хауз до поста Принца Альберта было около ста сорока миль по воздушной линии, но Кейт предпочитал пользоваться иным путем и лишь время от времени выходил на широкую проезжую дорогу. Держась неизменно берега, он удлинил свой путь на целых шестьдесят миль, но чувствуя приближение критической минуты, в которой был повинен Коннистон, он старался держаться как можно ближе к могучему, безмолвному другу, сыгравшему такую великую роль в его жизни.

Саскачеван, как живое существо, придавал ему бодрость и веру в самого себя, и при виде его волн Кейт держался тверже, и мысли его были яснее. Ночью он устраивался на золотисто-желтых берегах, и сон его сторожили звезды, повисшие в небе. Слух его упивался родными, знакомыми звуками, по которым он так тосковал в изгнании, что временами был близок к безумию: мягкими голосами птичек, которые охотились и спаривались в лунном сиянии, дружественными «тит-тит-тит» песчаников, которые летали совсем низко над землей, хохотом сов и сонными взвизгиваниями хищных птиц, возвращавшихся с юга.

С юга же, с тех мест, где равнины подгоняли лес к самому берегу, Кейт временами слышал лай койотов, с которым сливался мрачный вой волков, засевших в лесах по другую сторону реки.

Собственно говоря, его путь пролегал по узкой тропинке, разделявшей два совершенно различных мира. По одну сторону сравнительно недалеко лежали безграничные прерии, зеленеющие поля, селения, города и человеческие жилища. По другую же сторону вод застыла пустыня, гостеприимно раскрывающая перед ним все свои двери.

На седьмой день, на заре, его ухо уловило новый звук: это был свисток паровоза, подходившего к посту Принца Альберта. Свисток этот был точно такой же, как и четыре года назад, но, услышав его, Кейт содрогнулся так, что задрожал каждый фибр его существа в отдельности. Это был первый звук, который приветствовал его возвращение на родину, и все сомнения мгновенно оставили Кейта, сменившись целым потоком воспоминаний.

Он точно знал, где находится в данное время, и отдавал себе полный отчет в том, что найдет и увидит за первым поворотом реки.

Минут через пять он услышал хлюпающие звуки «шуг-шуг-шуг» старой драги и уже знал, что эти звуки издает «Бетти М», на которой, конечно, работает старичина Энди Дюгган, с черной трубкой в зубах, черпающий песок точно так же, как он черпал его в продолжение целых двадцати лет. Он уже видел Энди на своем посту в облаках табачного дыма — рыжебородого, косматого гиганта, которого весь город дружески называл «речным пиратом». Всю жизнь свою Дюгган провел в том, что извлекал золото из прибрежных холмов и с утра до позднего вечера упорно, как смерть, сидел, склонившись над берегами Саскачевана.

Кейт вдруг вспомнил про страсть старого товарища к ветчине и усмехнулся про себя. Люди говорили, что Энди всегда пахнет ветчиной и салом и что запах этот преследовал его даже и тогда, когда он отправлялся по делам в город.

Кейт решил теперь оставить береговые тропы и выйти на дорогу. Несмотря на отчаянные усилия подавить то, что Коннистон называл «психологическим моментом», он чувствовал себя очень нехорошо. Какое-то нездоровое возбуждение давало себя знать во всем теле и в мозгу.

Наконец-то он подошел совсем близко к игорному столу! Через какую-нибудь пару часов ему придется бросить на стол первую карту. Если он выиграет, его ждет впереди жизнь. Если проиграет, он обречен на верную смерть. Старый вопрос, с которым он давно боролся, встал теперь перед ним во всей своей непреодолимой силе: стоит ли воевать за свое счастье? Какой смысл в борьбе?

И тотчас же встал в нем другой вопрос: какое безумие овладело им и Коннистоном в тот час, когда они придумали эту смертельно опасную авантюру?

Не бросить ли попытку? Лес стоит за ним и за него и скроет его в любую минуту. Он может еще вернуться назад! Еще не поздно! Игра не зашла еще так далеко, чтобы он не мог опустить поднятую руку. И на короткое мгновение им овладел, казалось, совершенно непобедимый импульс, но в эту минуту он вышел на край опушки, увидел на самом берегу драгу и почти у воды Энди Дюггана собственной персоной… А в следующий момент Кейт уже сделал решительный шаг вперед и поднял руку, желая поздороваться с бывшим приятелем.

Он чувствовал, как сильно заколотилось его сердце, когда Энди взглянул в его сторону. Мыслимо ли, чтоб старый золотоискатель не признал его сразу? Он забыл про свою бороду, забыл про те перемены, которые совершили в нем последние годы. Он помнил теперь только одно, а именно, что Дюгган был когда-то его товарищем, что сотни, тысячи раз они сидели в спокойной тиши вечеров и рассказывали друг другу сказки об этой великой реке, которую одинаково крепко любили. Дюгган неизменно возвращался мыслью и словами к тому таинственному раю, который был скрыт в западных горах, там, где начиналась река. Там, среди высочайших, терявшихся в небе гор, брал свое начало — или кончался там? — Саскачеван и там же, по словам Дюггана, хранились несметные богатства, на поиски которых он однажды отправился уже много-много лет назад…

Четыре года нисколько не изменили Энди. Пожалуй, борода его еще больше порыжела, и волосы больше прежнего рассыпались во все стороны. Как только золотоискатель отошел от своей «Бетти М», Кейт немедленно почувствовал запах ветчины, и запах этот был ему теперь приятнее всего остального на свете. Он жадно стал вдыхать его и забыл про то время, когда он так опротивел ему, что он избегал Энди.

Когда Энди подошел еще ближе, Кейт с большим трудом сдержал естественное желание броситься вперед, протянуть руку и воскликнуть: «Ведь это я — Джонни Кейт! Неужели же вы меня не узнаете, Дюгган? Да вглядитесь получше!»

Вместо этого он подавил свое желание и спокойно промолвил:

— Какое прекрасное утро!

Дюгган как-то неопределенно мотнул головой. Очевидно, он был смущен, не зная, как принять человека, который неведомо откуда явился.

— У нас тут всегда прекрасные утра, независимо от того, солнце ли сияет, дождь ли идет! А кто станет отрицать это, того я назову лгуном, и ничего больше!

Он произнес эти слова совершенно спокойно, но видно было, что он готов до последней капли крови биться за честь своей дорогой реки. Кейтом овладело безумное желание броситься к нему на шею, но он только снял свою поклажу и произнес:

— Я целую неделю спал вот с этой самой штукой, моим единственным товарищем от Кумберленд-Хауз. А хорошо все-таки вернуться на родину!

Он снял шляпу и посмотрел Дюгтану прямо в глаза.

— Не знаете ли вы, случайно, Мак-Довель находится теперь в казармах?

— Да, он в казармах, — ответил Дюгган.

И это было все!

Энди ответил Кейту таким же прямым взглядом, в котором, однако, было что-то странное. Кейт готов был отдать все на свете, только бы узнать, что творится за черепной коробкой золотоискателя. Какие-то жестковатые ноты звучали в его голосе, — почему? Это смутило пришельца. К тому же он сразу обратил внимание на суровый огонь в глазах Энди, когда он спросил о Мак-Довеле.

— Инспектор здесь здорово засел! — прибавил Энди и, к непередаваемому смущению Кейта, исчез в кустах, не прибавив больше ни слова.

«Нет, — решил про себя Кейт, — это далеко не тот Энди, каким он был четыре года тому назад. Совсем другой человек!»

Кейт снова надел шляпу и пошел дальше. На противоположном краю лужайки он оглянулся и посмотрел назад. Энди стоял на прогалинке, засунув руки в карманы и пристально глядя ему вслед. Кейт помахал рукой, но тот не ответил ему. Он стоял как сфинкс. Его огромная красная борода горела на раннем утреннем солнце, и он напряженно следил за Кейтом до тех пор, пока тот не повернулся и не пошел своей дорогой.

Первый опыт удостоверения его новой личности принес Кейту определенное разочарование. Мало того, он даже испугал его! Совершенно верно, Энди Дюгган не признал в нем Джона Кейта, но в то же время он не признал в нем и Дервента Коннистона! А Дюгган был не такой человек, чтобы забыть кого-нибудь за промежуток в три-четыре года! Он был способен и несколько десятков лет и полжизни помнить человека, с которым когда-то жил бок о бок…

Создавалось новое и совершенно непредвиденное положение вещей… Ну, а что будет, если и Мак-Довель, подобно Дюггану, увидит в нем только неизвестного чужака, который бог весть откуда явился?

Последние предсмертные слова трепетно звучали в его ушах и колотились в его мозгу: «Не забудьте, дорогой мой, что все дальнейшее зависит от той минуты, как Мак-Довель впервые увидит вас!»

Эти слова вдруг приобрели в его глазах новое и смертельное значение. Впервые за все время он понял истинный смысл этих вещих слов. Вся опасность заключалась не только в том, что в нем могли бы признать Джона Кейта. Не менее опасно было и то, что в нем могли не признать Дервента Коннистона.

Если им вдруг овладела мысль немедленно повернуть назад, если голос страха и неминуемой смертельной опасности подсказал ему, что он должен искать спасение в другом направлении, то эти импульсы внезапно растворились в возбуждении нового рода, о котором до сих пор он не имел никакого представления. Ему вдруг почудилось, что третья рука приняла участие в игре, в которой Коннистон уже потерял свою жизнь и от которой теперь зависела его личная новая жизнь. И, почувствовав присутствие неведомой силы, Кейт возымел непреодолимое желание узнать: чем же все-таки кончится эта страшная игра? Его вдруг перестала давить и тревожить мысль о собственной судьбе. Чисто физиологический инстинкт, жажда борьбы и стремление узнать, кто и что возьмет верх, зажгли его кровь и заставили сильнее обычного биться сердце.

Он уже горел желанием как можно скорее очутиться с глазу на глаз с Мак-Довелем. Настоящая борьба только с этого момента и должна была начаться! Впервые он подумал о том, что Коннистон глубоко ошибался, предполагая, что всю его дальнейшую судьбу решит первая встреча с инспектором. Ничего подобного! В этот момент действительно могло случиться что-то очень критическое для него: Мак-Довель был настолько опытным сыщиком, что мог немедленно открыть правду! Но все зависело от дальнейшего. Вся игра была в будущем и требовала неимоверных усилий и напряжения! В первый день он может потерпеть поражение, но из этого, однако, никак не следует, что проиграна вся кампания!

Он вдруг возомнил себя воином, крепко связанным в то время, как кругом гремят уже вражеские орудия и чувствуется упоительный запах пороха. Ему почудилось, что весь старый, прежний мир — его личный враг. Цивилизация олицетворяла в его глазах народ, а народ — закон, а закон требовал его жизни! И никогда до сих пор он так не возмущался нелепым, безнравственным требованием: око за око и зуб за зуб! Только теперь, когда он глядел вниз и видел старый дым, подымавшийся над крышами его родного города, он понял, как глубоко ошибались те, кто применял этот варварский принцип мести.

В глубине души он никогда не считал себя преступником. Напротив, он находил, что, убив Киркстона, он избавил мир от подлой змеи, которая во имя блага всего человечества должна была умереть как можно скорее, и тысячи раз он повторял себе, что его подвиг был бы еще прекраснее, еще целостнее, если бы вслед за отцом он отправил на тот свет и сына. Это было необходимо с точки зрения общественной гигиены! Он избавил город от человека, который не имел никакого права на существование, а в ответ на это тот же город требовал его смерти! И вот почему мужчины и женщины, с которыми он жил с детства, сделались его врагами, несмотря на то, что он всегда любил их и продолжал любить поныне. И для того, чтобы найти новых друзей в родном городе, ему пришлось прибегнуть к этому подлому, хоть и ловкому маскараду!

Он вспомнил про маленькую дорожку, которая вела к городу с той его стороны, где в конце незаметной маленькой улочки находилась лавочка цирюльника. Прежде всего ему необходимо было попасть туда, и он радовался теперь, что в столь ранний час улицы были почти пусты. Улица, по которой он проходил сейчас, претерпела значительные изменения. Большие, открытые участки теперь были заняты новыми домами, и он задался вопросом: оправдались ли все надежды, которые казались висящими в воздухе четыре года назад?

Он угрюмо усмехнулся при мысли о том трагическом положении, в которое попал сейчас. Он, равно как и его отец, строили свои будущие проекты на том, чтобы закупить как можно больше загородной земли, и к этой цели они шли неуклонно. Но за четыре года возникли такие перемены и город так разросся, что «загородная» территория теперь вошла уже в черту города, а это сулило Кейту огромные богатства. Население города за этот период утроилось, цена на землю естественно поднялась, и он имел некоторые основания считать себя богатым человеком.

Богатый человек! И в то же время мертвый человек! По крайней мере, он с минуты на минуту должен лично доложить об этом Мак-Довелю! Можно представить себе, какие ссоры начнутся между всеми теми, кто считает себя прямыми наследниками Джона Кейта!

Старая лавчонка цирюльника все еще стояла на углу, который теперь считался торговым и деловым центром. Но в ней воцарился уже новый владелец. Он был один, и Кейт дал ему все необходимые инструкции, показав предварительно портрет Коннистона, приложенный к удостоверению личности. Усы и борода должны быть подстрижены именно так, очень аккуратно, на английский манер. Волосы следует подстричь не слишком коротко, а затем зачесать их назад, предварительно смочив.

Когда операция была закончена, он поздравил парикмахера и… себя лично. Загорев, как настоящий индеец, и побронзовев от непрестанного дыма и ветра, стройный как стрела, крепкий и мускулистый, он улыбнулся самому себе в зеркало и провел мысленную параллель между прежним Джоном Кейтом и нынешним Дервентом Коннистоном. До того как выйти из парикмахерской, он туже на одно колечко стянул свой пояс, а после того решительным шагом направился к баракам королевской северо-западной горной верховой полиции.

Теперь его путь лежал через главную улицу, позади ряда лавок, которые красовались здесь четыре года назад, мимо «Саскачеванского отеля»и здания торговой биржи, которая, наподобие старой цирюльни, стояла на своем прежнем месте, на стрелке высокого берега, стремительно спускавшегося к реке.

И тут-то он увидел Персивала Клэри, маленького секретаря английского представительства. Не могло быть никаких сомнений в том, что это был именно Персивал Клэри, несмотря на то, что он изменился до неузнаваемости. Во-первых, он вырос, возмужал и пополнел. Затем отрастил усы, на которых имелась теперь немалая доза фиксатуара. Складка на брюках была безупречна, ботинки сверкали, и он горделиво стоял на пороге своей новой конторы, небрежно опираясь на легонькую палочку.

Кейт усмехнулся, отметив про себя, что Персивал пошел в гору параллельно с ростом города. Пробираясь вдоль улицы, он напряженно искал теперь знакомые лица. Время от времени он находил то или, вернее, тех, кого искал, но главным образом ему встречались незнакомые люди, которые страшно торопились, словно их ждало спешное и неотложное дело. На каждом шагу ему улыбались новенькие, блестящие вывески, с которых он переводил взор свой на автомобили, мчавшиеся вдоль берега. Их было теперь двадцать — тридцать там, где еще не так давно редко-редко попадался один.

Он поймал себя на том, что ему стоит больших усилий смотреть прямо перед собой при встрече с девушкой или женщиной. Никогда до сих пор женщина не представлялась ему таким ангелоподобным существом, как сейчас. До бараков он повстречался с десятью-двенадцатью женщинами, и ему надо было призвать на помощь всю силу воли для того, чтобы не остановиться перед каждой из них и не воззриться на нее.

Он еще не любил до сих пор. Он преклонялся перед женщинами, считал их гораздо выше мужчин, обожал свою мать, но сердце его еще ни разу не содрогнулось от любовной бури.

А теперь в глубине души он почувствовал, что равно обожает всех тех женщин, которых только что встретил на своем пути. Некоторые из них были грубоваты на вид, другие ничем особенно не выделялись, а третьи были определенно миловидны, но Кейт не обращал никакого внимания на их физическое различие. Он видел в них белых женщин, и поэтому все они и каждая из них в отдельности казались ему прекрасными. Самая незаметная из них представлялась ему необыкновенно интересной. Он готов был поднять в воздух шляпу и кричать от неизбывной, невыразимой радости, которая охватила все его существо. Четыре года миновали, и снова он очутился в стране, где обитают ангелы. На некоторое время он даже забыл про существование на белом свете Мак-Довеля.

У него дико кружилась голова, когда он подошел к казармам. Ах, до чего же, в конце концов, прекрасна жизнь! О, она, конечно, стоила того, чтобы бороться за нее, и он готов был бороться!

Он пошел прямо по направлению к канцелярии Мак-Довеля. Через пару минут, в ответ на его стук в дверь, на пороге показался секретарь инспектора.

— Инспектор очень занят сейчас! — ответил секретарь на вопрос Кейта, может ли он видеть Мак-Довеля. — Я доложу ему, что…

— Доложите ему, что я явился сюда по весьма важному делу, — перебил его посетитель. — Он немедленно примет меня, как только вы сообщите ему, что я пришел по делу известного ему Джона Кейта.

Секретарь провалился через какую-то внутреннюю дверь.

Казалось, не прошло и десяти секунд, как он снова появился и заявил самым любезным образом:

— Инспектор желает говорить с вами.

Кейт глубоко перевел дыхание для того, чтобы несколько успокоить тревожно бьющееся сердце. Несмотря на все свое мужество, он почувствовал, как чья-то цепкая, холодная и предупреждающая рука схватила его за плечо и, казалось, хотела отбросить назад… Но в тот же миг он услышал замирающий голос Коннистона, который шептал ему: «Не забудьте, дорогой мой, что все дальнейшее зависит от первой минуты, как вас увидит Мак-Довель».,

Был ли прав Коннистон?

Выиграет он или проиграет? — ничего заранее нельзя сказать, но во всяком случае игру свою он поведет точно так же, как ее вел бы покойный англичанин.

Выпрямив плечи, он решительно вошел в комнату Мак-Довеля, который почитался самым удачливым охотником на людей на всем северо-западе.