"Девушка на скале" - читать интересную книгу автора (Кервуд Джеймс Оливер)

Глава IX. В ПУТИ

Тяжело дыша, Дэвид следовал за отцом Роланом; невеселые мысли проносились в его голове. Всю свою жизнь он прожил в большом городе и никогда не мог предположить, что очутится здесь, в этом огромном мире зимнего леса, среди безмолвных снегов, простиравшихся до горизонта. Он не любил зимы и питал отвращение к снегу. Он всегда мечтал о южных странах и теплых морях. Он сам ошибался, когда говорил отцу Ролану, что едет в Британскую Колумбию. Сильно ошибался. Несомненно, он отправился бы дальше. В его голове мелькали мысли о Японии. А сейчас он двигается прямо на север к Ледовитому океану. Ему хотелось смеяться над собой. Каждый здравомыслящий человек смеялся бы над ним. Уже сейчас, когда они отошли всего на полмили от хижины Торо, его колени стали подгибаться, и в ногах чувствовалась все увеличивающаяся тяжесть. За последний год Дэвид так ослабел, Что больше не походил на мужчину. Сколько времени он сможет еще выдержать? Через какой срок, как наказанный ребенок, запросит пощады. Через сколько времени отец Ролан, стараясь не обнаружить своей жалости к нему, отошлет его назад?

Чувство стыда, стыда и гнева охватило Дэвида, сжигая его мозг, заставляя стискивать зубы, наполняя его душу мрачной решимостью. В нем второй раз за сегодняшний день заговорил прежний Дэвид. Его кровь закипела; сердце наполнилось страстным желанием, отбросив сомнения и страхи, идти вперед, бороться, понести заслуженное наказание за свое малодушие и под конец победить.

Отец Ролан, оглянувшись назад, заметил новый блеск в глазах Дэвида, но вместе с тем уловил, что тот тяжело дышит. Резким окриком он остановил Мукоки и собак.

— Полмили без передышки для новичка вполне достаточно, — сказал он Дэвиду. — Сбросьте ваши лыжи. Следующие полмили вы проедете на санях.

Дэвид отрицательно покачал головой.

— Давайте пойдем дальше, — с трудом переводя дыхание ответил он. — Я уже приноровился.

Отец Ролан, набив свою трубку, закурил ее и двинулся дальше. Дэвид чувствовал, что его лыжи все больше тяжелеют, а натруженные мышцы готовы разорваться, но он продолжал идти. Он решил пройти милю. Стон готов был сорваться с его губ, как вдруг неожиданный поворот дороги вывел их из леса на берег озера, ледяная поверхность которого простиралась перед ними на несколько миль. Мукоки остановил собак. Чуть не задыхаясь, Дэвид тяжело опустился на сани.

— Приноровился, — с трудом удалось ему произнести. — Определенно приноровился!

Вторая половина пройденной мили — он знал, чувствовал это — была для него торжеством. Сквозь белый пар своего дыхания он взглянул на озеро. Солнце ярко сияло. Поверхность озера походила на ослепительный белый ковер, густо усыпанный маленькими алмазами — кристаллами снега, сверкавшими в лучах солнца. Дэвид никогда не видел ничего подобного. Эта чудная картина напоминала сказочный сон. В ее величии не было ничего, что могло бы вызвать смех, но Дэвид рассмеялся. Он внезапно почувствовал, что мрачный, бессмысленный мир остался позади. Ему чудилось, будто он выбрался из темного, мглистого подземелья, в затхлом воздухе которого он задыхался. А здесь на синем, точно сапфир, небе сверкало яркое солнце, и вокруг простиралась безграничная страна чудес.

В то время как эти мысли проносились в его голове, он взглянул на отца Ролана. Тот смотрел на Дэвида, лицо его сияло от удовольствия, словно он сам совершил подвиг.

— Вы превзошли меня, Дэвид, — проговорил он полным ликования голосом. — Когда я впервые надел лыжи и прошел на них расстояние, вдвое меньшее, чем вы сегодня, я чувствовал себя точно вынутая из воды рыба.

Одобрение заставило Дэвида снова испытать удовольствие. Очевидно, он оказался молодцом. А он боялся за себя! Теперь он чувствовал уверенность в себе. В нем зарождался трепет неравной борьбы.

На этот раз он не возражал, когда отец Ролан приготовил ему место в санях.

— Нам предстоит пройти четыре мили по этому озеру, — объяснил отец Ролан Дэвиду. — Собаки пройдут их в один час. Мукоки и я будем вместе прокладывать путь.

Они тронулись. Дэвид слышал скрип широких полозьев саней, быстрый топот собак, их тяжелое дыхание и тихое взвизгивание и шуршание скользящих по снегу лыж. Только эти звуки нарушали безграничную тишину окружающего пространства. Дэвид видел вокруг себя белоснежную, сверкавшую алмазным блеском поверхность озера, окруженного темным кольцом леса. Взглянув на золотившуюся стену леса, он внезапно унесся мыслями к прошлому. Впервые с той давно миновавшей ночи он без всякой горечи спокойно думал об этой женщине — златокудрой богине. Новый мир вернул ему способность видеть истину. Какое страшное пятно наложили на его жизнь эти мужчина и женщина! Какую мерзкую шутку они сыграли с ним! В какую грязь они его окунули! А он считал ее самым восхитительным созданием в мире, чуть не ангелом, существом достойным поклонения. Дэвид беззвучно рассмеялся. Мир вокруг него, казалось, тоже смеялся; смеялись алмазные кристаллы снега, сверкающие стены леса, синее небо и солнце. Затем он вспомнил о другой женщине — девушке, чья карточка лежала у него в кармане. Мир, в который он вступал, был ее мир. Где-то здесь она жила — и он взглянул вдаль по направлению простиравшегося на северо-запад леса. До нее сотни миль, может быть, тысяча, но все же она здесь. Внезапный порыв заставил Дэвида вытащить из кармана карточку. Держа ее за тюком так, чтобы отец Ролан, случайно оглянувшись, не заметил, он развернул ее. Сегодня девушка казалась еще прекрасней. Она собиралась заговорить с ним. Эта мысль всегда прежде всего возникала в голове Дэвида, когда он смотрел на карточку. Казалось, девушка знала о борьбе, которую он ведет, из своей дали она как будто видела его, наблюдала за ним и хотела ему помочь. Снова пряча карточку в карман, Дэвид чувствовал, как странно дрожала его рука. Он что-то прошептал.

В этот момент раздался резкий крик отца Ролана. Собаки сразу остановились. Скрип полозьев прекратился. Обернувшись назад, отец Ролан на что-то указывал.

— Посмотрите! — крикнул он.

Дэвид спрыгнул с саней и стал пристально смотреть назад. Ослепительный блеск снега резал ему глаза; несколько секунд он ничего не различал. А затем вдали, приблизительно за полмили, он заметил какой-то темный предмет, медленно приближавшийся к ним. Отец Ролан, подойдя к саням, сказал:

— Вы опять победили, Дэвид. Бэри следует за нами!

Бэри, увидев, что за ним наблюдают, остановился. Дэвид попытался подозвать его свистом, но безуспешно.

Когда они двинулись дальше, Дэвид продолжал путь снова на лыжах. Теперь он продвигался, не испытывая такого утомления, как прежде. Через полчаса отец Ролан снова сделал остановку, чтобы дать Дэвиду немного отдохнуть. За это время Бэри подошел ближе.

В три часа пополудни они достигли берега озера и вступили в тянувшийся к северо-западу лес. Лучи побледневшего солнца перестали греть. Снежные кристаллы блестели уже не так ярко. В лесу сгущался серый безмолвный сумрак. На опушке они снова остановились. Закуривая свою трубку, отец Ролан спросил Дэвида:

— Как ваши ноги? До привала еще добрая миля.

— Я пройду ее или умру, — заявил Дэвид.

Ему хотелось задать вопрос, который уже давно не давал ему покоя. Он оглянулся назад и увидел на снежной поверхности озера Бэри, медленно продвигавшегося к лесу. С деланным безразличием Дэвид бросил вопрос:

— Как далеко до хижины Тэвиша?

— Четыре дня пути, — ответил отец Ролан. — Четыре дня, если мы будем быстро двигаться. А оттуда до озера Год еще неделя. Как-то я навестил Тэвиша, добравшись до него в пять дней. А однажды Тэвиш на семи собаках добрался до озера Год в два дня и ночь. Два дня и ночь! Он ехал в бурю, в темноте. Его гнал страх. Надо будет вам рассказать об этом, чтобы вы могли понять Тэвиша. Он странный человек — очень странный!

Отец Ролан что-то сказал Мукоки на языке кри; индеец резким криком заставил собак подняться и натянуть постромки. Мукоки медленно пошел впереди. Отец Ролан занял свое место за ним. А Дэвид снова шел за санями.

Солнце не проникало в чащу леса; там, казалось, наступила 366 ночь. Иногда собаки останавливались, пока Мукоки и отец Ролан убирали с дороги бревна или сухие ветви. Во время одной из таких остановок издалека донесся протяжный, заунывный вой.

— Волк! — сказал отец Ролан.

Было так темно, что, когда он кивнул головой Дэвиду, его лицо напоминало серую тень.

— Послушайте!

Позади послышался другой звук: это лаял Бэри.

Они двинулись дальше, сделав крюк, чтобы обогнуть большое упавшее дерево. Легкий ветерок начал шелестеть в вершинах сосен и кедров. Еще несколько раз раздался вой волка, а один раз Дэвид уловил жалобный лай одинокого Бэри. Внезапно густой мрак леса сменился серыми сумерками. Впереди, в двадцати шагах от них, на открытой поляне показалась хижина. Собаки остановились. Отец Ролан вытащил свои большие серебряные часы и поднес их к самым глазам.

— Половина пятого, — сказал он. — Для начинающего, Дэвид, вы показали хорошее время!

Отец Ролан стал весело насвистывать. Пока Мукоки снимал с собак упряжь, те визжали, точно довольные щенки. Даже индеец работал с оживлением. Дэвид понял причину общей радости только тогда, когда отец Ролан, начав распаковывать сани, проговорил:

— Хорошо снова очутиться в пути, Дэвид.

Дэвид взглянул на темную, неосвещенную хижину. Ее покрытая снегом крыша походила на большую белую шапку. Ему внезапно захотелось принять участие в хлопотах своих спутников. Он сбросил свои лыжи и вместе с Мукоки вошел в хижину. Внутри можно было с трудом различить печь, табуретку, ящик, маленький стол и деревянную скамью у стены. Мукоки уже гремел печными заслонками, когда отец Ролан вошел в комнату с провизией в руках. Сбросив свою ношу на пол, он снова направился к саням; Дэвид пошел с ним. Вернувшись с новым грузом, они увидели, что в печи уже трещал огонь, а над столом висел зажженный фонарь. Затем отец Ролан, взяв топор, сказал Дэвиду:

— Пока еще не стемнело, пойдемте нарубим себе веток для постелей.

Его широкая спина исчезла в дверях. Дэвид схватил другой топор и тоже вышел. Вокруг хижины росли молодые бальзамные ели. С них отец Ролан начал рубить ветки. Они относили охапки нарубленных ветвей в хижину и складывали их в кучу на скамье. Тем временем Мукоки уже успел поставить на раскалившуюся железную печку с полдюжины горшков, котелков и сковородок. Несколько позже Дэвид принялся за ужин с таким аппетитом, точно целый день ничего не ел. Когда ужин был закончен, путешественники закурили свои трубки и вышли из хижины, чтобы накормить собак.

Безграничное спокойствие овладело Дэвидом. Его страхи исчезли. Он больше ничего не боялся в этой дикой снежной стране. Он жаждал идти вперед, поскорей добраться до хижины Тэвиша; ведь Тэвиш жил на реке Файрпен. Не может быть, чтобы он не знал о девушке, о том, кто она такая и где она жила. Дэвид решил, что покажет Тэвишу карточку, но скроет и от него и от отца Ролана, каким образом она к нему попала. Скажет, что это дочь его приятельницы или знакомой, последнее отчасти соответствовало истине.

В эту ночь отец Ролан рассказывал о многом и лишь под конец заговорил о Тэвише.

— Страх, великий страх наложил печать на его жизнь, — начал отец Ролан свой рассказ. — Трус ли он? Не знаю. Я видел, как он вздрагивал при треске ветки. Я видел, как он дрожал без всякой причины. Он боялся темноты, и, однако, в ту ночь он в сплошном мраке добрался до моей хижины. Сумасшедший ли он? Нет, этого про него нельзя сказать. Трудно поверить, что он трус. Разве трус жил бы в одиночестве, как он живет. А все же он чего-то боится. Этот страх преследует его по пятам, особенно ночью. Временами я готов поклясться, что страх этот вызван чем-то нереальным — и в этом весь ужас.

Отец Ролан, словно забывшись, замолчал на несколько секунд, а затем задумчиво продолжал:

— Я видел много странных вещей. Но никогда, никогда я не видел такой борьбы, какую приходится выдерживать Тэвишу, борьбы с тем таинственным страхом, о причинах которого он не хочет говорить. Я отдал бы год своей жизни, даже больше, за то, чтобы быть в состоянии помочь ему. В нем есть что-то трогательное, внушающее желание ближе узнать его. Но он этого не допускает. Он хочет быть в одиночестве, наедине со своим страхом. Разве это не странно? Мне удалось связать только несколько незначительных фактов; но в ту ночь, когда ужас привел его в мою хижину, он выдал себя, и я узнал одну вещь: он боится женщины!

— Женщины! — прошептал Дэвид.

— Да, женщины, женщины, которая живет или жила на реке Стайкайн, о которой вы сегодня упоминали.

Сердце Дэвида сильно забилось.

— На реке Стайкайн или… или Файрпен-Крике? — спросил он.

Ему казалось, что прошло много времени, прежде чем последовал ответ отца Ролана. Тот глубоко задумался, полузакрыл глаза, словно старался вспомнить.

— Да, это было на Файрпене. Я это твердо помню. Как я уже вам говорил, он болел оспой и жил тогда на Файрпене. А женщина жила тоже там. Женщина! И он боится ее. Боится даже теперь, когда она находится за тысячу миль от него. А может быть, ее уже нет в живых. Понятно вам это? Я бы многое отдал, чтобы понять. Но Тэвиш ничего не говорит. Однако я догадываюсь; у меня сложилось определенное убеждение, ужасное убеждение.

Отец Ролан говорил тихо, глядя прямо на Дэвида.

— Какое убеждение? — мог только прошептать Дэвид.

— Тэвиш боится мертвеца.

— Мертвеца!

— Да, женщины или девушки, которая умерла. Но в его воображении она не перестала жить и не дает ему покоя.

— Девушка… которая умерла… на реке Файрпен. Ее призрак…

Казалось, невидимая железная рука сжала горло Дэвида.

— Да, ее призрак, — послышался ответ отца Ролана. — Он преследует Тэвиша, никогда не покидает его. И он боится его!

Дэвид медленно встал и, надев куртку и шапку, направился к двери.

— Я попробую позвать Бэри, — сказал он, выходя.

Белый мир сверкал в свете полной луны и бесчисленных звезд. Такой чудесной ночи Дэвид никогда не видал, и все же некоторое время он не обращал внимания на ее чарующую красоту.

— Девушка… с реки Файрпен… умерла… преследует Тэвиша…

Перед его мысленным взором снова проносился образ босой девушки, стоявшей на скале — взволнованной, испуганной, словно готовой бежать от какой-то великой опасности. Что случилось после того, как был сделан этот снимок? Сделал его Тэвиш? Не Тэвиш ли захватил ее там врасплох? Может быть, Тэвиш… Тэвиш… Тэвиш…

Позади него открылась дверь. Из хижины вышел отец Ролан. Он кашлянул и взглянул на небо.

— Великолепная ночь, Дэвид, — мягко сказал он. — Великолепная ночь!

Его удивительно спокойный голос заставил Дэвида обернуться. Лицо отца Ролана было освещено луной. Он устремил свой взгляд в чудесный мир лесов, снега, звезд и лунного света. Он, казалось, постарел, съежился, его плечи опустились, точно на них что-то давило. Дэвид снова увидел на его лице то же выражение, какое однажды уже заметил в вагоне — выражение полного безразличия ко всему окружающему, когда мысли уносятся в прошлое. Несколько секунд отец Ролан стоял неподвижно, и в его позе чувствовалась великая безысходная печаль.