"Вороний парламент" - читать интересную книгу автора (Кертис Джек)

Глава 33

Повсюду были развешаны флаги и транспаранты, повсюду колыхалось людское море, над которым стрекотал зависший полицейский вертолет. Стоял холодный солнечный день, высоко в небе пролетел клин уток. Скандирующие лозунги манифестанты все прибывали в парк.

С полчаса потолкавшись среди толпы, Рейчел и Герни пробрались к помосту.

– Надо найти ее, – сказал Герни до этого, – и следить за ней, не обнаруживая себя. Поскольку мы не знаем, что именно должно произойти, необходимо все время быть поблизости.

– А как ее найти?

– Если ты придумаешь, как, поделись со мной.

– Скорее всего, она будет недалеко от выступающих?

– Если бы я знал, что они замышляют, то ответил бы на твой вопрос. Возможно, ты права. Поищем. Ты запомнила ее лицо?

– Пожалуй, – ответила она. Пока они разговаривали, она ела. Обдумывая его вопрос, Рейчел остановилась, и ее вилка замерла в воздухе. – Да, помню.

Теперь она обводила растерянным взглядом головы многих тысяч людей, сидевших на подстилках и плащах.

– Нам придется искать весь день, Саймон. Это безнадежно.

Герни взял ее за руку и подвел к раскидистому каштану, росшему у одной из дорожек.

– Мы находимся западнее помоста, – объяснил он, – в восьмидесяти метрах от него. Это дерево будет нашим ориентиром. Сейчас мы разойдемся и встретимся снова через пятнадцать минут. Даже если ты найдешь ее, все равно приходи сюда. Итак, на этом месте через пятнадцать минут.

И они разошлись в разные стороны.

Колдуэлл застегнул молнию на ветровке, чтобы не было видно ремней перевязи, сделанной на заказ: с одной ее стороны помещался кольт 38-го калибра с глушителем, крепившийся к пружинному выбрасывателю, а с другой – узкий острый нож в металлических ножнах. Кольт он брал на всякий случай.

Он пересек улицу и вошел в парк, пробираясь сквозь толпу и направляясь к помосту, на котором, сменяя один другого, выступали ораторы. Он вспомнил инструкции, полученные сначала от Эда Джеффриза, а затем от Прентисса:

«В этот день она должна присутствовать на митинге в защиту мира, на котором будет много выступающих. Вот детали. – Джеффриз вложил конверт в его руку. – Прочтите и сожгите. Там вы еще найдете фотографии парней, которые охраняют ее. На митинге они будут держаться рядом с помостом. Главным оратором станет человек по имени Хоулман. Во время его выступления произойдет нечто непредвиденное, после чего можете убрать ее в любой момент. Запомните: пока Хоулман говорит, ее не трогать. Он должен выступать последним. Рассчитайте все точно. В конверте номер телефона. Утром в день митинга позвоните по нему, назовите свое имя. Если будут изменения, вам сообщат».

Утром Колдуэлл позвонил, и ему передали, что все остается без изменений и что часа в три он должен находиться перед помостом.

Он протискивался сквозь толпу, которая служила надежным укрытием. Его никто не искал, о нем никто ничего не знал, он никому не был известен в лицо. Думая о характере планировавшейся диверсии, он предполагал, что будет брошена бомба: это оживит мероприятие.

Он столкнулся с девушкой, которая извинилась и пошла дальше. Колдуэлл обернулся ей вслед, наблюдая, как она торопливо обходила группы людей, устроившихся на траве.

«Что ж, – подумал он, – и до этой дойдет очередь».

Рейчел потолкалась среди митингующих и повернула назад, к каштану. Она нервничала, чувствуя себя незащищенной. Так бывало в детстве, когда играли в казаков-разбойников: если чувствуешь себя неуверенно, тебя обязательно найдут. Как можно искать, не обнаруживая себя?

Она остановилась, всматриваясь в лица. Стоявшие рядом мужчина и женщина решили подойти поближе, чтобы лучше слышать выступления ораторов, особенно Хоулмана. Они обсуждали его достоинства – принципиальность, энергичность.

Женщина сообщила своему спутнику нечто, чего тот не знал.

– В самом деле? – удивился он. – Неужели?

Рейчел вздрогнула, как будто ее хлопнули по спине; и почувствовала покалывание в кончиках пальцев.

– Да, – подтвердила женщина. – Это же всем известно.

Энергично работая локтями, Рейчел принялась расталкивать людей.

– Господи, – шептала она. – Господи Боже мой.

Ему почудилось, что кто-то произнес его имя. Герни вскинул голову, как зверь, почуявший запах. Он понял, что Пола в парке, не спрашивая себя, откуда такая уверенность. Он двинулся к ней, как гончая, которая взяла след. Ее присутствие ощущалось то сильнее, то слабее, то снова сильно. Они играли в своего рода «холодно-горячо», и не важно было, выследил он ее или она притягивала его к себе. Он словно держался незримой нити, которая рано или поздно должна была привести его к ней. Теперь он был уверен, что найдет ее.

Рейчел подошла к дереву и осмотрелась. Она опоздала, и Герни ушел. Она молила Бога, чтобы это было не так.

Герни нигде не было видно. Она взглянула на помост и впервые увидела Хоулмана, сидевшего среди других ораторов и ждавшего своей очереди. Через три минуты ожидания ее нервы не выдержали, и она, огибая помост, отправилась на поиски Герни, которые очень быстро увенчались успехом.

Люди, находившиеся ближе всего к помосту, расположились на траве и внимательно слушали оратора. Многие пришли на митинг с детьми, захватили из дома еду. Они терпеливо внимали выступавшим, стращавшим их различными ужасами. Люди пили кофе или обнимали детей, чтобы те не замерзли на холоде.

Гинсберг с Полой по инструкции должны были стоять напротив помоста, примерно в тридцати метрах от барьера. Они легко определили и нашли это место, как, впрочем, и Колдуэлл, который без труда отыскал их в этом людском море. Он встал позади Полы на расстоянии протянутой руки и мог дотронуться до нее. Все они находились на краю огромного полукруга людей, которые кто сидел, кто стоял под развевающимися над их головами флагами. За ними толпа становилась более плотной и бесконечно огромной.

Это напоминало преследование лисицы по снегу, на котором отчетливо видны ее следы, сохранившие горячий резкий запах. Его не могло остановить ни сопротивление людей, не желавших расступаться, чтобы пропустить его, ни теснота, временами напоминавшая хорошую давку, ни многочисленные попытки некоторых ввязаться с ним в словесную перепалку. Свежий след, который он взял, безошибочно вел его к Поле.

Когда он остановился футах в двадцати от нее, она сразу почувствовала это. Она стояла между двумя мужчинами, которые не могли слышать маниакального смеха, от которого сотрясалась и разрывалась ей грудь. Как нашкодившая школьница, она плотно сжимала губы, чтобы не рассмеяться вслух раньше времени и не сорвать задуманную ею злую шутку.

«Подожди. – Герни мог поклясться, что слышал каждое ее слово. – Подожди, и ты увидишь, что будет».

Он не сразу заметил, как подошла Рейчел. На авансцене появился человек, который представил Хоулмана. Раздались аплодисменты. Те, кто сидел, встали, чтобы лучше разглядеть его.

Рейчел схватила Герни за руку, повернула его лицом к себе и обняла, лоб в лоб, изображая влюбленную девицу, замершую в объятиях друга.

– Послушай... послушай... – Ей не хватало дыхания. – Я знаю, как она это сделает.

Она плотнее прижалась к нему всем телом и быстро проговорила:

– Два года назад Хоулман перенес серьезную операцию на сердце. Это я слышала из разговоров. Ему имплантировали стимулятор – электронное устройство для поддержания сердечного ритма.

Гинсберг посмотрел на телевизионное оборудование, установленное над толпой, и вспомнил инструкции, полученные от Джеффриза перед отлетом из Лондона:

«Он должен стоять в центре помоста, чтобы все его видели и слышали. Миллионы очевидцев станут свидетелями смерти, наступившей по естественной причине. Это будет настоящая трагедия, которая на три дня захватит все средства массовой информации. Таким образом, мы вырвем жало у осы, обезглавим гидру. Очень жаль, что в свое время подобным образом не расправились с Кастро. – Он взял сигарету и рассмеялся. – Она знает, что ей делать. Хоулман начнет говорить, и через несколько минут, – он щелкнул зажигалкой, прикурил и со стуком закрыл ее, – все будет кончено».

После этого они спокойно выйдут из парка, оставив за собой посеянный ими хаос и ужас. На следующий день они с Полой улетают. После отчета в Вашингтоне дело будет окончательно закончено.

Гинсберг не знал, что она скажет. В последнее время Пола пугала его непредсказуемостью своих настроений. Пока Хоулман шел к микрофону, ее лицо стало сосредоточенно-внимательным и напряглось.

Колдуэлл приподнялся на цыпочках, чувствуя, как ножны впились ему в подмышку. Он оторвал взгляд от спины Полы, озираясь по сторонам и гадая, в каком именно месте будет совершена диверсия. Ему и раньше доводилось видеть охваченную паникой толпу, когда люди, спасаясь бегством, сталкивались друг с другом, спотыкались, падали, ослепленные страхом, не замечая ничего вокруг.

– ...Игнорируют манифестацию рядовых граждан... – Хоулман говорил в микрофон без шпаргалки, раскинув руки, словно хотел обнять всю толпу, в его голосе звучала страстная убежденность.

В сознании Герни пронеслась череда лиц – Кинга, Кеннеди, Хоулмана, его самого, молодого человека в саду.

Когда он представил себе это последнее лицо, он ощутил легкий удар, похожий на плеск кильватерной волны о сваи пристани. Он увидел, как качнулась вперед Пола, словно ее толкнули, как стоящий справа от не мужчина подхватил ее под руку, чтобы поддержать, внимательно посмотрел по сторонам, потом наклонился и зашептал ей что-то на ухо.

Герни мысленно воссоздал картину: сад, дождеватель на лужайке, химерическая радуга над его струями и человек, подрезающий электросекатором непокорные ветви живой изгороди. Маленькая девочка на лужайке, не отрываясь, смотрит на него. Все эти разрозненные детали головоломки Герни уже видел во сне, но по-прежнему не мог сложить, чтобы разгадать ее. Он лишь знал, что этот сон наводил на Полу страх и каким-то странным образом был связан с событиями, происходившими в данный момент в парке.

Он закрыл глаза и напряг все силы, стараясь рассеять туман, мешавший нормальной видимости. Сломанная радуга над струями дождевателя дрожала и переливалась во всем великолепии своего семицветья. Очертания предметов заострились, а черты лица девочки стали более определенными и ясными, как будто кто-то кистью подправил изображение, прибавив яркости и света. Ее напряженное лицо застыло от негодования.

Пола сосредоточилась на Хоулмане, ее слегка приоткрытые губы изогнулись в торжествующей улыбке. Но вдруг она пошатнулась, судорожно глотая воздух, и встревоженный Гинсберг снова поддержал ее. Она схватилась рукой за горло.

– Что? Что? – глядя на нее, спрашивал Маунтджой.

Ее безжизненное от ужаса лицо вновь повернулось к Хоулману.

– Папочка! – вырвалось у нее. Это единственное слово было похоже на подавленный крик.

Она привлекла внимание людей, посмотревших на нее с любопытством и тревогой.

Она снова видела перед собой его лицо и заново переживала обрушившийся на нее кошмар, спроецированный из прошлого. Сейчас он навсегда покинет ее, – ее, которая должна опять его убить. Этот кошмар происходил не во сне, а наяву. Со всех сторон ее плотным кольцом обступили образы, и она поняла, что ей делать. Она резко повернулась на сто восемьдесят градусов, не в силах сдержать крик, в котором прозвучало имя:

– Герни!

Но, повернувшись, она встретилась взглядом не с Герни, а с незнакомым ей человеком, который пристально смотрел на нее, затаив одну-единственную мысль, – как игрок в покер, в мозгу которого доминирует образ секретной карты, туза. Эта мысль полностью ей открылась.

Колдуэлл похолодел от ужаса. Девушка повернулась точно на него, как стрелка компаса, всегда указывающая на север, и задрожала, заглянув в его глаза. Его никто не знал, что должно было служить надежной защитой. Однако произошло невозможное, и она нашла его, как иголку в стоге сена, чем повергла Колдуэлла в шоковое состояние.

Они смотрели друг на друга, как разлученные влюбленные, неожиданно встретившиеся в чужой стране. Колдуэлл видел, что Пола зашевелила губами и один из сопровождающих ее, мужчин стал нервно озираться по сторонам. Притворяться было бесполезно, и Колдуэлл, не дожидаясь дальнейшего развития событий, устремился к выходу, с трудом пробираясь сквозь толпу.

Пола качнулась, не выдержав натиска темноты, навалившейся на нее. Она не справилась с поставленной задачей, остановленная этим человеком, точнее, его доминирующей мыслью, которая несла ей смерть.

Она запричитала, вцепившись в свою одежду, как будто пыталась сорвать ее, и пошла, спотыкаясь и почти падая, пока Маунтджой не поймал ее. Люди вокруг расступились, чтобы ей легче было дышать, и стали звать на помощь.

Многие приняли в ней самое живое участие, предлагали свои услуги, давали советы и образовали широкий круг, внутри которого Маунтджой осторожно опустил ее на траву.

Она металась и билась в конвульсиях, закатив глаза, отчаянно мотала головой, как будто что-то отрицала и настаивала на этом, зубы у нее стучали. Маунтджой сгреб Полу в крепкие объятия, чтобы она успокоилась, но тело ее билось в его руках, как пойманная и брошенная на лед рыба. Она тяжело и отрывисто дышала, словно ее легкие разрывались от переполнявшего их воздуха.

Маунтджой обвел взглядом окружавшие их лица и не увидел среди них Гинсберга.

Хоулман, стоявший на помосте, краем глаза заметил в толпе некоторое волнение, означавшее, по-видимому, что кто-то упал в обморок, но он был слишком искушенным политиком, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. Как хороший дирижер, он полностью владел вниманием аудитории, захваченной его оригинальной трактовкой темы. Умело расставляя акценты и добиваясь тонкой нюансировки, он срывал аплодисменты толпы, которая к концу его выступления уже неистовствовала от восторга.