"Игры современников" - читать интересную книгу автора (Оэ Кэндзабуро)

1

Как ты знаешь, сестренка, отец-настоятель так и не сделал нашу мать, в прошлом актрису бродячей труппы, своей законной женой. По ночам, устав от изучения легенд деревни-государства-микрокосма, он, напившись до потери сознания, с громким криком дотаскивал свое огромное тело из храма Мисима-дзиндзя, стоявшего в самом высоком месте долины, до нашего дома в низине, которую в сильный дождь заливало грязной водой. Рождавшихся детей – нас, близнецов, а также младшего и старших братьев – сообща воспитывали женщины, жившие по соседству. Так было и в то время, когда мать – человек, не приспособленный к такой жизни, – еще находилась в долине. А после того, как отец-настоятель изгнал ее, мы уже полностью превратились в общих детей растивших нас деревенских женщин. Поскольку отец-настоятель был одержим идеей сделать меня летописцем нашего края, а тебя – жрицей Разрушителя, поручить наше воспитание общине деревни-государства-микрокосма он считал самым правильным делом, соответствующим его планам. Однако то, что из всех детей отца-настоятеля и матери только нас с тобой женщины считали по-настоящему своими детьми и к нам относились лучше, чем к остальным, имеет корни, уходящие в историю. Мне, как летописцу нашего края, не следовало бы самому вторгаться в нее, но, сестренка, в данном случае придется пойти на это. Дело в том, что письмо, которое ты сейчас читаешь, держа на коленях Разрушителя, выращенного до размеров собаки, посвящено тотальной войне между нашей деревней-государством-микрокосмом и Великой Японской империей. Способ регистрации в книге посемейных записей, который применили для нас, близнецов, кое-что добавляет к скудным сведениям об этой войне, не упоминающейся в истории внешнего мира.

Самым удивительным в этом способе было то, что для нас, близнецов – мы действительно родились в один и тот же год, месяц и день, отличались только полом, – подобрали почти одинаковые имена. Цуюми и Цуюки. И это не было простой случайностью. Деревня-государство-микрокосм пятьдесят дней вела тотальную войну с Великой Японской империей и вначале одерживала победу за победой, но в конце ее потерпела сокрушительное поражение и за последующие сорок лет пришла в полный упадок. Этой записью старики деревни-государства-микрокосма, воспользовавшись рождением близнецов – первых детей, появившихся после войны, – как бы возродили старую уловку с книгой посемейных записей и отомстили победившей Великой Японской империи.

Разумеется, мщение носило не более чем символический характер – после поражения в тотальной войне, унесшей жизни боеспособной молодежи нашего края, от настоящего мщения пришлось отказаться. Единственное, что старики смогли сделать, – дать нам почти одинаковые имена, будто родилась не разнополая двойня, а один человек; но если вспомнить основную причину пятидесятидневной войны, эта уловка оказалась в самом деле прекрасно придуманным ходом. Я имею в виду уловку с двойным ведением книги посемейных записей деревней-государством-микрокосмом после «восстания против кровавого налога» в первые годы Мэйдзи. Суть уловки сводилась к тому, что двух разных людей регистрировали в книге как одного человека, и благодаря этому количество людей в нашем крае, попавшем под власть Великой Японской империи, сокращалось наполовину. Правда, и от этой уловки пришлось отказаться в результате поражения в тотальной войне, но сразу же после ее окончания она была возрождена, хотя и чисто символически.

Если бы все, кто появлялся на свет в нашей деревне после нас с тобой, сестренка, были близнецами – жаль, что на самом деле это неосуществимо, – то, давая новорожденным почти одинаковые имена, независимо от того, как часто бы это случалось, мы могли бы символически исполнить завещание Мэйскэ Камэи: записывать в книге двоих как одного человека. Это формально означало бы, что один из них не существует. Правда, мы были единственными близнецами в нашей долине, родившимися после пятидесятидневной войны; впоследствии близнецы у нас вообще перестали появляться. Более того, резко упала рождаемость, и на сегодняшний день сложилось невероятное положение: за последние двадцать лет ни в долине, ни в горном поселке вообще не родился ни один ребенок!

Отец-настоятель, возмущаясь, говорил, что близнецы перестали рождаться, поскольку молодые женщины нашего края внутренне покорились Великой Японской империи. Они не хотят зачинать и рожать близнецов, чтобы старики деревни не использовали их для символического сопротивления Великой Японской империи. Отец-настоятель часто повторял это, и я, сестренка, тогда еще совсем ребенок, был твердо убежден: зачинать близнецов или не близнецов можно по собственному желанию.

Скорее всего поэтому я и усматривал глубокий смысл в существовании нас с тобой, близнецов – столь редкого явления в долине и горном поселке. Как мне представляется, сестренка, мое эмоциональное становление во многом определялось тем, что мы – близнецы. Символическая отместка Великой Японской империи – единственное, что смогли сделать старики после поражения в пятидесятидневной войне, – тоже благотворно повлияла на мое формирование.

Вспомни, как ты, сестренка, каждое утро, чуть подкрасившись, отправлялась к отцу-настоятелю и в течение часа отрешенно восседала в храме, постигая искусство жрицы Разрушителя, а потом, так и не смыв с лица косметику, играла с деревенскими детьми – ты уже в те годы выделялась среди них. А я, тоже подвергаясь ежедневной муштре, задолго до того, как стал осознавать это, примирился с ролью твоего партнера, всегда остающегося в тени. Я был твердо убежден, что будущему летописцу нашего края блеск и слава ни к чему. Конечно, я отличался от тебя и от братьев, сверх всякой меры проявивших свою индивидуальность. Все наши братья были со странностями, видимо, потому, что зачинались они отцом-настоятелем в невменяемом состоянии, когда он, напившись до чертиков, с яростными воплями бросался на нашу мать, и переполнявшая его злоба извергалась вместе с семенем – так утверждали женщины долины. Меня же одного он приблизил к себе и стал ежедневно давать уроки, чтобы научить описывать мифы и предания нашего края. В остальном я был самым обыкновенным ребенком. Мучась страшной зубной болью, я не раз острым осколком камня пропарывал вспухшую десну и, сплюнув кровавую слюну, терял сознание. А когда покинул долину, обо мне там даже не вспоминали, разве что как о твоей половине – мы ведь с тобой близнецы.

Так уже в детстве я не сознавал себя человеком, действующим в конкретных исторических условиях, а жил скорее для того, чтобы описать мифы и предания, которым обучал меня отец-настоятель. Я говорил, что виной тому были уроки отца-настоятеля, но еще большую роль здесь сыграл символический акт стариков, зарегистрировавших нас с тобой, близнецов, в книге посемейных записей с почти одинаковыми именами.

Сестренка, с детских лет ты верховодила не только девочками, но и всеми мальчишками. Разумеется, это было до того, как ты откололась от сверстников. Поэтому вначале и я входил в твое окружение, но потом мне стало казаться, что взгляды, которые бросали на тебя мои товарищи, говоря сегодняшним языком, слишком откровенны. Они видели в тебе нечто светлое, а себя считали твоей противоположностью – темным началом. Однажды я присоединился к компании подростков, которые, оторвав доску в полу на втором этаже амбара для хранения воска, как раз над уборной, с вожделением смотрели на твой сверкающий, совершенной формы круглый зад цвета сливочного масла.

До сих пор, а мне уже больше сорока, эта сцена продолжает будоражить меня. Поскольку мы, сестренка, представляем собой неразрывные части одного целого, я никак не могу решиться на брак с какой-либо женщиной, хотя близок был со многими. Удовольствия от близости с ними я не получал никогда, никогда с ними не забывался – может быть, потому, что они были как из другого теста. Я не мог слиться с ними. Когда мне приходилось словами объяснять, чего я добиваюсь, женщина сразу же становилась мне чужой. Женщина должна чутко реагировать, непроизвольно откликаться на мои действия, и мы должны двигаться к одной заветной цели. Каждый раз, вступая в новую связь, я наполовину бессознательно пытался с предельной деликатностью настроить партнершу именно на это. Понимая, что с первого раза добиться гармонии невозможно, я все же надеялся, что в один прекрасный день наши тела сольются в нужной позе и я наконец испытаю блаженство.

Одна гордячка, тоже, как и я, с исторического факультета, с которой мы некоторое время жили вместе, однажды вняла моему зову, и ее обычно сопротивляющееся тело вдруг легко пошло мне навстречу. Правда, то, что мы делали, показалось ей таким постыдным, что она даже начала всхлипывать. Но я чувствовал, как наши пылающие тела превращались в одно целое. Казалось, я наслаждаюсь за двоих, и в тот миг, сестренка, мне почудилось, что она – вторая ты...

Прочитав это отступление, вклинившееся в мифы и предания нашего края, ты, сестренка, держа на коленях Разрушителя, выращенного до размера собаки, наверное, беззаботно расхохоталась. Однако, рассматривая, так сказать, через призму чувственности символическое значение нашей регистрации в книге посемейных записей, я думаю, что характер моего вожделения тоже не лишен определенного смысла. Потому что главной силой, заставляющей меня описывать мифы и предания нашего края, является властное влечение к тебе, и с этим ничего не поделаешь. Для тебя это, разумеется, не новость, и именно поэтому, когда я был в Мексике, ты, будто в насмешку, прислала мне цветной слайд, на котором изображена обнаженной. А в письме подробно рассказала, что сфотографировалась после того, как приняла ванну, а потом полдня ходила голой. Эта восхитительная фотография – о такой я мог только мечтать – перенесла долгое путешествие по Центральной Америке и осталась в целости и сохранности. Да и в твоей бесшабашной жизни, сестренка, тебя оберегала символика того, что в книгу посемейных записей старики внесли нас, близнецов, как одного человека, – разве не так?

Сопротивление стариков нашего края после поражения в пятидесятидневной войне, о котором повествуют легенды, выразилось лишь в попытке сохранить уловку с ведением книги посемейных записей. Старики полностью поддержали Великую Японскую империю в стремлении вычеркнуть из истории правду о пятидесятидневной войне. Если бы не это, разве могло бы случиться так, что никто из жителей долины и горного поселка, будто люди начисто забыли пережитое, ни словом не обмолвился о пятидесятидневной войне – самом героическом, самом трагическом событии со времени основания деревни-государства-микрокосма?

Великая Японская империя, противник деревни-государства-микрокосма, естественно, прилагала все усилия к тому, чтобы скрыть правду о пятидесятидневной войне, уничтожить доказательства того, что она имела место, и с этой целью были строго запрещены всякие упоминания о ней. В первую очередь этот запрет относился к потерпевшей поражение деревне-государству-микрокосму, но не только – цензура распространялась также на все селения в бассейне реки, протекающей по долине, и на приморский городок. Особенно решительные меры были приняты в отношении офицеров и солдат, непосредственно участвовавших в боевых действиях. После войны они были переброшены в Маньчжурию и Китай, а позже – в страны Южных морей. Ни один из участников пятидесятидневной войны до конца боевых действий на Тихом океане не вернулся на родину. Более десяти лет сражаясь на фронтах, офицеры и солдаты – участники пятидесятидневной войны, скитаясь вдали от родины, постоянно воскрешали в памяти ту, другую войну, однако не решались сказать о ней ни единого слова. Я думаю, что и после капитуляции среди солдат и офицеров, не сложивших оружия, или среди тех, кто еще небольшими группами скрывался в джунглях на затерянных в океане островках, были и участники пятидесятидневной войны. Но Великая Японская империя так долго и упорно преследовала этих солдат и офицеров, что они в конце концов прониклись неописуемым страхом и были одержимы лишь одним желанием – бежать от собственной страны подальше. Во время пятидесятидневной войны недостаток сведений о деревне-государстве-микрокосме и слепая переоценка боевой мощи привели к тому, что армия Великой Японской империи во всех сражениях несла огромные потери. Даже одно участие в боевых операциях тех офицеров и солдат, которым удалось выжить в этой войне, определило их дальнейшую судьбу – им предстояли долгие годы страданий. И уже после того, как в результате капитуляции в тихоокеанской войне заклятие Великой Японской империи было с них снято, они, демобилизовавшись, все равно продолжали хранить молчание о пятидесятидневной войне. Здесь, безусловно, сказался суровый долголетний запрет, но была и другая причина: жестокие репрессии, которым они подвергли жителей деревни-государства-микрокосма в конце пятидесятидневной войны, несмываемым пятном лежали на совести каждого из них.

В начале пятидесятидневной войны войска деревни-государства-микрокосма, устроив с помощью запруды наводнение, одержали блестящую победу, но эта операция, замысел которой был навеян мифами периода созидания, нанесла ущерб не только войскам Великой Японской империи: затопив огромный район в нижнем течении реки, она причинила неслыханные убытки. Однако власти страны заткнули всем рты, чтобы скрыть истинные размеры бедствия, и всячески препятствовали распространению сведений о наводнении. Не сообщалось, конечно, о том, сестренка, что между сезоном дождей и началом лета в тот год, когда вспыхнула пятидесятидневная война, в наш край, поднявшись вверх по реке, вступили войска; не сообщалось и о том, что наводнением уничтожены поля в огромном бассейне реки. Полиция в городах и деревнях пыталась успокоить пострадавших от наводнения жителей, уверяя, что ущерб от затопления не столь уж велик: настоящего наводнения, мол, фактически не было – и люди, распускающие заведомо ложные слухи, будут сурово наказаны. Однако ущерб, нанесенный наводнением, по своим размерам превосходил любой из случаев, зарегистрированных в этом районе, так что вспомнили и о зловонном потопе, о котором упоминают древние сказания. Наводнение было вызвано освобождением огромного количества воды, которую сдерживала плотина. Провела эту военную операцию армия деревни-государства-микрокосма, тщательно готовившаяся к пятидесятидневной войне. Однако эта операция, в результате которой устремившийся вниз поток разом смыл целую роту армии Великой Японской империи, уничтожив всех тяжело снаряженных офицеров и солдат, была построена на весьма зыбких расчетах и вполне могла закончиться провалом. Решение о ее проведении было подсказано Разрушителем, который явился во сне старикам. Отец-настоятель, чужак, участвовавший в пятидесятидневной войне в несколько необычном качестве, так рассказывал об этом.

В начале мая на рассвете все старики долины и горного поселка увидели один и тот же сон, из которого явствовало, что давно уже отсутствовавший Разрушитель вернулся в амбар для хранения воска. Поднявшись утром, старики тут же направились к амбару, крепко заперли его, запретили детям входить туда, а женщинам приказали носить на жертвенный алтарь еду для Разрушителя. Эти символические действия соединили сон и действительность.

На следующую ночь во сне, опять посетившем всех стариков одновременно, Разрушитель, которого узнал каждый – стройный великан, высящийся подобно утесу, – стоя к ним спиной, покачал огромной головой, теряющейся во мраке, и отдал такой приказ:

– Через полтора месяца губернатор префектуры, ссылаясь на параграф, гласящий: «В чрезвычайных обстоятельствах, когда возникает потребность в присутствии войск или необходимы военные приготовления с целью обороны, разрешено просить командира дивизии или командира бригады прислать подкрепление», обратится с просьбой о вмешательстве армии для наведения порядка. Чтобы встретить ее во всеоружии, нужно камнями и землей завалить горловину – самое узкое место долины – и всю ее заполнить водой! Используйте бульдозер, чтобы закончить работу за двадцать дней, а то начнется сезон дождей, и тогда уж ничего сделать не удастся!

Со следующего утра начались земляные работы, на которые вышли все жители долины и горного поселка. В этих работах, явившихся исходной точкой операции, был максимально использован огромный, мощный бульдозер французского производства. Нужно, наверное, объяснить, сестренка, каким образом он попал в наш край. Почему в нашу крохотную, заброшенную деревеньку был завезен из Франции самый совершенный в мире огромный, мощный бульдозер? Дело в том, что, готовясь к войне с регулярной армией Великой Японской империи, вместе с этим бульдозером, используя его как прикрытие, старики тайно ввезли оружие и боеприпасы. Из чего, кстати, следует, что в случае провала задуманной операции по затоплению долины направленная для наведения порядка рота, получившая на солдата всего по шестьдесят патронов, при ружейной перестрелке, которая неизбежно возникла бы у горловины, сразу же разгромить отряд деревни-государства-микрокосма не смогла бы.

На какие же деньги осуществляла деревня-государство-микрокосм свои прямые и тайные закупки? Торговля растительным воском в последние годы перед реставрацией Мэйдзи способствовала возрождению нашего края, истощенного тремя восстаниями, и накоплению капитала. Тогда же удалось установить прямые экономические связи с Европой и Америкой. Однако ко времени пятидесятидневной войны вывоз растительного воска отошел в далекое прошлое, и его производство пришло в полный упадок. Где же в таком случае удалось деревне-государству-микрокосму раздобыть средства на приобретение всего того, что могло понадобиться в критический момент? При отмене эмбарго на золото и при последующем возобновлении запрета на вывоз золота, осуществленном Великой Японской империей, старики, вложив весь капитал, находившийся в распоряжении деревни-государства-микрокосма, совершали долларовые сделки и получали огромные прибыли. Один из стариков нашего края, специально для этого выехавший в Нью-Йорк, ловко использовав снятие запрета на вывоз золота, успешно осуществлял спекуляцию вплоть до дня возобновления запрета, точно предсказанного ему во сне Разрушителем. Слушая рассказ отца-настоятеля, я никак не мог совместить сложившийся у меня патриархальный облик Разрушителя с обликом современного человека, руководящего спекуляцией долларами. Это был прекрасный пример того, как посредством психологического механизма сна осуществляется слияние воедино древности и современности. Если вдуматься в то, что спекуляция долларами, ставшая возможной благодаря осведомленности по поводу конъюнктуры рынка, позволила создать прочную экономическую базу для ведения пятидесятидневной войны, начавшейся примерно через пять лет, то станет ясно: действительно, это идея Разрушителя, представлявшая собой одно из звеньев плана войны.

Могучий бульдозер направился к тому месту у выхода из горной впадины, где когда-то громоздились огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, к самому узкому участку, именуемому теперь горловиной, и стал подрывать с двух сторон нависшие над долиной скалы. Однако до окончания подготовительных земляных работ полностью перекрывать реку запрудой было нельзя. Иначе жители в деревнях и городах, расположенных в нижнем течении, сразу же догадались бы, что в верховьях происходит что-то неладное, да и под напором воды воздвигаемая плотина была бы смыта. Тогда женщинам и детям долины и горного поселка поручили очень важную для осуществления всего плана работу, которая была им под силу. Они рубили в лесу бамбук и, состыковывая стволы, изготовляли трубы длиной в тридцать метров. Потом собирали их в связки по десять штук, которые бондари, проявляя удивительную сноровку, стягивали обручами. Разумеется, состыковка длинных труб тоже осуществлялась под руководством бондарей. Пятьсот таких труб уложили на дне реки в самой узкой части долины, где прежде была Большая запруда, устроенная Разрушителем. И пока бульдозер не засыпал горловину землей и плотина не была завершена, воды реки стремительно неслись по бамбуковым трубам. В детстве, сестренка, я слышал рассказ о том, что эти трубы, использовавшиеся в пятидесятидневной войне, до сих пор лежат на дне глубокого омута ниже по течению. Ребята по секрету говорили мне, что в них живут сотни угрей. Они, правда, даже не пытались искать эти бесчисленные скопища угрей и ограничивали свои экспедиции районом Большой запруды. Лишь таинственные отголоски пятидесятидневной войны сохранились в легендах, которые ходили среди ребят.

Пока женщины и дети делали порученное им дело, стремительно продвигались вперед и земляные работы. Там, где при основании деревни-государства-микрокосма вход в долину преграждали огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, была сооружена прочная плотина, не уступавшая по высоте той, что была здесь в давние времена. Так называемая горловина, где находилась конечная остановка автобуса, идущего в нашу деревню, – сейчас эта дорога пришла в негодность – во время пятидесятидневной войны выглядела совсем иначе. Рельеф горловины, образовавшийся в результате взрыва, устроенного Разрушителем в период созидания, был полностью изменен другим взрывом, когда в самом начале пятидесятидневной войны взлетела на воздух плотина, а после окончания военных действий командующий армией Великой Японской империи, якобы уверившись, что горловина препятствует осуществлению надзора над горной впадиной, тоже с помощью взрывов расширил ее еще больше.

По сравнению со взрывом и ликвидацией его последствий – а это было грандиозное предприятие, сравнимое с передвижкой гор, – сама пятидесятидневная война представляется незначительной военной операцией. Ради чего же изнуренных войной офицеров и солдат уже после того, как деревня-государство-микрокосм погибла в результате войны, обрекли на такой адский труд? Возможно, чтобы с помпой возвестить: войска действительно вошли в эту укрытую в горах долину и были расквартированы там, но лишь для того, чтобы, готовясь к войне в Китае, которая вот-вот должна была начаться, провести в горной впадине, своим рельефом напоминающей будущий театр военных действий, большие маневры – настолько грандиозные по своим масштабам, что даже изменился рельеф местности. Но, может быть, командир роты, которому это было поручено, бросая измученных войной офицеров и солдат на выполнение такой огромной и фактически бессмысленной работы, руководствовался еще какими-то соображениями, имевшими магический смысл? Люди, живущие в долине, придерживались антигосударственных взглядов, что было выше разумения верноподданных слуг Великой Японской империи; и все эти люди: старики и молодежь, мужчины и женщины – оказывали сопротивление. Так вот, чтобы предотвратить повторение столь ненормального явления в будущем, необходимо было извести гнездящийся в горной впадине дух непокорства... Ради этого, мол, и было все совершено.

Теперь я задумываюсь вот над чем: не оказала ли и в самом деле магического действия их разрушительная работа, порожденная темным страхом, сродни тому, который движет людьми, когда они забрасывают камнями уже убитую змею? Со времени поражения в пятидесятидневной войне и по сегодняшний день продолжается упадок нашего края. И упадок этот привел к тому, что за последние двадцать лет в долине и горном поселке не родился ни один ребенок.

Жители деревни засыпали то место, где с двух сторон почти вплотную подступали друг к другу скалистые склоны, поросшие дикой азалией, – таким оно было до того, как его взорвали во время пятидесятидневной войны, – и, не перекрывая наглухо реку, использовав бамбуковые трубы, поставили похожую на клин плотину, которая ни в чем не уступала громоздившимся здесь в древние времена огромным обломкам скал и глыбам окаменевшей земли. Когда бульдозер начал срывать склоны, чтобы засыпать горловину и заложить основание плотины, работала вся деревня: старики и дети, мужчины и женщины. В критические моменты истории нашего края всегда прибегали к совместному труду... Люди плечом к плечу, сплотившись, перетаскивали в мешках землю для сооружения плотины. Эта огромная работа, на которую были мобилизованы все жители долины, не прекращалась ни днем, ни ночью. Плотина между двумя склонами росла. Но тут наступил сезон дождей. Зарядил ливень, который не прекращался три недели. Затяжной дождь принес с собой неизвестно откуда взявшееся зловоние, окутавшее долину. Сползавшая с дамбы земля забила отверстия уложенных на дне бамбуковых труб, сток воды прекратился, и долина начала превращаться в огромную запруду. Но работа по укреплению насыпи и наращиванию плотины продвигалась вперед, и труд ни у кого не вызывал недовольства. После окончания Века свободы ничто, кроме двух восстаний, так крепко не сплачивало людей деревни-государства-микрокосма, как угроза войны.

Силой, столь прочно объединившей волю людей, стал приказ Разрушителя, полученный стариками в их снах. Здесь нужно сказать еще и о том, что сама подготовка к пятидесятидневной войне дала возможность жителям долины наконец-то испытать на себе то, о чем повествует миф об основании нашего края Разрушителем и созидателями. Ясно, что предания об основании деревни-государства-микрокосма до этого воспринимались людьми лишь как мифы. А теперь каждый день совместного труда все больше убеждал их в том, что мобилизующая сила мифов весьма велика и что все они к тому же в своей деятельности исходят из реального опыта Разрушителя и созидателей. Можно с полной уверенностью утверждать, что, готовясь к пятидесятидневной войне, жители долины и горного поселка слили воедино личные и коллективные интересы и воплотили в жизнь то, о чем поведали мифы об основании деревни-государства-микрокосма.

Миф утверждает, что узкий вход в долину между двумя склонами гор был некогда завален огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли, преградившими Разрушителю и созидателям дальнейший путь вверх по реке. Значит, можно снова перекрыть горловину высокой и широкой плотиной, и тогда она, как в давние времена, отгородит горную впадину от тех, кто будет подступать к ней снизу. А потом, в ливень, можно и взорвать ее. Именно так поступил Разрушитель, когда он основал новый мир – деревню-государство-микрокосм. Сопоставляя реальность с мифами, можно прийти к выводу, что коллективный труд людей в подготовке к пятидесятидневной войне не означал одного лишь отчаянного сопротивления вторгшейся армии Великой Японской империи. Это было величайшее предприятие, которое вполне можно поставить в один ряд с основанием деревни-государства-микрокосма. Такую мысль подтверждает мифологическая метафора – огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли.

И еще дождь. Сразу после взрыва, произведенного Разрушителем, – еще не успело улечься облако пыли над огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли – он хлынул вдруг и на пятьдесят дней затопил, парализовал созидателей. Тот ливень смыл из заболоченной низины все, что издавало зловоние, и обнажил плодородную землю. И вот теперь снова припустил дождь, беспрерывно поливая занятых коллективным трудом людей. Он и заставил их понять значение дождя, о котором рассказывал миф. Тот дождь явился главной силой, позволившей созидателям основать наш край, поэтому люди верили, что и нынешний ливень будет им в помощь, и радостно работали под проливным дождем, не жалея сил ради сохранения и укрепления плотины.

Когда горловина, на дне которой лежали функционировавшие до последнего момента бамбуковые трубы, была полностью засыпана, кипящий водоворотами мутный поток стал поглощать долину. Первым ушел под воду наш дом, находившийся в самом низком месте, – там жила еще не родившая нас с тобой, близнецов, мать, добрая и приветливая со всеми, хотя отец-настоятель и не признавал ее своей законной женой. Матери с двумя сыновьями пришлось спасаться в храме Мисима-дзиндзя, стоявшем в самой высокой точке долины. Все время, пока шла подготовка к пятидесятидневной войне, мать, которую отец-настоятель по-прежнему третировал, находилась с ним под одной крышей. Вот тогда-то и были зачаты мы с тобой. Произошло это не из-за возникшего вновь между матерью и отцом-настоятелем взаимного влечения, а скорее всего, на волне всеобщего чувства единения, сплотившего жителей долины и горного поселка, двигавшихся навстречу войне...

Как только долина, которую заволокло дождем, словно паром из кипящего котла, до краев заполнилась водой, неведомо откуда появилась и невыносимая вонь. Прямая ассоциация с мифом о страшном зловонии, с которым столкнулись в то давнее время Разрушитель и созидатели. А когда с помощью динамита, заложенного в нескольких местах, земляная плотина была взорвана и переполнявшая долину вода мутным потоком хлынула вниз, это своеобразное наступательное оружие в борьбе с армией Великой Японской империи было подкреплено еще более мощным – невыносимым зловонием. Страшное зловоние, в давние мифические времена уничтожившее все живое в заболоченной низине, выход из которой завалили огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, люди образно связали со зловонием, возникшим оттого, что в результате сооружения огромной плотины в долине скопилось несметное количество воды, и поверили во вмешательство сверхъестественных сил, которые помогут уберечь наш край, вступивший на путь войны. Быстро накопившаяся в долине-запруде вода была наступательным средством, таившим в себе и огромную губительную силу.

На высоченной, только что отстроенной клинообразной стене плотины, заменившей огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, о которых говорилось в мифе, можно было увидеть выведенные дегтем большущие иероглифы: «Мы не поклоняемся чужим богам», «Непокорные японцы». Вряд ли эта надпись была сделана людьми Великой Японской империи для того, чтобы унизить тех, кто, укрывшись за плотиной, замуровал себя в долине. Ведь плотина тщательно охранялась боевым отрядом нашего края. Я думаю, сестренка, деревня-государство-микрокосм хотела, чтобы эти слова были восприняты так, будто она первой объявила войну. Даже после окончания Века свободы деревня-государство-микрокосм одним из основополагающих принципов считала необходимость скрывать от внешнего мира свою истинную сущность. Внешний мир так никогда и не узнал настоящего названия нашей земли обетованной. Слово «Авадзи» было вымышленным, вот почему я, человек, призванный описать мифы и предания нашего края, позволяю себе называть наш край только именем, придуманным дедом Апо и дедом Пери: деревня-государство-микрокосм.

Однако с началом тотальной войны с Великой Японской империей жители деревни-государства-микрокосма захотели продемонстрировать: мы коренным образом отличаемся от вас, мы совсем другие люди. Может быть, старики написали огромными иероглифами «Мы не поклоняемся чужим богам» и «Непокорные японцы», потому что, обратившись к тем временам, когда еще наш край не был под гнетом империи, перефразировали выражение «Непокорные корейцы» – так называли во время Великого землетрясения в Канто корейцев, против которых как против врагов нации выступила армия Великой Японской империи якобы для наведения порядка. Офицеры и солдаты армии Великой Японской империи, начавшие поход против деревни-государства-микрокосма, развязали войну тоже для наведения порядка, пролив в результате немало своей и чужой крови.

Пришел день начала войны, предсказанный Разрушителем в тех снах, которые увидели старики. Мутная вода, заполнившая всю долину и бешено клокотавшая у перемычки, поднялась до критического уровня – плотина уже еле сдерживала ее. Отряд разведчиков, которые без сна и отдыха вели наблюдение, выдвинувшись вперед так далеко, что в любую минуту он мог быть смыт бушующим потоком, если бы плотину прорвало, вернулся в долину и донес о приближении армии Великой Японской империи. И так же, как в те давние времена, когда были взорваны огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, на этот раз тоже был взорван заложенный в плотину динамит, и огромная масса черной зловонной воды бешено устремилась вниз. Солдаты и офицеры сводной роты армии Великой Японской империи, двигавшиеся по дороге вдоль реки, были мгновенно смыты потоком и захлебнулись в нем. Следующей операцией, предпринятой армией Великой Японской империи, стал розыск и кремация погибших при строжайшем соблюдении приказа о неразглашении. Освободившись от воды, долина освободилась и от зловония, и жители нашего края, воспрянув духом, преисполнились решимости вести войну до победного конца.