"Четыре Блондинки" - читать интересную книгу автора (Бушнелл Кэндес)

Винни встревожена

В день рождения Винни – ей сегодня исполняется тридцать восемь лет – Джеймс Дийк просыпается с чувством страха. Винни Дийк просыпается в депрессии. Нет, особых причин для депрессии вроде бы и нет. Ведь ей удалось весьма успешно реализовать все поставленные в жизни цели: на свою первую работу она устроилась в двадцать два года, первое серьезное задание для престижного журнала она получила в двадцать семь лет, познакомилась с будущим мужем в двадцать восемь, вышла за него замуж в тридцать, добилась репутации серьезной журналистки в тридцать один год, тогда же у них появилась кооперативная квартира, забеременела Винни в тридцать два года, а в тридцать четыре у нее появилась собственная колонка в журнале. Последние недели Винни то и дело перебирала в уме все свои жизненные достижения (причем она понимает, что делала это даже слишком часто, вместо того чтобы обдумывать многое другое, например, идеи для новых статей). И всякий раз думала, как умно она поступила, что не осталась в числе одиноких отчаявшихся женщин (как, например, Эви). Но что-то все же не так…

Винни отказывается это признавать (она вообще отказывается признавать, что в ее жизни что-то может быть не так), но это «что-то», по-видимому, связано с Джеймсом. В последнее время он ее тревожит. (Вообще-то скорее раздражает, но правильнее назвать это состояние тревогой.) Джеймс перестал справляться со своей ролью. Ему уже давно пора бы написать значительный, солидный материал (лучше всего на политическую тему: ведь это проще простого, принимая во внимание специфику политической обстановки), что повысило бы и статус Винни как его жены в журналистском сообществе (ведь не случайно же она решала взять его фамилию). Если бы Джеймс сумел написать важную, значительную книгу, у них бы появился доступ к важным и значительным особам. И они сами стали бы более важными и значительными людьми. Но вместо этого Джеймс продолжает писать все те же статьи, что и раньше. Да еще и мучается над ними. И к тому же что ни день звонит ей на работу и говорит:

– Я больше не могу писать. Я в тупике. Совсем исписался.

– Джеймс, прости меня, – отвечает ему Винни. – У меня тут миллион дел сразу. А сейчас на второй линии – исполнительный директор крупнейшей корпорации. Если ты в тупике, сходи в супермаркет и купи чего-нибудь на ужин. Только убедись, что в продуктах нет жира.

На этих словах она вешает трубку. Все, чего желает Винни, – лишь бы он справился с этим состоянием.

Джеймс глубоко разочарован, и Винни глубоко разочарована, но говорить об этом они не могут.

Когда же Винни делает такую попытку – она как бы невзначай советует Джеймсу (так обычно поступают психиатры: ждут наступления «нужного» момента, когда между ними и пациентом устанавливается некая связь), что, может быть, пора бы приступить к заявке на книгу, он сразу сникает. Включает телевизор и смотрит какое-нибудь идиотское, бессмысленное шоу, вроде «Геркулеса». Иногда у Винни не выдерживают нервы, и она выдергивает вилку телевизора из розетки. Иногда просто издает вопль. Но всякий раз подобные ссоры заканчиваются криками Винни:

– Я что, должна за двоих работать? Работать, да еще и за ребенком ухаживать?

И это при том, что, по сути дела, за ребенком она не ухаживает – все это делает няня, а Винни лишь проводит с ним один час утром и два часа вечером.

– Да еще заниматься нашим продвижением по службе? Или это моя обязанность – добиваться известности для нас обоих?

– Мы и так уже знамениты! – орет в ответ Джеймс (и при этом думает: «Меня от тебя тошнит, и, вообще… зачем я на тебе женился?» – но у него никогда не хватает смелости сказать это вслух, потому что в таком случае Винни скорее всего уйдет от него и об этом узнают все). – Мы уже и так достаточно знамениты, Винни, дальше просто некуда. Что тебе еще от меня надо?

– Я работаю больше тебя, – говорит Винни уже более спокойным тоном; у нее не хватает энергии постоянно орать (однако Джеймс думает иначе: «Вот неуемная, сколько энергии уходит в крик!»).

– Почему бы нам не переехать в Вашингтон?

– Не хочу я переезжать в Вашингтон. Ведь здесь все мои редакторы, – говорит Джеймс, после чего включает вилку телевизора или вытаскивает завалившийся пульт из-под кресла и снова начинает смотреть «Геркулес».

Винни и Джеймс никогда не рассказывают об этих размолвках друзьям. По выходным они уезжают за город, а иногда работают в саду или посещают антикварные магазины (со своими друзьями), набиваются гурьбой в одну машину и мчатся в питомник растений, где покупают цветы или отправляются «порыскать» по западному Коннектикуту – и при этом выглядят как единая команда. Они уважают и даже обожают друг друга как за личные качества, так и за профессионализм, и вообще все они самые лучшие друзья. Даже после злополучного спора с друзьями в один из субботних вечеров (следующим утром они все пришли к заключению, что, наверное, выпили слишком много красного вина – четыре бутылки на восьмерых, – и поклялись, что больше такого не случится) по поводу того, из какого социального класса они вышли и к какому принадлежат сейчас, все остались друзьями. А ведь все могло повернуться иначе. Если классовая принадлежность Винни не вызывала никаких сомнений («Прямо как в учебнике», – заметил Джеймс) – она была родом из богатой ирландской семьи и выросла в поместье в колониальном стиле размером в десять комнат, стоявшем на участке в двадцать акров в Пенсильвании, где ее отец занимал должность судьи, то у Джеймса все обстояло иначе. Его отец владел тремя химчистками на Лонг-Айленде. Такого рода бизнес, несомненно, являлся основанием отнести его к категории «синих воротничков», вот только никто не мог прийти к согласию – а может, он все-таки тянет на «белый воротничок»? Ведь как-никак он владел тремя химчистками.

Джеймс понимает, в чем кроется его проблема. В его способности писать. Его творческий заряд угасал примерно такими же темпами, как и его эрекция.

Утром в день рождения Винни Джеймс Дийк просыпается с чувством страха. Он непременно что-то сделает для Винни. Что-то такое, что ей не понравится. И это приводит его в возбуждение.

В полдень Джеймс отправляется в «Блумингдейл» на встречу с сестрой Винни. Когда он подходит к обувному отделу, то понимает, что его самое жуткое опасение оправдалось: Эви там нет.

Он стоит посреди обувного отдела и не знает что делать. Все на него смотрят. Он словно выставлен напоказ (как туфли на полках). Он берет туфлю и ставит ее на место. К нему подходит продавец. Интересно, что собой представляет мужчина-продавец в отделе женской обуви? Продавец спрашивает, нужна ли ему помощь.

– Нет, я тут жду кое-кого, – отвечает Джеймс. – Жену. У нее сегодня день рождения.

И почему он соврал? И вообще, с какой стати вступил в разговор с продавцом?

А если этот человек (к тому же незнакомец) поймет, что Эви ему не жена? Он наверняка подумает, что она его любовница. А если Эви и в самом деле была бы его любовницей? Что, если бы он тайком потрахивал сестру жены? (А такое было вполне возможно.) Эви трахается со всеми подряд, каждые две недели у нее появляется новый приятель, она спит с женатыми мужчинами, с парнями, с которыми она знакомится в вечерней школе, в обществе «Анонимные алкоголики» или в кафе музея «Метрополитен». Когда у Винни случаются редкие приступы всепрощения, она говорит, что они не должны осуждать Эви, ведь она с этим ничего не может поделать, потому что страдает сексоманией.

Джеймс бродит по обувному отделу. Он уже готов уйти, хочет проучить Эви. (Вообще-то в его воображении проносится много всяких вариантов, как он хотел бы проучить Эви.) Но ведь она может появиться в любую минуту. И Джеймс снова садится.

Он пытается казаться раскованным. (Но потихоньку закипает.) Джеймсу было четыре года, и он потерялся, когда его мать делала покупки в «Блумингдейле». И пока он искал ее, забрел в отдел женского белья. Со всех сторон его окружали стойки, и над его головой свисали грозди заостренных бра и трусиков. Все это напоминало лес, и он бродил, совершая круг за кругом, и надеялся увидеть мать за очередной чащобой лайкры (или, может быть, в те годы это была не лайкра, а что-то другое?). Но мать он не нашел. Тогда Джеймс сел на пол и заплакал. (Хотел разреветься во весь голос.) Ему стало страшно, так страшно, как никогда еще не было – ни до того, ни после. И еще он испытывал злость. Ему казалось, что мать бросила его. Причем намеренно. И он не знал, что делать. (Ведь он был совсем маленьким мальчиком.)

– Привет, Джимми, – вдруг раздался голос Эви. Она подошла сзади и закрыла ему глаза ладонями. Джеймс не шелохнулся. (Не следует подыгрывать ее неуместному поведению. Но чувствует он себя довольно глупо – сидит в обувном отделе «Блумингдейла», а какая-то сексапильная дамочка закрывает ему глаза ладонями.)

– Черт бы тебя побрал, Эви! – произносит Джеймс. – У меня не так уж много времени. – (Надо бы ей напомнить, с кем имеет дело.)

– Время поджимает? – спрашивает Эви.

«Надо же, в самую точку», – думает Джеймс.

– Времени у меня всегда в обрез, – отвечает он ей. – Все дело в ответственности. Есть такое понятие, правда, тебе оно не знакомо.

– Ну, спасибо за урок, – говорит Эви.

Видно, он слегка ее осадил. Но он и должен ее осаживать. (Нельзя ей позволять с ним флиртовать. Эви должна научиться понимать: всему есть пределы. Только тогда, может быть, она сумеет найти мужчину, удержать его и выйти за него замуж. И вообще стать полноценным членом общества.)

– Ну, тогда давай покончим с этим по-быстрому, – говорит Эви, делает пируэт на каблучках и улыбается. – У меня тоже времени в обрез. Я хотела сделать сюрприз, изумительный сюрприз – тебе и Винни. Мне поручили написать статью для «Нью-Йорк таймс»! О Джимми! – щебечет Эви. – Тебе придется мне помочь. Я каждый день буду звонить и просить твоего совета. Скажи, ведь ты не против?

– И как тебе это удалось? – спрашивает Джеймс. Он хочет обрадоваться, но не может. Эви не заслуживает того, чтобы работать в «Нью-Йорк таймс». Ведь она в жизни ни строчки не написала. Он хочет крикнуть во весь голос (в последнее время ему то и дело хочется закричать): «Куда катится этот мир?», но вместо этого говорит: «Что ж, молодчина».

Тем временем Эви выбирает несколько пар туфель. Сплошь босоножки на высоком каблуке. «Трахни меня на каблучках» – так называет Винни подобную обувь. Он смотрит, как Эви вставляет ногу в туфельку. У нее красивые ноги. Пожалуй, изумительно красивые. Она примеряет туфлю, ставит ногу и так и эдак.

– Джимми, – говорит Эви, – я очень хочу, чтобы ты мог за меня порадоваться. Я так стараюсь!.. Стараюсь хоть как-то устроить свою жизнь. Почему бы вам с Винни немного не поддержать меня? Разве это трудно?

– Мы и так тебя поддерживаем, – говорит Джеймс.

Эви нагибается, чтобы снять туфлю, и при этом опирается ему на плечо, для равновесия. Он не пытается убрать ее руку. Она бросает на него многообещающий взгляд, и он отвечает ей таким же взглядом. Если ей можно нарушать правила, думает Джеймс, то, может быть, и ему их можно нарушить.

Он проводит четыре часа, выбирая туфли в обществе Эви. Из «Блумингдейла» они отправляются в «Барни». Оттуда – в «Бергдорф». Затем в «Сакс». Потом на ленч (в «Джино»). Эви пьет вино, и он тоже пьет вино (сначала он возражает и заказывает себе бутылку минеральной воды, но когда Эви почти допивает первый бокал, он потихоньку – как будто она не заметит! – заказывает бокал и для себя). В конце концов они принимают решение, какие туфли лучше всего подойдут Винни. «Маноло Бланик». Открытые босоножки. Стоят они пятьсот долларов. С радостной физиономией Джеймс оплачивает покупку. Расстаются они с Эви на углу улицы.

– Я тебе завтра позвоню, – обещает Эви. – Тогда и обсудим мою статью.

– Это заметка, Эви. Всего лишь заметка. Не статья, – уточняет Джеймс.

Джеймс уходит. Легкая доза спиртного (а ведь выпил-то он совсем капельку, всего один бокал) быстро выветривается, и он ощущает некую слабость, словно его изрядно потрепали. Что он наделал (и наделал ли)? Он останавливает такси. Впервые за годы семейной жизни ему не хочется ехать домой. (Но куда бы еще отправиться, в голову ему не приходит.)