"На орлиных крыльях" - читать интересную книгу автора (Фоллетт Кен)

Глава четвертая

Отъехав от штаб-квартиры ЭДС, Росс Перо повернул налево на Форест-лейн, а потом направо – на главную скоростную магистраль. Он направлялся в гостиницу «Хилтон», где была назначена встреча с семеркой людей, которых он собирался просить отважиться на рискованное дело, касающееся жизни и смерти.

Скалли и Коберн уже сделали выбор. Их имена стоят в списке первыми, за ними последуют и пять других.

Многие ли руководители американских корпораций XX века просили семерых своих служащих быть готовыми к штурму тюрьмы? Вероятно, таких и не было вовсе.

Минувшей ночью Коберн и Скалли обзвонили других пятерых кандидатов в спасатели. После поспешного бегства из Тегерана они разъехались по разным городам и весям Соединенных Штатов, где и жили тихо-мирно вместе с друзьями и родственниками. Всем им сказали только, что Перо хочет встретиться с ними в Далласе сегодня же. Они привыкли к ночным звонкам и срочным совещаниям – таков уж руководящий стиль Перо, и все согласились приехать.

По прибытии в Даллас их направляли прямиком в гостиницу «Хилтон», без заезда в штаб-квартиру ЭДС. Большинство, должно быть, уже там и ждут Перо.

Ему подумалось: а что они скажут, когда он попросит их вернуться в Тегеран и силой вырвать Пола и Билла из тюрьмы?

Они неплохие ребята и преданы ему, но преданность работодателю обычно не подразумевает, что по его приказу нужно рисковать жизнью. Кое-кто из них, пожалуй, даже сочтет, что сама затея вызволять из тюрьмы силой безрассудна. А другие, как знать, может, подумают о своих женах и детях и ради них откажутся от участия – что вообще-то вполне разумно.

«Я не вправе просить их идти на риск, – подумал Перо. – Говорить нужно очень осторожно и ни в коем случае не давить. Никакого торга – откровенный прямой разговор без обиняков. Они должны ясно понимать, что свободны в выборе и легко могут сказать: нет, спасибо, босс, на меня не рассчитывайте».

А сколько запишутся добровольно?

Один из пяти, прикидывал Перо.

Если так все сложится, то понадобится несколько дней, чтобы сколотить новую команду, а еще нужно отсеять людей, не знающих Тегеран.

А если добровольцев вообще не окажется?

Он зарулил на стоянку у отеля «Хилтон» и выключил мотор.

Джей Коберн вошел и окинул всех взором. В комнате присутствовали уже четверо: Пэт Скалли, Гленн Джексон, Ральф Булвэр и Джо Поше. Вскоре подъедут еще двое. Джим Швебах добирается из О'Клера, штат Висконсин, а Рон Дэвис – из Колумбуса, штат Огайо.

Они совсем не походят на профессиональных диверсантов-разведчиков из отряда спецназначения, подумалось Коберну.

В строгих деловых костюмах, белых рубашках, со скромными галстуками, аккуратно подстриженные, чисто выбритые и довольно холеные, все они выглядят, как и положено им выглядеть: обыкновенными американскими бизнесменами из среднего руководящего звена. По ним нельзя сказать, что это группа наемных солдат.

Коберн и Скалли на всякий случай составили и другой список, и эта пятерка полностью вошла в оба списка. Все они работали в Тегеране, а большинство входили в штабную эвакуационную группу под началом Коберна. Все либо ранее служили в армии, либо имели соответствующую военную подготовку. И всем им Коберн полностью доверял. Пока Скалли обзванивал поутру кандидатов, Коберн пошел в отдел кадров и забрал их личные дела, где содержались подробные сведения: возраст, рост, вес, семейное положение и степень знания Тегерана. По приезде в Даллас все они заполнили другую анкету, указав свой военный опыт, учебу в военных учебных заведениях, умение владеть оружием и прочие специфические сведения. Личные дела и анкеты предназначались для полковника Саймонса, который уже выехал из Флориды. Еще до приезда Саймонса Перо намеревался опросить всех кандидатов: хотят ли они добровольно принять участие в освобождении Пола и Билла. Для проведения встречи с Перо Коберн забронировал номер из трех смежных комнат, но совещание будет проводиться только в средней комнате, крайние останутся пустыми – для предосторожности от подслушивания.

Все это выглядело, наверное, довольно театрально.

Коберн изучал присутствовавших, пытаясь догадаться, о чем они думают. Им пока еще не сказали, что все это значит, но они, по всей вероятности, догадывались.

Догадаться о мыслях Джо Поше он никак не мог – никто бы не догадался. Невысокий, внешне спокойный, тридцатидвухлетний Поше умело сдерживал свои эмоции. В любых условиях он не повышал голоса, говорил спокойным тоном, а лицо его сохраняло невозмутимость. Поше шесть лет прослужил в армии и принимал участие в боевых действиях во Вьетнаме, будучи командиром гаубичной батареи. Он умел неплохо стрелять почти из всех видов стрелкового оружия, состоящего на вооружении армии, а во Вьетнаме нередко убивал время, упражняясь в стрельбе из «кольта» калибра 11,43 мм. В Тегеране в качестве сотрудника ЭДС он работал два года, сначала программистом системы учета застрахованных (составлял компьютерную программу с перечислением имен людей, подлежащих льготному страхованию), а потом программистом по составлению файлов, содержащих основные сведения всей системы. Коберн знал его как осмотрительного, здраво рассуждающего, думающего, толкового сотрудника, который ни за что не примет идею или план, пока не рассмотрит их со всех сторон и не обдумает не спеша и тщательно все последствия. Он не выделялся особым юмором и интуицией, а вот умом и терпением отличался.

Ральф Булвэр на целых тринадцать сантиметров выше Поше. Он один из двух негров, упомянутых в списке. Лицо его – круглое, с маленькими острыми глазками. Речь – быстрая и отрывистая. Девять лет Ральф прослужил в военно-воздушных силах в качестве техника, работая с комплексами бортовых компьютеров и радарных систем на бомбардировщиках. В Тегеране он проработал всего девять месяцев, сперва менеджером группы по подготовке данных, а вскоре его назначили с повышением менеджером центрального банка данных. Коберн хорошо знал и очень любил его. В Тегеране они не раз вместе «поддавали». Их дети играли друг с другом, а жены даже близко подружились. Булвэр любил свою семью, друзей, работу, свою жизнь. Он наслаждался жизнью больше всех других, кого знал Коберн, за исключением разве что самого Росса Перо. Всегда обо всем имевший собственное суждение, Ральф – этакий волк-одиночка, – отличался крайней независимостью. Он без колебаний готов высказать свою точку зрения на любой вопрос. Подобно многим преуспевающим темнокожим американцам, он обладает повышенным самомнением и не прочь показать, что не любит, когда им командуют. В Тегеране, когда во время праздников Ашуры он вместе с Коберном и Полом играл в покер по крупному, все ради безопасности оставались ночевать в том же доме, где и играли, а Булвэр никогда не оставался. По этому вопросу не возникаю никаких обсуждений, никаких уговариваний. Он просто собирался и уходил к себе домой. Через несколько дней после празднования Ашуры Булвэр решил, что ради работы в Тегеране не стоит рисковать своей шкурой, и вернулся в Штаты. Он не ведал стадного инстинкта, когда все бегут в стаде неизвестно куда, зачем и почему, а просто потому, что все бегут. Если он считал, что стая бежит не в ту степь, то откалывался от нее и действовал в одиночку. Булвэр очень сомневался в целесообразности встречи в «Хилтоне», и если кто-нибудь стал бы пошучивать над идеей штурмовать тюрьму, то он поддержал бы такого шутника.

Меньше всех из присутствующих походил на наемника Гленн Джексон. Тихий мужчина в очках, он никогда не служил в армии, но был заядлым охотником и метким стрелком. Гленн работал в компании «Белл хеликоптер» и одновременно в ЭДС и поэтому неплохо знал Тегеран. Он такой чистый, откровенный, искренний парень, подумал Коберн, что трудно представить его в роли обманщика и насильника, штурмующего тюрьму. К тому же Джексон был баптистом (все другие придерживались католического вероисповедания, кроме Поше, про которого никто не знал, какой он веры), а баптисты, как известно, свято верили Библии, а не личностям. «Интересно, – подумал Коберн, – а как Джексон относится ко всему этому?»

То же он подумал и о Пэте Скалли. У того внушительный послужной список – целых пять лет он прослужил в армии, а последнее время в должности инструктора десантников, причем в звании капитана. Но все же в боевых действиях участвовать ему не пришлось. Энергичный и легкий на подъем в делах бизнеса, он был одним из самых блестящих и предприимчивых молодых ответственных сотрудников ЭДС. Как и Коберн, Скалли обладает неудержимым оптимизмом, но, в то время как характер Коберна закален и приглажен на войне, натура Скалли остается по-юношески первобытной и простоватой. Если все завертится по крутому, подумал Коберн, выдержит ли Скалли такое испытание?

Из тех двух, что запаздывали на встречу, один был самым опытным по части организации побегов из тюрьмы, а другой совсем не имел такого опыта.

Джим Швебах лучше знал, как вести себя в бою, чем как обращаться с компьютерами. В армии он прослужил одиннадцать лет, в том числе во Вьетнаме в составе 5-й группы специального назначения, выполняя диверсионно-разведывательные задания, чем занимался и Бык Саймонс, то есть скрытыми операциями в тылу противника, а боевых наград у него было даже больше, чем у Коберна. Но из-за многолетней службы в армии он, хотя ему исполнилось тридцать пять лет, на «гражданке» пока не преуспел и все еще был младшим ответственным сотрудником. Когда Джим впервые приехал в Тегеран, его назначили инженером-стажером систем, но вскоре, поскольку он обладал богатым жизненным опытом, и на него можно было спокойно положиться, Коберн сделал его старшим в штабной группе по эвакуации из Тегерана. Невысокого роста – всего 165 сантиметров, – Швебах держался, как большинство низкорослых людей, выпрямившись и развернув плечи, и обладал задиристым характером – единственным оборонительным оружием самых маленьких учеников в школе. Он относился к тому типу людей, которые никогда не довольствуются достигнутым. Даже если их команда выигрывает у соперников с разгромным счетом, а до конца игры остается всего ничего, они все равно не станут отсиживаться в глухой обороне, а будут рваться вперед, стремясь еще больше увеличить счет. Швебах, отслужив свой срок во Вьетнаме, еще не раз оставался воевать там, и отнюдь не из высоких патриотических побуждений, а сугубо добровольно, чисто по своему хотению – и это особенно нравилось Коберну. В боевой обстановке, подумалось ему, таких, как Швебах, скорее расстреляют, нежели возьмут в плен. Доведись выбирать, вы наверняка пристрелите волка, а не будете дожидаться, когда он угодит в капкан, наделав до этого массу всяческих бед.

И все же, по внешнему виду Швебаха сразу не скажешь, что он из породы хищников. Выглядел он очень уж обыденно. На улице ничем приметным не выделялся. В Тегеране он проживал в отдаленном южном районе города, где никто из американцев и не появлялся, но Швебах не боялся разгуливать там по улицам в своей старенькой пятнистой куртке десантника из спецназа, голубых потрепанных джинсах и вязаной шапочке, и его ни разу никто не остановил и не потревожил. Он легко мог затеряться даже в самой маленькой толпе – такая способность окажется очень полезной при штурме тюрьмы.

Еще опаздывал Рон Дэвис. Хотя ему и было чуть больше тридцати, среди намеченных спасателей он оказался самым младшим. Родился Рон в семье страхового агента, негра по происхождению. Он быстро преуспел в среде белых американцев, отличающихся своей корпоративностью. Лишь немногие, начав с того же, с чего начинал Рон, смогли выбиться в менеджеры. Перо особенно гордился успехами Дэвиса «Рон сделал головокружительную карьеру, как на Луну слетал», – бывало, повторял он. Пробыв в Тегеране всего полтора года, Дэвис научился прилично говорить на фарси. Он работал под началом Кина Тэйлора не по контракту с Министерством здравоохранения, а выполнял отдельный маленький подряд по компьютеризации банка «Омран», принадлежащего шаху. Дэвис – дерзкий, веселый, всегда с готовой шуткой на устах, очень похожий на известного комика Ричарда Прайора, только помоложе и без его грубых хохм. Из всех кандидатов в спасатели Коберн считал его самым непосредственным и чистосердечным. Дэвис с легкостью откровенничал, рассказывая о своих чувствах и личной жизни. По мнению Коберна, такая искренность не украшает Рона. С другой стороны, может, привычка все честно рассказывать о себе как раз и есть признак солидной самоуверенности и внутренней силы.

Но если в духовной стойкости Дэвиса еще и можно сомневаться, то в физическом отношении он, вне всякого сомнения, тверд и несгибаем. Хотя у него и нет военной подготовки, но зато он обладает черным поясом по каратэ. Как-то в Тегеране на него напали и пытались ограбить сразу трое налетчиков – за считанные секунды он уложил всю троицу. Как и способность Швебаха быть незаметным, спортивное мастерство Дэвиса может тоже оказаться весьма полезным.

Всем шестерым, как и Коберну, было за тридцать.

Все они женаты.

У всех есть дети.

Открылась дверь – вошел Перо. Он поздоровался с каждым за руку, с чувством приговаривая: «Как поживаете?», «Рад вас видеть» и справляясь о здоровье жен и детей. «Он любезен с нами», – подумал про себя Коберн.

– Швебах и Дэвис еще не подъехали, – доложил он.

– Ничего, – ответил Перо, усаживаясь поудобнее. – Я с ними переговорю потом. Как только они появятся, направьте их ко мне в офис.

А затем, немного подумав, добавил:

– Я передам им все, что расскажу вам сейчас.

Он опять сделал короткую паузу, собираясь с мыслями. Нахмурив брови и сердито взглянув на своих сотрудников, он начал:

– Я прошу вас добровольно принять участие в деле, которое может стоить вам жизни. На данном этапе я не могу раскрыть всю его суть, хотя вы, по-видимому, и догадываетесь. Я хочу, чтобы вы поразмышляли об этом минут пять-десять, а может, и больше, а затем пришли по одному и сказали свое решение. Подумайте крепко. Если вы решите, по любой причине, не связываться, просто скажите об этом, и ни одна душа на свете, кроме меня, никогда не узнает об этом. А теперь идите и подумайте.

Все встали и по одному вышли из комнаты.

«А ведь меня могут прихлопнуть уже на главной скоростной магистрали», – подумал Джо Поше.

Он прекрасно знал, какое опасное дело предлагалось им – освобождать Пола и Билла из тюрьмы.

Он догадался об этом сразу же, как только его разбудил телефонный звонок в полтретьего ночи, когда он спал в доме своей мачехи в Сан-Антонио. Звонил Пэт Скалли – самый хитрющий лжец в мире.

– Джо, звоню по поручению Росса Перо. Он хочет, чтобы ты поутру прибыл в Даллас и приступил к работе по изучению обстановки в Европе.

– Пэт, какого черта ты мне звонишь в полтретьего ночи, чтобы сказать, что Росс привлекает меня к изучению обстановки в Европе? – взорвался Поше.

– Дело важное. Мы должны знать, во сколько будешь здесь.

«Понятно, – подумал Поше, умеряя свою злость, – он не может говорить о деле по телефону».

– Первый самолет вылетает что-то около шести или семи утра.

– Вот и прекрасно!

Забронировав по телефону место на самолет, Поше отправился досыпать. Устанавливая будильник на пять утра, он сказал жене:

– Не знаю, что все это значит, но хочу, чтобы хоть на этот раз говорили прямо, без всяких там выкрутасов.

На деле же он прекрасно понимал, о чем шла речь, а его догадки подтвердились позднее, днем, когда он увидел на автобусной станции у Койт-роуд встречающего его Ральфа Булвэра. Тот, даже не заехав в штаб-квартиру ЭДС, привез его прямо в «Хилтон» и не стал объяснять, что происходит.

Поше любил обдумывать все основательно, и он принялся проворачивать в голове мысль о штурме тюрьмы и освобождении Пола и Билла, благо времени на это хватало с избытком. Эта мысль обрадовала его, даже очень, черт бы ее побрал! Она напомнила о тех давно минувших днях, когда во всей корпорации ЭДС насчитывалось всего три тысячи человек и все говорили о Верности. Под этим словом они понимали многое – отношение, с которым подходила ЭДС к своим служащим, и доверие, которое она им оказывала. Суть этого слова заключалась в том, что ЭДС заботилась о своих людях. До тех пор, пока вы работаете и прилагаете максимум усилий на благо компании, она до конца помогает вам во всем: и когда вы заболеете, и когда у вас в семье возникнут какие-то неурядицы, и когда вы сами попадете в беду… Компания – это все равно что одна семья. Поше это тонко чувствовал и ценил, хотя и не высказывался о своих чувствах – он вообще свои переживания держал при себе.

С тех пор в ЭДС многое изменилось. Численность сотрудников увеличилась с трех тысяч до десяти, и семейные узы в корпорации ослабли. О Верности больше не заикались. Но все же о ней не забывали – нынешняя встреча свидетельствовала об этом. И хотя лицо Джо Поше, как всегда, сохраняло присущую ему невозмутимость, в душе он был доволен. Конечно же, они полетят туда, в Иран, и будут силой выручать своих друзей из тюрьмы. Поше даже радовался, что и ему «повезло» попасть в команду спасателей своих коллег.

Коберн почему-то думал, что Ральф Булвэр поднимет на смех саму мысль силой выручать попавших в тюрьму Пола и Билла, а получилось все наоборот. Скептический волк-одиночка сразу же загорелся идеей, как и все другие.

Он, как и Поше, сразу же догадался, о чем идет речь – о помощи, ибо Скалли врал слишком неубедительно.

Булвэр вместе с семьей жил в это время у друзей в Далласе. В первый новогодний день он ничем особенным занят не был, поэтому жена спросила, а почему бы ему не прогуляться в офис, на что он ответил, что и там ему делать нечего, но она с этим не согласилась. Единственным человеком на свете, которого боялся и слушался Ральф, была его супруга Мэри, и, в конце концов, он все же поплелся в офис. А там как раз напоролся на Скалли.

– Что случилось? – спросил Булвэр.

– Да ничего не случилось, – ответил Скалли. – А чего ты здесь торчишь?

– Да вот, резервирую места на самолет, а больше ничего.

Озабоченный вид и настроение Скалли казались весьма странными. Булвэр видел его насквозь – в Тегеране им все время приходилось ездить вместе по утрам в автобусе на работу – и интуитивно почувствовал, что Скалли не говорит правду.

– Что-то не так, – заметил Булвэр, – говори, что случилось.

– Да ничего не случилось, Ральф.

– Ну а что они придумали насчет Пола и Билла?

– Они намерены привести в действие все связи и попытаться выцарапать их оттуда. Залог – тринадцать миллионов долларов, а деньги еще нужно доставить в страну.

– Чушь собачья. Да все наше правительство, вся наша правовая система расшибут себе лоб об такой заклад. За такие деньги никаких связей не напасешься. И что вы собираетесь делать?

– Да ладно тебе, не беспокойся.

– Да ты что, неужто наши ребята не поедут туда и не выцарапают их оттуда? Да такого быть не может.

Скалли дипломатично промолчал.

– Э-э-э, на меня тоже рассчитывайте, – подал голос Булвэр.

– Что ты имеешь в виду?

– Да ясно же, что вы что-то затеваете.

– Что ты имеешь в виду?

– Да хватит прикидываться. Рассчитывайте и на меня.

– Ладно.

Булвэр с легким сердцем принял это решение. Ведь Пол и Билл – его друзья, и, окажись он на их месте, в тюрьме он так же страстно желал бы, чтобы его друзья пришли и выручили его.

Но было еще одно весомое обстоятельство. Дело в том, что Булвэр безумно любил Пэта Скалли. Да, черт побери, он его очень любил и считал, что обязан защищать Пэта. По мнению Булвэра, Скалли просто не понимает, что в мире полным-полно коррупции, преступлений и греха. Он видит мир таким, каким хотел бы видеть: в каждом горшке варится цыпленок, на дорогах бегут одни «шевроле», короче, в его представленном мире живут только добрые люди и текут молочные реки в кисельных берегах. Если Скалли намерен принять участие в штурме тюрьмы, то ему без Булвэра не обойтись. Довольно странно, когда какой-то мужчина чувствует себя обязанным защищать и охранять другого мужчину, да еще одного с ним возраста, но так оно и было.

Вот об этом-то и думал Булвэр весь новогодний день и на следующий день. Поэтому он сразу же вернулся в номер, где остался Перо, и сказал то же, что говорил Пэту Скалли: «Рассчитывайте и на меня».

Умереть Гленн Джексон ничуть не боялся. Он знал, что должно быть после смерти, и не испытывал страха. Когда Господь Бог захочет призвать его к себе, на небеса, ну что ж, он всегда готов.

Но все же судьба семьи не давала ему покоя. Они только что вернулись из Ирана и теперь живут в доме его матери в восточном Техасе. Он пока еще не выбирался присмотреть местечко, где бы поселиться со всей семьей. Если его возьмут в команду спасателей, ему некогда будет заниматься семейными делами – все ляжет на плечи Каролин. Она одна должна будет начинать вить семейное гнездо здесь, в Штатах. Нужно будет подыскивать дом, устраивать Черила, Синди и Гленна-мадшего в школу, покупать или арендовать мебель.

Каролин – женщина нерешительная и нуждается в поддержке. Нелегко ей придется. К тому же она страшно зла на него. Она приехала в Даллас вместе с ним только этим утром, а Скалли велел ему сразу же отправить жену обратно, домой. Ей даже не позволили поселиться вместе с мужем в «Хилтоне», что окончательно вывело Каролин из себя и сильно обозлило.

Но и у Пола с Биллом тоже есть жены и дети. «Люби ближнего своего, как самого себя» – дважды повторяется в Библии эта заповедь: в «Левите» (гл. 19, стих 18) и в «Евангелии от Матфея» (гл. 19, стих 19). Джексон подумал: «Если бы меня упрятали в тегеранскую каталажку, я возлюбил бы того, кто хоть в чем-то помог бы мне».

Итак, он решился добровольно вступить в команду спасателей. Скалли сделал свой выбор уже пару дней назад.

Перо еще и не заикался о том, чтобы силой выручить ребят из тюрьмы, а Скалли уже обсуждал такую возможность. Впервые эта мысль пришла ему в голову на следующий день после ареста Пола и Билла, когда он летел из Тегерана с Джо Поше и Джимом Швебахом. Скалли было жалко покидать Пола и Билла главным образом потому, что обстановка в Тегеране за последние дни резко обострилась, приняв насильственный характер. Так, на Рождество толпа схватила двух афганцев, воровавших на базаре, и без суда и следствия повесила обоих; одного таксиста, который пытался заправиться без очереди на бензоколонке, солдат застрелил прямо в упор. А что они сделали бы с американцами, раз уж такое началось? Об этом даже страшно подумать.

В самолете Скалли сидел рядом с Джимом Швебахом. Оба они решили, что жизнь Пола и Билла в опасности. Швебах, имея опыт участия в скрытых диверсионных операциях, согласился со Скалли, высказавшим мнение, что несколько решительных американцев вполне могут силой высвободить двух человек из иранской тюрьмы.

Вот почему Скалли очень удивился, когда три дня спустя Перо сказал, что тоже об этом думает, и эти слова шефа польстили ему.

Скалли сам вписал в список свою фамилию первой.

Ему не требовалось время на раздумье.

Он уже вступил в команду спасателей добровольно.

В тот же список Скалли поставил и фамилию Коберна, не сказав ему об этом ни слова.

До этого момента счастливчик Коберн, живущий одним днем, и думать не думал, что попадет в команду спасателей.

Но Скалли оказался прав – Коберн в глубине души хотел, чтобы его включили в нее.

Но он все же подумал: «А ведь Лиз это не понравится». Он только вздохнул. В эти дни его жене многое не нравится. «Она очень привязчива», – подумалось ему. Ей не нравилось, когда он служил в армии, не нравились его занятия, которые надолго отрывали его от нее, не нравилась его работа на босса, который легко мог вызвать его в любое время дня и ночи и поручить какое-то особое задание.

Коберн никогда не жил той жизнью, которой ей хотелось, а начинать все сначала было уже слишком поздно. Если он полетит в Тегеран выручать Пола и Билла, Лиз, как знать, может, и возненавидит его за это. А если же он не полетит, то, вполне возможно, разлюбит ее за то, что она не пустила его.

«Лиз, прости меня, – подумал он, – здесь мы опять разошлись».

Джим Швебах приехал в Даллас позже, днем, но услышал те же самые слова из уст самого Перо.

У Швебаха сильно развито чувство долга. (Некогда он хотел стать священником, но двухгодичная учеба в католической семинарии приелась ему своей дисциплиной.) Одиннадцать лет он прослужил в армии и неоднократно просился на фронт во Вьетнам, но не из-за этого же чувства долга. Он видел в Азии множество людей, работающих из рук вон плохо, а он свою работу выполнял прекрасно. В этой связи он подумал: «Если я отстранюсь от своей работы, кто-то другой придет на мое место, но он будет работать плохо, а в результате кто-то потеряет руку, ногу или, может, даже жизнь. У меня есть специальная подготовка, и я неплохо справлюсь со своими обязанностями, поэтому я обязан перед этими людьми продолжать делать свое дело».

Примерно то же самое он думал и о спасении Пола с Биллом. В намеченной команде он единственный, кто на практике знает подрывное дело. Он им нужен.

Как бы то ни было, предложение Перо ему понравилось. Он был бойцом по натуре. Может, потому что вымахал под 183 см ростом. Борьба составляла смысл его жизни, он без нее не мог жить. Ни секунды не колеблясь, он решил вступить в команду.

Он с нетерпением ждал приказа начинать.

А вот Рон Дэвис, второй негр в списке спасателей и самый молодой из кандидатов, продолжал сомневаться.

Он приехал в Даллас в минувший вечер, и его привезли прямо в штаб-квартиру ЭДС на Форест-лейн. Прежде ему не доводилось лично встречаться с Перо, но во время эвакуации из Тегерана ему пришлось разок разговаривать с ним по телефону. В то время несколько дней они заказывали для себя телефонную связь из Тегерана в Даллас на 24 часа в сутки.

Кто-то из служащих ЭДС в Тегеране в эти дни даже спал, не снимая наушники, и нередко такая обязанность выпадала Дэвису. Однажды на связь вышел сам Перо.

– Рон, – сказал он. – Я знаю, что у вас обстановка хуже не придумаешь, но мы ценим, что вы сидите там. Ну а чем я могу вам быть полезен?

Дэвис страшно удивился. Он делает то же, что его приятели, и не ждет за это особого вознаграждения. Но все же одна мысль постоянно гложет его. «Моя жена, кажется, понесла, а у меня от нее нет никаких вестей уже несколько дней, – объяснил он Перо. – Я буду очень признателен, если вы попросите кого-нибудь позвонить ей и сказать, что у меня все в порядке, и я приеду домой при первой же возможности».

Потом Дэвис с удивлением узнал от Марвы, что Перо не стал просить других звонить ей, а позвонил ей самолично.

И все же, слушая слова Перо о том, что на карту ставится сама жизнь, Дэвиса обуревали сомнения. Ему хотелось знать побольше о том, как выручить Пола и Билла. Он был бы рад помочь им, но ему нужны гарантии, что все задуманное хорошо организовано, и организовано на профессиональном уровне.

Перо упомянул ему имя Быка Саймонса, и все его сомнения сразу же рассеялись.

Перо гордился ими всеми. Все до одного сделали выбор добровольно.

Он сидел в своем офисе. За окном была темень. Он ждал Саймонса.

Его ждали также улыбающийся Джей Коберн, по-юношески выглядевший железный человек Пэт Скалли, невозмутимый Джо Поше, высокий скептический негр Ральф Булвэр, сдержанный Гленн Джексон, драчливый Джим Швебах, ироничный Рон Дэвис.

Все как один!

Он всем им признателен и горд за них – за то, что они взвалили на свои плечи тяжесть, которая предназначена больше ему, нежели им. Так или иначе, день прошел удачно. Саймонс согласился сразу же приехать и помогать. Один из охранников ЭДС Пол Уолкер, который (по чистой случайности) служил под началом Саймонса в Лаосе, немедля среди ночи сел в самолет и вылетел в Ред-Бей, чтобы присматривать за поросятами и собаками Саймонса. А семеро молодых сотрудников корпорации при первом же опросе отбросили все свои дела и сразу же согласились отправиться в Иран и начать подготовку к штурму тюрьмы.

Все они сидели внизу, в конференц-зале правления, в ожидании Саймонса, который уже прибыл в «Хилтон» и сейчас ужинал вместе с Ти Джеем Маркесом и Мервом Стаффером.

Перо перебрал в уме и имя Стаффера. Приземистый очкарик, лет сорока, экономист по образованию, Стаффер был его правой рукой. Росс живо помнит их первую встречу, когда ему пришлось проводить собеседование с Мервом. Выпускник какого-то канзасского колледжа, Мерв, одетый в дешевое пальто и широкие брюки, казался только что оторванным от фермы. Его деревенский вид усиливали белые носки.

Во время собеседования Перо постарался объяснить в наиболее вежливой форме, что белые носки не подходят для бизнесмена во время деловых встреч.

Кроме неудачного цвета носков, Стаффер ошибок больше не делал. Он понравился Перо, так как оказался проворным, стойким, четким и привычным к упорному труду.

Шли годы, и Перо стало ясно, что Стаффер обладает еще рядом ценных талантов. У него была великолепная память на всякие мелочи – чем не мог похвастаться сам Перо. Он никогда не терял присутствия духа в трудных ситуациях и был отличным дипломатом. Когда ЭДС заключала с какой-то компанией контракт, в нем обычно оговаривалось, что отдел этой компании, занятый обработкой данных, переходит вместе со всем своим штатом в ведение ЭДС. Переход давался нелегко: сотрудники относились к корпорации с настороженностью, обидой, а иногда и с возмущением. Мерв Стаффер, такой спокойный, улыбающийся, внушающий надежду, рассудительный, кротко настроенный, мог развеять их опасения, как никто другой.

С конца 60-х годов он работал непосредственно под руководством Перо. В его обязанности входило процеживать смутные, подчас бредовые идеи неустанных размышлений Перо, тщательно их обдумывать, собирать разрозненные фрагменты мыслей вместе и приводить их в работоспособное состояние. Иногда он приходил к мнению, что идея неосуществима, а когда Стаффер так считал, то и Перо начинал думать, что она, может, и впрямь неосуществима.

Мерв отличался неуемной жаждой к работе. Даже среди трудяг с седьмого этажа ЭДС он выделялся своей работоспособностью. Он не только осуществил все идеи Перо, замысленные им в ночных бдениях, но и руководил функционированием собственной компании Перо недвижимого имущества и его же нефтяной компанией, управлял капиталовложениями Перо и присматривал за его усадьбой.

«Лучше всего помочь Саймонсу, – решил Перо, – это придать ему Мерва Стаффера».

Интересно, а изменился ли Саймонс. Ведь годы прошли с тех пор, как они встречались последний раз. Это было, помнится, на банкете. Тогда Саймонс выложил следующую историю.

Во время рейда на Сантей вертолет Саймонса приземлился не там, где было нужно. Место оказалось очень похожим на лагерь для военнопленных, но в полукилометре в стороне, среди бараков, где вповалку спали солдаты противника. Пробудившись от моторов и вспышек огней вертолета, солдаты стали не спеша вылезать из казарм, заспанные, полуодетые, но с оружием. Саймонс стоял в дверях казармы с дымящейся сигаретой во рту. Рядом с ним находился могучий сержант. Каждый солдат выходил через дверь и, видя огонек сигареты во рту у Саймонса, чувствовал, что что-то не так. Саймонс тут же пристреливал его. Сержант оттаскивал труп в сторону, и они ждали следующего.

Перо не смог удержаться, чтобы не спросить: «Ну и сколько же вы убили?»

«Должно быть, человек семьдесят или восемьдесят», – ответил Саймонс тоном, как нечто само собой разумеющееся.

Саймонс был великим солдатом, а теперь он обыкновенный фермер-свинарь. Есть ли у него еще порох в пороховницах? Ему стукнуло шестьдесят, и он уже перенес инсульт даже еще до рейда на Сантей. Мыслит ли он так же трезво и четко, как прежде? По-прежнему ли он крутой командир солдат?

Перо решил передать ему полный контроль за проведением операции по спасению. Полковник выполнит ее по-своему или же вообще не справится. Таков принцип Перо: он подбирал для конкретной работы самого подходящего исполнителя и предоставлял ему полную свободу действия. Но вот в чем вопрос: по-прежнему ли Саймонс самый великий спасатель в мире?

Он услышал голоса в приемной своего офиса. Они приехали. Перо поднялся из-за стола, вошел Саймонс, а с ним вместе Ти Джей Маркес и Мерв Стаффер.

– Как вы чувствуете себя, полковник Саймонс? – спросил Перо. Он никогда не называл Саймонса Быком, так как считал это прозвище фамильярным.

– Рад вас видеть, Росс, – ответил Саймонс, здороваясь. Рукопожатие было крепким.

Саймонс оделся по-простому – надел брюки цвета хаки. Воротник рубашки распахнут, обнажая сильную шею. Выглядел он старше своих лет: на энергичном лице добавилось морщин, белее стали волосы, которые сильно отросли с тех пор, как Перо последний раз видел его. Но выглядел он мощным и здоровым. Говорил тем же глухим прокуренным голосом со слабым, но все же различимым нью-йоркским акцентом. Саймонс держал в руке досье на добровольцев, которые подготовил Коберн.

– Присаживайтесь, – пригласил Перо. – Вы поужинали?

– Мы ужинали в ресторане у Дарси, – ответил Стаффер.

– Когда эта комната очищалась в последний раз от «клопов»? – с ходу спросил Саймонс.

Перо улыбнулся. Саймонс всегда начеку, он в полном порядке.

– Да она никогда не очищалась, полковник, – ответил он.

– Отныне я требую чистить каждую комнату, где мы сидим ежедневно.

– Я прослежу за этим, – подал голос Стаффер. А Перо добавил:

– Все, что вам нужно, полковник, говорите Мерву. А теперь займемся на минутку делом. Мы все признательны вам за то, что вы приехали и согласны помогать нам, и мы хотели бы предложить вам в некотором роде компенсацию…

– Даже и не думайте об этом, – сердито заметил Саймонс.

– Хорошо.

– Я не требую плату за то, что выручаю американцев, попавших в беду, – пояснил Саймонс. – За такую работу я еще никогда не получал вознаграждения, не хочу брать и сейчас.

Саймонс даже обиделся. Все почувствовали это. Перо моментально поправился. Он понял, что с Саймонсом нужно держать ухо востро, – старый солдат не изменился ни на йоту. Прекрасно.

– Команда сформирована и ожидает вас в конференц-зале, – сказал он. – Я вижу у вас досье, но мне известно, что вы предпочли бы лично произвести смотр добровольцам. Все они знакомы с Тегераном, и у всех есть боевой опыт, либо полезная военная специальность, – но все же при окончательном комплектовании команды последнее слово за вами. Если почему-то кандидаты не подойдут, мы предложим других. Здесь распоряжаетесь вы.

В душе Перо надеялся, что Саймонс никого не забракует, но право выбора все же остается за ним. Саймонс поднялся:

– Приступим к работе.

Саймонс и Стаффер вышли, а Ти Джей остался. Вполголоса он сказал Перо:

– У него умерла жена.

– Люсилль? – Перо ничего не знал об этом. – Очень сожалею.

– От рака.

– Как же он перенес такую утрату?

– Весьма тяжело.

Ти Джей ушел. В офис вошел двадцатилетний сын Перо, Росс-младший. В том, что его дети захаживали в офис, ничего необычного не было, но на этот раз, когда в конференц-зале шло тайное совещание, Перо предпочел бы, чтобы его сын выбрал другое время. Росс-младший мог видеть Саймонса внизу. Он встречал его ранее и знал, кто он такой. Теперь, подумал Перо, он легко вычислит, что единственная причина, почему Саймонс здесь, – это подготовка к штурму тюрьмы.

Присев у стола, Росс-младший сказал:

– Пап, а пап, я заходил к бабушке.

– Молодец, – заметил Перо.

Он с любовью посмотрел на своего единственного сына. Росс-младший – высокий, широкоплечий, стройный молодой человек, выглядевший гораздо лучше отца. Девушки так и липнут нему: их привлекает не только то, что он богатый наследник. Он обращается с ними, как со всеми другими людьми: с безукоризненным тактом и зрелым здравым подходом, не свойственным его молодым летам.

Подумав, Перо-старший сказал сыну:

– И тебе, и мне нужно четко определиться. Я надеюсь прожить сотню лет, но, если все же со мной, не дай Бог, что-то стрясется, я хочу, чтобы ты бросил учебу, вернулся домой и позаботился бы о матери и сестрах.

– Я позабочусь, – ответил сын. – Об этом не беспокойся.

– А если вдруг что-то случится с твоей матерью, я хочу, чтобы ты жил дома и помогал сестрам. Я представляю, тебе придется нелегко, но мне не хотелось бы, чтобы ты нанимал кого-нибудь в гувернантки. Им будешь нужен ты, член семьи. Я рассчитываю, что ты будешь жить в отчем доме и следить, чтобы сестры воспитывались, как нужно.

– Пап, если ты почему-то не сможешь воспитать их, этим займусь я.

– Хорошо.

Сын встал и зашагал к двери, отец пошел вместе с ним. Тут Росс-младший обнял отца и прошептал: «Пап, я тебя так сильно люблю».

Отец тоже обнял его. Он с удивлением заметил на глазах сына слезы.

Росс-младший вышел.

Перо вернулся и снова сел за стол. Ему не следовало удивляться слезам на глазах сына: у него дружная семья, и Росс – сердобольный юноша.

Перо не думал сам лететь в Тегеран, но твердо знал: если его люди будут рисковать своими жизнями, то он не останется в стороне. Об этом знал и Росс-младший.

Все члены семьи благословили бы его на эту поездку. Может, они и попросили бы Марго сказать: «Ну вот, ты там рискуешь ради своих служащих, а как же мы тут?» – но она никогда не сказала бы таких слов. Они никогда не жаловались, никогда не говорили: «А как же мы тут?» – даже во время кампании по облегчению участи военнопленных, когда он отправился во Вьетнам и Лаос, когда намеревался лететь в Ханой и когда семья оказалась вынужденной нанимать телохранителей. Наоборот, они всячески поддерживали его во всех начинаниях, которые он считал своим делом и обязанностью.

Перо все сидел, задумавшись. В этот момент вошла старшая дочь, Нэнси. «Пупс», – позвала она. Так она называла отца. «Малютка Нэн! Входи!»

Она обошла стол и уселась к отцу на колени.

Перо обожал старшую дочь. Восемнадцатилетняя блондинка, хрупкая, но сильная, она напомнила Перо ее мать. Она отличалась решительностью и упорством, как и отец. Как знать, может, и у нее, как и у Росса-младшего, обнаружится деловая хватка, столь необходимая крупному бизнесмену.

– Я пришла попрощаться – уезжаю обратно в Вандербилт.

– А ты заглядывала к бабушке?

– Конечно.

– Умница моя.

Нэнси находилась в приподнятом настроении, взволнованная предстоящим возвращением в школу, где вскоре позабудет нервную обстановку и разговоры о скорой смерти бабушки.

– А как насчет добавки к фонду? – поинтересовалась дочь.

Со снисходительной улыбкой Перо вынул бумажник. Как всегда, он не мог устоять перед ее просьбой.

Нэнси небрежно запихнула деньги в карман, крепко обняла отца, чмокнула его в щеку, вскочила с колен и, вприпрыжку, беззаботно выпорхнула из комнаты.

А на глаза Перо в это время навернулись слезы.

«У нас словно встреча близких друзей», – подумалось Джею Коберну. И действительно, в ожидании Саймонса в конференц-зале правления ЭДС собрались старые знакомые по Тегерану, лениво обмениваясь впечатлениями об Иране и эвакуации. Ральф Булвэр говорил, как пулемет; Джо Поше сидел, озираясь по сторонам, и ни о чем не думал; Гленн Джексон рассказывал что-то о винтовках; Джим Швебах иронически ухмылялся, что придавало ему вид человека, знающего нечто такое, чего никто не знает; а Пэт Скалли вспоминал про рейд на Сантей. Теперь все они ожидали, что с минуты на минуту увидят легендарного Быка Саймонса. Скалли, когда он служил инструктором десантников, довелось тренировать солдат Саймонса перед тем знаменитым рейдом, и он знал все тонкости: и о скрупулезном планировании рейда, и о бесконечных учебных тревогах и прикидках. Знал он также и то, что Саймонс привел из того рейда всех своих пятьдесят девять ребят живыми.

Открылась дверь, и кто-то скомандовал: «Встать! Смирно!»

Они привычно отодвинули стулья и встали по стойке «смирно». Коберн оглянулся.

В зал вошел Рон Дэвис, улыбаясь во весь рот на черном круглом лице.

– Черт бы тебя побрал, Дэвис! – заорал Коберн, а все громко захохотали, поняв, как их ловко одурачили. Дэвис обошел по кругу всех, здороваясь шлепком ладони об ладонь и приговаривая «хэлло».

Такой уж этот Дэвис – вечно паясничает.

Взглянув на присутствующих, Коберну пришла в голову мысль: «А какими они станут, когда столкнутся с реальной опасностью? Поединок – штука странная, никогда нельзя предсказать, как тот или иной человек поведет себя в бою. Тот, который считался самым храбрым, растеряется и погибнет, а другой, про которого думали, что он трус, окажется твердым, как гранитная скала».

Коберн живо помнит свой первый бой и как этот бой изменил его натуру. Перелом случился спустя два месяца после его прибытия во Вьетнам. Он летал на транспортном вертолете, который солдаты называли «общипанным», потому что с него было снято вооружение. В тот день он шесть раз вылетал на поле боя и подбрасывал подкрепления. Денек выдался удачным – в вертолет никто даже не выстрелил.

А на седьмом вылете все пошло-поехало наперекосяк.

Очередью из крупнокалиберного пулемета у вертолета перебили приводной вал хвостового винта.

При работе несущего винта вертолет разворачивается в сторону его вращения, а хвостовой винт предотвращает такой разворот. При остановке хвостового винта вертолет начинает вращаться вокруг своей оси.

Если вертолет только-только оторвался от земли, поднявшись всего на несколько метров, то пилот еще может предотвратить аварию из-за выхода из строя хвостового винта, быстро посадив машину обратно на землю. Потом, когда вертолет уже наберет приличную высоту и крейсерскую скорость, при отказе хвостового винта он будет удерживаться от вращения сильным встречным потоком воздуха. Но Коберн оказался тогда в самом худшем положении, набрав высоту всего 50 метров: быстро приземлиться уже было нельзя, в то же время вертолет не набрал нужной скорости, поэтому встречный поток воздуха был слабоват и не мог предотвращать вращение фюзеляжа.

Инструкция рекомендовала в таких случаях выключать мотор. В летном училище Коберн изучал действия пилота в такой ситуации и несколько раз тренировался. Теперь он действовал автоматически, но вертолет не слушался: быстрое вращение уже началось.

Моментально голова у Коберна закружилась, и он потерял ориентировку. Произвести мягкую посадку и предотвратить катастрофу он не мог. Вертолет завалился набок и стукнулся о землю правой стойкой шасси (это выяснилось впоследствии), одна из лопастей винта отвалилась, согнулась от удара, пробила фюзеляж и врезалась в голову второго пилота – тот умер на месте.

Коберн почувствовал запах выливающегося бензина и освободился от привязных ремней. Все это он делал машинально, а соображать стал, когда вывалился из вертолета и стукнулся головой о землю. Он ушиб шейный позвонок, но зато живым выбрался из вертолета и командир экипажа.

Члены экипажа пристегнулись перед вылетом ремнями, а несколько десантников сзади не пристегнулись. Так как у этого вертолета люки и проемы не закрыты дверьми, то центробежная сила, создавшаяся при вращении, выбросила их из машины с высоты более 30 метров. Все они погибли.

В ту пору Коберну исполнилось всего двадцать лет.

Спустя несколько недель он получил пулевое ранение в икру ноги – самое уязвимое место пилота вертолета, который сидит на бронированном сиденье, но ноги его при этом остаются незащищенными.

Он и раньше был зол на весь белый свет, а тут еще получил пулю в ногу, что окончательно переполнило чашу его терпения. Ничуть не задумываясь о том, что его могут убить, он пошел к командиру и потребовал, чтобы его перевели летать на штурмовых вертолетах и убивать этих подонков, которые пытались прикончить его, Коберна.

Просьбу удовлетворили.

В этот переломный момент своей жизни, улыбающийся жизнерадостный Джей Коберн превратился в настоящего профессионального воина с холодным сердцем и бесчувственным рассудком. Когда кто-нибудь из его подразделения получал ранение, Коберн обычно пожимал плечами и говорил: «Ну что ж, за это ему и платят фронтовое жалованье». Он подозревал, что боевые товарищи считали его немного чокнутым. Но ему было на все это наплевать. Он любил летать на боевых вертолетах. Пристегиваясь в кабине ремнями, он каждый раз думал, что непременно убьет кого-то или убьют его. Расчищая от противника территорию перед подходом наземных войск, Коберн знал, что непременно заденет и мирных жителей: женщин, стариков, детей, но гнал прочь эти мысли и открывал огонь.

Спустя одиннадцать лет, вспоминая войну, он частенько думал: «А какой же я был бесчувственной сволочью».

Швебах и Поше, эти двое самых спокойных членов их штурмовой команды, поняли бы его раскаяние: они сами бывали во Вьетнаме и знали, что там творилось.

Другие – Скалли, Булвэр, Джексон и Дэвис – не поняли бы. «А если эта затея со штурмом и вызволением из тюрьмы обернется кровавым и мерзким делом, как они воспримут его?» – снова подумал Коберн.

Дверь в зал открылась, вошел Саймонс.

Все молча смотрели на Саймонса, пока он подходил к председательскому столу. «Ну и силен, сукин сын. Все равно, что матерый волчище», – подумалось Коберну.

Вслед за Саймонсом вошли Т. Дж. Маркес с Мервом Стаффером и скромно уселись в сторонке около двери.

Саймонс швырнул черный пластмассовый чемоданчик-дипломат в угол, плюхнулся на стул и закурил короткую сигару.

Одет он был в будничную простую одежду – хлопчатобумажные брюки и рубашку без галстука, а волосы отросли совсем не подобающие полковнику. «Он больше похож на фермера, а вовсе не на воина», – пришло на ум Коберну.

– Я полковник Саймонс, – коротко представился тот.

Коберн ожидал, что услышит от него: «Я ваш начальник, слушайте меня и делайте, что я приказываю. Вот мой план.» – а вместо этого он стал задавать вопросы.

Он хотел знать все-все о Тегеране: какая там погода, уличное движение, какие стоят здания, численность полицейских и чем они вооружены.

Интересовался он каждой мелочью. Они рассказали, что все полицейские вооружены огнестрельным оружием, кроме дорожной полиции. А как их различить? По белым панамам. Они рассказали, что по улицам бегают голубые и оранжевые такси-микроавтобусы. А в чем разница? Голубые микроавтобусы – это маршрутные такси, и плата за проезд у них твердая Оранжевые же ездят куда угодно, но это теоретически. На практике же, когда вы в них входите, там уже кто-то сидит, таксист спрашивает, куда нужно ехать. Если вы едете в попутном направлении, то севший раньше платит за свой проезд, а вы доплачиваете за свой. Порядок расчетов вызывает бесконечные споры с таксистами.

Саймонс спросил также, где точно находится тюрьма. Мерв Стаффер пошел искать карту Тегерана. Как выглядит здание тюрьмы? Джо Поше и Рон Дэвис не раз проезжали мимо. Поше нарисовал тюрьму на грифельной доске.

Коберн сидел позади всех и наблюдал за действиями Саймонса. «Выуживая по крохам сведения у тех, кто знает предмет, Саймонс делает только половину того, что замыслил», – подумал Коберн. Сам он несколько лет проработал в ЭДС кадровиком по найму и высоко оценил способ, который применял Саймонс при расспросах очевидцев. Он не только расспрашивал, но при этом составлял мнение о каждом, наблюдал за его реакцией, проверял сообразительность и каков у него здравый смысл. Подобно опытному вербовщику, он задавал немало общих вопросов, нередко спрашивая: «Почему так?» – отчего те, кого он спрашивал, должны были раскрывать свою натуру, проявляя сообразительность, пустое хвастовство, никчемность или озабоченность. «Интересно, – подумал Коберн, – а отсеет ли он кого-нибудь?» Во время беседы Саймонс неожиданно спросил:

– Кто готов умереть в борьбе за это дело?

Никто не промолвил ни слова.

– Хорошо, – подтвердил Саймонс – Я не взял бы с собой такого, кто думает погибнуть.

Прошло несколько часов, а беседа все продолжалась. Вскоре после полудня Саймонс устроил перерыв. После перерыва стало ясно, что имеющиеся сведения о тюрьме совершенно недостаточны, чтобы составить план освобождения узников. Коберну поручили за ночь кое-что уточнить и выяснить – для этого он должен звонить в Тегеран.

– А можете ли вы задать вопросы в такой форме, чтобы те, кого будут спрашивать, не догадались, зачем нужны эти сведения? – поинтересовался Саймонс.

– Я буду предельно осторожен, – ответил Коберн.

Саймонс обратился к Мерву Стафферу:

– Нам понадобится в Далласе место для тайных встреч. Где-нибудь в стороне, чтобы не заподозрили связи с ЭДС.

– Может, эта гостиница подойдет?

– Нет, в ней слишком тонкие стенки.

Стаффер на минутку задумался.

– У Росса есть маленький домик у озера на виноградниках, в стороне от дороги в аэропорт. При такой погоде там нет купающихся или рыболовов – это уж наверняка.

Саймонс с сомнением посмотрел на него.

– А почему бы мне вас не отвезти туда поутру, и вы все там на месте осмотрите, – продолжал Стаффер.

– Ладно, – поднялся с места Саймонс. – На данном этапе мы сделали все, что могли.

Они начали потихоньку расходиться. На выходе Саймонс попросил Дэвиса остаться, чтобы кратко побеседовать с ним наедине.

– Ты не такой уж крутой, Дэвис, черт побери, – начал разговор Саймонс.

Рон Дэвис уставился на него, удивленный.

– Что тебя заставляет воображать себя крутым парнем? – спросил Саймонс.

Дэвис смутился. Весь день и вечер Саймонс казался вежливым, рассудительным, говорящим спокойно, без эмоций. А теперь он преобразился, и казалось, будто он хочет сцепиться и начать схватку. Что же случилось?

Дэвис про себя сразу же подумал о способности Саймонса быстро, по-военному, оценивать поступки и ситуацию, и о своей драке с теми тремя грабителями, которых он отлупил в Тегеране, а вслух же сказал:

– Я вовсе не воображаю себя крутым парнем.

Саймонс же как будто не слушал его оправданий и продолжал гнуть свое:

– Против пистолета какого хрена нужны твои приемчики карате?

– Я понимаю, что…

– Нашей команде только не хватает черномазого ублюдка, который сам нарывается на драку.

Дэвис начал понимать, о чем идет речь. «Спокойнее», – приказал он себе.

– Я вызвался стать добровольцем вовсе не из желания почесать кулаки. Полковник, я…

– А зачем же тогда ты вступаешь в наши ряды?

– Потому что я знаю Пола и Билла и их жен и детей и хочу помочь им.

Саймонс согласно кивнул:

– Завтра снова поговорим.

«Означают ли эти его слова, что я прошел собеседование?» – подумал Дэвис.

На следующий день, 3 января 1979 года, в полдень, все собрались на загородной даче Перо на берегу озера у виноградников.

Соседние дома оказались пустыми, как и предполагал Мерв Стаффер. За дачей Перо нельзя незаметно следить, так как с трех сторон она окружена запущенным небольшим леском, а к озеру спускаются пологие лужайки. Домик небольшой, сделан из сборных деревянных щитов – сарай, где хранятся катера Перо, и то больше него.

Дверь оказалась запертой на замок, а ключ прихватить никто не догадался. Швебах сломал оконный запор, и все пролезли через окна. В доме были гостиная, две спальни, кухня и совмещенный туалет. Внутри домик незатейливо и аккуратно расписан голубой и белой краской и обставлен дешевой мебелью.

Спасатели расселись внутри гостиной, разложив карты, грифельные доски, условные обозначения и сигареты. Докладывал Коберн. Этой ночью он говорил по телефону с Маджидом и двумя-тремя другими людьми в Тегеране. Нелегко было выудить подробную информацию о тюрьме, прикидываясь невинным любопытствующим, но, как ему кажется, он неплохо сыграл свою роль.

Ему удалось выяснить, что тюрьма входила в ведение Министерства юстиции, которое занимает со своими подведомственными учреждениями весь городской квартал. Вход в тюрьму находится сзади квартала. За входом сразу же лежит тюремный двор, отгороженный от улицы железным забором высотой четыре метра. Как раз на этот двор и выводят на прогулку заключенных. Совершенно очевидно, что это также самое уязвимое место тюрьмы.

Саймонс с его докладом и выводами согласился.

Следовательно, им нужно дождаться, когда заключенных выведут на прогулку, перемахнуть через забор во двор, схватить Пола и Билла, помочь им перелезть через забор на улицу и улизнуть из Ирана.

Они принялись за детальную разработку плана побега.

Каким образом можно преодолеть ограду? Использовать веревочные лестницы или же подниматься на плечах друг друга?

Наконец, они решили подъехать к забору на закрытом микроавтобусе и воспользоваться его крышей, как ступенькой, чтобы подняться на ограду. Передвижение в микроавтобусе, а не в автомашине дает еще одно преимущество: никто не сможет заглянуть внутрь, пока они едут к тюрьме и, что еще важнее, когда будут удирать от тюремных стен.

Машину поведет Джо Поше, так как он лучше всех знает улицы Тегерана.

А что делать с охранниками? Убивать никого не хотелось. Они не ссорились с иранцами на городских улицах, не приходилось им сталкиваться и с охранниками – и не вина этих людей, что Пола и Билла безвинно бросили в тюрьму. К тому же, если кого-то из охранников убьют, то последующие за этим шум и крики будут гораздо громче и требовательнее, что сильно затруднит побег из Ирана.

Но, с другой стороны, тюремная стража не замедлит открыть по ним огонь.

Лучшей обороной, сказал Саймонс, будет сочетание внезапности, напора и быстроты.

Нужно пользоваться преимуществом внезапности. Тюремные стражники за несколько секунд не разберутся и не поймут, что происходит.

После этого нападающие спасатели должны что-то сделать, чтобы заставить охранников искать укрытие. Лучше всего начать стрельбу. А для этого, как ничто, подойдет охотничий дробовик – при выстреле из дула у него вылетает сноп пламени, и он производит громовой звук, особенно оглушительный на городских улочках. Внезапный грохот вынудит охранников прятаться, а не нападать на спасателей. Они, таким образом, выигрывают еще несколько секунд.

Добавить еще быстроту, и немногих секунд должно хватить.

Их будет не хватать потом.

По мере того, как план принимал конкретные формы и обрастал деталями, сгущался табачный дым в комнате. Саймонс, не выпуская изо рта короткую сигару, выслушивал доклады, задавал вопросы и направлял дискуссию в нужное русло. «Это уж слишком демократичная армия», – подумал Коберн. Увлекаясь разработкой плана, его товарищи все больше забывали своих жен и детей, своих кредиторов, газонокосилки и передвижные дома на колесах. Но они забывали также жестокость и опасность самой идеи силой вырвать из тюрьмы ее узников. Дэвис перестал паясничать; Скалли больше не казался мальчишкой, а стал холодным и рассудительным; Поше, как всегда, хотел всех заговорить до смерти; а Булвэр по-прежнему проявлял ко всему скептицизм.

Полдень незаметно перешел в вечер. Они решили, что фургон лучше подогнать прямо к железному забору тюрьмы. Такая парковка не привлечет внимания в беспокойном Тегеране, подсказали они. Саймонс будет сидеть впереди, рядом с Поше, а под полой пальто спрячет дробовик. Потом он выскочит из микроавтобуса и займет позицию впереди. Из задней двери выскочит Ральф Булвэр тоже с дробовиком под полой.

До этого момента ничего необычного случиться вроде бы не должно.

Под прикрытием Саймонса и Булвэра, готовых в любую секунду открыть огонь, Рон Дэвис выйдет из машины, заберется на ее крышу, перелезет через ограду и спрыгнет во двор. Дэвиса выбрали для этого потому, что спрыгнуть с четырехметровой ограды не так-то просто, а он самый молодой и ловкий из них.

Вслед за Дэвисом ограду преодолеет и Коберн. Он, конечно, не в лучшей спортивной форме, но Пол и Билл знают его в лицо лучше других спасателей, поэтому они сразу же, как только увидят его, поймут, что их пришли выручать.

После этого Булвэр перебросит во двор веревочную лестницу.

Если они поспешат, до этого момента внезапность будет на их стороне, но затем охрана опомнится и начнет действовать. Тогда Саймонс и Булвэр выпалят из дробовиков в воздух. Тюремные стражники наложат с перепугу в штаны, иранские заключенные побегут незнамо куда, и в такой ужасной неразберихе спасатели выиграют еще несколько драгоценных секунд.

А что, если кто-то помешает со стороны, задал вопрос Саймонс, например, на улице окажутся полицейские или солдаты, а может, революционные бунтовщики или просто прохожие?

Поэтому они решили выделить двух дозорных – по одному с каждого конца улицы. Они вооружатся пистолетами и подъедут в автомашине за несколько секунд до появления микроавтобуса. Их задача заключается в том, чтобы не пропускать на улицу никого, кто бы мог помешать штурмовой команде. Выполнять эти функции поручили Джиму Швебаху и Пэту Скалли. Коберн знал, что Швебах, в случае необходимости, не замедлит стрелять по людям. Скалли же, хотя никогда в жизни не стрелял в кого-нибудь, проявил во время собеседования такое удивительное хладнокровие, что, как счел Коберн, будет так же безжалостен, как и Швебах.

Их машину поведет Гленн Джексон. Ему, как баптисту, не потребуется стрелять в живых людей.

Когда на тюремном дворе поднимется паника, Рон Дэвис обеспечит прикрытие, занявшись ближайшими стражниками, пока Коберн не вытащит из толпы арестантов Пола и Билла и не поможет им взобраться по лестнице. Они вскарабкаются на ограду и спрыгнут с нее на крышу автобуса, с крыши на землю и юркнут внутрь машины. Коберн последует за ними, потом – Дэвис.

– Ага. Я рискую больше всех, – произнес Дэвис, – Черт возьми, я первым спрыгну, а последним удеру – и все это время буду живой мишенью.

– Не бзди, парень, – обрезал его Булвэр. – Перейдем к следующему вопросу.

Дальше события развиваются следующим образом.

Саймонс вскакивает в микроавтобус через переднюю дверь, а Булвэр через заднюю, и Поше гонит машину на предельной скорости.

Джексон на своей машине подбирает дозорных Швебаха и Скалли и следует за микроавтобусом.

При отступлении Булвэр сможет вести огонь через окошко в задней двери, а Саймонс будет держать под прицелом дорогу впереди. Любую серьезную угрозу преследования блокируют Скалли и Швебах на своем автомобиле.

В условленном месте они бросают микроавтобус и пересаживаются в несколько заранее подогнанных автомашин, а затем мчатся на авиабазу, расположенную в Дошен Топпехе, на окраине города. Из Ирана все улетят на самолете американских ВВС – Перо каким-то образом уладит этот вопрос с командованием.

Уже поздно вечером они набросали схематичный план штурма тюрьмы и спасения узников.

Перед уходом Саймонс наказал никому не говорить о предстоящей операции – ни женам, ни даже друг другу при беседах вне стен домика. Каждый должен придумать себе легенду, чтобы объяснить дома свой отъезд из США, который произойдет примерно через неделю. А также, напоследок сказал Саймонс, глядя на пепельницы и на их выпирающие животы и бесформенные талии, каждый должен продумать себе комплекс физических упражнений, чтобы быть в надлежащей форме.

Так план освобождения силой арестованных американцев перестал быть сумасбродной идеей одного Росса Перо – он обрел реальные черты.

Единственный, кто предпринял серьезные попытки навесить своей жене лапшу на уши, оказался Джей Коберн.

Вернувшись в гостиницу «Хилтон», он позвонил ей оттуда:

– Эй, голубушка, не спишь?

– Эй, Джей. Откуда звонишь?

– Я в Париже.

Джо Поше тоже позвонил своей супруге из «Хилтона».

– Где ты находишься? – спросила она.

– Я в Далласе.

– А чего тебе там нужно?

– Конечно же, работаю в ЭДС.

– Джо! Не ври. Мне тут звонили из ЭДС в Далласе и спрашивали, где тебя найти.

Поше догадался, что кто-то из непосвященных в тайну спасательной операции хотел разыскать его для какой-то надобности.

«Я работаю не с этими ребятами, а непосредственно с Россом. Об этом им забыли сказать. Так ей и объясню», – быстро сообразил он.

– А над чем ты там трудишься?

– Да это связано кое с чем, что пойдет на пользу Полу и Биллу.

– О-о…

Когда Булвэр вернулся в дом приятелей, где остановилась его семья, дочери Стейси Элейн и Кисия Николь уже спали. Жена только спросила:

– Как прошел денек?

«Весь день я намечал, как взять штурмом тюрьму» – подумал про себя Булвэр, а вслух сказал:

– Нормально.

Она как-то странно взглянула на него.

– Ну ладно, а что же ты делал?

– Да ничего особенного.

– Но ведь ты был очень занят, и не похоже, чтобы делал что-нибудь особенное. Я ведь звонила два-три раза, а мне ответили, что тебя нигде нет.

– А я там был поблизости. Эй, мне что-то пивка захотелось.

Мэри Булвэр была доброй, отзывчивой женщиной и не терпела вранья. Но она еще отличалась и умом. Она знала, однако, что у Ральфа свои твердые убеждения насчет роли мужа и жены в семье. Может, его убеждения и устарели, но в их семье они действовали. Если в его деловой жизни есть что-то такое, о чем он не хочет говорить ей, что ж, она не станет ругаться из-за этого.

– Иди на кухню, вон банка пива.

А Джим Швебах даже не попытался обмануть свою жену Рэчел. Когда Пэт Скалли только первый раз позвонил, жена спросила:

– Кто звонил?

– Пэт Скалли из Далласа. Они хотят, чтобы я приехал, поработал над проектом в Европе.

Рэчел хорошо изучила своего супруга за двадцать лет совместной жизни – они начали встречаться, когда ему шестнадцать, а ей восемнадцать, – и научилась читать его мысли. Поэтому она прямо сказала:

– Я знаю, они собираются вернуться назад и выручать этих парней из тюрьмы.

Швебах слабо запротестовал:

– Рэчел, ты не понимаешь. Я этим не занимаюсь, я этим сыт по горло.

– Так вот чем ты собираешься заняться…

Пэт Скалли не мог убедительно врать даже своим служащим, а уж жене даже и не пытался. Он сразу же выложил своей Мэри все, что знал.

Росс Перо тоже рассказал Марго все-все.

И даже Саймонс, у которого не так давно умерла жена и некому было тормошить и расспрашивать, не удержался и нарушил тайну, рассказав секрет брату Стэнли, живущему в Нью-Джерси…

В равной мере нельзя было сохранить в тайне план штурма тюрьмы и от старших ответственных сотрудников ЭДС. Первым узнал обо всем Кин Тэйлор, высокий, раздражительный, всегда хорошо одетый бывший морской пехотинец, которого Перо перехватил во Франкфурте и завернул обратно в Тегеран. Начиная с того первого новогоднего дня, когда Перо позвонил и сказал: «Я направляю вас назад для весьма важного дела», – Тэйлор с уверенностью полагал, что разрабатывается тайная операция, а ему уже не потребовалось много времени вычислить, кто в ней принимает участие.

Как-то, разговаривая по телефону из Тегерана с ЭДС в Далласе, он попросил позвать Ральфа Булвэра.

– Булвэра здесь нет, – ответили ему.

– А когда он приедет?

– Мы не знаем.

Тэйлор, который не терпел оставаться в дураках, повысил в раздражении голос:

– Ну а куда он ушел?

– Мы не знаем.

– Что вы там имеете в виду под «мы не знаем»?

– Он в отгулах.

Тэйлор знал Булвэра не один год. Это он рекомендовал его на первую руководящую должность менеджера. Вместе они захаживали в кабаки и выпивали.

Сколько раз Тэйлор, протрезвев немного вместе с Ральфом в глухую полночь, обнаруживал, что они сидят в каком-то баре, где кроме него, одни только негры. В таких случаях они плелись, шатаясь, к дому того, кто ближе жил, а несчастная жена впускала их обоих и сразу же звонила другой: «Ну, слава Богу, они завалились, спят у меня».

Да, Тэйлор хорошо изучил Булвэра, и ему никак не верилось, что Ральф может гулять в отгулах, пока Пол и Билл сидят в тюрьме.

На следующий день он попросил к телефону Пэта Скалли, и ему дали тот же ответ.

Булвэр и Скалли в отгулах, в то время, как Пол и Билл в тюрьме?

Чушь собачья.

На другой день, он позвонил Коберну.

Ответ тот же.

Уже можно здраво рассуждать: Коберн был вместе с Перо, когда тот звонил Тэйлору в Тегеран. Конечно же, Коберну, заведующему отделом найма и подготовки кадров, руководившему эвакуацией, следует поручить разработать тайную операцию.

Тэйлор и Рич Гэллэгер, другой сотрудник ЭДС, оставшийся в Тегеране, засели составлять список.

Итак, Булвэр, Скалли, Коберн, Рон Дэвис, Джим Швебах и Джо Поше – все находятся в «отгулах».

Всех членов группы объединяло нечто общее.

Прежде всего, когда Пол Чиаппароне впервые прибыл в Тегеран, он нашел, что работы филиала ЭДС велись неподобающим образом: слишком бестолково, беспланово и медленно, по-персидски. Подрядные работы по контракту с министерством выполнялись рывками, неаккуратно и с задержками сроков. Пол пригласил в Иран нескольких пробивных, здравомыслящих сотрудников ЭДС, умеющих расшивать узкие места, и вместе они придали работе нужные организационные рамки. Тэйлор сам был одним из таких пробивных парней из команды Пола. Таким же был и Билл Гэйлорд. И Коберн, и Скалли, и Булвэр, и все другие ребята, находящиеся сейчас в «отгулах».

Второе, что у них было общее, – все они являются, как они сами придумали, членами Тегеранской общины католической воскресной школы по обучению игре в покер. Все они, как Пол, и Билл, и сам Тэйлор, – католики, за исключением Джо Поше (а также Гленна Джексона, единственного из членов спасательной штурмовой команды, которого Тэйлор не догадался включить в список). По воскресеньям они регулярно собирались в католической миссии в Тегеране. После мессы все шли домой к кому-то из членов общины, и, пока жены стряпали, а дети играли, мужчины уединялись и перекидывались в картишки.

Ничто так не раскрывает истинно мужской характер, как игра в покер, считал Тэйлор.

Как Тэйлор и Гэллэгер теперь догадались, если Перо попросил Коберна сколотить группу из людей, которым можно вполне доверять на все сто процентов, то уж, будьте уверены, он включит в нее своих партнеров из школы по обучению игре в покер.

– Какие там отгулы – это они пудрят мне мозги, – сказал Тэйлор Гэллэгеру. – Они сформировали штурмовую группу, чтобы силой освобождать Пола и Билла.

Утром 4 января члены штурмовой спасательной команды вновь собрались в домике на озере и продолжили подробную разработку плана. Саймонс без конца и терпеливо уточнял детали. Казалось, он настроился предусмотреть любую возможную мелочь, которую можно только выдумать. Во многом ему помогал Джо Поше, чьи бесконечные вопросы, надоевшие уже всем, даже Коберну, на самом деле имели глубокий смысл и легли в основу многочисленных поправок, детализировавших и значительно улучшивших первоначально набросанный сценарий проведения спасательной операции.

Во-первых, Саймонса не удовлетворяли меры, намеченные для прикрытия штурмовой группы с флангов. Предложение Швебаха и Скалли, краткое, но кровавое – просто-напросто стрелять в любого, кто попытается помешать, казалось ему непродуманным. Лучше бы произвести какую-то диверсию, чтобы отвлечь внимание полицейских или военных, если они окажутся поблизости. Тогда Швебах предложил поджечь какую-нибудь автомашину из стоящих в начале улицы около тюрьмы. Саймонсу и этого показалось маловато – он был не прочь взорвать целый дом. Так или иначе, но Швебаху дали задание сделать бомбу с часовым механизмом.

Они предусмотрели кое-какие меры предосторожности, которые сберегут секунду-другую, прежде чем их обнаружат. Для этого Саймонс выйдет из микроавтобуса на некотором расстоянии от тюрьмы и подойдет к условленному месту у ограды. Если там будет все спокойно, он подаст знак рукой, чтобы машина подкатывала к стене.

Другим слабым местом в плане оказался способ, с помощью которого они намеревались выскочить из микроавтобуса и взобраться на его крышу. На это уйдет немало драгоценных секунд. А в силах ли Пол и Билл, проведя в тюрьме не одну неделю, вскарабкаться по веревочной лестнице и спрыгнуть с забора на крышу автомашины?

Они обсуждали самые разные способы: использовать вторую лестницу, постелить матрацы на земле, установить поручни на крыше, и, в конце концов, нашли простое решение: проделать в крыше микроавтобуса люк и выходить и входить через него. Они решили также применить еще одно небольшое усовершенствование: постелить на полу машины матрацы, чтобы смягчить прыжки с крыши через люк.

Хотя после освобождения Пола и Билла надо отъезжать от тюрьмы как можно скорее, у них будет время, чтобы изменить свою внешность. В Тегеране все они будут ходить в джинсах и обычных куртках, отрастят к тому времени бороды и усы, чтобы не вызывать подозрений. Но в микроавтобусе, перед тем, как разбежаться по отдельным машинам, все должны побриться и переодеться в костюмы.

Ральф Булвэр, как всегда, со своим независимым мнением, не хотел заранее надевать джинсы и куртку. В строгом деловом костюме бизнесмена и белой рубашке с галстуком он себя чувствовал удобнее и более уверенно, особенно в Тегеране, где добротная западная одежда являлась признаком того, что ее владелец принадлежит к господствующему слою общества. Саймонс спокойно согласился с ним: самое главное, сказал он, чтобы во время операции все чувствовали себя удобно и уверенно.

На военно-воздушной базе в Дошен Топпехе, откуда они наметили улететь на военном реактивном самолете, находились американские и иранские самолеты и служили военнослужащие обеих стран. Американцы-то, конечно, будут ждать их. А вот иранцы – не устроят ли их часовые при въезде на базу «теплую встречу»? Поэтому надо предусмотреть, чтобы все спасатели имели при себе поддельные опознавательные карточки американских военнослужащих. Жены некоторых сотрудников ЭДС работали в военной миссии США в Тегеране и сохранили их. Мерв Стаффер взял одну такую карточку в качестве образца для изготовления фальшивых.

Во всех этих хлопотах Саймонс, как заметил Коберн, находился в удрученном состоянии. Не выпуская изо рта сигару и прикуривая одну от другой (Булвэр как-то сказал ему: «Вас не застрелят, об этом не думайте, вы умрете от рака легких.»), он мало что делал сам, а только задавал и задавал вопросы. Предложения тут же обсуждались за круглым столом, все активно участвовали в обсуждении, а решения принимались с общего согласия. И все же Коберн находил, что он все больше и больше начинал уважать Саймонса за его обширные познания, острый ум, неустанное усердие и живое воображение. Саймонс обладал и подлинным чувством юмора.

Коберн мог наблюдать, как и другие тоже начинали все больше уважать Саймонса. Если кто-то задавал дурацкий вопрос, Саймонс отвечал резко. В результате спасателям, прежде чем спрашивать, приходилось думать: а какова будет реакция Саймонса на тот или иной вопрос. Таким образом он заставлял их шевелить мозгами, прежде чем что-либо сказать.

Как-то на второй день пребывания в домике у озера им довелось почувствовать всю силу его негодования. И неудивительно, что разозлил его не кто иной, как Рон Дэвис.

Все они были шутниками, но Дэвис перещеголял всех. Коберн поощрял шутки и насмешки: смех помогал ослабить напряженность при проведении операций, подобных готовящейся. Но Дэвис хватил через край.

Саймонс положил пачку сигар на пол около стула, на котором сидел, а пять других пачек оставил на кухне. Дэвис, который проникался к Саймонсу все большей любовью и не делал из этого секрета, сказал ему от всей души:

– Полковник, вы слишком много курите, это вредно для здоровья.

В ответ Саймонс только зыркнул на него своим знаменитым взглядом, но Дэвис как-то не заметил предупреждения.

Спустя несколько минут он зачем-то заглянул на кухню и, обнаружив пять пачек сигар, спрятал их в посудомоечной машине.

Саймонс, прикончив первую пачку, пошел за второй, но нигде не нашел свои сигары. А без курева ему не работалось. Он уже собирался отъехать в машине в ближайшую лавку за сигарами, как Дэвис открыл посудомойку и торжественно произнес:

– А я ваши сигары храню здесь.

– Ну и храни их там, черт бы тебя побрал, – прорычал Саймонс и уехал.

Вернувшись с новыми пятью пачками, он рявкнул на Дэвиса:

– Вот мои сигары. И не прикасайся к ним своими чертовыми руками.

Дэвис чувствовал себя нашкодившим ребенком, которого поставили в угол. В первый и последний раз он подшутил над полковником Саймонсом.

Дискуссии шли и шли, а Джим Швебах сидел на полу и пытался изобрести бомбу.

Пронести тайком через иранскую таможню бомбу или даже отдельные ее части было бы слишком опасно. «На такой риск мы пойти не можем», – сказал Саймонс. Поэтому Швебах должен был сконструировать ее из деталей, которые легко найти в Тегеране и собрать на месте.

От мысли взорвать здание пришлось отказаться: затея слишком претенциозная и может погубить невинных людей. Для отвлечения внимания решили поджечь автомобиль. Швебах знал, как приготовить напалм мгновенного действия из смеси бензина, мыльных хлопьев и небольшого количества солярки. Оставалось решить, как сделать часовой механизм и запал. Дома, в Штатах, он взял бы счетчик времени из электрочасов и соединил бы его с моторчиком из игрушечной ракеты, но в Тегеране его выбор будет ограничен более простыми механизмами.

Швебаху нравилось решать головоломки. Он любил возиться с разными хитроумными механизмами, а больше всего с приземистым монстром – автомашиной «олдсмобил-катласс» 1973 года выпуска, которая летала по дорогам со скоростью пушечного ядра.

Сначала он экспериментировал с устарелым заводным механизмом, который применялся для установки боя часов. Он добавил фосфора в отметку на циферблате и наклеил на часовую стрелку кусочек наждачной бумаги для воспламенения фитиля. Фитиль, в свою очередь, должен поджечь механический запал.

Система получалась ненадежная и вызывала град насмешек среди членов команды, они отпускали шуточки и гоготали, когда фитиль не воспламенялся.

В конце концов, Швебах вернулся к проверенному старинному способу отсчета времени – к обычной свече.

При пробах он наблюдал, сколько времени потребуется, чтобы свеча сгорела на два с половиной сантиметра, а потом обрезал другую свечу до размеров, чтобы она сгорела за пятнадцать минут.

Потом он соскреб с головок старых спичек фосфорную смесь и истолок ее в порошок. Этот порошок он плотно завернул в кусок бытовой алюминиевой фольги. После этого приладил фольгу к основанию свечи. При сгорании до основания свеча раскаляла алюминиевую фольгу и истолченные головки спичек взрывались. Комок из фольги сделан внизу потоньше, пламя вырывалось вниз. Свеча вместе с примитивным, но зато надежным запалом своим основанием устанавливалась в горлышко пластмассового кувшина, похожего на пузатую бутылку и наполненного желеобразным горючим веществом.

– Очень просто – зажигаете свечу и бегом от нее, – объяснял Швебах, закончив работу, своим коллегам. – А через пятнадцать минут перед вами полыхает великолепный пожарчик.

И все полицейские, солдаты, бунтовщики, прохожие, плюс к тому же, что вполне возможно, некоторые из тюремных охранников, конечно же, обратят внимание на полыхающий автомобиль в трехстах метрах, в конце улицы. А в это время Рон Дэвис и Джей Коберн преодолеют ограду и окажутся на тюремном дворе.

В этот день они съехали из гостиницы «Хилтон». Коберн ночевал в домике у озера, а остальные облюбовали аэропорт «Марина» неподалеку от озера на виноградниках. Но Ральф Булвэр настоял, чтобы ночевать у себя дома, с семьей.

Следующие четыре дня они тренировались, закупали нужное оборудование, упражнялись в стрельбе, учились штурмовать тюрьму и уточняли свой план.

Дробовики можно приобрести и в Тегеране, но шах разрешил продавать патроны только с мелкой дробью, годной для охоты на дичь. Однако Саймонс – великий дока по отливке дроби и набивке патронов, поэтому они решили провезти боеприпасы в Иран контрабандным путем.

Затруднения с переливкой крупной дроби в малокалиберные пули скажутся в том, что таким образом получится лишь немного пуль: такие заряды имеют большую убойную силу, но малое рассеивание. Они решили применять дробь номер два, которая при выстреле широко рассеивается и обладает достаточной силой, чтобы с одного выстрела свалить с ног несколько человек или вдребезги разбить ветровое стекло преследующего автомобиля.

На тот случай, если дела обернутся совсем скверно, каждый спасатель из команды будет вооружен пистолетом «вальтер» в кобуре.

Мерв Стаффер попросил начальника службы безопасности ЭДС Боба Снайдера, который умел держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов, закупить пистолеты в магазине спортивных товаров Рея в Далласе. Придумать, как тайно провезти в Иран оружие, поручили Швебаху.

Стаффер узнал также, в каких американских аэропортах отсутствуют рентгеновские установки для просвечивания багажа, – одним из таких оказался аэропорт имени Кеннеди под Нью-Йорком.

Швебах приобрел два больших дорожных баула, более высоких, чем обычные чемоданы, с крепкими стенками и укрепленными углами. Вместе с Коберном, Дэвисом и Джексоном он отправился в столярную мастерскую, устроенную в доме Перо в Далласе, и прикинул, как сделать в них двойное дно.

Швебах был в восторге, увидев, что оружие можно пронести через иранскую таможню в баулах с двойным дном. «Я знаю, как работают тамошние таможенники. Можете быть уверенными – вас никто не остановит», – утверждал он, но другие члены группы не разделяли его оптимизма. В случае задержания и обнаружения оружия вступал в действие запасной вариант. Задержанный должен заявить, что баул не его. Затем он возвращается обратно в отделение выдачи багажа, а там должен стоять точно такой же баул, но, конечно же, без двойного дна и без оружия, а всего лишь с личными пожитками пассажира.

Члены штурмовой группы придумали также, как вести из Тегерана телефонные переговоры с Далласом. Коберн просто был уверен, что иранцы обязательно подслушивают все международные телефонные разговоры. Поэтому группа разработала простейший код.

По этому коду буква А в английском алфавите обозначалась шифром GR, В – GS, С – GТ и так до буквы I, обозначенной GZ. Затем буква J зашифровывалась как НА, К – НВ и так далее до Z, обозначенной НR. Цифры с одного до девяти зашифровывались IА до II, ноль – I).

Кроме того, применялся и распространенный армейский код, где А называется Альфа, В – Браво, С – Чарли и так далее.

Для быстроты разговора кодироваться должны только ключевые слова. Например, предложение «Он наш из ЭДС» (He is with EDS) должно шифроваться следующим образом «Он наш Гольф Виктор, Гольф Юниформ, Гольф Кило» (He is with Golf Victor Golf Uniform Golf Kilo).

Изготовили всего три копии кодов. Одну копию Саймонс оставил Мерву Стафферу, который должен поддерживать связь с группой из Далласа. Две другие он передал Джею Коберну и Пэту Скалли, которые как-то естественно стали его заместителями, хотя официально об этом не объявлялось.

Этот код предохранял от прямого подслушивания, но, поскольку компьютерщики знали больше, чем другие люди, такая упрощенная зашифровка разговора, записанного на ленту, в два счета могла быть расшифрована опытным дешифровальщиком. Чтобы затруднить расшифровку, решено было закодировать некоторые имена и названия. Так, Пола зашифровали кодом АG, Билла – AH, американское посольство – GC, Тегеран – AU).

Перо назвали «председателем», оружие – «магнитофонной лентой», тюрьму – «Центром Дейта», Кувейт – «нефтяным городом», Стамбул – «курортом», а штурм тюрьмы обозначили как план А. Всем наказали вызубрить наизусть закодированные слова и договорились, что, если кого-то будут о них спрашивать, он должен отвечать, что это сокращения, предназначенные для телексов.

Вся операция по штурму тюрьмы получила кодовое название «Пндруит»[1] – сокращение, придуманное Роном Дэвисом по начальным буквам фразы «Поможем нашим двум ребятам удрать из Тегерана». Саймонсу понравилось такое сокращение. «Быстрота не раз помогала нам в операциях, – заметил он, – но впервые она столь точно подходит нашему замыслу».

Они, по меньшей мере, сотни раз отрабатывали на тренировках штурм тюрьмы.

В роще, окружавшей домик у озера, Швебах и Дэвис прикрепили между двух деревьев доску на высоте четырех метров – воображаемую ограду тюремного двора. Мерв Стаффер пригнал микроавтобус, позаимствованный у охраны ЭДС.

Не раз и не два Саймонс подходил к этой «ограде» и подавал рукой сигнал. Поше заводил микроавтобус и подгонял его к «ограде»; Булвэр выпрыгивал из задней двери; Дэвис взбирался на крышу и перелезал через забор, за ним – Коберн; Булвэр тоже забирался на крышу автомашины и перебрасывал веревочную лестницу во «двор»; «Пол» и «Билл» – их роли исполняли Швебах и Скалли, которым не надо было отрабатывать свои обязанности фланговых дозорных, – подбегали к лестнице и перемахивали через «ограду», за ними следовали Коберн и последним был Дэвис. Все залезали в микроавтобус, и Поше на предельной скорости отъезжал от «тюрьмы».

Иногда они менялись ролями, чтобы каждый спасатель узнал обязанности других членов команды. Они готовили из своих же членов замену, с тем чтобы, если кто-то не сможет дальше участвовать в операции в связи с ранением или по каким-либо другим причинам, они знали, кто автоматически займет его место. Швебах и Скалли, играя роли Пола и Билла, иногда притворялись больными, и им помогали карабкаться по лестнице и перелезать через ограду.

Во время тренировок стала наглядно видна важность быть в хорошей спортивной форме. Дэвис сумел преодолеть «со двора» ограду за две с половиной секунды, в два приема подтянувшись на веревочной лестнице, – никто из остальных членов команды не смог даже приблизиться к его результату.

Как-то раз Дэвис действовал уж слишком поспешно и потому неловко упал на замерзшую землю, растянув плечевой сустав. Травма оказалась несерьезной, но у Саймонса в связи с этим возникла идея. Дэвису следовало ехать в Тегеран, держа руку на перевязи, и нести тяжелую сумку якобы для разминки руки. В сумке же будет лежать дробь номер два.

Саймонс засекал на секундомере время, затрачиваемое на штурм тюрьмы с момента остановки микроавтобуса у ограды и до его отъезда со всеми вскочившими в него спасателями. В конце концов, по показаниям секундомера они смогли уложиться в полминуты.

Они отправились также упражняться в стрельбе из «вальтера» на общественное стрельбище Гарленда. Служителю на стрельбище они рассказали, что являются охранниками и телохранителями и собрались в Далласе со всех концов страны, чтобы поупражняться и получше научиться стрелять. Служитель же им ничуть не поверил, особенно когда на стрельбище завернул Т. Дж. Маркес, в своем черном пальто и черной шляпе очень напоминающий главаря мафии из кинофильма, и выгрузил из черного «линкольна» десяток «вальтеров» и набитый патронами чемодан.

Немного потренировавшись, все они начали стрелять вполне прилично, кроме Дэвиса. Тогда Саймонс предложил ему стрелять лежа, поскольку он будет находиться в этом положении на тюремном дворе. Из этой позиции он стал стрелять значительно лучше.

На открытом воздухе было довольно зябко, и они, пытаясь согреться, в перерывах кучно сбивались в маленькой будке – все, кроме Саймонса, который не боялся холода, как будто был вырублен из гранита.

Саймонс стал поддразнивать остальных спасателей, что они мягкотелые мерзляки. Они только и болтают, куда бы пойти поесть и что бы заказать на обед. Когда он сам голоден, то просто открывает банку консервов. Он высмеивал тех, кто сосал воду из бутылочки, как младенец из рожка; когда он хотел пить, то наливал в стакан воду и выпивал его залпом до дна, приговаривая: «Я не лью попусту воду». Однажды он показал им, как надо стрелять: каждая пуля попала точно в яблочко. Как-то Коберну довелось увидеть Саймонса без рубашки: раздетым он казался на двадцать лет моложе.

Стрелял Саймонс, как заправский ковбой, – это было великолепное зрелище. И что примечательно – никто больше не подшучивал над стрелковыми упражнениями. Саймонс доказал, что это дело стоящее.

Однажды вечером в доме у озера он показал им, как надо убивать быстро и бесшумно. Для этого он заранее попросил Мерва Стаффера закупить для каждого герберовские ножи – колющее оружие с коротким, узким, обоюдоострым лезвием.

– Он что-то коротковат, – сказал Дэвис, разглядывая свой нож.

– Это тебе кажется, что он коротковат, пока не опробуешь его в деле, – ответил Саймонс.

На спине Гленна Джексона он показал им место, где находятся почки.

– Один точный удар сюда – и готов мертвец, – пояснил Саймонс.

– И даже не вскрикнет? – поинтересовался Дэвис.

– Удар должен быть сильным, чтобы противник и пикнуть не успел.

Когда Саймонс показывал, как и куда нужно бить ножом, в комнату вошел Мерв Стаффер и остановился в дверях, раскрыв от удивления рот и держа в каждой руке по бумажному мешку от Макдональдса. Увидев его, Саймонс сказал:

– Взгляните на этого малого: его еще никто не ударил, а он уже не может пикнуть.

Мерв засмеялся и принялся раздавать еду.

– Знаете ли вы, что сказала мне официантка, когда заказывал тридцать гамбургеров и тридцать порций жаркого?

– Что?

– А то, что они всегда всем говорят. «Вы будете все здесь кушать или возьмете с собой?»

Саймонсу нравилось работать по заданию частной корпорации.

Самую сильную головную боль в армии всегда доставляло снабжение. Даже при планировании рейда на Сантей, операции, в которой был лично заинтересован сам президент, каждый раз, когда ему требовалось получить пустячный карандаш, требовалось заполнить полдюжины накладных и требований, и заручиться визами, по меньшей мере, дюжины генералов. А потом, когда все нужные бумаги были оформлены, нередко оказывалось, что требуемого предмета нет на складе и нужно ждать четыре месяца, когда он вновь появится, или же, что хуже всего, когда приезжали на склад, тот оказывался закрытым. Двадцать два процента заказанных им толовых шашек не взрывались. Он пытался достать для своих десантников приборы ночного видения, а ему сказали, что армия уже семнадцать лет бьется над разработками таких приборов и к 1970 году получила их всего полдюжины, да и то отвратительного качества. А потом он наткнулся на великолепный прибор ночного видения, изготовленный в Англии, который продавался в «Армалайт корпорейшн» по сорок девять с половиной долларов за штуку, и привез его во Вьетнам.

В ЭДС не заводили бланков, которые необходимо заполнять, и не нужно было испрашивать разрешений, по крайней мере, Саймонсу. Он просто говорил Мерву Стафферу, что требуется, и тот привозил нужное обычно в тот же день. Он запросил и сразу получил десяток «вальтеров» и десять тысяч патронов к ним; набор кобур для ношения оружия на левой и на правой сторонах самых различных фасонов, чтобы спасатель мог сам выбрать себе кобуру по душе; приспособления для отливки дроби 12, 16, 20-го калибров; теплую одежду для членов команды, включая пальто, варежки, рубашки, носки и шерстяные вязаные шапочки. Как-то он попросил сто тысяч долларов наличными – спустя два часа в дом у озера приехал Т. Дж. Маркес и привез в конверте деньги.

Работа на частную компанию отличалась от службы в армии и другими достоинствами. Его подчиненные не были солдатами, которых можно держать в страхе и в повиновении, все они являлись ответственными сотрудниками частной корпорации. С самого начала Саймонс понял, что он не должен руководить ими командным тоном. Ему нужно добиваться доверия с их стороны.

Люди такого склада выполняют приказ, если они согласны с ним. Если же нет, то они начинают обсуждать его. Так вести себя можно на правлении компании, но не на поле боя.

Члены команды были к тому же щепетильны, с точки зрения Саймонса. Когда впервые они заговорили о том, чтобы в целях диверсии поджечь чей-то автомобиль, кое-кто из них стал возражать на том основании, что при этом могут пострадать ни в чем не повинные прохожие. Саймонс подшучивал над их поведением, схожим с поведением бойскаутов, утверждая, что они утратили право носить заслуженные на войне награды, и, называя их Джеками Армстронгами по имени положительного героя популярной радиопередачи, который повсюду разоблачает всяческие преступления и переводит старушек через дорогу.

Они также были склонны забывать, что к порученному делу нужно относиться серьезно, считал Саймонс. Они чересчур много шутят и в своих грубых шуточках нередко заходят слишком далеко, особенно этот молодой Рон Дэвис. Для команды, собирающейся выполнять опасное задание, полезен юмор, но в определенной степени, поэтому Саймонсу приходилось частенько одергивать их и острым и точным замечанием приземлять и возвращать к реальности.

Он предоставлял им полную возможность в любое время выйти из команды. Как-то, подловив Рона Дэвиса одного, он спросил:

– Ты ведь собираешься первым полезть через забор, распорядился ли ты насчет завещания?

– Да-а-а…

– И хорошо сделал, а то бы я не взял тебя. Думаешь, без твоей помощи Пол и Билл не выберутся? Думаешь, если влезут на забор, их подстрелят? Ты сам будешь торчать там, стражники тебя сразу увидят. Придется туго.

– Да-а-а…

– Ну, вот я, дожил до шестидесяти лет и свое, как говорится, отжил. Черт возьми, я в жизни ничего не упустил. Но ты-то молодой, а Марва ведь беременна, не так ли?

– Да-а…

– А ты на самом деле хочешь участвовать в этом деле?

– Да-а-а…

Саймонс продолжал работать со всеми участниками группы. Ему даже не нужно было доказывать, что его рассуждения, как военного специалиста, более здравые и полезные, чем их, – они сами пришли к такому заключению. Его крутые замашки предназначались также и для того, чтобы дать им понять, что отныне такие вопросы, как погреться, поесть-попить или озабоченность относительно невинных прохожих, не должны занимать их время и внимание. Стрелковая подготовка и уроки обращения с ножом тоже имели свой скрытый смысл: Саймонс вовсе не хотел, чтобы в операции пролилась кровь, но преподанный урок, как убивать людей, должен напомнить спасателям, что операция по штурму тюрьмы и освобождению заключенных – смертельно опасная затея.

Самой значительной частью психологической подготовки спасателей Саймонс считал бесконечные тренировки штурма тюрьмы. Он был уверен, что тюрьма, конечно же, не окажется точно такой, какой описал ее Коберн, что в план придется вносить поправки на ходу. Ни один рейд не проходил точно то сценарию – это он знал лучше всех.

Перед рейдом на Сантей тренировки и прикидки длились несколько недель. Для этого на военно-воздушной базе в Эглине во Флориде из досок и брезента была построена точная копия лагеря для военнопленных. Тогда все это приходилось каждый раз перед рассветом разбирать, а собирать только с наступлением темноты, потому что регулярно, дважды в день, над Флоридой пролетал русский разведывательный спутник «Космос-355». Это были великолепные декорации: в натуральную величину было сделано каждое дерево и выкопана каждая траншея. Но после всего этого, после всех изматывающих тренировок, когда рейд уже начался по-настоящему, один из вертолетов приземлился в стороне от лагеря, а в нем как раз и находился Саймонс.

Никогда не забыть ему того момента, когда он обнаружил ошибку. Высадив десантников, вертолет снова поднялся в воздух. В это время из стрелковой ячейки показался испуганный вьетнамский часовой, и Саймонс уложил его выстрелом в грудь. Началась стрельба, ярко вспыхнули осветительные ракеты, тут Саймонс увидел, что стоящие бараки вовсе не похожи на здания лагеря Сантей. «Давай заворачивай этого сраного летуна обратно», – крикнул он радисту и приказал сержанту обозначить фонариками место посадки.

Саймонс понял, где они оказались – в четырехстах метрах от лагеря Сантей, среди бараков, обозначенных на разведывательных картах, как школьные здания, и здесь кругом было полно войск. Бараки оказались казармами, но ошибка пилота вертолета обернулась удачей, так как теперь Саймонс смог развернуть внезапную атаку и уничтожить группировку вражеских войск, которая могла бы сорвать всю операцию.

В ту ночь только он убил восемьдесят солдат противника, выскакивавших из казарм в одном нижнем белье.

Так что опыт показывает, что ни одна операция не проходит точно по плану. Но знать, как действовать по намеченному сценарию, – это лишь половина целей тренировок. Другая их половина – а для людей из ЭДС весьма существенная – научиться действовать вместе, как сплоченная единая команда. Конечно, думал Саймонс, они уже составляют неплохую команду интеллектуалов: дайте им каждому по офису с секретаршей и телефоном – и они компьютеризируют весь мир. Но работать руками и телами – это совсем другое дело. Приступив к тренировкам 3 января, они тогда еще не представляли собой сыгранную единую команду. Спустя пять дней они уже были отлаженной машиной. Все, что можно было сделать в Техасе – сделано. Теперь следовало ознакомиться с настоящей, так сказать, с тюрьмой живьем. Настало время лететь в Тегеран.

Саймонс передал Стафферу, что вновь хочет повидаться и переговорить с Перо.

В дни, когда команда спасателей начала усиленно тренироваться перед штурмом тюрьмы, президент Картер предпринял последнюю попытку предотвратить в Иране кровавую революцию.

Однако из этого ничего не вышло.

Вот как все происходило.

Вечером 4 января посол Уильям Салливан удалился в спальню в своей большой холодной резиденции, расположенной на территории городка посольства США на углу проспекта Рузвельта и проспекта Тахт-э-Джашид в Тегеране. Начальник Салливана, государственный секретарь Сайрус Вэнс, был весь ноябрь и декабрь весьма занят оформлением Кэмп-Дэвидских соглашений, теперь же он вернулся в Вашингтон и вплотную занялся иранским вопросом, и занялся всерьез. Период неопределенности и нерешительности кончился – Вэнс был строгим хозяином. Зашифрованные рекомендации Салливана в центр стали жесткими и настойчивыми. А самое главное – Соединенные Штаты наконец-то выработали стратегическую линию отношению к кризисной ситуации в Иране: предполагалось провести серию переговоров с аятоллой Хомейни.

Эту стратегию разработал сам Салливан. Он твердо полагал, что шах вскоре покинет Иран и в страну с триумфом вернется Хомейни. Посол считал, что его первейшая обязанность состоит в том, чтобы сохранить тесные отношения США с Ираном посредством изменения состава иранского правительства, а когда кризис пройдет и все успокоится, Иран по-прежнему будет оставаться оплотом американского влияния на Среднем Востоке. Для этого следует оказывать поддержку Иранским вооруженным силам, чтобы кризис не затронул и их, и продолжать военные поставки любому новому режиму.

Салливан позвонил Вэнсу по телефону и все это объяснил. Он посоветовал направить в Париж на переговоры с аятоллой американского эмиссара. Хомейни нужно сказать, что США больше всего озабочены сохранением территориальной целостности Ирана и не желают усиления там советского влияния; что американцам очень не нравится разгорающаяся борьба армии с иранскими революционерами; и что, как только аятолла возьмет в свои руки власть, США окажут ему ту же военную помощь, какую осуществляли при режиме шаха.

План был смелый. Конечно, всегда найдутся люди, которые начнут утверждать, будто США предают друга. Но Салливан был уверен, что настало время, когда американцам нужно рвать связи с шахом, от которых одни убытки и неприятности, и делать ставку на будущее.

Вэнс согласился с доводами посла, к глубокому удовлетворению последнего.

С таким оборотом согласился и шах. Он устал, ему все надоело, и он больше не желал удерживать власть путем кровавых репрессий. Шах открыто говорил о своем нежелании оставаться у власти.

Своим эмиссаром на переговорах с аятоллой Вэнс назначил Теодора Элиота, дипломата высокого ранга, экономического советника американского посольства в Тегеране. Он прекрасно говорил на фарси. Салливану понравился выбор Вэнса.

Тэд Элиот предполагал приехать в Париж через два дня, 6 января…

В одной из спален для гостей в резиденции посла США в Тегеране готовился ко сну и генерал авиации Роберт Хьюсер, которого все звали Голландцем. Салливан был вовсе не в восторге от миссии Хьюсера, в отличие от миссии Элиота. Голландец Хьюсер, заместитель главнокомандующего сухопутными войсками США в Европе (им был тогда Хейг), прибыл в Тегеран лишь вчера с целью убедить иранских генералов поддержать новое иранское правительство Бахтиара. Салливан знал Хьюсера и раньше как великолепного солдата, но не дипломата. На фарси генерал не говорил и не знал, что творится в Иране. Но даже если бы он и был великолепным специалистом по Ирану, все равно его миссия обречена на провал. Правительство Бахтиара не смогло добиться поддержки даже со стороны умеренных, а центристский Национальный фронт исключил самого Шахпура Бахтиара из своих рядов лишь за то, что тот принял предложение шаха сформировать правительство. В эти дни армия, которую Хьюсер тщетно пытался подтолкнуть встать на сторону Бахтиара, продолжала на глазах таять, теряя тысячи солдат, которые дезертировали из ее рядов и присоединялись к революционным толпам на улицах. Самое большее, на что мог надеяться Хьюсер, это то, что армия не развалится окончательно за те несколько дней, пока Элиот в Париже не организует мирный приезд аятоллы в Иран.

Если миссия Элиота окажется удачной, то это станет большим успехом и Салливана, успехом, которым мог бы гордиться до конца своей жизни любой дипломат, – его план усилит позиции США и сохранит жизнь множеству людей.

Он уже засыпал, а беспокойная мысль все сверлила его мозг. Идея послать миссию Элиота, на которую он возлагал столь большие надежды, родилась в государственном департаменте, в Вашингтоне, ее увязывают с государственным секретарем Вэнсом. Миссию же Хьюсера предложил направить Збигнев Бжезинский, советник президента по национальной безопасности. О неприязни между Вэнсом и Бжезинским знали все. А Бжезинский после встречи в Гваделупе на высшем уровне отдыхает в данный момент вместе с президентом Картером далеко в Карибском море и удит рыбу. И что он там, в чистых голубых просторах, нашептывает на ухо президенту?

Глухой ночью Салливана разбудил телефонный звонок.

Звонил дежурный из узла связи, оборудованного в глубоком подвале здания посольства в нескольких метрах от резиденции. Из Вашингтона поступила срочная шифровка. Послу следует незамедлительно ознакомиться с ней.

Салливан откинул одеяло, оделся и, предчувствуя неприятности, направился через газон в посольство.

В шифровке говорилось, что миссия Элиота отменяется.

Решение принял сам президент. Предложения Салливана по изменению плана во внимание не принимались. Он получил инструкции заявить шаху, что правительство Соединенных Штатов более не намеревается вести переговоры с аятоллой Хомейни.

У Салливана оборвалось сердце – все его надежды рухнули. Наступал конец американскому влиянию в Иране. Это означало также, что он лично утратил все шансы отличиться и стать послом, который предотвратил в Иране кровопролитную гражданскую войну.

Вэнсу он направил ответную шифровку, в которой, не скрывая своего раздражения, писал, что президент совершает непоправимую ошибку и должен пересмотреть свое решение.

Он вернулся в спальню, лег в постель, но уснуть никак не мог.

Утром пришла другая шифровка, в которой сообщалось, что решение президента твердое и не меняется.

Салливан, не выспавшись как следует, поплелся на холм во дворец шаха, чтобы сообщить ему позицию США.

Шах в это утро находился в возбужденном состояния. Он присел вместе с Салливаном и предложил, как всегда, чашку чаю. Отведав чаю, Салливан сказал, что президент Картер принял решение не направлять миссию Элиота.

Шах огорчился.

– Но почему же отменили миссию? – взволнованно спросил он.

– Не знаю, – ответил Салливан.

– Но как же они думают оказывать влияние на сторонников аятоллы, если даже отказываются разговаривать с ними?

– Я не знаю.

– Ну и что же Вашингтон намерен делать дальше? – спросил шах, заламывая в отчаянии руки.

– Я ничего не знаю, – отвечал Салливан.

– Росс, это чистейший идиотизм, – громко сказал Том Льюс. – Ты уничтожишь компанию и тем самым совершишь самоубийство.

Перо окинул взглядом адвоката. Они сидели в кабинете Росса и говорили при закрытых дверях.

Льюс не первый произнес такие слова. За последнюю неделю, когда новость о проведении спасательной операции распространилась по всему седьмому этажу, уже несколько руководящих сотрудников ЭДС заглядывали к Перо и говорили, что сама эта затея безрассудна и опасна и он должен выбросить ее из головы.

– Бросьте беспокоиться, – отвечал им Перо. – Лучше думайте о деле, которым должны заниматься.

Том Льюс был особенно шумливым. Напуская на себя агрессивный и сердитый вид и применяя манеры, принятые в суде, он всегда яростно защищал свою точку зрения, словно выступая перед присяжными.

– Я могу давать тебе советы по юридическим вопросам, но сейчас пришел, чтобы сказать, что эта затея со штурмом может вызвать еще больше проблем, и гораздо более серьезных, нежели те, с которыми мы столкнулись теперь. Черт возьми, Росс. Мне даже пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы перечислить законы, которые ты намерен преступить!

– Ну постарайся, – поддразнил Перо.

– Во-первых, ты сколачиваешь отряд наемников, что уже запрещено у нас в стране, в Иране, да в любой другой стране, куда отправится этот отряд. В любом месте, куда попадут наемники, они рассматриваются, как уголовные преступники, и у тебя за решеткой окажется целый десяток, а не двое. Во-вторых, и это еще не все. Твои люди окажутся в ситуации гораздо худшей, нежели солдаты, попавшие в плен на войне. Международное право и Женевская конвенция, которые защищают солдат в военной форме, не распространяются на членов штурмовых команд спасателей. Если их схватят в Иране… Росс, да их же просто пристрелят. Если их схватят в любой стране, у которой есть с Ираном соглашение о выдаче преступников, их передадут иранским властям и расстреляют. Вместо двух без вины виноватых сотрудников за решеткой у тебя окажется восьмерка действительно виноватых потенциальных мертвецов. И, в-третьих, когда это случится, родичи погибших накинутся на тебя – и будут совершенно правы, потому что вся эта операция – просто глупость. Вдовы предъявят ЭДС в американских судах непомерные претензии. Они разорят компанию. Подумай о десяти тысячах людей, которые лишатся работы, если такое разразится. Подумай о себе, Росс. Ведь и тебя могут обвинить в уголовном преступлении и упрятать под замок.

– Я весьма благодарен тебе за совет, Том, – спокойно произнес Перо.

Льюс вытаращил глаза:

– Я ведь не все сказал, еще есть доводы.

Перо рассмеялся:

– Конечно. Но если ты будешь всю жизнь только предупреждать о возможных нежелательных последствиях, то вскоре сам себя убедишь, что лучше всего вообще ничего не делать.

По правде говоря, Перо кое-что знал, о чем не ведал Льюс.

Перо был удачлив.

Всю жизнь ему везло.

Двенадцатилетним мальчишкой он уже разработал маршрут, по которому разносил газеты в бедном районе Тексарканы, где проживали в основном одни негры. Подписка на «Тексаркана газетт» стоила тогда 25 центов в неделю, и по воскресеньям, когда он ходил и собирал плату за доставку, у него в кармане звякало по сорок – пятьдесят долларов монетами по четвертаку. И каждое воскресенье где-то на проторенном маршруте его, малыша, подстерегал и пытался отнять деньги какой-нибудь бедняк, минувшим вечером просадивший в кабаке всю свою недельную зарплату. Поэтому-то другие мальчишки не рисковали разносить почту в этом районе. Но Росс никогда не боялся. Он ездил на лошади, попытки ограбить его успеха никогда не имели. Ему всегда везло. Ни разу он не лишился денег.

Ему выпала удача и при поступлении в военно-морскую академию в Аннаполисе. Все абитуриенты должны были представить рекомендацию от сенатора или конгрессмена, а у семьи Перо, конечно же, не оказалось нужных связей. К тому же еще молодой Росс не видел моря – самое дальнее, где ему довелось побывать, это в Далласе, в трехстах километрах от дома. Но зато в Тексаркане жил молодой человек по имени Джош Моррис-младший, который бывал в Аннаполисе и многое порассказал Россу об этом городе, и Росс заочно полюбил военно-морской флот, в глаза не видя до этого даже малюсенького суденышка. Вот поэтому-то он написал сразу нескольким сенаторам письма с просьбой дать ему рекомендации. И он добился своего, как и не раз впоследствии в своей жизни, потому что никогда не смирялся со словами «это невозможно».

Но лишь спустя много-много лет он узнал, как все это произошло. Однажды, в далеком 1949 году, сенатор У. Ли. О'Даниэль приводил в порядок свой архив – подходил к концу срок его пребывания в сенате, и он не собирался выставлять свою кандидатуру на переизбрание. Помощник заметил:

– Мистер сенатор, есть вакансия в морскую академию, а мы так никого и не рекомендовали.

– А кто-нибудь добивается? – спросил сенатор.

– Да. Есть один парнишка из Тексарканы, который уже несколько лет мечтает туда поступить.

– Ну и отдайте ему эту вакансию, – ответил сенатор.

Еще раз повезло ему, когда он создавал ЭДС. Он тогда работал коммивояжером по продаже компьютеров компании ИБМ и однажды понял, что покупатели далеко не все выжимают из ЭВМ, которые он продает. Новым и специализированным процессом стало умелое накопление данных и пользование ими. Банки предназначены для банковского дела, страховые компании – для страхования бизнеса, производственные предприятия – для производства, а компьютерные программисты – для обработки данных. Покупателю не нужен сам компьютер, он хочет получить его результат – быструю и дешевую информацию, которую выдает аппарат. И все же слишком часто покупатель затрачивает немало времени на организацию своей новой службы обработки данных и на изучение управления электронно-вычислительной машиной, а в итоге компьютер доставляет ему одни хлопоты и стоит больших денег, вместо того, чтобы экономить их. Идея Перо заключалась в том, чтобы поставлять клиентам не только компьютеры, а весь комплекс – полностью всю службу обработки данных вместе с компьютерами, программами и персоналом. Покупателю следует лишь сказать без всяких затей, в какой информации он нуждается, – и ЭДС незамедлительно предоставляет ее.

После этого клиент может делать неплохой бизнес в своей сфере деятельности – в банковском деле, страховом, в производстве. Компания ИБМ идею Перо отвергла. Сам замысел был неплох, но клиентура, по ее мнению, оставалась малочисленной. Из каждого доллара, затрачиваемого на обработку данных, восемьдесят центов приходилось на недвижимую аппаратуру – компьютеры – и лишь двадцать центов на программы, которые Перо и намеревался продавать. ИБМ не хотела нагибаться и подбирать рассыпанную на полу мелочь.

Таким образом, Перо отсчитал тысячу долларов из своих накоплений и начал собственное дело. Через десять лет пропорция расходов и доходов изменилась коренным образом: на программное обеспечение стало приходиться уже семьдесят центов из каждого доллара, затрачиваемого на обработку данных, а Перо сделался одним из самых богатых людей в мире, причем богатства этого он добился сам.

Председатель ИБМ Том Уотсон, повстречав как-то Перо в ресторане, сказал:

– Я хотел бы знать только одно, Росс. Предвидели ли вы, что пропорция так сильно изменится?

– Да нет же, – ответил Перо. – В ту пору мне и двадцати центов хватало.

Да, ему чертовски везло, но он поставил свое везение на расширение дела. Отсиживаться в сторонке и не рисковать было не в его характере. Кто не рискует, тот не выигрывает. Всю свою жизнь Перо только тем и занимался, что рисковал.

И вот наступил момент поставить на карту самую большую ставку.

В кабинет вошел Мерв Стаффер.

– Ну, готов ехать? – спросил он.

– Да, поехали.

Перо поднялся из-за стола, и они вышли из кабинета. Спустившись вниз на лифте, они сели в автомашину Стаффера – четырехдверный «линкольн-Версаль» новейшего выпуска. Перо прочел на табличке, укрепленной на приборной доске: «Мерв и Элен Стафферы». Салон автомобиля весь пропах сигарами Саймонса.

– Он тебя ждет, – сказал Стаффер.

– Хорошо.

Служебные помещения нефтяной компании «Петрус», принадлежавшей Перо, находились в соседнем здании на Форест-лейн. Мерв уже привез туда Саймонса, а теперь везет Перо. После встречи он доставит его обратно в здание ЭДС и вернется за Саймонсом. Цель таких рейсов – сохранить все в тайне, чтобы как можно меньше народу видели Саймонса и Перо вместе.

За последние шесть дней, пока Саймонс и команда спасателей занимались своими делами на берегу озера у виноградников, шансы на решение проблемы освобождения Пола и Билла правовыми методами резко сократились. Киссинджер, не сумев договориться с Ардеширом Захеди, больше не в силах чем-то помочь. Адвокат Том Льюс все время названивал всем двадцати четырем конгрессменам и обоим сенаторам от штата Техас и другим лицам в Вашингтоне, кого мог поймать. Но все, что они могли сделать, это позвонить в государственный департамент и спросить, в чем дело, а все их звонки туда замыкались на телефон Генри Пречта.

Начальник финансового отдела ЭДС Том Уолтер до сих пор не смог найти банк, который согласился бы направить в Иран аккредитив на сумму 12 750 000 долларов. Трудность, как объяснил Уолтер Перо, заключалась в следующем: по американскому законодательству частному лицу или фирме могут отказать в оформлении аккредитива, если есть свидетельства, что такой аккредитив подписывается под незаконным нажимом, скажем, из-за шантажа или похищения заложников. Банки усматривали в том, что Пола и Билла посадили в тюрьму, чистой воды вымогательство и знали, что ЭДС вправе оспорить в американском суде законность аккредитива и не отдавать полученные в кредит деньги. В теоретическом плане такой оборот не имел значения, поскольку к тому времени Пол и Билл уже вернутся домой, а американский банк просто-напросто откажется (на вполне законном основании) производить перевод денег по аккредитиву, когда он будет предъявлен к оплате иранским правительством. Но все-таки следовало принимать во внимание задолженность Ирана крупных сумм большинству американских банков, которые справедливо выражали опасения, что в таком случае Иран не замедлит предъявить встречный иск и вычтет 12 750 000 долларов из своих долгов американцам. Поэтому Уолтер пока еще не нашел такого крупного банка, который не вел бы дел с Ираном.

По этим причинам Перо продолжал, к сожалению, делать главную ставку по-прежнему на операцию «Пндруит».

Перо вышел на стоянке из машины Стаффера и вошел в здание нефтяной компании. Саймонс сидел в его небольшом кабинете. В ожидании он грыз арахисовые орешки, слушая транзисторный радиоприемник. Перо сразу же догадался, что орешки – это его ленч, а радио предназначено для глушения подслушивающих устройств, если таковые вдруг окажутся вмонтированными в этой комнате.

Они тепло поздоровались, пожав друг другу руки. Перо заметил, что Саймонс отращивает бороду.

– Ну, как дела? – спросил он.

– Все идет нормально, – ответил Саймонс. – Ребята начинают складываться в команду.

– Теперь вы знаете, – сказал Перо, – что можете вывести из команды любого, кого сочтете непригодным.

Два дня назад Перо предложил ввести в команду еще одного человека, который хорошо знал Тегеран и имел за плечами внушительный боевой опыт. Однако Саймонс после короткой беседы с этим человеком отвел его кандидатуру, заявив: «Этот парень несет чушь собачью, в которую сам истово верит». Теперь же Перо нужно знать, не ошибся ли Саймонс в других, проверив их на тренировке.

– Вы ведь отвечаете за всю спасательную операцию и… – продолжал он.

– Не надо дальше, – ответил Саймонс – Я не собираюсь никого отчислять. – Он мягко улыбнулся. – Это, конечно же, самые толковые ребята, которыми я когда-либо командовал, но в этом-то и своя проблема, потому как они думают, что приказы должны обсуждаться, а не слепо выполняться. Но они учатся, как выключать свои мозги и не думать, если это нужно. Я им ясно объяснил, что кое-когда обсуждения следует кончать и включать беспрекословное повиновение.

– Ну, тогда вы за шесть дней достигли больше, чем я за все шестнадцать лет, – усмехнулся Перо.

– Больше нам в Далласе делать нечего, – продолжал Саймонс. – Будем собираться в Тегеран.

Перо согласно кивнул. Это был его последний шанс отменить операцию «Пндруит». Когда спасатели отправятся из Далласа, связь с ними вполне может прерваться, и они выйдут из-под контроля. Ставка сделана.

На ум пришли увещевания:

«Росс, это чистейший идиотизм. Ты уничтожишь компанию и тем самым совершишь самоубийство».

«Черт возьми, Росс. Мне даже пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы перечислить законы, которые ты намерен преступить!»

«Вместо двух без вины виноватых сотрудников за решеткой у тебя окажется восьмерка действительно виноватых потенциальных мертвецов».

«Да. Есть один парнишка из Тексарканы, который уже несколько лет мечтает поступить туда».

– Когда думаете уезжать?

– Завтра же.

– Желаю удачи, – сказал на прощание Перо.