"Лёжа со львами" - читать интересную книгу автора (Фоллетт Кен)

Глава 5

Эллис Тейлор рейсом «Истерн Эйрлайнз» вылетел из Вашингтона в Нью-Йорк. В аэропорту Ла Гардиа он взял такси и поехал в отель «Плаза», в Нью-Йорк-Сити. Таксист высадил его у входа в отель на Пятой авеню. Эллис вошел в отель. В холле он свернул влево и направился к лифтам со стороны 58-й улицы. Вместе с ним оказались мужчина в элегантном костюме и женщина с сумкой для покупок от Сакса. Мужчина вышел на седьмом этаже. Эллис на восьмом. Женщина поехала выше. Эллис один прошел по напоминавшему пещеру гостиничному коридору до самых лифтов со стороны 59-й улицы. Потом, спустившись на первый этаж, покинул отель через выход на 59-ю улицу.

Убедившись, что за ним никто не следит, Эллис взял такси на южной стороне Центрального парка и поехал на Пенн-стейшн, откуда направился на поезде до Дугластона в Квинсе…

Пока Эллис Тейлер ехал в поезде, ему вспомнились строчки из «Колыбельной» Одена:

Прошел уже год с тех пор, как в Париже он жил в роли подававшего надежды американского поэта, но он так и не потерял вкуса к поэзии.

Эллис продолжал следить, как бы не было «хвоста», ибо об этой встрече ни в коем случае не должны были узнать его враги. Он сошел с поезда во Флашинге и стал ждать на платформе следующий поезд. Других ожидающих поезд не было. Из-за всех этих мер предосторожности он прибыл в Дугластон в пять часов. От станции примерно полчаса он довольно резво шел пешком, размышляя о том, как отнестись к обсуждаемым вопросам, какие при этом выбрать слова, какие могут последовать различные реакции.

Он добрался до пригородной улицы с видом на Лонг-Айленд Саунд и остановился перед небольшим ухоженным домом в псевдотюдоровском стиле и витражом в одной из стен. У подъезда стоял небольшой японский автомобиль. Когда он приблизился ко входу, дверь ему открыла белокурая девочка тринадцати лет.

– Хэлло, Петал, – сказал Эллис.

– Привет, папочка, – ответила она.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, причем в нем, как обычно, чувство гордости сочеталось с комплексом вины.

Он измерил ее взглядом с головы до пят. Под тенниской, с изображением Майкла Джексона, она уже носила бюстгальтер. И это совсем недавно. «А ведь из нее уже формируется женщина, – подумал Эллис. – Просто удивительно».

– Не зайдешь на минутку? – спросила она вежливо.

– Разумеется.

Он проследовал за нею в дом. Сзади она выглядела еще более женственной. Эллису невольно вспомнилась его самая первая подружка. Тогда ему было пятнадцать лет, а она – не на много старше Петал. «Хотя, постой, – подумал он. – Она была моложе, ей исполнилось двенадцать. И я все время поглаживал ее, когда она была в свитере. Господи, защити мою дочь от пятнадцатилетних мальчишек».

Они прошли в небольшую уютную жилую комнату.

– Может, присядешь? – сказала Петал.

Эллис сел.

– Можно тебе чего-нибудь предложить? – спросила она.

– Чего ради вдруг так официально? – спросил ее Эллис. – Почему так подчеркнуто вежливо? Я ведь твой отец.

Она была озадачена и смущена, словно ее отругали за то, что по незнанию казалось ей правильным.

– Знаешь, мне надо причесаться. После этого можно будет ехать. Извини.

– Да, конечно, – ответил Эллис.

Она вышла. Ее официальный тон был для него мучительным. Это значило, что он все еще оставался для нее чужим. Он так и не стал нормальным членом ее семьи. Весь год после возвращения из Парижа он встречался с нею по меньшей мере раз в месяц. Иногда они проводили вместе целый день, но чаще всего оба отправлялись куда-нибудь пообедать, как сегодня. Чтобы провести с нею часок, ему, соблюдая максимальную осторожность, приходилось тратить на поездку четыре-пять часов. Но ей, разумеется, ничего об этом не было известно. Не драматизируя ситуацию, он ставил перед собой более чем скромную цель: занять в жизни своей дочери небольшое, но постоянное место.

Это означало изменение характера выполняемой им работы. Он отказался от работы в разведке. Его начальству это страшно не нравилось, ведь на нескольких хороших тайных агентов приходилось сотни плохих. Ему самому это решение далось не просто, собственно говоря, долг повелевал ему распорядиться своими способностями как следует. Однако он не смог бы завоевать расположение собственной дочери, если бы каждый год был вынужден уезжать куда-нибудь за тридевять земель да еще не иметь возможности сообщить ей, куда он едет, с какой целью и даже когда вернется. К тому же он не мог рисковать своей жизнью именно теперь, когда в ней только-только начала пробуждаться любовь к отцу.

Тем не менее, ему не хватало возбуждения, опасностей, напряжения в достижении поставленной цели, а также ощущения того, что на него возложено важное дело, с которым никто не может справиться так, как он. Но слишком долго его эмоциональные привязанности оказывались скоротечными, а потеряв Джейн, он ощущал потребность иметь по крайней мере одного человека, любовь которого к нему была бы постоянной.

Пока Эллис ждал, в комнату в белом летнем платье вошла Джилл. Он встал. Его бывшая жена держалась прохладно. Он поцеловал ее в подставленную щеку.

– Как поживаешь? – спросила она.

– Как всегда. А ты?

– Знаешь, я жутко занята. – И она начала рассказывать ему в деталях, сколько у нее всяких дел, и Эллис, как всегда, отключился. Джилл нравилась ему, но с ней Эллису было до смерти скучно. Странно было даже подумать, что когда-то он был на ней женат. Но она считалась самой симпатичной девушкой в английском университете, а он – исключительно способным юношей. Это произошло в 1967 году, когда каждого могли избить и все, что угодно, могло случиться, особенно в Калифорнии. На бракосочетание, в конце первого курса, они явились в белом, а кто-то сыграл им на гитаре «Свадебный марш». Затем Эллис, провалившись на экзаменах, вылетел из университета, после чего сразу был призван в армию, вместо того, чтобы, как многие в его положении, сбежать в Канаду или Швецию, он отправился на призывной пункт, как ягненок на заклание, чем поразил всех, кроме Джилл, которая к тому времени уже поняла, что ничего путного из этого брака не получится и поэтому была готова к тому, что Эллис все равно от нее сбежит. Позже в Сайгоне он угодил в лазарет с пулевым ранением в икру ноги – самая распространенная беда вертолетчиков, так как кабина у них бронирована, а ноги не защищены. Находясь в лазарете, Эллис получил судебное решение о разводе. Кто-то бросил извещение на кровать, пока Эллис был в туалете, а когда он вернулся, нашел эту бумагу вместе с еще одной, двадцать пятой по счету медалью – «Дубовой ветвью», тогда эти награды раздавали направо и налево.

– Ты знаешь, я только что развелся, – сказал он, на что солдат с соседней кровати заметил.

– Да плюнь ты, давай лучше сыграем в карты!

Она ничего не сказала ему о ребенке. Он узнал об этом лишь несколько лет спустя, когда, став шпионом, в учебных целях стал следить за Джилл. Тогда ему стало известно, что у Джилл есть дочь по имени Петал (такое имя в конце шестидесятых годов давали многим девочкам) и муж по имени Бернард, который обращался к специалисту по лечению бесплодия. «Сокрытие от него информации о рождении Петал было единственной настоящей подлостью Джилл по отношению к нему, – подумал Эллис, – хотя она считала, что делает это ему на благо».

Эллис настаивал на том, чтобы время от времени видеться с Петал, добившись в итоге, что она перестала называть Бернарда «папочка». Но Эллис вовсе не стремился стать частью их семейной жизни, по крайней мере до прошлого года.

– Ты хочешь воспользоваться моей машиной? – спросила Джилл.

– Это удобно?

– Конечно, удобно.

– Благодарю. – Ему было неприятно брать у Джилл машину, но, чтобы добраться сюда из Вашингтона, требовалось слишком много времени, а Эллису не хотелось часто брать напрокат машину в этой местности, ибо в один прекрасный день его враги разнюхали бы с помощью документации фирм по прокату или компаний кредитных карточек, а это означало бы, что они разузнали бы о Петал. Можно было бы каждый раз брать машину на чужое имя. Но для этого требовались соответствующие документы, что было недешево, к тому же ЦРУ не пошло бы на это ради простого чиновника. Поэтому Эллису приходилось брать принадлежащую Джилл «Хонду» или местное такси.

Между тем вернулась Петал, белокурые волосы рассыпались по плечам. Эллис встал.

– Ключи в машине, – проговорила Джилл.

– Садись в машину, – сказал Эллис дочери. – Я сейчас приду. – А обращаясь к Джилл, он сказал: – Мне хотелось бы пригласить ее на уик-энд в Вашингтон.

Джилл ответила любезно, но решительно:

– Если она захочет, пожалуйста, но если не захочет, заставлять я не буду.

Эллис кивнул в ответ.

– Все правильно. До встречи.

Он повез Петал в китайский ресторан в Литл Нек. Она любила китайскую пищу. Отрываясь от дома, Петал немного расслаблялась. Она поблагодарила Эллиса за то, что ко дню рождения он прислал ей стихи.

– Ни один мой знакомый не получал стихов ко дню рождения, – сказала она.

Он не знал, хорошо это или плохо.

– Мне кажется, это лучше, чем открытка с прелестным котенком.

– О, да, – засмеялась Петал. – Все мои друзья считают тебя очень романтичным. Мой учитель английского языка спросил меня, опубликовал ли ты что-нибудь.

– Я еще не написал ничего, что заслуживало бы публикации, – ответил он. – Английский все еще вызывает в тебе интерес? 

– Этот предмет я люблю значительно больше, чем математику. В математике я пустое место.

– Что вы изучаете? Пьесы?

– Нет. Но иногда стихи.

– Какие-нибудь тебе нравятся?

Она на мгновение задумалась.

– Стихи о нарциссах.

Эллис кивнул.

– Мне это тоже нравится.

– Я только забыла, кто их написал.

– Уильям Уордсуорт.

– Да, верно.

– Что-нибудь еще?

– Собственно говоря, больше ничего. Меня больше увлекает музыка. Тебе нравится Майкл Джексон?

– Не знаю. Я не уверен, слышал ли я вообще его записи.

– Он действительно очарователен. – Петал захихикала. – Все мои друзья от него без ума.

Она второй раз сказала «все мои друзья». В данный момент группа сверстников представлялась ей самым главным в жизни.

– Мне хотелось бы как-нибудь познакомиться с кем-нибудь из твоих друзей, – сказал Эллис.

– О, папочка, – с укоризной проговорила она. – Тебе это едва ли понравится. Ведь это в основном девушки.

Получив легкий отпор, Эллис на какое-то время сосредоточился на еде, которую он запивал бокалом белого вина, в нем продолжали жить некоторые французские привычки.

Закончив есть, Эллис сказал:

– Послушай, я подумал: почему бы тебе как-нибудь не поехать ко мне в Вашингтон на уик-энд? Это ведь всего час лету. Мы могли бы хорошо провести время.

– А что в Вашингтоне? – с удивлением спросила Петал.

– Ну, мы могли бы посмотреть Белый дом, где живет президент. Кстати, в Вашингтоне находятся некоторые из самых лучших музеев мира. К тому же ты никогда не видела моей квартиры. У меня есть комната для гостей… – он осекся. Петал явно не проявляла интереса.

– Ах, папочка, я, право, не знаю, – сказала она. – На уик-энд у меня столько всяких дел – уроки, вечеринки, покупки, уроки танца и всякое другое…

Эллис старался скрыть свое разочарование.

– Ладно, не беспокойся зря, – проговорил он. – Приедешь как-нибудь в другой раз, когда дел будет поменьше.

– Да, о'кей, – подхватила Петал с явным облегчением.

– Подготовлю комнату для гостей, чтобы ты могла приехать в любое удобное для тебя время.

– О'кей.

– В какой цвет ее покрасить?

– Я даже не знаю.

– А какой твой любимый цвет?

– Думаю, что розовый.

– Ладно, значит, розовый. – Эллис выдавил из себя улыбку. – Ну, поехали.

Возвращаясь домой в машине, Петал спросила его, не будет ли он возражать, если она проколет себе уши.

– Не знаю, – произнес он осторожно. – Что думает на этот счет мама?

– Она говорит, что разрешит, если ты будешь согласен.

Интересно, Джилл сознательно подключила его к принятию этого решения или просто «подставила» его?

– Думаю, что мне это не очень по душе, – сказал Эллис. – Мне кажется, ты еще слишком молоденькая, чтобы прокалывать уши для украшений.

– Ты считаешь, я еще слишком юна, чтобы иметь молодого человека?

Эллис так и порывался сказать «да». Петал действительно казалась ему чересчур юной. Но он не мог остановить процесс взросления.

– Ты уже достаточно взрослая, чтобы назначать свидания с мальчиками, но тебе еще слишком мало лет, чтобы иметь постоянного друга, – проговорил Эллис. Он окинул ее взглядом, чтобы посмотреть, как она отреагирует на его замечание. «Может быть, – подумалось ему, – они теперь не говорят о постоянных дружках?»

Когда они приблизились к дому, «форд» Бернарда стоял у подъезда. Эллис припарковал «Хонду» позади него и вместе с Петал вошел в дом. Бернард находился в комнате. Это был невысокого роста мужчина с очень коротко подстриженными волосами, добродушный и начисто лишенный воображения. Петал восторженно приветствовала Бернарда, обняв и поцеловав его. Казалось, что он чувствовал себя даже несколько смущенным. Крепко пожав руку Эллиса, он спросил:

– У правительства в Вашингтоне дела в полном порядке?

– Да, в общем, как обычно, – проговорил Эллис. Они считали, что он работает в государственном департаменте и что его обязанности заключаются в том, чтобы прочитывать французские газеты и журналы, и подготавливать ежедневный обзор для французского отдела.

– Как насчет пива?

Собственно говоря, у Эллиса не было желания пить пиво, но для поддержания дружеской обстановки он согласился. Бернард отправился за пивом. Он был заведующим отделом кредитования одного универсального магазина в Нью-Йорке. Видимо, Петал относилась к нему с любовью и уважением, а он, в свою очередь, испытывал к ней нежные чувства. Других детей ни у Джилл, ни у Бернарда не было. И тот самый специалист по лечению бесплодия не смог ему ничем помочь.

Бернард вернулся из кухни с двумя стаканами пива, один из которых передал Эллису.

– А теперь иди готовь уроки, – сказал он, обращаясь к Петал. – Папочка простится с тобой перед отъездом.

Петал снова поцеловала его и убежала. Когда она была вне пределов слышимости, он сказал:

– Обычно Петал не так ласкова. Но когда вы здесь, она явно перебарщивает. Не понимаю, почему.

Эллису все было очень даже понятно, но сейчас ему не хотелось об этом думать.

– Выбросите это из головы, – сказал он. – Как идут дела?

– В общем неплохо. Высокие проценты хотя и отразились на нас, но не так, как мы опасались. Судя по всему, люди все еще готовы занимать деньги для приобретения товаров, по крайней мере в Нью-Йорке. – Он сел и стал потягивать пиво.

Эллису всегда казалось, что Бернард испытывал перед ним физический страх. Это проявлялось в его походке. Бернард напоминал домашнюю собаку, которую фактически не пускали в дом и которая держится всегда на расстоянии, чтобы вовремя ускользнуть от пинка.

Несколько минут они поговорили об экономическом положении. Эллис поторопился допить пиво и поднялся, чтобы уйти. Он подошел к лестнице и сказал:

– До свидания, Петал.

Она показалась на самой верхней ступеньке:

– А как насчет того, чтобы проколоть уши?

– Можно мне еще подумать об этом? – спросил Эллис.

– Конечно. Пока.

Джилл спустилась по лестнице.

– Я отвезу тебя в аэропорт, – сказала она.

– Ладно, спасибо, – проговорил удивленный Эллис.

В пути Джилл сказала:

– Она дала мне понять, что не хочет проводить уик-энд у тебя.

– Да, это так.

– Ты расстроился?

– Это заметно?

– Мне – да. Ведь когда-то я была твоей женой. – Она на мгновение замолчала. – Мне очень жаль, Джон.

– Это моя вина. Я не все просчитал. До моего появления у нее уже были мамочка, и папочка, и кров – все, что требуется любому ребенку. Хотя в ее жизни я не совсем лишний, но все же угроза для ее счастья. По сути дела, я инородное тело, источник напряженности. Вот почему она вешается на Бернарда в моем присутствии. Она не хочет этим меня обидеть. Она поступает так, потому что боится потерять его. А источник этого, страх – во мне.

– Она это переживет, – сказала Джилл. – Америка полна детей с двумя отцами.

– Это не может служить извинением. Я тут напортачил, и должен это расхлебывать.

Он удивился, когда Джилл погладила его по колену.

– Не будь чересчур суров к себе, – сказала она. – Ты не создан для такой семейной жизни. Я поняла это в первый же месяц после свадьбы. Дом, работа, предместье, дети – все это не для тебя. Ты совсем другого склада. Поэтому я тогда влюбилась в тебя и поэтому же я так легко рассталась с тобой. Я любила тебя, потому что ты всегда был такой грязный, одержимый, оригинальный и возбуждающий. От тебя можно было ожидать чего угодно. Но ты не рожден для семейной жизни.

Он молча размышлял о сказанном Джилл, которая сейчас везла его в аэропорт. Все это было произнесено с дружеской интонацией, за что он был ей благодарен. Только вот так ли все это было на самом деле? Он считал, что нет. «Мне не нужен дом за городом, – думал Эллис, – но я хотел бы иметь дом, может быть, виллу в Марокко или чердак в Гринвич-Виллидж или мансарда в Риме. Мне не нужна жена-экономка, которая только готовила бы, чистила и мыла по дому, ходила бы за покупками в магазин да еще регулярно забирала бы протоколы ассоциации родителей и учителей. Мне хотелось бы найти жену-подругу, с которой можно было бы поговорить о книгах, поэзии и фильмах, и побеседовать вечером после работы. Я охотно имел бы детей и воспитал бы их так, чтобы круг их интересов не ограничивался Майклом Джексоном.»

Джилл так и не узнала об этих мыслях.

Она затормозила, и до него дошло, что они подъехали к восточному входу. Эллис посмотрел на часы, без десяти девять. Если поспешить, еще можно будет успеть на девятичасовой рейс.

– Спасибо, что подвезла, – сказал Эллис.

– Знаешь, тебе нужна женщина такая же, как ты, – заметила Джилл.

Эллис подумал о Джейн.

– Однажды я встретил такую.

– И что же?

– Она вышла замуж за миловидного врача.

– Этот врач такой же безумец, как ты?

– Не думаю.

– Тогда это все быстро развалится. Когда она вышла замуж?

– Примерно год назад.

– Ага, – Джилл, видимо, прикинула, что это совпало по времени с вторжением Эллиса в жизнь Петал. Но она снисходительно оставила эти мысли при себе. – Послушайся моего совета, – сказала Джилл. – Разыщи ее и еще раз обо всем подумай.

Эллис вышел из машины.

– Я очень скоро дам о себе знать.

– До свидания.

Он захлопнул дверь, и она уехала. Эллис поспешил в здание аэропорта. За несколько оставшихся минут он успел все оформить. Когда самолет взлетел, Эллис достал из кармана сиденья перед собой журнал новостей и поискал глазами материал о событиях в Афганистане.

Он стал внимательно следить за военными действиями в этой стране, как только узнал от Билла из Парижа, что Джейн решила отправиться туда вместе с Жан-Пьером. События в Афганистане перестали быть темой №1 в средствах массовой информации. Часто в течение недели, а то и двух, об этой войне не появлялось никаких сообщений. Но сейчас после зимней спячки в прессе кое-что стало появляться об этом, по меньшей мере, раз в неделю.

В журнале анализировалась ситуация вокруг советского присутствия в Афганистане. Эллис с недоверием стал читать попавшийся ему на глаза материал, потому что многие подобные статьи были инспирированы ЦРУ. К примеру, какой-нибудь репортер получал от секретной службы оперативную сводку в отношении конкретного района, и невольно становился источником дезинформации, адресованной разведслужбе другой страны. Таким образом, опубликованный материал оказывался столь же далеким от истины, как и какая-нибудь статья из газеты «Правда».

Тем не менее, эта статья показалась Эллису правдоподобной. В ней отмечалось наращивание живой силы и вооружений накануне крупного летнего наступления. Похоже, что Москва действовала по принципу – патронов не жалеть. Русские намеревались сломить сопротивление уже в этом году, в противном случае они будут вынуждены искать основу для какого-то соглашения с повстанцами. Этот вывод показался Эллису логичным. Он решил навести справки, что думают на это счет агенты ЦРУ в Москве, но ему казалось, что это практически совпадало с содержанием статьи.

Среди наиболее опасных районов военных действий в статье упоминалась долина Панишер. Эллис вспомнил, как Жан-Пьер рассказывал о долине Пяти Львов. В статье также упоминался главарь мятежников Масуд. Жан-Пьер говорил о нем.

Эллис смотрел в иллюминатор, наблюдая заход солнца. Он со страхом подумал о том, что в это лето над Джейн нависнет серьезная угроза.

Но это его не касается. Она ведь сейчас замужем за другим. В любом случае, он бессилен ей чем-либо помочь.

Он окинул взглядом свой журнал, перевернул страницу и углубился в чтение статьи о Сальвадоре. Самолет с ревом приближался к Вашингтону. На западе село солнце и наступила тьма.

Аллен Уиндермэн пригласил Эллиса на ленч в ресторане «Сиффорд» с видом на реку Потомак. Уиндермэн опоздал на полчаса. Это был типичный представитель столичных деловых кругов, темно-серый костюм, белая сорочка, полосатый галстук, сам скользкий, как угорь. Поскольку счет в ресторане оплачивался Белым домом, Эллис заказал омаров и бокал белого вина. Уиндермэн заказал перье и салат. Все на Уиндермэне было впритык, галстук, ботинки, план мероприятий на день и самоконтроль.

Эллис был начеку. Он не мог отказаться от приглашения советника президента, хотя не любил тайные неофициальные обеды. Но больше всего ему был несимпатичен сам Аллен Уиндермэн.

Уиндермэн приступил прямо к делу.

– Мне нужен ваш совет.

Эллис прервал его.

– Прежде всего я должен знать, в курсе ли нашей встречи ЦРУ или же нет.

Если Белый дом намеревается спланировать какую-либо тайную операцию в обход ЦРУ, Эллис не хотел иметь с этим ничего общего.

– Разумеется, – ответил Уиндермэн. – Что вам известно об Афганистане?

Эллису вдруг стало не по себе. «Раньше или позже это коснется Джейн, – подумалось ему. – Им, несомненно, все известно о ней, да я этого и не скрывал. Я сказал Биллу в Париже, что собираюсь просить ее руки. Позже я звонил Биллу, чтобы выяснить, действительно ли она отправилась в Афганистан. Все это отражено в моем досье. И вот теперь, будучи обо всем в курсе дела, этот сукин сын не преминет воспользоваться имеющейся информацией.»

– Об этом мне известно очень немногое, – сказал он осторожно. Ему пришли на память стихи Киплинга, и он продекламировал несколько строк:

В голосе Уиндермэна впервые послышалось раздражение.

– Два года вы изображали из себя поэта, так что вам положено знать массу подобных вещей.

– Так и афганцы, – сказал Эллис. – Все они – поэты, как все французы – гурманы, а валлийцы – певцы.

– Неужели так?

– Потому что они не умеют ни читать, ни писать. Поэзия – это устная форма художественного творчества. – Уиндермэн с трудом сдерживал свое нетерпение. В плане его мероприятий на день не было времени для поэзии. Между тем Эллис продолжал:

– Афганцы – дикие лохматые злобные племена, живущие в горах. Они только-только порывают с нравами средневековья. Говорят, что они чрезвычайно вежливы, бесстрашны, как львы, и безжалостно жестоки. Их страна сурова, пустынна и неплодородна. А что вам известно о них?

– Такого понятия как «афганцы» нет в природе, – возразил Уиндермэн. – Есть шесть миллионов пуштунов на юге, три миллиона таджиков на западе, миллион узбеков на севере и еще примерно с дюжину других национальностей численностью меньше миллиона. Современные границы не имеют для них большого смысла: есть таджики на территории Советского Союза и пуштуны в Пакистане, некоторые из них разделены на племена. Они как краснокожие индейцы, которые считают себя не американцами, а апачами, неграми или сиу. Причем они запросто, как сейчас против русских, могут сцепиться друг с другом. Наша проблема заключается в том, чтобы объединить апачей и сиу в борьбе с бледнолицыми.

– Понимаю, – кивнул Эллис, задавая самому себе вопрос, когда Джейн окажется вовлеченной во все эти события? Он спросил: – Значит, основной вопрос: кому быть главарем?

– Это просто. Наиболее вероятным партизанским командиром является Ахмед Шах Масуд из долины Панишер.

Долина Пяти Львов. Что ты замышляешь, гнусный сукин сын? Эллис внимательно разглядывал гладко выбритое лицо Уиндермэна. Он казался абсолютно спокойным.

Эллис спросил:

– И в чем же заключаются удивительные способности Масуда?

– Большинство лидеров мятежников довольствуются тем, чтобы контролировать свои племена и собирать налоги, не допуская правительство к своей территории. Масуд делает больше, чем остальные. Он выходит из своего бастиона в горах и атакует. Он занимает благоприятное положение по отношению к трем стратегическим целям: к столице – Кабулу, к тоннелю Саланг на единственном ныне шоссе от Кабула до афгано-советской границы и, наконец, к главной военно-воздушной базе Баграм. Учитывая столь благоприятное положение, Масуд способен причинить значительный ущерб, что он и делает. Он изучал искусство партизанской войны. Читал произведения Мао. Он, без сомнения, является во всей стране самым крупным военным экспертом. К тому же, у Масуда есть деньги. В его долине добывают изумруды, которые сбывают в Пакистане, Масуд взимает десяти процентный налог с оборота, используя вырученные средства на финансирование своей армии. Ему двадцать восемь лет, он явно авторитетный лидер, люди его просто боготворят. Кроме того, он таджик. По численности на первом месте пуштуны, все остальные ненавидят их, поэтому лидером не может стать пуштун. На втором месте по численности таджики. Не исключено, что они объединятся под началом таджика.

– И мы хотим содействовать этому процессу?

– Совершенно верно. Чем сильнее будут мятежники, тем больший урон они нанесут русским. Кроме того, успех в этом году разведслужбы США в Афганистане мог бы оказаться весьма полезным.

Тот факт, что афганцы борются за свою свободу против жестокого агрессора, мало волновал Уиндермэна и людей его круга, размышлял Эллис. Мораль в Вашингтоне вышла из моды. Демонстрация мощи – только это и принималось в расчет. Если бы Уиндермэн родился в Ленинграде, а не в Лос-Анджелесе, он чувствовал бы себя не менее счастливым, удачливым и всесильным и применял бы ту же самую тактику, сражаясь в противоположном лагере.

– И что же вы от меня хотите? – спросил его Эллис.

– Хотелось бы знать ваше мнение. Можно ли сделать так, чтобы какой-нибудь тайный агент способствовал союзу между разными афганскими племенами?

– Думаю, что да, – ответил Эллис. В это время принесли еду, и он невольно получил некоторое время для обдумывания. Когда официант ушел, Эллис заметил: – Думаю, что это возможно при наличии того, чего они от нас хотят. Я имею в виду оружие.

– Верно. – Уиндермэн начал есть, неторопливо, как человек, страдающий язвой желудка. В промежутке между маленькими кусками он заметил: – В настоящее время они покупают себе оружие в Пакистане. Все, что там можно получить – это копии британских ружей викторианской эпохи или, если не копии, то подлинные адские оригиналы, которым уже по сто лет, но из которых все еще можно стрелять. Они также забирают автоматы Калашникова у убитых русских солдат. Но им нужна малая артиллерия – зенитные орудия и ручные ракеты класса «земля-воздух», что позволит им сбивать самолеты и вертолеты.

– Мы готовы предоставить им эти виды оружия?

– Да. Но не напрямую. Мы могли бы закамуфлировать нашу причастность, отправляя оружие через посредников. Тут нет никакой проблемы. Можно было бы привлечь Саудовскую Аравию.

– О'кей. – Эллис проглотил несколько кусочков омара. Он показался вкусным. – Позвольте мне сказать, каким на мой взгляд мог бы быть первый шаг. В каждой группе партизан вам нужно иметь ядро людей, которые знают, понимают и доверяют Масуду. Эти люди станут, таким образом, связными Масуда. Их роль постепенно будет расширяться, прежде всего обмен информацией, потом взаимное сотрудничество и, наконец, согласованные планы военных действий.

– Звучит солидно, – сказал Уиндермэн. – И как это можно осуществить?

– Я предложил бы Масуду заняться программой подготовки людей в долине Пяти Львов. Каждая группа партизан на некоторое время направит несколько молодых людей для участия в военных действиях на стороне Масуда с тем, чтобы освоить методы, обеспечивающие ему успех. Они также будут учиться относиться к нему с доверием и уважением, если он действительно такой способный командир, как вы говорите.

Уиндермэн задумчиво кивнул.

– Таково предложение, которое могло бы быть приемлемым для старейшин племен, которые отвергли бы любой план, предписывающий им выполнять приказы Масуда.

– Есть какой-нибудь конкретный соперничающий командир, сотрудничество с которым имеет решающее значение для любого союза?

– Да. Таковых двое: Яхан Камиль и Амаль Азизи. Оба пуштуны.

– Тогда я бы направил тайного агента с целью побудить обоих сесть за один стол с Масудом. Если он вернется с бумагой, скрепленной подписями всех троих, можно было бы отправить первую партию ракетных пусковых приспособлений. Их последующие партии будут поставлены в зависимость от успешного осуществления программы подготовки.

Уиндермэн положил вилку и закурил сигарету. «У него наверняка язва желудка», – подумал Эллис.

– Именно так я себе это и представлял, – проговорил Уиндермэн. Видимо, он уже размышлял о том, как выдать идею Эллиса за свою собственную. Уже назавтра он заявит: «За ленчем мы разработали план», – а в его письменном рапорте будет сказано: «Специалисты по тайным операциям считают мой план выполнимым».

– С чем может быть связан риск данной операции?

Эллис задумался.

– Если русские возьмут агента в плен, это будет иметь для них пропагандистский эффект. В данный момент они имеют в Афганистане то, что Белый дом назвал бы «проблемой имиджа». Их союзники в Третьем мире не в восторге от того, как они опустошают маленькую бедную страну. Прежде всего их друзья в мусульманском мире склонны симпатизировать участникам движения Сопротивления. Нынешняя линия русских сводится к тому, что так называемые мятежники – это бандиты, получающие финансовую поддержку и оружие от ЦРУ. Они были бы просто счастливы в подтверждение этого поймать настоящего живого агента ЦРУ в этой стране, чтобы предать его суду. Думаю, что в геополитическом плане такой подход нанес бы нам огромный ущерб.

– Каковы шансы, что русские поймают нашего человека?

– Незначительные. Если уж русские не могут поймать Масуда, куда им изловить тайного агента, заброшенного для встречи с Масудом?

– Ясно. – Уиндермэн загасил сигарету. – Я хочу, чтобы этим агентом были вы.

Такая развязка застала Эллиса врасплох. Он должен был бы мысленно готовиться к такому повороту, но пока сосредоточился главным образом на теоретическом аспекте проблемы.

– Не хочу больше иметь с этим дело, – сказал он, однако в его голосе не было убежденности, и он невольно задумался, – там я снова увидел бы Джейн, увидел бы Джейн!

– Я говорил с вашим боссом по телефону, – заметил Уиндермэн. – Он считает, что назначение в Афганистан могло бы способствовать вашему возвращению к деятельности внешней разведки.

Такой, стало быть, план. Белый дом решил провернуть нечто чрезвычайное в Афганистане, поэтому и обратился к ЦРУ с просьбой одолжить им агента. ЦРУ, желая его возвращения во внешнюю разведку, попросил Белый дом поручить Эллису выполнить это задание, зная – или подозревая, – что у него возникнет непреодолимое желание вновь увидеться с Джейн. Эллис ненавидел, когда им манипулируют. Однако он хотел побывать в долине Пяти Львов. Наступила продолжительная пауза.

– Так вы согласны? – нетерпеливо проговорил Уиндермэн.

– Надо все хорошенько обдумать, – проговорил Эллис.

Отец Эллиса тихонько рыгнул, извинился и сказал:

– Было очень вкусно.

Эллис отодвинул от себя тарелку с остатками пирога с вишнями и взбитыми сливками. Впервые в жизни ему пришлось следить за своим весом.

– Правда, очень вкусно, мама, но я больше не могу, – проговорил он извиняющимся тоном.

– Никто сейчас не ест как раньше, – сказала она и встала, чтобы убрать со стола. – Все это от того, что ездят в машине.

Отец отодвинул в сторону стул.

– Мне еще надо чуточку поколдовать над своей арифметикой.

– У тебя до сих пор нет бухгалтера? – спросил Эллис.

– Никто не разберется в собственных деньгах лучше, чем ты сам, – ответил отец. – Ты сразу убедишься в этом, если сам сумеешь чего-нибудь заработать. – Он вышел из комнаты, чтобы уединиться в своем кабинете.

Эллис помог матери убрать со стола. Семья переехала в этот дом с четырьмя спальнями в Тинеке, в штате Нью-Джерси, когда Эллису исполнилось тринадцать лет. Но он помнил переезд, словно это было вчера. Чтобы возникло их жилище, потребовались, без преувеличения, годы. Поначалу отец стоил этот дом в одиночку, подключая своих людей в процессе расширения собственной строительной фирмы. Но так было только в периоды экономического спада. Когда семья въехала в этот дом, он все еще не был готов, отопление не работало, в кухне отсутствовали шкафы, стены и потолки не покрашены. Горячую воду подключили на следующий день только потому, что мать пригрозила мужу разводом. В конце концов строительство было закончено и Эллис вместе с братьями и сестрами получили дом, в котором они прожили до своего совершеннолетия. Сейчас для отца с матерью он был велик, но Эллис надеялся, что родители сохранят этот дом, который вызвал в нем такие добрые и теплые воспоминания.

Когда они заложили в машину всю грязную посуду, он сказал:

– Мама, ты помнишь чемодан, который я здесь оставил после возвращения из Азии?

– Конечно. Он в шкафу, в маленькой спальне.

– Спасибо. Я хотел бы на него взглянуть.

– Сходи, посмотри. А я сама здесь управлюсь.

Поднявшись по лестнице, Эллис прошел в маленькую спальню под самой крышей. Сюда редко кто заходил. Кроме односпальной кровати, здесь стояло несколько сломанных стульев, старый диван и четыре или пять картонных коробок с детскими книгами и игрушками. Эллис открыл шкаф и вынул маленький черный пластмассовый чемодан. Он положил его на кровать, повернул замки из комбинации цифр и поднял крышку. В лицо ему ударил спертый запах, чемодан не открывали целых десять лет. Все было на месте: медали, обе пули, которые извлекли из его тела при операции, армейский полевой устав ФМ5-31 под названием «мина-ловушка», фотография Эллиса около вертолета, ухмыляющегося, совсем молоденького и (вот черт!) долговязого, записка от Фрэнки Амальфи, где было написано: «Сукину сыну, укравшему мою ногу», – лихая шутка: Эллис незаметно развязал Фрэнки шнурок, потом сдернул с ноги ботинок и оторвал ступню и полноги, прикоснувшись к колену дико вращавшимся несущим винтом, часы Джимми Джонса, навсегда остановившиеся в половине шестого. «Ты сохрани их, сынок, – сказал в крепком подпитии отец Джимми Эллису, – потому что ты был его другом, а это больше того, чем был я», и еще дневник.

Эллис перелистал дневник. Ему достаточно было прочесть несколько слов, чтобы вызвать в памяти целый день, неделю или бой. Первые записи дневника поражали оптимизмом, жаждой приключений и, пожалуй, самоуверенностью, но постепенно нарастало избавление от иллюзий, сгущались мрачные нотки отчаяния, граничившие с предчувствием самоубийства. За мрачными фразами скрывались неизгладимые сцены: проклятые Арвины отказывались вылезать из вертолета, если уж им так важно избавиться от коммунизма, чего же они тогда не воюют? И рядом с этим: «Мне кажется, что капитан всегда был тот еще дурошлеп, только вот к чему такая смерть – один из его же людей забросал его гранатами?» или, чуть дальше: «У женщин под юбкой – винтовки, а у детей под рубашкой гранаты, как же нам, черт возьми, прикажете поступать – сдаваться?» Последняя запись: «Неправильно в этой войне то, что мы по другую сторону баррикад. В общем, мы – носители зла. Поэтому многие военнообязанные „косят“ от службы в армии, поэтому вьетнамцы не желают воевать, поэтому мы убиваем женщин и детей, поэтому генералы обманывают политиков, политики обманывают журналистов, а газеты обманывают общественность».

После этого его мысли приобретали откровенно еретическую окраску, чтобы излагать их на бумаге, а чувство вины представлялось слишком значительным, чтобы сформулировать его простыми словами. Эллису казалось, что весь остаток его жизни ему придется бороться с несправедливостью, которую он натворил своим участием в той войне. По прошествии послевоенных лет в нем все еще жило это убеждение. Если бросить на чашу весов убийц, похитителей людей, угонщиков самолетов и террористов, которые с тех пор при его участии были задержаны и отправлены за решетку, – все равно это было бы ничтожно мало по сравнению с тоннами сброшенных им бомб и многими тысячами выстрелов, сделанных им по Вьетнаму, Лаосу и Камбодже.

Эллис понимал, что все прошедшее было нерационально. Когда по возвращении из Парижа он некоторое время размышлял об этом, до его сознания дошло, как эта работа разрушила его жизнь. Он решил покончить с попытками каким-либо образом искупить грехи Америки. Но это… это было нечто иное. Здесь ему представился шанс бороться за маленького человека, против изолгавшихся генералов, маклеров власти и зашоренных журналистов, это был шанс вести борьбу не в одиночку в огромной массе других, здесь налицо была иная подоплека – он мог бы, если примет сделанное ему предложение, изменить ход войны – да и судьбу всей страны, приблизив великий успех борьбы за дело свободы.

А кроме того, была еще и Джейн.

От одной мысли снова увидеть Джейн, его страсть вновь разгоралась. Всего несколько дней назад он думал о Джейн и о нависшей над ней опасности. Потом выбросил из головы эту мысль и перевернул страницу. Теперь он едва ли мог думать о чем-либо, кроме нее. Он спрашивал себя, какие у нее волосы – короткие или длинные, пополнела она или похудела, довольна ли она своей теперешней жизнью, нашла ли общий язык с афганцами и, прежде всего, любит ли она до сих пор Жан-Пьера?

«Послушай моего совета, – говорила ему Джилл, – разыщи ее».

Умница Джилл.

Наконец Эллис вспомнил о Петал. «Я старался, – думал он, – я действительно старался и не считаю, что проделал это неумело. Я думаю, что идея с самого начала была обречена на провал. Джилл и Бернард дали ей все, что требовалось. В ее жизни нет места для меня. Она счастлива без меня».

Он закрыл дневник и положил его обратно в чемодан. Потом достал маленькую дешевую шкатулку для драгоценностей. В ней лежала пара крошечных золотых серег, в каждой серьге в центре по жемчужине. Девушка, которой они были предназначены, с узким разрезом глаз и маленькой грудью, внушавшая, что не может быть в любви никаких «табу», умерла. Ее убил какой-то пьяный солдат в сайгонском баре. Поэтому Эллис и не успел подарить ей эти серьги. Он не любил ее, просто она нравилась ему, и он был ей благодарен. Эти серьги должны были стать прощальным подарком.

Он достал из кармана рубашки обычную почтовую карточку и ручку. Немного задумавшись, Эллис написал: