"Земляные фигуры" - читать интересную книгу автора (Кейббел Джеймс Брэнч)

Глава V Засада Вечности

Мануэль и Ниафер без помех спускались с Врейдекса. Нигде не существовало более счастливого, да и более преданного влюбленного, чем юный Мануэль.

— Мы первым делом поженимся, милая коротышка, — говорил он, — и ты поможешь исполнить мой гейс, а после мы отправимся в путешествие на край земли, чтобы увидеть пределы этого мира и их оценить.

— Вероятно, нам лучше подождать до следующей весны, когда дороги станут лучше, Мануэль, но мы непременно первым делом поженимся.

В залог этого Ниафер позволяла Мануэлю поцеловать себя, и юный Мануэль говорил в очередной раз:

— Нигде нет такого счастья, как мое счастье, и любви, как моя любовь.

Вот так переговариваясь и вот так развлекаясь, они спустились к подножию серой горы и к старым кленам, под которыми обнаружили двух людей, явно кого-то поджидавших. Один — высокий мужчина, — сидя на белом коне, держал поводья другого черного коня без всадника. Шляпа у него была надвинута на лицо так, что едва можно было разглядеть его черты.

У второго — рыжего, с непокрытой головой — была внешность юнца, но его лица также было не разобрать, поскольку он сидел на обочине и подравнивал ногти маленьким ножичком с зеленой рукояткой.

— Приветствую вас, друзья, — сказал Мануэль, — и кого же вы здесь ждете?

— Я жду того, кто поскачет на моем черном коне, — ответил всадник. — Предписано, что первый, кто пройдет здесь, сядет в это седло, но вас двое, вы идете в обнимку. Поэтому выбирайте, кто из вас будет первым.

— Это отличный конь, — сказал Мануэль, — скакун, достойный Шарлеманя, или Гектора, или любого из знаменитых героев старины.

— Все они скакали на моем черном коне, — ответил незнакомец.

— Мне страшно, — прошептала Ниафер. Над ними в редкой, побуревшей листве кленов зашуршал украдкой ветер.

— Да, это отличный скакун, хоть и старый, — продолжил незнакомец, — он самый быстрый и неутомимый скакун, обгоняющий всех. Некоторые, правда, считают за недостаток, что его всадники не возвращаются, но всем не угодишь.

— Мой друг, — сказал Мануэль переменившимся голосом, — кто ты и как тебя зовут?

— Я — брат Мирамона Ллуагора, повелителя девяти снов, но я — повелитель другого рода сна. А что до моего имени, то оно — в твоих мыслях. Это то, что больше всего страшит тебя, это то, о чем все думают с рождения.

Наступила тишина. Мануэль заставил губы двигаться.

— Если б мы шли по другой дороге! — сказал он. — Если б остались в стране сновидений!

— Все высказывают сожаления при встрече со мной. Но это уже не играет никакой роли.

— Если бы не выбор, то мне было бы легче вынести это. Ты говоришь, что только один последует за тобой, и если я скажу: «Ниафер» — я всегда буду помнить об этом и ненавидеть самого себя.

— Но я скажу то же самое! — Ниафер прижалась к нему: она дрожала.

— Нет, — заметил всадник на белом коне, — ты можешь выбрать.

— Увы, — ответил Мануэль, — другого я произнести не смогу. Однако мне бы хотелось, чтобы меня не принуждали в этом признаваться. Это звучит дурно. Так или иначе, я люблю Ниафер сильнее, чем кого бы то ни было, но я не могу ставить жизнь Ниафер выше своей, было бы просто нелепо так думать. Нет, моя жизнь мне весьма необходима, и на меня наложен гейс — я должен создать статую на этом свете, прежде чем покину его.

— Мой дорогой, — сказала Ниафер, — ты выбрал правильно.

Всадник ничего не сказал. Но он снял шляпу, и они затрепетали. Было видно родство с Мирамоном, поразительное сходство, но они ни разу не видели на лице изобретателя иллюзий того, что увидели здесь.

Затем Ниафер шепотом попрощалась с Мануэлем. Они поцеловались. После чего Мануэль помог ей подняться в седло, и Ниафер ускакала с Дедушкой Смертью вместо Мануэля.

— Сердце мое разрывается, — сказал Мануэль, мрачно рассматривая свои ладони, — но лучше она, чем я. Все же это скверное начало: вчера у меня в руках было огромное богатство, сегодня — огромная любовь, а сейчас я потерял все.

— Но в отношении того, как в чем-либо добиться успеха, вы рассуждаете неверно, — сказал другой незнакомец.

Теперь он перестал заниматься ногтями и поднялся. Было видно, что это высокий худощавый юнец, правда, не такой высокий, как Мануэль, и, конечно, не такой мощный, с румяными щеками, широко расставленными карими глазами и вьющимися темно-рыжими волосами.

Мануэль вытер о штаны свои влажные руки, и они зашагали вместе с этим юношей и тот рассказал о том, что было, и о том, что должно случиться. Мануэль сказал ему:

— Для меня, Горвендил (поскольку таково твое имя), подобные речи бессмысленны и не дают никакого утешения моему горю от потери Ниафер.

— Это лишь начало твоих утрат, Мануэль. Я думаю, что постепенно ты потеряешь все, некогда желанное, пока наконец не останется у тебя лишь пресыщение, усталость и тихое отвращение ко всему, что человеческая мудрость твоих предков побуждала тебя выполнить.

— Но, Горвендил, разве можно предсказать будущее? Или, может, Мирамон прав, сказав, что вместе со смертью и судьба встречает покидающего эту гору?

— Нет, Мануэль, я не скажу, что я судьба или один из Леших, мне, скорее, кажется, что я сумасшедший. Поэтому чем меньше ты будешь меня слушать, тем лучше. Должен сказать тебе, что эта пустынная местность, эта гора, эта дорога, эти старые клены и вон тот камень существуют только в моем воображении; и ты, и эта Ниафер, от которой ты избавился не самым гуманным образом, и Мирамон со своей прекрасной строптивой женой — все вы кажетесь мне персонажами, которых я придумал; и все происходящее на этом свете кажется мне лишь моими собственными фантазиями.

— Что ж, тогда определенно я бы сказал, или, скорее, я бы подумал, что необходимо сказать, что ты безумен.

— Ты говоришь без колебаний, и это происходит из-за твоей способности немедля осаживать чужие фантазии, благодаря чему ты, возможно, добьешься успеха.

— Да, но, — медленно спросил Мануэль, — что такое успех?

— В глубине твоей души, по-моему, этот вопрос уже решен.

— Несомненно, у меня есть свое мнение, но я спрашиваю о твоем.

Горвендил посмотрел сурово и, однако же, лукаво.

— Я где-то слыхал, — говорит он, — что в своей высшей степени успех — всего лишь достижения бесхвостой обезьяны, отчаявшейся забраться на самый верх, но, однако, воображающей себя символом — неким полномочным представителем Всемогущего.

Мануэль, похоже, намотал это на ус.

— А чем занимается преуспевающая обезьяна?

— Она блуждает, переходя от тайны к тайне, при помощи жалких паллиативов, ничего не понимая, жадная во всех своих желаниях и одновременно пронизанная трусостью, но, однако, когда доходит до дела, готовая отдать все, даже умереть, ради той бредовой идеи, что она — наместница и наследница Небес.

Мануэль покачал своей небольшой головой.

— Ты употребляешь слишком много ученых слов. Но, насколько могу тебя понять, это не тот успех, о котором я мечтаю. Нет, я — Мануэль, и я должен следовать своим помыслам и своему желанию, не глядя на других людей и их представления об успехе.

— Что касается этого, то я вижу (будучи свидетелем того, как ты недавно избавился от своей возлюбленной), что ты уже в значительной степени освоил этот вид отрицания.

— Ха, но ты не знаешь, что происходит здесь, — ответил Мануэль, ударив себя в широкую грудь. — И я не стану говорить тебе об этом, Горвендил, поскольку ты не есть ни судьба, ни один из Леших, чтобы удовлетворить мое желание.

— А какое бы у тебя было желание?

— Я хочу всегда получать все, что могу пожелать. Да, Горвендил, я часто думал, почему в древних легендах, когда предложено три желания, никто не просит чего-то разумного и расчетливого с первого раза.

— Какая нужда беспокоить Леших по поводу такого скромного желания, если все всегда можно купить за определенную цену — получить все, что захочешь? Тебе нужно лишь идти вон туда, — показал Горвендил и объяснил Мануэлю одну, на первый взгляд, странную и рискованную затею. Затем он с грустью сказал:

— В этом-то пустяке в Михайлов день я не могу отказать никому. Но должен назвать тебе цену: по достижении каждого желания ты будешь ощущать, чего оно стоит!

Сказав это, Горвендил раздвинул кусты у дороги.

Там его ждала прекрасная, цвета сумерек, женщина в зеленом с голубым платье. На голове у нее сверкала голубая диадема, увенчанная зелеными перьями, в руке она держала вазу. Горвендил шагнул к ней, и кусты за ним сомкнулись.

Мануэль остался один. Ошеломленно озираясь, он прошел немного по дороге, а потом бросился ничком на землю и зарыдал. Причиной этого, как считают, было то, что юный Мануэль полюбил Ниафер так, как он не мог любить больше никого. Поплакав, он поднялся и отправился к Гарантонскому пруду — он возвращался домой, так ничего и не достигнув, во всем потерпев поражение.