"Чай из пустой чашки" - читать интересную книгу автора (Кэдиган Пэт)

[ПЯТНАДЦАТЬ] СМЕРТЬ В ЗЕМЛЕ ОБЕТОВАННОЙ [VII]

Боль в ИР, по наблюдениям Константин, дольше не притуплялась, может, потому, что при физическом воздействии происходит повреждение нерва. В костюме можно гораздо дольше воздействовать на нерв, чем если, скажем, бить по телу дубиной или хлестать кожаным ремнем.

И что, жертвам нравилась боль или они были удивлены ее подлинностью?

Или акселерант уничтожал все лишнее, например здравый смысл?

Что бы это ни было, Константин было жалко людей, испытавших ее перед смертью. Хотя себя сейчас ей было еще жальче.

Смерть мужчины-пантеры была самой грубой, поскольку был задавлен или уничтожен сам инстинкт самосохранения. Нет, никто в салоне ничего не слышал и не видел, поскольку каждый был похоронен заживо в своем собственном мире. А Марш Кьюкендал бился головой об пол в своем звуконепроницаемом костюме, в полном одиночестве, зато его право на неприкосновенность частной жизни не было нарушено. Константин потребовалось достаточно много времени, чтобы осознать, что она жива.

Когда это произошло, времени на выход не было, не было времени даже собраться с мыслями. В Денвере несостоявшаяся гимнастка Лидия Стэнг одиноко скакала на лошади и неудачно попыталась совершить какой-то кульбит в воздухе. Константин скакала с ней вместе и не могла решить, что вызывает больший ужас: знание о том, что будет дальше, или тихий жуткий звук ломающейся шеи?

В шлеме вполне можно задохнуться — закрыть вентиляцию, передавить шею, потерять сознание. Фло спал в момент смерти, Константин нет.

Жертвы номер шесть и семь — а, особый десерт, двойная смерть, произошедшая одновременно. Двойное убийство: какой-то извращенец, сидя в цельном пузыре с экстази, вызвал эту сцену к жизни. Может ли человек порезать себя так, будто его зарезал посторонний? Или раскромсать и разделать себя так, что никто не поверит в самоубийство? Хотя, конечно, этого делать не придется, поскольку тебя носят в качестве одежды, марионетки…

Только ленивые следователи могут называть это работой не для полиции, подумала она, попав в ситуацию смерти Томоюки Игучи.

Она лежала на земле под бесконечным ночным небом, и тварь приготовилась зарезать ее. Против ее желания шея вытянулась, и она почувствовала что-то острое на горле.

Под ночным небом опустился нож. Парень опорожнился от страха в грязном вонючем закутке; подняв руки, прижался к монитору и об острый край разрезал нежную плоть. Кожа Константин горела, жгла, рвалась, расходилась. Край монитора острый, но не настолько, чтобы распороть горло, и парень продолжал тереться туда-сюда, туда-сюда, пока окончательно не распилил горло.

Ей надо было поговорить со следователем.

Константин хотела бы потерять сознание, но наркотик не мог подарить ей и такого мизерного утешения. Оба наркотика, этот и тот, другой, который все восемь жертв приняли вместе с акселерантом, думая, что получили биохимический ключ к какому-то эксклюзивному клубу. На самом деле, насколько могла судить Константин, это была причудливая смесь галлюциногенов и гипернастороженности; а в другом месте у «мадам» на линии клиенты ждали, пока наркотик начнет действовать. Тогда они надевали особые костюмы, позволяющие надевать одеждой других людей. Константин все это мало привлекало. Может быть, это супернастороженность позволяла одному телу двигаться внутри другого, может быть, такая стимуляция была верхом наслаждения?

Если, конечно, вас не натянули, как перчатку. И вот ты считал, что попал в самый эксклюзивный клуб, а вместо этого кто-то попадал в тебя. Может быть, ваше тело скинет захватчика прежде, чем случится что-нибудь неприятное, может быть, ты поймешь, что у тебя аллергия на определенные вещества, а без акселеранта ничего не получится. Или, может, ощущение инородного движения под кожей станет невыносимым, и ты захочешь остановить его, даже разрезав себя на части, чтобы выпустить содержимое наружу.

Однако бывает, что извращенец, носивший твое тело, решил совсем забрать его, насладившись распиливанием глотки. Константин понимала, почему такие люди испытывают особое возбуждение от прогулки в убитом теле.

В книге Шанти Лав было записано все не потому, что Шанти Лав нужны были записи, а просто он был абсолютно уверен, что их никогда не найдут, а ему приходилось следить за количеством наркотика и людьми, его употреблявшими. Сам каталог записывал судьбы всех пользователей, Константин не знала, зачем ему это, и она даже не была уверена, знал ли об этом Шанти Лав. Может быть, потому, что это не был каталог Шанти Лав, так же как и ее каталог не был собственно ее каталогом. С этой точки зрения кажется, что в каталоге намного больше интересного, многие страницы не поддавались дешифровке, многие записи были сделаны японскими иероглифами. Другие казались очень древними, хотя она и не понимала, с чего это взяла. Может, генетическая память на иероглифы, или на клинопись, или что-нибудь еще, принципиально иное.

Что бы это ни было, его было очень много, тем более для одного человека. И теперь, когда он рассказал ей все, что она хотела знать, больше он ничего не соглашается открыть. Она могла бы его подержать, но он даже не открывался, отказывался отвечать, отказывался от всего, кроме того, чтобы залезть к ней на руки, как книгообразная скала.

Она переждет, подумала Константин. Рано или поздно он кому-нибудь понадобится, кто-нибудь начнет его искать, спрашивать о нем.

Через некоторое время она вполне отчетливо почувствовала движение, и Константин вместе с книгой направилась ко вполне определенной цели. Может, это потому, что акселерант стал ослабевать и она стала замедляться, или потому, что все вокруг стали двигаться значительно быстрее?

Темнота стала рассеиваться, окружающие тени стали четче и вычурней. Константин показалось, что она услышала ритмичный шум, глухие удары вместе с пением людей. Звуки стали громче, или ближе, она не очень понимала, и теперь она почувствовала намерение книги отвечать, словно та была живой, и сердце ее снова включилось.

Стало больше света, и Константин смогла различить какую-то группу людей вокруг чего-то, напоминающего скалу. Константин зажала книгу в руках, позволяя ее пульсу просачиваться в руки. Со временем Константин почувствовала этот пульс во всем теле, а свет становился все ярче и ярче, пока наконец она не увидела их — большую группу японцев, собравшихся вокруг марионетки, ведомой тремя людьми в балахонах с капюшонами.

Константин подошла ближе. Биение, казалось, глубже проникло в ее тело, поселив в душе переполох, который смутил бы ее, если бы она не держалась за книгу.

Она поняла, что марионетка ведет их. Хотя кукловоды были ясно различимы, про них легко забыть, по крайней мере об их руководящей роли. Было больше похоже, что они помогают марионетке, а не руководят ею.

Что-то должно случиться. Константин чувствовала какое-то нарождающееся действо вокруг, в самой атмосфере ИР, и глубоко внутри нее самой. Она посмотрела поверх голов собравшихся, мимо марионетки, в черный зев пещеры. Дверь вовне? Или наоборот, внутрь чего-нибудь еще?

И вдруг она испугалась, поняв, что это на самом деле, что они собираются призвать что-то откуда-то извне, нечто странное, новое и прежде совсем неизвестное, и потом все изменится, будет изменено, хочет ли кто этого или нет. Она шагнула вперед, держа каталог в одной руке и подняв другую.

— Не… — начала она, но было уже поздно.

Хотя чувство захватило ее и потрясло как тряпичную куклу, она поняла, что это было, и стала безудержно смеяться в безмерном облегчении. А потом она уже не могла остановиться. Константин буквально каталась по земле, сжимая книгу перед собой, и смеялась, смеялась, смеялась. Смеялась от радости, что жива, смеялась наперекор темноте и смерти. Смеялась от удовольствия, смеялась назло боли, смеялась потому, что ее всю трясло, и потому, что хотелось смеяться еще. А еще она, конечно, смеялась потому, что она была не единственная, кто испытывал приступ хохота, потому, что все собравшиеся люди хохотали так же громко, как она, без сомнения почти по тем же причинам. Они смеялись, завывали и снова смеялись, и это стало похоже на хор, каждый смеялся свою партию.

Бездыханная, но все еще смеясь, Константин села и посмотрела на марионетку, чтобы понять, как с ней управлялись кукловоды. Марионетка стояла лицом к пещере, откуда вышел смущенный японец, щурясь на свет. Он переводил взгляд с марионетки на людей, собравшихся вокруг пещеры, и наконец добрался до нее.

Лицо свела судорога гнева, и она поздно вспомнила, что носит внешность персонажа Шанти Лав. Или, может, его расстроила книга. Он закричал и ринулся к ней. Люди схватили его.

Марионетка превратилась в женщину. Она теперь одиноко стояла, глядя на Константин, лицо у нее было уставшее, потом она протянула руку:

— Шанти Лав, — сказала она.

Книга легко поднялась из рук Константин и полетела прямо к ней. Константин хотела пожать плечами, но сдержала движение и посмотрела на японца, которого крепко держали несколько человек. Ей казалось, что все ждут ее слов, и она начала говорить то, о чем думала:

— Том Игучи, вы арестованы как соучастник, причастный к убийствам Салли Лефкоу, Эмилио Торреса, Марш Кьюкендал, Лидии Стэнг…