"Любовь и доблесть" - читать интересную книгу автора (Катериничев Петр)Глава 14Сергей Оттович Гриф сидел за столом в просторном кабинете и нервно перебирал бумаги. Ему было неспокойно. Отчего, он не знал, но беспокойство свое никогда не рассеивал ни вином, ни развлечениями: он искренне полагал беспокойство предохранительным клапаном от разного рода неприятностей. Они уже где-то совсем рядом, близко, неведомая железка в организме или извилинка в сером веществе мозга отвечает как раз за предвидение событий или случайностей, и надпочечники уже высылают в кровь адреналин, и сердце начинает стучать ровно и мощно, рассылая кровь, эту животворную субстанцию, именуемую китайцами живительной энергией «ци», по тканям, приготовляя тело и интеллект к схватке, к поединку, к победе. Если, конечно, организм здоров, а не отравлен унынием, тоской, никчемной самоукоризной или, хуже того – раствором алкоголя или наркотика – этими служками владыки преисподней. Гриф алкоголь употреблял очень умеренно и аккуратно, к наркотикам, как и к людям, им поклоняющимся, относился с искренним брезгливым презрением... Тогда – отчего тревога? Кажется, все идет по плану, но что-то зудит и зудит надоедливо и монотонно, словно невидимый комар в ночной комнате, мешая сосредоточиться и обрести душевный покой. Давешний разговор с Бокуном? Да. И – Данилов. Что-то очень уж самоуверенный парниша этот интеллектуал-самородок, чтобы быть ничьим. Гриф уже отдал необходимые распоряжения, нужно проверить исполнение. Глядишь, и на душе прояснится. Гриф нажал кнопку селектора, приказал: – Вагина ко мне. Александр Александрович Вагин, блеклый невыразительный мужчина с пегими волосами, с пегой, словно присыпанной тальком кожей и с пегим взглядом невнятного цвета глаз, был неприметен, исполнителен и аккуратен. Среднего телосложения, среднего роста, средних лет... Даже костюм на нем, не старый и не с иголочки, не отутюженный и не мятый, был такого невразумительного колера, что, как только Вагин исчезал с глаз, визави вряд ли смог бы определить даже его цвет. Естественно, и сослуживцы, и подчиненные никогда не называли его Александром Александровичем; Сан Саныч было обращением почти официальным, ну а за глаза Вагина кликали – Серый Йорик, ибо на Серого кардинала он никак не тянул. Впрочем, при всей своей отвратно-непрезентабельной наружности Серый Йорик был еще и до омерзения похотлив и, как выразился один сослуживец, «злобуйственен», а потому многие старались брезгливо уклониться и от его приязни или ненависти, и от его потного и мятого рукопожатия. Вагина это нисколько не смущало. Его посыпанный перхотью пиджачишко являлся частью казенного пейзажа, как мажущаяся побелка в иных коридорах или желто-грязная окраска стен в иных заведениях. Гриф же просто знал Вагину цену. Как и всем, с кем он имел дело. – Вызывали, Сергей Оттович? – застыл на пороге блеклой тенью Йорик. – Да. Ты взял Данилова в разработку? – Так точно. – Результаты? – За два часа трудно установить что-то определенное. – И тем не менее... – Пока только «объективка». Данилов Олег Владимирович, русский, в партиях и общественных организациях не состоял, политикой не занимался, место рождения, как и год, не указаны... – Что значит, не указаны? – Данилов сам заполнял файл, к тому времени он уже две недели сотрудничал в газете, никто в его формуляр не заглядывал... Разгильдяйство, конечно... Вот он и созорничал: местом рождения указан Кубытинск-на-Усяве, временем – тридцать третье Брюмера шесть тысяч восемьсот тридцать седьмого года от Сотворения мира. – Забавно. Ты никогда не задумывался, Вагин, что даже это сочетание, «Сотворение мира», говорит в пользу христианства? – Простите?.. – Co-творение. Когда в этом приняли участие Отец, Сын и Дух Святой. Вагин пожал узкими плечиками: – Я далек от богословия. – Пожалуй, я тоже. Так, игра воображения. Зачем ты мне рассказываешь о вольных сочинениях Данилова? – Ну как... – смешался подчиненный. – Положено. – Мне не нужны идиотские сказки этого «простачка» о всяких кубытинсках, игогоевсках-на-Усяве и крестопропойсках. – Виноват. – Ты составил запрос для нашей агентуры в Москве? – Так точно. – Вагин неуловимым движением извлек из папочки убористо заполненный текстом листок. – Необходима ваша виза. Гриф быстро пробежал глазами текст. Двумя скупыми выверенными движениями вычеркнул несколько пунктов. Спросил: – Какую смету ты заложил в оперативные расходы? – Пять тысяч долларов. С допуском. Гриф скривил губы: – Не нужно никаких допусков. Добавь сзади нолик – и будет в самый раз. Информация мне нужна в течение двух, максимум – трех дней. Пепельное лицо Серого Йорика словно подернулось рябью: это означало удивление. – Пятьдесят тысяч? На выяснение прошлых обстоятельств отставного журналиста? – Он не журналист, и ты, голубчик, знаешь это не хуже меня. Или, по крайней мере, догадываешься. – За пятьдесят тысяч я раньше покупал резидентов, – упрямо поджал губы-ниточки Вагин. – Было за что платить... Раньше резиденты интересовались тайнами мадридских и кремлевских дворов... Удобно ли сиделось дедушке на горшке и хорош ли утренний стул... Ну а если стул хорош, то и трон крепок. Мы же – люди с тобой маленькие, но практичные. Сейчас нас интересуют только деньги и ничего, кроме денег. – Гриф покусал кончик карандаша. – Деньги разлагают людей, давая им возможность потворствовать своим порокам. И люди становятся ручными, как прикормленные белки. Вот и вся политика. – Он вздохнул. – Меня от этого мутит. – Гриф взял из коробки сигарету, покрутил в пальцах, положил обратно. – Своей статьей Данилов шуранул в нашей провинциальной столице, словно каленой кочергой в муравейнике. Я хочу знать, кто этот «играющий джокер» на самом деле. Ты понял? – Так точно. – Экономить на информации в нашем случае – все равно что строить высотный дом без фундамента. Постройка завалится даже, не от ветра, от плевка! – Гриф ощерился, лицо его на мгновение стало неприятным и жестким. – А после опуса этого борзописца в нас не плевки полетят – камни, булыжники, сваи! И каждый из этих раковских, реймерсов, Головиных станет метать свой банк! Мне не нужно случайностей. Ты понял, Вагин? – Так точно. Я понял. Но... – У тебя сомнения? – За пятьдесят кусков можно завалить дюжину таких, как Данилов. – И проблема решена дешево и сердито, так? – сузил глаза Гриф. В голосе его явственно слышался сарказм. – Так, – подтвердил Вагин с неожиданной твердостью в голосе. – Ты помнишь, майн либер, любимое изречение английских миллионеров? Помощник пожал плечами. – quot;Я не так богат, чтобы покупать дешевые вещиquot;. А смерть нынче дешева. – Не для того, кто умирает. Гриф глянул на помощника с каким-то новым интересом. Потом произнес очень медленно: – Я не могу позволить себе роскошь устранить человека, не выяснив, кто за ним стоит. – Его сыграли втемную. Это очевидно. – Особенно если его сыграли втемную. Все. Вопрос закрыт. – Есть. – Что ты выяснил о Данилове достоверно? – спросил Гриф. – Место жительства. – Нужно установить наблюдение. Только нежно. – Люди работают. – М-да. Не густо. Он действительно одинок? – Да. Ни родителей, ни родственников. Мы осторожненько опросили соседей. За полгода в его квартире, конечно, бывали женщины, но – случайные. И не проститутки. – Я не знаю среди женщин «не проституток». Просто одни продаются за наличные, другие – за карьеру, связи, место под солнцем. Лучше – под южным и ласковым. – Я имел в виду именно женщин, продающих свое тело за деньги, – дисциплинированно уточнил Вагин. – А – душу? Душу за деньги продают? – Извините? – тускло глядя на Грифа, переспросил Вагин. – Продают... На том и стоит мир. – Гриф пожевал губами, размышляя о чем-то своем: – Ты не забыл о моем поручении? Барышнями для нашего застенчивого интеллектуала озаботился? – Так точно. Вагин выудил из черной папки увесистый конверт и почтительно положил на стол. Гриф вытряхнул из него с полтора десятка фотографий, оскалился: – Анекдот есть такой. Сидит больной у психиатра, тот вынимает из стола карточку, показывает – на ней изображен треугольник, – спрашивает больного: «Что это такое?» – «Это палатка, а там мужик с бабой уединились и – занимаются любовью!» – «Хорошо», – останавливает его врач, показывает карточку с квадратом: «А это что, по-вашему?» – «А это – дом, а там в каждой квартире мужики с бабами...» Врач озадачился, хмыкнул, показывает круг: «Ну а здесь что изображено?» – «Ну как же, доктор, это же земной шар, а на нем – в каждой палатке, в каждом доме, под каждым кустом – мужики с бабами...» – «М-да... – протянул психиатр. – У вас сложная форма сексуальной фобии, вы совершенно неадекватно реагируете на предъявленные вам символы». – «А вы, доктор, тоже хороши, – возмущается больной, – такую порнографию в столе держать!» – Смешно, – вежливо развел пегие губы Вагин. – Что ты мне притаранил, лишенец? – произнес Гриф, не очень-то и скрывая за язвительностью недовольство. – Я полагал... – Не суди по себе, Вагин. Откуда ты набрал столько шалав? На них же пробы негде ставить! – Практика показывает, что интеллигенты более всего западают как раз на потаскух. Чем вульгарнее, тем лучше. – Ин-тел-ли-ген-ты. Ин-тел-лек-ту-а-лы, – медленно и жестко произнес по складам Гриф. – «Практика показывает», – сымитировал он тягучий говор Вагина. – Яйцеголовые уроды, путающиеся в этой жизни, как в мамашкиной юбке... Данилов – интеллектуал? Это он не разбирается в жизни? – Вы охарактеризовали его как идеалиста. Насколько я проинформирован Бокуном... – Фока тебе рассказал, как Данилов его «построил»? Одним взглядом? – Он упомянул, что у объекта э-э-э... «взгляд убийцы», но я отнес сие к фантазиям. Фокий Лукич тревожный и неуравновешенный товарищ, к тому же он был сильно нетрезв, и ему могло почудиться, что... – Ничего ему не почудилось, не привиделось и не померещилось, Вагин. Я слышал разговор. Данилов именно такой. Жесткий. Опытный. Травленый. И раскован он не показно, он так живет. И знаешь, почему? Да просто ничего он в этой жизни не боится: не за кого ему бояться, а к себе он относится как самурай... Что-то в его прошлом пережгло в нем инстинкт самосохранения, и живет он сейчас словно по инерции... А Фока, тот был напуган смертельно, не блажно! Я не поручусь, что, будь они действительно наедине, Бокун не напрудил бы лужу прямо в своем президентском кресле! А ты говоришь – интеллектуал! – Тогда... почему «идеалист»? – Тебе следовало бы знать, Вагин. Люди без идеалов ничего не достигают в этой жизни! Их удел – быть прислугой. Высокооплачиваемой, но прислугой! Только идеалы заставляют людей терпеть лишения, быть самоотверженными и проявлять доблесть! Доблесть! Многие давно забыли, что это такое! А Данилов... Он похож на воина, уставшего от войны и разочарованного в жизни. Но – не в идеалах! Идеалов чести он не оставил: достоинство не позволит ему тлеть на этой помойке ленивым жвачным или шустрить суетящимся торгашом! А ты – ты предлагаешь хищнику в «предмет обожания» заунывную потаскуху? Нам нужна такая девчонка, в которую он сможет влюбиться, понял, недоросль? – Гриф усмехнулся, закончил ернически, имитируя кота Матроскина из известного мультика: – Сдается мне, зря я тебя кормлю. – Виноват, – прошелестел тонкими губами Вагин. – Это все, что у тебя есть? – кивнул Гриф на рассыпанные по столу фото. – Нет. – Вагин бесстрастно вынул из папочки другой конверт. – Востер. Ну-ка? – Он открыл конверт, там было всего четыре фотографии. – Вот это лучше. Откуда девки? – Э-э-э... – Да не блей ты! – Двое из театрального училища, еще двое... – Где они сейчас? – перебил его Гриф. – Внизу. Ждут. – Ты проинформировал их? – В общих чертах. Дескать, нужно сыграть роль. – Ты с ними уже работал? – Да. Способности хорошие. – Принципы? – Современные. – Интересы? – Развитые девочки. – Крючки на них? – Надежные. На каждую папочка. Любой можно поломать и карьеру, и жизнь. А то и закрыть на пару лет безо всяких фокусов. По закону. Гриф растянул губы в усмешке: – У нас – так: или по-хорошему, или по закону. |
|
|