"Любовь и доблесть" - читать интересную книгу автора (Катериничев Петр)Глава 8Даша вздохнула, потом спросила сама себя удивленно: – Я хочу тебе понравиться? – подумала, ответила сама себе: – Да, хочу, – вздохнула. – Я вообще хочу кому-нибудь нравиться. Но что-то у меня это не очень выходит. Наверное, я не умею быть ласковой. – Почему? – Не научилась. А вообще – меня считают высокомерной. – Это так? – Наверное, да. Когда растешь принцессой... – Принцессой? – Почти. – Девушка смутилась, в глазах ее мелькнуло что-то вроде страха. – Я очень пить хочу. – Скоро пойдет цивилизация. – И наш поезд остановится? – Да. Девушка некоторое время смотрела прямо перед собой застывшим взглядом, потом сказала: – Ты удивишься, но я никогда не ездила в поездах. Некоторое время они топали молча. Подлесок кончился, пошли места обитаемые, протока стала широкой, а дальше на грязном песке навалом потели людские тела на хлипких разномастных подстилках. – Это похоже на свалку, – поморщилась Даша. – Тут так грязно... А они чупахаются в этой грязи и, похоже, рады. – У людей вообще радостей немного. Даша бросила на Олега быстрый взгляд, ответила: – Но это не значит, что нужно вываляться в канаве. Можно поехать за город. – Если есть на чем. – Да ладно тебе... строишь моралиста, а сам... Разложил этих дебилов, как засольщик воблу. Одному даже руку сломал. – Может, оно к лучшему? Профессию поменяет. – Из бандитов в налетчики? Знаешь, я передачу видела: там подраненные охотниками тигры становятся людоедами как раз потому, что крупная и сильная добыча им стала уже не по зубам. А из этого Сазона ни работяги, ни путного торговца точно не выйдет. Значит – будет малолеток грабить. Или наркотики у школ продавать. – Какая разумная девочка... «Подраненный тигр». Это не тигр, это шакал. По жизни. И раненый он или целый – разница для падали небольшая. А что, было лучше его убить? Даша замкнулась, насупилась. – Так кто из нас морализирует? – Олег, не придирайся к словам! – А ты не умничай. – Я просто еще пьяная. – Угу. Очень выгодно. Если что-то натворила – «я еще маленькая». Или – «когда я пьяная, я такая дурочка!». – Ты злой. – Скорее нетерпимый. – Может быть, это еще хуже? – Не хуже, но тоже не сахар. – Для окружающих? – И для себя тоже. Даша помолчала, снова наморщила лоб: – Странный ты. – Я по жизни странник. – Хм... Ты знаешь, аналог слова «странник» по-английски будет «stranger», – размышляя про себя, произнесла девушка. – «Чужой». Может, оттого ты такой? – Чужой? – Да. Всем этим потеющим индивидам. Иначе зачем бы тебя занесло загорать так далеко. – Просто я отвык общаться. – Просто ты отвык любить. В этом все дело. – Даша вздохнула. – Как и я. – Вода. – Что? Олег остановился у переносного тента, под которым примостилась толстая тетка; у ног ее громоздилось несколько ящиков с бутылками. – Ты какую предпочитаешь? – Любую. Лишь бы холодная. Истомленная скукой продавщица вынула из ящика пластиковую бутылку с минеральной, Олег свернул пробку, подал девушке: – Не захлебнись. Даша заглотала, торопясь, проливая пенящуюся газировку на платье. – Теплая. Но все равно хорошо. Какой гадостью они меня напоили? – Той, что ты пила. Девушка погрустнела: – Все могло бы закончиться скверно. Спасибо тебе. Слушай, Олег, а ты что, тренер какой-нибудь? – Я похож на тренера? – Совсем не похож. – Даша даже мотнула головой. – Тогда где ты научился так драться? – Я никогда не учился драться. – Ладно, ври... Не хочешь говорить? Олег пожал плечами. – А чем ты занимаешься? Вообще? – Я журналист. – Журналист? Снова врешь? – Почему? – Журналисты крикливые и наглые. Или, наоборот, важные и самовлюбленные. А ты – грустный. – Грустный? – Ну да. Словно... Словно ты потерял то, что никогда уже вернуть нельзя, а забыть ты не можешь. Да и не хочешь. – Погоди, Дарья. Не гони. Лучше ты мне объясни. – Что? Олег заметил, как девушка словно собралась внутренне, но все-таки спросил: – Как ты попала в машину к этим дебилам? – Ну... Сначала они мне вовсе не показались такими уж плохими. Просто отвязные ребята, прикольные. Правда, я чуть-чуть выпила... – Наркотики? – Да что я, совсем дура, что ли? – Ты не дура. У тебя правильная речь, ты быстро думаешь, у тебя хорошее ассоциативное мышление, ты знаешь английский язык, на тебе кроссовки за двести баксов, которые ты таскаешь не на выход, а просто так, привычно, и платье долларов за восемьсот, из хорошего бутика, эдакий летний сарафанчик... – Олег заметил, что девушка даже покраснела под загаром. – Продолжить? У тебя в начале не самого жаркого в этом году лета стойкий оливковый загар, назовем его «нездешний», и притом ты никогда не ездила в поездах. – Что ты привязался?! – Только один вопрос: как ты оказалась в компании таких дурных и диких уродов, а? На «романтику дорог» ты купиться не могла, джип хиленький, как жеваный веник, да и братки в нем напрочь второсортные, разве что стрижка и бугры под кожей. Тебе и общий язык с ними еще нужно было отыскать, в прямом смысле, безо всяких переносных. Судя по речи, ты со старшими привыкла общаться, и люди это образованные и не косноязычные. А Сазон с Хыпой сплошь «базаром» изъясняются, да и тот у них «second hand», как кацавейка с чужого плеча. Как ты к ним в машину попала да еще и заехала неизвестно куда, а? – Все? Допрос закончил? – Ну... – неожиданно для самого себя смутился Олег и заметил, что в глазах Даши снова закипают слезинки. – Какое у тебя на это право? Ведешь себя как свекор майский! – Почему майский? – искренне удивился Олег. – Не знаю. Нипочему. Мы далеко идем? – К метро, – пожал плечами Олег. Они снова шагали молча, теперь уже через парк. Навстречу вереницей двигались люди. Шли быстро, желая успеть получить свою долю солнышка: страна, как ни кинь, северная: в мае еще бывает снег, в сентябре уже случается снег, а в июле могут статься заморозки на почве. Вперемешку с засухой и проливными дождями. Как говорится, лето у нас короткое, зато холодное. Данилов вспомнил сон и искренне пожалел, что его разбудили. Хотя... Снами от жизни не укроешься. А что жизнь? Все то же: люди алчны, завистливы, себялюбивы, агрессивны, заносчивы, наглы, самоуверенны, маловерны... Олег поморщился: что это его повело? Ну точно, свекор майский. – Ты обиделся? – бросив на него взгляд, спросила Даша. – Угу. На себя. – С чего? – Свою жизнь лесом, пикником или пустошью каждый делает сам. – А вот и не так! Бывает, живешь, как в клетке, и вырваться из нее не можешь! – Сегодня ты пыталась вырваться из клетки? – Может быть. Данилов вздохнул. Девчонка права. Клетка. И не важно, из чего эта клетка – из событий, обстоятельств, безденежья или, наоборот, безмерного богатства в мире нищих... Из собственных комплексов, иллюзий или самообманов... А важно то, что, вырвавшись из одной, человек попадает в другую, и тот вольер молодняка, что из тесноты хрущобки виделся раем, оказывается лишь склочной тараканьей коммуналкой в общественном зверинце. Хотя... Все это мудрствования от лукавого. На поверку клетка из железных прутьев куда хуже той, что человек строит себе сам: в своей он хоть как-то чувствует себя защищенным от мира. А заключенный... Мир пытается защититься от нарушившего его установления человека и не вызывает в нем никаких чувств, кроме горькой обиды и желания отомстить за жестокость. А месть в мире людей считается справедливостью. Библейское: «Мне отмщение и Аз воздам» – никого не утешает. И героем остается самозваный граф Монте-Кристо, и даже богатство не делает его в сознании людей хуже. Асфальтированная дорожка вывела на широкую площадку. Слева был летний ресторан с тонированными стеклами и широкой террасой. Дорогие автомобили проезжали, бесцеремонно притирая пешеходов к обочинам. Из приоткрытых окон несся грохот могучих стереосистем. Так они пропустили одну машину, другую... Опасность Олег почувствовал как тревогу, скорую и острую. Но предпринять ничего не успел. Машина, тащившаяся едва-едва в потоке колеблющегося миража над мягким разогретым асфальтом, вдруг стала, обе дверцы синхронно распахнулись, оттуда показались фигуры мужчин, две пары сильных рук схватили девушку, и она исчезла в затененном дымчатыми стеклами салоне. Данилов рванулся за ней, но его движение по чьей-то воле перешло в падение, он крепко ударился надбровьем о бетонную бровку тротуара, попытался дернуться, но оказался жестко блокирован болевым захватом. Кто-то сильный и умелый держал его так, что Олег не мог даже пошевелиться. Автомобиль проехал чуть вперед; из-за ресторанчика выкатил длинный лимузин, Олег, заметил: мелькнуло синее платьице – это Дашу пересадили в представительскую машину, и та медленно, разрезая поредевшую толпу отдыхающих, как раскаленный нож, двинулась прочь. А тот, первый автомобиль, подал назад, остановился рядом с Олегом, дверца раскрылась. – Твое счастье, что все так закончилось. Принцесса сказала, ты хороший. – Голос был вполне доброжелателен и чуть насмешлив. – Она девчонка взбалмошная, но странная: никогда не врет. – Голос скомандовал конвоиру: – Слава, отпусти его, – потом снова обратился к Олегу: – Извини, что слегка поцарапали. Издержки. Из приоткрытой дверцы на асфальт вылетела свернутая в трубочку зеленая купюра. – Без обид? Олег только усмехнулся криво, сделал вид, что разводит руками, и жестко, с разворота воткнул локоть правой в печень продолжавшему стоять сзади охраннику. Услышал, как тот рухнул на колени, но добавлять не стал, только сказал в безликое чрево машины: – Да какие могут быть обиды? Все путем. – А ты резкий. – Какой есть. Кто вы? – Ну ты спросил. – А Даша – кто? – Для тебя – никто. Прохожая. – Мир не изменился. – Именно. Добрые дела в нем наказуемы. – Человек в салоне помолчал, добавил: – Это принцип. – Пауза длилась несколько секунд, потом человек скомандовал охраннику: – Славик, давай в машину. Продолжения не будет. Крепкий белобрысый парень бросил на Данилова цепкий взгляд и, морщась и зажимая правый бок, забрался на переднее сиденье. Дверцы захлопнулись, автомобиль тронул с места и плавно зашуршал вверх, через мостик, следом за уже скрывшимся лимузином. Вскоре он исчез, и колеблющееся жаркое марево над дорогой навевало мысли о том, что все это был сон. Или – мираж. Мир вдруг померк. Олег увидел перед собой толстые стволы нездешних деревьев, ощутил сладковатый запах вольно цветущих нездешних цветов, увидел русоволосую девчонку, и тут – все заволокло черным, боль в виске затопила окружающее, запульсировала оранжевым... А потом все исчезло. Олег стоял на мостике, нелепо озираясь, мокрый от пота. – quot;Девчонка, просто прохожая, как мы теперь далеки...quot; – напел он тихо. Огляделся. Вокруг все то же. Лето. Солнце. Люди. Разогретый асфальт. Скрученную бумажку воздушной волной прибило к бордюру. Данилов наклонился, развернул. Толстощекий Франклин сиял ему с купюры необъяснимо-загадочной улыбкой Леонардовой Джоконды. – Сто долларов – это всегда сто долларов, – тихо произнес Данилов, помолчал, усмехнулся, но очень невесело: – Добрые дела наказуемы. Мир не изменился. |
|
|