"Пирожок с человечиной" - читать интересную книгу автора (Кассирова Елена)16 СКАЖИ МНЕ «ДА»– Не пойму… – сказала Катя. – Что – не поймешь? – Откуда в наш деловой век такая дичь. Всем нужны деньги. Зачем тратить силы на изуверство? Какая кому корысть? Нет, конечно, это шизофрения. Костя вспомнил чей-то странно острый взгляд, когда выходили они с Нинкой из «Патэamp;Шапо». – Почему шизофрения… – А что же? – Мало ли нормальных паскуд. Вспомнилась знакомая обувь Опорка в «Принце». У всех тайные грешки. – У них тоже своя логика, – договорил он. – Надо влезть в их шкуру. – Не нужна мне паскудная шкура. А верхних бомжей замели. В споре за верхнюю ступеньку Поволяйка написала, как умела, жалобу в милицию. Донос, что товарищи ее – жопочники и падлы. В Чистый понедельник ступеньки очистились. Вечером пришел участковый и увел Серого, Опорка и двух случайных. Жалоб, кроме поволяевской телеги, на них не имелось. Но участковый оказался новый. Прежний, Голиков, прошел на довыборах в гордуму. Обещал лоббировать. Но теперь он был далеко. А этот сразу посадил Серого и Опорка в ИВЗ разбираться, кто такие. Впрочем, долго в изоляторе их держать не могли. Обвинить было не в чем. А если и было, сумму откупиться они бы насобирали. Костя, выходя из лифта, поглядывал на чердачную лестницу. Но пока никто не сидел. Пропала и Поволяйка. Однажды Костя поднялся по ступенькам и присмотрелся к замку: замковая скоба висела в одной петле. Костя толкнул решетку и вошел на чердак. Помещеньице было голым и довольно сухим. Всей грязи – скомканные газеты и ржавая короста на трубах. Когда-то они текли. Но с течью боролись, видно, не особенно. Ржавчина сама законопатила течь. Только в одном месте под трубой стояла бутылка, поставленная точно под каплю. Капля висела неподвижно, бутылка была пустая, с желтой лужицей на донышке. На стене тускнело оконце – выход на крышу. От оконца, неплотно закрытого, дуло. Костя подошел и вдохнул ветер. Прямо под носом край крыши и тот же вид, что у них с Катей, на подмосковную лесную даль. Черная дымка полна гнусных тайн, но все же она выше и значительней их. Костя оглянулся на газетный хруст. В углу сидела Поволяева и мотала головой. – Здрств, Кстин, – сказала она, тяжело ворочая языком. – Дбро пжлвт. Поволяйка подняла голову и хотела посмотреть по-женски восторженно, но не смогла зафиксировать взгляд. Голова упала. – Анна Ивановна. Здрасьте, – сказал Костя. – Вы живы. – Жв. – У вас тут уютно. – У не всгд тк. Сдись. Тбе чё? – Мне? Костя присел рядом. Участие к женщинам возникало в нем автоматически. Ему захотелось погладить Поволяйку по голове. Остановил запах – и ее собственный, гюмоечный, и общий чердачный. На чердаке пахло застарелой химической солью – продуктами распада мочи. У ног Поволяйки стояло открытое пиво. Она придвинула его Касаткину. «Пвко» «Кстин» взял, глотнул. Благодарная Поволяйка разговорилась. – В ментовке они. И хршо. Я тож челаэк. Петь едят. – За что? Не они же расчленили ребят. – Они. – Зачем? – Пкушть. – Как – покушать? – Тк. «Кстин» еще глотнул из банки. – Зажарили и съели? – шутя, он хотел расшевелить ее. Но глаза Поволяйки смотрели бессмысленно. – Зжрли. – И кто жарил? – Хрчха. – И вы ели? – Эли. – И что вы ели? – Хлб. – Какой хлеб? – Чрнй хлб. И кильку. – Значит, трупы все-таки не кушали? – Не кушли. – И не убивали? – Не убвли. – Зачем же ты донесла на людей? – Не пскали мня на стпеньку. Сами сдели, а сами не пскали. – Зачем тебе ступенька? Сиди здесь. Вон сколько места. – Здсь нлзя сдеть. – Но ты же сидишь! – Сжу. Поволяйка пьяно соглашалась со всем. Как малые дети, она отвечала повтором ваших слов. С ней и не говорил никогда никто. Бомжи просто спихивали ее с верхних ступенек ногами. Сесть рядом не подпускали. Серый или Опорок тык ее в бок – она скатится. Костя видел не раз. Они – вверху марша, она – внизу, на расстоянии трех-четырех ступенек. От постоянных тычков под ребра слабая тварь озлобилась и, конечно, готова была на любой донос. «И чердак они обжили, – подумал Костя. – На ступеньках сидели для отвода глаз. Теперь она тут хозяйка. Что ж, око за око». – Отдыхайте, Нюра, – вслух сказал он и поднялся. – И пейте поменьше. – Ты смптчный, – буркнула она вслед и сморщилась, изображая женское кокетство. Улыбнулась впервые. А зубки были еще свежие, ровные. Выходя, Костя оглянулся. Поволяйка не выдержала усилий и прилегла головой на газетный комок. – Ска-а-жы мне да-а, – тихо завыла Косте вслед песня, – ска-а-жы мне да-а, ска-а-ажы мне да-а, не гавари нет! |
||
|