"История подводного шпионажа против СССР" - читать интересную книгу автора (Шерри Зонтаг Шерри)

Глава 5
СМЕРТЬ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

27 мая 1968 года. После длинного рабочего дня Джон Крейвен ехал вдоль реки Потомак на автомашине, возвращаясь домой, когда по радио сообщили, что подлодка «Скорпион» (бортовой номер SSN-589) пропала вместе с 99 членами экипажа. К тому времени прошло всего два месяца с того момента, когда американская разведка убедилась, что Советский Союз потерял свою подлодку типа «Гольф». Крейвен все еще помогал Бредли вычислить, где она затонула, как пришла эта новость. Никаких подробностей в радиопередачах не сообщалось.

Никто не знал, где находилась подлодка «Скорпион», что с ней случилось. Известно было только, что эта многоцелевая атомная лодка водоизмещением 3500 тонн должна была вернуться домой в Норфолк (шт. Вирджиния), но не прибыла. Она не плавала украдкой вдоль советского побережья и не измеряла глубину океана, как «Трешер», которая погибла за пять лет до этого. «Скорпион» шла по Атлантическому океану прямо домой. Подобно одноименной лодке Второй мировой войны, «Скорпион» исчезла бесследно и без видимых причин.

Крейвен притормозил у следующего съезда с шоссе и повернул в Пентагон. Когда он вошел в охраняемое «обиталище демонов» – усиленно охраняемый Военный кабинет, то знал только то, что как главный ученый специалист ВМС по глубоководным проблемам будет нужен. Ведь пропала подлодка и вместе с ней 99 человек.

Рассматривая толпу уже собравшихся в спешном порядке капитанов первого ранга и адмиралов, Крейвен ощутил нечто такое, чего никогда не встречал в этом кабинете, заполненном высокопоставленными военными, – малодушный страх.

Страх отчетливо читался на напряженных лицах тех, кто внимательно разглядывал огромную карту на стене, показывающую предписанный лодке «Скорпион» маршрут. Его источали дрожащие голоса других, внимательно изучавших навигационные карты, разбросанные по всему кабинету. Высказывались гипотезы и схемы поисков. Прикидывался маршрут «Скорпион», наносились на карту маршруты самолетов для поиска на поверхности и поиска редких подводных гор. Всего несколько месяцев назад американская подлодка «Скамп» (бортовой номер SSN-558) чуть не погибла, врезавшись в подводную гору в Тихом океане, когда она спешила, чтобы успеть проследить испытания советских ракет. Если это подобный несчастный случай, то «Скорпион» могла быть потеряна навсегда. Подводные горы – то место на ее пути, где она и ее экипаж могли затонуть, не дойдя до предельной глубины, за которой ее ожидала немедленная смерть в результате разрушения корпуса.

Другие офицеры изучали ближайшие места нахождения советских кораблей и подводных лодок, рассуждая, не пересекались ли их маршруты с маршрутом «Скорпион». Все находившиеся в кабинете пытались оценить возможности, желая верить, что «Скорпион» все еще невредима, а экипаж хоть и находится в затруднительном положении, но жив.

«Чем может помочь моя организация?» – спросил Крейвен, перекрывая волнующиеся голоса, гул спорящих и шелест карт. Никто не взглянул или даже не заметил его, стоявшего в дверях. Большинство из этих офицеров ничего не знали о «Халибат», о роли Крейвена в подготовке ее к глубоководным поискам и даже о его успехах в определении местонахождения водородной бомбы, которую ВВС потеряли в глубинах Атлантики, около Паломареса (Испания). Для большинства офицеров Крейвен был просто рядовым инженером. Те же, кто знал его лучше, считали его человеком, полным странных идей и необычных методов поиска, в которых не было ничего похожего на изложенное в военно-морских наставлениях. Мало кто из офицеров, находившихся в тот день в Военном кабинете, верил, что Крейвен мог оказаться их лучшим, а возможно, единственным шансом на успех в поисках подлодки «Скорпион».

Крейвен повторил свой вопрос. На этот раз кто-то ответил: «Нам не удалось найти „Скорпион“ по акустическим сетям. Мы не знаем, где она. Если вы можете сделать что-нибудь по этому вопросу, делайте!» И Крейвен остался наедине со своими мыслями, пытаясь рассчитать, почему и где исчезла подлодка. Ставки были один против миллиона, что кто-нибудь найдет лодку. Она могла быть в Атлантике где-то на маршруте протяженностью в 3000 миль.

Семьи членов экипажа «Скорпион» начали беспокоиться еще с 15 февраля 1968 года, за три месяца до того, как Крейвен услышал эту новость по радио, за три месяца до того, как среди подводников стали циркулировать слухи о том, что советские корабли могли утопить ее.

При последнем отходе «Скорпиона» на пирсе стоял Дан Роджерс, помощник электрика, который, рискуя своей карьерой, попросил списать его с лодки, написав командиру капитан-лейтенанту Ф. Слаттери, что все на борту лодки «в опасности». И вот теперь он сбросил с пирса последний швартовый, который удерживал лодку. В ВМС эта лодка длиною 136 метров считалась блестящим выставочным экспонатом. А Роджерс в своем рапорте писал, что «Скорпион» так долго просрочивала капитальный ремонт, что экипаж называл ее «железным утильсырьем». В гидравлических системах были протечки, морская вода проникала через сальники вала гребного винта. Ее аварийные балластные системы не работали, и ВМС ограничили глубину ее погружения до ста метров, гораздо меньше рабочей глубины для других лодок этого типа.

За три месяца до последнего выхода «Скорпиона» в море случилось одно пугающее происшествие, когда «Скорпион» так сильно вибрировала во время маневрирования на больших скоростях, что казалось, она проходила сквозь воду как пробочный штопор, заставляя крупные части оборудования раскачиваться на своих резиновых амортизаторах. Причину таких вибраций так и не установили. Роджерс и другие члены экипажа опасались, что эта вибрация может повториться в любое время.

Большинство подводных лодок прошло тщательную проверку на безопасность после гибели «Трешер». Однако основная часть этих работ на «Скорпионе» была отложена из-за напряженности бюджета и неослабевающих темпов разведывательных операций в «холодной войне». Когда «Скорпион» выходила в море, она была одной из четырех подлодок, все еще ожидавших переоборудования дополнительными средствами безопасности, которые устанавливались после гибели «Трешера».

Роджерс и его товарищи жаловались командиру, что к их озабоченности по поводу неполадок в лодке никто не относится всерьез. Роджерс не был списан с корабля до тех пор, пока не согласился вычеркнуть слово «опасность» из своего рапорта о переводе.

Спустя месяц «Скорпион» была направлена на Средиземное море для участия в учениях НАТО. Ее направили туда только потому, что потребовалось срочно заменить подлодку «Сивулф», ту самую, которой Крейвен предпочел «Халибат», когда настало время выбрать лодку для специального проекта. «Сивулф» выбилась из графика замен, врезавшись в подводную гору в заливе Мэйн, и сильно повредила при этом корму.

Средиземноморье стало последней ареной «холодной войны». Со времени арабо-израильской войны 1967 года Советский Союз посылал все больше многоцелевых подводных лодок, вооруженных крылатыми ядерными ракетами, чтобы выслеживать американские авианосцы и пытаться следить за американскими ракетными лодками, выходящими в море из базы Рота (Испания). Американские разведывательные подлодки также наблюдали за портами Египта, где останавливались советские суда. Движение в Средиземном море было настолько интенсивным, что в декабре 1967 года произошло подводное столкновение американской подлодки «Джордж Маршалл» (бортовой номер SSBN-654) с советской многоцелевой подлодкой.

Значительную часть времени занимало выявление советских подводных лодок. Американские сети подводных гидрофонов к тому времени еще не были установлены в Средиземном море, а так же в районе западного побережья Европы, где проходил один из основных маршрутов советских подводных лодок. В самом Средиземноморье были ужасные условия для гидролокаторов, где соленая вода встречается с пресной, теплые слои – с холодными и все это посылает эхо-импульс в непредсказуемых направлениях. Одним словом, никто в США реально не представлял, как советские ВМС оперируют в Средиземном море и сколько подводных лодок они туда посылают. Аналитики-подводники в Лондоне и такие же аналитики в Норфолке (шт. Вирджиния) вели долгие дискуссии о советских операциях, но дискуссий чаще всего бесплодных, потому что слишком мало имелось фактов для каких-либо определенных выводов.

Полагая, что путем увеличения количества наблюдателей можно помочь экспертам, США начали обучать подводные силы своих союзников в Южной Европе и на Среднем Востоке искусству преследования подводных лодок. Фактически «Скорпион» была послана на Средиземное море, чтобы в учениях играть роль «зайца», которого преследуют иностранные силы в ходе их обучения. Для экипажа «Скорпион» это был привлекательный поход с заходами в солнечные порты Испании и Италии. Но многие, судя по письмам домой, предпочли бы, вроде Роджерса, остаться на берегу.

«Мы провели ремонт, заменили полностью или подлатали временно все оборудование», – писал помощник машиниста второго класса Д. Стоун в своем письме родителям от 12 апреля. Стоун отправил это письмо, находясь уже два месяца в походе, как раз накануне того, как «Скорпион» попала в опасный «петушиный бой» с советским эсминцем. Этот инцидент был типичным для операций в Средиземном море: обе стороны начинали беспокоить друг друга. Когда «Скорпион» всплыла на поверхность, чтобы обменяться сообщениями с американским кораблем «Катласс» (бортовой номер SS-478), советский эсминец бросился к «Скорпион», как бы намереваясь таранить ее. И когда казалось, что столкновения не избежать, советский корабль резко затормозил. Столкновения не произошло.

«Он проделал это три или четыре раза, – писал X. Тиббетс, командир „Катласс“, который наблюдал за происходившим с ходового мостика своего корабля. – Я покрылся потом и каждый раз думал, успеют ли эти парни своевременно остановиться?…»

Сообщение об инциденте, слухи о подобных инцидентах в других походах оставили у многих семей убеждение в том, что советские корабли могли стать причиной гибели «Скорпион». В соответствии с самой страшной версией, «Скорпион» была поражена советской торпедой во время завершающей стадии похода, когда она пыталась отогнать советскую многоцелевую подлодку от американской подлодки «Поларис» в Атлантическом океане.

Начинался заключительный этап похода, когда обычно не ставятся задачи, связанные с преследованием советской многоцелевой лодки. На календаре был конец апреля. «Скорпион» сделала завершающий заход в порт Неаполь (Италия). Оттуда, как ожидал экипаж, она должна была возвращаться домой. Вместо этого ее внезапно послали следить за необычайной деятельностью советских кораблей. Американские спутники сфотографировали группу советских надводных кораблей за пределами Средиземного моря, в Атлантике, запускающих воздушные шары, по размерам напоминающие метеозонды. Советские корабли занимались этой загадочной деятельностью почти целый месяц. Было известно, что в Тихом океане, поблизости от районов американских ядерных испытаний, также запускались советские воздушные шары, оборудованные чувствительными элементами. Возможно, это был какой-то новый вариант из арсенала разведывательных приемов.

Рассуждая, что в любом случае на пути домой «Скорпион» будет проходить поблизости от того района, Джеймс Бредли, все еще возглавлявший отдел подводной военно-морской разведки, приказал экипажу лодки посмотреть, что там происходит. Командир лодки капитан-лейтенант Слаттери и остальные офицеры были огорчены. После более чем двухмесячного пребывания в море они мечтали поскорее вернуться домой. Об этом экипаж прямо заявил Бредли на прощальной вечеринке в Неаполе. Он посочувствовал офицерам, но приказ остался в силе.

«Скорпион» отправилась в сторону советских кораблей 28 апреля. Но по пути лодка подошла к волнолому базы Рота (Испания) и высадила на берег одного члена экипажа и «спука», которые заболели. Затем продолжила свой путь. «Скорпион» тайно подглядывала за советскими кораблями два или три дня, а затем повернула домой. Когда лодка отошла на достаточное расстояние от советских кораблей, командир сообщил по радио, что удалось сделать несколько фотоснимков, но по поводу загадочных маневров советских кораблей информации собрали немного.

Не было ясно, где эти корабли действовали, хотя в документах ВМС США упоминался один возможный район. Разведывательные самолеты обнаружили два советских исследовательских гидрографических судна, корабль-спасатель подводных лодок и многоцелевую атомную подводную лодку типа «Эхо II» к юго-западу от Канарских островов, в 300 милях от северо-западного побережья Африки. Эти корабли проводили какую-то неустановленную «гидроакустическую операцию». Воздушная разведка была прекращена 19 мая и возобновлена 21 мая, как раз в то время, когда «Скорпион» покинула этот район.

«Не было замечено никаких изменений в характере проведения операции советскими кораблями ни до, ни после потери лодки „Скорпион“, которые указывали бы на какую-либо причастность или заинтересованность советских кораблей в нападении на лодку», – позже сообщили ВМС в документе, подготовленном в 1969 году для следственной комиссии по катастрофе подводной лодки «Скорпион». Документ оставался секретным в течение многих лет.

Вечером 21 мая экипаж «Скорпион» сообщил по радио о своем местонахождении и что находится на предусмотренном маршруте домой, по так называемой «дуге большого круга», через Северную Атлантику. Получив приказание двигаться со скоростью 18 узлов, моряки рассчитывали прибыть в Норфолк в 13.00 по восточному поясному времени 27 мая.

Адмирал Томас Мурер, командующий флотом на северной Атлантике, и вице-адмирал Арнольд Шейд, командующий подводными силами в Атлантике, начали беспокоиться, когда «Скорпион» не ответила на сообщение 23 мая и на повторные запросы – в последующие два дня. Они попросили несколько кораблей ВМС и самолетов поискать признаки подводной лодки. Общая тревога еще не поднималась. В конце концов Слаттери и его экипаж шли домой в подводном положении, вне пределов радиоконтакта.

Озабоченность переросла в страх 27 мая, в 12.20. За двадцать минут до того времени, когда «Скорпион» следовало прибыть в Норфолк. К этому времени она должна была быть уже на поверхности, а ее экипаж – вести переговоры с базой. Командующий подводными силами вице-адмирал Шейд распорядился начать интенсивную проверку связи. Корабли и самолеты переполнили эфир позывными подлодки «Скорпион»: «Брендиуайн…» «Брендиуайн…» «Брендиуайн!..»

Ответа не последовало.

В 15.15 было официально объявлено о пропаже лодки «Скорпион».

А на пирсе семьи экипажа подлодки ждали своих мужей, сыновей и отцов, возвращающихся из похода. Они ждали под весенним дождем, который чисто промыл пирс. Вскоре командование ВМС предложило встречающим расходиться по домам, так как возвращение «Скорпион» задерживается. Это было сделано только тогда, как вездесущие репортеры стали передавать первые сообщения о пропаже лодки.

К этому времени Крейвен повернул свою автомашину к Пентагону, офицеры разведки лихорадочно пытались получить акустические доказательства и другие признаки несчастного случая, столкновения или боя. Пилоты разведывательных самолетов определили местонахождение всех известных советских или принадлежащих восточному блоку надводных кораблей и подводных лодок, по крайней мере в 50 милях от любой точки, где ожидалось прохождение «Скорпиона». Позже военно-морские силы сообщили, что нет никаких доказательств какой-либо подготовки Советского Союза к боевым действиям или кризисной ситуации, которые можно было ожидать в случае преднамеренного нападения на «Скорпион». Действительно, к тому моменту, когда Крейвен вошел в военный кабинет, ВМС в основном отвергли версию советского участия в гибели «Скорпиона».

Вице– адмирал Шейд сам отправился на поиски на подводной лодке «Парго» (бортовой номер SSN-650). Роджерс, бывший член экипажа, тоже вышел на поиски на борту своей новой подлодки «Лэйкон» (бортовой номер SSN-661). Был момент, когда все на борту «Лэйкон» поверили, что «Скорпион» найдена. Радист на «Лэйкон» принял сигнал о помощи (SOS) от позывного «Брендиуайн». Но вскоре стало очевидно, что сигнал был фальшивый: садистская шутка с одного из торговых судов или прогулочных яхт.

Между тем Крейвен начал свое исследование, которое вступит в такое противоречие с остальными исследованиями ВМС, что начнут подумывать, не сошел ли он с ума. Для начала Крейвен обдумал ряд способов акустического проникновения в океанские глубины. Было очевидно, что сети подводных гидрофонов тут бесполезны, хотя их система в Тихом океане и засекла в свое время один хлопок, единственный признак гибели советской подлодки типа «Гольф». Разбросанная гидрофонная система в Атлантике не могла сделать то же самое. Атлантическая система предназначалась для фильтрации приходящих звуков, позволяя гидролокационным сетям записывать работу механизмов, быстрые обороты винтов подводных лодок и все другие «мелодии», издаваемые подлодками во время их движения под водой, при этом игнорируя взрывы, проводимые при разведке нефти, подводные землетрясения и крики китов. Эта фильтрующая система непременно выявила бы звуки направленных внутрь взрывов, с легкостью отличила бы их от обычного океанского или другого вида шума.

«Как, черт возьми, мы собираемся найти этих бедолаг?» – бормотал про себя Крейвен. Через несколько дней его назначили председателем группы технических советников для оказания помощи в поисках подлодки «Скорпион». Крейвен и другие члены группы должны были докладывать свои соображения и результаты поисков непосредственно начальнику военно-морских операций и командующему Атлантическим флотом.

Для начала он стал обзванивать небольшие океанографические исследовательские станции, разбросанные по Атлантике. Начинался список с его друга, Гордона Гамильтона, возглавлявшего океанографическую лабораторию на Бермудах, которая финансировалась отделом военно-морских исследований. «Эй, Гордон, у тебя есть гидрофоны в воде, которые могли бы слышать „Скорпион“?» – спросил Крейвен, даже не поздоровавшись. «У меня нет, но часть моей лаборатории на Канарских островах постоянно держит гидрофон в воде», – ответил Гамильтон.

Гидрофоны порождают ворохи исписанной закорючками бумаги. Это пики и небольшие отклонения, которые накапливаются по мере того, как лента продвигается по вращающемуся барабану. Тем не менее была проблема. Прошло шесть дней с того момента, как «Скорпион» послала последнее сообщение на берег, а работники лаборатории обязаны очищать и выбрасывать записи после двух или трех дней. Любые закорючки, которые могли бы зарегистрировать заключительную фазу трагедии на борту «Скорпион», скорее всего ушли в макулатуру.

Но Крейвен знал, что люди редко делают в мелочах то, что им положено. Он подумал, что прежде всего нужно обратиться в административно-хозяйственное подразделение. Через пару часов раздался ответный звонок Гамильтона. Крейвен оказался прав. По всей лаборатории валялись кипы бумаги, и среди них – двухнедельные акустические записи, зафиксировавшие восемь отдельных взрывов в океане или сильных волнений за те шесть дней, когда не было контакта со «Скорпион». Но сильные волнения могли быть вызваны практически чем угодно, включая взрывы во время нелегальных разведок нефти. Это довольно обычные взрывы, звучащие по всей Атлантике. Они могли прийти откуда угодно, с любого направления.

Имея только один набор записей, нельзя было установить географические координаты любого из этих взрывов. Для определения координат Крейвену необходимо было провести триангуляцию трех отдельных записей от трех гидрофонных групп, расположенных в разных точках. Поскольку у него не было данных о приходе звуков из определенных мест, Крейвен стал работать в обратном порядке, нанося места нахождения «Скорпион», исходя из известного маршрута и скорости хода в соответствии со временем взрывов. У него получилось 8 мест в середине океана, где, как он полагал, подлодка могла находиться в момент каждого взрыва. Батиметрические карты показывали, что все 8 точек находились там, где глубина была более 600 метров, то есть больше, чем предельная глубина для лодок данного типа.

Получив данные Крейвена, ВМС послали самолеты ко всем 8 точкам. Самолеты искали плавающие обломки или масляные пятна. Ничего не нашли. Отсутствие обломков не могло служить убедительным доказательством отсутствия лодки, если принять во внимание, что глубина в тех местах была очень большой. Крейвену нужно было получить дополнительные данные для продолжения исследований. Продолжились поиски новых акустических свидетельств.

Независимо от усилий Крейвена, Уилтон Харди, главный ученый элитной акустической команды в лаборатории акустических исследований, основной военно-морской испытательной площадки в Вашингтоне, пришел к новой разгадке. Он знал, что ВВС держат два гидрофона неподалеку от Ньюфаундленда для отслеживания подводных возмущений, вызванных советскими ядерными испытаниями. Один был установлен в районе полуострова Ардженсия, другой – в 200 милях от него.

На всякий случай Харди послал туда запрос на записи, зная, что едва ли там есть необходимые данные. Оба гидрофона ВВС находились столь же далеко от Азорских островов и последнего известного места нахождения «Скорпиона», как и другие слушающие устройства в Северной Атлантике. Кроме того, между этими гидрофонами и маршрутом «Скорпиона» пролегала крупнейшая в мире горная цепь – подводный Срединно-Атлантический хребет. Высота хребта была такова, что большинство звуковых сигналов, поступающих со стороны Азорских островов, блокировалось.

Действительно, на первый взгляд, записи гидрофонов ВВС показались бесполезными. Там не было ни одного пика, похожего на зарегистрированные лабораторией на Канарских островах. Но Харди показалось, что если повнимательнее присмотреться и даже немного прищуриться, то он, возможно, что-то и увидит. Он наложил записи лаборатории на Канарских островах поверх записей гидрофонов в Ардженсии.

Они почти полностью совпадали с местным шумом и небольшими выбросами, что, по всей вероятности, соответствовало более ярко выраженным пикам, записанным лабораторией Гамильтона. Харди позвонил Крейвену, который теперь координировал все акустические поиски. Крейвен решил убедиться, что записи гидрофона в Ардженсии не были случайным совпадением или плодом воображения.

Если выбросы, записанные в Ардженсии, были ничего не значащими, то нанесенные на карту они будут, по-видимому, находиться в сотнях или тысячах миль от относительно тонкой линии океана, которая могла бы быть маршрутом «Скорпион». Но если новые данные точно совпадут хотя бы с одной из полученных на Канарских островах точек на маршруте лодки, то акустические совпадения будут иметь совсем иное значение.

Харди первый обнаружил такое совпадение. Прямо на маршруте подлодки «Скорпион» произошел взрыв, достаточно сильный и притом не один, чтобы разрушить стальной корпус и отправить залитую водой субмарину на дно океана. Можно было безошибочно определить причину взрывов. Крейвен и Харди считали, что это должны быть взрывы, направленные внутрь, крики агонии сплющивающейся подлодки, когда отсек за отсеком разрушаются силой, эквивалентной взрыву более 200 кг тротила.

Люди в подводной лодке разве что чудом могли пережить первый взрыв. Они могли быть живы и до того момента, когда водонепроницаемые переборки начали с вибрацией прогибаться внутрь. Но на этом для них все заканчивалось. Да и навряд ли кто-то смог бы остаться в живых после первого взрыва. Этот взрыв послал носовую и кормовую секции к центру лодки, подобно тому, как складывается модель из папье-маше, если по ней достаточно сильно ударить одновременно спереди и сзади. Огонь и удар убили всех в течение долей секунды. Все были уже мертвы как раз к тому моменту, когда давление океана продолжало продавливать «Скорпион». Второй взрыв, направленный внутрь, последовал через 4 секунды после первого, затем еще через 5 секунд, затем через две секунды, затем через три, затем еще, еще и еще. Через 3 минуты и 10 секунд все было кончено. Прошли три минуты и десять секунд разрушения, и океан неожиданно успокоился.

Записанный через 18 часов после того, как «Скорпион» послала сообщение о том, что направляется домой, взрыв означал, что лодке удалось пройти менее 400 миль в направлении Норфолка.

Прошло четыре дня после того, когда объявили о пропаже подлодки «Скорпион». Крейвен позвонил начальнику военно-морских операций и сказал ему, что «Скорпион», очевидно, потеряна навсегда. Адмирал Мурер не был готов услышать это. Он не собирался объявлять семьям экипажа лодки и стране о том, что нет надежды на спасение людей лишь на основании группы мелких, почти неразличимых всплесков на бумаге. Тот факт, что эти всплески произошли в точке на маршруте лодки «Скорпион» и в тот момент, когда она по расчетам должна была там находиться, был достаточным только для того, чтобы объявить это место «зоной особого внимания». Стали ждать, пока самолеты, корабли и подлодки добудут новую информацию.

Контр-адмирал Бешани, командующий подводными силами, стал направлять все запросы прессы Крейвену. Но у ученого был строгий приказ – в ответах избегать слова «погибла» или даже намеков на тяжелый исход. Прошло еще шесть дней, прежде чем Бешани и Мурер вынуждены были признать, что Крейвен и Харди оказались правы. Пятого июня Мурер объявил, что подлодка «Скорпион» «предполагается погибшей». Через несколько часов министр военно-морских сил официально объявил о смерти командира подводной лодки «Скорпион» капитан-лейтенанта Слаттери и 98 членов экипажа.

Но «Скорпион» так и не была найдена. Не изучив останки подлодки, ВМС никогда не узнали бы, что же на самом деле случилось. Без этого понимания все остальные атомные лодки будут плавать под постоянной угрозой того, что какой-то фатальный дефект остается незамеченным и может привести к очередной катастрофе. Без подтверждения того, что члены экипажа погибли, их семьи будут не в состоянии, вопреки логике и всей имеющейся информации, отделаться от мыслей, что их родные, возможно, попали в плен и находятся где-нибудь в советской тюрьме.

Итак, началась вторая фаза поисков. Теперь Крейвену и его команде было поручено найти «Скорпион» и узнать причину ее гибели. Крейвен снова направил все внимание на акустические эхо-сигналы.

Место первого взрыва, получившее название – точка «Оскар», указывало, откуда начинать операцию. Термальные слои в воде могли исказить звуки взрывов, повлекшие гибель «Скорпиона», пока они доходили до гидрофонов на Канарских островах и Ардженсии. Крейвен рассчитал, что предполагаемая ошибка – 10 миль для любой точки, нанесенной на карту методом триангуляции.

Кроме того, глубина в этой точке равнялась двум милям. Взрывы могли прекратиться, когда лодке предстояло еще более 2000 метров опускаться до дна. В зависимости от того, с какой скоростью лодка шла перед взрывом и в каком направлении, а также в зависимости от силы взрывов, направленных внутрь, и положения ее кормовых рулей, когда она опускалась на дно, ее могло отбросить на несколько миль в сторону. Все вместе взятое означало, что подлодка могла находиться в окружности диаметром двадцать миль, оставляя огромное неизведанное пространство для поисков. А искусство глубоководного поиска все еще находилось в начальной стадии развития.

Начиная поиски «Скорпиона», Крейвен имел значительно меньше данных, чем у него было, когда он вел поиск затонувшей советской подлодки в Тихом океане. ВМС решили послать надводный корабль, чтобы прочесать район вокруг точки «Оскар». Даже и мысли не было, чтобы послать на эти поиски «Халибат». Она была предназначена для ведения секретных операций, а скрывать ведущиеся поиски не имело смысла, поскольку о потере подлодки стали появляться публикации в американской прессе, которую русские могли прочитать.

Вместо «Халибат» ВМС использовали океанографическое исследовательское судно «Мизар». Это было судно длиною около 80 метров, бывший транспорт для снабжения полярников. Его переоборудовали для проведения глубоководных исследовательских работ, начатых ВМС после гибели лодки «Трешер». Для выполнения этой задачи судно передали команде Харди из военно-морской лаборатории, куда оно было приписано.

На «Мизар» имелись буксируемые камеры, менее совершенные, чем камеры на «рыбе» подлодки «Халибат», и с ними предстояло начать медленный и тщательный осмотр океанского дна. Эта работа должна была проводиться под руководством Ч. Баканана, гражданского океанографа, старшего научного сотрудника военно-морской исследовательской лаборатории. Едва Баканан приступил к работе, он понял, что это будет длительный рейс. На скорости в два узла «Мизар» потребуется много месяцев, чтобы покрыть заданный район. Капитан Баканан был охотником по натуре. Маленького роста, плотный и незлобиво сварливый, он начал отращивать бороду в тот день, когда «Мизар» вышел из порта Вандайк, и заявил, что побреется только тогда, когда найдет искомый предмет.

Держа постоянную связь с Харди и Крейвеном, пока они разбирали акустические крошки, Баканан начал водить «Мизар» кругами вокруг точки «Оскар», находя осколки богатых железом метеоритов. По указанию ВМС «Мизар» начал тщательно просматривать район к западу от точки «Оскар». По мнению ВМС, поскольку «Скорпион» следовала на запад к Норфолку, то именно в этом направлении и следует ее искать.

Между тем Крейвен начал выкапывать дополнительные свидетельства, которые могли бы помочь направить «Мизар» в нужном направлении. Он нанес на карту место каждого взрыва, направленного внутрь, надеясь, что это поможет рассчитать, насколько продвинулась лодка до того момента, когда затих последний звук ее гибели.

Он обнаружил нечто большее.

По расчетам Крейвена теперь получалось, что «Скорпион» двигалась вовсе не на запад, к Норфолку, в момент своей кончины. Вместо этого полученные Крейвеном новые данные показывали, что лодка двигалась в обратном направлении, на восток, в сторону Средиземного моря. Возможно, подлодка повернула, чтобы убежать от другой лодки, но сотрудники разведки уже говорили Крейвену, что они абсолютно уверены в том, что советские военно-морские силы здесь ни при чем, это должно быть что-то другое.

Ученый пошел к командующему подводными силами. У него был один вопрос: «Что могло заставить лодку двигаться в обратном направлении?» Крейвен задавал этот вопрос нескольким капитанам первого ранга и адмиралам. Каждый раз он получал один и тот же ответ.

Подлодка разворачивается на 180? когда находящаяся на ее борту торпеда начинает вести себя, что называется, «нештатно». Этот случай подводники называют «случайный запуск». Поворот лодки в обратную сторону включает предохранительное устройство на торпеде, которое прекращает ее работу. Те же самые предохранительные устройства удерживают торпеду от поворота в сторону выпустившей ее лодки, предохраняя лодку от поражения собственной торпедой.

На «Скорпионе» находился комплект боевых торпед, готовых к применению, как это было и на всех остальных многоцелевых подводных лодках в годы «холодной войны». В комплект входили четырнадцать торпед марки 37, семь торпед марки 14 и две торпеды «Астор» с ядерным зарядом марки 45. Случайные запуски были особенно распространены среди торпед марки 37, и если возникла опасность случайного запуска, то командир «Скорпиона» должен был скомандовать: «Право на борт, развернуться на 180?» в тот момент, когда получил доклад из торпедного отсека о проблеме с торпедой. Любой командир обязан совершить этот маневр, который путем тренировок доводится у подводников до автоматизма. Фактически 27 декабря, за шесть месяцев до гибели, «Скорпион» избавилась от самоактивации торпеды в результате именно того, что Слаттери строго следовал этой стандартной процедуре.

Так, видимо, и случилось, пришел к логическому выводу Крейвен. «Скорпион» шла курсом вест, и это должно означать, что что-то произошло с одной из торпед на лодке. Под воздействием каких-то причин она активизировалась и взорвалась.

Крейвен начал изучать этот вопрос глубже. Он установил, что какой-то дефект в имевшейся на борту испытательной аппаратуре мог вызвать случайный пуск торпеды. Но Крейвен знал, что торпеды, наряду почти со всеми видами другого оборудования, обычно проходят проверку, когда подлодка находится на пути домой.

Одним из самых любимых афоризмов Крейвена был следующий: «Если что-нибудь может быть установлено задом наперед – так и случится». В данном случае, видимо, так все и произошло. Несколько подлодок уже докладывали о самопроизвольных запусках в результате того, что электропроводка в испытательном оборудовании была установлена в обратном порядке. Эта проблема стала настолько распространенной, что командующий Атлантическим флотом издал соответствующее предупреждение.

Получив сведения об этом дефекте испытательной аппаратуры и имея акустические данные, Крейвен пришел к выводу, что судьба «Скорпиона» была предопределена. «Скорпион» боролась с самопроизвольным запуском торпеды, происшедшим в результате того, что кто-то перепутал электропровода испытательного прибора во время проверки торпеды. Разворот на курс ост был сделан слишком поздно. Логические рассуждения и доказательства совпадали. Крейвен убедился в правоте своего вывода.

Оставалась лишь одна проблема: почти никто не был согласен с ним. Эксперты-акустики, торпедисты, командиры подводных лодок – все слушали, как он страстно излагал свою теорию, свои доказательства и свою логику, повышая и понижая голос, как будто произносил один из шекспировских монологов, усиленный его собственными афоризмами об океанских глубинах. Но никто, начиная от начальника военно-морских операций и людей рангами ниже, не считал, что Крейвен прав.

Харди, акустик, эксперт военно-морской научно-исследовательской лаборатории, был убежден, что Крейвен пытается «слишком много получить от акустических данных и гоняется за привидениями». По мнению Харди, единственное, что могло повернуть лодку на восток в сторону Средиземного моря – так это преследование «призрака» Крейвена. Его аргументы постепенно зародили и у самого Крейвена некоторые сомнения. Ведь именно лаборатория Харди руководила работой судна «Мизар», и Крейвену нужна была его поддержка для того, чтобы судно развернулось и начало поиски в восточном направлении. Личные отношения Крейвена с этой лабораторией были неустойчивыми. Как директор проекта глубоководных систем он, по сути дела, присвоил весьма ценную собственность лаборатории – батискаф «Триест II» для оказания помощи в разработке характеристик для мини-лодки Риковера «NR-1».

Офицеры из командования систем вооружения, ответственные за безопасность торпед, вскоре тоже присоединились к группе экспертов, отрицающих выводы Крейвена. Они настаивали, что после самопроизвольного запуска торпеда никак не могла сдетонировать внутри лодки. Чтобы произошла детонация, боеголовка должна врезаться в объект на полной скорости и остановиться от удара. И только тогда она взорвется. Офицеров командования систем вооружения поддержало управление кораблестроения. Уолтер Дитцен, ответственный за строительство подводных лодок, тоже выразил глубокие сомнения. В ходе острых дебатов никто не забывал, что речь идет о поисках погибших людей.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Дитцен предложил Крейвену пари – на бутылку «Чивас Ригал», самого дорогого шотландского виски, если он окажется не прав. Офицеры, участвующие в операции, тоже заключали пари с Дитценом. «Мизар» уже добыла некоторые соблазнительные данные – в направлении в сторону Норфолка от точки «Оскар». Были обнаружены предметы, которые могли упасть с лодки «Скорпион»: патрубок, предмет, похожий на дамский зонтик, веревка, завязанная специальным узлом, который делают на бросательном конце, чтобы было удобнее схватить его при подаче на пирс.

Среди моряков возникли споры, завязан ли узел по-американски или способом, принятым на итальянском флоте. А вот зонтик, по мнению офицеров, мог принадлежать кому-либо из членов экипажа лодки «Скорпион». Они ведь заходили в порты, не так ли? Это мог быть сувенир или подарок для женщины по возвращении домой. Пройдут месяцы, прежде чем военно-морской биолог заявит, что предмет, похожий на зонтик, на самом деле никакой не зонтик, а останки одной из биологических разновидностей, обитающих на дне океана.

Полученные судном «Мизар» свидетельства и настойчивое отрицание другими его выводов посеяли сомнения даже у Крейвена. А вдруг он не прав. Выход был только в одном: продолжать поиск дополнительной информации. Был организован сброс с корабля небольших взрывных устройств в точке «Оскар». Сравнивая отличительные черты акустических сигналов, произведенных в районе поиска, с сигналами, которые достигнут Норфолка, он сможет рассчитать раз и навсегда, создает ли взрыв в данном районе эхо-акустическое «привидение», как утверждали некоторые. По этому случаю Гордон Гамильтон прилетел в Норфолк с Канарских островов. Вместе с Крейвеном они устроились в шлакобетонной комнате без удобств, на станции связи в Норфолке. И приготовились ждать весь день и всю ночь, а также весь следующий день до тех пор, пока калибровочные взрывы будут доходить до берега.

При первой и второй попытках взрывы оказались слишком слабые и ни один из них до Норфолка не дошел. К тому времени Крейвену и Гамильтону уже надоело питаться только холодными бутербродами, они устали от вида пустых стен и пустой комнаты, устали спать на полу блокпоста, еще больше устали друг от друга. Они исчерпали репертуар профессиональных разговоров. У Крейвена даже закончились его афоризмы о море.

Крейвен начал делать упражнения на выжимание в упоре – по программе физподготовки канадских ВВС. И преуспел в этом. Уже несколько раз он проделал по восемьдесят выжиманий, прежде чем сигналы взрывов дошли до Норфолка. Они дошли без всякого эха. И когда Крейвен и Гамильтон произвели перекалибровку сигналов лодки «Скорпион» с новыми данными, то они поняли, что «Скорпион» двигалась на восток и двигалась быстрее, чем полагал Крейвен.

Крейвен вернулся к своей теории происшествия с торпедой. Но ему нужны были дополнительные доказательства. Он решил воспроизвести ход трагедии. Ему нужен был тренажер подводной лодки и капитан-лейтенант Р. Фаунтин, бывший старший помощник командира лодки «Скорпион», который был переведен с лодки до того, как она отправилась в свое последнее плавание.

Фаунтин занял место в ходовой рубке тренажера лодки, а компьютер был запрограммирован в качестве передатчика распоряжений, которые он отдавал по ходу того, как на тренажере воспроизводились различные возможные причины гибели «Скорпиона». Были проверены десять вариантов. И все они не соответствовали акустическим доказательствам. Затем команда Крейвена попросила Фаунтина попытаться провести последнюю проверку. Они ничего не сказали ему о возможном взрыве торпеды, а просто сообщили, что лодка идет домой со скоростью 18 узлов, и предложили выбрать глубину по своему усмотрению. Затем Крейвен подождал 10 или 15 минут, чтобы Фаунтин успокоился. И тогда передали сигнал тревоги «Самопроизвольный пуск торпеды в торпедном отсеке». Без всякой паузы, не задавая никаких вопросов, Фаунтин скомандовал: «Право на борт».

Вот оно! Это и пытался доказать Крейвен. Именно этот поворот был выполнен на «Скорпион».

Когда примерно через полминуты смоделированный Фаунтином маневр был почти завершен, в тренажер передали сообщение: «Взрыв в носовом торпедном отсеке». Такая же информация была подана в компьютер, который начал регистрировать интенсивное поступление воды в лодку.

Фаунтин среагировал потоком распоряжений: продуть балласт, задраить водонепроницаемые переборки, полный вперед. Он делал все, что командир любой лодки и должен был делать в этой ситуации. Тем не менее вымышленная субмарина продолжала заполняться водой и идти ко дну. Точно через 90 секунд после того, как Крейвен объявил о взрыве, лодка опустилась на шестисотметровую глубину, прошла свою предельную глубину. И компьютер зарегистрировал направленный внутрь взрыв. Кто-то из присутствующих невесело пробурчал: «Приехали!»

Смоделированный, направленный внутрь взрыв произошел на секунду раньше, чем зарегистрированный на 91-й секунде между взрывом на лодке «Скорпион» в точке «Оскар» и первым направленным внутрь взрывом в результате разрушающего давления океана.

Мороз побежал по коже, когда Крейвен увидел эти результаты. Теперь он и остальные участники этого эксперимента были почти уверены, что им удалось скопировать гибель подлодки «Скорпион». Никто не сказал Фаунтину, что он, возможно, воспроизвел обстоятельства, которые привели к гибели людей, помощником командира которых этот морской офицер в свое время являлся. По-видимому, никто и не должен был говорить ему об этом. Он вышел из тренажера, не задав ни одного вопроса, не произнеся ни слова.

Сочувствие Крейвена Фаунтину и экипажу лодки «Скорпион» не могло подавить избытка его чувств. Как настоящий детектив, он нашел две новые важные частицы доказательства. И с ними поспешил к адмиралу Шейду и Б. Клэри, заместителю начальника военно-морских операций. Теперь и они заинтересовались детективной работой Крейвена, но остались при своем мнении. Так же, как и командование систем вооружения, которое продолжало настаивать, что никоим образом торпеда не может взорваться на борту лодки.

Никто не был готов мужественно поддержать версию о том, что сами военно-морские силы были ответственны за смерть 99 человек. Крейвен понимал их нерешительность, понимал, как для этих адмиралов трудно предположить, что они в какой-то степени ответственны за ошибку, которая привела к гибели такого большого количества людей. А ведь оба прошли через испытания, когда смерть на борту подлодки была обычным явлением. Оба были ветеранами Второй мировой войны на дизельных подлодках. Но в то время смерть обычно приходила от противника, а не от собственных ошибок. Шейд был, вероятно, более бескомпромиссным из них, и неудивительно. В качестве молодого старшего помощника командира на лодке «Граулер» (бортовой номер SS-215) Шейд получил свою первую практику командования, когда командир лодки лежал, раненный, на палубе. Командир лодки Роберт Гилмор прокричал последнее распоряжение молодому Шейду, приказав произвести срочное погружение, чтобы избежать атаки японских торпедных катеров, а сам остался лежать на палубе. Шейд поступил так, как ему приказал командир.

Несмотря на нерешительность адмиралов, Крейвен не собирался отступать. Особенно сейчас, когда он убедился, что имеет достаточно информации для того, чтобы найти «Скорпион» и доказать, что именно погубило лодку. Он начал математически конструировать карту дна океана с помощью теоремы Баеса о субъективной вероятности, с использованием той же самой формулы, что и во время поиска водородной бомбы.

Мало кто из офицеров, занимающихся поисками «Скорпиона», помнил о происшествии в районе Паломарес. И когда Крейвен начал объяснять, что он собирается воспользоваться системой ставок подобно той, которую используют в игорных домах Лас-Вегаса, то есть включить значение «предчувствия» в свои данные, у некоторых слушателей возникло убеждение, что у ученого «поехала крыша». Им казалось, что тот ведет речь о пресловутых экстрасенсах.

Тем не менее Крейвен продолжал настаивать и попросил группу экспертов-подводников и спасателей сделать ставки на вероятность каждого из сценариев, объясняющих гибель «Скорпиона». Чтобы процесс стал интереснее, и в соответствии с предыдущими пари, ставки исчислялись в бутылках виски «Чивас Ригал».

«Скорпион» могла планировать вниз ко дну океана со скоростью от 30 до 60 узлов. Эксперты подводники сделали ставки на то, что лодка снижалась со скоростью от 40 до 45 узлов. Затем экспертов попросили сделать ставки, насколько они верят в то, что «Скорпион» пыталась прекратить работу самопроизвольно запустившейся торпеды и поэтому двигалась на восток. Около 60 процентов ставок были за этот сценарий. Похоже, Крейвен приобретал сторонников своей теории.

В третьем раунде ставок эксперты выбирали траекторию снижения лодки. Самое большее, «Скорпион» могла двигаться вперед на 2,1 метра за каждые 0,3 метра погружения; по крайней мере, она могла пикировать носом вниз. Большинство ставок было за траекторию 0,9–1,2 метра вперед на 0,3 метра погружения. Это означало, что «Скорпион» могла продвинуться вперед от 6 до 8 миль после первого взрыва.

После того как все ставки были сделаны, Крейвен принялся составлять карту вероятностей. Расчеты оказались настолько сложными, что он был вынужден снова пригласить группу математиков, которые помогали ему в поисках водородной бомбы. Математики после долгих вычислений пришли к заключению, что «Скорпион» находилась к востоку от точки «Оскар», в 400 милях от Азорских островов, на краю Саргассова моря.

Много лет спустя эти математики напишут книгу, основанную на опыте их работы с Крейвеном, под названием «Теория оптимальных поисков». Береговая охрана США примет на вооружение этот метод для поисков и спасения, а ВМС будут использовать интерпретацию Крейвеном теоремы Баеса, чтобы помочь Египту очистить Суэцкий канал от затонувшего вооружения. Но во время поисков «Скорпиона» военно-морские офицеры только покачивали головами, выражая сомнение в его акустических доказательствах и его карте вероятности. Ученый мог быть уверенным в том, что «Скорпион» лежит к востоку, но судно «Мизар» обнаружило три мелких фрагмента каких-то предметов к западу от точки «Оскар», и именно там ВМС и намеревались продолжать поиски.

Прошло несколько недель. Крейвен ждал, обмениваясь посланиями с океанографом Бакананом почти каждый вечер. К концу августа ничего нового обнаружено не было. К сентябрю все возможные точки между «Оскар» и Норфолком были почти исключены. К октябрю погода стала портиться, и ВМС решили закончить поиски в конце месяца.

Но «Мизар» фактически ничего и не искал к востоку от точки «Оскар», в том месте, которое указал Крейвен. К тому времени Баканан отрастил уже бородку клинышком в стиле Ван Дейка и был готов в последний раз направить «Мизар» к востоку.

Как только «Мизар» пошел к востоку от точки «Оскар», его мощный гидролокатор зафиксировал на дне массу железа. «Мизар» пошел на полной скорости, прошел над указанной Крейвеном точкой наибольшей вероятности, затем опустил свои камеры еще раз. Все, что камеры обнаружили, оказалось скалой железной руды.

Адмирал Шейд и Клэри, заместитель начальника военно-морских операций, были разочарованы и решили отказаться от поисков и отозвать «Мизар» домой.

Неуживчивый и как всегда упрямый Баканан отказался выполнять их решение. Он послал срочное сообщение Крейвену. «Разве вы не можете уговорить ВМС оставить нас еще на месяц, хотя бы на неделю или две недели? Скажите им, что мне нужно „откалибровать“ район для будущих операций».

Крейвен знал, что не оставалось ничего такого, чтобы нуждалось в «калибровании». Но он также знал, что если Баканан пожелал остаться в океане, то это могло означать только одну вещь: Баканан хотел направить «Мизар» в точку, которую указали Крейвен и его команда. Крейвен пошел к адмиралам и начал терпеливо излагать свои логические доводы вперемежку с просьбами. Когда его страстный монолог был закончен, адмиралы согласились продлить операцию еще на две недели.

Ровно через неделю Крейвен получил официальное послание всего в одну строчку: «Баканан сбрил свою бороду». Крейвену не нужно было ничего расшифровывать. Подводная лодка «Скорпион» найдена! Это случилось 29 октября, почти через пять месяцев после того, как она была объявлена погибшей.

«Мизар» нашел «Скорпион» на расстоянии 183,4 метра, то есть всего в 1/8 мили от той точки, на которую сделали ставки его математики и группы экспертов, рискуя бутылками шотландского виски. Подлодка была обнаружена на глубине 3000 метров.

Буксируемые камеры «Мизар» сделали фотоснимки подлодки «Скорпион», наполовину зарытой в ил и песок, разломанной на две части, которые едва скреплялись небольшой полоской металла. Носовая половина машинного отделения вошла внутрь, а часть другой половины сложилась как телескоп, внутрь отделения вспомогательных механизмов. Гребной винт и вал были отделены от корпуса. Отдельно находился и рубочный руль. Около подлодки лежал секстан подлодки «Скорпион», древний символ навигации. Никого из членов экипажа разглядеть не удалось. Было невозможно заглянуть внутрь лодки и даже рассмотреть ее поподробнее снаружи. Хотя камеры «Мизар» находились всего в нескольких метрах над корпусом подлодки, снимки выглядели так, будто их делали сквозь густой туман.

Следственная комиссия, изучавшая катастрофу, состояла из семи военно-морских офицеров под председательством отставного вице-адмирала Б. Остина, который вел в свое время расследование по поводу гибели подлодки «Трешер». В январе 1969 года в пресс-релизе ВМС сообщалось, что следственная комиссия после шести месяцев расследования пришла к выводу, что причина катастрофы подлодки «Скорпион» остается тайной, она не может быть установлена на основании собранных на сегодняшний день данных.

ВМС упорно отказывались признать какую-либо возможность катастрофы, связанную с торпедой, заявив, что «процедуры обращения с оружием на борту соответствовали установленным мерам безопасности», что это «подтверждает долголетнюю историю безопасности торпед на подводных лодках».

Технически ВМС сказали правду, но в такой ограниченной форме, что в результате она оказалась отговоркой, граничащей с полной ложью. Когда подробные сведения, полученные следственной комиссией, были опубликованы в 1993 году, они уже свидетельствовали о том, что три основных причины гибели подлодки «Скорпион» связаны с аварией торпеды.

Главная причина подтверждала вывод Крейвена о том, что на борту имел место самопроизвольный запуск торпеды. Скорее всего, он произошел во время проверки торпеды, проводившейся экипажем перед приходом домой. Комиссия убрала из объяснения Крейвена утверждение о том, что торпеда взорвалась на борту. Вместо этого возникла версия, что, «поддавшись внезапному порыву, а, возможно, и под влиянием удачного учебного пуска торпеды марки 37, которая самопроизвольно запустилась в трубе в декабре 1967 года, экипаж также выстрелил торпеду, которая встала на боевой взвод и нашла ближайшую цель – „Скорпион“».

Комиссия признала, что не было доказательств удара торпеды снаружи, но утверждала, что не обнаружено и видимых обломков торпедного отсека около подлодки «Скорпион», которые подтверждали бы, что взрыв произошел внутри подлодки.

Бывший подводник-торпедист высказал по этому поводу мнение, что не может представить, как экипаж подлодки «поддался панике» и выпустил боевую торпеду. Происшествие в 1967 году произошло с учебной торпедой, в которой был лишь макет боевой головки, а не настоящий боевой заряд.

Похоже, что следственная комиссия составила компромиссный вариант для своих секретных заключений. Цитируя Крейвена и его акустические доказательства, комиссия пришла к заключению, что именно торпеда была причиной катастрофы. А вот версия внешнего взрыва, похоже, была сформулирована на основе утверждения командования систем вооружения, что самопроизвольный запуск торпеды не может привести к взрыву на борту лодки.

В том же докладе приводился перечень возможных происшествий на подводных лодках, составленный управлением кораблестроения. Он включал утечки газа, разрыв гидравлических магистралей, пожары и многое другое. И лишь один пункт указывал на катастрофические последствия неосторожного обращения с вооружением. По заключению управления кораблестроения, такие несчастные случаи нередко приводят к «гибели корабля».

В середине 1969 года ВМС предприняли совершенно секретные попытки более тщательно осмотреть обломки крушения подлодки и разгадать тайну. Основное внимание было направлено на осмотр торпедного отсека и люков торпедных аппаратов. Для этого был послан батискаф «Триест II». Первое погружение он совершил 16 июля, за несколько дней до высадки на Луну астронавтов космического корабля «Аполлон 11».

В том году «Триест II» совершил девять погружений. Первыми наблюдателями монитора на борту плавучего дока были Крейвен и Гарри Джексон, инженер, который помогал в свое время испытывать подводную лодку «Трешер». Его постоянно преследовали мрачные мысли о том, что он лишь случайно избежал гибели на ней. Исследователи убедились, что не было никаких доказательств нападения или того, что лодку поразила торпеда снаружи. Но не было до конца ясно, почему же все-таки произошла катастрофа?

Крейвен не отказался от попыток окончательного решения загадки. Он был почти уверен, что торпеда взорвалась внутри лодки. Но каким образом? Казалось, с разрешением именно этого вопроса все будет закончено. Если этот вопрос останется без ответа, то семьи экипажа лодки будут посещать кошмарные сны о взрывах, воображаемых битвах, ведь хуже всего неопределенность, недосказанность… «Все, чего мы хотели, – это объяснений, – говорила в свое время Барбара Баар, у которой погиб 21-летний брат Джозеф. – После катастрофы все было спрятано».

Трагедия «Скорпиона» вскоре исчезла из массового общественного сознания, которое уже находилось под воздействием ночных видений свистящих пуль, окровавленных солдат и, казалось, бесконечного количества мешков с трупами из Вьетнама. Семьи экипажа «Скорпиона» могли бы навсегда остаться в одиночестве, борясь за проведение своего собственного расследования, если бы ВМС не решили ознаменовать 25-летнюю годовщину гибели подлодки «Скорпион» опубликованием заключений комиссии по расследованию и видеопленки с изображением ее затонувшего корпуса.

К тому времени Крейвену исполнилось 69 лет. Он давно ушел с военно-морской службы, занимался созданием новых форм сельского хозяйства на Гавайских островах. Газета «Чикаго Трибюн» напечатала заключение комиссии по расследованию и рассказ о той роли, которую сыграла теория Крейвена в происшествии с торпедой в обнаружении подлодки «Скорпион». В результате этой публикации Крейвен получил то, что он считал последним ключом к разгадке тайны.

Все разворачивалось, как в заключительной главе детективного романа. Газета «Чикаго Трибюн» оказалась на столе Чарльза Торна, технического директора инженерного центра качества вооружений на военно-морской торпедной станции в Ки-порт (шт. Вашингтон). Увидев в статье фамилию Крейвена, он позвонил ему по телефону.

Эти два человека никогда ранее не встречались. И тем не менее у них было много общего. Торн тоже считал, что причиной гибели лодки явилась торпеда. Летом 1968 года он работал главным инженером в лаборатории в Ки-порте, был ответственным за испытания торпед и их компонентов. Он проработал там 25 лет, а когда позвонил Крейвену, уже 12 лет находился в отставке. Все это время он хранил информацию о подлодке «Скорпион», которую, как он считал, правила секретного делопроизводства запрещают разглашать. И вот теперь инженер дозвонился до ученого.

Торн спросил Крейвена, видел ли тот секретное предупреждение, которое было отправлено в середине мая 1968 года в департамент, позднее переименованный в командование военно-морских вооружений. В том предупреждении описывался дефект аккумуляторной батареи МК-46, предназначавшейся для обеспечения питания торпеды марки 37, самого скоростного оружия против советских подводных лодок. Инженер ссылался на предупреждение испытательной лаборатории, направленное контр-адмиралу Артуру Гралла, возглавлявшему это командование. Торн изложил содержание предупреждения. Он знал его хорошо, поскольку сам же его и писал, хотя оно было подписано капитаном первого ранга Дж. Ханникатом, начальником станции.

В своем предупреждении лаборатория сообщала, что торпедная аккумуляторная батарея вспыхнула пламенем во время испытания на вибрацию. Дефектной оказалась маленькая диафрагма из фольги, стоимостью всего в несколько центов. Почти одновременно с этим сообщением поступила информация, что дефект в дешевом резиновом обтюраторном кольце привел к взрыву космического корабля многоразового использования «Челленджер». Аккумуляторная батарея, упомянутая Торном, имела длину около 1 метра и ширину 43 см. Она крепилась на расстоянии менее 3 см от боеголовки торпеды, причем каждая боеголовка имела более 150 кг взрывчатого вещества типа НВХ.

В предупреждении лаборатории рекомендовалось, чтобы все батареи из числа этой производственной партии «были изъяты из использования при первой же возможности». Далее говорилось, что во время испытания пробного экземпляра выделялся жар, достаточный, чтобы боеголовка перегрелась и возник риск гибели лодки.

Это было самое страшное предупреждение, когда-либо исходившее из недр испытательной лаборатории. За двенадцать лет своего существования лаборатория впервые предупреждала о возможности аварии, которая могла угрожать жизни многих людей.

На подводной лодке «Скорпион» находилось 14 торпед марки 37, и она погибла через несколько дней после того, как были разосланы письма с предупреждением. Ужаснувшись сообщению о гибели подлодки «Скорпион», инженеры лаборатории специально запросили военно-морское командование вооружением о том, какие торпеды находились на борту подлодки «Скорпион». В ВМС ведется учет серийных номеров всех комплектов торпед и мест их производства. Один из инженеров лаборатории припомнил: ему устно сообщили, что одна из аккумуляторных батарей, обеспечивающих энергией торпеды на подлодке «Скорпион», действительно была из той производственной партии, что и батарея, взорвавшаяся при испытаниях в Ки-порте. (Другие инженеры лаборатории заявили, что не слышали этого.)

За прошедшие несколько лет после гибели подлодки «Скорпион» один из инженеров запросил учетные данные об этих батареях, используя свое право по закону «О свободе информации». Он надеялся, что ответ окончательно развеет все сомнения. Но дважды приходил ответ, что учетных данных найти не удалось.

Тем не менее Торн полагал, что именно перегрев боеголовки, вызванный возгоранием аккумуляторной батареи, мог привести к гибели лодки. Его выводы еще более подкрепились, когда он прочитал, что, по мнению Крейвена, гибель лодки была результатом взрыва торпеды на ее борту. Он был очень удивлен, что Крейвен никогда не видел предупреждения лаборатории. Ведь Торн полагал, что секретное письмо показано всем, кому поручено выяснить истинную картину катастрофы на подлодке «Скорпион». А выяснилось, что эта информация первостепенной важности не была предоставлена ни Крейвену, ни комиссии по расследованию.

Торн попросил Крейвена прислать ему копию видеокассеты с видами обломков подлодки «Скорпион» и копию доклада комиссии по расследованию. После изучения этих материалов Торн прислал Крейвену свой анализ. В нем говорилось: «В течение многих лет я мучительно раздумывал над тем, что могли мы сделать, чтобы избежать этой трагедии. И инженеры, и рабочие интересовались этим, задавали вопросы».

Торн заметил Крейвену, что его самые сильные страхи были порождены видом обломков затонувшей лодки. Видеопленка ясно показывает, что верхняя крышка, закрывающая торпедо-погрузочный люк, и передняя крышка торпедного аппарата отсутствуют. Оба люка ведут в торпедный отсек. Обе крышки могли быть снесены в результате страшного взрыва внутри торпедного отсека. Вероятно, это привело к интенсивному неконтролируемому заполнению лодки водой.

Происшествие с аккумуляторной батареей, которое заставило Торна написать предупреждение, было самое серьезное из тех, что ранее случались в лаборатории. Авария во время испытаний произошла днем, в субботу, когда три инженера подвергли одну из 120-килограммовых батарей сильной вибрации. Едва они вышли из помещения, где проводились испытания, как раздался страшный взрыв, от которого задрожала деревянная дверь толщиною более 5 см. Инженер Холман распахнул ее и вбежал в помещение. Механизм, предназначенный для качания и вибрации батареи, был объят зеленовато-голубым пламенем, поднимавшимся на 3 метра к потолку.

«Пожар!» – закричал инженер и схватил огнетушитель. Помещение стало быстро наполняться черным дымом и огнем. Пропали два механика. Холман стал их искать. В это время к лаборатории, заскрипев тормозами, подъехали пожарные машины.

Химические огнетушители не смогли сбить пламя. Набросив на лица мокрые тряпки, люди стали отвинчивать болты, чтобы снять с вибратора все еще горевшую батарею. Батарея взорвалась во второй раз, обдав их потоками гидроокиси калия, которая использовалась в батареях в качестве электролита. Шрапнель врезалась в потолок и стены.

Инженеры с трудом вытащили горящую батарею из здания. Ее корпус из толстой стали был разодран как фольга, а серебряное покрытие на вибраторе частично расплавлено. Со всех ног они бросились в душевую пункта первой медицинской помощи, чтобы ополоснуться водой. Затем трое служащих лаборатории и трое пожарных были доставлены в госпиталь из-за отравления дымом и химических ожогов. Через два или три дня после происшествия лаборатория направила письмо об изъятии всех батарей этой производственной партии.

Подобного дефекта батареи на подлодке «Скорпион» было вполне достаточно, чтобы вызвать взрыв боеголовки. Но предупреждение оказалось послано слишком поздно, чтобы спасти лодку и ее экипаж. Фраза «подлежит изъятию из эксплуатации при первой же возможности» обычно истолковывалась так, что изъятие должно было произойти при первом же заходе лодки в порт. Когда эта рекомендация была получена командованием вооружений, подводная лодка «Скорпион» либо уже погибла, либо находилась на пути в Норфолк, где и предполагалось изъятие батарей.

Если бы это предупреждение оказалось в распоряжении Крейвена сразу после происшествия в лаборатории, то время поисков утонувшей подлодки сократилось бы на несколько месяцев. Однако вместо того, чтобы поделиться информацией, командование вооружений продолжало настаивать, что подобный взрыв невозможен. Если бы и комиссии была предъявлена эта информация, ей, возможно, удалось бы сделать больше в разгадке тайны гибели лодки. Но следственная комиссия в своем докладе совершенно очевидно опиралась на заявление военно-морского командования вооружений о невозможности детонации торпеды на борту лодки.

То, что предупреждение лаборатории доставили командованию вооружений, являлось несомненным фактом. Таким же фактом было и то, что вскоре после обнаружения обломков утонувшей лодки представитель командования вооружений появился в лаборатории Ки-порт, вызвал Торна и в отдельном кабинете, куда вход посторонним был воспрещен, строго отчитал его за включение в текст предупреждения слов об опасности перегрева боеголовки и возможности гибели от этого подводной лодки.

Командование имело достаточное основание для беспокойства от того, что написал Торн. Именно оно создало предпосылки для катастрофы, обойдя свои же собственные процедуры безопасности. В стремлении удовлетворить требования подводных сил в торпедах оно запустило это вооружение в производство в спешном порядке. Подводные силы остро нуждались в торпедах, которые могли бы развивать скорость, достаточную для того, чтобы догнать советские подлодки типа «Гольф» и других новых типов. Но производителям требовалось очень много времени для создания компонентов, которые могли бы пройти испытания на безопасность. Скопился такой большой объем невыполненных заказов из-за неоднократных аварий батарей, что лаборатория в Ки-порте запаздывала с выдачей гарантий качества, по крайней мере, на два месяца. Вместо того, чтобы сократить темпы производства, командование вооружений поставляло торпеды с компонентами из производственных партий, совершенно не проходивших испытаний на безопасность. Это было явное нарушение правил, которые предписывали, чтобы три образца из каждой производственной партии в 100 батарей проходили проверку на безопасность, прежде чем поставлялись на флот. Образцы полагалось подвергнуть двух – или трехнедельной проверке на способность переносить тряску, жару, вибрацию и любые другие изменения условий, которые могут происходить на подлодке. Только после того, как эти образцы пройдут такую инспекцию, командование вооружений имело право разрешить поставлять любой из этих компонентов на лодки.

Две фирмы первоначально получили контракты на производство батарей, но они столкнулись с большими трудностями и опаздывали с поставками. Поэтому ВМС привлекли третью фирму, чтобы разрешить проблемы производства батарей. Ни одна из произведенных этой фирмой батарей не проходила испытаний на предмет получения гарантий качества. Но из-за нехватки батарей ей разрешили поставить на флот 250 батарей. Именно одна из батарей этой фирмы и взорвалась во время испытаний в лаборатории.

У всех трех фирм имелись проблемы, поскольку в первоначальном проекте были допущены опасные упущения. Инженеры предупреждали об этом после первых же аварий еще в 1966 году, более чем за год до того катастрофического взрыва, из-за которого и появилось последнее и самое строгое предупреждение. В течение всего этого времени инженеры разъясняли, что у батареи нет запаса надежности, и рекомендовали перепроектировать ее. Но у командования вооружений не было желания заняться этим.

Проблема существовала и в процессе активации батарей. Серебряная мембрана, через разрыв которой регулируется поток электролита в элементы батарей, была толщиной 1,7 мм. Такая малая толщина была предусмотрена для того, чтобы фольга прорывалась под давлением и давала возможность батарее питать электродвигатель торпеды в момент ее применения.

В типичном самопроизвольном запуске торпеды, как, по мнению Крейвена, и произошло, торпеда получает случайный первоначальный заряд, полностью активизируется и запускает мотор торпеды. Это состояние легко определяется, поскольку вращающийся гребной винт торпеды предупреждает экипаж об опасности и необходимости немедленно развернуться на 180 градусов.

Авария, происшедшая в лаборатории, была куда более коварной, поскольку в батарее не было мощности, достаточной, чтобы заставить вращаться мотор и винт. То, что случилось с батареей во время испытаний в лаборатории и вызвало взрыв, было труднее заметить. В лаборатории обнаружили, что во время вибрации батареи электролит ударялся об эту тонкую диафрагму с силой, достаточной лишь для того, чтобы слегка прорвать фольгу. После этого электролит медленно проникал в элементы батареи и вызывал искрение и перегрев. Диафрагма легко прорывалась, а перегрев оставался невидимым до тех пор, пока не возникало пламя или не раздавался взрыв. В лаборатории были убеждены, что в конструкции почти не было резерва безопасности.

Во время испытания вибрацией, как писал Торн в своем письме, не было и намека на возникшую проблему до тех пор, пока батарея не взорвалась. Если то же самое произошло на подлодке, то вполне возможно, что никто не заметил ничего необычного до тех пор, пока не распространился запах горящей изоляции или кто-то не коснулся торпеды, ощутив высокую температуру. К тому моменту батарею отделяли от взрыва считанные минуты. «Если высокую температуру корпуса батареи не обнаружили, – писал Торн Крейвену, – то, возможно, уже не оставалось времени для того, чтобы перетащить торпеду со складочного стеллажа, вставить ее в торпедный аппарат и выстрелить до того, как перегреется боеголовка».

Такой несчастный случай мог произойти с любой из 14 торпед марки 37 на борту подлодки «Скорпион» или на любой другой лодке, имеющей эти торпеды. Наличие батареи из дефектной партии повышало риск, но риск существовал уже в самой конструкции. Диафрагма на одной или нескольких батареях могла порваться, когда торпеда находилась в торпедном аппарате или лежала на стеллаже, и совершенно необязательно было испытывать или передвигать ее. Достаточно было вибрации корпуса подлодки.

Возможно, «Скорпион» рисковала больше, чем другие лодки. Тесты на вибрацию в лаборатории, которые приводили к взрыву, должны были имитировать обычную вибрацию, которую можно ожидать на борту лодки или при транспортировке торпеды. Вибрацию значительно слабее той, которую «Скорпион» перенесла во время происшествия в 1967 году, когда она по спирали пробивалась сквозь толщу воды. Если бы подобное происшествие повторилось, с любой из батарей этой партии могла произойти авария. Оружейные инженеры вспоминали, что, судя по рассказам экипажа о происшествии 1967 года, вибрация тогда далеко превзошла пределы, указанные в военной спецификации по безопасности батареи. Выходит, «Скорпион» подвели дважды. Вероятность повторения происшествия с вибрацией продолжала существовать, поскольку лодка не прошла положенного капитального ремонта. Кроме того, ее послали в море с оружием на борту, которое имело опасный дефект.

Тем не менее военно-морское управление вооружения так и не признало, что подлодке «Скорпион» угрожала опасность детонации торпеды, и даже тот факт, что торпеды ее питались от батарей, имевших неудачную конструкцию. После гибели лодки военно-морской центр подводных систем в Ньюпорте (шт. Род Айленд) энергично оспаривал заключение лабораторных испытаний.

Военно-морское управление вооружения изымало информацию о неудачной конструкции батареи даже после того, как еще одна батарея на торпеде начала перегреваться на борту подлодки в западной части Тихого океана, через несколько месяцев после гибели подлодки «Скорпион». Экипаж этой подлодки сообщил, что температура батареи стала настолько высокой, что ее пришлось постоянно поливать водой, чтобы охладить. Вода превращалась в пар. Торпеду продолжали поливать водой до тех пор, пока удалось заложить ее в торпедный аппарат и выстрелить.

Только через год после того, как «Скорпион» ушла на дно, военно-морское управление вооружений выдало заказ на новый проект батареи. В новом проекте тонкая диафрагма из фольги была заменена двумя более прочными диафрагмами. По новому проекту обе диафрагмы могли быть разрушены только когда их механически проткнут специальным приспособлением наподобие резца для открывания консервных банок. Теперь исключалась опасность того, что вибрация на борту лодки могла вызвать возгорание батареи с последующим взрывом.

Какие либо письменные заметки о предупреждении лаборатории Ки-порт и сам текст предупреждения, похоже, исчезли. Должны были сохраниться копии предупреждения инженеров в главном административном офисе в военно-морском инженерном центре подводной войны, в бывшей военно-морской торпедной станции в Ки-порте и в командовании вооружений. Но еще один запрос, сделанный на основе закона о свободе информации, с просьбой прислать копию предупреждения был возвращен обоими адресатами с ответом, что не обнаружено никаких записей о предупреждении и даже пометок о его уничтожении, что должно быть зафиксировано в журнале, если предупреждение изъято из подшивки.

Услышав историю Торна, Крейвен и некоторые командиры подлодок, а также специалисты по вооружению вновь обратили свое внимание на катастрофу подлодки «Скорпион». Крейвен был возмущен тем, что командование вооружений само не раскрыло сведений о пожарах. Он заявил: «Общественность и пресса считают, что какая-то организация занимается укрывательством, когда она упорно отрицает существование этих фактов».

Принимая во внимание новые свидетельства, Крейвен предположил, что тревожное сообщение, которое заставило командира подлодки «Скорпион» сделать последний поворот, могло быть истолковано как «Горячая торпеда!», а не «Самопроизвольный запуск торпеды!»

Честер Мак, который командовал «Лейпон», когда она вела поиски затонувшей лодки «Скорпион», настаивал, что ни один командир не станет тратить время на уточнение сообщения до немедленного разворота лодки на 180 градусов. «Горячая торпеда», по его мнению, могла означать только одно: «Эта проклятая штука работает в торпедном отсеке».

После многих лет, когда ему так часто заявляли, что он заблуждается и что торпеда не могла взорваться на борту, Крейвен теперь был убежден: у него появился самый последний факт для разгадки тайны, которую он начал раскрывать четверть века тому назад.

Да, эта загадка продолжает постепенно разгадываться. ВМС опубликовали доклад еще одной группы технических экспертов, которая была создана вскоре после отставки Крейвена из ВМС. Этой группе поручалось проанализировать фотоснимки и другие материалы, собранные батискафом «Триест» за девять погружений к затонувшей подлодке «Скорпион». Доклад, составленный через год после завершения работы комиссии по расследованию, долго скрывали от общественности. (В докладе группы технических экспертов действительно выражается согласие с выводами комиссии по расследованию о том, что нет доказательств нападения на «Скорпиона». Все же давнишние слухи и периодически появляющиеся в газетах статьи продолжают возлагать вину за гибель «Скорпиона» на Советский Союз.)

В 1986 году была сделана еще одна попытка изучения обломков подлодки «Скорпион». На этот раз глубоководный аппарат Вудсхоллской лаборатории «Алвин» был направлен для проведения погружений с использованием камеры с дистанционным управлением конструкции Джесона. Доклад этой экспедиции до сих пор засекречен, но те, кто имел доступ к его выводам, говорят, что самоходной камере Джесона не удалось проникнуть в торпедный отсек. Команда, анализировавшая работу экспедиции, заявила то же самое, что и в письме от 14 января 1987 году, которое было рассекречено в 1998 году, одновременно с докладом группы технических советников.

Эта группа советников отвергает заключение комиссии по расследованию, что «Скорпион», возможно, была поражена внешним взрывом выпущенной торпеды, которая развернулась на нее. Но группа исключает и вероятность взрыва торпеды на борту лодки. Однако ясно, что у авторов доклада не было информации об авариях торпедных батарей в лаборатории Ки-порт. Крейвен, Торн и некоторые командиры подлодок полагают, что большинство доказательств, используемых для опровержения теории о торпеде, фактически подтверждают ее.

В докладе группы советников не делается никакой попытки объяснить, почему «Скорпион» была найдена именно там, где, по расчетам Крейвена, она и должна находиться, если командир повернул лодку, чтобы бороться с последствиями самопроизвольного запуска торпеды. Вместо этого ВМС снова принялись оспаривать значение акустического маршрута, по которому Крейвен и его команда установили место гибели подлодки. Снова главные выводы базируются на заверениях военно-морского командования вооружений о том, что на подводной лодке «Скорпион» не могло быть несчастного случая с торпедой. Короче говоря, группа основывает свои заключения на заявлениях того же самого департамента ВМС, который изымал весьма существенную информацию. И утаил ее от комиссии по расследованию поисковых групп.

Ко времени написания второго доклада аргументы военно-морского командования вооружений изменились. Вместо утверждения, что торпеда не могла взорваться на борту подлодки, военно-морское командование вооружений основное внимание сосредоточило на визуальных доказательствах, собранных «Триестом» снаружи лодки. Корпус торпедного отсека не имел повреждений, в то время как кормовая аккумуляторная батарея была сильно разрушена. Фотоснимки, сделанные «Триестом», показывали, что крышки всех трех люков на торпедном отсеке были сорваны («Триесту» не удалось ввести камеры в торпедный отсек для проверки повреждений внутри).

В докладе говорится: наиболее логичным местом внутреннего взрыва, который привел к гибели подводной лодки, был торпедный отсек. Однако факты указывают на то, что торпедный отсек не пострадал. Возможно, взрыв одной торпеды разрушил прочный корпус в районе киля и мог привести к гибели лодки. Такую возможность следует учитывать. Однако эксперты из военно-морского командования вооружений заявили, что взрыв одной торпеды мог вызвать детонацию других. При взрыве нескольких торпед были бы нанесены огромные разрушения носовой части лодки, которые были бы видны снаружи. На видимой части корпуса не обнаружено разрушений такого рода, а также нет деформаций, указывающих на то, что взрыв произошел в торпедном аппарате. Внутренний взрыв в носовом отсеке считается невероятным.

Из– за этого аргумента группа технических советников не приняла во внимание смоделированный Крейвеном и Фаунтином процесс гибели утонувшей лодки…

Крейвен и эксперты по боеприпасам заявляют, что аргумент командования вооружений имеет большой изъян. Если бы командование предупредило комиссию по расследованию об авариях батарей на торпеде марки 37, ее анализ изменился бы значительно.

Те повреждения корпуса от взрыва торпеды, на которые ссылается командование вооружений, по словам экспертов, могли и не последовать от взрыва торпеды, вызванного пламенем. Скорее всего, повреждения, которые описывает командование, могли быть вызваны полномасштабным взрывом торпеды, то есть взрывом, для которого и сконструирована торпеда, поставленная на боевой взвод, когда все двести с лишним килограммов взрывчатого вещества типа НВХ будут одновременно сдетонированы и произойдет мощный взрыв. Эксперты согласны, что такого рода взрыв сдетонирует другие торпеды. А множественная детонация, как правильно указывает командование вооружений, вероятно, разрушила бы или, по крайней мере, прогнула корпус лодки настолько, что это было бы видно снаружи.

Но тот факт, что существовала вероятность детонации в торпедном отсеке, коренным образом меняет ситуацию. Взрыв торпеды, вызванный пламенем, не будет таким же мощным или предсказуемым по форме, как произведенный с помощью взрывателя. Такие взрывы обычно не подчиняются обычным правилам. Эксперты по вооружениям утверждают, что торпедная боеголовка, взорванная пламенем, может произвести взрыв, известный как детонация малой мощности.

Детонация малой мощности может оказаться достаточно сильной, чтобы убить кого-нибудь поблизости или сорвать крышки люков в торпедном отсеке. Но она не способна взорвать другие торпеды, особенно те, которые не находятся непосредственно напротив взорвавшейся торпеды. Подводные лодки часто выходят в море с незаполненными стеллажами (вот почему подводники часто спят в торпедных отсеках. Любой стеллаж, не заполненный торпедами, – вполне приемлемое место для матраца). Один взрыв малой мощности, без последующей детонации соседних торпед, может и не вызвать тех внешних повреждений корпуса, которые было поручено искать экипажу, опускавшемуся на «Триесте». Это было признано ВМС в докладе комиссии по расследованию гибели подлодки «Скорпион» в 1969 году. В докладе упоминается происшествие 1960 года на борту подлодки «Сарго» (бортовой номер SSN-582), во время которого возгорание кислорода в машинном отделении распространилось и вызвало взрыв малой мощности двух боеголовок торпед марки 37. В докладе говорится, что прочный корпус лодки не был пробит. «Сарго» в то время стоял у пирса в надводном положении.

Командиры подводных лодок и Крейвен утверждают тот факт, что если торпедный отсек подлодки «Скорпион» оказался неповрежденным, то это повышает вероятность того, что лодка погибла в результате торпеды. В торпедном отсеке подлодки «Скорпион» не было взрыва, направленного внутрь, что делает вполне вероятным затопление ее водой еще до того, как она достигла запредельной глубины. Поскольку затопленный отсек подвергается равному давлению океанской воды с внутренней и внешней стороны, он не разрушился на запредельной глубине и не проломился внутрь, а остался без видимых повреждений.

Группа технических советников признает, что крышки люков, по-видимому, открылись, когда давление внутри торпедного отсека увеличилось или когда переборка с соседним отсеком не выдержала давления. Крышки люков, возможно, были сорваны мощными, направленными внутрь взрывами, происходившими совсем рядом с торпедным отсеком. Группа технических советников не высказывает никакой гипотезы относительно причины срыва только крышек люков, в то время как эксперты этой же группы говорят, что отсеки, находящиеся снаружи от торпедного, полностью разрушены. Фотоснимки, сделанные батискафом «Триест», показывают, что соседний с торпедным отсек сплющен полностью, а следующий за ним, на корме подлодки, врезался целиком в помещение вспомогательных механизмов. Эти же фотографии показывают, что массивная аккумуляторная батарея, питавшая двигатель лодки, разорвана на части. Группа советников выдвигает предположение, что это результат действия той силы, которая погубила подлодку «Скорпион», как в свое время и советскую подлодку типа «Гольф». Аккумуляторные батареи на лодке могли взорваться во время подзарядки, если вентиляция вышла из строя и создалась высокая концентрация легковоспламеняющегося водорода, превысившая допустимые нормы. Однако аккумуляторные батареи могли быть разбиты теми же силами, которые уничтожили и остальные компоненты лодки.

Адмирал Шейд, Фаунтин и другие высказали предположение о возможной аварии агрегата по удалению мусора из лодки, в результате чего забортная вода хлынула в лодку и залила батарею. Морская вода может вызвать выделение из аккумуляторов некоторых газов, включая водород. Однако предположение об аварии агрегата по удалению мусора основывается, как на отсутствии какой-либо другой очевидной причины, так и на том факте, что с агрегатом по удалению мусора произошла авария на подлодке «Шарк» (бортовой номер SSN-591) – однотипной подлодке «Скорпион» («Шарк» не погибла). Многие из высказывающихся не учитывают, что первоначальное затопление водой могло произойти в результате взрыва торпеды, поскольку им сказали, что ни в коем случае торпеда не могла взорваться на борту «Скорпион». «Я думаю, что мы занимаемся гаданием на кофейной гуще», – заявил Росс Саксон, который погружался на «Триесте» и сделал несколько снимков, изученных группой технических советников. (Саксон и другие два человека, побывавшие на борту «Триеста», полагают, что они видели предмет, похожий на тело человека, одетого в оранжевый спасательный жилет, около обломков «Скорпион». Они видели это в движении, но не могли сразу же вернуться, так как «Триест» не очень маневренный. Позже никто не мог обнаружить никаких следов этого предмета. Крейвен говорит, что, возможно, кто-то пытался выбраться в последнюю минуту через аварийно-спасательный люк. Если произошел взрыв торпеды, то он должен был произойти сравнительно недалеко от поверхности океана, иначе акустические колебания потерялись бы. Однако объекты, обнаруживаемые на дне океана, зачастую оказываются не теми, за которые их принимают. Есть основания полагать, что «Скорпион» была недалеко от поверхности, когда произошло смертельное происшествие – ее мачты находились в вертикальном положении, как будто ее командир пытался послать последнее сообщение. Но, возможно, мачты были подброшены в вертикальное положение механическим ударом или силой взрыва, разорвавшего на части подлодку.)

Получив новую информацию о дефектной торпедной батарее, специалисты согласились, что взрыв торпеды должен быть снова поставлен в перечень возможных причин гибели подводной лодки «Скорпион».

«Если в отсеке происходит взрыв, а там была ручная граната, но затем я звоню и говорю, что я эту гранату унес из отсека, вы не будете принимать во внимание гранату, – заявил находящийся на действительной службе офицер ВМС, знакомый с расследованием судьбы подлодки „Скорпион“. – Если я вам не сказал, что там были две гранаты, даже несмотря на то, что кто-то не совсем правдивый и не представляет всю полную информацию, тем не менее есть основания вернуться и посмотреть еще раз. На основании имеющейся теперь информации есть две наиболее вероятные причины гибели лодки: взрыв аккумуляторной батареи и перегрев оружия. По нашей информации, я бы назвал взрыв аккумуляторной батареи. От него могло перегреться и оружие. Любая информация о специфических технических проблемах в конструкции оружия должна быть представлена и должна обсуждаться».

Этот офицер, а также Крейвен и многие другие согласны с тем, что нужно продолжить расследование и, возможно, сделать попытку заглянуть внутрь торпедного отсека «Скорпион». До настоящего времени Крейвен остается убежденным в том, что наиболее вероятной причиной гибели «Скорпиона» была торпеда. И он не одинок. В июне 1998 года Крейвен стал первым человеком, награжденным Лигой подводников ВМС США за выдающуюся гражданскую службу, за свою работу в поисках подводной лодки «Скорпион», за участие в проекте «Поларис» и других проектах. Когда церемония награждения закончилась, к нему подошел один из офицеров. Он сказал, что многие годы был уверен: лодка «Скорпион» погибла из-за несчастного случая с торпедой.

Не зная ничего о предупреждении, посланном из Ки-порта, не зная, что там были известны проблемы с батареями, питающими двигатель торпеды марки 37, этот офицер признался Крейвену: «Я знаю, это была торпеда, потому что у меня была торпедная батарея, которая перегрелась подо мной».