"Башня Королевской Дочери" - читать интересную книгу автора (Бренчли Чез)

6. ВЕРШИНЫ БЕЗРАССУДСТВА

Унижение — вот что испытывала Джулианна. И злилась, глупо и по-детски, хотя ей полагалось бы радоваться свободе, смеясь; но над всем этим преобладало унижение.

А ведь такой был продуманный план, такая тщательно разработанная интрига! Отцу бы понравилось: сколько себя помнила Джулианна, отец заставлял её делать всё, что считал нужным, именно такими мелкими интригами, столь же тщательно продуманными, как и его крупные интриги в масштабе всего Чужеземья. Манипулирование — так представлял он себе обязанности отца.

Скучные дни в замке — девушка по большей части сидела у себя в комнате, чтобы Блез не волновался насчёт приличий, хотя Элизанда шныряла где хотела и когда хотела, не привлекая особого внимания, — эти скучные дни не просто сердили её, они бесили. Джулианне хотелось завопить и расшвырять все вокруг, но вместо этого она спокойно сказала Блезу, что её лошадь, Мерисса, наверняка уже застоялась в стойле и нуждается в прогулках.

— Вы правы, мадемуазель. И моя лошадь тоже, наверное, застоялась. Я передам это старшему конюху. Он наверняка найдёт человека, который будет изредка проезжать лошадей.

— Нет, — быстро ответила Джулианна, — Мерисса лошадь норовистая, она не позволит сесть на себя никому, кроме меня. Лучше нам взяться за дело самим. Не могли бы вы передать, чтобы лошади были осёдланы и готовы после полуденной трапезы?

Блез нахмурился. Джулианна ожидала этого. А потом произнёс — это она тоже предвидела.

— Прошу прощения, мадемуазель, но я не могу отпустить вас на горную тропу на таком горячем скакуне. Это слишком опасно.

— Блез, это смешно! Неужели я не справлюсь со своей собственной лошадью? Я ездить верхом начала раньше, чем ходить.

И это почти правда.

— Тем не менее, мадемуазель…

— Тогда мы можем на спуске провести лошадей в поводу. Или вы поедете верхом с Мериссой в поводу, а я пойду сзади пешком.

— Только не сзади, мадемуазель, не в пыли, которую я подниму. Вы пойдёте впереди, чтобы я вас видел…

Джулианна была очень довольна собой. Ничего ей так не хотелось, как проехаться часок хорошим галопом вдали от этих тюремных стен. Вот только предшествовавший поездке спуск внушал ей страх. Она не хотела признаваться в этом страхе даже себе и позволила Блезу бояться за неё, благо сержант нёс на себе всю ответственность. Отлично. Она пойдёт пешком, это тоже доставит удовольствие, потому что Ноги Джулианны успели устать от безделья не меньше, чем мозг. А после спуска будет скачка, ветер и свобода хотя бы на время…

Но слышавшая разговор Элизанда тоже попросилась на прогулку.

— У вас нет лошади… мадемуазель. — Блезу было трудно обращаться к Элизанде с почтением, словно он ещё не до конца доверял ей. И винить его в этом было нельзя.

— Это ничего. Я пройдусь вниз вместе с вами, а потом посижу на камне и посмотрю, как вы будете скакать.

Полдень был не прохладнее обычного, хотя днём в небе появились какие-то облачка. Джулианна выпросила у главного конюха кусок сахару, чтобы побаловать Мериссу. Потом Блез сел на коня, привязал поводья лошади к луке своего седла и поехал вслед за девушками по наклонному коридору, по ступеням, сквозь ворота и, наконец, по дороге.

В местах, где склон был слишком крут даже для пешего, Джулианне хотелось во всю прыть помчаться вниз. Отгоняя это желание, она сжимала руку Элизанды, но тут же начинала ругать себя за выказанный страх. Её подруга подпрыгивала, несмотря на платье, и широко улыбалась.

— Так-то лучше! За этими стенами даже воздух тухнет! И никто не смеётся, заметила? Даже рыцари, и те не смеются. По крайней мере при нас. А братья так вообще улыбаться не умеют! Ничего удивительного, что они ходят в чёрном, — у них же на душе вечный траур! У меня кости ломит от этой черноты!

«А ведь ты сама шла сюда», — подумалось Джулианне, но она промолчала.

До первого поворота Джулианна старалась держаться той стороны тропы, где была стена, и не подходила близко к пропасти. Позади слышался мерный топот лошади Блеза и лёгкое цоканье копыт Мериссы. Вдруг они сменились ржанием и громкой бранью сержанта, позабывшего, что рядом с ним дамы.

Девушки обернулись и увидели, что сержант изо всех сил тянет Мериссу за поводья, а та встаёт на дыбы и мечется так, что сержант и его конь с трудом удерживаются от падения. Джулианна задохнулась; Элизанда ахнула и сорвалась с места.

Она бросилась назад, проскользнув между скальной стеной и сердито храпящим жеребцом Блеза, подскочила к Мериссе, схватилась за седло и неловко, цепляясь юбками и едва удерживаясь на взбешённой лошади, вскочила ей на спину. Потом, наклонившись вперёд за разукрашенными поводьями, девушка прижалась к потной шее кобылы и быстро зашептала что-то ей на ухо, одновременно заставляя её отвернуться от пропасти.

Джулианне показалось, что прошло всего мгновение, но это наверняка было не так. Вскоре Мерисса уже стояла спокойно, подчиняясь рукам и голосу Элизанды.

— Отпустите повод, сержант, — услышала Джулианна её чистый голос. — Просто Мериссе нужен седок, без него ей неуютно.

Блез фыркнул, огляделся, посмотрел на Джулианну так, словно та его предала. «Она не позволит никому, кроме меня, сесть на неё», — вспомнила Джулианна свои слова и вспыхнула от стыда за ложь. Сержант бросил поводья, предоставляя Элизанде их подобрать.

Так они и шли до конца. Джулианна шагала в одиночестве и чувствовала горькую обиду. Одной рукой она касалась стены, что придавало уверенности и увеличивало позор, а сержант и её подруга ехали позади.

У подножия горы Элизанда без единого слова соскользнула с лошади, придержала голову Мериссы, чтобы Джулианне было удобнее сесть в седло с высокого камня, а потом, улыбаясь без малейшей самоуверенности, уселась на тот же самый камень, словно говоря: «Идите катайтесь, а обо мне не беспокойтесь».

Джулианна все никак не могла насытиться свободой и пускала Мериссу галопом по сухой пыльной равнине. Она знала, что чуть позади от неё скачет Блез, но не оборачивалась, не желая видеть его лицо. Век бы не видеть ни его, ни Элизанды! Джулианна знала, что ведёт себя по-детски, но не могла сдержать обиды, надеясь только, что ветер выдует горькое воспоминание у неё из головы.

Пыль жалила глаза. Джулианна зажмурилась, полностью уверенная в своей лошади, — и едва не потеряла одновременно доверие, уверенность и равновесие, а также достоинство и, возможно, жизнь.

Нет, Мерисса не споткнулась, не бросилась в сторону, не заупрямилась. Она просто остановилась, мгновенно и резко. Кобыла ударила задними копытами в землю; Джулианну рвануло вперёд, к выгнутой шее. Девушка упала на шею лошади, заскользила по ней, потеряла стремя, отчаянно вцепилась в гриву и удержалась в последний момент. Ещё одно усилие — и вот она уже сидит в седле, дрожа сама и чувствуя под собой дрожь Мериссы. Поглядев мутными глазами вперёд, Джулианна увидела крутящийся в воздухе вихрь из пыли и песка. Позади него в земле открылась пропасть, до которой был всего лишь шаг, всего один скачок лошади в галопе…

Впрочем, нет, пропасть появилась не только что, да и не пропасть это была. Джулианна вновь посмотрела на загадочное место и поняла, что это русло реки, иссохшее под летним солнцем. Если бы не внимательность Мериссы, Джулианне пришлось бы пролететь два собственных роста вниз, а в конце удариться о потрескавшееся дно, усеянное камнями. Да, не пропасть, но не намного лучше. Она наверняка переломала бы все кости, да и Мериссе бы досталось.

Вихрь из пыли и песка. Джулианна отвела взгляд от русла и увидела только опадающее облачко. Мелькнула мысль: «джинн», но тут раздался топот копыт и рядом очутилась другая лошадь. Джулианна стала равнодушно смотреть вперёд, стараясь не встречаться взглядом с разъярённым Блезом.

Сержант схватил Мериссу за уздечку, перехватил поводья и вытащил их из ослабевших пальцев Джулианны.

— Мадемуазель… — У него перехватывало горло от ярости, причём он имел право на ярость, и Джулианна как ребёнок ждала выволочки. Но сержант сказал только: — Мадемуазель, мы сейчас же вернёмся в замок.

Больше он не произнёс ничего, опасаясь, видно, сорваться.

Джулианна молча кивнула в знак согласия; сержант заставил Мериссу отвернуться от обрыва и медленно повёл её обратно, туда, откуда они прискакали. Новое унижение — но Джулианна заслужила его. А Мериссе медленный шаг был только на пользу — по телу кобылы то и дело пробегала дрожь, лошадь нуждалась в покое и прохладе, чтобы забыть охвативший её ужас. Непонятно только, был этот ужас вызван разверзшейся ямой или появлением джинна.

Чувствуя свою беспомощность и стыдясь её, Джулианна отвернулась от закаменевшей спины сержанта и стала смотреть вокруг — прежде ей было не до этого. Земля вокруг была пустой и выжженной, на ней росли только колючки. Колючки да пыль — тут Джулианна увидела вдалеке смерч, и её сердце подскочило. На мгновение ей показалось, что это джинн, но, приглядевшись, она поняла, что это всего лишь быстро скачущий всадник.

Блез тоже увидел всадника. Он осадил лошадь, жестом приказал Джулианне не шевелиться и потянулся к мечу.

Хвала Господу, опасаясь схватки, сержант отпустил поводья Мериссы, и Джулианна, нагнувшись, завладела ими. Теперь при необходимости она могла ускакать прочь. Если же убегать не придётся — вряд ли кто-нибудь отважится на нападение вблизи замка, — она по крайней мере встретит этого человека, самостоятельно распоряжаясь собственной лошадью.

Всадник поскакал чуть медленнее, поднимая меньше пыли. Джулианна увидела, что это был молодой человек на большом боевом коне. Решив, что это один из рыцарей Рока, Джулианна перевела дыхание.

Блез тоже расслабился и даже убрал руку с рукояти меча.

— Эй! — крикнул рыцарь. — Всё в порядке? Я увидел, что дама скачет изо всех сил, а за ней кто-то гонится. К тому же я знал о русле реки и боялся, что…

— Благодарю вас за заботу, сьер, — живо отозвалась Джулианна, беря себя в руки, — Мы просто прогуливали лошадей. Мериссе нравится скакать.

Этого было недостаточно; рыцарь приподнял бровь, и Джулианне пришлось объяснить всё до конца,

— Ну да, вы правы, я не знала о русле реки. Земля вокруг коричневая, и его совсем не видно. К счастью, у Мериссы прекрасное зрение… — «А я закрыла глаза». Но в этом Джулианна признаваться не собиралась.

— Да, действительно. Я никогда не видел, чтобы лошадь останавливалась так быстро. Надеюсь, она ничего себе не повредила?

— Ничего, сьер, благодарю вас за заботу. Пострадали разве что нервы кобылы, но проверять это было не время. Равно как и нервы Джулианны.

— Прекрасно. Вы возвращаетесь в замок?

— Да, сьер, — мрачно ответил Блез.

— Надеюсь, вы позволите мне сопровождать вас?

— С удовольствием. — Джулианна была рада компании.

— Благодарю вас. Ох, мадемуазель, у вас совсем сползла вуаль…

Он смеётся, решила Джулианна, этот молодой рыцарь смеётся над ней. Она бросила на него сердитый взгляд и прикусила язык, чтобы не надерзить в ответ (сколько можно вести себя по-детски), и натянула на лицо пыльную мятую вуаль.

— Боюсь, что мы вспомнили о приличиях слишком поздно, — сказала она так легко, как только могла.

— Мадемуазель, я не пророню ни слова. — Он низко поклонился в седле и на этот раз откровенно смеялся над нею. — Но я знаю о вас так много — мне известно, как вы красивы, известно имя лошади, известно, что вы любите скакать быстрее, чем предписывает осторожность, — так могу ли я узнать ещё и ваше имя?

— Меня зовут Джулианна де Ране. А вас, сьер?

— Антон д'Эскриве. Рыцарь братства искупителей. Но мне кажется, что мне знакомо имя вашего отца, мадемуазель де Ране.

— А мне вашего. — Граф д'Эскриве был вассалом герцога Аскариэля и владел огромным поместьем. Джулианна знала, что он бездетен и что предполагаемым его наследником является его брат. Должно быть, этот рыцарь — племянник или двоюродный брат графа, а может, и признанный бастард.

— Вот как? — Внезапно его лицо, до того спокойное, превратилось в маску. Точно, бастард, подумала Джулианна. Отослан в Орден осторожности ради и не ждёт от своего отца ничего, кроме имени.

— Мадемуазель, если бы мы могли немного вернуться к западу… Там я оставил ещё одну лошадь и своего… оруженосца. А, вот и они!

К ним приближалось облачко пыли поменьше, в котором Джулианна увидела скакуна и всадника. Девушка приподняла брови: скакун был боевым конём, но нашего спине сидел никакой не оруженосец. Это был молодой монах из Ордена, почти мальчик, явно нуждавшийся в помощи.

— Одну минуту, мадемуазель, прошу прощения…

Д'Эскриве развернул коня и поскакал навстречу всаднику. Джулианна прислушалась и различила его голос, в котором был оттенок веселья:

— Маррон, искусство держать пику в бою сильно отличается от искусства довезти пику до дома. А удержать в боевом положении две пики сразу не удавалось ещё никому, хоть это и дало бы рыцарю огромное преимущество. Возьми их обе подальше и сунь под мышку, чтобы они были в равновесии. А теперь езжай за мной и, как я уже сказал, будь потвёрже с Аламбером. Почувствовав твою неуверенность, он начнёт своевольничать.

Увидев, что урок усвоен, рыцарь снова подъехал к Джулианне.

— У вас оригинальный оруженосец, сьер Антон.

— Он единственный в своём роде, — абсолютно серьёзно ответил рыцарь. — Я едва не убил его несколько дней назад, и с тех пор он боготворит меня.

Джулианна не поверила ему, но молодой монах был уже совсем рядом и мог слышать её слова, поэтому девушка промолчала.

Она была несколько удивлена, обнаружив Элизанду в точности там, где та решила остаться. Девушка стояла на камне и смотрела на тропу, ведущую к замку. По ней шёл караван — конные, пешие и что-то вроде небольшой повозки.

Когда кавалькада Джулианны приблизилась, Элизанда обернулась и приветствовала незнакомцев небрежным поклоном. Потом, вспомнив, что на ней юбка, она присела ещё небрежнее. Очевидно, её мысли были заняты чем-то другим; глаза девушки вернулись к шедшему в гору каравану.

Ехавший позади Джулианны рыцарь негромко рассмеялся:

— Как шаловлив сегодня ветер! Только и знает, что сбрасывать с дам вуали!

Элизанда хмыкнула и кое-как натянула вуаль.

— Что это за люди? — спросила Джулианна, решив не знакомить Элизанду с рыцарем, несмотря на этикет. Не хватало ещё, чтобы этот вкрадчивый Антон д'Эскриве начал гадать, не знаком ли он ещё и с отцом Элизанды.

— Барон с юга со своей свитой. Они сказали, что везут пленника. В бочке везут. — Элизанда поморщилась, и Джулианна подумала, что она говорит не всё, что знает. — Ну у них и бочка! Винная, здоровая, на телеге привязана. И они её тащили двадцать миль вверх-вниз по здешним дорогам!

— Зачем же? — улыбнувшись ещё раз, спросил д'Эскриве,

— Говорят, хотят королевского суда для пленника.

— Но ведь король в Аскариэле!

— А они сказали, что тут находится Королевское Око. Джулианна услышала позади судорожный вздох странного оруженосца, Маррона.

— Королевское Око видит все, — мягко заметил д'Эскриве, — а свершение правосудия — долг каждого дворянина, даже мелкопоместного барона. И без необходимости… гм… присутствия короля. А кто их пленник?

— Они не назвали имени, — медленно сказала Элизанда. — Только сказали, что он сурайонин.

— Сурайонец будет правильнее, — пробормотал д'Эскриве и умолк. Он мрачно всмотрелся в далёкие силуэты каравана, отмеченные на дороге острыми чёрными тенями. — Надеюсь, это правда…

— Почему?

Рыцарь пожал плечами.

— Его в любом случае будут пытать — для этого вполне достаточно того, что он сурайонец. Чем больше он будет отрицать это, тем меньше ему будут верить. Осмелюсь предположить, что в конце его казнят, — так разве лучше страдать и умереть по навету? В чём смысл такого мученичества?

Это звучало разумно, учитывая хладнокровие рыцаря, однако Джулианна вновь усомнилась в его словах, и не без причины. Она наконец поняла, где уже видела Антона д'Эскриве: это случилось в первый вечер, проведённый ею в замке. Именно этот человек так жадно слушал слова маршала Фалька, что даже обнажил голову в присутствии Господа, словно молча клянясь или давая какие-то обязательства. Джулианне подумалось, что он действительно надеется найти в бочке сурайонца.

Мерисса затанцевала, заставив Джулианну вернуться мыслями к действительности.

Элизанда сделала знак, который можно было истолковать как «если хочешь, слезай, я доведу её до верха». Искушение было велико; однако гордость всегда должна перебороть страх — это был один из первых уроков, полученных от отца. А уж в такой блестящей компании сознаваться в трусости Джулианне ну никак не хотелось.

— Не мог бы ваш… оруженосец взять Элизанду к себе на седло? — спросила она у д'Эскриве.

— Если женское тело его не испугает. — Похоже, к рыцарю быстро возвращалось ехидство. — И если при этом он не уронит пики. Маррон?

— Да, сьер, я справлюсь.

— Ну так вперёд.

Д'Эскриве сделал Блезу знак ехать вперёд и последовал за сержантом, не оглядываясь. Джулианна не была столь безразлична и нелюбопытна; она увидела, как Элизанда немного неловко вскарабкалась на боевого коня, как вспыхнул Маррон, пока двое худощавых всадников пытались поместиться в одном седле, как Элизанда поспешно схватила пики, не дав им упасть на землю. Однако рыцарь успел отъехать довольно далеко, а Джулианне хотелось ехать с ним рядом, поэтому она послала Мериссу рысью.

Дорога становилась все круче. Д'Эскриве галантно пропустил Джулианну ближе к стене, а сам поехал рядом с краем. Девушка именно на это и рассчитывала. Сюзерены Чужеземья славились своей вежливостью и умели вколотить её в своих детей.

А у этого дворянина, кроме вежливости, был ещё и злой язык.

— Вашей лошади не нравится пропасть, мадемуазель?

Должно быть, он заметил облегчение на лице Джулианны (морда Мериссы была тут совсем ни при чём), когда девушка оказалась отделена от пропасти его скакуном.

— Да, — ответила Джулианна, и это была правда, с этого и началось сегодняшнее унижение. — Думаю, ваш конь добавит ей уверенности. Да и со всадницей на спине она будет спокойнее…

Похоже, Джулианна оказалась права; Мерисса достаточно спокойно поднималась по крутой извилистой горной дороге, то и дело поворачивавшей за уступ.

Зато именно Джулианна дрожала и обливалась холодным потом при виде очередного поворота, нависшего над бездонной пропастью, поворота, где было не за что ухватиться и оставалось только падение, от которого её отделял шаг, вздох, минута…

В конце концов её страх передался лошади; Мерисса захрапела и внезапно пошла боком, испугавшись скального выступа.

— Мадемуазель Джулианна! — Голос д'Эскриве был мягок и серьёзен, без тени насмешки над нею или над кем бы то ни было. — Не будет ли Мерисса вести себя спокойнее, если я, с вашего позволения, поведу её в поводу? Вы будете у неё на спине и сможете её успокоить.

Настоящий дипломат, успела подумать Джулианна, прежде чем рыцарь добавил:

— А если вы закроете глаза, она даже не заметит.

И Блез тоже не заметит — он уехал далеко вперёд и скрылся за поворотом; и Элизанда — она вместе с забавным оруженосцем ещё не выехала из-за предыдущего поворота…

Итак, во второй раз за один день Джулианна согласилась на то, чтобы её лошадь вели под уздцы, и во второй раз поехала с закрытыми глазами.

Д'Эскриве вовремя предупредил её, что ворота уже совсем рядом. Джулианна взяла поводья и спокойно проехала сквозь ворота к конюшням. Там она отдала Мериссу на попечение мальчика-раба и вместе с д'Эскриве и Блезом дождалась появления отставших. Кстати, она отметила про себя, что Маррон все ещё красен как варёный рак.

Когда Маррон и Элизанда спешились, оруженосец посмотрел на д'Эскриве, словно спрашивая разрешения уйти. Рыцарь жестом остановил его.

— Маррон, не мог бы ты прийти после ужина, если я попрошу?

— Да, сьер.

В его голосе Джулианне послышалась почти мольба, словно юноше самому очень хотелось прийти.

— Хорошо, так и сделаем. Мадемуазель Джулианна, не позволите ли вы мне навестить вас этим вечером в ваших покоях? Я думаю, что для соблюдения правил приличия нам хватит присутствия вашей компаньонки и моего благочестивого оруженосца.

— Благодарю вас, сьер Антон, я буду очень рада. Вечера были скучнее всего, потому что время между закатом солнца и сном было очень трудно убить.

— Прекрасно. Тогда после ужина Маррон проведёт меня к вам. Что ж, до вечера, мадемуазель Джулианна, мадемуазель Элизанда…

Взмах рукой — и рыцарь исчез. За ним, слегка смущаясь, последовал Маррон, неуверенно поглядевший назад и неуклюже попрощавшийся.

Элизанда хихикнула, но Джулианна не сказала ни слова и оставалась задумчивой весь путь до покоев.

Зачем пленника посадили в бочку?

Этот вопрос занимал их больше всего весь тот час, что оставался до вечерней молитвы, и ещё час, пока они вместе ели в комнате. В самой мысли посадить человека в бочку было что-то смешное и зловещее одновременно. Они посмеялись, но несколько искусственно; Джулианне не нужно было предсказание д'Эскриве о смерти и муках, чтобы не слишком веселиться.

— Мальчишки в Марассоне, — медленно сказала она, — играют в такую игру: подбирают на улице собаку и сажают в бочку. Потом они катят бочку по всему городу, а когда устанут, сбрасывают в реку и спорят, сколько она проплывёт по водопадам. Эта игра называется «Посрамление брата императора».

— Правда?

— Братья всегда были помехой. Трон императора — небезопасное место, если у тебя есть брат. Когда нынешний император вступил на трон, у него было три брата, а теперь только один.

— А остальные где — хранятся в стоящих в подвале бочках?

— Одного отравили, а другой погиб на войне, хотя скорее всего не от рук врагов. Но детская игра гораздо старше. Говорят, что когда страной правил какой-то прапрапрадядя нашего императора, он имел обыкновение сажать членов своей семьи в бочки и катать по городу, чтобы были покорнее. А ещё говорят, что любимым способом казни у него было посадить человека в бочку и пустить по речным водопадам. А иногда за этим человеком плыла вся его семья. Не знаю, правда ли это. Я никогда не говорила с теми, кто мог бы помнить те времена.

— А дети помнят, — заметила Элизанда, — в играх. Уж поверь. Но здесь нет реки, по крайней мере с водой. Как ты думаешь, может быть, пленника скатят со стены?

— Нет, я говорю глупости. Скорее всего его должны были извлечь из бочки сразу же по прибытии. Но зачем было сажать его туда? Почему нельзя было заковать его в цепи и заставить идти вслед за лошадью?

— Наверное, потому, что бочка — вроде темницы. Там узник в безопасности, надёжно заперт и не может сбежать. К тому же там темно и тесно. Прошу прощения, но там до сих пор должно страшно вонять. Это наказание, Джулианна, самое большее, на какое осмелился барон. Он привёз пленника ради королевского правосудия — это так, но по дороге решил и сам наказать его. Просто потому, что у него была такая возможность.

— Да, наверное. А человек может стоять в бочке?

— Нет, если он с меня ростом, то уже не может, — ответила невысокая Элизанда.

— Как же его кормили?

— Сквозь дырочку. А может, и вообще не кормили. Они проехали всего двадцать миль? Ну, тогда не думаю, чтобы ему давали есть, даже если на путешествие ушло дня два. Он же из Сурайона, Джулианна. Или по крайней мере они так думают.

Еретик, богохульник — конечно, его не стали бы кормить! Он мог просидеть в бочке неделю, только дожидаясь отправки в Рок, и всё это время оставаться без пищи. Двадцать бесконечных миль под безжалостным солнцем, без еды и без воды — и она ещё могла смеяться над этим? Нет, больше не могла. Джулианна очень обрадовалась, услышав на лестнице шаги и голоса, нет, только один голос, а потом поскребывание ногтем по закрывавшей вход занавеске.

Она быстро сделала знак Элизанде, и девушки надвинули на лица опостылевшие вуали. Потом Джулианна произнесла:

— Входите…

На мгновение за занавесками наступило смятение, там зашаркали и зашевелились, раздался короткий лающий смешок, в котором было больше нетерпения, чем веселья, и голос рыцаря произнёс:

— Нет, Маррон, это ты должен держать гардину и отвести её назад, чтобы пропустить меня. Понимаешь?

— Да, сьер…

Гардины раздвинулись, и рыцарь шагнул в комнату, наклонившись в дверном проёме. Позади него показался Маррон, одной рукой придерживавший гардину, а в другой державший горящий факел. Джулианна отметила, что он почти лихорадочно оглядывается по сторонам, но не могла понять, что он ищет, пока юноша не пожал плечами и не наклонился затушить факел между полом и стеной. Брызнул фонтан искр.

Штора выскользнула из его руки и скрыла горе-оруженосца. Джулианна вежливо перевела взгляд на рыцаря, но всё же следила краем глаза за дверным проёмом. Вещество, которое тут, в Роке, использовали для наверший факелов, ярко горело, но легко крошилось — от факела Маррона брызнули не только быстро гаснущие искры, но и горящие угольки. Джулианна услышала шарканье и представила себе Маррона, затаптывающего угольки ногой в верёвочной сандалии. Услышав негромкий вскрик, она безжалостно улыбнулась.

Вуаль должна была скрыть улыбку, но Джулианна не слышала ни единого слова из цветистого приветствия, произнесённого рыцарем, и этого вуаль скрыть не могла. Ехидно улыбаясь, рыцарь позвал:

— Маррон, брось свои языческие пляски и входи.

Гардины раздвинулись, и в комнату робко проскользнул Маррон. Он снова был красен как свёкла. Остановившись у края ковра, он смешно пошаркал ногами; когда он сделал шаг вперёд, его сандалии остались позади.

Оглядев обстановку комнаты, Д'Эскриве издал негромкий одобрительный звук.

— Должно быть, тут несколько менее изысканно, чем вы привыкли, дамы. Надеюсь, вам здесь удобно?

— Вполне, благодарю вас. — В подтверждение своих слов Джулианна села на постель, указав рыцарю место напротив себя. Он словно не заметил этого и стал неторопливо прогуливаться подле окна, одновременно ведя разговор.

— Что ж, хорошо. Орден очень заботится о своих гocтях. Мы, рыцари, сами обеспечиваем себе скудные удобства у себя в комнатах, в то время как монахи и вовсе лишены их — не правда ли, Маррон?

— Да, сьер.

— Да, мадам, я взял на себя смелость принести с собой немного вина, опасаясь, что забота Ордена о вас не доходит до таких тонкости…

На самом деле вино нёс, конечно же, Маррон. Юноша неловко снял с плеча сумку и, порывшись, вытащил флягу и кубки, блеснувшие в свете канделябров серебром. Маррон сломал печать на пробке, налил в бокал вина и поднёс его Джулианне, вспыхнув ещё раз, когда их пальцы соприкоснулись. Он впервые открыто встретил её взгляд, хотя это продолжалось всего мгновение. Нет, подумала Джулианна, он не из тех, кто презирает женщин, — он всего лишь мальчик, который только начинает превращаться в мужчину, мальчик, не сталкивавшийся с женщинами с тех самых пор, как он был отлучён от материнской груди. В Марассоне всё было иначе — и гораздо лучше, по её мнению.

Маррон налил вина Элизанде и д'Эскриве; после этого он вернулся к холодному очагу, у которого оставил сумку.

— А четвёртый кубок, Маррон? — негромко произнёс д'Эскриве.

Юноша поднял глаза, посмотрел на рыцаря и произнёс:

— Сьер, я думаю, что вино есть излишество.

— Думать от тебя не требуется, юноша. Ты даёшь обет послушания именно для того, чтобы думать поменьше. Налей себе вина и выпей. И ещё: я категорически запрещаю тебе рассказывать об этом своему исповеднику. Ты понял меня?

— Да, сьер.

Д'Эскриве кивнул, вернулся к окну и открыл ставню, чтобы выглянуть наружу.

— Не присядете ли, сьер Антон? — настойчиво попросила Джулианна.

— Через минуту, мадемуазель. Я только хотел посмотреть… а, вот оно.

Джулианна едва не встала, чтобы посмотреть, что так заинтересовало рыцаря. Остаться на месте было нелегко, но она удержалась. Он вновь поддразнивал её, но она решила, что не поддастся.

Похоже, у Элизанды желания сдерживаться не было.

— Что там, сьер Антон?

— Костёр в конюшенное дворе. Я уже слышал о нём, но хотел удостовериться лично.

Казалось, этого человека может позабавить что угодно, однако на сей раз его голос был холоден, и в нём угадывалась улыбка не веселья, а презрения.

— Что там жгут? — спросила Элизанда,

— Бочку, которую мы видели на дороге, мадемуазель. Барон предусмотрительно приказал уничтожить её, чтобы очиститься от скверны. Я думал, что её приберегут для костра, на котором надеются сжечь пленника, но барон, видимо, торопится. Старший конюх наверняка согласен с ним — думаю, бочка попахивает довольно гнусно.

— Сьер Антон, а почему пленника везли в бочке? Это же… это просто глупо — так везти человека!..

— Барон очень предусмотрителен, — повторил сьер Антон. На этот раз Джулианна увидела его улыбку — в ней не было и тени великодушия. — Человек из Сурайона не может не быть колдуном. Я думаю, барон опасался, что по дороге он начнёт колдовать или вызывать демонов, чтобы те спасли своего земного брата… Вот и запечатал пленника в бочку, чтобы у того не было ни света, ни воздуха, ни земли, ни огня — в общем, ничего, что нужно для заклинания.

— Но это же… нелепо!

— Полностью с вами согласен. Однако вам повезло, что вы не знакомы с бароном. Ко мне судьба была менее благосклонна. Он человек… нелепый.

— А ещё нелепее, — заметила чинно сидевшая на собственной постели Элизанда, — ещё нелепее то, что пленника считают пришельцем из Сурайона. Эта земля вот уже тридцать лет как свёрнута; зачем кому-нибудь покидать её? И откуда они знают родину этого человека? У него что, на лбу написано?

— Ходили слухи, что некоторые жители Сурайона изредка появляются в Чужеземье. Бывало, что таких путешественников ловили и пытали, и я никогда не слышал, чтобы они оказались невинны. Думаю, итог всегда один — признание и смерть, а какой вопрос был задан — уже не важно.

Джулианна вздрогнула. Она видела разные экзотические казни в Марассоне, который всегда славился своей необычностью. Разумеется, она знала о существовании императорской инквизиции и о её работе, невидимой, но не тайной. О ней говорили только шёпотом. Она даже встречала этих людей при дворе, вежливо подавала им руку и с удивлением замечала, что их кожа не холоднее, чем у обычных людей, а сами они не несут с собой запаха подземелий.

Д'Эскриве заметил её дрожь и улыбнулся. На тропе он был великодушен, но сейчас не простил ей промаха.

— Мои ответы расстраивают вас, мадемуазель. Прошу прощения.

— Нет, вы говорите правду и я благодарна вам за неё. Меня расстраивают мысли о невинно страдающих.

— Невинные страдальцы были всегда, — сурово ответил рыцарь. На мгновение он ушёл в себя, но потом встряхнул головой и улыбнулся уже спокойнее. — Как долго вы намерены оставаться с нами, мадемуазель Джулианна?

— Не могу сказать. Мой отец послал в Элесси гонца; думаю, за мной очень скоро вышлют эскорт — а может быть, уже и выслали.

— Несомненно. Если, конечно, гонец достиг цели. Между Роком и Элесси лежат опасные земли.

Она знала это. Иногда Джулианна ловила себя на том, что надеется: весть о ней не дошла до Элесси, а значит, у неё будет ещё несколько дней свободы, хотя бы и в этом мрачном замке. Ей совсем не хотелось встречаться со своим будущим мужем. Но…

— Прецептор тоже послал весть о нас, причём для верности и с гонцом, и с голубиной почтой.

Прецептор навестил гостью в первое же утро после её прибытия в Рок. Он показался Джулианне добрым человеком с прекрасными манерами и очень красивым голосом. Девушке пришлось напомнить себе, что он распоряжается всей этой крепостью и всеми людьми и что человек, которому доверена охрана северной границы Королевства, не может быть таким добродушным, как кажется.

— Это уже лучше. Но все равно на голубя может напасть ястреб, а гонцу даже на хорошей лошади понадобится несколько дней, чтобы добраться до Элесси. Отряду, который пошлют за вами, понадобится ещё больше. Значит, мы будем иметь возможность наслаждаться вашим обществом довольно долго, мадемуазель. Позаботился ли кто-нибудь о развлечениях для вас?

— О, они мне не нужны, — небрежно ответила Джулианна, хотя сердце её сжалось. — Я не одинока — со мной Элизанда, и у нас есть целый замок, который можно изучать.

Это была ложь, откровенная и незамысловатая. Исследовать замок могла только Элизанда — чем она, собственно, и занималась; Джулианна же постоянно чувствовала тяжкое бремя репутации и потому не выходила. Она не хотела дать Блезу или солдатам повод сплетничать о ней в стране, которая должна была стать ей домом.

— До тех пор, пока я могу отправляться на верховые прогулки и встречаться с такими приятными людьми, — крошечный поклон в сторону рыцаря, лёгкая издёвка в ответ на издёвку, хотя все сказанное правда, — до тех пор я буду вполне довольна своим положением. Вы и ваши собратья не должны тревожиться обо мне, у вас и так наверняка хватает обузы.

— Мадемуазель Джулианна, вы совсем не обуза. — «Даже тогда, когда чуть не падаете на полном скаку в высохшее русло или дрожите на горной тропе», — добавили его глаза. Да, он переиграл её. — Я хотел бы взять вас на соколиную охоту или пригласить поохотиться с собаками, но, к сожалению, здешние тяжёлые обеты касаются не только монахов. Такое времяпрепровождение запрещено нам, по крайней мере до тех пор, пока мы не снимем чёрное одеяние. Маррон, мне кажется, что у дам кубки уже пусты, а мой так и вовсе высох.

— Прошу прощения, сьер. Позвольте… Маррон поспешно наполнил кубок Джулианны и отвернулся, не заметив дружелюбной улыбки; Джулианна поблагодарила его в спину и глотнула из кубка. Напиток был великолепен — горячее красное вино со специями. Одно оно уже могло служить поводом искать дружбы д'Эскриве, даже если бы он не дал ей других причин желать этого.

— И себе налей, Маррон.

Мгновенная пауза, потом «Да, сьер» и звук льющейся жидкости. Джулианна не стала оборачиваться, зная, что под её взглядом юноша сравняется цветом лица с вином.

— Сьер Антон, — спросила Элизанда, — вы уверяете нас, что рыцари-искупители не охотятся?

— Нет, мадемуазель. Я только честно говорю, что охота нам запрещена. Многие из моих собратьев не обращают внимания на запреты, но я предпочитаю не подражать им.

Да, он был из тех людей, которые честно соблюдают клятвы. Джулианна стала гадать, на сколько времени он поклялся отдать свой меч Ордену, а потом (прости меня, отец) спросила об этом прямо.

— На всю жизнь, мадемуазель, — ответил он так же прямо, и на мгновение на его лице застыла горечь. — Либо до того момента, когда меня отпустят или когда меня призовёт король. Никакая другая причина не заставит меня покинуть Орден.

За спиной Джулианны Маррон поперхнулся, словно проглотив вопрос, и поперхнулся ещё раз, словно запив его глотком вина. Что ж, если он не осмеливается задать вопрос, это сделает Джулианна. Внезапно ей стало легко — то ли откровенность д'Эскриве требовала ответной откровенности, то ли окружавшая его тайна подстёгивала её любопытство.

— Но если ваши обязательства столь велики, почему вы не наденете рясу и не станете монахом, настоящим членом Ордена? — «И не подниметесь до магистра, прецептора, маршала, гроссмейстера, наконец!»

Он коротко рассмеялся.

— Мадемуазель, меня растили рыцарем Королевства. Мой отец посадил меня на коня ещё до того, как я научился ходить; когда я подрос и смог носить кольчугу, она всегда была сделана специально по моему размеру; все мои мечи имеют древнее происхождение и собственные имена. Прошу прощения, Маррон, но монахи Ордена — это армия пастухов, фермеров и ремесленников. Я охотно буду сражаться с ними плечом к плечу, но не стану одним из них.

Он пытался произвести впечатление человека гордого, надменного, берегущего честь семьи, но Джулианна снова не поверила ему.

К её удивлению — и к явному удивлению рыцаря — возразивший ему голос послышался из-за спины Джулианны.

— Мы — солдаты Господа, сьер. Мы не из благородных, хотя семьи некоторых из нас вполне заслуживают вашего уважения. Мы — лучшие солдаты Королевства, потому что сражаемся только за Господа.

— И ты считаешь, что я сражаюсь не только за Него?

Вопрос — если это был вопрос — прозвучал холодно и яростно. На этот раз Джулианна повернулась и увидела, что Маррон вздрогнул. Однако д'Эскриве мгновенно смирил свою ярость и продолжил уже знакомым поддразнивающим тоном:

— Армии монахов-исповедников боятся в Чужеземье как никого другого. Это правда. Но вы сражаетесь в рясах, Маррон, ибо ваша защита — Господь. Что до меня, то я предпочитаю кольчугу, потому что в вере я слабее вас.

— Это не так, сьер.

Неожиданное и спокойное возражение. Джулианна попыталась увидеть выражение лиц обоих спорщиков, но в результате не разглядела толком ни одного.

— Что ж, давай не будем спорить об этом. В конце концов, неприлично спорить с собственным оруженосцем. Напомни мне, чтобы я поколотил тебя за то, что ты смеешь возражать мне при дамах.

— Да, сьер, — с улыбкой ответил Маррон. Джулианна подумала, что напомнить он напомнит, а вот трёпки не будет. Да, не прост он был, этот д'Эскриве; его настроение и мысли менялись как ртуть, а его отношения с Марроном были всего лишь одной из сторон его характера, крошечной нитью в узле, который она с таким трудом пыталась развязать.

Джулианна решила, что с неё загадок хватит — по крайней мере на сегодняшний вечер. Рядом с ней была умная, очаровательная и загадочная девушка — Элизанда, а д'Эскриве был умным, очаровательным и загадочным мужчиной — кроме этих качеств, у него было ещё и вино, — так чего же ещё оставалось желать Джулианне?

Ей подумалось, что это вино так подействовало на неё. Это было очень хорошее вино, и они выпили, не разбавляя, первую флягу, а за ней последовала вторая, извлечённая Марроном все из той же сумки. Однако, несмотря даже на вино, Джулианна не поглупела и не слишком опьянела. Любая девушка, выросшая пусть даже в самом дальнем углу императорского двора, умеет либо не пить, либо не пьянеть.

Джулианна не знала, где выросла Элизанда, но заметила, что подруга тоже не выказывает признаков опьянения. А что до д'Эскриве — что ж, в конце концов это было вино. Считалось, что молодой дворянин должен уметь перепить всех своих собратьев и удержаться на ногах, пока те не потеряют сознания. В этом искусстве дворяне усердно упражнялись с младых ногтей. Джулианна ничуть не удивилась бы, если бы д'Эскриве пил всю ночь, а утром по-прежнему улыбался бы — нет, даже смеялся. Как-то Элизанда сказала, что рыцари не смеются, но д'Эскриве опроверг её утверждение. Раз или два за вечер Джулианне даже показалось, что он смеётся просто так, веселясь и ни на что не намекая.

Она забыла только, что в комнате было не трое, а четверо. Джулианна привыкла к вышколенным слугам, ожидающим приказа и следящим за малейшим жестом. Здесь таких нет, пришла грустная мысль, которую никак не удавалось прогнать. Она забыла о том, что этим вечером Маррон оказался не просто слугой д'Эскриве. Со своего места, повернувшись спиной к очагу, она видела Маррона только тогда, когда он подходил наполнить кубки, и замечала только, что он смотрит, подаёт вино и снова смотрит, чтобы подать его ещё раз.

Пока не услышала, что он захрапел.

Джулианна вздрогнула и выдала юношу, обернувшись назад. Маррон всё ещё сидел на пятках, но уже не так прямо, опершись головой и плечом на стену и приоткрыв рот. Он храпел не так громко, но тут раздалось громкое фырканье; если бы Джулианна пропустила первый звук мимо ушей, не заметить второй было бы уже невозможно.

Фыркнула Элизанда. На мгновение д'Эскриве явственно смутился, не то из-за неловкости своего оруженосца, не то из-за мыслей о собственной глупости — надо же было выбрать в оруженосцы такого неуклюжего мальчишку!

Быстро опомнившись, рыцарь встал и поклонился так низко и изящно, что едва не подмёл рукавом пол.

— Приношу свои извинения, медам. Мой оруженосец напоминает, что мне пора идти.

— Ну что вы, сьер Антон! Просто он не привык пить.

— Да, но он служит мне вместо часов, а его храп — вместо их боя. Если он уснул, значит, я, по обыкновению, слишком долго просидел в столь замечательной компании. По-моему, в таком способе напоминания есть определённое удобство. Прошу прощения, — добавил он, когда Маррон всхрапнул сильнее, — но мне кажется, мои часы бьют все громче. Надо его увести.

Рыцарь легонько потыкал Маррона ногой в бок. Оруженосец пошевелился, пробормотал что-то, смолк и снова захрапел. Вздохнув, д'Эскриве наклонился и подхватил юношу одной рукой под плечи, а другой — под колени. И встал, легко и бережно подняв Маррона, хотя Джулианна ожидала от него разве что ещё пинка-другого.

Маррон пошевелился на руках у д'Эскриве, и левый рукав его рясы задрался до локтя.

Джулианна нахмурилась:

— Что это у него на руке?

Д'Эскриве посмотрел вниз.

— А, это я чуть не убил его. Ему повезло, он легко отделался. Он быстро действует и быстро соображает, и к тому же ему везёт. — Тут он снова нахмурился. — Кажется, рана кровоточила.

— Эту повязку перевязывали наново, — заметила Элизанда, прикоснувшись к засохшей на бинте крови. Она нагнулась над рукой Маррона, посопела и добавила со странным выражением лица: — Рана чистая и вскоре должна затянуться.

— И всё же, — заметила Джулианна, понизив голос, хотя Маррон, как ни удивительно, не проснулся, — всё же кто-нибудь должен взглянуть на эту рану, сьер Антон.

— Уверяю вас, мадемуазель, её посмотрят. Только не сегодня и не вы, если вы это имеете в виду. Маррон умрёт от смущения.

Или покраснеет до того, что лопнет.

— Лучше это будем мы, чем какой-нибудь коновал, — упрямо заметила Элизанда.

— Да, но ещё лучше, если это будет главный лекарь. Я пошлю за ним утром. — Рыцарь повернулся было к входным шторам, но вновь остановился, посмотрел на Джулианну и произнёс: — Весь вечер я хотел задать вам один вопрос, но не мог придумать, как сделать это так, чтобы не принизить заботливость вашего отца. Теперь у меня появилась такая возможность. Я мог бы поручить Маррона вашим женщинам, чтобы они промыли и перевязали его рану, если бы в этом была нужда; однако мне сказали, что с вами нет женщин?

— Нет.

Кроме Элизанды, но она не в счёт.

— Могу ли я спросить, почему? Мне кажется странным, что высокородная дама едет на собственную свадьбу в сопровождении одних только мужчин.

— Сьер Антон, в Марассоне у меня были компаньонки, которых я считала своими подругами, были служанки и были рабыни. Я не могла просить моих подруг ехать со мной в такое место, как Элесси. Я не стала приказывать моим рабыням сопровождать меня, а служанки не пожелали этого сами.

Она не могла винить их. Хвала Господу, по крайней мере бремени вины на ней не будет среди прочих многочисленных тягот.

— Ах да, понимаю. Это достойно уважения, мадемуазель Джулианна, хотя я надеюсь, что Элесси покажется вам приятнее, чем вы ожидаете. Осмелюсь только посоветовать вам не говорить этого другим людям или по крайней мере говорить не так прямо. Жители Элесси гораздо чувствительнее, чем кажутся…

— И ждут от женщин молчания и благодарности? Благодарю вас, сьер Антон, это мне уже известно. Я думаю, что вам могу доверять, но обычно я сохраняю большую сдержанность.

Д'Эскриве кивнул, пожелал девушкам спокойной ночи и вновь повернулся к выходу. Элизанда отвела штору и неуверенно выглянула на лестницу.

— Сьер Антон, может быть, мне взять свечу и проводить вас? Монахи ночью оставляют очень мало зажжённых факелов…

— Мадемуазель, единственный факел в замке сейчас горит у вашей двери. Впрочем, не беспокойтесь, у меня глаза как у сокола.

Элизанда приподняла брови, но промолчала. Джулианна подошла к дверному проёму и встала рядом с подругой, глядя, как д'Эскриве осторожно шагает по лестнице, исчезая в темноте. Через несколько мгновений раздалась ругань, о причине которой догадаться было нетрудно: возле выхода во двор таилась небольшая приступка, которую рыцарь в темноте не заметил.

— Сьер Антон, — сладким ехидным голоском пропела в темноту Элизанда, — соколы не видят в темноте.

— Спасибо, — эхом отозвался его голос на лестнице, — это я уже понял…

Не переставая смеяться, Элизанда опустила штору и подошла к очагу.

— Он оставил вино, Джулианна. — Девушка подняла флягу и слегка встряхнула её. Внутри многообещающе забулькало.

Джулианна кивнула. Было самое время ложиться спать, но во фляге оставалось так немного… И жаль будет, если вино испортится…

Взяв наполненный кубок, Джулианна вновь села на постель; Элизанда подошла к окну и завертела головой, пытаясь рассмотреть лестницу.

— Я бы хотела поехать с тобой в Элесси, — медленно произнесла она.

— Нет, — решительно сказала Джулианна. Да, в Элесси у неё мог быть случай узнать, что делала в Роке Элизанда, но Джулианна не хотела кривить душой. Тут она была непреклонна. — Я не могу заставить друга сидеть со мной в одной тюрьме. Ты возненавидишь это, Элизанда, ещё больше моего.

— Да, но я все равно должна быть там. Я буду нужна тебе.

— Для чего?

— Чтобы быть рядом, когда явится джинн. Ты же ничего о них не знаешь.

Джулианна вздохнула, сделала глоток и ответила:

— Элизанда, джинн не явится. Зачем я ему? Какая подобному существу от меня польза? Элизанда ответила только:

— Он обязательно появится. Ты о них ничего не знаешь.

На одеянии Джемаля была кровь, на пальцах — жир, его желудок был полон мяса, а у его костра сидел гость. И Джезра был не единственным, кто видел, какая честь оказана Джемалю, — но единственным, чьи глаза были в счёт.

Со своего места он видел неяркий красный отблеск других костров и движущиеся вокруг них тени людей. И он знал, что каждый из этих людей видит, кто пришёл отведать добычи Джемаля и поговорить с ним и с Джезрой.

Кровь принадлежала мальчику, ребёнку. На закате они охотились на зайцев, чтобы добыть себе ужин перед ночным переходом, и испугали полдюжины коз, которые ушли слишком далеко в поисках травы. Козы стали лёгкой добычей для метких стрелков, затеявших состязания — и Джемаль выиграл три к одному, — но тут из-за камней появился мальчик, протирающий спросонок глаза. Ребёнок посмотрел на охотников и всхлипнул.

Посмотрел, всхлипнул и побежал, но не обратно к скале, где мог укрыться, и не к перебитому стаду — нет, он бежал к тем, кто устроил эту бойню, и на бегу доставал из-за пояса смешной маленький нож.

Одна стрела — и Джемаль стал бы окончательным победителем в затеянном состязании. Но мальчик был храбр и заслуживал лучшего. Джемаль опустил лук и достал кинжал, предоставив Джезре добивать коз. Увернувшись от дрожащего ножа мальчика, он схватил ребёнка за мокрый от слёз подбородок и чиркнул кинжалом по открытому горлу. И только после этого Джемаль заметил свисающий с шеи ребёнка ремешок с голубой бусиной, знак веры и преданности.

Было уже слишком поздно, да и не важно. Мальчик видел их и мог увидеть остальных, а потом рассказать о них в деревне. Его смерть была необходима, и Джемаль убил его так быстро, как только мог.

И всё равно они задержались, чтобы завалить тело мальчика камнями и не позволить лисам растащить его кости. Они прочитали заупокойную молитву — кхалат, взяли каждый по козе и отправились в лагерь, а там рассказали товарищам, где взять мясо.

Они не собирались делиться мясом с другими. Каждое племя само добывало для себя пищу и ехало отдельно, чтобы не оставлять следов большого отряда. Но пришедшего к костру гостя должно накормить, желанный он или нет. А Хасан был желанным гостем всюду, куда бы ни ехал и ни шёл. И если этой ночью он избрал костёр Джемаля, грелся у него и ел добычу хозяина, он был более чем желанным гостем. Слава исходила от него, как свет исходит от огня, и отмечен был он среди мужей.

Он наклонился отрезать кусок поджаристого пузырчатого мяса, и огонь осветил его лицо. Выбритые щеки, крючковатый нос над аккуратной бородкой, белые зубы и поблёскивающие из тени глаза. Что же есть такого в этом человеке, подумал Джемаль, откуда в его голосе сила, которая заставляет вслушиваться в слова, верить им и пускаться вслед за этим человеком в нарушение всех обычаев?

Хасан жевал и глотал, справлялся, как подобает, о семье Джезры и Джемаля, рассказывал о Рабате и о пустыне. Наконец он швырнул кость в угли, подняв вихрь искр, и произнёс:

— Мне нужны люди. Несколько человек, небольшой отряд, чтобы вести наступление и показывать дорогу остальным. Я не хочу отдавать предпочтение какому-либо одному племени. Не пойдёте ли вы в мой отряд от племени саренов?

У Джемаля перехватило дыхание, поэтому ответил Джезра:

— Ты оказываешь нам слишком большую честь, о Хасан. У каждого из этих костров есть люди старше, мудрее и опытнее в бою, чем мы…

— Мне не нужны мудрые старики. Мне нужны люди, которые не боятся идти во тьму. Я говорил с вашими старейшинами, и они сказали, что вы подобны горным козлам с ястребиными глазами, что вы хитры, словно лисы. Пойдёте ли вы в мой отряд?

Да, детьми они действительно жили в пещерах на утёсах, презирали тропы и всегда шли прямым путём, цепляясь за камни и трещины, в любое время суток, и при солнечном, и при звёздном свете.

— О да, — негромко произнёс Джемаль, — мы пойдём за тобой, о Хасан!