"Башня Королевской Дочери" - читать интересную книгу автора (Бренчли Чез)

8. СКРЫТОЕ И ПОТЕРЯННОЕ

Джулианна не была создана для одиночества.

К такому выводу девушка пришла через некоторое время, занятое в основном хождением по комнате, выглядыванием в окно и игрой с резными деревянными ставнями окна — забава не то для ребёнка, не то для заключённого, а она, кажется, и то, и другое. Она знала, что на свете существуют любители одиночества — отшельники и прочие нелюдимы. Кроме того, бывают люди, которым совершенно не нужно ничьё общество; она не причисляла себя к таким, причём сейчас — яростнее, чем когда-либо. Ей хотелось смеха, разговоров, остроумия и пикировки; а больше всего она мечтала о собеседнике, как бы загадочен или увёртлив он ни был.

Если быть точной — а Джулианна была весьма практичной дочерью своего отца, будь он трижды неладен, и потому не мечтала ни о чём несбыточном, вроде возвращения к прошлой жизни, — так вот, если быть точной, ей хотелось поговорить с Элизандой, но Элизанды рядом не было. Она часто отсутствовала по нескольку часов кряду, а то и добрую часть дня.

Не обременённая требованиями такта, дипломатичности или сохранения чести будущего мужа, не вдаваясь в соображения о нелюбви монахов к женщинам, Элизанда чувствовала себя в замке гораздо свободнее Джулианны.

Каждый день она отправлялась на исследования, вынюхивая местные секреты и лазая по самым дальним углам, однако неизменно возвращаясь через час или около того, чтобы рассказать о замечательных видах или о тёмных сырых коридорах Обе девушки прекрасно понимали, что всё это было только обманом для отвода глаз — хотя Джулианну ещё никто никогда не обманывал все эти хождения по замку и поиски имени какую-то цель, но она оставалась тайной — пока что.

В этот день Элизанда ускользнула сразу после завтрака, и сейчас был уже полдень, а она всё не возвращалась. Джулианна в одиночку сходила помолиться на галерею большого зала и в одиночку же вернулась. Она пообедала в одиночестве и уже начинала злиться, а Элизанда все никак не появлялась. Джулианна чувствовала себя заброшенной и, хуже того, догадывалась, что её снисходительностью злоупотребляют. Элизанда считала себя в первую очередь гостьей Джулианны, а уж потом Ордена, и сама не раз так говорила.

Она считала Джулианну своей подругой и в своих приходах и уходах никогда не преступала того, что дозволяло ей такое положение. Сегодняшний случай был более чем необычным — он был беспрецедентным, к тому же, как подумала Джулианна, на Элизанду это было совсем непохоже. Со своими тёмными намёками на джинна, с привычкой постоянно оглядываться по сторонам, она никогда не исчезла бы вот так — не предупредив и надолго. За злостью Джулианны явственно проступало сильнейшее любопытство — впрочем, злость тоже не была слабенькой.

Но что бы это ни было, злость или волнение, оно наконец заставило её откинуть штору у входа, выбежать из комнаты и спуститься по лестнице во двор. Только тут она опомнилась

Она знала дорогу отсюда до большого зала, но туда идти было бессмысленно. Ещё она могла в одиночку добраться до конюшен — да, пожалуй, от этого могло бы быть больше пользы. Итак, вниз по длинному узкому коридору в тенях, вниз, туда, где солнце играет на воде, где воздух пахнет лошадиным потом и навозом. У конюшни Джулианна отыскала главного конюха и учинила ему настоящий допрос. Он не хотел разговаривать, но наконец соблаговолил ответить на вопросы, старательно отворачиваясь и отводя глаза, чтобы не взглянуть на женщину. Нет, сегодня он не видел компаньонку её светлости. Нет, она не выезжала верхом и не брала ничьей лошади. Она могла уйти пешком; тут ему ничего неизвестно, но у него нет времени следить за всеми, кто снуёт тут во дворе, — он всё-таки главный конюх, человек занятой. Если её светлость пожелает расспросить стражников на воротах, они могут вспомнить больше…

Стражники заступили на пост после обеда. Они не видели, чтобы из ворот замка выходила или выезжала женщина. Их предшественники тоже ни о чём подобном вспомнить не могли. Им жаль, сказали стражники, что они ничем не могут помочь даме; на мгновение Джулианна даже поверила им. Они не видели её лица за вуалью, но девушка постаралась вложить улыбку в свой голос, когда благодарила их, и понадеялась, что они всё-таки разглядели её улыбающиеся губы.

Обратно в конюшенный двор; она уже подумывала о том, чтобы расспросить мальчиков-шарайцев, но магистр внимательно следил за ней — казалось, он наблюдает за всяким, кто осмеливается войти в его владения, — а Джулианне не хотелось снова почувствовать на своей шкуре его враждебность.

Так куда же идти теперь? Элизанда ведь не обедала, по крайней мере с ней вместе, и давно должна проголодаться. Значит, следовало искать в трапезной и на кухне. Однако Джулианна не имела ни малейшего представления об их местонахождении. Но зато у неё был язык и желание использовать его, да к тому же ей удалось поймать брата, бежавшего по какому-то поручению.

Это оказался юнец, краснеющий по малейшему поводу; Джулианна решила, что он сутулится и заикается только по молодости, а не из женоненавистничества. Именно желание помочь заставляло его быстро шагать впереди девушки, останавливаясь на каждом разветвлении коридора. Он был добродушен и выдрессирован, как щенок, а щенки всегда нравились Джулианне. Она подумала, что, возможно, ей удастся удержать мальчика подольше, чтобы он провёл её через весь лабиринт…

То есть Джулианна понимала, что выбранный путь ею окажется в лучшем случае простывшим следом, скорее всего тупиком — просто-напросто потерей времени. Невозможно было представить себе Элизанду, которая будет помогать монахам печь хлеб — впрочем, как и монахов, которые позволят ей помогать себе. Скорее уж она выпросит на кухне корочку хлеба… хотя какого гостя станет столь скудно угощать Орден, какую женщину не проводят вежливо, но твёрдо назад, в её апартаменты, где уже будет ожидать еда?

Итак, Джулианна не рассчитывала, что найдёт Элизанду там, куда она шла. Так и оказалось: в трапезной были только несколько монахов, отмывающих столы, лавки и пол. Во избежание недоразумений девушка попросила поговорить с ними своего проводника, но Элизанду здесь не видели.

Джулианна сама поговорила с главным поваром, в этом была своя тактика: как бы он ни отнёсся к присутствию женщины в своём хозяйстве, её расспросы он примет более благосклонно, чем расспросы молодого монаха. Итак, она задала вопрос, рассчитывая получить отрицательный ответ, однако вместо этого получила утвердительный. Да, компаньонка мадемуазель была на кухне этим утром. Она пришла вскоре после завтрака, однако главный повар так и не понял, что ей было нужно. Наверное, праздно любопытствовала, предположил он, фыркнув. Джулианна поняла это так, что ей следует получше следить за своей служанкой, заставлять её заниматься рукоделием и прочей женской работой, не позволять слоняться по замку и отвлекать мужчин от работы…

Сколько она здесь пробыла? Довольно долго, и ушла только после того, как инквизиторы спустились в камеры — кивок на неприметную дверь в тёмном углу — и заключённый там гнусный еретик начал кричать. Это не для дамских ушей, и служанка мадемуазель это поняла. Нет, он не знает, куда она ушла потом; нет, никто из работавших на кухне братьев тоже не знает, так что расспрашивать их нет нужды. Это не их дело — следить, где гуляют непоседливые гости. И ругаться с гостями он тоже не обязан, поэтому промолчал, когда она, не спросивши, взяла пару яблок — будь на её месте какой-нибудь брат, он оказался бы повинен в жадности, краже и непослушании…

Джулианна в изысканных выражениях попросила прощения за визит своей компаньонки, вежливо присела и покинула кухню. Как она и надеялась, её юный провожатый последовал за ней без вопросов, решив, видимо, служить ей до тех пор, пока не будет отослан прочь.

— Как твоё имя, брат?

— Эстьен, госпожа, — пробормотал он, глядя на собственные пальцы и обдирая сухую кожу с покрасневшей костяшки. Джулианна подавила улыбку — она видела, как мальчишке хочется помочь себе зубами, но в присутствии дамы он сдерживался.

— Ну вот что, Эстьен, этот ваш замок слишком велик, чтобы искать повсюду. Так мы пробродим весь день и никого не отыщем. — «А я всего-навсего девушка, чужая здесь, — добавила она про себя, — и очень рассчитываю на такого молодого человека, как ты». — Придётся нам гадать, куда она могла уйти. Мои догадки ни к чему ни привели, так что…

Она не ожидала особой пользы от его предложений; если Элизанда могла оставаться тайной для неё, что сможет придумать этот зелёный юнец? Но ей нужен был спутник, знающий замок, а если мальчик почувствует, что на него надеются, с его мнением считаются, от него будет гораздо больше пользы.

Мальчик нахмурился и задумался; его рука медленно поднялась ко рту, зубы начали обгрызать содранную кожу. Наконец брат произнёс:

— Здесь есть лазарет, госпожа, она могла пойти туда…

Да, могла — могла пойти сама, а могла и попасть ненароком. Эстьен, конечно, не имел в виду ничего подобного; скорее он вспомнил о том, как его мать носила травяные настои бедным соседям — «женщины посещают больных». Джулианна же подумала о другом: «Элизанды не было весь день, она любопытна и беззаботна, не знает здешних мест, с ней могло случиться что-нибудь…»

Она-то надеялась ещё какое-то время не думать о лазарете! Но было уже поздно.

— Могла, — весело согласилась девушка. — Не мог бы ты провести меня туда, Эстьен?

Он мог и провёл. Лазарет оказался большой комнатой, в которой было все — скамьи, бутылки, каменные кувшины, бочонки, ступки, букеты из сухих трав, подвешенные под потолком, и книжная полка. Помещение скорее напоминало аптеку: в самой комнате не было никого, но за дверью в конце коридора слышались тихие голоса. Однако, несмотря на это, Джулианне показалось, что она узнала один из голосов. Эстьен неуверенно поморщился, но Джулианна улыбнулась ему, скрывая собственные сомнения, и первой вошла в длинную комнату, уставленную койками.

Только одна койка оказалась занята, но лежала на ней не Элизанда. Джулианна поняла это с первого взгляда и едва сдержала вздох облегчения, потому что самые худшие её страхи не оправдались. Следующий вздох едва не превратился в смех; ей пришлось крепко зажать себе рот, чтобы не расхохотаться.

Лежавший на матрасе человек, почти мальчик, был бледен и полураздет. Возле него стояли на коленях два монаха; один протирал губкой лицо и грудь больного, а второй смазывал чем-то кровоточащую рану на руке юноши. Оба брата в ужасе воззрились на возникшую перед ними девушку — выражение их лиц и насмешило Джулианну.

Ещё два человека стояли в ногах койки. Старшего Джулианна сочла главным целителем, а второго узнала — сьер Антон д'Эскриве. Это его голос она услышала и распознала ещё в коридоре. Он быстрее всех пришёл в себя, поднял измазанную, дурно пахнущую рясу и аккуратно накрыл лежащего на койке юношу. Проследив за его руками, Джулианна посмотрела на лицо больного. Да, это был Маррон, молодой монах и странный оруженосец сьера Антона.

— Мадемуазель Джулианна! — В голосе рыцаря слышалась привычная уже сардоническая нотка, словно говорившая, что все в этом мире ничтожно и стоит разве что смеха. Рыцарь аккуратно вытер руки о сырой кусок ткани. — Вам требуется искусство магистра Скобиуса?

— Нет. Я ищу свою компаньонку, но вижу, что тут её нет. Если вашему оруженосцу нужна помощь, я не буду мешать. Я уйду…

И она вышла, но д'Эскриве вышел вместе с ней. Джулианна заметила, что Эстьен исчез — юркнул в коридор и растворился в полумраке.

— С Марроном не произошло ничего страшного. Перегрелся на солнце и сглупил, в результате чего снова открылась рана на руке. Главный целитель зашьёт рану; свежая повязка, послеобеденный сон — и мой оруженосец будет как новенький. Эх, следовало бы поколотить его, чтобы доставлял мне поменьше забот!

— Следовало бы, — согласилась Джулианна, не сдерживая смеха, — но вы же не станете этого делать. — Рыцарь был не единственным, кого забавляли дурацкие превратности жизни, и следовало показать ему это.

— Ну да, скорее всего не стану. Мальчишка, кажется, заколдован — что-то удерживает меня от того, чтобы задать ему трёпку. К тому же ближайшие несколько дней он будет не слишком хорошо себя чувствовать. Ах да, так вы потеряли мадемуазель Элизанду?

— Да, похоже. — Но вызванное этим плохое настроение испарилось в мгновение ока; теперь Джулианна могла посмеяться и над ситуацией, и над собой. У неё появилась компания, появился собеседник — а о большем она и не мечтала, и теперь могла успокоиться. — Она наверняка шныряет по тёмным углам замка и раздражает братьев. Наша комната кажется ей… неуютной.

— Как и вам, мадемуазель. — Это был даже не вопрос, рыцарь не дал ей возможности отрицать очевидного. — Братья бесконечно радушные хозяева, но гостей развлекать не любят. Но я могу немного развеять вашу скуку. В Роке появился менестрель. Я встретил его на дороге, когда он возился с моим глупым оруженосцем; надеюсь, этим вечером новый гость споёт для нас. Придёте ли вы послушать?

Джулианне хотелось этого всем сердцем — если, конечно к тому времени найдётся Элизанда. Солнце уже начинало клониться к закату, и это взволновало её ещё больше — ну куда могла подеваться вредная девчонка? Однако Джулианна произнесла:

— Только если я смогу сделать это, не оскорбив монахов. На этот раз рассмеялся рыцарь.

— Мадемуазель, само присутствие менестреля уже оскорбляет монахов. Ещё больше их оскорбляет то, что правила Ордена запрещают выгнать его из замка. Если менестрель будет петь, он споёт для нас, рыцарей — точнее, для рыцарей и гостей Ордена, если вы придёте. Только прошу вас, приличия ради отыщите вашу компаньонку — и приходите. Мы будем очень рады.

— В таком случае, сьер Антон, мы с благодарностью примем приглашение — если Элизанда к тому времени вернётся…

Д'Эскриве поклонился:

— Я пришлю за вами своего оруженосца. Он покажет вам дорогу и посветит.

— Вашего… Нет-нет, Маррону нужно…

— Ему нужно понять, — сурово оборвал её рыцарь, — что долг выше слабости. Он придёт за вами после ужина. Д'Эскриве вывел её на солнце и предложил:

— Могу ли я проводить вас до ваших апартаментов, мадемуазель?

Эстьен ждал её во дворе, но продолжать бесплодные поиски было уже бессмысленно. Джулианна благодарно улыбнулась монашку, отпуская его, и сказала рыцарю:

— Благодарю вас, вы очень добры, — и добавила: — Расскажите мне об этом менестреле, сьер Антон. Кто он? Он известен? Эти бродячие менестрели очень редко появляются в Марассоне, но мы слышали, что о некоторых из них ходит слава по всему Чужеземью.

— Мне они не известны, — негромко ответил д'Эскриве. — Этого зовут Радель. О нём я могу сказать только, что он проявил похвальную заботу о моём оруженосце и о навозной телеге. Можно надеяться, что перед выступлением он вымоется; остальное мы узнаем вместе с вами.

— Вот как?

Здесь скрывалась какая-то история, но рыцарь, очевидно, не желал вдаваться в подробности. Джулианна решила не задавать больше вопросов, памятуя о предыдущем столкновении с противным умением уклоняться от ответа, присущим этому человеку. До комнаты Джулианны они дошли молча. При расставании рыцарь поклонился и произнёс:

— Мы ещё увидимся, мадемуазель. Будут песни, сказки и немного вина на закуску. Только, боюсь, Маррону его не видать. Я не уверен, что сумею вынести его в подпитии.

Джулианна отдала дорожные платья женщинам из деревни, попросив их выстирать наряды. Увидев результат, девушка очень обрадовалась тому, что один сундук с нарядами остался нетронутым. Она не слишком жаждала произвести впечатление на неизвестного менестреля, но наречённая невеста барона из Элесси — да ещё наследника местного графа — даже в таком скромном обществе не имеет права показываться в замаранном платье…

Слуг здесь у неё не было, и Джулианна самостоятельно взялась за сундук. Когда на лестнице раздались мягкие шаги, она как раз сражалась с непривычной и непростой задачей — разглаживала складки на платье и вытряхивала из них вездесущую дорожную пыль. Обернувшись назад, Джулианна увидела, как отодвинулась штора и в комнату проскользнула Элизанда.

Пока Джулианна разбирала платья, к ней вернулась вся прежняя злость. Заскрипев зубами, она почувствовала одновременно привкус пыли и обиды в равной степени.

— Где ты была?

— Везде. — Элизанда взяла с подоконника кувшин с водой, наполнила кубок и одним махом осушила его. Падавший на неё сквозь резные ставни свет плясал на одежде причудливыми пятнами, но не мог скрыть бледности и усталости девушки и только высвечивал пятна грязи и пыли на её платье.

Нет, на платье Джулианны — и здешним неумёхам-прачкам такого в жизни не отстирать!

— Чем ты занималась? — Джулианна хлопнула ладонью по платью, которое держала в руках, намереваясь усилить впечатление от вопроса. Однако от хлопка поднялось облако мелкой пыли, заставившее Джулианну закашляться и только ухудшившее её настроение.

— Искала выход. А что, я разве должна плясать вокруг тебя? Или в мои обязанности входит причёсывать тебя после того, как я почищу твоё платье?

А нуждается ли оно в чистке? — задумалась Джулианна, на мгновение обуздав свою ярость, но тут же потеряв над ней контроль.

— Разумеется, ты вольна поступать так, как пожелаешь. Но если ты здесь как моя компаньонка — а в эти ворота тебя впустили благодаря мне, Элизанда, — ты могла бы помочь мне одеться. Если же ты тут как моя подруга, тебе не следовало бы исчезать на весь день, не сказав мне ни слова и зная, что я буду волноваться. А если ты мне не подруга и не компаньонка, если ты для меня никто, то меня очень даже касаются твои занятия и местонахождение. Что, если я привезла к братьям их врага?

— В общем-то так оно и есть, — тяжело сказала Элизанда. Сев в кресло, она начала тереть платье с такой яростью, что втёрла в него всю грязь, а потом внезапно спросила:

— Ты когда-нибудь слышала, как кричит человек? По-настоящему кричит?

Джулианна не ответила, подозревая, что её ответ не требуется. Она произнесла только:

— Было очень страшно?

Подруга ответила ей мрачным взглядом.

— Я тебя искала, — сказала Джулианна. — И в кухне, и вообще везде. Главный повар сказал, что ты ушла, когда начались крики… Кстати, друзей у тебя на кухне не прибавилось. Повар все сокрушался о яблоках, что ты стащила.

А-а… — Элизанда полезла за пазуху и достала два маленьких жёлтых яблочка. — Я и забыла, что взяла их. Я думала, что проголодаюсь…

— Пора бы, если ты ничего не ела с завтрака. — В этих словах был намеренно неприкрытый намёк, но, похоже, голос Джулианны утратил былую повелительность. Элизанда улыбнулась, покачала головой и отложила яблоки.

Прекрасно. Значит, она отказывается есть и отказывается говорить о том, что слышала.

— Так где же ты была? — На этот раз в вопросе не было обвиняющих ноток — только беспокойство и искреннее любопытство. Элизанда ушла из кухни, стащив по дороге пару яблок, поскольку ожидала, что проголодается; там, где она побывала потом, она совсем позабыла о голоде или вовсе потеряла аппетит. Она вернулась в измазанном платье и с грязными руками, а Джулианна села рядом с ней и взяла её руки в свои, видя грязь, чувствуя её запах и отмечая, что под ногтями у подруги запеклась зелень.

— Там, внизу, — ответила Элизанда с гримасой, которая должна была обозначать улыбку. — Под замком полно туннелей и ходов, вырезанных прямо в скале. Там есть комнаты, погреба, кельи, камеры… — На мгновение её голос надломился, но Элизанда тут же овладела собой. — Некоторые из них были закрыты, но не все, а кое-какие были пусты. Не все. Я обыскала их, как умела, — у меня был масляный светильник.

— Элизанда, зачем?

— Я искала выход, — повторила девушка.

— Что ты имеешь в виду? Я спрашивала стражников у ворот, они не видели тебя!

— Да, не видели. Я не хочу просить у них разрешения, когда решу уйти, поэтому я искала другой выход. Какую-нибудь потайную дверь, коридор, лаз в пещеру… Должен же здесь быть потайной ход! Не бывает больших крепостей с одним-единственным выходом. Но я не сумела найти его. — Она ссутулилась и затихла, являя собой красноречивое свидетельство тщетности своих поисков.

— Вряд ли у тебя есть надежда, если этот ход считается тайным.

— От меня не может быть никаких тайн. Я хорошо нахожу скрытое — по крайней мере так говорят. — Тёмная голова приподнялась, тёмные глаза блеснули, и девушка фыркнула, смеясь над самой собой. — Я не выношу, когда мне приказывают быть терпеливой. И в четырёх стенах сидеть не могу. Спроси хоть у моего деда.

— Я бы не против. — Джулианна ухватилась за эту возможность, приоткрывавшую завесу тайны. — Где его можно найти?

— Ты его ещё увидишь, обещаю. Или твой отец его встретит. Хотела бы я посмотреть на эту встречу. — Элизанда снова фыркнула, скривившись, посмотрела на собственные руки и сказала: — Дай-ка я умоюсь и помогу тебе с платьем. Оно у тебя красивое. И причешу тебя, а то у тебя в волосах пыль.

— Да уж, не без этого. Только нам понадобятся два платья, подбери себе тоже какое-нибудь. Этим вечером рыцари пригласили нас поразвлечься.

Она намеренно не стала рассказывать о менестреле, желая сделать Элизанде сюрприз — приятный, если окажется, что этот человек умеет красиво петь. Если уж у Элизанды есть свои секреты, почему бы Джулианне не иметь своих? Оставалось только надеяться, что секреты гостьи не страшнее её собственных. В конце концов, Элизанда была у шарайцев, они могли послать её сюда шпионить. Джинн посоветовал ей вернуться — но она отказалась. Нет, забудь о джинне, брось эти мысли, не надо думать о всякой нечисти. Джулианна сама решит, что ей делать и повиноваться ли отцу, и не будет обязана решениями никаким там джиннам…

Довольно скоро девушки поняли, что одного кувшина воды им будет маловато для мытья. Усердно изображавшая старательную компаньонку Элизанда сбегала вниз и остановила первого попавшегося брата. Вскоре после этого небольшая процессия принесла им чан, исходящие паром ведра и ящичек мыла.

После мытья они переоделись в чистое бельё и сделали друг другу причёски — Джулианна думала, что с Элизандой будет просто, но у той оказались такие жёсткие кудряшки, что, когда результат удовлетворил Джулианну, её компаньонка успела взвыть от боли не раз и не два, — и достали из сундука полдюжины богатых нарядов. Элизанда отказывалась, Джулианна настаивала; потом они с удовольствием обсудили вот это миленькое и вон то симпатичненькое, решая, какой цвет лучше подойдёт каждой из них. Звон колокола прервал их болтовню, но Джулианна заявила, что сегодня у них нет времени на молитву, будь они даже прилично одеты. Впрочем, колокол напомнил ей о наступающей темноте, и девушка зажгла все лампы и свечи в комнате прежде, чем снова начать убеждать Элизанду нарядиться в тёмно-красное.

Братья, час спустя доставившие им ужин, застали девушек в роскошных платьях и красивых вуалях. Подруги хихикали, поглядывая друг на друга. Те же братья унесли чан и ведра. Не успели они уйти, как Джулианна откинула вуаль, положила еды Элизанде и себе. Наверное, она даже ела, потому что в конце концов её поднос оказался пуст, но сама Джулианна так и не почувствовала вкуса еды. Все её внимание было поглощено Элизандой, она радовалась каждому куску, который съедала компаньонка. Что бы там ни случилось с Элизандой сегодня, она явно была глубоко потрясена, что казалось странным для такой беззаботной и разговорчивой девушки. Джулианна почувствовала гордость — законную, подумалось ей — за то, что она сумела развлечь подругу нарядами и вернуть ей аппетит.

Когда ужин был окончен, они стали ждать. К Элизанде, похоже, вернулся не только аппетит, но и любопытство. Ей хотелось знать, кого они ждут, куда пойдут, как рыцари будут развлекать их и почему их вдруг пригласили, если до сегодняшнего вечера их компанией пренебрегали все рыцари, за исключением сьера Антона.

Джулианна загадочно улыбалась и молчала.

Наконец они услышали поскребывание по занавеске. Джулианна пригласила посетителя в комнату, и вошёл Маррон.

В здоровой руке он нёс горящий факел. На этот раз юноша не стал вытирать ноги перед входом, но Джулианна всё же вспомнила кое о чём.

— Маррон, прошлой ночью ты оставил здесь свои сандалии, — улыбнулась она. — Где они, Элизанда?

— В углу, вон там…

— Да-да, вон они. Боюсь только, что один из них наполовину сгорел.

— Э-э… да, госпожа. — Он вспыхнул, как и ожидала Джулианна. — Но это… это не важно. У меня есть новые сандалии… — Он даже приподнял подол рясы и предъявил обувь. Джулианна с удовольствием заметила, что ряса у него тоже новая и чистая. Впрочем, этого следовало ожидать.

— Что ж, хорошо. Как ты себя чувствуешь?

— О, хорошо, спасибо, госпожа.

— Правда? — Он выглядел отнюдь не здоровым; его голос был негромок и невыразителен, что напомнило Джулианне о его бледном теле, распростёртом на койке в лазарете, белом в тех местах, где его не коснулось солнце. — Рука сильно болит?

Он покачал головой, но по его виду было ясно, что он лжёт. В здоровой руке он держал факел, и потому машинально раздвинул шторы и подобрал подол рясы раненой. Теперь он прижимал руку к груди, словно рана причиняла ему сильную боль.

— Что ж, будь поосторожнее, не то она опять станет кровоточить. Тебя хоть покормили как следует?

— Да, госпожа. Мясной бульон…

На этот раз она поверила ему. По его бесхитростной улыбке стало ясно, что в трапезной кормили куда хуже. Возможно, в этот день братьям не полагалось мяса, зато Маррону досталось настоящее лакомство.

— Ну, тогда пошли. Отведи нас, куда тебе сказали.

— В малый зал, госпожа. Если вы изволите следовать за мной…

Он направился к двери, но Джулианна опередила его, первой достигла занавески и отвела её в сторону, чтобы пощадить его больную руку. Маррон снова вспыхнул, наклонился и вышел на лестницу, изо всех сил стараясь не подносить факел близко к ткани. Джулианна улыбнулась, пропуская его вперёд, а сама взяла за руку подошедшую сзади Элизанду.

Они вышли из своей маленькой башни, пересекли двор и оказались в тёмном здании собственно замка. Здесь не горело ни единого факела — возможно, из экономии, а может быть, с целью поддержания дисциплины, чтобы братья с наступлением ночи не выходили из спален. По пути процессии попалось такое количество ступеней и углов, что даже человек, знающий дорогу, не осмелился бы войти в коридор без факела. Джулианна уже не понимала, где они находятся, и благодарно сжала руку Элизанды, идя вслед за ярким пламенем факела Маррона, в колеблющейся тени его спины и изредка поворачивающейся головы. Его лицо казалось в свете факела размытым белым пятном; убедившись, что девушки идут следом, он отворачивался и смотрел вперёд.

Наконец они подошли к высокой двустворчатой двери, распахнутой наполовину. Из-за двери виднелся мерцающий жёлтый свет и доносился приглушённый говор вперемешку со смехом. Тут Маррон воткнул факел в кольцо на стене и жестом предложил девушкам войти.

— Нет уж, мы пойдём за тобой, Маррон, — хихикнула Джулианна. — Там, наверное, полно народу, так что тебе придётся отыскать для нас сьера Антона. Я вовсе не хочу проталкиваться сквозь толпу незнакомых мужчин.

— Госпоже не придётся проталкиваться…

— Хочешь сказать, что этим займёшься ты? — встряла Элизанда. — Сомневаюсь, Маррон. Достоинство гостей хозяина распространяется и на его оруженосца. По правилам приличия мадемуазель Джулианне очистят путь — и тебе вместе с ней, можешь поверить.

«Другими словами, — ехидно подумала Джулианна, обменявшись с подругой понимающим взглядом, — рыцари расступятся перед нами с не меньшей охотой, чем братья, но по другим причинам».

Хорошо воспитанный мужчина поклонится и уступит дорогу даме исключительно из вежливости; хорошо осведомлённый сделает то же самое, зная, что к нему приближается дочь королевской тени, из опасения, что некоторые свойства, приписываемые слухами самому загадочному лицу королевства, могут быть унаследованы его дочерью; и наконец, любой мужчина из Элесси — а эта страна лежит совсем недалеко от Рока, и её дети наверняка найдутся тут — будет ревниво защищать честь Джулианны. Это могло бы привести к некоторым трудностям для д'Эскриве, хотя уж он-то, подумала Джулианна, без труда защитит и её честь, и свою собственную.

Маррона, похоже, их доводы не убедили, но ему, видимо, вообще не хотелось входить в двери ни первым, ни последним. Наверное, ему хотелось одного — лечь в постель и выспаться. А так он был одет не по правилам, находился не там, где ему полагалось, и не в том положении, чтобы братья или оруженосцы стали расступаться перед ним, Джулианна пожалела Маррона, но, впрочем, он был ещё молод — оправится. В конце концов, сегодня его кормили мясным бульоном.

Она ждала; убедившись в твёрдости её намерений, Маррон поклонился и первым вошёл в двери.

В зале находились люди, никогда прежде не виденные Джулианной: несколько десятков, если не сотня рыцарей в белом. Они стояли группами у колонн и у стен, сидели, лениво развалившись на скамьях и на столах, переговаривались, болтали, кричали и жестикулировали, подвергая ежеминутной опасности слуг и оруженосцев, сновавших между ними с кувшинами, наполненными и пустыми. От Маррона не было никакого толку; он не лучше девушек знал, где искать своего хозяина в этой суматохе. Д'Эскриве должен был сам заметить их — но тогда д'Эскриве следовало ожидать их у двери, а до этого он явно не додумался.

Что ж, при дворе Джулианне приходилось попадать и в худшие ситуации, начиная с седьмого года жизни, когда она впервые вошла в зал, полный гостей, разыскивая отца. Теперь же умение осадить не в меру любопытного незнакомца стало её натурой. Расправить плечи, выпрямить спину, идти твёрдой поступью, но не строевым шагом, быть грациозной, любезной и, самое главное, открытой; искать того, кто тебе нужен, и ни в коем случае не скрывать этого, поворачивая не только взгляд, но и голову, и кивать любому, с кем встретишься глазами…

Как, интересно, поведёт себя идущая рядом Элизанда? Наверное, как-нибудь иначе, но тоже вполне пристойно. Например, влезет на стол и позовёт д'Эскриве по имени — не приведи Господи..

Всего два шага среди шумной толпы — и наступила тишина. Про себя Джулианна сравнила их появление с падением камня в медленную глубокую реку; молчание разбегалось по залу, подобно кругам на воде. Или подобно круговому ножу, который резал руки и языки, обрывая любую беседу и заставляя любого рыцаря на мгновение сбиться и растерянно уставиться на гостий.

«Д'Эскриве мог бы и предупредить своих товарищей, — раздражённо подумала Джулианна. — Мог хотя бы сказать о нас нескольким, чтобы слух распространился сам собой…»

Впрочем, молодые люди пришли в себя довольно быстро. Те, кто стоял ближе всех к девушкам, улыбнулись, поклонились, уступили дорогу и жестом предложили пройти; остальные, слишком хорошо воспитанные, чтобы разглядывать их в упор, ограничились взглядами искоса. Умолкший было разговор возобновился, став, однако, спокойнее и тише.

Они дошли до самого центра малого зала; Джулианна уже не вглядывалась в каждое лицо, отчаявшись найти д'Эскриве. Она больше рассматривала колонны и крышу, выгнувшуюся так высоко, что свет факелов не достигал её; про себя девушка подумала, что в любом другом замке этот зал стал бы главным, а не малым. А здесь название было верно; обитателям Рока он наверняка представлялся каморкой, пригодной разве что для детских игр, и за неимением детей отданной молодым людям для развлечений, центром которых стала на сегодня Джулианна.

Подумав так, она отвела взгляд от тёмного и едва различимого свода и обнаружила, что стоит перед огромным камином. Он был размером с замковую дверь; стены потемнели от копоти, но огня внутри не было — слишком уж жаркое выдалось лето. Вместо дров в камине стоял маленький столик, окружённый стульями; в нише висела лампа, а на столе стояло вино и знакомые серебряные кубки. Позади стола стоял Антон д'Эскриве. Он поклонился, поймал взгляд Джулианны и улыбнулся, выпрямляясь.

— Добро пожаловать, мадемуазель Джулианна и мадемуазель Элизанда. — Он поклонился чуть менее глубоко. — Не окажете ли вы мне честь? Я подумал, что вам, наверное, будет приятнее сидеть в стороне от всей этой суеты; мои собратья временами бывают излишне шумливы.

— Сьер Антон! — Её неудовольствие превратилось в смех. — Я прошу у вас прощения. Я уже начала думать, что вы забыли о своём приглашении.

— Ну что вы, мадемуазель! — Он отодвинул стул и усадил Джулианну; Элизанда устроилась напротив, а сам рыцарь — между ними. По его знаку Маррон поспешно наполнил кубки, а потом отступил к стене.

— Где же обещанное… представление, сьер Антон? — Джулианна не сказала слова «менестрель», чтобы не раскрыть Элизанде своего сюрприза.

— По-моему, оно сейчас начнётся, мадемуазель. Прислушайтесь…

На зал вновь опустилось молчание, на этот раз иное. В тишине Джулианна услышала негромкий звон мандолины.

Рыцари вокруг разом зашевелились, рассаживаясь за длинными столами. Джулианна вытянула шею, чтобы через их головы посмотреть туда же, куда все. Да, это был менестрель: бородатый человек средних лет, пёстро одетый, на ходу извлекающий из мандолины мелодичные звуки. Он медленно прошёл между скамьями к освободившемуся у камина пятачку и остановился прямо перед девушками. Джулианна подумала, что д'Эскриве усадил их тут не только для того, чтобы уберечь от шума.

Элизанда тоже завертела головой, высматривая источник музыки. Джулианна не сводила с неё глаз, пытаясь понять, какое впечатление произвёл сюрприз на её подругу. Результат её скорее озадачил, нежели обрадовал: она почти испугалась, заметив, что Элизанда напугана.

Какое-то мгновение Элизанда была неподвижна, однако потом её взгляд нашёл менестреля. Тут она повернулась, медленно выпрямилась и замерла, сложив руки на коленях и глядя на стол перед собой. Вуаль скрывала лицо девушки, но поза её не свидетельствовала ни о каком удовольствии. Тут была что-то другое, личное, какая-то тайна; быть может, какой-то менестрель появился в её жизни не к добру? А может, она была знакома с этим менестрелем; они могли встречаться на дороге, и встреча эта могла окончиться печально для Элизанды?

Что ж, решила Джулианна, какова бы ни была правда, она выяснится позже. Ей было жаль, что её сюрприз не принёс Элизанде радости, но люди, хранящие такое количество тайн, не должны жаловаться, если попадают в неприятные ситуации из-за неосведомлённости окружающих. Джулианна отхлебнула вина, чинно прикрыв бокал вуалью, , дабы не ранить ничьих чувств, и постаралась не думать об Элизанде и её секретах.

Честно говоря, это оказалось несложно. Возможно, менестрель не был знаменит, но его руки и голос были наделены поистине волшебным даром. Он извлёк из мандолины воинственный аккорд и запел песню, известную всем окружающим, включая даже Джулианну. Вообще-то говоря, музыка Чужеземья редко приживалась в Марассоне: в Империи было слишком много строгих ценителей, считавших свою родину источником всех искусств. Однако этот старый мотив был известен каждому воинственному мальчишке от Марассона до самого Аскариэля. В песне говорилось о великой войне, в которой были захвачены Святые Земли и возникло Чужеземье; менестрель вёл мелодию чистым баритоном; вскоре к его голосу присоединился мощный хор рыцарей, и ритмичная песня в исполнении глубоких мужских голосов заставила Джулианну затрепетать.

Песня окончилась торжествующим победным криком. Рыцари аплодировали громко и долго, хотя Джулианне показалось, что они хлопают не только менестрелю, но и себе самим. Да и он хлопал им, поворачивался, кланялся и улыбался.

Наконец менестрель поднял руки, призвав всех к молчанию.

— Господа, дамы! — Отдельный поклон в сторону камина, где Элизанда сжимала в руках бокал (всё-таки она встречалась с менестрелем раньше!) — Песня может повести в бой и храбреца, и труса; она может внести любовь в сердце женщины — и мужчины, конечно, тоже, — добавил он под общий смех. — Но музыка многому может научить нас, и эти уроки не всегда бывают радостны. Если мне будет позволено, я спою вам пастореллу своего собственного сочинения. Это небольшая грустная песня, которой вы никогда не слышали раньше. Она называется «La Chanson de Cireille».

При этих словах из груди Элизанды вырвался вздох. Джулианна мгновенно повернулась к подруге, но та снова замерла, обратив взгляд на менестреля. Её глаза горели — яростью, как показалось Джулианне, хотя проклятая вуаль мешала рассмотреть яснее.

Менестрель заметил это и низко, неторопливо поклонился их столу.

— Она называется «La Chanson de Cireille», — повторил он, встретившись глазами с Элизандой, — а меня, её автора, зовут Радель.

Его пальцы пробежали по струнам мандолины, извлекая из неё странные резкие аккорды, резанувшие ухо Джулианне. Менестрель запел:

Джулианна ждала ещё одного куплета, завершения, ответа на страшные обвинения песни, однако раздался только всхлипывающий звук струн, приглушённых ладонью музыканта. Менестрель склонил голову и умолк.

Джулианна снова посмотрела на Элизанду и увидела, что глаза подруги поблёскивают. Она так и не поняла, что это — гнев или слезы.

Негромкое бормотание в толпе только подчёркивало тишину. На этот раз аплодисментов не было — да Радель и не ждал их. Через минуту он поднял голову — не слезу ли заметила Джулианна на его щеке, над тёмной бородой? — и вновь опустил руку на струны.

На этот раз он запел балладу, старую историю о двух братьях, которые любили друг друга, но честь заставила их биться между собой, пока оба не пали бездыханными. Про себя Джулианна порадовалась, что у Элизанды есть время прийти в себя. Но этот человек, Радель, был сущим дьяволом по части выбора песен — или же дьявол затаился тут в камине: Джулианна заметила, что д'Эскриве побледнел и застыл, остановив на менестреле взгляд глаз, казавшихся сейчас бездонными ямами. Стоявшему позади него Маррону тоже было неуютно, он то смотрел на хозяина, то отводил глаза. Джулианна с трудом могла вздохнуть; больше всего ей хотелось схватить Элизанду за руку, выскочить из зала и убежать подальше от этих непонятных тайн.

Однако это было невозможно — её положение не позволяло подобных выходок. Тогда Джулианна взяла опустевший кубок и легонько постучала им по столу, привлекая внимание Маррона. Юноша сразу заметил движение и пошёл вокруг стола, заново наполняя все кубки. Что ж, по крайней мере он отвлёк внимание сидевших в камине. Краем глаза Джулианна заметила, что д'Эскриве сделал глубокий медленный вдох и слегка тряхнул головой, словно отгоняя какие-то невысказанные мысли.

Песня окончилась смертью и позором, сломанным мечом и человеком, обречённым на скитания и утрату имени. Не успел последний отзвук песни замереть под сводами зала, как Радель запел что-то героическое, подстраиваясь под вкус аудитории. Ему снова начал подпевать хор. Д'Эскриве не пел, но Джулианна явственно ощутила, как напряжённость покидает и рыцаря, и Элизанду, сменяясь облегчением; впрочем, Элизанда все ещё казалась напряжённой и держалась настороже.

«Сегодня она ответит на мои вопросы, — сердито подумала Джулианна. — Захочет она того или нет…»

И Элизанда в самом деле ответила Джулианне — правда, не на все вопросы. Когда менестрель во второй раз попросил отдыха для перетруженного горла, Джулианна ухватилась за возможность удалиться, и Элизанда поддержала эту идею. Д'Эскриве отправил клюющего носом Маррона спать и сам проводил девушек до комнаты. Раздеваясь и помогая раздеться Элизанде, Джулианна забросала подругу вопросами, и та отвечала ей — как ни мало пользы было от этих ответов.

— Ты ведь знаешь этого певца, да?

— Раделя? Да.

— А он знает тебя.

— Да.

— Откуда?

— Ах, Джулианна, да его все знают!

— А сьер Антон не знает.

— Ну, может быть. По крайней мере по имени не знает. Но человек с такой судьбой, как у сьера Антона…

— Какой такой судьбой?

— Ты что, ничего о нём не знаешь? Ты же говорила, что отец заставил тебя выучить все родословные в Королевстве!

— Ну, заставил… Я знаю, кто такой граф д'Эскриве, но мне ничего не известно о сьере Антоне. А что с ним такое?

— Спроси его лучше сама.

— Ладно, но он ведь ничего мне не рассказывал…

— Наверное, просто потому, что ты не спрашивала. Спроси его, с чего он вдруг вступил в Орден. Вы так подружились, что он всё тебе расскажет. Он не делает тайны из своего позора.

Разве они подружились? Может быть, хотя и не так крепко, как намекала Элизанда. Джулианне нравился рыцарь, он заинтересовал её — так же как и она его, в этом Джулианна была уверена. Но она подозревала, что Элизанда напрашивается на ссору, чтобы избавиться от дальнейших вопросов.

— Может быть, я так и сделаю. А откуда ты знаешь Раделя?

— Я знаю его очень давно. Всю жизнь. — Это было сказано довольно сердито. — Он не всегда был менестрелем.

— А кем ещё?

— А кем бы ты хотела, чтобы он был?

— Для начала человеком, который прямо отвечает на вопросы. Эта его песня, «La Chanson de Cireille»…

— Ну и что?

— Я бы решила, что это просто меланхолическая пасторелла, но она была спета специально для тебя. Странная песня, незаконченная — но не более того. Но она разозлила тебя и довела до слёз. Почему?

— Не будь там меня, — хрипло отозвалась Элизанда, — он и не подумал бы её петь. Я не хотела слышать её, и поэтому он её и спел. Это меня рассердило. Мне всегда грустно от этой песни, поэтому я и расплакалась. И вообще я бы с радостью не слышала её ещё сто лет!

— Что она означает?

— Что люди уходят, когда им этого не следует делать.

— Элизанда, кто этот человек?

— Как видишь, сейчас его зовут Радель. У него есть и другие имена. Он странник, бросил дом. Был солдатом, земледельцем, магом, торговцем, вестником… много ещё кем. А теперь вот менестрель — — это у него тоже неплохо получается.

«А кто такая ты?» — хотелось спросить Джулианне, но она уже задавала этот вопрос Элизанде, когда та была в более спокойном настроении, и не получила удовлетворительного ответа. Лезть с этим вопросом сейчас означало бы сотрясать воздух впустую.

— Ну-ну. И что же стоит между вами?

— Жизнь, — вздохнула Элизанда. — И смерть, — горько добавила она. — Этого не прощают. Этим вечером он поступил как трус, он не должен был делать того, что сделал. — Элизанда бросилась на постель и поспешно попросила: — Джулианна, не надо больше вопросов. Я так хочу спать…

Джулианна не стала больше расспрашивать подругу, но так и не уснула и подозревала, что Элизанду тоже мучает бессонница. Она лежала, прислушиваясь к горькому молчанию подруги, и чувствовала, что попала в ловушку, в лабиринт тайн, где любой ответ приводит к новым вопросам. Впервые в жизни она горько пожалела о том, что не сможет проспать эту ночь в одиночестве.

Они крались тенями у подножия одной большой тени. Весь свой путь они прошли только для того, чтобы попасть сюда и убивать. Протянув руку, Джемаль мог коснуться скалы, ощутить под пальцами её холодную зернистую и влажную поверхность, хотя до выпадения росы оставалось ещё несколько часов — она появляется перед рассветом. Откинув голову, Джемаль видел небо, полускрытое огромным утёсом с массивной крепостью на вершине. Крепость, впрочем, видна не была. Джемаль с товарищами долго наблюдали за ней из укрытия и уже поняли, что она стоит на самом краю крутого обрыва.

Внезапно рядом с Джемалем встал Джезра; он потянулся, положил руки на камень и легко и проворно полез вверх. Не успел Джемаль сосчитать до пяти, как ноги Джезры оказались выше его роста — юноша успел подняться из засады. Их товарищи тоже полезли вверх, пробуя свои силы, — чёрные тени на чёрном.

— Ты далеко? — шёпотом спросил Джемаль. Сверху раздался негромкий смешок, и друг спрыгнул наземь.

— Мы сможем влезть наверх, — сказал он. — Даже если не будет ни луны, ни звёзд. Мы залезем и получим их в награду.

— С оружием, — спросил голос позади них, — и в тишине?

Они быстро повернулись и увидели стоявшего позади Хасана.

— Да — и ещё раз да, — ответил Джезра.

— Хорошо. Но когда час настанет, вам придётся прикусить языки. Даже если кто-нибудь сорвётся, он не должен выдать нас криком.

Они кивнули. Сказанного было достаточно. Лучше уж прикусить язык, чем получить кляп в горло.

— Мы можем влезть на скалу, — медленно сказал Джемаль, — там есть за что ухватиться. Вот на обрыве придётся сложнее.

— На обрыве, — сказал Хасан, — нас будет ждать помощь. Не этой ночью и не следующей, но, когда мы окажемся наверху, помощь мы получим. — Его взгляд заскользил все выше и выше, к невидимой крепости. — Если мы возьмём её, — пробормотал он, — мы сможем защищаться, и они уже не будут чувствовать себя свободно на наших землях. И более того: они просто не знают цены тому, что имеют. Крепость сильна, но это не так уж важно. Если мы возьмём Рок, мы получим Башню; тогда, если будет нужно, к нашему народу вновь придёт на помощь Ходячий Мертвец.

— Неужели ты пойдёшь на это? — выдохнул Джемаль.

— Если будет нужно, — повторил Хасан.

«Не тебе, — хотел сказать Джемаль. — Тебе достаточно того, что есть в тебе самом». Но Хасан уже повернулся и уходил прочь, обходя камни и перебрасываясь короткими словами фраз с другими членами отряда, людьми из разных племён. Джемаль готов был последовать за ним по пятам, словно собака, но его удержала гордость.

Порыв прошёл, укол потери канул в небытие. Джезра тронул его за руку, не говоря ни слова; пальцы коснулись запястья, где билась кровь, а потом костяшки пальцев стукнули о костяшки. «Кого люблю, за того и дерусь».

Джемаль повернул руку и ответил тем же — костяшки о костяшки, пальцы на запястье. «За кого дерусь, того и люблю».