"Зал ожидания" - читать интересную книгу автора (Правдин Лев Николаевич)

2

Итак, сидели мы в зале ожидания на прохладных крашеных диванах и чего-то ждали, на что-то еще надеялись, хотя было очевидно, что катера сегодня не будет. Нигде так пламенно не верят в чудеса, как в залах ожидания, когда по каким-то не совсем ясным причинам нарушается расписание пароходов, поездов или самолетов.

А пока — в ожидании чуда — мы расположились на казенных диванах по производственному принципу; рыбаки с рыбаками, дачники с дачниками, охотники с охотниками. Грибники — народ вообще малообщительный, так же, как и рыбаки, любящие тишину и одиночество, но только в лесу или на реке, во всяком другом месте все они — неуемные болтуны и хвастуны. Не успели еще как следует расположиться, как тут же пошли такие россказни, что только успевай слушать и не удивляться. Да никто и не думал удивляться: у каждого был припасен рассказ еще похлеще, надо было только выждать, чтобы в подходящий момент выложить свою историю.

В своем углу студенты некоторое время пытались пропеть еще что-то, но уже не было в их веселье прежней беззаботности и молодой удали.

— Люди! — поднялся длинный парень и взмахнул гитарой. — Воспрянем духом, люди! Есть еще забытые нами исторические частушки. — И ужасным голосом он запел:

Но и этого хватило ненадолго, все уже уморились, приткнулись кто куда и притихли.

Утомленные ожиданием пассажиры мирно спали, сложив свои мятежные головы на рюкзаки или на соседские плечи, это уж как кому пришлось. А мне спать не хотелось, и я вышел на террасу. Слышнее стали запахи мокрой травы и земли. На черном отлогом спуске расстилались четкие косые отсветы от окон да призрачно рисовались ступени деревянной лестницы. Небо туманно светилось, и одинокие тучки неприкаянно бредили над темной притихшей землей.

По узкой скрипучей лесенке спустился я вниз и тут увидел Федора Васильевича. Он стоял на своем месте, облокотившись на перила, словно ждал, что вот сейчас подойдет катер и бросит чалку. Ждал привычно, и в то же время напряженно, как всегда, хотя никакого судна даже по расписанию не предвиделось в этот поздний час. Услыхав мои шаги, он повернул голову.

— Это вы? — спросил он. — Угомонились пассажиры?

— Успокоились.

— Сон хоть кого успокоит. — Он усмехнулся. — Так вот и всегда: побегают, покричат и угомонятся. Ночной пассажир… — Он снова усмехнулся и покрутил головой. — Вот дневной — это беда. Днем он нервный, ждать не хочет. А ночью хоть в ухо клади…

Большая река в затуманенных берегах казалась неподвижной, безжизненной, как застывающий свинец, источающий еле ощутимое тепло.

— Все мы пассажиры в своей жизни, — вздохнул Федор Васильевич.

Многолетняя необременительная служба на пристани местной линии располагает к различным размышлениям, которыми не с кем поделиться. Пассажиры — люди торопливые, непоседливые, к длинным разговорам не склонные. Вот это последнее обстоятельство заставляет задумываться о смысле жизни и придает одиноким размышлениям философский характер.

Так я подумал и, сочувственно вздохнув, приготовился выслушать до конца все, что накопилось в мыслях моего одинокого собеседника. А он продолжал:

— Каждый чего-то ждет. А если не ждать, то как же тогда жить? Да я считаю, что это уж и не человек вовсе, который ничего не ждет. Так, я по своему разумению полагаю, что у каждого есть что-то такое в отдалении или ожидаемое на подходе. Не может человек без этого. У каждого свое, каков человек, таково и ожидание.

Теперь уже стало ясно, что мой собеседник не намерен ограничиться одними только философскими высказываниями. Тут другое: устал, наверное, человек нести тяжелую ношу своего ожидания и хочет отдохнуть. А для этого требуется терпеливый собеседник или, вернее, слушатель, который согласился бы на какое-то, хоть небольшое, время разделить с ним груз ожиданий, надежд, размышлений. И чтобы охотно согласился, сочувственно.

Как раз я и оказался таким собеседником, да и время выдалось подходящее: спешить ни мне, ни ему некуда. А самое главное, в поселке я когда-то жил да и сейчас нередко навещаю старых знакомых, и все поселковые дела мне в общем-то известны. Федор Васильевич поэтому с особой охотой и откровенностью все мне рассказал.

— Мы с ней в одном доме жили, с Катей Каруселевой. И такая между нами была родственность, такое радушие, ну будто мы брат и сестра.