"Маленькая барабанщица" - читать интересную книгу автора (Карре Джон Ле)
20
Чарли вышла из дома раньше, чем велела Хельга. частично потому, что была из тех. кто вечно волнуется, а частично потому, что заранее скептически относилась к плану в целом. quot;А что, если автомат будет сломан? – возразила она Хельге. – Это же Англия, Хельга, а не сверхоперативная Германия... А что, если он будет занят, когда ты позвонишь?quot; Но Хельга решительно отмела вес эти доводы: делай, как тебе велели, остальное предоставь мне. И вот Чарли двинулась в путь: она села на Глостер-роуд на двухэтажный автобус, но не на первую машину после семи тридцати, а на ту, что пришла в двадцать минут восьмого. На станции метро quot;Тоттэнхем-Корт-роудquot; ей повезло: поезд подошел как раз, когда она выходила на платформу южного направления, и потом ей пришлось долго ждать на пересадке, на станции quot;Набережнаяquot;, следующего поезда. Было воскресное утро, и если не считать людей, страдающих бессонницей или истово верующих, она была единственной, кто бодрствовал во всем Лондоне. В Сити царила полнейшая пустота, и, найдя нужную улицу, Чарли сразу увидела ярдах в ста впереди, как и говорила Хельга, телефонную будку, ярко светившуюся точно маяк. В будке никого не было.
quot;Дойди до конца улицы и поверни назадquot;, – сказала ей Хельга. И Чарли, покорно пройдясь по улице, установила, что телефон не разбит; правда, к этому времени она уже решила, что крайне нелепо торчать на таком заметном месте в ожидании звонка от международных террористов. Она повернулась и пошла назад и тут к своей досаде заметила, как в будку зашел какой-то мужчина, Она взглянула на часы – до назначенного времени было еще двенадцать минут, а потому, не слишком волнуясь, она остановилась в нескольких шагах от будки и стала ждать.
Прошло семь минут, а мужчина в будке все распинался по-итальянски – это мог быть и страстный монолог неразделенной любви, и речь о положении дел на Миланской бирже. Чарли стала нервничать – она облизнула губы, посмотрела вниз и вверх по улице, но кругом не было ни души, не стояло таинственных черных машин или мужчин в подъездах, не было и красного quot;мерседесаquot;. Никого и ничего. кроме захудалого фургончика во вмятинах: дверца со стороны водителя была в нем открыта. И однако же, Чарли чувствовала себя будто голой. Настало восемь часов, о чем оповестил перезвон поразительного множества разных колоколов и часов. Хельга сказала – в пять минут девятого. Мужчина перестал говорить, но Чарли услышала, как он зазвенел монетами в кармане, затем постучал по стеклу, как бы привлекая ее внимание. Она обернулась и увидела, что он держит пятидесятипенсовую монету и просительно смотрит на нее.
– Вы не дадите мне сначала позвонить? – спросила она. – Я спешу.
Но он не говорил по-английски.
quot;А, черт с ним, – подумала она. – Придется Хельге звонить еще раз. Я ведь ее предупреждала...quot; Сбросив с плеча ремень сумки, Чарли открыла ее и среди мешанины вещей принялась отыскивать десяти– и пятипенсовики, пока не набрала пятьдесят. quot;Господи, да у меня же пальцы все потныеquot;. Она протянула итальянцу руку с монетами, зажатыми в кулак, – она так ее повернула, чтобы монеты упали на его благодарно протянутую ладонь, и тут увидела торчащий из-под полы его летной куртки пистолет – он был нацелен прямо ей в живот, под ребра. В другой руке мужчина продолжал держать телефонную трубку, и Чарли подумала, что, видно, там, на другом конце, то-то слушает. потому что хоть он и обращался к Чарли, трубку держал у самого рта.
– Вот что, Чарли: ты шагаешь сейчас со мной к машине, – сказал он на хорошем английском языке. – Идешь справа от меня, немного впереди, руки держишь сзади, чтоб я их видел. Сцепив за спиной, поняла? Бели ты только попытаешься удрать, или подашь кому-нибудь знак. или крикнешь, я выстрелю тебе в левый бок вот сюда – и убью. Если явится полиция, если начнут стрелять. если меня заподозрят, я поступлю с тобой точно так же. Пристрелю.
И для большей убедительности он ткнул себя в живот. Добавил в трубку что-то по-итальянски и повесил ее на рычаг. Затем вышел на тротуар и, очутившись совсем рядом с Чарли, широко улыбнулся ей. Судя по обтянутому кожей лицу, он был настоящим итальянцем. И голос у него был густой и мелодичный, как у итальянца. Чарли так и слышала. как этот голос эхом отдается на древней рыночной площади, как парень перебрасывается шуточками с женщинами на балконах.
– Пошли же, – сказал он. Одну руку он продолжал держать в кармане куртки. – Не спеши, о'кэй? Шагай легко и свободно.
Минуту тому назад Чарли отчаянно хотелось помочиться. но на ходу это прошло, зато заломило шею, а в правом ухе зазвенело, точно комар в темноте.
– Как только сядешь на место пассажира, руки положи на приборную доску перед собой, – наставлял он ее, шагая следом. – У девчонки, которая сидит сзади, тоже есть пистолет, и она оченьбыстро может тебя прикончить. Куда быстрее, чем я.
Чарли открыла дверцу со стороны пассажира, села и, как воспитанная девочка за столом, положила пальцы на приборную доску.
– Расслабься, Чарли, – весело произнес за ее спиной голос Хельги. – Опусти, дорогая моя, плечи, а то ты выглядишь как старуха! – Чарли не шелохнулась. – А теперь улыбнись. Ура! Улыбайся же. Все сегодня рады. А кто не радуется, того надо пристрелить.
– Можешь начать с меня, – сказала Чарли. Итальянец сел на место шофера и включил радио на полную катушку.
– Выключи, – приказала Хельга. Она сидела, прислонясь к задней дверце, подняв колени и держа обеими руками пистолет; вид у нее был такой, что она не промахнется и в консервную банку с расстояния в пятнадцать шагов.
Итальянец, пожав плечами, выключил радио и в установившейся тишине снова обратился к Чарли.
– О'кэй, пристегни ремень, потом сцепи руки и положи их на колени, – сказал он. – Подожди, я сам тебя пристегну.
Он взял ее сумку, швырнул назад Хельге, затем дернул за ремень и пристегнул его, по пути проведя рукой по ее груди. Лет тридцать с небольшим. Красив, как кинозвезда. Избалованный Гарибальди с красным платком на шее для понта. Предельно неспешным движением, точно у него было сколько угодно времени, он выудил из кармана большие солнечные очки и надел их на Чарли. Сначала ей показалось, что она ослепла от страха: она ничего не видела. Потом решила, что это quot;хамелеоныquot;. Но стекла не светлели. Тогда она поняла, что это специально: она ничего и не должна видеть.
– Если ты их снимешь, она пристрелит тебя в затылок, – предупредил итальянец, включая мотор.
Они двинулись в путь – сначала попрыгали по брусчатке, потом покатили по гладкой дороге. Чарли прислушивалась, не едет ли кто за ними, но на улицах урчал и потрескивал лишь их мотор. Она попыталась понять, в каком направлении они едут, но она уже потеряла всякое представление об этом. Неожиданно они остановились. Итальянец помог ей вылезти из машины; в руку ей вложили палку – наверно, белую, подумала она. С помощью своих новых друзей она сделала шесть шагов и затем еще четыре – по крыльцу, к чьей-то двери. quot;Они хорошие профессионалы, – предупреждал ее Иосиф. – Это не ученики. Ты прямо со школьной скамьи попадешь в театр на Вест-Эндеquot;. Теперь она сидела как бы на кожаном седле без спинки. Руки ей велели сложить и держать на коленях. Сумку не вернули, и она услышала, как вытряхнули содержимое на стеклянный стол, как зазвенели ее ключи и монеты. Вот с глухим стуком упала пачка писем Мишеля, которые она утром забрала с собой, следуя приказу Хельги. В воздухе пахло лосьоном. более сладким, чем у Мишеля, и усыпляющим. Они находилась в помещении уже несколько минут, а никто не произнес ни слова.
– Я требую товарища Местербайна, – неожиданно объявила Чарли. – Я требую защиты закона.
Хельга от души расхохоталась.
– Ох, Чарли! Полный идиотизм. Нет, она потрясающа. Верно?..
Чарли услышала шаги и на самом краешке своего поля зрения увидела на рыжем ковре словно выставленную для обозрения черную, хорошо начищенную, дорогую мужскую туфлю. Она услышала, как кто-то дышит и прищелкивает языком.
Тьма вызвала у нее головокружение. quot;Я сейчас свалюсь. Хорошо, что я сижуquot;. Мужчина стоял у стеклянного столика и обследовал содержимое ее сумки, как это делала Хельга в Корнуолле. На мгновение зазвучала музыка – это он покрутил приемничек с часами, – и раздался стук, когда он опустил его на столик. quot;На этот раз – никаких штучек, – сказал ей Иосиф. – Будь сама собой, никаких подменquot;. Вот теперь человек принялся листать ее дневник, время от времени похмыкивая. quot;Виделась с М... встречалась с М... люблю М... АФИНЫ!!!quot; Он ни о чем ее не спросил. Она услышала. как он, слегка застонав, опустился на диван, услышала, как проелозили его брюки по жесткому ситцу. Плотный мужчина, пользующийся дорогим лосьоном, носящий сшитые вручную туфли и курящий гаванские сигары, с наслаждением опустился на пошленький диванчик. Тьма завораживала. Чарли, сцепив пальцы, по-прежнему держала руки на коленях, но это были не ее, а чьи-то чужие руки. Она услышала, как щелкнула резинка. Письма.
– Скажешь нам правду, и мы тебя не убьем, – произнес мягкий мужской голос.
Мишель! Почти Мишель! Будто он ожил! Его акцент, музыкальная плавность речи, низкий бархатистый голос, идущий из глубины гортани...
– Расскажи нам все, что ты им рассказывала, что для них уже сделала, сколько они тебе заплатили, – ничего тебе не будет. Мы понимаем. Мы отпустим тебя.
– Не мотай головой! – прикрикнула на нее сзади Хельга.
– Мы не думаем, что ты предала его, предательств ради, ясно? Ты была напутана, слишком глубоко увязла и теперь вынуждена плясать под их дудку. О'кэй, это понятно. Мы же не звери. Мы вывезем тебя отсюда, высадим на краю города, ты все расскажешь им про то, что было здесь. Мы не возражаем. При условии, что ты выложишь нам все начистоту. – Он вздохнул, словно вдруг ощутив всю тяжесть жизни. Может, ты чем-то обязана какому-то славному полисмену, а? И решила оказать ему услугу. Нам такие вещи понятны. Мы преданы своему делу, но мы не психопаты. Так оно и было, да?
– Ты хоть понимаешь, Чарли, что он говорит? – не вытерпела Хельга. – Отвечай, или тебе плохо будет!
Чарли решила не отвечать.
– Когда ты к ним впервые пошла? Скажи же. После Ноттингема? После Йорка? Неважно. Ты к ним пошла. Согласны. Ты испугалась, ты побежала в полицию. quot;Этот сумасшедший араб пытается завербовать меня, хочет, чтоб я стала террористкой. Я сделаю все, что вы скажете, только спасите меняquot;. Так было дело? Послушай, можешь снова к ним идти – это для нас не проблема. Расскажешь им. какая ты героиня. Мы дадим тебе кое-какую информацию, чтобы ты могла передать им. Мы же неплохие люди. Разумные. О'кэй, приступим к делу. Не будем больше валять дурака. Ты славная женщина, но все это выше твоего понимания. Начнем же.
А ей было так покойно. И все безразлично – из-за полной изоляции и слепоты. Хельга сказала что-то по-немецки, и хотя Чарли не поняла ни слова, она почувствовала в тоне недоумение и решимость. Полный мужчина ей ответил – голос его тоже звучал озадаченно, но не враждебно. Вполне возможно, а возможно, и нет, – казалось, говорил он.
– Где ты провела ночь после того, как позвонила Хельге? – спросил наконец он.
– С любовником.
– А прошлую ночь?
– С любовником.
– Другим?
– Да, причем оба были полисмены.
Чарли была уверена, что, не будь на ней очков, Хельга ударила бы ее. Она подскочила к ней и охрипшим от злости голосом рявкнула:
– Не нахальничай, не ври, отвечай на вопросы сразу, без иронии.
И снова посыпались вопросы; Чарли устало отвечала, заставляя вытягивать из себя ответы – по фразам, потому что в конце-то концов не их это дело, черт подери. В каком номере она жила в Ноттингеме? В каком отеле в Салониках? Они плавали в море? В какое время приехали, когда ели. какие напитки заказывали в номер? Постепенно, слушая себя, а потом их, Чарли поняла, что, по крайней мере, на данный момент одержала победу – хоть они и не разрешили ей снять темные очки, пока не отвезли достаточно далеко от дома.