"Валет червей" - читать интересную книгу автора (Карр Филиппа)

СВОДНИЦА

В связи со свадьбой в королевском доме в столице, да и по всей стране, царило оживление. Казалось, люди забыли о своих горестях и радовались предстоящим празднествам и развлечениям, которыми должна была сопровождаться эта торжественная церемония. Погода стояла великолепная, разгар мая — самое подходящее время для праздников.

Прошло уже три года с момента замужества моей матери, но до сих пор меня изумляло то, насколько счастливо они жили с отцом. Мне кажется, я стала несколько циничной. Предательство Дикона мгновенно заставило меня повзрослеть. Я продолжала думать о нем; я хранила его образ в своем сердце — образ идеального возлюбленного, — и никакие сплетни о нем не меняли моих чувств к нему. Я часто рассказывала о нем Лизетте и Софи, я рисовала в воображении сцены, которые всегда имели один конец: произошла ужасная ошибка; Дикон не писал мне письма с признанием в обмане и не женился; все это время он тосковал обо мне, получив мое полное лжи необдуманное письмо.

Мне становилось легче от таких мыслей, хотя они, конечно, были смехотворными, поскольку и бабушка, и Сабрина регулярно писали нам письма, в которых рассказывали, как чудесно живет Дикон, как он счастлив со своей любимой женой Изабел, принесшей ему приличное приданое и придавшей его жизни новый интерес.

Мать передавала мне эти письма с некоторым смущением и опаской, однако я научилась скрывать свои чувства. Я быстро пробегала их, а затем уходила, убеждая себя не верить в них ни единому слову.

«Тесть Дикона — очень влиятельный человек, — писала Сабрина. — Он банкир, и у него высокая должность при дворе. Свои дела он держит в тайне, и мы не вполне уверены в том, чем именно он занимается. Похоже, он пытается усидеть сразу на нескольких стульях… а значит, что и Дикон тоже. Можешь быть уверена, что он берется за все, что идет к нему в руки…

Как-то раз бабушка и Сабрина приехали к нам в гости. Они желали собственными глазами убедиться в том, что и мама, и я действительно счастливы.

Дикон с ними не приехал.

— Полагаю, он не может выйти из игры, — злорадно заметила я.

Они рассмеялись и ответили, что Дикон действительно очень занят. Ему приходится часто бывать в Лондоне и в то же время управлять Эверсли. Он окружил себя хорошими людьми… нужными людьми.

— Он часто вспоминает тебя, Лотти, — сказала бабушка. — Он был очень мил с тобой, когда ты приезжала к нам, не так ли? Немногие молодые люди стали бы уделять такое внимание ребенку В разговор довольно резко вмешалась мать:

— Он уделял большое внимание Эверсли, а в то время в это понятие включалась и Лотти.

Бабушка не обратила внимания на это замечание и продолжала:

— Это был очаровательный жест — принимать такое участие в маленькой девочке, и он старался сделать все, чтобы Лотти чувствовала себя счастливой.

« Да, — подумала я. — Он целовал меня так, что я до сих пор не могу забыть об этом. Он говорил о том, что хочет жениться на мне… и о том, как счастливы мы будем вместе. Он заставил меня полюбить его. Он обвел меня вокруг пальца, и, когда получил Эверсли, бросил меня «.

Теперь я понимала, что моя мать заранее предвидела все это. Она сумела связаться с моим отцом, который приехал и все изменил. Потом она отказалась от Эверсли в пользу Дикона, решив, что он оставит меня в покое.

И как она оказалась права! Видимо, мне следовало чувствовать благодарность к ней, но ее не было. Меня не волновало, по какой именно причине я нужна была Дикону. Возможно, я искусственно поддерживала свои воспоминания о нем; возможно, мне нравилась сама идея потерянного любимого, дававшая мне основание считать, что моя жизнь, пусть и трагичная, весьма интересна. Возможно, причина была именно такова, но фактом оставалось то, что Дикон постоянно присутствовал в моих мыслях, а вместе с воспоминаниями появилась и тоска по потерянной любви.

— В их жизни всего лишь одна ложка дегтя, — сказала Сабрина, — у них нет детей.

— Бедная Изабел, она так мечтает родить ребенка, — добавила бабушка. — У нее было уже два выкидыша. Похоже, ее преследует невезение. Дикон очень этим огорчен.

— Это единственное, чего он не смог добиться, — таков был мой комментарий.

И бабушка, и Сабрина просто не могли почувствовать иронию, если дело касалось Дикона.

— Увы, это так, моя дорогая, — печально сказала Сабрина.

Так или иначе, близилось время свадьбы в королевском доме. Маленькая австриячка примерно моего возраста приезжала во Францию, чтобы выйти замуж за дофина, который сам был немногим старше ее. Графу было положено находиться при дворе, и я полагала, что мы тоже будем приглашены на некоторые праздники. Предстояли балы, балетные представления; возможно, нам представится случай увидеть» знаменитую женщину — мадам Дюбарри, постоянно находившуюся в центре любовных скандалов. Я слышала, что она была вульгарной и потрясающе красивой, а король души в ней не чаял. Многие пытались лишить ее влияния, но король продолжал поддаваться ее чарам.

Все время ходили слухи о каких-нибудь интригах, жизнь была полна событий, развлечений и неуверенности, поскольку время от времени до нас доходили слухи о растущем в народе недовольстве. То говорили о каких-то погромах в небольших городках, то о сожженных у фермеров запасах сена, то о разгромленных продовольственных лавках… Мелкие неприятности в отдаленных местах. Мы не слишком обращали на это внимание. И, уж конечно, не в эти радостные дни перед церемонией бракосочетания.

Замок действительно стал моим домом, но по-настоящему я в нем так и не прижилась. Он так и не стал для меня домом в том смысле, в каком им были Клаверинг и Эверсли. Там я находилась в родовом гнезде своих предков. То же самое, казалось, можно было сказать и об этом замке, но он оставался для меня чужим. Казалось, он наполнен отголосками событий прошлого — я никак не могла забыть о подземной темнице, которую показывал мне граф.

Зато мать легко прижилась здесь и приняла на себя роль графини без всяких видимых усилий. Видимо, это произошло так, потому что она и в самом деле была счастлива. Я и не предполагала, что она, жившая весьма уединенной жизнью, способна вдруг стать светской дамой, сохранив при этом налет наивности, делающий ее очень привлекательной. В ней была какая-то тайна. Она выглядела невинной, хотя всем было известно, что она родила ребенка от графа — меня, когда была женой другого человека, зная, что у графа есть жена и семья Что же касается графа, то он превратился в верного и преданного мужа, чего, наверняка, от него никто не ожидал. Это было чудом. Чудом истинной любви. Вот так, говорила я себе, сложились бы отношения у нас с Диконом, если бы нам позволили пожениться.

Я училась вместе с Софи на французский манер, то есть, скорее, умению вести себя в обществе, чем неким академическим премудростям. Делался упор на литературу, как, впрочем, и на иные формы искусства, на плавность речи, на умение вести светские беседы остроумно и с обаянием. Мы были обязаны в совершенстве владеть такими важными предметами, как танцы, пение и игра на музыкальных инструментах, — для всех этих предметов имелись особые учителя. Я считала все эти предметы достаточно интересными, гораздо более интересными, чем те, что я изучала со своей английской гувернанткой. Вместе с нами училась и Лизетта.

Лизетта была достаточно сообразительной и с жаром отдавалась учению, видимо, решив превзойти нас в этом, что ей почти удавалось. Софи отставала от нас. Не раз я пыталась убедить ее, что главное не в том, что она соображает медленнее, чем мы, а в том, что постоянно вбивает себе в голову именно это.

В ответ она обычно недоверчиво качала головой, а Лизетта заявляла, что Софи никогда не избавится от этого, пока не выйдет замуж и не обзаведется обожающими ее детишками.

— А это, — добавляла Лизетта, многозначительно поглядывая на Софи, — никогда не случится, поскольку если это даже и произойдет, она все равно не поверит.

Мы с Лизеттой отличались задорным нравом. Если нам что-то запрещали, мы искали способы обойти запрет. Мы постоянно нарушали запреты учителей, а Однажды, будучи в Париже, выскользнули из дома после наступления темноты и решили прогуляться по улицам, что было достаточно дерзким поступком. За нами увязались два хлыща, и мы по-настоящему испугались, когда они схватили нас за руки и не желали отпускать. Лизетта завизжала и этим привлекла внимание прохожих, которые, к счастью, решили остановиться. Лизетта крикнула, что нас удерживают вопреки нашей воле. Мужчины отпустили нас, мы пустились наутек и благополучно добрались до отеля. Таких попыток мы больше не делали, однако нам удалось пережить потрясающее приключение, и Лизетта заявила, что таким образом мы приобрели жизненный опыт.

Софи была совсем другой — тихой, сдержанной. Нам с большим трудом удавалось хоть иногда убедить ее совершить какой-нибудь запрещенный поступок.

В общем мы с Лизеттой стали подругами, в то время как Софи продолжала держаться в сторонке.

— Как будто именно мы с тобой сестры, — говорила мне Лизетта, радостно улыбаясь.

Лизетта боялась одного-единственного человека, и этим человеком была ее тетя Берта. Но к этой достойной даме весь дом относился с благоговейным почтением.

Софи постоянно угнетало предчувствие того, что ей наконец найдут мужа. Она боялась этого и уже решила, кем бы ни был этот избранник, он невзлюбит ее за то, что ему придется на ней жениться.

Лизетта сказала:

— Есть единственное утешение в положении племянницы экономки. Очень вероятно, что ей позволят самой выбирать себе мужа;

— Меня не удивит, если тетя Берта выберет вместо тебя, — заметила я.

— Дорогая моя Лотти, — возразила она, — никто, даже тетя Берта, не заставит меня выйти замуж, если я не захочу этого.

— И меня тоже, — добавила я. Софи слушала нас с округлившимися от изумления глазами, не веря своим ушам..

— А что же вы сделаете? — потребовала она ответа.

— Убежим, — выпалила я.

Лизетта пожала плечами, как бы желая сказать:

— Куда?

Но я полагала, что если мое решение будет твердым, мама не станет принуждать меня и сумеет убедить графа тоже воздержаться от принуждения… так что я чувствовала себя в сравнительной безопасности.

Вот так обстояли дела, когда однажды, должно быть, недель за шесть до королевской свадьбы, моя мать сообщила о том, что они с графом собираются посетить своих друзей, живущих севернее Ангулема, и возьмут с собой Софи.

Сообщение привело Софи в ужас, ибо означать оно могло только одно. Это было как-то связано с предстоящей помолвкой, поскольку граф не слишком любил общество Софи, и если бы речь шла о развлекательной поездке, я уверена, они взяли бы с собой меня.

Когда мы услышали о том, что они собираются посетить замок де Турвиль, где жила семья Турвилей, у которых был двадцатилетний холостой сын, мы решили, что страхи Софи вполне обоснованы.

Я попрощалась с родителями и бедняжкой Софи, а затем побежала к Лизетте, и мы вместе поднялись на вершину башни и смотрели вслед кавалькаде до тех пор, пока она не скрылась из виду.

— Бедняжка Софи, — сказала Лизетта. — Шарль де Турвиль — изрядный повеса.

— А откуда ты знаешь?

— Одним из преимуществ моего положения племянницы экономки является то, что я могу находиться одновременно в обоих лагерях. Слуги многое знают о господах, поскольку видят их вблизи и время от времени общаются друг с другом. Меня, конечно, слуги кое в чем подозревают. Образованная юная дама, которая на дружеской ноге с дочерьми хозяина дома! Ну ничего, я не придаю этому никакого значения. Софи никто и в грош не ставит, а ты, Лотти, в конце концов являешься незаконным отпрыском, и то, что твои родители решили придать своим отношениям законность, не меняет сути дела.

Меня всегда забавляли эти подкалывания Лизетты, Временами казалось, что она презирает хозяев, но училась она с таким рвением, что было ясно — она старается казаться нам ровней. Если я мечтала о том, что Дикон в один прекрасный день вернется ко мне со всеми своими объяснениями и раскаяниями, то она мечтала выйти замуж за герцога, отправиться ко двору и, если удастся, понравиться королю и стать таким же влиятельным лицом, каким ныне являлась мадам Дюбарри.

Мы любили лежать на траве и смотреть на движение воды во рву, мечтая о будущем. У Софи голова шла кругом от необычайных ситуаций, которые выдумывали мы с Лизеттой. Они были фантастичны, но неизменны в одном: и я, и Лизетта всегда были героинями, находившимися в центре романтических приключений. Во время отсутствия Софи — две недели, большая часть которых приходилась на дорогу, — мы часто думали о ней, гадая, вернется ли она домой обрученной с Шарлем де Турвилем. Мы уже строили планы того, как будем утешать ее и пытаться отвлечь от ужасных мыслей о предстоящем замужестве.

Мы были страшно изумлены, когда она вернулась. Это была совсем другая Софи. Она стала почти хорошенькой. Даже ее прямые, как солома, волосы, казалось стали пышней, а выражение ее лица было почти восторженным.

Мы с Лизеттой обменялись взглядами, решив непременно выяснить, что же привело к таким изменениям.

Нам следовало бы догадаться сразу. Софи влюбилась.

Она даже решалась говорить об этом.

— С того самого момента, как я увидела Шарля… я поняла… и он тоже. Я просто не могла поверить. Как мог он чувствовать такое…

— Что именно? — потребовала ответа Лизетта.

— Ну… любовь, — пробормотала Софи, — ко мне…

Я была рада за нее так же, как и Лизетта. Мы очень любили ее и всегда старались помочь ей, за исключением тех моментов, когда пытались втянуть ее в какую-нибудь авантюру. Она не могла говорить ни о чем, кроме Шарля де Турвиля… о том, какой он милый, какой очаровательный, какой блестящий. Они вместе ездили верхом — не вдвоем, конечно, а в компании, но Шарль все время старался быть возле Софи. Ее отец и отец Шарля очень подружились. А моя мать и мать Шарля нашли очень много общих тем для разговоров.

Визит был исключительно удачным, и ничто не могло сравниться с ним.

Софи, наконец, удалось найти себя. Ей пришлось встретиться лицом к лицу с тем, что отсутствие привлекательности лежало в основном внутри нее самой. Она продолжала сохранять стержень этого — человек не способен измениться в одночасье, — но Шарлю удалось сделать очень многое; он завоевал мою симпатию еще до того, как мы встретились с ним. Когда мы остались вдвоем с Лизеттой, она сказала мне:

— Как ты думаешь, он действительно в нее влюбился или ему просто нужно на ней жениться? Для такого семейства, как Турвили, альянс с семейством д'Обинье — лакомый кусочек.

Я с некоторым опасением посмотрела на всеведущую Лизетту, находящуюся одновременно в двух лагерях и собиравшую всевозможные слухи. Нечто сходное приходило в голову и мне, но я не позволяла себе в это верить. Я очень хотела, чтобы Софи сумела избавиться от застенчивости и самоунижения. Мне хотелось видеть ее счастливой. Я расспросила свою мать. Она сказала:

— Все получилось очень удачно. Именно так, как мы и рассчитывали. Шарль — очаровательный молодой человек, а семейство Турвилей, конечно, заинтересовано в этом браке. Твой отец тоже рад. Нас всех несколько удивил успех Софи. Такое впечатление, что Шарль воздействовал на нее какими-то чарами.

— Чары любви, — драматично произнесла я.

— Да, — согласилась моя мать.

Я была уверена, что сейчас она вспоминает те былые дни, когда в ее жизнь вошел мой отец и сумел доказать ей, что она совсем не тот человек, каким считала себя до сих пор. Точно так же, как Шарль де Турвиль доказал это Софи.

Итак, Софи собиралась выходить замуж. Свадьба не могла состояться в мае, так как в это время весь двор и круг друзей моих родителей были заняты совершенно другой свадьбой. Но и сама подготовка к ней должна была занять некоторое время, поскольку кроме сбора приданого требовалось уладить множество иных дел, для чего были необходимы продолжительные переговоры между семействами д'Обинье и де Турвилей.

Теперь Софи стала центром, вокруг которого вращалась жизнь в доме. У нее появилась собственная служанка — Жанна Фужер, девушка на несколько лет старше Софи. Раньше Жанна была простой горничной и поэтому с удовольствием приняла на себя обязанности камеристки. Она отнеслась к новой должности очень серьезно, и так как Софи была довольна своей служанкой, а она — новой работой, то между ними возникли довольно тесные отношения.

Было приятно наблюдать за успехами Софи, зато Лизетта стала проявлять признаки беспокойства. Она получила то же образование, что и мы, но ей никогда не позволяли перейти социальный барьер. Она не сидела за столом с нами, а ела вместе с тетей Бертой и Жаком, дворецким, в маленькой столовой, где, по словам Лизетты, соблюдались все положенные по этикету формальности. Но Лизетта, конечно, сумела сделать и из этого развлечение, а поскольку и тетя Берта, и Жак питали прямо-таки неестественное пристрастие к хорошей пище, то ее меню отличалось в лучшую сторону от того, что подавали в большом зале. Лизетта была довольна тем, что получила образование, достойное дочери дворянина, но иногда мне казалось, что в ее глазах светилась злость.

В характере Лизетты было подумать и о развлечении для нас в то время, когда Софи находилась в центре всеобщего внимания и гораздо реже общалась с нами. Лизетта решила, что нам следует найти для себя какую-нибудь забаву, а затем, когда появится возможность, похвастаться перед Софи, что и мы живем полнокровной жизнью.

Одна из служанок рассказала ей о мадам Ружмон, знаменитой ясновидящей, предсказывающей будущее и дающей яркое описание того, что должно произойти.

По словам этой служанки, ходившей к мадам Ружмон, это было незабываемым переживанием. Ее пригласили в комнату, где мадам Ружмон сначала гадала ей по руке, а потом глядела в хрустальный шар.

— Вижу высокого темноволосого господина, — сообщила она девушке. — Вскоре ты с ним встретишься, и он в тебя влюбится.

— И не успела она выйти из салона мадам Ружмон, как появился он, — рассказывала Лизетта. — Она говорит, что все было чудесно, и скоро она снова с ним встретится. Ну разве это не удивительно? Не успели ей рассказать о темноволосом господине, как он тут же появился.

Чем больше Лизетта думала об этом, тем больше убеждалась в необходимости посетить салон мадам Ружмон. Наша предыдущая вылазка на городские улицы оказалась не слишком успешной. Скорее, страшноватой. Я напомнила об этом Лизетте, но она сказала:

— Ну, ты же знаешь причину. Мы были неподходяще одеты. Нам нужно соответственно одеться.

Я предложила одолжить одежду у служанок, с которыми у Лизетты хорошие отношения, но она слышала, что на Гревской площади по понедельникам продается подержанная одежда, и мы решили, что покупка платья придаст приключению дополнительную остроту.

Как мы смеялись! Надо было незаметно выскользнуть из дома в первой половине дня, что оказалось нелегким делом, пришлось обмануть гувернантку и учителей. Мы выбрали время, свободное от уроков, и вышли на улицу в утренних платьях, самых простых из всех имевшихся.

Как интересно было идти пешком по Парижу! Я никогда не забуду своих ощущений. Пешая прогулка разительно отличалась от прогулки верхом: пешеход видел гораздо больше, становился участником разыгрывавшихся сценок.

Улицы были полны людей, и никто не обращал на нас внимания, за исключением какого-то прохожего, бросившего на нас подозрительный взгляд.

Лизетта, пользовавшаяся большей свободой, чем я, лучше знала эти улицы. Время от времени в сопровождении кого-нибудь из слуг она отправлялась по поручениям тети Берты. Теперь она могла продемонстрировать свои знания, рассказывая о лавках, мимо которых мы проходили.

— Вот здесь, — сказала она, — лавка аптекаря-бакалейщика. Тут можно приобрести все, что угодно… бренди, румяна, сахар, лимонад, джемы всевозможных видов — и все это с мышьяком или aqua fortis Так что если тебе понадобится кого-либо отравить, то теперь ты знаешь, куда обращаться.

— Неужели люди действительно…

— Ну конечно же. Ты разве никогда не слышала о маркизе де Бринвийер, которая лет сто назад отравляла всех, кто пытался встать на ее пути? Обычно действие ядов она проверяла на пациентах больниц, она посещала их и раздавала бесплатное угощение. Потом она приходила еще раз, чтобы выяснить, как подействовало угощение и безопасно ли этим пользоваться.

— Это просто дьявольская выдумка.

— Иногда люди склонны поступать так, — жизнерадостно произнесла Лизетта.

Она показала мне улочки, в которые нам ни в коем случае не следовало заходить, куда даже она никогда не решалась углубляться. Потом обратила мое внимание на женщину, назвав ее старой marcheuse, — ужасное маленькое существо, ковылявшее мимо нас, чье лицо было покрыто следами какой-то ужасной болезни.

— Когда-то, — сказала Лизетта, — она была красавицей. Но грешная жизнь довела ее до болезни, и теперь она служит на побегушках у самых дешевых проституток. Урок для всех нас, — назидательно добавила она. — Он дает понять, сколь ужасные вещи могут случиться с женщиной.

Тут она слегка загрустила — настроение у Лизетты вообще быстро менялось, — но вскоре вновь повеселела.

— Ну вот и Гревская площадь. Сегодня здесь нет казни, ведь сегодня понедельник, а по понедельникам здесь торгуют подержанной одеждой.

Я едва удержалась от того, чтобы не закричать от восторга, когда перед нашими глазами предстала шумная толпа, состоящая в основном из женщин, прогуливавшихся перед зеваками в самых разнообразных нарядах. На некоторых были надеты шляпы с перьями, у других поверх собственного платья были надеты те, что они выставляли на продажу. Они кричали, смеялись, перебрасывались шутками. Продавцы за прилавками выкрикивали: «Это просто чудо! Пошито прямо на вас! Боже, мадам, как это вам идет! В этом платье вы просто графиня!»

— Ну, пойдем, — сказала Лизетта, и мы слились с толпой.

Лизетта подобрала себе коричневое габардиновое платье. Оно было мрачноватым, зато прекрасно оттеняло ее великолепные светлые волосы. Я выбрала себе темно-фиолетовое простое платье, которое могла бы носить, скажем, жена лавочника.

В хорошем настроении мы рассчитались с продавцами, и никто не обратил на нас особого внимания, когда мы возвращались в отель. Мы поднялись в мою комнату, чтобы примерить купленные платья, радостно крутились перед зеркалом, тем более, что никто, кажется, не заметил нашей отлучки.

Мы с трудом дождались часа, когда можно было отправиться в решающий поход. Лизетта точно знала, куда идти. Служанка, рассказавшая ей о гадалке, накануне прошла вместе с ней мимо нужного дома.

По пути мы миновали Бастилию, и я, как обычно, вздрогнула, вспомнив о людях, заточенных за этими стенами, людях, не виновных ни в каких преступлениях.

Я попыталась заговорить об этом с Лизеттой. Она, конечно, кое-что слышала об lettres de cachet, но в данный момент ее интересовало лишь собственное будущее, скрытое от нее.

Мы нашли нужный дом. Он стоял на узкой улочке с высокими домами. Мы поднялись по ступенькам и обнаружили, что тяжелая дверь не заперта Мы вошли в холл. В крохотной, похожей на ящик каморке со стеклянной стенкой, сквозь которую он мог видеть входящих, сидел консьерж.

— Поднимитесь по лестнице, — сказал он. Мы поднялись. Обстановка здесь была совсем не такой, как я ожидала. Лестницу покрывал ярко-красный ковер, а обстановка носила на себе отпечаток дешевой роскоши.

Девушка в синем платье с глубоким вырезом появилась из комнаты, выходившей на лестничную площадку. Она внимательно осмотрела нас и улыбнулась.

— Я правильно поняла, — сказала она, — вы хотите узнать свое будущее?

— Да, — подтвердила Лизетта.

— Пройдите сюда.

Она провела нас в небольшую комнату и предложила сесть. Лизетта хихикала. Мне показалось, что она немного нервничает. Я тоже нервничала, к тому же у меня появилось чувство, что за нами наблюдают. Я даже уже подумала, что мы совершили глупость, придя сюда. Я припомнила ту самую прогулку, во время которой неизвестные молодые люди попытались схватить нас, и задумалась, что могло бы произойти дальше, если бы нам на помощь не пришли прохожие.

Я взглянула на Лизетту. Ее глаза сверкали, как всегда, когда она была возбуждена.

— Почему нас заставляют ждать? — Шепнула я.

— Возможно, у мадам Ружмон другой клиент. Появилась девушка, которая привела нас сюда.

— Мадам Ружмон готова принять вас, — сказала она.

Мы встали, и девушка сделала знак следовать за ней. Она проводила нас в комнату с большим окном, выходящим на улицу.

Лицо мадам Ружмон было покрыто таким слоем грима и украшено таким количеством мушек, что трудно было угадать ее истинную внешность. На ней было платье из красного бархата — в цвет штор; на голове замысловатая прическа, большую часть которой, как мне показалось, составляли чужие волосы. Ее пухлые руки были унизаны кольцами; она производила впечатление богатой и вульгарной, а ее внешность пугала меня. Если бы я была здесь одна, я, видимо, немедленно повернулась и убежала из этого дома сломя голову.

— А, мои дорогие, — произнесла она, фальшиво улыбаясь, — значит, вы хотите заглянуть в свое будущее?

— Да, — ответила Лизетт.

— А зачем же еще вам приходить к мадам Ружмон, верно? Ну, садитесь.

Она уставилась на нас.

— Две очень милые юные дамы. Ничего нет лучше, как предсказывать счастливое будущее хорошеньким дамам. А у вас есть деньги, чтобы оплатить сеанс? Лизетта сунула руку в карман и достала деньги. Мадам Ружмон взяла деньги и бросила их в ящик небольшого столика. Она внимательно посмотрела сначала на Лизетту, а потом на меня.

— Ну, давайте, мои дорогие, садитесь за этот стол. Я погадаю вам вместе, верно? Сначала одной… потом другой… Если, конечно, не выявятся какие-то секреты. Их я, разумеется, расскажу с глазу на глаз… если будет такая необходимость. Но для начала поглядим, есть ли эти секреты. Ведь вы так молоды, верно? Скажите-ка мне ваш возраст, дорогие. Это немножко помогает.

Лизетта сказала, что ей семнадцать. Я чуточку приврала, сказав, что мне шестнадцать.

— И вы живете здесь… в Париже?

— Мы здесь проводим часть своего времени, — ответила я.

— Не все время. Вы ведь из богатой семьи, верно?

— Да, — быстро подтвердила я, — да.

— Я так и думала. Дайте-ка ваши руки. Первой она взяла мою руку.

— Хорошенькая маленькая ручка, — проговорила она. — Беленькая и чистенькая. И как вам удается сохранять их такими беленькими… Руки леди. Вот они какие.

Она вцепилась в мою руку, а выражение ее глаз встревожило меня. Я поняла, что нам не следовало приходить сюда. Я взглянула на Лизетту. Ей наше приключение все еще доставляло удовольствие.

Мадам Ружмон взяла за руку и ее, так что теперь мы обе были в ее власти.

— Еще одна чудная маленькая ручка, — сказала она. — О, я много чего здесь вижу. У вас обеих богатые мужья… дальняя дорога, много развлечений… Вам предстоит еще много счастья.

Я спросила:

— Вы хотите сказать, одно и то же для обеих?

— Нет, конечно, различия есть, но вы, юные дамы, обе будете счастливы. Вы скоро встретите свою судьбу… А одна из вас прямо сегодня.

— Которая из нас? — спросила Лизетта. Мадам Ружмон положила ладонь ей на голову и прикрыла глаза.

— Мне кажется, — сказала она, — нам следует заглянуть в хрустальный шар. Сначала для светловолосой дамы.

Она поставила перед собой хрустальный шар и снова прикрыла глаза. Затем начала говорить сонным мечтательным голосом:

— Вижу, вижу его. Он высокий, темноволосый, красивый. Он близко, очень близко… Он будет нежно любить тебя. Ты будешь разъезжать в каретах. Опасайся сомнений. Если ты проявишь нерешительность, ты упустишь свою удачу, дорогая. — Потом она повернулась ко мне:

— А теперь тебе, юная красавица. Ага, вот он снова. Перст судьбы. Твое будущее вскоре решится… и оно в твоих руках. Когда удача придет к тебе, ты не должна упускать ее. Из-за колебаний ты можешь потерять все. Это может показаться неожиданным, но если ты немедленно не воспользуешься дарами судьбы, ты будешь горько сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я вижу, что твоя судьба переплетается с судьбой второй юной дамы, вот почему мне трудно говорить об этом более открыто. Но не отчаивайся. Если одной из вас счастье не подвернется сегодня, то это произойдет завтра.

Я встала. С каждой минутой мне становилось все более и более не по себе, это место оказывало на меня какое-то угнетающее воздействие.

— Нам пора идти, — сказала я. — Большое вам спасибо, мадам Ружмон.

Лизетта тоже встала. Видимо, мое настроение передалось и ей.

Мадам Ружмон сказала:

— Вам следует несколько освежиться. Я никогда не отпускаю своих клиентов, не оказав им гостеприимства. У меня есть маленькая гостиная тут же в коридоре. Давайте, пройдем туда.

— Нет, — ответила я, — нам пора идти. Но она крепко держала нас за руки.

— Там мы подаем вино, — сказала она. — Небольшой салон с винами. Дамы и господа любят заходить туда, чтобы утолить жажду.

Девушка, проводившая нас сюда, появилась вновь. Она открыла дверь, и нас едва не силой втянули в комнату, где стояли небольшие столики и кресла с красной плюшевой обивкой.

За одним из столиков сидел мужчина. Он производил впечатление высокого, был определенно темноволос и красив.

— Ах, месье Сен-Жорж, — произнесла мадам Ружмон, — как я рада видеть вас! Мы с этими юными дамами как раз собирались пропустить по стаканчику вина. Не откажитесь присоединиться к нам.

Она подала знак, и появился лакей. Она кивнула ему, и он исчез.

Месье Сен-Жорж отвесил нам поклон, поцеловал руку мне и Лизетте и сказал, что очень рад такому знакомству.

Все мы сели за столик. Мои страхи почти исчезли. Что же касается Лизетты, то ей это приключение, несомненно, доставляло удовольствие.

— Эти юные дамы живут в одном из лучших домов, — сообщила мадам Ружмон. — Ведь это так, мои дорогие?

— И в каком же? — спросил молодой человек.

Мы с Лизеттой быстро обменялись взглядами. Я почувствовала, что краснею. Будут большие неприятности, если выяснится, что мы ходили к этой гадалке. Тетя Берта всегда предупреждала Лизетту об опасностях, подстерегающих в Париже. Это был самый верный путь подтолкнуть Лизетту к активным действиям.

Молчание затянулось на несколько секунд. Мы обе пытались вспомнить фамилию какой-нибудь богатой семьи, в которой мы, якобы, служили.

Лизетта оказалась сообразительней, чем я. Она сказала:

— Особняк д'Аржинсон.

— Тот, что находится… — начал месье Сен-Жорж Вновь пауза, и снова Лизетта:

— В Курселе…

— Ах, в Курселе! Да вы проделали долгий путь.

— Мы любим пешие прогулки, — сказала я.

— Понимаю.

Он залпом выпил вино, но я заметила, как он сделал какой-то знак мадам Ружмон, и она произнесла:

— Извините, меня ждет клиент.

Она наклонилась к Лизетте и что-то шепнула ей. Позже та рассказала, что слова были такие: «Смотри, вот он, твой темноволосый красавец».

Месье Сен-Жорж подождал, пока мадам вышла, затем резко спросил:

— Кто вы и что делаете в таком месте?

— Что вы имеете в виду? — воскликнула я. — В каком таком месте?..

— Вы хотите сказать, что понятия не имеете, куда попали? Мой Бог, невинные создания в Париже! А теперь сообщите мне, где живете. Но только говорите правду. Вы вовсе не служанки. Где вы раздобыли свою одежду?

— Не Гревской площади, — ответила я. Я заметила, как его губы тронула улыбка.

— И вы живете?..

— На улице Сен-Жермен.

— А в каком доме?

— А ваше какое дело? — спросила Лизетта.

— Мне есть до этого дело, так как я собираюсь доставить вас обеих домой.

Я почувствовала огромное облегчение и благодарность к нему, поэтому, пока не вмешалась Лизетта, ответила:

— Отель д'Обинье.

Некоторое время он молчал. Мне показалось, что он сдерживается, чтобы не улыбнуться.

— Вы — парочка весьма предприимчивых юных дам, — сказал он. — Собирайтесь. Вы отправляетесь домой.

Он довел нас до двери, и в этот момент появилась мадам Ружмон. Она вежливо улыбалась.

— Ну, месье Сен-Жорж, вы довольны? Он тихо произнес:

— Я собираюсь доставить этих, дам домой. Они принадлежат к одной из лучших семей Франции. О Господи, неужели ты совсем спятила?

Он был очень сердит на нее, но когда повернулся к нам, то весь сиял:

— Ну что ж, — сказал он, — я собираюсь вывести вас на улицу. Там я посажу вас в карету, которая доставит вас в отель. Не вздумайте улизнуть по пути и больше никогда не делайте таких глупостей.

— А разве обратиться за предсказанием судьбы — это такая глупость? — вызывающе спросила Лизетта.

— Судьбу предсказывают жулики. Но это не все. Предсказание судьбы — не главное занятие этой женщины. Вы слишком молоды для того, чтобы понять все подробности, но не вздумайте повторять свой опыт. Если ослушаетесь — пеняйте на себя. Возвращайтесь домой и перестаньте делать глупости.

Мы вышли на улицу. Он остановил экипаж, сообщил кучеру адрес и заранее расплатился с ним. Когда мы отъезжали, он отвесил нам низкий поклон.

Мы чувствовали себя подавленными, пока не добрались до отеля. Там мы поднялись в мою комнату и сняли поношенные платья. Я вдруг почувствовала неожиданное отвращение к этой одежде и впервые задумалась, кто ее носил до меня.

— Что за странное приключение! — воскликнула я. — В чем там дело?

Умница Лизетта, конечно, уже успела все сообразить.

— Мадам Ружмон — это так называемая сводница. Предсказания судьбы — лишь маскировка. Эти самые симпатичные темноволосые господа поджидали девушек, чтобы подпоить их вином и таким образом сделать их податливыми.

— Это все твои предположения.

— Нет. Теперь мне все понятно. Эта служанка встретила своего молодого человека, потому что он специально поджидал ее.

— Ты хочешь сказать, что месье Сен-Жорж поджидал нас с тобой?

— Он благородный господин. Поэтому ему предоставлялись две девушки на выбор.

— Но он никого не выбрал.

— Конечно, нет, поскольку понял, кто мы такие.

Представь гнев графа, если бы что-нибудь случилось с тобой.

Я с ужасом уставилась на нее. Лизетта задумалась, а затем сказала:

— Интересно, а кого бы из нас он все-таки выбрал?

В доме готовились к большому балу в честь обручения Софи, и подготовка шла уже несколько дней. Софи трепетала от возбуждения, и было приятно видеть ее счастье. Ее очень волновало новое бальное платье, которое сшили специально для этого случая. Мне тоже шили платье.

— Ты понимаешь — это очень важное событие, — говорила она. — Ты познакомишься с Шарлем и сама увидишь, какой он чудесный человек.

— Я хочу поскорее познакомиться с ним, — сказала я. — Мне кажется, что в нем есть что-то от волшебника.

— Он вообще отличается от всех людей! — восторженно воскликнула она.

Мы несколько раз побывали у портнихи, считавшейся самой модной в Париже. Платье Софи было бледно-голубого цвета с пышной юбкой из переливающегося шифона: лиф с глубоким декольте и туго затянутой талией делал ее почти стройной. Теперь ее полнота была почти незаметна из-за постоянно сияющего лица. Она и в самом деле стала довольно хорошенькой. Мне готовили похожее розовое платье, которое, по словам портнихи, очень подходило к моим темным волосам.

— Теперь очередь за тобой, — сказала она во время примерки.

Несмотря на всю эту суету, я сумела заметить, что Лизетта выглядит довольно удрученной, и решила, что она завидует нам сильнее, чем обычно. Я симпатизировала ей и считала, что это действительно было несправедливо — позволять ей учиться с нами, вместе ездить верхом, быть нашей близкой подругой, а затем на официальных приемах так явно давать понять, что она не относится к нашему кругу.

Часто она уходила куда-то одна, и случалось так, что я искала ее и не могла найти. Если бы я была не так занята предстоящим балом, я, возможно, и решила бы, что происходит нечто странное. Она, видимо, что-то скрывала, и временами казалось, что она над чем-то втайне посмеивается. Обычно она всегда делилась со мной планами своих проказ. Но, объясняла я себе, видимо, меня, как это часто бывало, подводит мое воображение.

В течение этих дней я много времени проводила с матерью, которая активно участвовала во всех приготовлениях.

— Твой отец очень доволен этим браком, — сказала она. — Он рад тому, что с Софи все уладилось.

— Я полагаю, де Турвили — весьма достойная семья?

— Они не совсем ровня д'Обинье, — ответила мать с ноткой гордости, а я вдруг припомнила те долгие годы, которые она прожила как жена Жан-Луи, жизнью, так не похожей на ее нынешнюю жизнь графини.

— Я думаю, что они польщены тем, что породнятся с нашей семьей, — продолжала она, — и, как я уже сказала, твой отец тоже очень доволен.

— А Софи счастлива.

— Это самое главное, и я тоже счастлива за нее. Девушка она не из легких… очень отличается от тебя, Лотти.

— Ну, от меня будет не так легко избавиться. Она рассмеялась.

— А тебе не кажется, что Софи очень счастлива потому, что мы — как ты выразилась — избавляемся от нее?

— Софи влюблена.

— Когда-нибудь то же самое будет и с тобой. Она говорила искренне, зная, что я продолжаю думать о Диконе. Ей бы хотелось, чтобы ничто не нарушало ту безмятежную жизнь, которую она обрела в доме графа.

— Я никогда больше не полюблю.

Она попыталась рассмеяться, как будто я отпустила какую-то шутку, затем обняла меня и крепко прижала к себе.

— Мое милое, милое дитя, это все давным-давно прошло. Было вообще недопустимо позволить тебе ввязаться в это. Даже и сейчас ты еще слишком молода…

— Этот бал должны бы были устраивать для нас обеих… для Софи и для меня… в честь нашего обручения.

— Ты живешь в выдуманном мире. Ты бы никогда не была счастлива с Диконом. Это просто смешно. Он гораздо старше тебя, а раз уж ты была единственным ребенком, тебя было нетрудно ввести в заблуждение. Он хотел заполучить Эверсли, и, получив его, перестал даже думать о тебе.

— Мне кажется, судить об этом лучше всех могла я.

— Ребенок — скольких лет? — двенадцати. Все это не так. Это было преждевременно. Тебе бы следовало видеть его лицо, когда я предложила ему Эверсли. Он был циником, Лотти.

— Я знала о том, что ему нужен Эверсли.

— Ему нужен был только Эверсли.

— Это не правда, ему нужна была и я.

— Он принял бы тебя как необходимый пункт сделки. Ах, Лотти, это оскорбительно для тебя, но следует смотреть в лицо фактам. Когда узнаешь, что человек, делавший вид, что любит тебя, лжет, — это разрывает сердце. Но ты была всего лишь ребенком… И теперь со всем этим покончено. На самом-то деле ты уже не печалишься. Я же вижу, что ты светишься от счастья. Просто когда ты вспоминаешь об этом… ты искусственно пытаешься поддерживать воспоминания. Но они мертвы, Лотти, и ты знаешь об этом.

— Нет, — спорила я, — мои чувства к Дикону никогда не умрут.

Но она действительно не верила мне. Ее собственный опыт учил ее тому, что в конце концов все хорошо кончается.

Наконец настал долгожданный день. Лизетта пришла в мою комнату, чтобы посмотреть на мое новое платье.

— Ты просто красавица, Лотти, — сказала она, — ты затмишь собой невесту.

— О нет. Софи выглядит действительно чудесно. Любовь способна творить чудеса.

Лизетта казалась довольно задумчивой, но, признаюсь, мне так хотелось поскорее познакомиться с Шарлем де Турвилем, что я не очень-то задумывалась о Лизетте.

На верхней площадке лестницы стоял граф. Он выглядел величественно в парчовом камзоле, украшенном бриллиантами, а завитой белый парик оттенял прекрасные черты его лица и живые темные глаза. Моя мать, стоявшая рядом с ним в платье цвета бледной лаванды, казалась красавицей — самой настоящей графиней. Увидев ее, я снова изумилась, вспомнив тихую даму из Клаверинга. Рядом с ней в бирюзово-голубом платье стояла Софи, светившаяся от счастья.

Я была под опекой мадам де Гренуар, дальней родственницы графа, появлявшейся в доме по таким случаям и с готовностью исполнявшей роль компаньонки молодой девушки. Мне следовало сидеть смирно, как и положено девушке моих лет, под ее присмотром, а когда какой-нибудь джентльмен пригласит меня на танец, то принять приглашение, если он подходит, с ее точки зрения, если нет — мадам де Гренуар была специалисткой по улаживанию подобных проблем.

Вновь мне давали понять, что я еще не стала взрослой. Но, по крайней мере, я была представлена королю, обратившему на меня внимание, хотя это было уже давно, и граф принял все меры к тому, чтобы я больше не попадалась королю на глаза.

На сегодняшний бал были приглашены многие представители высшего света, съехавшиеся в Париж по случаю церемонии бракосочетания в королевском доме. Время было самым подходящим для устройства бала.

Я сидела и наблюдала за прибывавшими гостями. Один или два джентльмена бросили на меня оценивающие взгляды. Видимо, они были неподходящими кавалерами, поскольку мадам де Гренуар так холодно посмотрела на них, что они поспешили удалиться. Вновь меня огорчила моя молодость, и я пообещала себе, что вскоре с этим будет покончено. Через год я буду считаться вполне взрослой.

Мадам де Гренуар рассказывала мне о других балах и других девушках, которых ей доводилось опекать в качестве компаньонки.

Я сказала:

— У вас, должно быть, действительно очень богатая практика. Что за занятие! Компаньонка для девушки! Потрясающе интересно.

А потом произошло то, к чему я была совершенно не подготовлена.

Ко мне подошла Софи, которую сопровождал какой-то мужчина. Он был высоким, темноволосым, и я сразу же узнала его. В растерянности я встала. Рядом со мной стояла мадам де Гренуар, придерживая меня за руку.

— Лотти, — сказала Софи, — позволь познакомить тебя с Шарлем де Турвилем. Шарль, это Лотти, о которой я тебе так много рассказывала.

Я почувствовала, что краснею, — мужчина, бравший мою руку, чтобы поцеловать ее, был никем иным, как месье Сен-Жоржем, спасшим Лизетту и меня от мадам Ружмон.

Он приложил губы к моим пальцам, а в глазах, которые он поднял на меня, таилось лукавство.

— Я так мечтал познакомиться с вами, — произнес он. — Софи действительно много рассказывала о вас. Софи рассмеялась.

— Никак ты встревожилась, Лотти. Я не рассказывала ему о тебе всего. Шарлю я рассказывала о тебе только хорошее.

— И чем больше я слышал о вас, тем больше мне хотелось познакомиться с вами, — добавил он.

Софи внимательно наблюдала за мной, ожидая, когда я начну проявлять свое восхищение. Я подыскивала слова, но, как ни странно, ничего не приходило мне в голову.

— Сейчас объявят о том, что бал начинается, — сказала Софи. — Я думаю, что все приглашенные уже прибыли. Если они опоздали, то пусть пеняют на себя, правда?

Я пробормотала:

— Я… я очень рада познакомиться с вами.

— Теперь мы будем часто видеться, — ответил он, — поскольку я становлюсь членом вашей семьи.

— Шарль, — обратилась к нему Софи, — тебе будет нужно пригласить на танец графиню.

— С удовольствием, — ответил он. — А позже, надеюсь, мне окажет честь мадемуазель Лотти.

— Ну конечно же, правда, Лотти?

— Благодарю вас, — сказала я.

Софи повернулась, оглянулась на меня, хозяйским жестом взяла его под руку, и они отошли.

Я была в такой растерянности, что могла лишь стоять и смотреть им вслед.

— Как хорошо, когда удачный брак заключается к тому же по любви, — заметила мадам де Гренуар. — Эти двое… они так счастливы. Мне доводилось видеть и весьма несчастливые. Здесь совсем другое дело… очень-очень удачная пара.

Как только начались танцы, меня немедленно стали приглашать. Приглашения следовали одно за другим, и все они, видимо, оказывались подходящими. Тем не менее, пока я танцевала, я постоянно ощущала на себе взгляд мадам де Гренуар.

Мои партнеры пытались флиртовать со мной, выражали пылкое восхищение, но я едва слышала их. Я с нетерпением ждала момента, когда меня пригласит Шарль де Турвиль.

Он улыбался улыбкой, которую я бы назвала озорной.

— Я с нетерпением ждал этого момента, — сказал он, как только мы удалились от мадам де Гренуар на безопасное расстояние.

— Неужели, — спросила я. — Почему?

— Не собираетесь ли вы делать вид, что мы никогда не встречались до этого?

— Нет, — ответила я.

— Вы оказались весьма шаловливой девочкой, и мне удалось вас поймать, не так ли? И часто вы пускаетесь в такие приключения?

— Это было единственным.

— Надеюсь, вы получили урок.

— Полагаю, мы поступили несколько рискованно.

— Не несколько. Я бы сказал, очень рискованно. Тем не менее, поскольку вы убедились в том, что в этом городе очень неумно юным девушкам посещать подозрительные дома, все в конце концов к лучшему. Признаюсь, я очень рад вновь встретить вас.

— Так это не было для вас сюрпризом?

— Конечно, нет. Я понял, кто вы, как только выяснил, где вы живете. Не забывайте, что наши семьи вскоре породнятся. Нам следует знать друг о друге побольше… не все, конечно. Это бы значило требовать слишком многого. Но кое-какие мелочи, которые все равно нельзя скрыть, знать следует.

Наличие в доме дочери-красавицы, например. Этому должно быть какое-то объяснение. Я знал, что у британского романа графа имелось очаровательное продолжение и что это продолжение сумело так околдовать его, что он решил соединиться и с ним, и с его матерью.

— Я полагаю, мне не следует обсуждать с вами свои семейные дела.

— Наши семейные дела. Вскоре я стану членом семьи.

— Расскажите мне лучше об этой женщине… о гадалке, о мадам Ружмон.

— Это одна из самых знаменитых содержательниц публичных домов в городе. Извините. Вы еще невинная юная девушка. Вы знаете, что такое публичный дом?

— Конечно. Я не дитя.

— Тогда вам не нужны объяснения. У нее есть весьма фешенебельные апартаменты в другом районе города, а в том квартале, где вы были, она проворачивает свои делишки. Я удивлен тем, что юная дама вашего положения зашла в такой дом… на такой улице.

— Я уже сказала вам, что мы искали развлечений.

— Неужели жизнь в особняке д'Обинье настолько скучна?

— Я бы так не сказала, но нас все время держат под наблюдением.

— Следят за вами, очевидно, недостаточно строго.

— Ну, нам удалось ускользнуть.

— Вам повезло, что там оказался я.

— Я часто думала об этом. А что там делали вы?

— То, что там обычно делают мужчины. Высматривал хорошеньких девушек.

— Вы! Вы имеете в виду…

— Я имею в виду именно то, что вы подумали.

— Но вы собираетесь жениться на Софи!

— Ну и что?

— Так почему же… вы выискивали еще кого-то?

— Этот самый еще кто-то не имел бы ничего общего с моим браком.

Я ужаснулась и тут же пожалела Софи. Вот он, еще один из этих беспутных молодых людей, для которых брак является всего лишь условностью. Вновь я вспомнила Дикона. О, как ему не стыдно так себя вести!

— Я вижу, вы уже готовы презирать меня.

— Полагаю, что я уже презираю вас. Долго ли еще продлится этот танец?

— Надеюсь, у нас есть еще немного времени. Вы достаточно привлекательная юная дама, мадемуазель Лотти.

— Я бы предпочла не слышать от вас этих слов.

— Но я же говорю вам чистую правду. Когда вы повзрослеете, вы станете просто неотразимы, в этом я уверен.

— Надеюсь, вы не сделаете Софи несчастной, но я очень этого боюсь.

— Я обещаю вам, что она станет самой счастливой новобрачной в Париже.

— А вы будете посещать мадам Ружмон? А что будет, если она узнает?

— Она никогда не узнает, я позабочусь об этом. Именно так и будет, поскольку всегда найдется кто-то, кто будет завлекать меня и удовлетворять мои низменные инстинкты, а я буду изображать рыцарскую любовь к моей супруге.

— Я думаю, вы самый циничный из всех мужчин, кого я встречала!

— Давайте лучше скажем — самый реалистичный. Даже не знаю, зачем я рассказываю вам правду. Она не очень льстит мне, не так ли? Как ни странно, я вынужден рассказать вам это. Ведь вы же узнали меня, правда? Мы оба узнали друг друга. Нет смысла пытаться скрывать свои грехи после столь явного разоблачения. И все же мне бы хотелось, чтобы вы знали обо мне правду. Вы мне очень понравились, Лотти.

— С каких пор?

— Ну, началось это, когда я заглянул в щелочку и увидел одну из самых красивых девушек, когда-либо глазевших на этот хрустальный шар. «Высокий темноволосый приятный мужчина», — сказала мадам Ружмон. Ну что ж, она была права, разве не так?

— Никак вы пытаетесь флиртовать со мной?

— Вы меня к этому склоняете.

— Мне кажется, следует предупредить Софи.

— И вы ее предупредите? Она вам не поверит. К тому же, кто вы такая, чтобы рассказывать об этом? А что если я и расскажу о моей первой встрече с вами в публичном доме мадам Ружмон? Тогда у вас будут неприятности, правда?

— Как и у вас. Они, наверняка, захотят выяснить, каким образом вы там оказались.

— Ну вот, видите, мы оба запутались в паутине интриг. Дорогая Лотти, мне кажется, эти несчастные музыканты наконец добрались до финала. Сегодня вечером мы еще с вами потанцуем и, надеюсь, поговорим о более приятных вещах. Увы… мы расстаемся.

Он отступил на шаг и поклонился. Затем он взял меня под руку и проводил к мадам де Гренуар.

Я была очень расстроена и, как ни странно, взволнована. Из всех мужчин, с которыми мне доводилось встречаться, он более других напоминал Дикона. Мадам де Гренуар сплетничала о семействе Турвилей.

— Знатная семья… не ровня Обинье, конечно… но достаточно богатые. У них есть замок где-то возле Ангулема и отель в Париже, как у большинства знатных семейств. Превосходная партия и очаровательный молодой человек, не так ли?

Мне было трудно сидеть и слушать ее болтовню, и я обрадовалась, когда меня пригласили на танец. Я постоянно высматривала его, и пару раз мне это удалось. Он улыбнулся, а глазами сказал, я была уверена, что при первой возможности постарается еще раз пригласить меня на танец.

Наконец я снова танцевала с ним.

— Для меня это кульминация вечера, — сказал он. — Вы выглядите не столь сердитой, как вначале. Теперь вы более высокого мнения обо мне?

— Я по-прежнему дурно думаю о вас.

— А я по-прежнему считаю вас очаровательной. Вы знаете, я пришел к выводу, что грешники часто бывают очаровательными… чаще, чем святые.

— Я искренне надеюсь, что Софи не пострадает. Я уверена, она вас вовсе не знает.

— Я обещаю держать ее в блаженном неведении.

— Я полагаю, у вас было множество приключений… с женщинами?

— Да, — ответил он.

— Я бы не назвала их даже любовными интригами, они таковыми не являются… просто жалкие мелкие приключения.

— И вновь вы правы, но самое приятное в них то, что пока они длятся, они таковыми не выглядят.

— У вас современные французские взгляды на жизнь.

— О, современными их назвать нельзя. Они устоялись уже веками. Мы умеем жить, ибо знаем, как устроена жизнь. Мы мудро стараемся не стремиться к недостижимому. Мы берем от жизни то, что она нам предлагает, и ни о чем не сожалеем. Это и есть реализм, принятие жизни такой, какая она есть. Именно это является высшим достижением цивилизации. Потому мы и являемся столь чудесными любовниками, веселыми, очаровательными. Это лишь вопрос опыта. Как ни странно, самая лучшая из всех моих любовниц — до сих пор — это та, кого мой отец подобрал для меня, когда мне было шестнадцать. Старый французский обычай, знаете ли. Мальчик взрослеет. Он может попасть в беду, так что следует найти ему очаровательную женщину постарше, которая введет его в курс дела. Это часть системы осмысленных взглядов на жизнь, которую мои соотечественники довели до совершенства.

— Знаете, мне действительно неприятно слушать ваше хвастовство, — сказала я.

— Хорошо, не будем говорить о столь очевидных вещах. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Лотти, я очень рад тому, что вы будете моей сестренкой. Надеюсь, мы сумеем по-настоящему познакомиться друг с другом.

— Вряд ли.

— Вы не слишком любезны.

— Не слишком любезные люди не должны ожидать любезности от других.

— Вы беспокоитесь за Софи?

— Да… очень.

— Вы очень добры. Вам показалось, что с тех пор, как мы с ней познакомились, она чувствует себя несчастной?

— Вы прекрасно знаете, как это на нее повлияло. Вот почему…

— Вы недостаточно глубоко знаете жизнь, дорогая Лотти. Софи счастлива. Это я сделал ее счастливой. Разве это не повод для гордости? Завоевать благодарность Софи и ее семьи? Уверяю вас, и дальше все будет обстоять точно так же. Мы с Софи будем чудесно — жить вместе, у нас будут детишки, и когда мы будем старыми и седыми, люди будут рассказывать о нас, как об идеальной супружеской паре.

— А вы между тем будете обделывать свои любовные делишки?

— В этом и есть ключ к счастливой супружеской жизни, о чем прекрасно знают все французы.

— И всем француженкам это известно?

— Только если они умны.

— Я представляю себе счастье не так, и рада, что я не француженка.

— В вас есть нечто сугубо английское, Лотти.

— Конечно, есть. Я англичанка. Я воспитана в Англии. Мне многое нравится во Франции, но… это распутство… я… я ненавижу.

— Но вы не производите впечатление пуританки, и именно потому вы столь восхитительны. В вас есть теплота… и вы страстны. Такого знатока, как я, вам не обмануть. И при всем при том вы ведете такие чопорные речи.

Неожиданно он прижал меня к себе. Я ощутила волнение и в то же время захотела вырваться и убежать к мадам де Гренуар. Наверное, по мне это было заметно, так как на его лице появилась извиняющаяся улыбка.

— Лотти, — сказал он, — мы будем встречаться… часто. Я хочу понравиться вам… да, думаю, я сумею вам понравиться.

— Никогда. Я могу чувствовать лишь жалость к бедной Софи. Неужели этот танец никогда не кончится?

— Увы, он закончится скоро. Но не бойтесь меня, мы с вами станем добрыми друзьями.

Я постаралась побыстрей расстаться с ним.

— Вы кажетесь несколько не в себе, дорогая, — сказала мадам де Гренуар. — Вы устали?

— Да, — ответила я, — мне бы хотелось уйти.

— Не думаю, что вы можете уйти раньше полуночи. Потом, возможно…

Я продолжала танцевать, едва замечая с кем. Я была расстроена. Он очень сильно напоминал мне Дикона. Дикон разговаривал примерно так же. Он никогда не пытался понравиться мне, демонстрируя только положительные черты. Скорее, он старался подчеркивать свои слабые места. И вот теперь этот человек заставил меня все это вспомнить.

С облегчением я встретила окончание бала. Я отправилась в свою комнату и сняла платье. Я сидела в нижних юбках, расчесывая волосы, когда в комнату вошла Софи. Она сияла и, видимо, не чувствовала усталости.

Софи села на мою кровать, ее юбки волной легли вокруг; она была такой молодой, свежей и… ранимой.

— Какой чудесный бал! Как тебе понравился Шарль? Правда, он просто чудо? Какие замечательные истории он рассказывает. Я и не представляла, что есть такие люди, как он.

— Он очень симпатичный, — сказала я.

— Мне кажется, ты ему понравилась.

— О… я не заметила. Почему ты так думаешь?

— Ну, он так смотрел, когда танцевал с тобой.

— Так значит, ты видела нас? Разве ты не танцевала?

— Большую часть времени танцевала. Но во время второго танца я сидела с твоей матерью и другими женщинами. И все время наблюдала за тобой, — я почувствовала, что краснею. — И о чем же вы разговаривали?

— О… не помню. Какая-то чепуха.

— Он все время смотрел на тебя.

— Разговаривая, люди обычно так и делают.

— Но не настолько… внимательно. Ты знаешь…

— Нет, боюсь, что не знаю. Если бы там было что-то важное, я бы запомнила, ведь верно? Софи, тебе пора спать. Разве ты не устала?

— Нет. Я чувствую, что могла бы танцевать всю ночь.

— Но, конечно, с Шарлем.

— О да, с Шарлем.

— Спокойной ночи, Софи. Приятных сновидений. Я чуть не вытолкнула ее из комнаты, и она пошла, чтобы мечтать о своем несравненном Шарле, которого на самом деле вовсе не знала.

Когда Софи ушла, я набросила шаль, так как у меня появилась непреодолимое желание поговорить с Лизеттой. Я раздумывала, следует ли рассказать ей о случившемся. Она была весьма искушенной особой. Возможно, она решит, что в этом нет ничего особенного, и скажет, что не следует без толку будоражить Софи.

Я подошла к ее комнате и тихонько постучалась. Ответа не было.

Я осторожно открыла дверь и на цыпочках вошла в комнату. Подойдя к краю кровати, я шепнула:

— Лизетта, ты уже спишь? Проснись. Я хочу с тобой поговорить.

Постепенно мои глаза привыкли к полумраку, и я разглядела, что кровать Лизетты пуста.

В течение последующих дней я часто виделась с Шарлем де Турвилем: он использовал любую возможность, чтобы поговорить со мной. Я старалась держаться с ним холодно и неодобрительно, так как действительно не одобряла его поведения; но оказалось, что я, помимо воли, ищу его и расстраиваюсь, если не нахожу. Я не понимала себя, но знала, что мне нравится разговаривать с ним. Я старалась осадить его, показать, как презираю его образ жизни; но от себя мне не удавалось скрыть, что мне доставляло удовольствие высказывать ему, а он был достаточно проницателен, чтобы понимать это.

Дело в том, что я была сбита с толку. Я была слишком молода, чтобы понимать, что происходит. В отличие от Софи я не боялась жизни; меня влекло к ней. Я была готова очертя голову броситься во что угодно, не опасаясь последствий. Позже, начав лучше понимать себя, я осознала, что вовсе не была холодной. Мне нужен был опыт. Дикон разбудил меня, когда я была еще слишком молода, чтобы понять, что физическое возбуждение я превращаю в чувство преданности и в то, что считала настоящей любовью. Теперь появился Шарль де Турвиль, настолько напоминавший Дикона, что это не могло не вызвать во мне влечения.

Я была молода и пребывала в неведении, а он, хотя тоже не был стар, уже обладал опытом. Я думаю, он прекрасно понимал все происходящее со мной и находил это весьма занимательным. Поскольку он был из тех мужчин, которые посещают заведения, подобные салону мадам Ружмон, он, несомненно, искал свежих ощущений, а девушка, столь юная, как я, как раз и могла предоставить их. Потом я поняла, что не было случайного совпадения, как сначала считала, в его пребывании в салоне мадам Ружмон именно в то время, когда там оказались я и Лизетта. Он и раньше бывал там регулярно, выискивая девушек, с которыми можно было бы развлечься.

Естественно, наши семьи часто встречались, а это означало, что он почти постоянно находился в нашем доме. Свадьба должна была состояться через три недели, когда уляжется вся шумиха, связанная с бракосочетанием дофина и Марии-Антуанетты. Между тем раз уж обе семьи находились в Париже, а мой отец, несомненно, должен был принимать участие в некоторых церемониях бракосочетания в королевском доме, мы очень часто виделись.

Турвили тоже дали бал. Я снова танцевала с Шарлем и на этот раз заметила, что за нами наблюдает Софи. Она настаивала, что я очень нравлюсь Шарлю, а, когда я возражала, что, по моему мнению, он оценивает меня достаточно низко, она уверяла в обратном.

— О, — сказала я, — он так влюблен в тебя, что готов полюбить всю твою семью.

Это, видимо, ее удовлетворило.

Увидевшись на следующий день с Лизеттой, я сообщила ей о том, кто на самом деле Шарль де Турвиль и какое потрясение я испытала во время бала.

— Неужели! — воскликнула она и начала смеяться. Но когда я попыталась продолжить разговор о нем, ее это, судя по всему, не заинтересовало.

— Надеюсь, он не расскажет о нас, — сказала я.

— А как он может это сделать? Ему придется объяснить, как он попал туда.

— Лизетта, — сказала я, — когда я приходила к тебе после бала, чтобы рассказать об этом, тебя не было в постели.

Она пристально посмотрела на меня и ответила:

— О… должно быть, ты зашла именно тогда, когда я была на балконе вместе со служанками и наблюдала за разъездом гостей. Оттуда открывается прекрасный вид.

Я забыла об этом и вспомнила лишь значительно позже.

Это был день свадьбы дофина, и мои родители отправились в Версаль, чтобы присутствовать на приеме, который устраивали в Стеклянной галерее. У меня появилось неприятное чувство, от которого я никак не могла избавиться. Мои мысли занимали Шарль де Турвиль и его грядущий брак с Софи. Мне страстно хотелось забыть об этом человеке и не ощущать волнения в его присутствии. Не могу сказать, что он мне нравился… мне на самом деле не нравились его взгляды; но когда его не было, я скучала, а при его неожиданном появлении испытывала подъем чувств, и не обращать на это внимание или подавить это я была не в состоянии.

Вечером должен был состояться фейерверк, и Шарль с Арманом собирались отвести нас с Софи туда, где все хорошо было видно. Между тем, во второй половине дня небо затянуло тучами, полил дождь, засверкали молнии и загрохотал гром.

Софи, как обычно во время грозы, испугалась. Шарль заботливо утешал ее, а я цинично поглядывала на них. Его явно веселило мое отношение к происходящему.

— Никаких поездок в Версаль, — объявил Арман. — Фейерверков сегодня не будет.

— Народ будет недоволен. Многие с трудом добирались до Версаля только для того, чтобы полюбоваться фейерверком, — сказал Шарль.

— Они не могут переложить на короля вину за грозу, — рассмеялся Арман, — хотя, будьте уверены, некоторые из них постараются это сделать.

— Я убежден, что фейерверк еще устроят, — добавил Шарль, — возможно, прямо здесь, в Париже, что будет разумнее. Тогда можно обойтись без поездки в Версаль.

— Что за финал свадьбы! — пробормотала я.

— Народ посчитает это дурным знаком, — заметил Шарль.

— Бедная новобрачная, — не удержалась я, глядя в глаза Шарлю, — надеюсь, она будет счастлива.

— Говорят, она производит впечатление девушки, которая умеет постоять за себя, — ответил Шарль, не отводя своих глаз. — Очень может быть, что ей нужен более мужественный жених, чем наш маленький дофин, так мне во всяком случае кажется.

— Молчать! — шутливо бросил Арман. — Это попахивает изменой.

В этот вечер мы вчетвером играли в карты, прислушиваясь к тому, как дождь стучит по стеклам особняка. На улицах было тихо — это очень отличалось от того, чего мы могли ожидать, и составляло явный контраст со всей шумихой вокруг королевской свадьбы.

На следующий день в отель вернулись мои родители. Мать была в восторге от приема, устроенного в Версале. Мы с Софи заставили ее рассказать все подробности. Бракосочетание состоялось в дворцовой церкви, и мои родители удостоились чести присутствовать при церемонии. Это объяснялось тем, что в предках моего отца текла королевская кровь.

— Бедный маленький дофин! — рассказывала мать, — он казался таким несчастным, несмотря на расшитый золотом костюм. Ужасно несчастным и неуверенным. Но она была очаровательна. Очень привлекательная девушка… такая милая, изящная. В белом парчовом платье на панье она была очень элегантной. Мы прошли через Стеклянную галерею и главные апартаменты в церковь, около которой были выстроены швейцарские гвардейцы. Ах, эти милые дети — новобрачные! Они казались такими юными, что мне захотелось плакать, когда они встали на колени перед монсеньером де ла Рош-Аймоном. Я думала, дофин уронит кольцо и золотые украшения, которые он должен был надеть на невесту.

— А что будет с фейерверком? — спросила я.

— О, его устроят позже… в Париже. Я думаю, примерно через неделю. Многих эта отмена расстроила. Его непременно нужно сделать, иначе народ сочтет себя обманутым. Кстати, маленький дофин, расписываясь на брачном контракте, посадил кляксу. Короля, видимо, это очень развеселило.

— Теперь скажут, что это дурной знак, — заявил Арман. — И гроза, и клякса… есть о чем поговорить. А не было ли где-нибудь землетрясения в день рождения Марии-Антуанетты?

— В Лиссабоне, — сказал мой отец, — но что общего имеет Лиссабон с Францией? Народу она понравится. Да-да, они будут восхищаться ею, она такая хорошенькая.

— А вот это имеет весьма много общего с Францией, — вставила я, и все рассмеялись.

Затем мать начала описывать прием, устроенный королем.

— Как он постарел! — вздохнула она. — Хорошо, что есть дофин, который станет наследником.

— Очень жаль, что мальчик слишком юн и недостаточно мужествен, — добавил граф.

— Мальчики взрослеют, — напомнила ему мать.

— Но у некоторых это занимает много времени.

— Ах, как все было красиво, — продолжала мать. — Хотя на улице уже стемнело, в галерее было светло, как днем. Я даже не знаю, сколько там было канделябров, но в каждом горело по тридцать свечей. Я сама сосчитала. Молодые выглядели великолепно, когда сидели за столом, покрытым зеленым бархатом, украшенным золотым шнуром, с великолепными кружевами. Если бы ты только видела. Кстати, народ был так разочарован отменой фейерверка, что решил получить хоть какое-нибудь зрелище и вломился во дворец. Они ворвались в галерею и смешались с гостями, — она повернулась к отцу. — Ты знаешь, был такой момент, когда я испугалась.

— В данном случае в этом не было нужды, — ответил отец, — Люди довольны этой свадьбой. В общем-то, они любят дофина и мечтают о том, чтобы король умер и его место занял внук. Они мечтают вышвырнуть Дюбарри на улицу, и как только король умрет, именно это и сделают.

— Я слышал, что невеста дофина совершила небольшую оплошность, насмешившую весь двор, — сказал Арман. — Увидев, что Дюбарри постоянно увивается вокруг короля, она поинтересовалась, что входит в обязанности прекрасной дамы. «Развлекать короля»

— ответили ей. «Тогда, — сказала наша девочка, желая доставить удовольствие своему новому папа, — я буду с ней соперничать».

Все рассмеялись.

— Наступила мертвая тишина, — продолжил граф, — но Людовик умеет превосходно выходить из любых ситуаций, причем все согласны в одном: ни у кого при дворе нет таких прекрасных манер. Он погладил ручку маленькой невесты дофина и сказал, что очень рад тому, что у него появилась новая маленькая внучка, так что бедняжка Мария-Антуанетта так и не осознала свою ошибку.

— Вскоре она поймет, что к чему, — сказал Арман.

— Ну что ж, — добавила мать, улыбаясь Софи, — настала пора свадеб. Я хочу пожелать счастья всем невестам и женихам.

Дата фейерверка была объявлена: его собирались устроить на площади Людовика XV, и рабочие принялись устанавливать фонари на Елисейских полях. На самой же площади, возле королевской статуи, возводили нечто вроде коринфского храма.

В эти майские дни на улицах было очень интересно. Торговцы пользовались удобным случаем. Старые рынки были забиты до отказа, и везде, где только можно, устраивали новые временные. Везде можно было видеть продавцов и покупателей; продавались медальоны, на которых была изображена чета новобрачных и флаги Франции и Австрии; на всех углах продавали кофе и лимонад, шла бойкая торговля — Париж был заполнен людьми, приехавшими на праздники из провинции.

Было невозможно не поддаться всеобщему настроению, тем более, что после грозы наступили ясные дни, и прогулки доставляли большое удовольствие.

Шарль предложил вчетвером отправиться на прогулку по Елисейским полям и посмотреть на подготовку к празднеству. Мы могли бы пойти на площадь Людовика XV, взглянуть на коринфский храм, о котором так много говорили Во всяком случае у народа появилось развлечение Итак, Шарль, Арман, Софи и я вышли из дома пораньше.

У всех было прекрасное настроение. Даже Арман веселился на свой манер, хотя и заметил, что ненавидит народ — «неумытых», как он называл их. Он утверждал, что его просто оскорбляет их запах. Он был весьма привередлив.

Шарль предупредил его:

— Только не показывай им своего презрения, дорогой мой. Даже в такой день, как сегодня, несмотря на всю лояльность короне, они могут легко обидеться.

Софи сияла от счастья, а я пребывала в смешанных чувствах. Мне доставляла удовольствие компания Шарля, но я продолжала твердить себе, что, поженившись, они уедут в его имение на юге, и мы очень долго не встретимся. И это к лучшему, ведь на самом деле он мне не нравится.

Но в это утро я решила радоваться, несмотря ни на что.

Мы шли по улице. Где-то играл оркестр. С домов свешивались флаги Франции и Австрии, напоминая народу о том, что благодаря этому браку страна получила надежного союзника, что было для Франции гораздо важнее, чем счастье двух молодых людей.

Мы спустились к Елисейским полям. Вечером, когда зажгут все фонари, место будет очень красивым. На площади Людовика XV устанавливали фигуры дофинов, там же был установлен огромный медальон с портретом дофина и его невесты. Я стояла у бронзовой конной статуи короля, окруженной фигурами, символизирующими Благоразумие, Справедливость, Силу и Мир.

Возле меня оказался Шарль.

— Вы хорошо смотритесь в этой компании, сестрица Лотти, — сказал он. — Скажите, а вы сами благоразумны, справедливы, сильны и миролюбивы?

— Возможно, я еще слишком недолго прожила, чтобы это выяснить.

— Весьма мудрый ответ, — отпарировал он, — не всегда легко быть благоразумным и справедливым, а если ты собираешься демонстрировать силу, как же можно считать себя мирным?

— Полагаю, следует стремиться развивать в себе эти качества.

— Ну, пока кто-то всего лишь пытается, это неплохо. Тем не менее, в этом нелегко преуспеть, не так ли? Вы смотрите на меня довольно строго, Лотти. Не знаю, почему это случается так часто, ведь на самом деле я вам очень нравлюсь и вы об этом знаете.

К нам шла Софи, и в ее глазах я увидела подозрительность. Я вспомнила ее неверие в себя, которое она испытывала до знакомства с Шарлем.

— Мы обсуждали эти статуи, — объяснила я, — и Шарль говорил о том, что трудно обладать всеми этими качествами одновременно.

Шарль взял Софи под руку.

— Пойдем, Софи, — сказал он. — Давай посмотрим на них поближе, и ты скажешь мне, как тебе нравится работа. По-моему, автором был Пигаль… но я не уверен.

Он увел ее от меня, улыбаясь ей, глядя с такой любовью, что она, судя по всему, была полностью успокоена.

С площади Людовика XV мы неспешно направились к дому и по пути натолкнулись на киоск, где были выставлены различные безделушки. Среди них оказались искусно изготовленные из шелка цветы.

Тона были просто великолепные, и Софи восхищенно воскликнула:

— Ах, — сказала она, — вот этот превосходно подошел бы к моему бледно-лиловому платью.

— Полагаю, он действительно пойдет тебе, — согласился Шарль. Он взял цветок и приложил его к платью. — Очаровательно, — произнес он и нежно поцеловал ее в щеку.

Обе торговки захлопали в ладоши. Шарль бросил на них быстрый оценивающий взгляд, один из тех, какие он обычно бросал на женщин. Торговки действительно были молодыми и очень хорошенькими.

— Моей даме он просто необходим, как вам кажется? — спросил он.

Обе девушки рассмеялись и подтвердили, что у дамы весьма утонченный вкус.

Шарль расплатился за цветок и вручил его Софи. Принимая его, она была так счастлива, что я почувствовала, как у меня от волнения сжимается горло. Я горячо надеялась на то, что она всегда будет оставаться в блаженном неведении относительно истинного лица своего мужа.

Он взял другой цветок — красный пион, чудесного алого цвета.

Он приложил его к моим волосам.

— Ну, что вы скажете? — спросил он продавщиц.

— Прекрасный цветок для прекрасной юной дамы, — ответила та, что постарше.

— Я согласен, — сказал Шарль, — а вы Софи? Софи замялась:

— М-д-да…

Я увидела в ее глазах все то же знакомое выражение, и уже хотела сказать, что мне не нужен этот цветок. Но тогда все выглядело бы так, словно для меня это важно, поэтому я взяла цветок, поблагодарив Шарля.

Мы двинулись дальше по направлению к дому, но я почувствовала, что события этого утра потеряли свою прелесть для Софи.

Как мне хотелось предупредить ее о том, что она не должна проявлять свою ревность, ибо Шарль относится к тем мужчинам, которых это раздражает. Единственный выход для нее — принимать жизнь такой, как она есть, не задавать вопросов, ничто не подвергать испытаниям, прикрывать глаза на то, чего не следует видеть. Тогда и только тогда у нее появится шанс быть счастливой.

Но как я могла сказать ей об этом? Как я могла рассказать ей о том, что на собственном опыте убедилась, кем на самом деле является ее жених?

Однако я попыталась дать ей понять, что ценю свой цветок гораздо меньше, чем она. Такая возможность представилась мне, когда в мою комнату, как обычно, вошла Лизетта, хотя в последнее время мы с ней виделись реже.

Софи сидела у меня, цветок был приколот к ее платью, и Лизетта сразу же его заметила.

— Просто чудесно! — воскликнула Лизетта. — Я слышала, что искусственные цветы из шелка теперь в большой моде.

— Его купил мне Шарль, — пояснила Софи, — на улице у цветочниц.

— Ты счастливая. Он очень заботится о тебе, правда?

Софи радостно улыбнулась.

— Мы шли по улице и наткнулись на этот киоск. Все остальное меня не заинтересовало, но цветы… они были такие прелестные.

Лизетта рассматривала цветок.

— Он очень искусно сделан, — сказала она.

— Другой цветок он купил для Лотти.

— Ему пришлось… поскольку я была там с Арманом, — быстро объяснила я.

— А где твой?

— Я сунула его куда-то. Даже забыла, куда… Подожди минутку, мне кажется, он где-то здесь.

Я хотела доказать Софи, что подарок Шарля ничего для меня не значил.

Я достала цветок.

— Какой чудесный насыщенный цвет, — сказала Лизетта.

— А мне кажется, что он не подойдет ни к одному из моих платьев.

— Чепуха. Красное — это твой цвет. С ним ты становишься более смуглой и страстной.

— Да ну, дрянь какая-то.

Я забрала у нее цветок и бросила его в ящик стола.

Софи оживилась. Она никогда не умела скрывать свои чувства. Милая Софи, которую было так легко обмануть. Конечно, этому отъявленному лжецу, за которого она собиралась выйти замуж, без труда удастся водить ее за нос.

Все было прекрасно. У Софи была великолепная возможность вступить в столь необходимый для нее брак.

Через пару дней после случая с цветами к нам вновь зашел Шарль. Софи ушла с моей матерью к портнихе, чтобы обсудить вопросы с приданым, так что мне, безусловно, пришлось выполнять обязанности хозяйки.

Он взял мои руки и расцеловал их.

— Лотти, — воскликнул он, — как я рад, что застал вас одну!

— Вы сделали это случайно или намеренно?

—  — Немного и того и другого, — признался он. — Я думаю, что сейчас Софи с вашей мамой пошли к портнихе.

— Вы хорошо информированы.

— Это помогает в жизни. Я хочу с вами сходить кое-куда. Я собираюсь показать вам то, что вас должно действительно заинтересовать.

— Куда вы собираетесь меня вести?

— Всего лишь прогулка по улицам, я обещаю.

— Прогулка? Но почему…

— Вы все поймете. Давайте, надевайте плащ. У нас не так уж много времени.

— А вы не собираетесь показать это Софи?

— Конечно, нет. Нет причин, по которым это могло бы ее заинтересовать.

— Тогда почему же?..

— Обуздайте ваше нетерпение и поспешите. Я не хочу, чтобы мы слишком задержались. Обещаю вам, что мы вернемся домой через час.

Как всегда, ему удалось взволновать меня.

— Хорошо, — согласилась я, — но всего лишь прогулка по улицам.

— Это все… клянусь честью.

— Рада слышать, что таковая у вас имеется.

— Я известен как человек, который всегда держит свое слово.

Ну что в этом было такого? Мне не разрешали выходить из дома одной, а в данном случае я была под покровительством человека, который вскоре должен был стать членом нашей семьи. Он не осмелится вести себя неподобающим образом. Он очень уважает моего отца, а кроме того, было ясно, что Турвили очень хотят этого брака. Итак, я надела плащ, и мы вышли на улицу.

Я была совершенно не подготовлена к зрелищу, которое мне предстояло увидеть, и, услышав звуки барабана, удивилась и заинтересовалась; вокруг тут же собралась толпа людей. Они смеялись, некоторые радостно, иные — презрительно.

— Там идет какая-то процессия, — сказала я.

— Подождите, — усмехнулся Шарль, — сейчас вы увидите свою старую знакомую.

Он крепко взял меня под руку, поскольку народу становилось все больше; когда на нас начинали напирать, он прикрывал меня, слегка обнимая. Я не решалась протестовать, понимая, что в данной обстановке это просто необходимо. Но, прижимаясь к нему, я ощущала сильное возбуждение.

И тут я увидела. Первым шел барабанщик, за ним сержант с пикой, следом грум вел на поводу осла, а на осле сидел человек спиной вперед, в венце, сплетенном из соломы, — мадам Ружмон. На груди у нее висела табличка, на которой ярко-красными буквами было написано «сводня».

Ее лицо было бесстрастно — та же маска, которую я видела и в первый раз, — свинцовые белила и румяна. Соломенный венец сидел на голове немного кривовато, но сплетен был искусно. Половины того, что выкрикивала толпа, я не понимала, но в основном это были непристойные комментарии по поводу ее профессии. Я уставилась на мадам Ружмон, сидевшую на осле с некоторой беззаботностью, глядевшую сквозь толпу. Она сохраняла определенное достоинство, которым нельзя было не восхищаться. Я ожидала, что в любой момент кто-нибудь стащит ее с осла, но никто не решился; вообще в толпе царило довольно миролюбивое настроение. Барабанщик продолжал бить в свой барабан, и кто-то затянул песню, подхваченную всей толпой.

— Я не могу разобрать слова, — пожаловалась я Шарлю.

— Это к лучшему, — ответил он с улыбкой, затем взял меня под руку. — Пора, — сказал он. — Этого достаточно.

— Вы привели меня сюда специально, чтобы я посмотрела, да?

— Я привел вас сюда, потому что мне нравится ваше общество, а вам в свою очередь нравится мое. Ну, а это было дополнительным развлечением.

— Для мадам Ружмон это не было развлечением.

— Такое с ней случается не впервые, насколько мне известно.

— И это не заставило ее оставить свою профессию?

— Нет, Боже милосердный! Для того чтобы эта деловая женщина отказалась от столь доходного дела, нужны куда более суровые меры.

— Какой позор, когда тебя таскают вот так по улицам… И все знают…

— Приберегите свое сострадание. Завтра же она вновь возьмется за старое.

— Но теперь, когда все знают… неужели не предпримут никаких мер?

— Вряд ли.

— Но разве ее занятие не противозаконно?

— Знаете, Лотти, я кое-что вам сообщу. У нее есть высокопоставленные друзья. У нее есть весьма фешенебельное заведение возле Кур-де-Рена, которому покровительствуют влиятельные люди. Они не захотят, чтобы это заведение прикрыли, что, видимо, произошло бы, если бы за нее взялся суд.

— Понимаю. Значит, если бы она была бедной сводней, она считалась бы преступницей?

— Видимо, так. Но в данном случае дело кончится тем, что она слезет со своего осла и спокойненько примется за старое.

— Но это так… несправедливо.

— Но благоразумно. Она сильная женщина и, несомненно, миролюбивая. Ведь вы же восхищались этими статуями, не так ли? И желали посмотреть, каким образом эти добродетели воплощаются в жизнь? Дорогая моя Лотти, у нашего короля до последнего времени имелся собственный сводник. Ле Бель, его камердинер, находился в постоянном поиске красоток, которые пришлись бы по вкусу нашему Луи. В северном крыле дворца для них есть тайная комната, она так и называлась «капкан для птичек», вот там-то и содержались молодые девушки, чтобы король мог навещать их, когда ему заблагорассудится. Это было еще до того, как построили Олений парк, тогда решили, что Луи лучше держать своих девушек подальше от дворца. Вся Франция знала об этом. Такие вещи не удержишь в тайне. Так в ком же могут вызвать благородный гнев действия мадам Ружмон?

— Если девушки идут на это добровольно, я полагаю, что это не то же самое, как если их затаскивают силой…

— Силой? Это было бы не по-джентльменски. Вы можете быть уверены в том, что все эти девочки в «капкане для птичек»и в Оленьем парке находились добровольно. Некоторое время службы… а затем вознаграждение. Неотразимые аргументы.

— А те, кого заманивали в комнаты под предлогом гадания?

— Некоторых приходилось убеждать. Но девушек, которые ходят к гадалкам, можно отнести к искательницам приключений, разве не так?

— Полагаю, мне следует благодарить вас за то, что вы отправили нас домой.

— Вам действительно следовало бы сделать это. Как мило, что вы этого еще не забыли. Возможно, вам представится случай проявить свою благодарность.

— Давайте ограничим ее словами.

— На данный момент, — сказал он. Когда мы шли по улице, он заметил:

— Это лихорадочное настроение в связи с бракосочетанием все еще парит в воздухе, оно не уляжется до тех пор, пока им не устроят фейерверк.

— А мы сможем видеть его из отеля?

— Оттуда плохой вид. Давайте прогуляемся. Вечером на улицы выйдет весь Париж. Я знаю, что мы сделаем. Мы вновь соберем нашу маленькую четверку: Арман, вы, Софи и я. Вам, видимо, это понравится, не так ли?

Я вынуждена была согласиться-с ним. К сожалению, когда мы вернулись домой, выяснилось, что Софи и моя мать уже вернулись.

— Мы немножко прогулялись, — сказал Шарль. — Сегодня такой прекрасный день.

Софи, не отрываясь, смотрела на меня.

— Я пришел сюда, чтобы предложить вам совершить совместную прогулку, — продолжал Шарль, улыбаясь Софи.

— Неужели вы забыли? Ведь я говорила вам, что собираюсь пойти к портнихе.

— Я полагал, что вы пойдете после обеда.

Он подошел к ней и положил ей руку на плечо.

— Как мило вы выглядите сегодня, — сказал он. — Должно быть, вам опять шьют какие-нибудь прекрасные платья?

В ответ она улыбнулась, и ее подозрения мгновенно развеялись.

«Ну какой же он лжец! — подумала я. — И какой хороший актер! Бедная Софи, остается надеяться, что ей не доведется пережить разочарования».