"Голос призрака" - читать интересную книгу автора (Карр Филиппа)

СВАДЬБА В ЭВЕРСЛИ

Наше домашнее хозяйство пришло в упадок. Дикон злился, а моя мать погрузилась в уныние. Хотя она никогда не была так близка с Шарло, как со мной, и они значительно отдалились друг от друга с тех пор, как она вышла замуж за Дикона, он был ее сыном, и за последующие недели я поняла, насколько расстроило ее его бегство. Она знала, что Шарло в действительности никогда не хотел жить в Англии, и она чувствовала определенную вину, потому что понимала, какое разочарование он должен был испытывать. Он приехал сюда на время, как все мы, и его злило, что его принудили остаться в Англии. Я часто слышала, как он говорил, что хотел бы вернуться назад, и на этот раз вместе с матерью. Он никогда бы не покинул Франции, если бы мог. Он должен был остаться, чтобы сражаться. Дэвид сказал:

— Тебе не пришлось бы долго сражаться. Ты стал бы еще одним в длинной очереди на гильотину.

Теперь все вспомнили эти разговоры, и не только это. Прогулки верхом потеряли свой интерес. Не было никакой надежды, что Джонатан присоединится ко мне. Он уехал. Что если он никогда не вернется?

Моя мать горевала втайне от других: она не хотела еще больше расстраивать Дикона. Спустя некоторое время он перестал выказывать глубокое страдание, хотя Джонатан, его сын, уехал и подвергался такой опасности, которую трудно представить тому, кто ее не испытал. Думаю, Дикон не был чересчур сентиментален по отношению к кому-либо из своих сыновей; но они были его наследниками, и, подобно большинству мужчин, он хотел сыновей. Мне было интересно, допускает ли он такую возможность, что Джонатан не вернется. Возможно, он утешал себя тем, что у него еще есть Дэвид.

В течение первых недель мы ждали их. Я поднималась на самый верх дома и смотрела на дорогу, а иногда моя мать присоединялась ко мне. Потом она брала меня за руку, и я знала, что она опять видит себя на ратуше и толпу внизу. Такие переживания никогда не забываются, и в такие времена, как сейчас, естественно, они становятся более отчетливыми.

Однажды она потеряла самообладание и закричала:

— Эта ужасная революция! Чего хорошего она может дать в сравнении с тем злом, которое она нанесла! Мой отец потерял единственного сына. Только подумайте об этом! Однажды он ушел и вернулся только тогда, когда отец умер. Ты не знала его, Клодина.

Я сжала ее руку, потом поцеловала ее.

— Благодарю Бога за то, что есть у меня ты, — сказала она.

— Я всегда буду рядом с тобой.

— Благословляю тебя, дорогое дитя! Верю, что ты так и сделаешь.

Я сделала бы все, что угодно, в тот момент, чтобы успокоить ее.

Думаю, больше всего Дикон испытывал злость. Он никогда не любил Шарло, и я уверена, что он почти не думал о его исчезновении. Он был зол, потому что это расстраивало мою мать.

Сабрина заболела. Я уверена, что это случилось из-за переживаний, и на время это отвлекло наши мысли от того, что могло случиться с ними во Франции.

Я часто сидела и читала вслух, это ей нравилось. Да и она много рассказывала о прошлом. Какой счастливой девушкой она была! Ее всегда любили… Я многое узнала о ее детстве, что заставило меня посмотреть на нее по-другому.

Она поведала мне, как однажды в детстве ей запретили кататься на коньках по замерзшему пруду, потому что стояла оттепель. Она не послушалась и провалилась в воду. Спасла ее мать, но простудилась, что и сократило ее жизнь. Отец никогда не простил ее. Это омрачило всю ее жизнь. Только моя прабабушка, Кларисса, приходящаяся ей кузиной, понимала ее. А потом она вышла замуж за человека, которого любила Кларисса.

Я смотрела на ее хрупкое тело, белые волосы и ее увядшие, но еще дивные черты и видела, что ее всю жизнь тяготило чувство вины. Она делила Дикона с Клариссой, и они находили утешение в сыне человека, которого они обе любили.

То, что происходит с нами в юности, оказывает влияние на формирование наших характеров. Дикон был надменный, агрессивный и считал, что унаследовал землю по праву. Что ж, эти две обожающие его женщины помогли ему стать таким. А Шарло… он воспитывался во Франции. Это была его страна, и ему никогда не оторваться от нее.

Я молилась о том, чтобы его никогда не схватили те, кто совершил революцию. Это означало для него мучительную смерть. Луи-Шарль всегда бы кем-то вроде мученика. А Джонатан? Нет, я не могу вообразить, чтобы кто-нибудь был лучше Джонатана. Он был похож на Дикона, и я подсознательно чувствовала, что с ним ничего не случится. Я поддерживала в себе эту веру, потому что она ободряла меня.

Я проводила много времени с Дэвидом, благо затрагивать эту животрепещущую тему с ним было намного легче, чем с моей матерью.

— Я боюсь за них… Как бы я хотела, чтобы они вернулись домой, — сказала я.

— Джонатан вернется, вот увидишь, но о Шарло и Луи-Шарле сказать ничего не могу.

Шарло долго готовился к этому, и взял Луи-Шарля с собой.

Для Джонатана это новое приключение. Однако, думаю, что оно ему скоро наскучит.

Он потеряет свой энтузиазм довольно быстро.

Поездку в Лондон, обещанную к моему дню рождения, отложили. Ни у кого не было настроения для увеселительных прогулок.

— Возможно, — трогательно говорила моя мать, — когда они вернутся, мы сможем поехать туда все вместе.

Дикон тем не менее отправился в Лондон, и моя мать присоединилась к нему. «Не так ли, — подумала я, — пренебрег и Джонатан своими делами и домом?»

Когда первое потрясение прошло, дни потекли быстрее. Для меня они в основном состояли из ежедневных уроков. Я говорила по-английски достаточно свободно, что удовлетворяло даже Дикона, и слабый французский акцент проявлялся крайне редко.

Дэвид часто читал мне отрывки из книг, которые интересовали меня, и я знала, что увлекало его. Ему нравилось кататься со мной верхом вокруг поместья, и во время этих прогулок я познакомилась с некоторыми ближайшими арендаторами. Меня интересовали состояние коттеджей и молодые пары, имеющие детей. Дэвид был доволен и часто говорил о том, какой популярностью я пользуюсь у этих людей. Он говорил, что, когда меня не было с ним, они спрашивали обо мне.

— Однажды один из них сказал: «Она похожа на нас — госпожа Клодина. Никто никогда не подумает, что она иная».

— Похоже, они простили, что у меня отец — француз.

— Это большая уступка, уверяю тебя, — сказал Дэвид.

— Почему люди так ограниченны?

— Потому что их кругозор такой же узкий, как и ум.

— Шарло был похож на них.

Я хотела бы никогда не говорить этого. Мы всегда старались избегать любого упоминания о том, что случилось.

— Шарло француз до такой степени, что не принимал ничего, что не является французским. Мой отец такой же по отношению к Англии.

— Похоже, что это мужской недостаток.

— Что ж, возможно. Похоже, твоя мать может быть или француженкой, или англичанкой… в зависимости от того, что требуется. Это относится и к тебе, Клодина.

— Дом там, где те, кого ты любишь. Это не здание или кусок земли, я уверена в этом.

— Значит, это твой дом, Клодина.

— Моя мать здесь. Я считаю, что дом всегда будет там, где она.

Затем он сказал:

— А как насчет… других?

Я прямо посмотрела на него и ответила:

— Да… и другие.

— Например, я?

— Конечно же, Дэвид.

Ты выйдешь за меня замуж, Клодина? И я ответила:

— Да, Дэвид, выйду.

Впоследствии я удивлялась, почему ответила так быстро, хотя с тех пор, как Джонатан уехал и я все больше и больше привязывалась к Дэвиду, в сердце моем все еще не было уверенности.

Оглядываясь назад, думаю, что я хотела просто вырваться из этой трясины уныния, в которую мы все, похоже, погружались. Я хотела, чтобы что-нибудь произошло, что-нибудь такое, что вывело бы нас из этого состояния. Поскольку Джонатан уехал так легко, бросив меня на волю случая, — говорила я себе, — то Дэвид и есть именно тот, кого я люблю. И, давая обещание, я пыталась убедить себя, что поступаю правильно, так как всегда чувствовала это сердцем.

Дэвид торжествовал, и почти сразу же атмосфера в доме улучшилась. Уныние рассеялось, и какое-то время я тоже чувствовала себя вполне счастливой. Перемена в моей матери была поразительной, и Дикон был так доволен, что стало ясно — больше всего он хочет нашей свадьбы.

Моя мать окунулась в подготовку к ней с почти лихорадочной энергией. Когда справлять свадьбу? Не стоило долго ждать. Лето — лучший сезон для свадеб.

Конечно, лето скоро кончится. Был уже август, а для приготовлений нужно время. Может, конец сентября? Или начало октября? Наконец, решили, чтобы дать нам необходимое время для подготовки, это будет октябрь.

Был конец февраля, когда мальчики уехали во Францию. Иногда же казалось, что прошли годы.

Время шло, и я говорила себе по двадцать раз на дню, что поступаю правильно. Я была очень счастлива. У нас с Дэвидом было много общего, и мы будем счастливы всю нашу жизнь в окружении семьи.

«Это правда», — говорила я себе. Но почему же тогда я твердила это так настойчиво?

Я была рада, как всегда, видеть мать полной хлопот. Она была почти такой же как раньше, думая о том, сможет ли Молли Блэккет сшить свадебное платье и не обидит ли она ее, если наймет для этого придворную портниху. Занимая себя подобными проблемами, она, по крайней мере, не думала о том, что может случиться с Шарло.

В конце концов, она решила, что мода должна быть принесена в жертву человеческой доброте, и Молли взялась за работу с многими ярдами белого шифона и тонкого кружева. Я терпеливо ждала, в то время как она стояла на коленях у моих ног с подушечкой для булавок, а мои мысли возвращались к другому событию, когда Джонатан ворвался к нам и под надуманным предлогом отослал Молли, чтобы сжать меня в своих объятиях.

Платье должно было иметь успех и стать радостным событием в жизни Молли Блэккет. Оно висело в шкафу моей спальни целую неделю перед свадьбой, и каждую ночь перед тем, как отправиться в кровать, я смотрела на него и думала, что оно похоже на стоящий здесь призрак. Не призрак из прошлого, а призрак того, что будет. Однажды мне приснилось, что я надела его, а Джонатан пришел и, сорвав лиф с моих плеч, поцеловал меня.

Полагаю, что каждая девушка чувствует себя немного тревожно перед своей свадьбой. Я часто размышляла о тех свадьбах, которые совершались в знатных семьях. Как чувствует себя невеста, идя к неизвестному жениху? По крайней мере, я знаю Дэвида как доброго, интересного человека, который действительно любит меня, и, — говорила я почти вызывающе призраку в шкафу, — которого люблю я.

Днем мне было не так страшно. Катаясь с Дэвидом верхом по поместью, я чувствовала себя довольной. Такой и будет наша жизнь. Я полностью свыкнусь с ней. Я буду помогать ему в его хлопотах по поместью; мы будем ездить в Лондон. В действительности мы хотели сделать это во время нашего медового месяца. Я часто думала о той поездке в Италию, которую мы планировали, о посещении Геркуланума или Помпеи, но сейчас из-за войны с Францией это будет не просто. Я часто размышляла о том, что произойдет с англичанином, пойманным там в это время. Дикон говорил, что в стране такой беспорядок, поэтому они мало обращают внимания на иностранцев; они слишком заняты тем, чтобы убивать друг друга. Но я боялась за Шарло и Луи-Шарля так же, как и за Джонатана.

Мы решили, что поедем в Лондон… всего на неделю. Мы поплывем вверх по реке до Хэмптона, посетим театр и остановимся в семейном особняке, который станет нам на время домом.

Я не могла не думать о Венеции и итальянских песнях о любви, которые поют гондольеры, проделывая свой путь по темным водам.

Однажды мы возвращались домой мимо Грассленда, который принадлежал миссис Трент, и как раз в это время она вышла и окликнула нас.

Она мне никогда не нравилась. В ней было какое-то коварство. Когда я посетила Эверсли в самый первый раз, а я тогда была маленькой, я думала, что она колдунья, и поэтому боялась ее.

Почему я это чувствовала, мне было не совсем понятно, так как в молодости она, должно быть, была довольно симпатичной; но к ней относились с некоторой осторожностью, что заставляло и меня быть настороже.

Она приветствовала нас и сказала:

— Вот наши молодые невеста и жених… Зайдите, выпейте по бокалу тернового джина… или, если предпочитаете, вина из бузины, которое в этом году получилось хорошим.

Я хотела отказаться, но Дэвид уже поблагодарил ее и принял приглашение. Думаю, ему хотелось идти не больше, чем мне, но он был слишком мягкосердечен, чтобы отказаться.

По сравнению с Эверсли Грассленд был очень маленьким поместьем. Здесь было всего две фермы, но я слышала, что у миссис Трент очень хороший управляющий.

Мы вошли в величественный, с несколькими внушительными дубовыми колоннами, но маленький по сравнению с нашим в Эверсли холл. Она провела нас в скромную гостиную и позвала служанку, чтобы та принесла вина из бузины и тернового джина.

Миссис Трент так и излучала довольство. Я знала, что у нее бывает немного гостей. Я сделала вывод, что по некоторым причинам ее никогда не принимали соседи. С ней была связана скандальная история. Ее мать служила экономкой у моего дальнего родственника Карла Эверсли, в действительности она была его любовницей и к тому же вовсю обворовывала его. Разразился скандал, который учинила моя бабушка Сепфора, и дама исчезла, но не прежде, чем ее дочь стала работать у Эндрю Мэйфера и так вошла в его жизнь, что он женился на ней, и, когда вскоре умер, оставив ее с сыном, она стала владелицей Грассленда.

Молва окрестила ее авантюристкой, и вскоре после смерти ее первого мужа она вышла замуж за Джека Трента, ее управляющего, который, как говорили, был ее возлюбленным, и с тех пор внешне жила почтенно, но такое прошлое не легко забывается.

— Все взволнованы предстоящей свадьбой, — сказала она. — Я думаю, что ваша мать действительно довольна и отчим тоже. Хорошо, когда события оборачиваются таким образом, как этого хотели, не так ли?

Дэвид сказал, что мы тоже довольны предстоящей свадьбой.

— Что ж, хорошенькая бы каша заварилась, если бы вы не были довольны, верно? Я представляю, что почувствует мистер Джонатан, когда вернется домой и обнаружит, что его брат натянул ему нос.

Я почувствовала, что краснею. Да, это подтверждало то, что я знала о миссис Трент. Казалось, она была в курсе всех сплетен и находила удовольствие в том, чтобы, обсуждая их, заставлять людей думать, откуда она все знает. Ведь это присуще только колдуньям.

Принесли вино, и она налила его.

— Хороши вина в этом году, как из бузины, так и из терна, — сказала она. — Теперь давайте выпьем за свадьбу.

Мы выпили. Затем она продолжила:

— И за благополучное возвращение мистера Джонатана.

Ее глаза заблестели, когда она взглянула на меня. Я почти почувствовала, как она проникает в мои мысли.

— Я люблю, когда что-то происходит, — сказала она. — Что касается провинции… в ней очень тихо. Вы знаете, я начинала свою жизнь в Лондоне. Какая разница! Потом моя мать приехала в Эверсли, и для меня началась жизнь провинциалки. Некоторые говорят, что я была счастлива. Несмотря ни на что, скажу: я очень благодарна судьбе за все.

Ее светлые глаза, казалось, вглядывались в прошлое, и она самодовольно улыбнулась воспоминаниям.

— Я как-то видела вашего отчима, он ехал верхом. Какой видный джентльмен! — Теперь в ее серых глазах был какой-то особенный блеск, как будто она знала что-то о Диконе и дорого заплатила бы за то, чтобы рассказать это.

Я подумала, а не приписываю ли я ей несуществующее коварство и знание чужих тайн только потому, что в детстве слышала о ней как о колдунье.

Когда она говорила о Джонатане и Диконе, то в ее голосе слышались такие нотки, которые позволяли предположить, что она их в действительности очень хорошо знает и забавляется на их счет.

У меня было сильное желание уйти, ее общество тяготило меня. Интересно, чувствует ли Дэвид то же самое. Я поймала его взгляд и пыталась показать ему, что мы должны допить вино и уйти. Что-то гнетущее витало в Грассленде.

Миссис Трент подняла голову, как бы прислушиваясь, и наконец позвала:

— Я вижу вас… не подглядывайте. Войдите и поприветствуйте счастливую пару.

Вошли две девушки. Они были одеты в платья для верховой езды. Эви выглядела очень привлекательно, что составляло разительный контраст с ее сестрой.

— Вы знаете моих Эви и Долли, — сказала миссис Трент. Она с гордостью посмотрела на Эви, и я тотчас почувствовала жалость к Долли, которая держалась немного позади. Полагаю, она была слишком хорошо осведомлена о своем уродстве. — Девушки сделали реверанс, и миссис Трент продолжала:

— Они считают, что это замечательно… Вы, мисс Клодина, и вы, мистер Дэвид, не так ли, девушки?

Они кивнули.

— Где ваши языки? — требовательно спросила миссис Трент. — Вы что, не можете ничего сказать?

— Поздравляем, мисс де Турвиль и мистер Френшоу, — сказала Эви.

— Спасибо, — ответили мы одновременно, и Дэвид продолжил:

— Я иногда вижу вас верхом и должен сказать, что вы хорошо управляетесь с лошадьми.

— О да, — сказала миссис Трент. — Я специально воспитываю их. Я хочу, чтобы мои девушки были так же хороши, как все.

— Уверена, вы достигнете цели, миссис Трент, — сказала я. — Должна признать, что вино особенно удалось в этом году. Спасибо, что дали нам его попробовать, а теперь, я думаю, мы действительно должны идти, не так ли, Дэвид?

— Боюсь, ты права, — сказал он. — Так много дел в поместье.

— Как будто я не знаю, — сказала миссис Трент. — Конечно, по своему небольшому опыту. Грассленд не Эверсли, но и его достаточно для того, чтобы мы были постоянно заняты по хозяйству. Было очень благородно с вашей стороны пригласить нас. Мы ценим это, не так ли, девушки?

— О да, мы ценим, — подтвердила Эви.

— И я приду и потанцую на вашей свадьбе. Вам, девушки, придется немного подождать до ваших свадеб. Но у меня есть предчувствие, что Эви не придется долго ждать. Что ж, посмотрим.

Мы поднялись и поблагодарили ее за вино, и она вышла с нами к лошадям. Эви и Долли последовали за ней и стояли, глядя на нас, пока мы садились на лошадей.

Миссис Трент нежно похлопала мою лошадь по бокам.

— Я буду на свадьбе, — сказала она. — У меня особый интерес к вашей семье.

Я не знаю, почему, возможно, из-за того чувства, которое она вызывала во мне, но мне показалось, что ее слова прозвучали зловеще.

Когда мы возвращались, Дэвид сказал:

— Она плохо воспитана, но думаю, она не имела в виду ничего плохого.

Итак, он почувствовал то же, что и я. Я согласилась, что она невоспитанна, но насчет плохого не была уверена; и все же моя тревога казалась необоснованной, поэтому я пустила лошадь галопом. Я чувствовала, что мне хотелось оказаться подальше от Грассленд а.

Когда мы выехали на дорогу, то поехали медленнее.

— Они, должно быть, живут в Грассленде давно, — сказала я.

— Да, миссис Трент появилась здесь как экономка и вышла замуж за старого Эндрю Мэйфера. Отец девушек появился от этого брака, и, когда Эндрю умер, миссис Трент вышла замуж за управляющего поместьем, Джека Трента. Теперь он мертв, но у нее довольно хороший управляющий.

— Грассленд очень отличается от другого дома… Эндерби.

— Очень. Так было всегда. Есть что-то странное в Эндерби.

Ты веришь, что дома могут оказывать влияние на людей?

Говорят, Эндерби — несчастливое место. Дэвид рассмеялся:

— Как дом может быть несчастливым? Это всего лишь кирпичи или камни.

Они не могут влиять на судьбу, разве не так?

— Давай поедем и посмотрим на это старое место. Только взглянем…

Это вверх по этой дороге, а?

Свернув с дороги, мы увидели старый дом. Должна признаться, что даже при ярком дневном свете он вызвал дрожь во всем моем теле. Он выглядел темным и угрожающим, как иногда выглядят заброшенные дома. Кусты вокруг него были густыми и неухоженными.

— Он выглядит очень удручающе, — сказал Дэвид.

— И в то же самое время открыто, — ответила я. Он рассмеялся.

— Как может дом казаться таким?

— Эндерби может. Пойдем. Я хочу посмотреть поближе.

Как ты думаешь, его когда-нибудь купят?

— Не в таком состоянии, в каком он находится. Он пустует уже многие годы из-за его репутации.

— Дэвид, я хочу посмотреть поближе.

— Не достаточно ли Грассленда для одного утра?

— Может быть, именно из-за Грассленда.

Он удивленно посмотрел на меня. Затем улыбнулся и сказал:

— Хорошо. Пошли.

Мы привязали лошадей к столбу, поставленному здесь для удобства посетителей, и подошли к входной двери. Дом был безмолвный, мрачный. У двери был ржавый звонок, за который я дернула, и мы стояли, слушая звон, который эхом отдавался по всему дому.

— Звонить бесполезно, — сказал Давид. — Кто может отозваться?

— Привидения, — ответила я. — Люди, которые жили в доме и не могут найти покоя из-за своих грехов. Разве здесь не было когда-то убийства?

— Если и было, то это старая история.

— Именно старые истории и создают призраков.

— Клодина, я уверен, что у тебя есть черты характера, которых я еще не знаю. Ты веришь в злых духов. Верно, Клодина?

— Не знаю, но, наверное, поверю, если удостоверюсь в их существовании.

На самом деле, Дэвид, я поверю во что угодно в мире, если у меня будут для этого основания.

— В этом-то и загвоздка. Ты собираешься поверить без доказательств?

— Стоя здесь… в тени этого дома… могу.

— Мы не можем войти, потому что нас некому впустить.

— Может быть, где-то есть ключ… хотя бы для возможного покупателя?

— Я уверен, что он у миссис Трент. Она ближайшая соседка. Ты не собираешься предложить вернуться и спросить о нем?

Я многозначительно покачала головой:

— Я все-таки хочу осмотреть его.

Дэвид, желая доставить мне удовольствие, обошел за мной вокруг дома. Мы прокладывали себе дорогу в высокой траве через разросшиеся сорняки. Увидев окно со сломанной задвижкой, я толкнула его, чтобы открыть, и заглянула в холл.

— Дэвид, — сказала я взволнованно. — Мы можем пролезть через него.

Давай попробуем.

Он влез в окно и, стоя в холле, повернулся, чтобы помочь мне. Вскоре мы смотрели на сводчатый потолок и галерею менестрелей, на широкую лестницу в конце холла.

— Это, — сказал Дэвид, — как говорят, то самое пресловутое место. Все началось, когда некто, испытывая финансовые затруднения, захотел повеситься на веревке, свисающей с потолка галереи. Веревка была слишком длинной, и он касался пола ногами, испытывая страшные мучения.

С того времени дом и стал считаться проклятым.

— Сабрина жила здесь в детстве.

— Да.

Но, хотя с ней все было в порядке, она избегала приходить сюда. Тогда в этом доме ничего необычного не было, потому что ее мать, которая была очень хорошей женщиной, делала его таким. А после ее смерти муж был убит горем и погрузился в меланхолию. Это показывает, не так ли, что именно люди делают дом таким, какой он есть, а не камни и кирпичная кладка?

Ты победил, — сказала я. Он рассмеялся и обнял меня.

— Ну что, мадам? Никчемное хозяйство. Но такое, которое может стать полезным… в руках подходящих людей.

— Кто в здравом уме захочет жить в таком месте? Подумай о той работе, которую надо проделать, чтобы все восстановить.

— Нет ничего такого, чего не смогли бы сделать несколько садовников за месяц. По моему мнению, виновата в этом темнота. Из-за растительности снаружи.

— Пойдем тогда и посмотрим на эту пресловутую галерею.

Мы поднялись по лестнице. Я отдернула шторы. Они были покрыты толстым слоем пыли. Я вошла и остановилась, глядя вниз, в холл. Да, атмосфера здесь была тяжелой. Дом казался безмолвным, настороженным.

Я вздрогнула, но ничего не сказала Дэвиду. Он не заметил моего состояния. Он был слишком практичным.

Мы посмотрели вниз в противоположный конец холла, на перегородку, за которой находилась кухня. Воображение рисовало людей, танцующих в этом зале; и я представляла, что здесь будет, когда наступит темнота. Это место было действительно полно призраков, и фантазия могла сыграть злую шутку. Никто и никогда не захочет поселиться здесь, и дом будет разрушаться, приходить в упадок.

Мы поднялись по лестнице; звуки наших шагов эхом отдавались в доме. Мы заглянули в спальни. Здесь их было много, и кое-какая мебель: старый шкаф в одной из комнат и кровать с пологом на четырех столбиках — стояла в них годами.

Мне захотелось всего лишь на несколько мгновений остаться здесь одной. Дэвид был слишком прозаичен, слишком лишен воображения, чтобы впитать атмосферу дома. Конечно, было глупо думать, что я смогу почувствовать то, что, возможно, сама выдумала.

Я проскользнула в одну из комнат. Шаги Дэвида слышались в другой, и я подумала, что он осматривает старый шкаф.

Тишина. Только слабый шорох в деревьях, которые густо росли вокруг дома. Раздался какой-то звук. Возможно, его издавала раскачивающаяся решетка сломанного окна внизу, но он испугал меня.

Затем неожиданно я услышала шепот. Казалось, он заполнил комнату: «Берегись… берегись, маленькая невеста!»

Холодея от ужаса, я быстро огляделась вокруг. Ведь кто-то произнес эти слова. Я отчетливо слышала их. Я подбежала к двери и посмотрела вдоль коридора по направлению к лестнице. Нигде никого не было.

Из комнаты, в которой мы недавно были, вышел Дэвид.

— Ты слышал что-нибудь? — спросила я.

Он выглядел удивленным.

— Здесь никого нет, — отозвался он.

— Я думала, что слышала…

— Тебе показалось.

Я кивнула. У меня было сильное желание уйти. Я знала, что в этом доме было что-то враждебное.

Мы быстро спустились по лестнице в холл. Все время я оглядывалась, чтобы увидеть хоть какой-то признак чьего-то присутствия.

Но тщетно.

Дэвид помог мне вылезти из окна. Я пыталась унять дрожь в руках, пока он помогал мне сесть в седло.

— Думаешь, кто-нибудь захочет поселиться в этом месте? — спросил Дэвид.

— Вряд ли.

Думаю, оно полно злых призраков.

— И, конечно, паутины и пауков.

— Ужасно…

— Не думай об этом, моя дорогая.

Это заставит тебя еще больше ценить Эверсли.

Эверсли… Навеки мой дом… окруженный любовью, любовью матери и мужа. А если Джонатан когда-нибудь вернется домой?

Я пыталась не думать об этом, но не могла. Я все еще слышала слова: «Берегись, маленькая невеста!».

Последующие дни были заполнены делами, и я забыла наш визит в Эндерби. Только иногда, и то во сне, вещие слова приходили мне на ум.

Свадьба должна была быть спокойной и скромной. Отсутствие Джонатана, Шарло и Луи-Шарля накладывало на все свой отпечаток. Как всегда, чем больше мы старались забыть об этом, тем сильнее нас одолевали сомнения. Где они сейчас, что с ними? Вся наша семья пребывала в тревоге. Семь месяцев, прошедших с тех пор как они уехали, казались вечностью.

Холл был украшен принесенными из оранжереи растениями, и повсюду царила атмосфера суеты; с кухни доносились аппетитные запахи, и повариха готовила огромные свадебные торты, над которыми она охала каждый раз, когда я входила в кухню.

Мы решили оставить у нас в доме несколько человек, тех, которые приедут издалека, чтобы они успели добраться домой вечером после свадьбы; те же, кто жили неподалеку, могли присутствовать на церемонии бракосочетания и на последующем приеме, а затем отправиться домой.

Свадьба должна была состояться в домашней церкви Эверсли, в которую можно пройти из холла по короткой винтовой лестнице. Она не была такой маленькой, как церкви провинциальных домов, но, с другой стороны, не была и достаточно большой, чтобы вместить всех гостей. Моя мать сказала, что слуги могут сидеть на лестнице, если для них не останется места в церкви.

На другой день после свадьбы Дэвид и я отправимся в Лондон и проведем там неделю.

— Настоящий медовый месяц пока откладывается, — сказал Дэвид, — но только до тех пор, пока жизнь на континенте не станет более мирной. Тогда мы совершим большое путешествие. Мы проедем через Францию, если это будет возможно, и, может быть, навестим некоторых знакомых и места, которые ты когда-то знала. А потом… в Италию. Мы будем счастливы. Тебе нравится это?

— В полной мере, — сказала я, смеясь.

Я отбросила все сомнения. Моя мать была так довольна. Я знала, что ей всегда нравился Дэвид. Почему так случилось, что именно она, которая выбрала Дикона, самого необузданного искателя приключений и менее всего подходившего для роли преданного мужа, считала, что лучшей парой мне будет серьезный Дэвид? Возможно, по той причине, что сама она отдала предпочтение Дикону. Я знала, что мой отец был человеком, которого ей приходилось делить со многими женщинами. Поэтому, возможно, именно ^ этом была причина, почему она предпочла надежного мужа для своей дочери.

В ночь перед свадьбой, я открыла дверцу шкафа и посмотрела на свадебное платье. При свете зажженных свечей оно казалось стоящей там женщиной. Нежный шифон. Гордость всей жизни Молли Блэккет. Оно было красивым. Я буду счастлива.

Я разделась и расчесала волосы, тщательно заплетя их в две косы. Потом подошла и села у окна. Было бы все так же, если бы Джонатан не уехал? — спрашивала я себя. Я мысленно вернулась к моему дню рождения, когда прибыли беженцы из Франции и все изменилось. Ведь именно они зажгли Джонатана и Шарло идеей уехать во Францию. Кроме того, Шарло всегда хотел вернуться.

Предположим, что эти эмигранты не спаслись бы. Предположим, что они никогда не приехали бы в Эверсли… Состоялась бы завтра свадьба?

Я посмотрела вдаль. Как часто я стояла здесь, устремив взор к горизонту, высматривая всадника, который мог оказаться Джонатаном, возвращающимся из Франции.

Но он не приезжал. Возможно, он никогда не приедет. Может быть, он пропал, как мой дядя Арман, хотя тот вернулся… когда было уже слишком поздно.

Вернется ли Джонатан?

Я пошла спать. Заснуть было трудно. Я продолжала думать о будущем, охваченная тревогой. Но чего было бояться? Дэвид самый добрый из людей, любит меня.

А если Джонатан когда-нибудь вернется?.. Что произойдет тогда? Я буду уже замужем. Его возвращение или новый отъезд не будет иметь ко мне никакого отношения.

Наконец, я заснула и, проснувшись, увидела мать, стоящую около моей постели.

— Вставай, маленькая невеста, — сказала она. — Это день твоей свадьбы.

Я очнулась ото сна, и, когда я улыбнулась ей, мне показалось, что я слышу другой голос, незнакомый и призрачный: «Берегись, маленькая невеста!»— .

Мое бракосочетание с Дэвидом состоялось в церкви Эверсли. Церемония, совершенная священником, который жил в поместье и исполнял свои обязанности во всех подобных случаях, была простой. Я испытывала чувство обреченности, стоя на красивых изразцовых плитках, где поколения невест из Эверсли стояли до меня.

От жары в церкви и дурманящего запаха большого количества цветов у меня кружилась голова, но, возможно, это было просто от возбуждения.

Дэвид улыбнулся, надевая кольцо мне на палец, и твердым голосом произнес необходимые слова. Надеюсь, что, как все и ожидали, мой голос звучал также решительно.

Потом мы пошли к выходу из церкви, и я увидела, сколько там было людей: лорд и леди Петтигрю с дочерью Миллисент, друзья, живущие по соседству, и в конце церкви, проявляя фальшивую скромность, стояли миссис Трент и две ее внучки.

Я чувствовала их взгляды на себе. И разве не естественно, чтобы невеста была в центре внимания?

Слуги, сидевшие на ступеньках, поспешно прижались к стене, образовав проход для нас, когда Дэвид и я, теперь уже муж и жена, вошли в холл.

Моя мать шла позади нас. Ее щеки заливал румянец, и она выглядела очень красивой: с темно-голубыми глазами и прекрасными темными волосами она все еще оставалась удивительно привлекательной женщиной.

В ее красивых глазах сейчас стояли слезы. Она прошептала мне, что все было очень трогательно.

— Я вспомнила день, когда ты родилась, и все твои забавные проделки.

— Думаю, все матери испытывают такое же чувство в день свадьбы их дочерей, — сказала я, — поэтому, дорогая мама, ты ведешь себя так, как положено.

— Пошли, — сказала она. — Все уже возвращаются. Мы должны хорошо их накормить.

Вскоре мы разместились в зале, который наполнился гулом голосов. Дикон выглядел очень довольным, и я слышала его добродушный смех, перекрывающий разговоры. Матушка была рядом с ним, и я подумала: она счастлива в первый раз с тех пор, как уехал Шарло.

С помощью Дэвида я разрезала торт и улыбнулась, увидев, какой озабоченный взгляд бросила на нас повариха, когда мы совершали этот обряд.

Я кивнула ей, показывая, что торт хорош. Она закрыла глаза и, снова открыв, возвела их в восторге к потолку. Дэвид и я рассмеялись и продолжали резать торт. К ужасу Миллисент Петтигрю, — ее мать не любила миссис Трент — с ней заговорила Эвелина. Я думала, что Эвелина Трент знала это и специально задерживала Миллисент разговором, хотя было ясно, что той хотелось убежать.

— Следующая будет твоя очередь, моя дорогая, — услышала я ее слова. — О да, именно так. Возьми кусок торта и положи его под подушку, моя дорогая. Тогда ночью тебе приснится твой будущий муж.

Миллисент смотрела поверх головы миссис Трент, но та продолжала, указывая на своих двух внучек, которые стояли поблизости.

— И мои девочки положат этот торт под свои подушки, не так ли, девочки? Им хочется ночью увидеть своих будущих мужей. — Она повернулась к Миллисент. — Осмелюсь спросить, вы останетесь на ночь?

Миллисент признала, что останется.

— Слишком далеко, чтобы возвращаться ночью, — продолжала миссис Трент. — А также и опасно. Я не хотела бы отправиться в путь, когда стемнеет. Эти разбойники на дорогах стали очень наглыми. Они не удовлетворяются тем, что отбирают у женщин кошельки…

Как мне говорили, они хотят кое-чего еще, помимо этого.

Миллисент пробормотала:

— Извините. — И отошла, чтобы присоединиться к своей матери.

Веселье продолжалось, гости подходили поздравить нас; были произнесены все тосты. Дикон произнес речь, сказав, как счастливы он и моя мать, и сделал ударение на необычности происходящего, заключавшегося в том, что его сын женится на дочери жены, и это будет самый хороший союз, какой только можно вообразить.

Все зааплодировали, слуги унесли еду, и начались танцы. Как было принято, мы с Диконом открыли танцы, за нами последовали Дэвид с моей матерью, другие танцевали рядом с нами.

Я устала и была немного не в себе, отчасти успокоившаяся, отчасти обеспокоенная. Гости начали разъезжаться. Остались только те, кто должен был заночевать в доме.

Перед отъездом миссис Трент подошла проститься со мной.

— Полагаю, вы рады, что мы уезжаем, — сказала она, ее глаза блестели, и она почти со злобой смотрела на меня. — Теперь, — продолжала она, — может начаться настоящая свадьба.

Я смотрела, как они уходят, и чувствовала себя счастливой от того, что они больше не находятся под нашей крышей.

Экипажи стали отъезжать, а мы стояли в дверях и махали им руками, пока они под стук копыт не скрылись в темноте.

Затем Дэвид взял меня за руку, и вместе мы пошли в комнату для новобрачных, в которой многие из семьи моей матери провели свою первую в супружеской жизни ночь.