"Клетка для простака" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 7 Сомнение

Старый Ник, доктор Николас Янг, который твердо решил никогда не стареть, проснулся на своем диване и обнаружил, что Мария, горничная, склонилась над ним и что-то кричит ему в ухо.

Сон мгновенно улетучился. Доктор Янг очутился в длинном, с низким потолком, холодном кабинете с бронзой работы Эпштейна на низких книжных шкафах, с книгами в богатых переплетах, поблескивающих в свете лампы, с гравюрами на стенах и портретом Нелли Уайт над камином. Окна были открыты. Часы на письменном столе, куда он машинально бросил взгляд, показывали (всего) без двадцати восемь. Он расслабился и закрыл глаза, чтобы не видеть лица Марии и унять боль, вызванную первым движением.

Но в голосе его звучало раздражение.

– Мертв? Что значит – мертв?

– Мистер Фрэнк, сэр. Говорю вам.

– Вздор. Он играет в теннис, – пробормотал Ник.

Мария, мешковатая, словно куча тряпья, опустилась на одно колено перед диваном. Она и в молодости не была красавицей, теперь же от ее лица (как часто говаривал Фрэнк) останавливались часы, и волнение не сделало его более привлекательным. Она была испугана, слишком испугана, и посему держалась чересчур вольно. Говорила она шепотом:

– Выслушай меня, Ники. Я с ума сойду, если ты меня не выслушаешь. Говорю тебе, это он. Он мертв. Его кто-то убил. Я сама его видела – ни дать ни взять наш старый мистер Ватсон, который сунул голову в духовку газовой плиты. Ваша Бренда, она хотела сходить туда и принести корзину для пикника из хибары, где вы играете в теннис. Я сказала: хорошо, идите и прихватите заодно несколько вешалок для одежды. Это было двадцать минут назад. И она не вернулась, а я ждала ее, чтобы смешать заправку для салата, я не знаю, как это делается, тогда я и пошла посмотреть, в чем дело. А там она с этим Роулендом – и мистер Фрэнк, мертвый и недвижный.

Она испугалась, что сказала слишком много. Ник не двигался. На его груди по-прежнему лежал открытым «Процесс над миссис Джуел», Веки его были по-прежнему сомкнуты. Но чего она вовсе не могла вынести – это его дыхания. Молчание длилось слишком долго. То ли от горя, то ли из страха перед тем, что он скажет, то ли из простого сочувствия, но у Марии из уголка глаза скатилась слеза и упала ему на руку. Горе ее вполне соответствовало случаю, и она упивалась им.

Ник тряхнул головой.

– Нет, – сказал он.

– Но я же говорю тебе: да!

– Ты уверена?

– Хотелось бы мне сомневаться, дорогой.

– Как его убили?

Не доверяясь словам, Мария несколько раз провела рукой вокруг собственной шеи; Ник тупо наблюдал за ней.

– Кто?

К этому времени она уже была рада любому прелому, чтобы взорваться, лишь бы не продолжались эти односложные вопросы. Она буквально завопила:

– Так они мне и сказали. Велели идти прямо сюда и позвонить в полицию. Но если хотите знать мое мнение – так это молодой Роуленд. Даже когда бедный мистер Фрэнк был уже мертв, он пытался ударить его граблями. Да, пытался. Я видела. Только грабли были слишком короткими.

Ник попробовал приподняться на локте.

– Да поразит меня гром небесный, если это не такая же святая правда, как то, что я сейчас здесь перед тобой, – выкрикнула Мария в бурном порыве чувств, уже не пытаясь щадить своего хозяина. – Они спелись, Ники Янг, и пора тебе узнать это, хоть и с опозданием. Этот Роуленд и мисс Бренда. Там они и стояли, как привидения, у самой двери хибары: он с граблями в руке, а она что-то прятала за спиной. Заметь, я не говорю, что мисс Бренда имеет к убийству какое-то отношение; но если не ее следы на теннисном корте, где было мокро, вели к бедному мистеру Фрэнку, то хотела бы я знать чьи. Я их видела, и эта парочка знает, что я их видела.

– Тихо ты, мегера! – крикнул Ник.

Теперь она поняла, что действительно зашла слишком далеко. Невидящий глаз Ника привел ее в ужас. Ник задвигал руками, и «Процесс над миссис Джуел» соскользнул на пол.

– Но что она там делала? Почему ты позволила ей выйти?

– Пресвятая Дева, да разве я знала, что она собирается сделать?

– Не верю, – помотал головой Ник. – Расскажи мне, что ты видела. Расскажи по порядку.

Она рассказала и о том, что видела, и о том, что ей почудилось.

– Я и опомниться не успела, как этот Роуленд затараторил: здесь, мол, произошел несчастный случай, идите, мол, и позвоните в полицию. Я говорю: «Я пойду к доктору Янгу, вот куда я пойду».

– А то, что ты сказала про этого малого, Роуленда, правда?

Марии явно не хватало слов, поэтому она ограничилась тем, что подняла правую руку, словно принося присягу.

– Помоги мне приподняться, – сказал Ник.

– Да, дорогой. Есть еще кое-что. Вернулся офицер полиции.

Волосы Ника были взъерошены, он выглядел совсем больным, поэтому Мария, поддерживая его, повторила свое сообщение.

– Офицер полиции? Какой еще офицер полиции?

– Суперинтендент Как-его-там, который уже был здесь.

– Э-э?

– Хедли, вроде бы так его зовут.

– Но каким образом он оказался здесь так быстро?

– Он пришел по другому делу, – сказала Мария, вновь принимаясь рыдать. – Он пришел повидать тебя еще раз: говорил, что это очень важно. Я сказала, что ты сдерешь с меня шкуру, если я разбужу тебя между чаем и обедом. Это было до половины восьмого, как раз перед тем, как я пошла туда, к другим. Я сказала суперинтенденту, что если он подождет, то я разбужу тебя в половине восьмого. Я отвела его в библиотеку и совсем о нем позабыла. Как есть позабыла. – И Мария добавила с какой-то дикой радостью – Он все еще там и совсем обезумел от злости. Но ведь ты не хочешь его видеть, дорогой? И не надо, если не хочешь.

– Да неужто же я не хочу его видеть? Напротив, моя дорогая мегера. Именно этого я и хочу больше всего на свете.

– Но разве ты не хочешь лечь?

– Лечь! Дай мне костыль. – Он кивнул на телефон. – Позвони в отделение полиции; нет, подожди, я сам позвоню. Ступай вниз и немедленно пришли сюда суперинтендента Хедли. И не смей называть меня «Ники» и «дорогой», чтобы я этого больше не слышал, во всяком случае, при людях. Понятно?

Он с трудом поднялся, опираясь на костыль; хромая, пересек комнату, оперся о подоконник одного из западных окон и устремил взгляд в направлении теннисного корта.

***

Хорошо, что он ничего не смог там разглядеть. Те двое, что стояли возле корта, с каждой минутой все сильнее ощущали угрозу, исходившую от мертвого тела, и переживали крушение своих планов. Хью Роуленд все еще сжимал в руках садовые грабли, а Бренда так замерзла, что едва держалась на ногах.

– Теперь это бесполезно, – заметила она. – Мария видела следы и расскажет об этом. Мы не можем их уничтожить. Хью, о чем мы думали? Должно быть, мы просто обезумели.

– Нет. Это был единственно возможный выход, но он не сработал. – Он сжал зубы. – Что ж, ничего не поделаешь. Если нельзя так, то надо сделать иначе.

– Хью, мы не можем. Нельзя начинать все сначала.

– Я не имею в виду очередную подтасовку фактов. Боюсь, – он горько улыбнулся, – боюсь, нам придется опуститься до того, чтобы сказать правду. Нам надо найти такую интерпретацию случившегося, которой они поверят. Именно интерпретацию.

Он откинул грабли и принялся мерить шагами широкую травяную полосу.

– Проклятье, ума не приложу, как парня могли задушить в самом центре песчаной площадки и не оставить никаких следов. Я не умею объяснять чудеса. Я знаю только одного человека, который это умеет. Его зовут Гидеон Фелл, и сейчас до него не добраться. Ах, если бы только ты не наделала этих следов! Если бы кто-то другой прошел туда в твоих туфлях, чтобы убить его и свалить вину на тебя! – Хью резко прервался и уставился на новые теннисные туфли на ее ногах. – Кстати, где те другие, грязные, которые ты сняла?

– В корзине для пикников.

– В корзине для пикников?

– Да. Когда я увидела Марию, то чуть не провалилась сквозь землю. Я стояла на крыльце павильона и держала корзину за спиной, боялась, что она увидит туфли. Поэтому, пока она смотрела на Фрэнка, я засунула туфли в корзину. Там было мало места, ведь корзина набита посудой; но я все-таки закрыла ее и поставила туда, где она стояла.

– Хм. Какого размера у тебя туфли?

– Четвертого. Но…

– Довольно маленькие, не так ли?

– Да, пожалуй. Средний размер пятый. Что ты надумал?

Хью пришла в голову какая-то мысль, но, немного подумав, он отбросил ее.

– Нет! – сказал он с отчаянной решимостью. – Это не годится даже для фальсифицированной защиты. Женщина может надеть такие туфли, но никак не мужчина. И, несмотря на то, что ты говорила про удушение, это сделал именно мужчина. Удушение – способ, которым женщины никогда не пользовались и пользоваться не будут. Кроме того, скрывая правду, мы сыграем на руку убийце: он же над нами и посмеется. Нет уж, черт побери. Мы будем искренни до конца, и все же мы их побьем.

– Наверное, ты прав, – проговорила Бренда бесцветным голосом. Она запустила пальцы в темно-золотистые пряди, упавшие на лоб, и отбросила их назад. Даже глаза ее потускнели. – Хью, я пойду в дом. Я больше не могу оставаться здесь. Когда… когда прибудет полиция?

– Через пятнадцать – двадцать минут. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что сейчас я не могу никого видеть. – Она сжала руки. – Я хочу принять горячую ванну. Хочу смыть с себя эту грязь. Если я сейчас встречусь с кем-нибудь – сама не знаю, каких небылиц наговорю. Ах!

– Да, это самое лучшее. Поднимись в свою комнату, запри дверь и ляг. Я хочу еще немного побыть здесь…

Она заговорила с легким беспокойством:

– Почему ты хочешь остаться? Что ты собираешься делать?

– Ничего. Совсем ничего! Просто хочу рассмотреть кое-какие мелочи.

Бренда забеспокоилась сильнее. Она подошла ближе к нему:

– Хью, ты что-то задумал. Я вижу. Что ты прячешь в рукаве?

– Коль речь зашла о рукавах, – возразил он, – то ты замерзла, ты вся дрожишь. Вот, накинь мой пиджак. Бери, бери. Он немного замаслен, оттого что я возился с колесом, но зато теплый. – Не обращая внимания на ее протесты, он закутал Бренду в пиджак. – Бренда, клянусь честью, я не собираюсь делать никаких глупостей. Отныне нас спасет только правда, и ничего, кроме правды. Не стану уверять тебя, будто не собираюсь отыскать ноготь, который ты обломала о воротник Фрэнка, и избавиться от него, поскольку именно это я и намерен сделать. На этот счет не беспокойся. Но что касается остального – только правда. Может, найдется какая-нибудь улика, какое-нибудь указание, которое объяснит чудо; именно это я и поищу. А теперь иди. Выше голову.

– Хорошо, – сказала Бренда и, прежде чем убежать, крепко сжала руку Хью.

Некоторое время Хью стоял, внимательно оглядывая теннисный корт. Повеяло вечерней прохладой; еще час – и станет совсем темно. В кармане брюк он нашел бензиновую зажигалку и смятую сигарету. Он закурил, глубоко, блаженно вдыхая табачный дым, а голова его тем временем звенела от роящихся в ней планов.

Это убийство было явной ловушкой. Но туда не должна была угодить Бренда, поскольку никто не знал, что ей вдруг придет в голову спуститься в павильон за корзиной для пикников. И тем не менее Бренда попала в хорошо смазанный капкан. Больше всего его бесило, что настоящему убийце так редкостно повезло, а они сваляли дурака; настоящий убийца ускользнул так же незаметно, как и перелетел над теннисной сеткой, не оставив следов.

Хью не имел ни малейшего представления о том, кто был этот убийца. За исключением того, что касалось Бренды, он ничего не знал про дела Фрэнка. Сейчас он не хотел думать об этом; без того было немало дел. Он сделал несколько затяжек и бросил сигарету в траву. Открыв проволочную дверь, Хью пошел через теннисный корт.

Странное это было чувство – словно идешь по канату, натянутому над широкой улицей.

Корт уже начал подсыхать и твердеть. Туфли Хью оставляли четкие, но не очень глубокие следы. Он старался не наступать на другие отпечатки и поэтому, прежде чем подойти к трупу Фрэнка, сделал довольно широкий круг. Затем он внимательно изучил детали.

Следы Фрэнка шли по косой линии от проволочной двери к середине корта и обрывались примерно в десяти футах от сетки. Здесь Фрэнк упал. Завязалась борьба, либо кто-то нарочно попытался взрыхлить почву вокруг тела.

Поверхность корта в этом месте была буквально перепахана по широкому кругу, следы старательно затерты каблуками; настолько, что было почти невозможно определить, где Бренда несколько позже поставила тяжелую корзину для пикников.

Фрэнк лежал головой к сетке: одна рука вытянута, плечо поджато, ноги переплетены. Однако, как он стоял, когда на него напали, определить было невозможно, поскольку он перевернулся (или его перевернули) по крайней мере раз. Его голова и плечи оставили вмятины на мягкой поверхности корта. Один конец шелкового шарфа, которым его задушили, был порван его собственными ногтями, когда Фрэнк пытался отвести руки убийцы от своего горла.

Ногти.

При этой мысли Хью похолодел.

Он зажег бензиновую зажигалку, поднес ее к Фрэнку (дело не из приятных) и после тщательных поисков нашел в ворсистом твидовом воротнике кусочек покрытого лаком ногтя Бренды.

Неужели это сделала все-таки она?

Хью не верил, что это она; и все же… Безумная, предательская мысль; мысль, заслуживающая всяческого осуждения. Но она все-таки мелькнула в голове у Хью, что было тем более неприятно в отсутствие Бренды. Если бы она была здесь, если бы он мог ее видеть, он ни за что бы так не подумал. Однако назойливая мысль не покидала его; ведь пока он не увидел труп Фрэнка собственными глазами, он не осознавал всю безнадежность попыток разумно объяснить это «чудо».

«Я говорил ей, – твердил он самому себе, оглядываясь по сторонам, – что отсюда до твердой почвы по бокам корта никак не меньше двадцати четырех футов. А до задней стороны корта и все тридцать пять. Вокруг трупа раскинулась впечатляющих размеров площадка, покрытая песком, которую убийца должен был пересечь, которую убийца явно пересек. Но как?»

Это было невероятно. Вокруг песчаного корта тянулся травяной бордюр с фут шириной. За ним высилась проволочная ограда, которую поддерживали столбы, стоявшие на равном расстоянии друг от друга. Мог ли убийца встать на травяной бордюр и допрыгнуть до взрыхленного участка? Бред! Прыгнуть на двадцать четыре фута? Хью вдруг обнаружил, что в голову ему приходят самые что ни на есть дикие и фантастические идеи. Например, не мог ли убийца пройти сюда но верху проволочной сетки, как канатоходец? А затем перепрыгнуть расстояние в десять футов и оказаться там, где сейчас лежал Фрэнк?

Подобное предположение было еще более безумным;

Хью едва не рассмеялся. И непременно рассмеялся бы при других обстоятельствах. Однако догадка, точнее, уверенность поразила его с быстротой молнии – Фрэнка могли уговорить (и уговорили) пройти на середину корта примерно под таким предлогом. Предположим, убийца сказал: «Послушай, я ставлю десять зеленых на то, что перейду корт по верху сетки». Фрэнк обожал всяческие пари. Хью с отвращением вспомнил свой бурный спор с Фрэнком по поводу какого-то гимнастического рекорда, затеянный при Бренде и Китти. Но пройти по плохо закрепленной сетке, сойти с нее, снова вспрыгнуть и, не потеряв равновесия, вернуться обратно? Невероятно, более чем невероятно!

Но единственной альтернативой этим безумным фантазиям была виновность Бренды.

Хью отказывался верить в нее и в знак этого потряс в воздухе кулаком. К тому же никто не мог бы напасть на Фрэнка и вцепиться безжалостной бульдожьей хваткой в концы его шарфа, не перепачкавшись с головы до пят. Была ли грязь на ногах и коленях Бренды или на ее белом наряде? При всем старании он не мог этого вспомнить. Помнил только грязное пятно на щеке.

Вздор. Невинный вид, пронзительную чистоту глаз, отчаяние, смешанное с надеждой, нельзя подделать. Внутренний голос подсказал: «Не валяй дурака; ты отлично знаешь, что можно; сам не раз видел». Он послал этот голос ко всем чертям и заткнул уши на его нашептывания. Хью осторожно вытащил кусочек ногтя Бренды из воротника Фрэнка и положил к себе в карман.

Он действовал недостаточно быстро. Чувства его были настолько обострены, что он услышал, как кто-то приближается, хотя этот кто-то находился еще в нескольких ярдах: тихий шорох травы, словно от бегущих ног. С южной стороны между тополями он разглядел серебристый блеск длинного вечернего платья.

Это была Китти Бэнкрофт. Она шла поспешными, короткими шагами, поддерживая у колен развевающееся вечернее платье. Губы были подкрашены темно-красной помадой, прямые черные волосы зачесаны за уши. Хью пошел ей навстречу. По ее виду он даже на расстоянии понял, что она уже знает. Ее глаза были широко раскрыты, словно она бродила во сне. Она остановилась, вперила в него взгляд и выпустила подол платья из рук.

– Значит, это правда, – сказала она.

– Да, правда.

Казалось, Китти не могла отвести от него глаз.

– Я не хотела верить, – сказала она, тяжело дыша, – даже уже зная, что это правда. Даже после того, как Бренда сказала мне…

Страх ледяным холодом сковал сердце Хью.

– Вы разговаривали с Брендой? Где?

– В доме. Я только что оттуда. Фрэнк пригласил меня поехать потанцевать с ним и Брендой. Это был последний наш разговор. Он хотел воспользоваться моей машиной. Я приехала несколько минут назад и застала весь дом в смятении: Мария рыдает. Ник твердит, что добьется, чтобы вас повесили, и говорит полиции, что это сделали вы.

– Полиции? – закричал Хью. – Но они еще не могут быть здесь!

– И тем не менее они здесь. В кабинете Ника сидел детектив. Бренда попробовала незаметно проскользнуть наверх и натолкнулась прямо на него.

– Она с ним говорила?

– Конечно. Ей пришлось.

– Что она сказала?

– Не знаю. Мне не позволили остаться в комнате. Но похоже, у нее сдали нервы, когда она увидела этого человека и Ник объяснил ей, кто он такой. Она плакала и хотела видеть вас. Что бы она ни сказала, ее версия, скорее всего, звучала не слишком убедительно. Мария подслушивала в замочную скважину и говорит, что Бренду наверняка арестуют, а может быть, и вас тоже.