"Ку-ку" - читать интересную книгу автора (Каледин Сергей)7Сегодня Вита на работу не пошла, потому что вчера вечером позвонила все-таки Грише Соколову. – Гринь, – сказала она уже под конец. – Знаешь, у меня живот болит, да так противно как-то… Гриша, весело болтавший, вдруг смолк. – Ты чего, Гринь, молчишь? – окликнула его Вита. – Ты уж сейчас не молчи. – Приезжай завтра к десяти, – негромко сказал Гриша. – Посмотрим. – Гринь, ты меня уважаешь? – шутливо спросила Вита. – Скажи, уважаешь? – Я тебя, Вита, уважаю очень, – медленно проговорил Гриша. – Это хорошо-о-о. Так вот, Гринь, ты мне завтра скажи все как есть, понял? Мне надо знать, если что… Понимаешь? У меня семья, вернее, даже семьи… Мне надо… Чтобы точно. Чтоб все было по-деловому. Ты понял меня, Гриня?.. …Вита осмотрела свою квартиру: все было прибрано, чисто, глазу радостно. Живи здесь другой человек, квартира, может, казалась бы безвкусной: обои в огромных оранжевых цветах, такие же яркие кресла, тахта… Но здесь жила она, и все было прекрасно. Раньше Вита квартиру особо не холила, а последнее время ей доставляло удовольствие ходить, не торопясь, по комнатам и притрагиваться к вещам… И даже когда она, чуть живая, приползала после дежурства, стоило включить свет в прихожей – ей улыбалась полуголая японка позапрошлого календаря, и на душе становилось легче. Сейчас она поедет к Грише Соколову… Вита села в кресло и стала ждать Юрку. – Карета подана! – запыхавшись, объявил он, распахивая дверь. Вита усмехнулась: – «Скорой помощи» карета пролетела как комета…» Ну, встали… – Вот… – Юрка расстегнул молнию на сумке. – Парашютик. Он подкинул парашютик к потолку, и тот плавно опустился к Витиным ногам, увлекаемый вн тяжелой гайкой. – А-а-а, тот самый? – Рост велел отдать… Вита огляделась по сторонам: – Где ж тебя повесить? А давай его пока сюда! – Она сложила парашютик и убрала в сумочку. Вну просигналило такси. – Двинулись? – Пошли… – вздохнул Юрка. – …А ты очень-то не вздыхай, – сказала Вита, когда они сели в такси. – Охчет, как старый еврей, ох, ох!.. У нас соседка была, Роха, – я тебе рассказывала. Хорошая такая бабка. Так вот, она все ходит: «Ох, ох», а потом остановится, палец – в лоб: «А что, собственно, – ох, ох?» Вита привычно-весело выпалила и умолкла – больше на веселость пороха не было. Юрка молчал. – Ну что ты глядишь, как побитая собака? – Она провела пальцем по переносице: – Заметил, у нас с Ростом у обоих носы сломанные? – Ему на прыжках, запасником при динамическом ударе. – А мне Артем, звонарь… Я не рассказывала? – Нет. – У нас во дворе церковь была Спас-во-Спасе… – Спас-во-Спасье, – поправил Юрка. – Неважно. Артем. Нормальный такой парень. Никакой не Квазимодо. Красивый, положительный. Даже спортивный – в пьексах всегда ходил. Как-то раз на пасху взял нас, всю шпану, на колокольню. Высотища!.. Колокольня получилась как бы в центре: здесь вокзалы, там Сухаревка, и со всех сторон к церкви платочки разноцветные движутся, тихо так… У Артема кресло деревянное – прямо трон. К полу прибитый. Садится, пристегивает себя – толстущий такой ремень! На руки, чуть пониже плеча захваты такие специальные, потом еще – пониже локтя. И еще – на каждый палец. Берет в руки веревку от главного колокола. А ремни, что он нацепил, – они к другим колоколам идут, поменьше. И начал он этот здоровый раскачивать. Медленно так… до-о-н! До-о-н! И плечами чуть-чуть поводит, как цыганка. – Вита пошевелила плечами. – Нет, у меня так не получается. И те колокола загудели, а он все большой раскачивает. Тот гудит, от плеча который – тоже гудит, тогда он – нижние, которые к локтям. Эти – тоже, только потоньше. И потом всеми пальцами, как на пианино!.. И пошло!.. Мы к стенке прижались. Артем как дьявол: большой колокол его прямо кресла рвет! Видно же: ремень до костей вдавился. Чувствуешь, ну… кишки у человека рвутся, ребра хрустят, а рожа блаженная, глаза прикрыты… Все гудит! Все орет! Колокольня качается!.. Облака несутся!.. Страшно!.. Но так здорово!.. Такая красота! Я осмелела, наклонилась к Артему – посмотреть, куда веревочки идут. Тут-то он мне и заехал по носу… Ты что – не слушаешь? – Слушаю, – отвернувшись к окну, буркнул Юрка. – Ну-у-у… – протянула Вита. – Так дело не пойдет. Один дурак стихи мне на старости лет взялся сочинять, нашел Лауру; этот – носом хлюпает… – Кто дурак, Рост? – оживился Юрка. – Кто же еще. Наш. – На самом деле? – Хм, – Вита передернула плечами. – Пожалуйста. – Она достала сумочки сложенный пополам листок бумаги. – Очки забыла. Читай. Ладно бы веселенькие, а то уж совсем замогильные. Читай. – «Когда, отшвырнув сапогом самолет, продираешься сквозь замирающий грохот, вырвав сердца кремовый ком, ударяешься о безмолвие грота. Когда спокойной походкой мимо пестрой послеамьенской сволочи уходит любовь, уходит любимая, кивком на ходу поправляя волосы, вместо нее, вместо гибкого рта, вопросительных скул и зеленого пояса остается оконтуренная пустота, которая никогда не заполнится… Невесело все-таки знать заранее, что не предусмотрено ничего лучше чередования неощутимых граней прошедшего, настоящего будущего…» – Что такое, кстати, «послеамьенская сволочь»? Юрка пожал плечами. – Не знаешь? И я не знаю, – сказала Вита. – А спросить у Роста все руки не доходят, забываю. А что еще за «кремовый ком сердца»? – Да это он парашют имел в виду: за кольцо дергаешь, слева на груди – парашют раскрывается. – Так бы и написал, а то догадывайся… Петрарка… Слушай, чтоб не забыла: ты Росту ничего не говори про сегодня, про больницу. Хорошо? – Ладно, – кивнул Юрка, уставившись в окно. Показались ворота больницы. – Я скоро, – сказала Вита, выходя машины. Она подошла к окну на первом этаже, постучала по стеклу пальцем: – Гриня, ку-ку! |
|
|