"Карл Густав Маннергейм. Мемуары" - читать интересную книгу автора (Маннергейм Карл Густав)

Вооружённый мир

Суровый мир был заключён после 105 дней героических оборонительных боев, в которых одинаково самоотверженно участвовали все общественные классы. Народ Финляндии может гордиться своими вооружёнными силами, которые, правда, были вынуждены уступить превосходящим силам, но всё же остались не сломленными. Мы должны благодарить их за мир, который получила наша страна, сохранившая независимость и не запачкавшая своей чести. Народ воодушевляла непоколебимая воля защитить свою свободу. Всё то же правительство, выдержавшее испытания войны, продолжало руководить судьбой страны. Это было непреложным свидетельством единства нации, проникнутой сознанием того, что она билась с врагом за правое дело.

Мир для большой части народа Финляндии оказался горестной неожиданностью. Прошло определённое время, прежде чем все поняли серьёзность той обстановки, которая вынудила правительство и парламент согласиться на столь жёсткие условия. Но как только прошло первое смятение, люди энергично принялись возрождать свою Карелию в пределах новой, укороченной границы.

Едва ли стоит удивляться тому, что народ испытывал глубочайшее недоверие к Советскому Союзу. Можно ли доверять соседу, который напал на тебя с целью уничтожить всю страну и, который, даже после того, как была найдена основа для мирного решения, то и дело ужесточал условия и выдвигал новые требования?

Финляндия, несмотря ни на что, была готова лояльно приспособиться к предписаниям Московского договора и попытаться рассеять возможное недоверие к Советскому Союзу. Отказавшись от помощи Запада, мы ещё раз ясно показали, что хотим оставаться вне конфликтов между великими державами, и теперь Советский Союз мог принимать во внимание то обстоятельство, что отношение западных стран к Финляндии стало более прохладным. Позиция Швеции и Норвегии на завершающем этапе Зимней войны увеличила изоляцию Финляндии.

Да и военная ситуация должна была успокоить русских. Финская армия потеряла довольно большое число личного состава, её материальные источники также понесли громадные потери. Новые границы открывали войскам противника свободный доступ в страну, а с мыса Ханко открывался кратчайший путь к жизненно важным центрам государства.

Переговоры об оборонительном союзе Скандинавских стран начались сразу после окончания войны. Предложение о таком союзе, исходившее от Финляндии, встретило хороший приём в Швеции и Норвегии, и финский народ, находившийся в очень трудном положении, увидел проблеск надежды. Тем большим было разочарование, когда стало известно, что советское правительство воспротивилось этому плану, ссылаясь на третью статью договора о мире, в которой договаривающиеся стороны обязались воздерживаться от нападения друг на друга, а также от заключения союзов или вхождения в коалиции, направленные против другой договаривающейся стороны. Однако никому на Севере даже в голову не приходило, что речь могла идти о союзе, преследующем агрессивные цели. Оборонительный альянс был задуман как воплощение желания северных стран защитить свой нейтралитет и независимость, и его единственной целью было сохранение статус-кво Севера, при этом Финляндия входила бы в союз с границами, установленными Московским договором. Дополнительной гарантией мирных целей предполагаемого союза являлось прямое обязательство всех его членов не начинать войны, если вопрос не идёт об общей обороне от агрессора.

Сопротивление Советского Союза созданию такого оборонительного альянса было ошибкой. Как показало дальнейшее развитие событий, отказ от него пошёл на пользу только Гитлеру, нападение которого на Скандинавию не встретило совместного сопротивления Швеции и Норвегии. Можно задаться вопросом, оккупировал бы Гитлер вообще Норвегию, если бы знал, что вступит в открытый конфликт со Швецией и Финляндией? Оборонительный союз автоматически привёл нас на сторону противников Германии. Финляндия, привязанная к оборонительной политике Швеции и Норвегии, даже урезанная и ослабленная, могла бы гарантировать безопасность Ленинграда.

Позднее была получена информация о том, что Англия в марте 1940 года, через своего посла в Москве сэра Стаффорда Грипса, выступила в поддержку идеи создания оборонительного союза северных стран, но ответа на своё заявление не получила.

Разрушив планы создания оборонительного союза, СССР фактически содействовал тому, что немцы захватили плацдарм на норвежском побережье Северного Ледовитого океана. Оттуда они стали угрожать Мурманску и протянули часть своих коммуникаций кратчайшим путём через север Финляндии, а позднее, использовав железную дорогу, построенную по приказу Советского Союза, появились в опасной близости от Мурманска.

В дни и недели, предшествовавшие вторжению в Норвегию, чувство неуверенности у нас достигло кульминационной точки. То обстоятельство, что, по полученным нами сведениям, немецкие войска и суда сосредоточились в портах Балтийского моря, могло означать, что готовится операция и против Финляндии, прежде всего против Аландского архипелага. Одновременно за нашей новой границей сосредоточивались крупные силы русских. Большая часть французско-британского экспедиционного корпуса всё ещё находилась в портах Англии, готовая к десантированию, и в начале апреля 1940 года правительства Швеции и Норвегии получили ноты, в которых им сообщали, что западные государства, вне зависимости от позиции Скандинавских стран, приняли решение воспрепятствовать нападению на Финляндию со стороны Советского Союза или Германии. Если же нападение будет осуществлено, они немедленно вышлют транспортные корабли с десантом.

Оценить обстановку было трудно прежде всего потому, что мы не знали секретных статей советско-германского пакта; одна из них, как говорили, давала Германии право захвата Аландских островов в момент, когда русские выйдут на определённый рубеж в Финляндии. Учитывая то, что путь, по которому руда из Лулео поступала в порты Германии, проходил мимо Аландов, можно было полагать, что такое соглашение существует. Если да, то Финляндия должна оставаться в стороне от пакта и ей следует защитить Аландский архипелаг. Батареи на островах привели в состояние боевой готовности и для укрепления обороны перебросили пехотный полк, снятый с восточной границы.

С глубоким сочувствием следили мы за неравной борьбой, которую вела Норвегия; причиной слабости сопротивления явилась почти полностью парализованная обороноспособность этой страны. И всё же для эффективной обороны Норвегии, которую сама природа превратила в настоящую крепость, требовалось не так уж много. После всеобщей мобилизации численность норвежской армии поднялась примерно до 100000 человек, число уже само по себе, с учётом превосходного солдатского материала, было бы достаточным для отражения сил агрессора. Но всего лишь два призывных возраста прошли 84-дневную полную подготовку призывника, обучение же остальных ограничилось 48—72 днями. Учебные сборы не проводились годами, а последние боевые учения состоялись в 1933 году. Некая комиссия, созданная впоследствии для изучения недостатков в оборонном ведомстве, пришла к заключению, что ни одна часть норвежской армии в 1940 году не была готова к борьбе. Начальствующего состава мало, и его подготовка недостаточна. Ощущалась большая нехватка оружия, да и то, что имелось, по большей части устарело. На оборонное ведомство Норвегии наложило свой отпечаток то, что его годами держали на голодном пайке. Правда, для ликвидации самых явных недостатков выделялись большие суммы, но непосредственная готовность к обороне от этого не возрастала. Не приняли также во внимание возможности повышения обороноспособности за счёт мобилизации в начале мировой войны, как это сделала Швеция.

Если бы оборонное ведомство было в лучшем состоянии, то предположительно можно было бы спасти от оккупации, во всяком случае, север Норвегии. Последствия того, что так не случилось, много значили как для Швеции, так и для Финляндии, особенно для Финляндии. Кольцо немецкого окружения расширялось все дальше на север, и, когда немцы в конце июня 1940 года захватили Киркенес, порт на берегу Северного Ледовитого океана, расположенный на границе с Финляндией, наша страна оказалась как бы в мешке, из которого Петсамо был единственной отдушиной. Только через него мы могли поддерживать связь с заморскими странами, да и то только с позволения западных стран и Германии. Экономическое положение Финляндии обострилось, и прежде всего наша стратегическая позиция стала весьма сложной. Германские войска стояли рядом с нашей границей, опасно близко к двум важным объектам — Мурманску и никелевым рудникам в Петсамо.

Обстановка, сложившаяся на Севере, превратила этот регион в напряжённое поле большой политики, которое оказывало двоякое влияние на судьбу Финляндии. С одной стороны, присутствие немецких войск в Северной Норвегии представляло собой немалую опасность: русские могли предпринять контрмеры, и тогда мир, только что достигнутый Финляндией, и спасённая государственная независимость могли бы пострадать. С другой стороны, силовой фактор Германии на Севере служил серьёзной преградой таким устремлениям, гораздо более серьёзной, чем могла бы выставить Финляндия, будучи одинокой. Когда наши норвежские друзья упрекают нас за то, что мы в 1941 году стали с немцами собратьями по оружию, они забывают, что фоном этого факта стала ситуация, поставившая Финляндию перед выбором, обстановка, на создание которой оказал влияние крах норвежской обороны.

Спустя тридцать пять лет после разрыва унии между Швецией и Норвегией последняя понесла наказание в виде германской оккупации за то, что вырвалась из военно-политического союза, не подумав заключить со Швецией военный договор и даже не уделив достаточного внимания обороне своей страны. Пожалуй, уже тогда можно было предположить, что последствия ликвидации унии когда-нибудь скажутся и на Финляндии. Что мог бы значить для северных стран союз, базирующийся на действительной воле к обороне, показало развитие событий в 1939—1940 годах.

Одна возможность Финляндии сохранить нейтралитет и облегчить экономические условия была утрачена, когда провалился шведский план по мирному решению проблемы Северной Норвегии. Этот план, одно из редких проявлений активности шведской внешней политики во время второй мировой войны, был предложен во время боёв под Нарвиком; он предполагал вывод из этого района как немецких, так и французско-британских войск и посылку вместо них шведских вооружённых сил. Даже с учётом страха перед возможными домогательствами русских, для Финляндии в ту пору было выгодно, чтобы войска западных держав вошли в Северную Норвегию, где они могли бы защищать свои интересы как до, так и после распада советско-германского братства по оружию. Однако 20000 солдат в начале июня перебросили на французский фронт. Если бы эта группировка оставалась в Норвегии, она принесла бы большую пользу в деле защиты интересов западных стран, а её присутствие, с точки зрения Финляндии, было бы важнейшим фактором сохранения равновесия в регионе.

Развитие общей ситуации, начиная с июня 1940 года, не предвещало ничего хорошего. Западные страны, от которых Финляндия получила самую сильную поддержку, оказались основательно побитыми. Вооружённые силы Германии продолжали развивать мощное наступление на Запад. Следовательно, у Советского Союза руки оказались развязанными для дальнейшего выдвижения вперёд своих стратегических позиций.

События в Прибалтике показали, что Москва, видимо, не станет манкировать такой возможностью. Плохим предвестником стали ноты, переданные Литве 13 и 28 мая 1940 года: в них эта страна обвинялась в антисоветской деятельности. 14 июня последовал ультиматум, и уже на следующий день русские войска приступили к оккупации Литвы. 19 июня такая же участь постигла Эстонию и Латвию. Наша разведка доносила о том, что в Ленинградском военном округе идёт широкомасштабная военная подготовка, и перед нами, естественно, встал вопрос, а не наступает ли очередь Финляндии?

2 июня — спустя всего лишь несколько дней после «второго предупреждения» Литве — русские предъявили Финляндии требование, никоим образом не вытекавшее из мирного договора: все предприятия, как государственные, так и частные, вывезенные из Карелии и с мыса Ханко, должны быть возвращены СССР. 23 июня, через четыре дня после оккупации Эстонии и Латвии, последовало новое требование: концессию на никелевые рудники в районе Петсамо необходимо отобрать у британской «Монд никель компани» и передать либо СССР, либо обществу, акционерный капитал которого был бы поделён поровну между Советским Союзом и Финляндией. Едва ли случайно этого потребовали после того, как войска Англии покинули не только Северную Норвегию, но и всю материковую часть Европы. Как выразился Молотов, русских не столько интересовала руда, сколько сама территория, запасов никеля на которой хватит на долгие годы. Наконец, 27 июня СССР потребовал либо демилитаризировать Аландские острова, либо же укрепить их совместными силами Советского Союза и Финляндии.

Хотя печать по рекомендации правительства и воздерживалась комментировать эти пробуждающие интерес требования, но слухи о них всё же быстро распространились. Народ в этой серии нажимов увидел начало такого же спектакля, какой был разыгран на южном берегу Финского залива.

Больше всего общественное мнение взволновало нападение на финский пассажирский самолёт «Калева», который 14 июня был сбит во время регулярного рейса из Таллинна в Хельсинки. Было доказано, что «Калева» сбили два русских истребителя и что русская подводная лодка, курсировавшая в этом районе, овладела всеми грузами, находившимися в самолёте. Помимо финского лётчика и экипажа лайнера погибли и пассажиры; они были иностранными гражданами, и в их числе летел французский дипкурьер, мешок с почтой которого стал также трофеем. Правительство в тех деликатных для Финляндии условиях хотело любой ценой избежать конфликта и сочло за лучшее не выступать с протестом и не требовать возмещения. В сообщении, предназначенном для широкой публики, было сказано, что причина падения самолёта осталась невыясненной, и всё же действительное положение вещей стало широко известно. Её подтвердил спустя пару лет и оказавшийся в плену один из офицеров подводной лодки; по его словам, мешок с диппочтой в открытом море был передан на борт судна, которое тут же было выслано из Кронштадта. Угроза Финляндии вынудила правительство согласиться с требованиями Советского Союза. Так, мы пошли на передачу имущества государства и частных лиц, которое во время войны (а во многих случаях и задолго до неё) было вывезено из Карелии и с мыса Ханко. Особо тяжким было то, что в этой связи за границу уплыло 75 паровозов и 2000 вагонов. Согласились мы и на демилитаризацию Аландских островов, которая должна была завершиться до половины февраля 1941 года, и предоставили СССР право иметь в Марианхамина консульство, штат которого вскоре раздулся до 38 человек. Дали обещание на переговоры о концессии на никелевые рудники. К сожалению, Англия не смогла поддержать нас в этом вопросе. Когда СССР в июле 1940 года потребовал права на движение русских поездов от границы до Ханко, мы после долгих и упорных переговоров, в которых добились некоторых послаблений, согласились и на это. Такой сквозной проход поездов через всю южную часть Финляндии мог, естественно, привести к использованию его в дурных целях, и нам необходимо было побеспокоиться о безопасности важнейших железнодорожных узлов и мостов.

В исключительно сложных условиях нам пришлось начинать восстановительные работы и перебросить почти полмиллиона людей с отданных территорий на новые жилые районы. Новую систему обороны необходимо было создать в наикратчайшие сроки и осуществить мероприятия, которых требовал противник. Перенос границы потребовал, ко всему прочему, строительства многочисленных новых казарм, прокладки дорог и организации средств связи. Административно-территориальное деление страны необходимо было в значительной степени обновить. Поскольку склады мирного времени пока не могли вместить оборудование демобилизованной полевой армии, пришлось огромное количество вооружения и оборудования оставить на хранение в приграничных районах демобилизации армии, часто под открытым небом. Перестройку территориальной системы с надлежащими складами завершили поздней весной 1941 года. Это мероприятие, можно считать, было выполнено в кратчайшие сроки, если учесть масштабы работ, но летом 1940 года наша боеготовность была до опасности слабой. Война поглотила оружие и снаряжение, а пополнять всё это приходилось разнородным оборудованием и по большей части устаревшим; полевые орудия у нас были шести-семи разных калибров. Самым отвратительным был парк противотанкового и зенитного вооружения. Из Германии, к которой обратились, чтобы ликвидировать недостатки, получили холодный отказ.

В протяжённой приграничной зоне мы вынуждены были строить укрепления, чтобы хоть как-то возместить нехватку живой силы. Генерал-лейтенант Ханнелин, искусно и целеустремлённо руководивший этими работами, добился со временем того, что новая линия обороны стала постепенно вырисовываться. На прибрежном участке Финского залива работы продвигались быстро под руководством шведов и с помощью шведских средств. Радовало то, что скандинавская солидарность Зимней войны продолжалась в такой форме.

В сложившихся тогда условиях было, как никогда раньше, важно показать, что воля Финляндии к обороне не сломлена, что новое нападение снова поднимет весь народ на сопротивление. После тяжёлых уроков войны парламент сейчас тоже понял, что военные расходы не следует взвешивать на «аптекарских весах», и суммы, необходимые на приведение оборонительного ведомства в порядок, выделяли не ропща. Сколько могла бы сэкономить страна, если бы такое, лишь теперь достигнутое понимание существовало среди членов парламента раньше!

Самым наглядным свидетельством нового отношения к оборонительному ведомству стало решение об увеличении срока активной службы в армии с одного до двух лет. Теперь мы смогли увеличить в два раза численность личного состава армии мирного времени и реорганизовать её так, что она стала состоять из пяти армейских корпусов, подразделённых на 15 бригад.

Время конца июля и начала августа 1940 года снова стало критическим. В июле было установлено, что в СССР идёт масштабная военная подготовка. 16 июля настала очередь Румынии получить ультиматум от своего мощного соседа, а спустя два дня была оккупирована Бессарабия и северная часть Буковины. В начале августа прибалтийские страны были окончательно присоединены к Советскому Союзу. В эти богатые событиями недели в Москве шли переговоры о никелевой концессии, на которых участники со стороны Финляндии подвергались сильному нажиму. Одновременно в Хельсинки были по известному образцу инсценированы демонстрации коммунистов, целью которых было спровоцировать кризис. Когда группу буянов задержали во время уличных беспорядков, посол СССР заявил протест премьер-министру Рюти. Одновременно он подчеркнул необходимость отставки Таннера. И на этот нажим правительство сочло лучшим согласиться.

Так же, как и перед началом Зимней войны, опасно увеличилось число нарушений границы самолётами. Опасность удара с воздуха, прежде всего в виде высадки парашютного десанта, вызвала необходимость немедленного усиления столичного гарнизона.

На этой стадии стали появляться признаки того, что интерес Германии возрос и к оставшейся части на востоке Европы, иными словами, к Румынии и Финляндии. 31 августа Германия выдала Румынии гарантию, которая остановила экспансию СССР на Балканах. Что касается Финляндии, то навязчивость немцев была по форме намного скромнее. Следовательно, у бывшего министра иностранных дел Румынии не было ни малейшего основания заявлять, что Германия осенью 1940 года за спиной СССР якобы вела переговоры с Финляндией о заключении военного союза.

Контакты Германии и Финляндии начались с того, что я 17 августа 1940 года получил от посла Финляндии в Берлине телеграмму, в которой меня просили на следующий день утром лично прибыть на аэродром Малми и получить письмо, которое привезёт важное, названное по имени лицо. Мне это было удобно сделать, поскольку 18 числа утром я намеревался вылететь в город Ювяскюля, где должен был присутствовать на первом годовом собрании Братского союза инвалидов войны. Когда я приехал на аэродром вместе с министром обороны Вальденом и генерал-лейтенантом Хейнрихсом, то узнал, что на эту встречу приглашён и министр иностранных дел Виттинг. Прочитав письмо, я пересказал его содержание обоим министрам: меня просили в тот же день принять немецкого подполковника Вельтьенса, которому поручили передать послание рейхсмаршала Геринга. Перед отправлением я сообщил домой, что приеду к вечеру.

Подполковник Вельтьенс в тот же вечер посетил меня дома и передал приветствие Геринга. Тот интересовался, не пожелала ли бы Финляндия по примеру Швеции разрешить транспортировку через её территорию немецких грузов хозяйственного назначения, а также проезд отпускников и больных в Киркенес и оттуда далее. Кроме этого, Вельтьенс сообщил, что у нас теперь появится возможность получения военного снаряжения из Германии.

Я выразил удовлетворение тем, что у оборонительных сил Финляндии появилась надежда на пополнение вооружения, но заметил гостю, что не могу дать ответа на вопрос о транспортировке через территорию Финляндии, поскольку решение таких проблем не входит в круг моих полномочий. Поэтому я посоветовал ему обратиться с этим вопросом к министру иностранных дел и сказал, что могу помочь в организации встречи. Вельтьенс на это ответил, что ему не разрешено разговаривать по этому вопросу ни с кем, кроме меня, и что ему приказано избегать встреч с руководителями государства и ведущими политиками.

Хотя я и отказался от рассмотрения этого вопроса, Вельтьенс попросил разрешения зайти ко мне и на следующий день, как он сказал, за принципиальным ответом, который рейхс-маршал ожидал только в форме «да» или «нет». Я согласился его принять ещё раз, но добавил, что мой ответ будет тем же самым. Он выразил надежду, что я не буду разговаривать об этом с министерством иностранных дел. На это я ответил, что считаю своим долгом сообщить о нашей беседе премьер-министру Рюти, который исполнял обязанности главы государства во время болезни президента Каллио. Когда я вечером того же дня посетил Рюти, исполняющий обязанности президента поручил мне дать рейхс-маршалу через его посланника положительный ответ на вопрос о сквозной транспортировке. Это я и сообщил Вельтьенсу, когда он утром следующего дня пришёл ко мне.

Министр обороны незамедлительно послал в Германию своих представителей для закупки оружия. В процессе переговоров немцы обещали также передать часть предназначенного для Финляндии во время Зимней войны оружия, которое было разгружено с судов в норвежских портах и затем конфисковано германскими войсками, а также обязались возместить и то, которое успели использовать.

Частные вопросы провоза оборудования, больных и отпускников рассматривали военные власти обоих государств, и эти переговоры завершились техническим соглашением, подписанным 12 сентября.

После того, как по этому вопросу провели переговоры представители министерств иностранных дел, 22-го числа того же месяца было подписано официальное соглашение. Окончательная формулировка его была выработана без совета с финскими военными.

Позднее эта сквозная транспортировка была подвергнута жесточайшей критике, но сам факт её вызвал вздох облегчения во всей стране. Каждый понимал, что интерес Германии к Финляндии в существовавшей тогда обстановке был единственной соломинкой, хотя никто не имел представления о её прочности. В середине сентябре ещё не было никаких признаков, указывающих на разрыв германо-советского пакта, также не было и ясности в вопросе о том, как эти две диктатуры договорились относительно деления Севера на сферы влияния.

Ход событий в последующее время, и особенно то, что нам стало известно о визите Молотова в Берлин в ноябре 1940 года, убедило меня в том, что без интереса Германии и Финляндии, проявившегося в заключении соглашения о сквозной транспортировке, Финляндия уже осенью 1940 года снова могла бы стать жертвой нападения, отразить которое страна была бы не в состоянии.

Соглашение, правда, вызвало протест английского правительства, но в частном порядке нам всё же намекнули, что понимают вынужденность этого шага. Той же точки зрения придерживалось и правительство США.

Эта инициатива Германии предоставила Финляндии возможность передышки после непрерывного нажима, продолжавшегося целых полгода; некоторое время мы теперь могли отдохнуть от требований русских. Центральным вопросом осени и зимы была проблема никелевых рудников. Финляндия, будучи западным правовым государством, не считала возможным нарушить права никелевого концерна и односторонне денонсировать договор, заключённый в 1934 году, а Советский Союз всё время угрожал прибегнуть к силе, если вопрос не будет быстро решён в соответствии с его требованиями. Когда летом 1941 года началась война, проблема всё ещё оставалась нерешённой.

Информация о том, что в начале ноября нарком иностранных дел посетил Берлин, вызвала в Финляндии огромное беспокойство. Многое указывало на то, что наша страна снова станет объектом торга между этими двумя великими державами. Мы понимали, что война будет затяжной, и чем дольше она будет продолжаться, тем больше Германия будет зависеть от своего могучего союзника и от поставок товаров из России.

То обстоятельство, что нам не удалось получить надёжной информации о переговорах в Берлине, тоже усилило наше беспокойство. Руководство нашего министерства иностранных дел, правда, отметило, что отношение Германии к Финляндии стало более положительным, но эта точка зрения основывалась на чистых предположениях.

Из тех документов о сотрудничестве Германии и Советского Союза, которые опубликовал в Вашингтоне госдепартамент, становится ясным, что финский вопрос являлся центральным объектом переговоров в Берлине осенью 1940 года. Соглашение предыдущего года, по Молотову, можно было считать выполненным, за исключением одного пункта — Финляндии! Советское правительство считало своим долгом «окончательно решить и организовать проблему Финляндии». Новых соглашений для этого не требуется, поскольку Финляндия в соответствии с уже имеющимися соглашениями включена в сферу влияния СССР.

Гитлер заявил, что по этому вопросу расхождений нет и что интересы Германии в Финляндии не политические, но он боится, что, если между Советским.Союзом и Финляндией вспыхнет новый конфликт, Швеция поспешит на помощь Финляндии. В этом случае можно предположить, что Швеция и Финляндия предоставят Англии, да, пожалуй, и США, возможность создания военно-воздушных баз на своей территории, а это заставит Германию предпринять контрмеры. Такое развитие не было бы в интересах Германии, поскольку она зависима от финского никеля и финской древесины. Не может ли Советский Союз подождать месяцев шесть или год перед тем, как получит свободу действий в отношении Финляндии?

Молотов на это ответил, что он не может понять, почему Советский Союз должен откладывать выполнение своих планов. Вопрос же не идёт о войне в регионе Балтийского моря, а лишь о Финляндии в свете соглашения предыдущего года. Немецким войскам следовало бы уйти с территории Финляндии.

К единству не пришли. Берлинская встреча в ноябре 1940 года, как выяснилось позднее, была решающим шагом в направлении окончательного разрыва отношений между Германией и Советским Союзом.

Отрывочные сведения о переговорах дошли до правительства Финляндии разными путями много месяцев спустя. Это свидетельствовало, что между Финляндией и Германией не было никаких доверительных отношений. Только после визита министра Шнурре в Хельсинки в конце мая 1941 года наше правительство получило полную картину этих переговоров. Однако недостаток точных сведений не содействовал снижению беспокойства, вызванного требованиями и намерениями Советского Союза.

19 декабря произошла смена караула на руководящем государственном посту. Президент Каллио, который был болен ещё до войны, отошёл в сторону после того, как огромные и тяжёлые обязанности окончательно подорвали его здоровье. Будучи главой государства, он ревностно выполнял свой долг.

В преклонные годы он возложил на себя бремя ответственности за всю страну, когда, выполняя тяжёлую обязанность, утвердил своей подписью полномочия делегации, выезжавшей в Москву, на заключение того мира, который вынудил многих наших граждан покинуть свои дома и земли.

В августе того же года президента Каллио хватил удар, повлиявший на его речь и повредивший его правую руку. Когда он сообщил о своём решении передать руль управления государством в другие руки, на 19 декабря назначили выборы нового президента.

Советский Союз в этой связи вмешался во внутренние дела Финляндии способом, привлёкшим к себе внимание, заявив, что, если кто-либо из упомянутых в списке четырёх лиц будет избран президентом, это будут рассматривать как недружественный акт в отношении Советского Союза.

Выборы состоялись, и президентом был избран Ристо Рюти.

В конце 1940 года отношение СССР к Финляндии дало повод для новых труднообъяснимых трений.

Чтобы ускорить строительство железной дороги в Салла, русские снова прибегли к нажиму. Закончить строительство в срок оказалось невозможным, поскольку работникам мешали технические трудности и нехватка строительных материалов. Несмотря на то, что существовали ясно доказуемые форс-мажорные обстоятельства, Финляндию обвинили в сознательном затягивании строительства.

В декабре 1940 года советское правительство обрушило на нас новое предложение, касавшееся сотрудничества Финляндии и Швеции. В конце октября министр иностранных дел Гюнтер заявил, что правительство Швеции готово изучить не только предложение о военном союзе, но и проект государственного союза Финляндии и Швеции, при условии, что Финляндия не будет планировать войны из мести. 15 октября правительство выступило с разъяснением, что наша страна не вынашивает никаких агрессивных планов и что правительство готово к переговорам в рамках Московского договора. В декабре 1940 года СССР дважды категорично и угрожающе выступил против плана создания такого союза.

На пороге 1941 года советское правительство приступило к привлёкшему внимание мероприятию, денонсировав торговое соглашение и прекратив поставки товаров, утверждая, что Финляндия не выполняет обязательств, предусмотренных соглашением. В той ситуации со снабжением такой ход нанёс удар Финляндии по самому чувствительному месту. Связи со странами по берегам Балтики были прерваны, площадь полей в стране сократилась на 11 процентов, и из-за плохих погодных условий урожай оказался меньше нормального примерно на 30 процентов. Приостановка импорта из Советского Союза в тех условиях угрожала вызвать серьёзный кризис, особенно в снабжении зерном и горючими материалами.

В итоге мы были вынуждены обратиться к вспомогательным источникам в Германии. Это обстоятельство, естественно, дало немцам возможность для оказания на нас политического давления. Хотя нормы хлеба были снижены до минимума, всё же для их поддержания на этом уровне требовалось ежегодно ввозить 250 000 тонн зерна, количество, которое могла нам поставить только Германия. Так же обстояло дело с каменным углём, бензином, кожей, текстилем, резиной и некоторыми другими товарами, которые были необходимы не для прямого потребления, а для использования в промышленности. Если бы производство остановилось, возросли бы безработица и хаос в экономике. В какой степени Финляндия оказалась зависимой от поставок немецких товаров, показывает уже тот факт, что 90 процентов всего импорта страны шло из Германии. Таков был результат торговой политики Советского Союза, которую нельзя назвать иначе как недальновидной, хотя она и находилась в полном соответствии с отношением русских к Финляндии вообще.

Будущее, таким образом, не казалось светлым на пороге 1941 года. Экономическое положение было критическим, и существовала угроза открытого конфликта. В конце января мы получили сведения о передвижении русских войск близ нашей границы. Информация была столь тревожной, что отдача приказа о частичной мобилизации висела на волоске.

Начатые русскими осенью 1939 года работы по строительству железных дорог продолжались энергично. Важнейшие ветки: Петрозаводск-Суоярви, Лоухи-Кестеньга и Рутти-Салла — были проложены за несколько месяцев. Только на строительстве последней ветки было занято примерно 100000 заключённых. Помимо железных дорог было проложено пятнадцать стратегических шоссейных дорог. В приграничной полосе шириной примерно двести километров строили аэродромы, количество которых, как мы узнали позднее, достигало девяноста.

Осенью и зимой тревожно усилилась разведывательная деятельность русских. Признания всех без исключения большевистских агентов, задержанных нами, свидетельствовали, что подготовка к войне против Финляндии шла полным ходом. Ещё более точно об этом говорили данные финской контрразведки.

В августе 1940 года один полковник и два майора, которые готовили разведчиков для заброски в Финляндию, говорили:

Запомнилось заявление одного русского офицера, сделанное осенью 1940 года:

Когда смешанная комиссия, задачей которой являлось установить, в каком пункте железная дорога Салла пересечёт границу, собралась на последнее заседание 11 декабря 1940 года, один русский полковник попытался завербовать члена финской делегации, обещая ему блестящую карьеру, «поскольку Финляндия в скором времени войдёт в состав Советского Союза». В феврале 1941 года русские офицеры в Салла говорили своему агенту, выезжавшему в Финляндию: «Капиталистическая Финляндия будет включена в состав Советского Союза уже в этом году, сразу же, как только будет готова железнодорожная ветка Салла».

Советская печать и радио вели жёсткую антифинляндскую пропаганду, которая особо была нацелена на якобы господствующие у нас беспорядки. При этом делались ссылки на блестящие условия в Эстонии. «Финляндско-советское общество за мир и дружбу» делало всё возможное для обработки почвы в Финляндии и его эффективно поддерживало посольство СССР в Хельсинки. Сильно возросло число сотрудников посольства и консульства, многие из них владели финским языком и активно разъезжали по стране, проявляя особый интерес к запретным зонам.

Единственным козырем Финляндии были её оборонительные силы. В целях поднятия обороноспособности велась энергичная работа, и мы добились здесь значительных результатов. Вооружение и иное снаряжение было переведено в мобилизационные пункты, прошла регистрация личных карт. Всеобщая мобилизация теперь стала технически возможна, хотя в вооружении и в готовности промышленности все ещё имелись недостатки. Работа по строительству новых оборонительных рубежей продолжалась по плану, однако Аландский архипелаг оставался открытым для нападения, после того как под контролем русских там были взорваны все оборонительные укрепления.

Контакты с Германией в течение осени и зимы ограничивались лишь заботами о сквозной транспортировке и перевозке грузов. Более близкого соприкосновения не установилось и тогда, когда начальник генштаба генерал-лейтенант Хейнрихс по приглашению германского генерального штаба в феврале-марте прочитал доклад о нашей Зимней войне. За время официального визита докладчика к начальнику германского генштаба генералу Гальдеру, последний мимоходом бросил мысль, что Финляндия и Германия ещё раз, как ив 1918 году, могли бы сражаться вместе и что естественной задачей финской армии было бы наступление на Ленинград. Генерал-лейтенант Хейнрихс резко отверг эту мысль, выразив уверенность в том, что ни правительство, ни главнокомандующий не согласятся на такую операцию, прежде всего потому, что русские постоянно обвиняют Финляндию в угрозе этому городу. Необходимо сказать, что генерал-лейтенанту Хейнрихсу не показали ни плана «Барбаросса», ни каких-либо сопутствующих этому плану документов.

В конце февраля в Хельсинки прибыл начальник штаба немецких оккупационных сил в Норвегии полковник Бушенхаген. В связи со своим положением он пожелал получить возможность ознакомиться с нашими оперативными планами, касающимися Лапландии, а также побеседовать о транспортных линиях и линиях связи в северных районах. Он одновременно дал понять, что Германия не осталась бы пассивным наблюдателем в случае нападения Советского Союза на Финляндию.

Раскрывать наши оперативные планы я категорически отказался, а также отказался от обсуждения вопроса о возможном оперативном сотрудничестве немцев и финнов. Что касается ознакомления с транспортной системой Лапландии в рамках соглашения о сквозной транспортировке, то здесь ему не препятствовали.

Вскоре стало ясно, что советско-германские отношения находятся на пути к кризису. 3 марта СССР выступил с протестом по поводу присоединения Болгарии к тройственному союзу. Противоположность интересов на Балканах стала ещё более острой, когда дружественное Германии правительство Югославии, заявившее 25 марта о присоединении к странам Оси, было свергнуто через несколько дней после этого заявления. Договор о дружбе, заключённый Советским Союзом с новыми руководителями Югославии 5 апреля, явился открытым вызовом Германии. Так же можно расценить и то заверение о нейтралитете, которое СССР дал Турции. Советское правительство видело, что момент нападения приближается, и старалось выиграть время, связав немецкие войска на Балканах.

Балканские события развивались быстро. В течение апреля весь Балканский полуостров оказался в руках Германии. Румыния провела мобилизацию, а крупные немецкие силы были сосредоточены на границе с Бесарабией. Во время этих событий нажим на Финляндию несколько спал. Отзыв посла СССР Зотова из Хельсинки (он не раз оказывал плохие услуги своему работодателю) посчитали признаком стремления к улучшению отношений. На место Зотова был назначен покладистый Орлов.

Во всех странах есть «активисты», у которых слишком много времени и сил, что подстрекает их состязаться с официальными органами власти, поскольку они считают, что располагают куда как большими возможностями служить общему благу.

Подобная деятельность, особенно в области внешней политики, легко может привести к конфликтам. Так и случилось, когда по частной инициативе началось формирование финского добровольческого батальона СС, который весной 1941 года должен был отправиться в Германию. Когда об этом узнало правительство, подготовка успела зайти уже так далеко, что кабинет почёл за лучшее согласиться с этой инициативой, опасаясь, что сопротивление помешает экономическим отношениям и вообще произведёт невыгодное впечатление на Германию.

Я со своей стороны считал, что такая затея втянет Финляндию в великодержавную и расовую политику Германии, и, как главнокомандующий, воспротивился инициативе на том основании, что весь солдатский материал нам необходим в собственной стране. Мой отказ от затеи стал более резким, когда я узнал, что среди вербовщиков есть люди, ссылающиеся на то, что они действуют с разрешения главнокомандующего. Не мог я одобрить и обоснования, выдвинутого министром иностранных дел: якобы формированием такого добровольческого батальона Финляндия может оказать политическое воздействие на европейскую политику Германии и подчеркнуть идейное с ней единение.

Несмотря на все возражения, батальон был сформирован в срок, а его бойцы обязаны были подписать договор о прохождении в нём двухгодичной службы. Мне всё же удалось ограничить вербовку лицами, не находившимися на армейском учёте, а также той группой военнообязанных, которая не относилась к следующему призыву в армию. Расформирование батальона, которое произошло два года спустя, породило, как и можно было ожидать, серьёзные проблемы.

Ранней весной 1941 года в наших отношениях с Германией не произошло ничего нового, но 20 мая президент Финляндии принял министра Шнурре, который был послан в нашу страну по поручению Гитлера. Как я уже отмечал выше, теперь было раскрыто требование Молотова о получении свободных рук относительно Финляндии, высказанное им на переговорах в Берлине, а также позиция Германии по этому вопросу. Напряжение между Германией и Советским Союзом, как сказал Шнурре, не обязательно должно привести к войне, но и такая возможность не исключается, как и то, что СССР может выступить и на Балканах, и может напасть на Финляндию. Рейхсканцлер поэтому предложил направить одного или нескольких военных экспертов в Германию для ознакомления с теми докладами, которые касаются вызывающего озабоченность положения в мире и с которыми там хотят ознакомить.

На это президент Рюти ответил, что Финляндия ни в коем случае не нападёт на СССР и что она также не хочет оказаться втянутой в войну между великими державами. Но если нападут на нас, мы ответим ударом на удар. Если мы в этом случае получим помощь, то мы будем очень благодарны. На вопрос президента, посчитает ли Германия нападение СССР на Финляндию поводом для объявления войны, министр Шнурре дал положительный ответ.

О содержании этой беседы я узнал на обеде, который президент республики дал в честь большинства членов правительства, министра Шнурре и нашего посла в Берлине Кивимяки. Мнение президента, моё и правительства заключалось в том, что нам для того, чтобы ориентироваться в современной ситуации в мире, следует послать в Германию делегацию офицеров для получения информации, обещанной Шнурре.

Для того чтобы подчеркнуть информационный характер делегации, я поначалу не стал назначать её членов из состава высших офицерских чинов. Однако, узнав, что наших офицеров намерены принять руководящие военные деятели Германии, я всё же посчитал более правильным назначить руководителем делегации начальника генерального штаба. Полученные генерал-лейтенантом Хейнрихсом инструкции говорили, что он не имеет полномочий принимать какие-либо решения и что ему необходимо тщательно избегать выдачи любых обязательств. Президент в беседе со Шнурре подчеркнул, что Финляндия самым искренним образом желает оставаться в стороне от выяснения отношений между великими державами.

25 мая в Зальцбурге делегацию приняли генерал-фельдмаршал Кейтель и генерал Йодль. Первый из них произнёс приветственную речь и в общих чертах высказался в том смысле, что перед Германией стоят новые значительные задачи, выполнение которых требует тщательной подготовки. Задача, из которой вытекает идея настоящего приглашения, «не является срочной», никаких решений ещё не принято, «однако у немцев в обычае готовиться основательно и заблаговременно, чтобы можно было, когда наступит момент, действовать быстро».

Затем генерал Йодль выступил с докладом, в котором со всех сторон обрисовал мировой конфликт. Вооружённый конфликт с Советским Союзом вполне возможен, сказал он, и, поскольку у Финляндии вряд ли получится остаться вне его, лучше уже сейчас приступить к необходимой подготовке. В течение зимы и весны русские усилили свои гарнизоны на западе так, что в них сейчас насчитывается 118 пехотных дивизий, 20 кавалерийских дивизий, 5 танковых дивизий и 25 танковых бригад. Сосредоточение таких сил вынудило Германию предпринять соответствующие меры. Данная ситуация не может долго продолжаться. Германия стремится к мирному решению, но пока невозможно предсказать, на что готово согласиться советское правительство. Хотя СССР и продолжает поставлять Германии сырье и некоторые товары — не только в соответствии с действующим договором, но и в рамках не ратифицированных пока двухсторонних соглашений — доверять обязательствам, которые он дал, нельзя. Если вспыхнет война, то она, по словам Йодля, превратится в настоящий крестовый поход, который, по всей видимости, приведёт к разгрому власти большевиков. Сможет ли государство со столь гнилым моральным ядром выдержать такое испытание?

— Я не оптимист, — заявил генерал, — не думаю, что война закончится за несколько недель, но и не верю в то, что она продлится несколько месяцев.

Германия надеется, что Финляндия свяжет те войска русских, которые находятся на её границе. Можно подумать и о том, чтобы финны приняли участие в наступлении на Ленинград, в то время как мощный немецкий наступательный клин подойдёт к городу с юга, однако, учитывая недавно закончившуюся войну, Германия удовлетворилась бы ожиданием от нас, главным образом, связывающих действий на юго-восточном направлении. Кроме того, было высказано пожелание, что Финляндия окажет поддержку немецким операциям в направлениях на Мурманск и Салла: в первом случае — небольшой войсковой частью, а во втором — одной дивизией, которая после овладения Салла остановится на прежней границе государства.

По окончании доклада генерал Йодль попросил гостей высказать свою точку зрения. Генерал-лейтенант Хейнрихс сказал, что делегация с большим интересом заслушала доклад, но не располагает полномочиями обсуждать ни политические, ни военные вопросы. Если Финляндия станет объектом нападения русских, она будет обороняться, но и в этом предполагаемом случае делегация не может делать никаких обязывающих заявлений по оперативным вопросам. Если в обстановке, о которой говорил генерал Йодль, начнётся война между Финляндией и Советским Союзом, то можно подумать над тем, что какое-нибудь небольшое подразделение финских войск, возможно, и будет действовать совместно с немецкими войсками на побережье Северного Ледовитого океана. Однако едва ли наших сил хватит для усиления немецких войск в наступлении на Мурманскую железную дорогу. Все имеющиеся в нашем распоряжении силы необходимы для обороны жизненно важных территорий страны, и если возникнут предпосылки для перехода в наступление, то нам, прежде всего, нужно будет организовать его на Карельском перешейке и севернее Ладожского озера, чтобы значительно сократить линию фронта. Что касается базы русских на Ханко, едва ли нам удастся добиться большего, чем её нейтрализации.

На это генерал Йодль заметил, что для овладения Ханко, несомненно, потребуется огромный вклад техники и специальные обученные войска и что этот район следовало бы обрабатывать пассивно до тех пор, пока не прояснится обстановка на южном берегу Финского залива. Учитывая, что делегация не может делать никаких обязывающих заявлений, что Йодль посчитал вполне понятным, он попросил финскую делегацию сказать, что она думает о том, если бы изложенные им в докладе пожелания были доведены до сведения Хельсинки с помощью специального эмиссара.

В качестве примера оптимистического настроения военного руководства Германии следует назвать обмен мыслями на состоявшемся следом за докладом обеде. Генерал-лейтенант Хейнрихс заметил, что, если начнётся война на востоке, Германия снова станет перед проблемой войны на два фронта, что привело её к поражению в процессе первого мирового пожара. На это генерал Йодль ответил, что у Германии сейчас уже нет никакого западного фронта: «Война на Западе практически закончена!»

На следующий день делегацию принял в Берлине начальник генштаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер. Кратко проанализировав общую ситуацию, он начал говорить о сотрудничестве Германии и Финляндии и зашёл в этом вопросе гораздо дальше Йодля: германская сторона полагает, что финны примут участие в общей операции против Ленинграда. Генерал-лейтенант Хейнрихс повторил, что он не располагает полномочиями обсуждать такие вопросы. Финляндия хотела бы сохранить свой нейтралитет, если её не заставит сойти с этой позиции нападение русских. Но и в этом случае Финляндия воздержалась бы от похода на Ленинград, как он уже говорил во время визита в октябре 1940 года. Генерал-полковник Гальдер также выразил надежду, что эмиссару, который прибудет в Хельсинки, предоставят возможность узнать, какую позицию займёт военное и политическое руководство Финляндии в отношении высказанных им мыслей.

В военном дневнике германской Ставки 1 июня 1941 года была сделана следующая запись: «Подготовительные переговоры с генеральным штабом Финляндии начались 25 мая 1941 года». Посылка эмиссара, о котором шла речь, по причинам, нам неизвестным, так и не состоялась.

О напряжённости в отношениях между Советским Союзом и Германией свидетельствовало и то, что в Германии призвали в армию несколько призывных возрастов и что большие массы войск передислоцировали на участки восточной границы. Руководство нашей внешней политикой, также как и вообще дипломатические круги, придерживалось всё же мнения, что Москва подчинится требованиям Германии, и что война не стоит у дверей. Послы СССР, как у нас, так и в других странах, утверждали, что их страна готова идти почти на любые уступки.

В середине мая министерство иностранных дел Германии поинтересовалось, какие пожелания имеются у Финляндии, чтобы принять их во внимание в процессе переговоров, которые ведутся с советским правительством и которые, как ожидается, должны привести к разрядке сложившейся напряжённости мирным путём. Ответ, сформулированный 30 мая на одной из встреч у президента республики, выглядел в общих чертах так: Финляндия надеется, что переговоры приведут к гарантированию независимости страны, а также к обеспечению импорта продуктов питания и сырья. Соответствующие инструкции были даны нашему послу в Берлине Кивимяки.

Конечно, эти пожелания можно считать слишком оптимистичными, мы вовсе не думали, что Германия, обсуждая с Советским Союзом вопросы торговли, готова пожертвовать своими интересами во имя интересов Финляндии. Посол Кивимяки в докладе от 10 июня 1941 года сообщал, что наше пожелание, согласно информации, полученной в министерстве иностранных дел Германии, встретило доброжелательный приём. Однако прошло немного времени, и мы были вынуждены констатировать, что сведения о переговорах были взяты с потолка и что вся эта история была чистым блефом.

Какова была позиция Финляндии во время угрозы столкновения Германии и Советского Союза?

Поле деятельности нашей внешней политики было чрезвычайно узким, если вообще можно было говорить о каком-либо поле деятельности. На самом деле вся наша внешняя политика, и даже, можно сказать, существование Финляндии как самостоятельного государства, зависело от наших отношений с Германией. Договор о сквозной транспортировке воспрепятствовал готовившемуся нападению со стороны России, и до сих пор он выполнял свою задачу. Сейчас же этот договор, казалось, становился угрозой нашему нейтралитету, в особенности если делёжка сфер влияния между Германией и СССР достигнет кульминации.

Думать о денонсации договора с немцами было можно, но осуществить такой шаг, не подкрепив его предварительными переговорами с немцами и с русскими о соответствующих гарантиях, значило бы, с одной стороны, восстать против немцев, а с другой — передать судьбу страны в руки русских. Отказ от договора с немцами о сквозной транспортировке привёл бы к конфликту с Германией и к союзу с русскими. Гитлеровский рейх был на вершине своей мощи, стал господином Европы, и едва ли можно было предположить, что он стерпит такой удар по своему престижу. Свежим примером способа реагирования этого государства была Югославия, но, даже если оставить такие крайности в стороне, Германия может перерезать наши коммуникации, идущие через Петсамо и одной лишь торговой войной добиться осуществления своих желаний. В какой степени Советский Союз мог бы гарантировать нам необходимый импорт, было неведомо. Нашу зависимость легко могли бы использовать в качестве оружия против нас, у нас уже имелся соответствующий кровавый опыт. Прекращение ввоза товаров с любого направления лишило бы нас выбора вообще и привело бы к жестокому кризису, которым немедленно поспешили бы воспользоваться в своих целях как немцы, так и русские. Как смогло бы любое правительство во время голода и безработицы так руководить делами, чтобы страна не потеряла свою независимость?

Вставал и ещё один вопрос: разумно ли было пойти на разрыв с Германией, если между ней и Советским Союзом ведутся переговоры, на которых, как предполагали, затрагиваются интересы Финляндии?

Постановка проблемы в условиях развязывания войны была бы такой же и в том случае, если бы германские войска на севере нарушили наш нейтралитет, а мы в одиночестве не смогли бы оказать сопротивления этой агрессии, ибо одновременно должны были защищать неприкосновенность наших восточных границ.

Нужно ли финским войскам выступить вместе с Красной Армией против Германии, которая, правда, в 1939 году «продала» нас, а сейчас уже более года являлась и, видимо, будет являться и далее, нашей единственной защитницей от экспансионистских стремлений русских? Такое развитие событий привело бы только к краху.

Иными словами, нас прижали к стене: выбирайте одну из альтернатив — Германия или Советский Союз. Я вспомнил слова, произнесённые Сталиным осенью 1939 года в беседе с нашей делегацией: «Хорошо понимаю, что вы хотите остаться нейтральными, но уверяю вас, что это невозможно. Великие державы просто не позволят». Не позволят, в этом мы уже убедились. Финляндия больше не свободна распоряжаться своей судьбой. И она, после того как было нарушено равновесие в Европе, была не первой страной, с которой случилось такое. Возможностей остаться вне ожидаемого конфликта практически не было. Первой предпосылкой такого чуда был бы отказ Советского Союза от нападения на нас, даже в случае, если немецкие войска через Лапландию подошли бы к Мурманску, а второй — то, что Германия ни экономическим и никаким иным образом не вынуждала бы Финляндию выбирать сторону.

10 июня 1941 года в Хельсинки снова приехал полковник Бушенхаген. Из его заявлений в генштабе стало ясно, что на этот раз в его задачу входило, с одной стороны, проведение переговоров о практических деталях возможного сотрудничества в том случае, если СССР нападёт на Финляндию, а с другой — получение гарантий того, что Финляндия выступит в войне в качестве союзника Германии. Я проинформировал об этом президента республики, и он заверил, что его позиция остаётся прежней. После чего я сообщил полковнику Бушенхагену, что мы не можем дать никаких гарантий относительно вступления в войну. Финляндия решила оставаться нейтральной, если на неё не нападут.

Сосредоточения войск русских указывали на то, что нам угрожает опасность внезапного нападения, если мы не увеличим готовность к обороне. Прежде всего, необходимо было позаботиться об укреплении обороны на самых угрожаемых направлениях, а именно — на юге Финляндии в полосе между Финским заливом и озером Сайма, а также на севере в районе железнодорожного полотна Салла. За нашей границей стояли в готовности как минимум 17 пехотных и одна бронетанковая дивизия русских, а также части пограничников. Помимо того, на Ханко располагались две пехотные бригады, усиленные танками, а также войска, строящие укрепления, и подразделения железнодорожных и зенитных сил. Иными словами, противник располагал большим числом дивизий, чем те 16, которые Финляндия могла бы выставить, проведя всеобщую мобилизацию. Если к этому добавить бронетанковые силы, имевшиеся в распоряжении русских, и учесть возможность, которую давала им близость Ленинграда для быстрого и незаметного усиления группировки в прибрежных районах Финского залива, то диспропорция будет видна ещё сильнее. Всего за несколько дней Советский Союз был способен сосредоточить в полосе от берега залива до реки Вуокси 7—8 дивизий — иными словами, силы, которые превосходили бы вдвое те войска, которые мы могли бы выставить на этом участке в течение недели, считая со дня объявления всеобщей мобилизации.

Таким образом, у нас не оставалось ничего иного, как объявить частичную мобилизацию. Первый приказ, касавшийся резервистов войск прикрытия, был подписан 9 июня. Слабые войска заняли плохо подготовленные оборонительные позиции.

13 июня советское правительство выступило с опровержением всех военных слухов, но всё же поступали достоверные донесения о крупных военных приготовлениях по ту сторону границы, да и на Финском заливе и в Ханко шла оживлённая деятельность. Это вынудило нас мобилизовать всю полевую армию. Приказ об этом был отдан 17 июня. В соответствии с договором об Аландских островах от 1929 года нам надлежало направить войска на демилитаризованный архипелаг. Население из обширных пограничных районов необходимо было эвакуировать, и тогда 60 000 человек были переведены внутрь страны. Войска получили приказ избегать любых действий, какие могли бы дать русским повод для провокации.

У нас был всего один план войны, и он был оборонительным. Группировка войск, согласно этому плану, создавалась исключительно для выполнения оборонительных задач. Утверждение, что Финляндия якобы готовилась вести наступательные действия, не соответствует действительности. Тот факт, что первую попытку наступления на участке севернее Ладожского озера мы предприняли спустя три недели после начала войны, а к следующим наступательным действиям с целью освобождения Выборга и Карельского перешейка перешли ещё через три недели, как раз и свидетельствует о том, что нам нужно было перегруппировать войска для наступления.

В Лапландии сквозная транспортировка немцев, которая ещё в конце весны сводилась к перевозке двух тысяч больных и отпускников в месяц, в последнее время приобрела более широкие масштабы. В начале мобилизации транспортировка стала слишком тяжёлым бременем для нашей редкой сети железных дорог, из-за неё часто возникали заторы. Дабы восстановить порядок, я договорился с немцами о том, чтобы они взяли на себя снабжение 3-го армейского корпуса, дислоцировавшегося в Северной Финляндии. Проинформировав об этом президента, я 15 июня отдал приказ о подчинении указанного корпуса германскому главнокомандующему после того, как будет закончено его сосредоточение. Одновременно дал командиру корпуса указание немедленно обращаться ко мне, если перед ним, вопреки нашей точке зрения, немцы будут ставить оперативные задачи.

Информацию о том, что Германия намерена начать военные действия против Советского Союза уже на следующий день, поступила к нам вечером 21 июня. Следовательно, к мероприятиям предосторожности мы приступили в последний момент.

Ранним утром 22 июня 1941 года немецкие войска перешли границу Советского Союза, и в 6.00 по радио было передано известное заявление Гитлера, в котором, в частности, было сказано, что финские и германские войска стоят бок о бок на побережье Северного Ледовитого океана, защищая финскую землю. Поскольку Финляндия не обязывалась вступать в войну вместе с немцами, и это обстоятельство мы неоднократно подчёркивали, у Гитлера не было никакого права на такое одностороннее заявление. Не могу удержаться от мысли, что такой поступок преследовал цель поставить Финляндию перед свершившимся фактом, что вынудило бы русских на нападение, но, с другой стороны, я уверен, что русские в любом случае вряд ли бы отказались от нападения на Финляндию.

Утром 22 июня русские начали бомбить и обстреливать чисто финские объекты. В 6.05 были сброшены бомбы на финские линкоры в Соттунга, в 6.15 — на укрепления острова Альшер в архипелаге перед городом Турку, а в 6.45 бомбы падали уже на транспортные суда в Корпо. В 7.55 начали действовать батареи русских на Ханко. В Петсамо по одному из судов вёлся артиллерийский огонь, там тоже русские открыли огонь через государственную границу.

Чтобы разъяснить позицию Финляндии, министерство иностранных дел в тот же день разослало нашим заграничным представителям, в том числе работавшим в Москве и Берлине, циркулярную телеграмму, где указало, что Финляндия желает остаться на позиции нейтралитета, но будет защищаться, если на неё нападёт Советский Союз. Это заявление повторили спустя два дня ещё раз в предназначенном для посольств информационном бюллетене. Наше заявление было принято во внимание и в Германии, судя по замечанию, прозвучавшему на пресс-конференции на Вильгельмштрассе, в котором было сказано, что нашу позицию не поняли и что поэтому Финляндию следует впредь считать нейтральной страной. Министр иностранных дел Англии, выступая в парламенте, заявил, что Англия считает Финляндию нейтральной и что, насколько известно, в отношениях Финляндии и Советского Союза не произошло никаких изменений.

Атаки на территории Финляндии 22 июня вызвали со стороны министерства иностранных дел ноту протеста. Посол СССР в Хельсинки отказался принять её, заявив, что никаких бомбёжек не было, наоборот, финские самолёты летали над территорией Советского Союза! 23 июня посла Финляндии в Москве пригласили для беседы к народному комиссару иностранных дел Молотову. Тот обвинил финнов в том, что они открыли огонь по Ханко и летали над Ленинградом. Там был сбит один самолёт, но он оказался, как сказал Молотов, немецким. Посла Хюннинена попросили незамедлительно выяснить, намерена ли Финляндия оставаться нейтральной. Официальные русские органы позаботились о том, чтобы телеграмма, отправленная нашим послом в адрес правительства, задержалась на целые сутки, а когда несколько позднее русские прервали телеграфную связь полностью, не было никакой возможности отправить ответ на телеграмму.

Как и в начале Зимней войны, русские и теперь прервали всякую связь и сделали невозможным мирное решение вопроса. Обвинения Молотова и на этот раз были абсолютно безосновательными. Видимо, здесь будет к месту упомянуть, что отданный мной безусловный запрет нашим ВВС летать над Ленинградом оставался в силе всю войну 1941—1945 годов.

Нарушения границы, бомбёжки, артиллерийский обстрел с базы в Ханко представляли собой отдельные частные случаи. Но 25 июня военно-воздушные силы России начали широкомасштабные воздушные налёты на города Южной и Средней Финляндии, в том числе на Хельсинки и Турку, а также на многочисленные открытые промышленные и жилые центры. Насколько они были масштабны, уже видно из того, что в этот день было сбито 26 бомбардировщиков. Потери в людях, не говоря уже о материальном ущербе, были велики. На государственной границе пехота и артиллерия русских открывали огонь. Все эти действия носили такой характер, что их больше нельзя было считать отдельными эпизодами, мероприятиями, предпринятыми по инициативе командиров низшего звена. Поскольку они к тому же повсюду были нацелены на чисто финские объекты и против тех частей финской территории, где не было немцев, то стало ясно, что СССР приступил к военным действиям против Финляндии.

Правительство намеревалось 25 июня выступить в парламенте с заявлением о том, что оно приняло решение о поддержке нейтралитета Финляндии. Доклад премьер-министра был готов уже 24 июня вечером, но события следующего дня вынудили правительство пересмотреть вопрос, и теперь ничего иного не оставалось, кроме констатации факта, что Советский Союз начал планомерные военные действия. Информация, с которой вечером того же дня я выступил в парламенте, вызвала заявление полного доверия правительству, и парламент объявил, что Финляндию вновь вынудили на ведение оборонительной войны.

Войска получили право отвечать огнём на огонь, но им было запрещено переходить государственную границу до 24.00 28 июня.

25 июня Ставку перевели в Миккели. Третий раз руководство оборонительными силами было дислоцировано в этом небольшом идиллическом городе.

Развязывание войны не было неожиданностью ни для одного мыслящего гражданина Финляндии, и народ единодушно поддержал правительство и парламент. Каждый понимал, что нас вынудили на новую борьбу не на жизнь, а на смерть и что нам нужна любая помощь, которую нам предложат. Если бы не было Зимней войны и «холодной войны», продолжавшейся пятнадцать месяцев, то постановка проблемы была бы совершенно иной. Непрерывный нажим и угрозы, вмешательство в наши внутренние дела и нарастающая подозрительность со стороны СССР не могли не вызвать сомнений относительно целей советского правительства. Ещё на ранней стадии финское правительство пришло к выводу, что иностранная помощь является неизбежной предпосылкой для обеспечения существования и независимости нашей страны. После заключения Московского договора Финляндия искала поддержки в оборонительном союзе северных стран, а позднее — в союзе со Швецией. Любой из этих союзов мог гарантировать нейтралитет нашей страны, и обе попытки натолкнулись на сопротивление советского правительства. Естественно, что после этого мы ухватились за ту поддержку, какую можно было получить. Опора Финляндии на Германию была самозащитой.

Договор о сквозной транспортировке, заключённый с Германией, не означал принципиального отхода от идеи нейтралитета Севера, и правительство Финляндии проявляло постоянную заботу о соблюдении требований, которые международные договоры выдвигают перед невоюющими государствами. После заключения договора переговоры о создании союза со Швецией продолжались. Швеция ведь тоже дала согласие на сквозной провоз немецких грузов. Мы ничего большего так настоятельно не желали, кроме как дополнить договор о сквозной транспортировке созданием оборонительного союза со Швецией.

Что же касается случайных военных контактов с Германией, которые имели место в начальный период 1941 года, в том числе и поездки нашей военной делегации в Зальцбург, то на них с нашей стороны лежала печать сдержанности, находившейся в полном соответствии с политикой правительства. Контакты осуществлялись по инициативе германской стороны, и мы использовали их в целях ознакомления с политикой великих держав. Они не носили характера переговоров.

Только в связи с приездом в Хельсинки полковника Бушенхагена в июне 1941 года, когда обсуждались формы будущего сотрудничества на случай развязывания войны, можно было говорить о переговорах, но и тогда, вплоть до начала войны, они носили лишь гипотетический характер.

В тисках между двумя великими державами мы были вынуждены идти на уступки обеим сторонам, поскольку наших сил было недостаточно для поддержания строгого нейтралитета. Потребовав сквозного проезда в Ханко и обратно, именно Советский Союз вынудил Финляндию впервые сойти с пути нейтралитета. Таким образом, вполне последовательным выглядел тот факт, что Молотов, беседуя с финским послом 23 июня, не коснулся ни нашего договора с немцами о сквозной транспортировке, ни пребывания немецких войск в Финляндии, а ограничился лишь обвинением нашей страны в нападении, какового на самом деле не было. Советское правительство решило втянуть Финляндию в войну.