"Превыше всего" - читать интересную книгу автора (Рэнни Карен)

Ночью Кэтрин почти не сомкнула глаз. Она была даже рада, когда Абигейль среди ночи позвала ее к девочке. В детской испуганная Сара пыталась успокоить заплаканную малышку. Кэтрин смазала воспаленные десны малышки гвоздичным маслом, знаком отправила кормилицу спать и отнесла ребенка в свою комнату. Она довольно долго расхаживала из угла в угол, пока утомленная Джули не задремала у нее на руках. Вид крошечного открытого ротика, прижатого к ее груди, напомнил ей слова графа, которые следовало бы забыть. В ее воображении его голова с упавшим на лоб локоном угольно-черных волос покоилась на ее груди, а губы нежно целовали ее сосок. Наваждение! Он — настоящий демон!

Он опутал ее словами, которые все время преследуют ее. Она даже на расстоянии чувствовала его влияние. Хотя почему она обвиняет его, не себя? В памяти снова раздался голос ее гувернантки: «Если ты всегда будешь вести себя как настоящая леди, какой я тебя воспитала, с тобой ничего не случится». Кэтрин не сомневалась в этом.

Сейчас граф находит удовольствие в своем положении изгнанника, но он всегда сможет вернуться в общество, когда пожелает. А она? Она не может изменить свое прошлое и никогда не войдет в этот избранный круг. Слишком много постыдного было в ее жизни, а ее поступки были ужасны.

Словесные перепалки с графом были возбуждающими. Возбуждающими и опасными. И ведь она хорошо знала цену этой опасности и расплаты за нее.

Кэтрин обвиняла только себя. Стоило мужчине обнять ее, как она тут же растаяла в его теплых объятиях. Она забыла все предупреждения, все наставления, полученные за годы своего воспитания. Общество требует иногда высокую цену за желание быть любимой и защищенной.

Она была слишком одинокой, когда встретила Дэвида. И она влюбилась. Нет, это была не любовь, а скорее благодарность за внимание, за восхищение ею, за обещание жениться, за уверенность в своем счастливом будущем. Хотеть в жизни так много, а получить так мало было обидно. Но быть довольной этим малым и называть это любовью просто стыдно. В конце их романа Кэтрин испытывала только это чувство. Не было ни пыла в сердце, который, по утверждению поэтов, сопровождает любовь, ни даже вспышек страсти при встречах. Нет, поцелуи Дэвида никогда не были так сладки, как те недавние у конского стойла.

Граф Монкриф был опасен, порочен и одновременно очарователен со всеми своими грехами и пороками. Он с легкостью сумел пробудить в ней дремавшую страсть.

На самом деле Кэтрин Сандерсон была совсем не такой практичной женщиной, какой пыталась казаться. Она была эмоциональна, опрометчива и часто совершала необдуманные поступки. Да и Дэвид многому научил ее. Она узнала, как приятны бывают прикосновения мужчины, как теплы объятия, обещающие наслаждение. Кэтрин всегда прислушивалась к голосу своего сердца.

Осторожно, чтобы не разбудить девочку, она вошла в детскую. Сара спала на кровати неподалеку от колыбельки. Кэтрин зажгла свечу, поправила одеяло у Джули и некоторое время постояла у кроватки. Вдруг она почувствовала чей-то взгляд.

Кэтрин обернулась. Граф был здесь. Одетый в черные брюки и темно-красный халат, он выглядел в темном проеме двери словно яркая хищная птица. Судя по растрепанным волосам, он тоже долго проворочался в своей постели, но так и не смог уснуть.

— Вы выслеживаете меня, как тигр, — с мягким осуждением произнесла она. Даже в тусклом свете свечи было видно, как блеснули его глаза.

— Интересно, как много тигров выслеживают вас, дорогая Кэтрин? — чуть улыбнулся Фрэдди.

Уперев руки в бока, она смело посмотрела ему в лицо.

— По крайней мере один, милорд. Но я бы ему посоветовала убрать свои когти и спрятать клыки.

— Неужели?

Граф прошел вперед и оказался всего в нескольких дюймах от нее. Кэтрин почувствовала аромат его одеколона, смешанный с запахом бренди и дорогих сигар, которые он курил после ужина. Его дыхание опалило ее лицо. Фрэдди длинным изящным пальцем приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. За ее спиной стояла кроватка Джули, и отступить было некуда. Этого препятствия вполне хватило для успокоения собственной совести. Его зеленые глаза словно пригвоздили ее к полу.

— Тигра можно заставить мурлыкать, милая Кэтрин. Он будет похож тогда на довольного ручного котенка. Хотите, чтобы я замурлыкал?

Противоречивые чувства разрывали Кэтрин на части. С одной стороны, ей очень хотелось пойти навстречу его уговорам, пригладить упавшие на лоб волосы, дотронуться кончиками пальцев до его губ и ощутить прикосновение его твердой груди к своей. Хотелось продолжить начатую днем любовную игру и довести ее до конца. Другая же Кэтрин, более здравомыслящая, похожая на Констанцию, понимала, что надо избавиться от его прикосновений и отвернуться, пока он превратно не истолковал пылающий на ее щеках румянец.

— Я не хочу приручать вас, милорд. Я просто желаю, чтобы вы оставили меня в покое, — произнесла она странным, сдавленным голосом. Кэтрин плотно скрестила руки на груди и даже не пошевелилась, когда граф наклонился и прикоснулся губами к ее шее. «Как тигр, — подумала дна, — перегрызающий горло своей жертве». — Что вам нужно от меня? Или вы полагаете, что любая женщина, на которую вы обратили внимание, непременно должна принадлежать вам? Я здесь для того, чтобы заботиться о вашей дочери, милорд. Или вы забыли об этом?

Гневный румянец на ее щеках и сердитые искорки в глазах остановили графа, но совсем не по той причине, о которой подумала Кэтрин. Ее холодные слова не остудили его пыл, просто ему доставляло удовольствие смотреть на Кэтрин, которую так преобразил гнев. В ее широко раскрытых глазах таинственно поблескивали темные зрачки. Мягкий свет свечи превратил ее волосы в золотисто-рыжее пламя. Ее подрагивающие губы соблазнительно приоткрылись, а дыхание стало прерывистым. «Так бы она выглядела после мгновений любви, — подумал граф, — вся теплая и открытая, пылающая и умиротворенная».

Граф улыбнулся настолько искренне, что Кэтрин не смогла отвести глаз. Он снова наклонился и осторожно прикоснулся к ее губам. Сразу стало так тепло, словно ее накрыли мягким, ласковым покрывалом. Затем сильные руки обхватили ее стан и прижали к графу. Его губы скользили по ее губам. Одновременно кончиком языка он принялся обрисовывать контуры ее рта, дотронулся до разреза губ. Коварный язык настойчиво раздвинул их и проник в глубину ее рта, коснулся нежной мякоти и прошелся по кончикам ее зубов. Дыхание их смешалось, языки состязались друг с другом. Продолжалось это минуты или часы, а может, дни или годы, она уже не понимала. Когда он наконец отпустил ее, Кэтрин ошеломленно стояла перед ним, положив голову ему на грудь, и не в силах уйти.

— Это лишь часть того, чтобы вы могли получить, Кэтрин, — услышала она его шепот. — Хотите приручить тигра? — Звук шагов спускающейся вниз горничной вывел Кэтрин из сладкого забытья, в котором она пребывала после объятий графа. Кэтрин внезапно осознала весь ужас происшедшего. Нет, это не было обольщением, она сама позволила графу слишком много. Девушка оттолкнула графа, выбежала из детской и почувствовала себя спокойнее, лишь запершись у себя в комнате.

Констанция, без сомнения, смогла бы держать в рамках графа Монкрифа. Кэтрин не сомневалась, что гувернантка строго придерживалась бы своих собственных правил поведения. Но Констанция никогда не была в положении загнанного зверька, которому негде спрятаться от своего преследователя. Подумав, Кэтрин решила, что Констанция все равно бы нашла выход из создавшегося положения, но Кэтрин с самого начала не смогла ничего изменить.

До полудня она просидела в своей комнате. Лишь услышав звук копыт мощного скакуна, раздавшийся уже за каменными воротами имения, она решилась спуститься с верхнего этажа и со вздохом облегчения вышла во двор.

К счастью, первым, кого она увидела, был Майкл. Он возился у клумбы, подготавливая к зиме отцветшие розовые кусты. С Майклом она подружилась с первых дней своего появления в Мертонвуде. Хотя Кэтрин выросла в доме, стоявшем на каменистом холме, больше походившем для обороны от врагов, чем для разведения цветов, она по достоинству оценила красоту сада Мертонвуда и особенно розария.

Она присела рядом с Майклом, который радостно улыбнулся ей, и принялась обкладывать корни кустов соломой, машинально повторяя его движения. Кэтрин чувствовала себя спокойно в его молчаливой компании.

Они проработали молча около часа. За исключением редких, осторожных взглядов, брошенных в ее сторону, Майкл ничем не показал своего удивления столь странным поведением Кэтрин. Лишь когда на небольших носилках закончилась вся солома, он решился нарушить молчание.

— Когда возишься с цветами, немного отвлекаешься от проблем… — Улыбка слегка разгладила морщинистое лицо садовника.

Кэтрин потянулась, выпрямляя затекшую поясницу, и улыбнулась в ответ.

— От некоторых, безусловно, — согласилась она.

— Ну так и приходите иногда сюда, чтобы отвлечься от ваших проблем. Я всегда рад помочь.

— Обещаю так впредь и поступать, Майкл! — засмеялась девушка.

Она потратила сегодня немало времени, пытаясь разобраться в своей тревоге, но не пришла ни к какому решению. Как ей поступить с графом? Благоразумная женщина просто ушла бы. Однако Кэтрин уже потеряла своих родителей, свой дом, своих друзей. Сможет ли она лишиться еще и Джули? Она ушла из Донегана, зная, что сможет зарабатывать себе на жизнь только трудом гувернантки. Ее привязанность к Джули объяснялась не только благодарностью к графине, взявшей ее на работу.

Когда она увидела похожую на фею девочку с остреньким крошечным подбородком, сердце ее дрогнуло. На руках у Кэтрин малышка тихонько пискнула и тут же успокоилась. Пеленая малышку, слыша ее нежное дыхание, она ощутила в себе совершенно новое чувство, очень похожее на материнское.

Первая увиденная улыбка Джули показалась девушке самой прекрасной на свете. Плач малышки отзывался в ее сердце настоящей болью. А когда девочка болела, Кэтрин буквально не находила себе места, проводя дни и ночи у ее колыбельки. Они обе были одиноки в этом мире, у обеих не было настоящей семьи, обе осиротели. Неудивительно, что они сразу привязались друг к другу, обе нуждаясь в защите и любви. Маленькая Джули будет единственной, кто почувствует отсутствие Кэтрин. До сих пор Кэтрин оставалась здесь ради Джули, понимая, что девочке без нее будет плохо. Сможет ли она действительно уйти отсюда?

Джули помогла ей вспомнить, что в жизни существует любовь, причем без всяких требований и условий. Когда Кэтрин держала Джули у себя на руках, она сама успокаивалась, забывая о своих бедах. Нет, она не сможет оставить Джули!

А граф? Интересно, что бы он стал делать дальше в конюшне и детской, если бы узнал ее мысли? Кэтрин даже затаила дыхание от желания удовлетворить свое любопытство и, уступив его просьбам, испытать то блаженство, которое он ей обещал. Она снова хотела чувствовать его тело, его объятия и поцелуи. Кэтрин понимала, что уступит графу, дело только во времени. Граф уже показал, с какой легкостью он пробуждает в ней желание и страсть. И дело не в том, что Кэтрин наполовину француженка. Она подозревала, что будь она русской или шотландкой, ничего бы не изменилось.

Капризный и своенравный характер Кэтрин, ее жизнелюбие порождали неотвратимое желание испытать в жизни все возможное. Ей хотелось на собственном опыте узнать и почувствовать, что принесут ей его волнующие прикосновения, его обещающая улыбка и страстные взгляды. После всего, что было, ей нечего терять. К чему это сопротивление? К черту все! Да, все дело во времени. И надо сделать так, чтобы это зависело от нее.

Густой лес манил своей красотой, и она пошла к нему, наслаждаясь свежим, прохладным воздухом. Огромные деревья еще не просохли после утреннего дождя и при каждом порыве ветра отряхивали со своих оголенных ветвей тяжелые капли. Кэтрин задумчиво брела, прислушиваясь к загадочным звукам и вдыхая пьянящий аромат осеннего леса, впитавший в себя запахи прелого мха и листьев, мокрой коры и дикого лука.

— Вы действительно чувственная девушка, Кэтрин, — раздался за спиной знакомый голос.

Она обернулась, совершенно не удивившись. Он постоянно появлялся как по волшебству, именно тогда, когда она немного успокаивалась. Впрочем, он присутствовал в ее мыслях весь день и неудивительно, что сейчас возник наяву.

Граф стоял, скрестив руки на груди, небрежно опираясь спиной о ствол мощного дуба, и спокойно ее разглядывал.

— Я не так чувственна, как вы полагаете, милорд. Просто люблю смотреть на природу.

— Чтобы любоваться природой и понимать ее, надо освободить свои чувства, Кэтрин. Надо дать свободу своим глазам и ушам, чтобы полностью ощущать запахи, звуки, прикосновения. Все это и есть чувственность.

— Теперь я понимаю, почему вы стараетесь соблазнить меня каждый раз, когда появляетесь рядом со мной.

Улыбка на лице девушки подсказала графу, что она прекрасно знает его помыслы. Кэтрин занимала его мысли целый день. Это было настолько необычно, что даже работа не шла ему на ум, перед глазами все время стояло ее прелестное лицо.

— Я вас соблазняю? Пожалуйста, объясните. Я не понимаю.

Он оттолкнулся спиной от дерева и направился к ней мягкими пружинистыми шагами. Кэтрин осталась стоять на месте и наблюдала за ним. Он шел бесшумно, словно тигр, на которого он хотел быть похожим. Даже шелеста опавшей листвы почти не было слышно.

— Знаете, чего я хочу? — спросила Кэтрин, отводя от него свой взгляд. Он был так великолепен, что подавлял все вокруг. Таких людей она еще не встречала. Даже высокие дубы с их огромной тенью не были парой графу Монкрифу.

— Чтобы я ушел? — поинтересовался он шутливы тоном.

— Вы это все равно не сделаете, — ответила Кэтрин, трудом сохраняя улыбку. — Нет, я хочу, чтобы вы попытались увидеть во мне не только объект для завоевания.

— А почему вы думаете, что я к вам отношусь именно так?

Раздавшийся в ответ смех удивительно сливался с окружающей природой. На красном фоне уходящего солнца она напоминала забредшую в осенний лес нимфу плодородия с картины, выдержанной в золотых, коралловых и янтарных тонах.

— Я не так наивна, как вы хотели бы, милорд. Оттого ли, что здесь не оказалось другой подходящей для вас женщины, или вам просто надоело одиночество, но совершенно ясно, что я выбрана очередной вашей жертвой. Но мое положение служанки подчиняет меня вашим прихотям. Я не могу убежать от вас.

— Вы полагаете, что я хочу воспользоваться этим?

Кэтрин сжала руки перед собой. Жест был явно неудачным. Если она нервничает, то глупо показывать это графу. Если таким образом она хотела выразить свое несогласие с ним, то добилась обратного. В конце концов она посмотрела ему в лицо и у нее перехватило дыхание. Граф был столь же спокоен, как окружающие его деревья. Он просто ждал, глядя на нее тем своим пристальным взглядом, который лишал ее воли. Проникший сквозь ветви луч заходящего солнца упал на его волосы и как бы поджег их. Прямо падший ангел за минуту до падения! Черты его лица были пропорциональны и безупречны: гордый нос Цезаря, высокие скулы монгольского властителя и изумрудные глаза, впитавшие в себя свежую зелень ирландских долин. Вся его фигура излучала уверенность, силу и решительность. Он смеялся над всем, что противилось ему, и обещал сладость и наслаждение. Он звал ее, соблазнял, но и предлагал войти в мир графа Монкрифа. Мир враждебный и странно знакомый. Мир, который она видела в ужасных снах, полный роскоши изобилия, с атласными ночами и бархатными днями.

— Я о вас ничего не знаю.

В качестве довода этот ответ был явно слабым, а как защита — бесполезен.

— Скажите, что вы хотите узнать. Я расскажу то, что вы хотите услышать, и умолчу о том, о чем вы предпочтете не знать.

— Как вы любезны!

— До конца вы этого никогда не узнаете, — произнес он с угрюмой улыбкой, в которой было что-то загадочное.

— Я не собираюсь быть вашей любовницей, милорд.

— По-моему, это слишком сильное слово.

— А как вы назовете все это?

Он бы назвал это глупостью. Самой полнейшей и детской из всех, которые он совершал. Ведь история Селестой сделала его мудрее. Селеста была почти идеальная любовница, за исключением своего знатного происхождения. Она была невинна, доверчива и свежа, как весенняя роза. Сначала ее родители были рады, что на их дочь обратил внимание столь знатный граф. Но когда стало известно, в какое положение попало их единственное дитя, ужас пересилил алчность. Хотя граф никогда не скрывал ни от нее, ни от ее родителей, что никогда Селесте не женится.

Нет, одной такой любовницы с него довольно! Вполне можно прожить и без любовных связей с юными нимфами. После нее граф общался только с опытными женщинами, которые прекрасно разбирались в правилах этой игры. Граф был уверен, что уже никогда не увлечется нежностью какой-нибудь невинной мадонны с бархатной кожей, свежей улыбкой и удивленными глазами.

Но эта уверенность и благие намерения испарились после встречи с Кэтрин Сандерсон. Было такое ощущение, что ее улыбка специально создана для того, чтобы возбуждать его.

— Со мной вы ни в чем не будете испытывать недостатка, — сказал он спокойно, усилием воли загоняя вглубь разгорающуюся все сильнее страсть.

— Я хочу, чтобы это было зафиксировано на бумаге, — спокойно произнесла его сказочная нимфа, шокировав графа до глубины души.

У него было ощущение человека, которого настигло проклятие судьбы. В одно мгновение мир перевернулся, а он сам из охотника превратился в добычу.

— Неужели вы хотите заключить сделку и продать себя?

Странно, но, говоря эти слова, он думал не об их циничном смысле, а о ней самой. Еще более странно, что заявление Кэтрин не сделало ее менее желанной.

— Но речь идет как раз о сделке, мой господин, — ответила она.

Улыбка непобедимого завоевателя постепенно сползала с лица графа. Он хотел сказать, что у нее уже есть все, что может желать женщина: красота, чувство юмора, столь редкое у молодых девушек, такие ясные и открытые глаза, наконец сердце, способное любить свободно и без всяких ограничений. В скромности она, как видно, не нуждалась. Он был достаточно опытен и проницателен и знал, что при переговорах лучше больше молчать и слушать, что тебе предлагают. Он улыбнулся и, опасаясь, что улыбка может оказаться слишком нежной, отвернулся.

— Я предлагаю вам себя на тридцать дней в обмен на ваши обязательства.

Наступила такая полная тишина, что можно было услышать негромкое пение птиц, шорох листвы, в которой белки искали упавшие орехи, и шелест ветвей деревьев под легкими порывами ветра. Но Кэтрин ничего не слышала, кроме ударов собственного сердца, замерев в ожидании ответа. Когда граф наконец заговорил, голос его звучал мягко, с легкой иронией:

— Почему только тридцать дней, дорогая? Почему не сто, год или десять лет? Полагаете, что за тридцать дней у меня наступит пресыщение? А может быть, вы сможете истощить мои силы за более короткий срок?

Но за этими шутками чувствовалось страстное желание графа получить то, что не так легко дается. Именно эту черту характера графа решила использовать Кэтрин, ставя свои условия.

— Вы заинтриговали меня вашим предложением, — вновь заговорил граф, не дождавшись ответа. — У меня никогда не было любовниц с подобными требованиями. Я больше привык к тому, что женщины хотят вечной любви и преданности до самой смерти. И что же вы хотите получить в обмен на обладание вашим телом, Кэтрин?

Девушка взглянула на него, и в глазах ее мелькнули веселые искорки. Она получала истинное удовольствие, наблюдая замешательство этого самоуверенного мужчины, которое он пытался скрыть.

— После этих тридцати дней я хочу быть полностью свободной.

— И все? Ни драгоценных безделушек, ни шикарных карет… Вы удивляете меня, — произнес граф ленивым тоном, но пристально вглядываясь в глаза Кэтрин.

— Еще я хочу, чтобы Джули оставалась со мной столько, сколько я пожелаю.

— Вы думаете, ваше тело такое сокровище, что я готов торговать собственной дочерью ради простого вожделения? — усмехнулся граф, хотя ситуация была далеко не простой.

— Нет, милорд. Я не собираюсь отбирать у вас дочь, а только хочу быть ее воспитательницей, пока это ей будет необходимо.

— Вы могли заниматься этим, и не потакая моим низменным инстинктам.

— Нет, милорд. Мне бы тогда пришлось жить в постоянном ожидании того дня, когда вам надоест охотиться за мной, и при этом бояться разгневать вас своим поведением. Это лучший способ защитить себя от вас.

— Защитить?

— Да. Вы должны согласиться оставить меня в покое после этого срока. Я хочу остаться в Мертонвуде, но вы должны уехать и никогда не приезжать сюда.

— А моя дочь? — спросил он, прищурившись, — Я никогда не увижу ее, если соглашусь? Не слишком ли жестоко?

— Джули уже шесть месяцев, милорд, и лишь в последнее время вы стали интересоваться ее жизнью. Я сомневаюсь, что ее существование в этом мире изменит ваши дальнейшие планы.

— Вы неверно судите обо мне.

Смерть Селесты оставила ему в наследство прикрытую шерстяным одеялом плетеную корзину на ступеньках его дома и подмоченную репутацию. Но репутация никогда особенно не заботила графа; корзина заняла его внимание гораздо больше. Он ожидал, что крошечное существо, обнаруженное в корзине, будет похожим на него, но перед его глазами предстало красное, сморщенное личико. Он подумал, что лучше отправить девочку в деревню, подальше от людских глаз и пересудов, а когда придет время, за хорошие деньги подыскать ей приличного жениха. Это был благородный план. По крайней мере он поступил намного лучше, чем многие из известных, весьма уважаемых представителей высшего света, которые, оказавшись в подобной ситуации, просто отдавали своих внебрачных детей на воспитание чужим людям и в дальнейшем совсем не интересовались их судьбой.

Не такое уж он и чудовище. И сейчас граф испытывал чувство незаслуженно обиженного человека, сделавшего не так уж и мало для своего ребенка.

Несмотря на обиду, граф улыбнулся. Кэтрин подумала, что эта улыбка похожа на тигриный оскал.

— Если вы захотите повидать дочь, милорд, в чем я не сомневаюсь, — произнесла она, теребя пальцами подол шерстяной юбки, — я просто буду отсутствовать это время.

— Вот уж поистине разговор, который я никогда не мог себе даже представить, — улыбка на лице графа поблекла. — А тем более участвовать в подобной сделке. — Но самым необычным для графа было то, что он испытывал сильное раздражение и жгучую страсть одновременно. Такого ощущения у него еще не было.

— Так вы говорите, тридцать дней, Кэтрин? Это может быть и слишком много, и слишком мало, я еще не решил. — Он пристально посмотрел на нее.

— Если я научилась чему-либо за последнее время так это защищаться, — уклончиво проговорила Кэтрин.

— Неужели ваша жизнь была настолько тяжела, что вы готовы продать себя ради безопасности?

Граф с первой встречи хотел узнать как можно больше о ее жизни, но задать этот вопрос он решился впервые. Девушка отвернулась, устремив неподвижный взгляд куда-то вдаль.

— Мое прошлое не является частью нашего соглашения, милорд. Это должно быть одним из условий.

Граф посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом, словно пытаясь прочесть ее мысли и узнать ее тайны.

— А что будет, если вы захотите продлить наше соглашение? Вы потребуете за день по рубину, а за неделю по бриллианту?

— Ничего не продлится между нами дольше этого времени, милорд.

— Вы недооцениваете мое обаяние, — сказал он, улыбнувшись самой очаровательной из своих улыбок.

О нет! Она знала силу его чар и опасалась, что тридцать дней с ним могут оказаться слишком долгим сроком. Она хотела прижаться к нему и оказаться в его пылких объятиях, послав к черту весь мир. Она желала слышать его смех и греться в лучах его улыбки. Более того, она хотела получить в его постели еще большее блаженство, чем она испытывала в его объятиях. Этот месяц может быть самым чудесным мигом в ее жизни, солнечным светом после дождя. Но не слишком большим, чтобы глубоко запасть ей в душу.

А потом? Сможет ли она легко оставить его? И если нет, то она станет еще одной собственностью графа Монкрифа, едва им замечаемой.

— В таком случае мы не будем обсуждать эту тему. — Кэтрин резко повернулась и попыталась уйти, но граф удержал ее, схватив за рукав платья. От его прикосновения Кэтрин слегка вздрогнула, и этого было достаточно для него, чтобы понять, насколько тяжело давалось ей спокойствие.

— Вы придумали неплохую вещь. По крайней мере я не буду потом нести ответственность за ваше поражение.

— А разве я сдалась?

Ее взгляд, брошенный на него, был достаточно красноречив. Нет, конечно, она не сдалась. Она действовала как опытная торговка, пытавшаяся продать свой товар подороже. Кэтрин старалась казаться спокойной, но внутри у нее все трепетало.

— Нет, — подтвердил граф, признавая ее победу. Его поражение было временным, так как он предвидел по ее расширенным зрачкам, румянцу на ее лице и учащенному дыханию, что окончательная победа будет за ним. — Кто вас так сильно обидел, что вы хотите продать себя так дешево? Как моя любовница, вы могли бы жить в Лондоне, иметь обеспеченное и спокойное будущее и мою преданность на некоторое время.

— Если вы сдержите ваше обещание, у меня будет будущее, милорд. Появится человек, которого я полюблю и который будет любить меня. У меня будет теплый дом и достаточно еды. По-моему, эта сделка весьма разумна.

— Однако вы будете оставаться все это время служанкой. Кажется, это не лучший вариант.

— Любовь не признает рабства.

— Вы говорите о Джули, а не обо мне, как я понимаю?

— Милорд, — звонко рассмеялась Кэтрин, — любить вас равносильно катастрофе. Вашу дочь — да. Она еще не научилась играть людьми, их чувствами и не умеет сокрушать и покорять. Любить вас? Нет, милорд. Я не так глупа.

— Но сами вы научились так обращаться с людьми, хотя и весьма своеобразно.

— Моя мама была француженкой. Они очень практичные люди.

— Но даже ваша мама предостерегла бы вас от продажи своей девственности так дешево — всего лишь за службу и месяц удовольствия.

Карие глаза Кэтрин посмотрели на него спокойно и уверенно. Или она так искусно скрывает свои чувства, или это действительно так и есть: ни страха, ни тревоги. Неожиданно она улыбнулась почти нежной, как показалось графу, улыбкой.

— А кто вам сказал, милорд, что я девственница?