"Превыше всего" - читать интересную книгу автора (Рэнни Карен)

Глава 20

Фрэдди был зол и расстроен безмерно. Ему казалось, что их отношения с Кэтрин вряд ли улучшатся. Вот уже скоро год как он ведет холостяцкий образ жизни: попытки в пьяном угаре удовлетворить мужские потребности оказывались тщетными. А та, из-за которой он страдал все это время, сейчас беззаботно спала всего через две двери от его собственной спальни.

Прошлым вечером она не вышла к ужину, заявив, что устала от поездки, которая продолжалась не более двух часов. Сегодня у нее неожиданно разболелась голова. А завтра? Мигрень? Кэтрин напоминала его сестру Мелиссу, у которой всегда найдется тысяча причин, чтобы избежать неприятного разговора.

Он не сомневался, что Кэтрин намеренно избегает встреч с ним. Если она таким способом пытается еще больше разжечь рознь между ними, то она достигла цели. На ее счастье, Жака пришлось послать по срочным делам в Шотландию. И теперь ему приходится работать за двоих. Если бы не спешная работа, которую надо было сделать еще неделю назад, граф плюнул бы на все, отправился из кабинета прямо в спальню жены, вытащил бы ее из кровати и потребовал ответить на один простой вопрос: зачем она пытается довести его до безумия?

Может, она делает это бессознательно, так же как напевает какой-то мотив, гуляя в саду, или проводит пальцем по мебели, словно проверяя, нет ли на ней пыли? Знает ли она, что делает?

Кэтрин была самым загадочным призраком в Монкрифе. Когда он входил в столовую, то видел только взмах ее юбки, а она сама исчезала. Когда он гулял в саду, то еле успевал заметить ленты ее шляпки, развевающиеся от легкого ветерка, а она уже удалялась от него. Иногда ему казалось, что женщина, на которой он женат, — плод его воображения. О нет, он слишком хорошо знал, что его жена состоит из плоти и крови, иначе бы не ворочался бессонными ночами в своей постели!

Фрэдди с горькой иронией рассмеялся над своей страстью к собственной жене. Он взял подписанный документ, лежащий перед ним, и положил его в папку с надписью «Сделано». Работа продвигалась намного медленнее, чем обычно. В этом была виновата его невнимательность. Воспоминания отвлекали его, он не мог не думать о ней.

Она беспокоилась о том, что дети могут помешать ему работать. Граф подумал, а знает ли она, что ее присутствие полностью отвлекает его внимание. Ни смех детей, ни их слезы и шумные игры не могли бы довести его до такого безумия, как эта предательская тишина.

Что она делает с ним, черт побери! Будь на месте Кэтрин любая другая, граф, наверное, давно бы оставил ее. Он выбросил бы из головы все мысли о ней и спокойно вернулся к прежней жизни. Но Фрэдди восхищался своей женой. Она притягивала к себе людей своей бесхитростной прямотой, своей иногда резкой речью, своей простотой и открытостью. Она не была манерной и суетливой. С кем бы ни общалась Кэтрин, будь то слуга, крестьянин, горничная или маркиз, она вела себя одинаково просто и достойно. В ней не было ни капли высокомерия, надменности или презрения к людям. Если бы это было лицемерием, Фрэдди бы заметил это. Но она на самом деле была искренна и всегда готова поверить людям, даже ему. Именно эта доверчивость, которую сумела сохранить в душе Кэтрин, поражала и смущала Фрэдди больше всего. Ее улыбка всегда была открытой, а в темных глазах можно было прочесть все ее мысли. Она обладала душевным теплом, которым всегда была готова щедро поделиться с ближними. Со всеми, кроме него.

Фрэдди понимал, что Кэтрин вышла замуж за него не из-за денег. Но и то, что она стала его женой исключительно ради детей, тоже не укладывалось в голове графа. Ни одной женщине его круга в голову бы не пришло даже подумать о столь благородном поступке. Возможно, есть другие причины? Если да, то она слишком хорошо их маскирует.

Упорство Кэтрин, ее понятие о чести и гордости волновали Фрэдди, вызывая противоречивые чувства: хотелось одернуть ее и поставить на место и в то же время восхищаться. Граф Монкриф привык к тому, что женщины постоянно нуждаются в его помощи, и поражался стремлением Кэтрин к самостоятельности и независимости.

Фрэдди знал, что Кэтрин — прекрасная мать и она не раз доказала это. Она понравилась Мириам, а графиня отлично разбирается в людях! Джереми вообще от нее без ума. О Мелиссе этого, правда, не скажешь. Но надо знать его сестру. В ней говорит ревность, а это чувство вызывают в ней все женщины моложе восьмидесяти лет. Жак, его лучший друг, встал на сторону Кэтрин с первого же знакомства. Но для Фрэдди гораздо важнее были свои собственные впечатления, чем мнение друга. Он любит ее и готов говорить об этом вслух. Она нравится ему так, как, пожалуй, не нравилась ни одна женщина. И как бы он ни пытался найти в ней недостатки, он не мог не восхищаться ею. Даже ее походка очаровывала его. В отличие от других женщин, жеманно семенящих мелкими шажками, Кэтрин ходила свободно и стремительно, гордо покачивая бедрами. Ему нравились ее руки, и следы тяжелой работы на них вызывали раскаяние. А доносившийся порой из соседних комнат ее смех отзывался в его сердце радостным переливом нежных колокольчиков.

Ему очень не хватало ее близости. И дело было не только в страстном желании видеть ее в своей постели. Фрэдди очень недоставало ее озорных выходок, остроумных и язвительных замечаний. Он многое бы отдал, чтобы восстановить хотя бы такие отношения, какие были у них в Мертонвуде. Тогда он по крайней мере знал, что следует делать. Сейчас же — впервые в жизни — находился в полной растерянности.

Граф захлопнул папку с документами, устало прикрыл глаза и постарался прогнать столь милый и столь измучивший его образ. Убирайся же, черт побери, прочь, в твои комнаты, запертые на надежные замки! Уходи из моих мыслей сейчас же! Хватить издеваться!

За несколько дней, проведенных в Монкрифе, Кэтрин поняла, что ее новая роль не так легка, как кажется со стороны. Она провела два самых бесполезных дня в своей жизни, слоняясь по многочисленным залам Монкрифа. Никогда она не ощущала себя такой одинокой и никому не нужной. Украшающая дом графиня-бездельница. Ей совсем не нравилось такое положение. Когда она спустилась в прихожую, две горничные последовали за ней. Они прошли за ней в розовую гостиную, огромную библиотеку и готовы были исполнить любое ее желание, и даже предупредить его заранее. Экономка, с которой Кэтрин завела беседу, сразу же сообщила, что меню в Монкрифе составляется на целый месяц вперед, и конечно, в соответствии со вкусами графа. Повар был так шокирован появлением ее светлости в его владениях, что не мог произнести ни слова. Садовники тоже чувствовали себя рядом с хозяйкой явно не в своей тарелке.

Монкрифский парк занимал более сотни акров. Но несмотря на свои огромные размеры и разнообразие, был прекрасно ухожен. К северу от дома находилась чудесная липовая роща; розовый сад с бронзовым фонтаном в стиле барокко был окружен каналом; зеленую беседку украшали азалии, растущие вокруг нее. Так было задумано еще первым графом Монкрифом. Все вокруг, от беседок до тенистых аллей длиной не менее трех миль, окружавших парк, было невероятно величественным. Кэтрин хорошо знала это, не раз гуляя здесь.

В саду не было слышно гомона птиц, а на старинной мебели в многочисленных комнатах нельзя было обнаружить ни пылинки. Ни один упавший лист, к которому наперегонки бросались двое садовников, не портил непорочную красоту луга перед замком.

Мертонвуд по сравнению с Монкрифом был обычным сельским поместьем, а количество и вышколенность прислуги не выдерживали сравнения. Здесь все шло так, как раз и навсегда установил граф. Желания его исполнялись мгновенно, не требовалось даже отдавать распоряжения. Горничные быстро и умело каждое утро наводили чистоту и порядок, но только после того, как граф покинет столовую, чтобы не обеспокоить его. Ленч ему подавали в кабинет непременно в полдень, и ни минутой раньше или позже. Когда он занимался делами, слуги старались ходить на цыпочках, чтобы не помешать ему. Даже дождь начинался не раньше, чем Фрэдди возвращался с обязательной утренней прогулки верхом. Кэтрин еще не доводилось видеть, чтобы так много людей работали с утра до вечера ради того, чтобы обеспечить комфорт одному человеку. Скорее всего ее муж совершенно естественно ждет от нее, чтобы и она выполняла все его желания.

Но что же действительно делают целыми днями графини? Боже, неужели она обречена мучиться здесь от скуки до конца жизни, бесцельно блуждая по комнатам и гуляя в парке! Граф по крайней мере целыми днями занят работой, а что делать ей?

Кэтрин постаралась не думать о муже. Она очень скучала по детям и часто вспоминала их. Как им живется, что они делают? Она так хотела, чтобы сейчас они были рядом с ней: дети будут лучшим лекарством от скуки.

Кэтрин было такое ощущение, что одна половина ее самой была здесь, а вторая блуждала неизвестно где. Время ползло со скоростью черепахи. Бесконечные прогулки по саду не занимали ее, а от игры на фортепьяно, за которым она просиживала часами, болели пальцы. Рисовать она не умела, вышивание внушало еще большую скуку, а читать она не могла: слишком беспокойно было у нее на душе.

На третий день Кэтрин встала намного позднее, чтобы сократить длинный и скучный день. Никто в доме не нашел странным, что графиня провела большую часть дня в постели. Она чувствовала себя совершенно несчастной. Слишком много свободного времени оставалось для беспокойства и горестных раздумий в этом роскошном имении. Она все чаще думала о Фрэдди и не могла избавиться от этих мыслей. Она отгородилась от него дверью, но не смогла запереть на ключ свое сердце.

От нечего делать Кэтрин долго осматривала портретную галерею, почти такую же, как в Мертонвуде. Правда, портреты здесь были более искусные, и изображены на них были не только графы, но и их жены. Кэтрин пристально разглядывала небольшое изображение Моники, размышляя, насколько точно отразил художник черты и характер этой женщины. Возможно, из-за того, что она знала историю с Моникой, ей показалось, что в маленьких глазках первой жены графа светилась ненасытная жадность. Но как ни странно, Кэтрин ощутила какое-то родство с этой давно умершей женщиной. Привлек ее внимание и портрет четвертого графа Монкрифа, которого не было в Мертонвуде. Это был крупный мужчина, но не такой величественный, как ее муж. У него были такие же густые и черные волосы, как у Фрэдди, но невыразительные глаза напоминали Джереми. Четвертый граф был изображен уже в зрелом возрасте. Лицо украшала небольшая бородка, тонкие губы презрительно поджаты, глаза недовольно прищурены.

Интересно, ее муж будет таким же через двадцать лет? Она не могла поверить, что время сможет так изменить его. Нет, Фрэдди останется таким же гибким и мускулистым, как тигр, на которого он хочет походить. Вряд ли его красивое лицо превратится в такую циничную маску. Если этого не произошло за минувшие двенадцать лет, то сомнительно, что следующие двадцать изменят его так круто. Он наверняка останется прежним: неотразимо красивым, мужественным и таким же упрямым. Кэтрин отогнала непрошеные мысли и пошла в парк. Несколько находившихся там слуг прекратили работу и смотрели, как она идет по расчищенной дорожке. Кэтрин махнула им рукой и пошла дальше.

Вновь пришли мысли о графе. Она отчаянно хотела разобраться в этом человеке и понять, что же ждет ее в будущем. Какой же он все-таки человек, ее муж, одному взгляду которого повинуются десятки людей, при воспоминании о котором нежно вздыхают служанки и загораются гордостью лица мужчин оттого, что они работают у такого великого господина. А она сама? Только ли от скуки она постоянно думает о нем? Стоит ей услышать малейший шум в соседней комнате, как в памяти мгновенно возникают глубоко запрятанные воспоминания. Она словно видит, как он вошел, как стал раздеваться. Перед ее глазами до сих пор стоит его загорелое сильное тело. Она помнит, каким спокойным становилось его лицо, когда он засыпал, а губы утрачивали свою твердость. Но он оставил ее одну на постоялом дворе, заботясь лишь о собственном удовольствии. От этой мысли все ее теплые воспоминания о нем мгновенно испарились.

Впервые в жизни у нее было достаточно денег. Граф выделил ей такую сумму, что она вряд ли смогла бы заработать столько за всю жизнь. Ей не надо теперь ограничивать себя, экономить и беспокоиться о благосостоянии в будущем. Она живет в доме, не уступающем дворцу королевы. Стоит ей только шевельнуть пальцем, как целая армия слуг бросается выполнять ее распоряжение. У нее есть великолепное бриллиантовое кольцо, как символ супружеской жизни. Она не могла даже мечтать обо всем этом, и если бы кто-нибудь предсказал ей такое будущее, она бы не поверила. И только воспоминания делали ее несчастной.

Исполнилась неделя со дня ее приезда в Монкриф. Скука стала совершенно невыносимой, и ни малейшего просвета впереди. Вновь вспомнилась мудрая Констанция. «Как начнешь дело, так оно и продолжится», — говорила она. Но Кэтрин не собиралась продолжать такую жизнь.

Она быстро спустилась в холл и, не обращая внимания на внимательные взгляды слуг, направилась к кабинету графа. Через несколько минут она распахнула дверь комнаты, в которой работал граф, управляя своей обширной империей.

Фрэдди сидел за огромным столом. Одной рукой он машинально теребил волосы, другой сжимал быстро бегающее по бумаге перо. На нем была простая рубашка, с расстегнутым, как обычно во время работы, воротом, заправленные в высокие сапоги бриджи. На звук открывшейся двери он не оглянулся и продолжал писать. Кэтрин подошла к столу и встала напротив него, но граф даже не посмотрел на нее. Кэтрин молча рассматривала стопки документов, лежащих на столе. Граф поставил свою витиеватую подпись, промокнул чернила, не торопясь, отложил в сторону перо и только тогда поднял голову. Он с первого мгновения понял, что вошла именно Кэтрин. Но ему были необходимы эти две минуты не для того, чтобы закончить письмо, а чтобы скрыть свои чувства. Он даже толком не помнил, как закончил свое послание, и надеялся, что не написал откровенной чепухи, способной выдать его состояние. Это было весьма необычно для него.

На Кэтрин было зеленое платье, без сомнения, выбранное его матерью. Он угрохал целое состояние на то, чтобы всего за несколько оставшихся до свадьбы дней обеспечить невесту приличным гардеробом. Но она, кажется, даже не замечала, во что одета, и было видно, что это безразличие коснулось и ее внешнего вида. Растрепанные волосы Кэтрин неровными волнами спадали на плечи, на которые была небрежно наброшена желтая шаль. Выглядела она немного смешно. Но Фрэдди было не до улыбок. Похоже, его Кэт решила поиграть с судьбой. Ее не испугало его строгое распоряжение, что ни один человек не должен входить в комнату во время работы. Но вполне возможно, она и не знает об этом или считает, что его указы на нее не распространяются. Граф не стал сейчас говорить на эту тему, ведь он не видел ее почти неделю.

— Я не могу больше выносить этого, — произнесла Кэтрин, перебирая пальцами уголки шали. Напряженно подрагивающие брови предвещали бурю. Граф откинулся на спинку кресла и почти по-отцовски спокойным взглядом постарался успокоить разгневанную Кэтрин. — Это просто невозможно, Фрэдди, и становится даже смешным.

— Полностью согласен, — сказал он, улыбнувшись.

— Согласен?

— Да. Но ведь ты же сама настояла на этом. Я только выполняю твои же требования.

— Что ты имеешь в виду?

Теперь ее раздражение переключилось на него.

— Этот дурацкий контракт. Я подумал, что именно он явился причиной твоего визита ко мне.

— О Боже, конечно же, нет! — Кэтрин опустилась на стоящий рядом стул и хмуро взглянула на мужа. — Я не меняю свои решения из-за прихоти. Условия нашего соглашения останутся прежними.

— Тогда, позволь мне спросить, что же тебя не устраивает? — вежливо поинтересовался граф, галантно наклонив голову.

Лишь врожденная гордость и мужская честь удержали графа от желания перепрыгнуть через стол, схватить ее в объятия и горячими поцелуями перечеркнуть все условия этого глупого соглашения.

— Я никогда в жизни не испытывала такой непереносимой скуки. Так просто больше не может продолжаться, Фрэдди.

Он взглянул на нее с едва скрываемым раздражением. Фрэдди всегда считал, что женщины не могут скучать. У них достаточно дел: наряды, благотворительность сплетни друг о друге и прочая ерунда.

— Боюсь, дорогая, что тебе придется поскучать еще немного, — сказал он. — Я сейчас слишком занят, чтобы выезжать в свет.

Он уже не молодой бездельник, чтобы изо дня в день ездить на эти бесконечные балы и приемы в погоне за развлечениями для своей жены. И тем более жалко времени на неизбежные разговоры о ее нарядах, которые придется вести, чтобы не обидеть Кэтрин. Граф даже поежился, вспомнив о первых месяцах его жизни с Моникой.

— Меньше всего мне хотелось бы оказаться среди таких же скучающих дам, как я сама, Фрэдди, — ответила Кэтрин, бросив на него уничтожающий взгляд. — Неужели в Монкрифе нет для меня никаких подходящих занятий?

Граф взглянул на нее, и Кэтрин поняла, что ему совсем неинтересны ее проблемы. За последние полминуты он уже несколько раз посмотрел на бумаги, лежащие столе. Они были для него важнее, чем она.

— Что ты имеешь в виду? — спросил наконец Фрэдди, с трудом прерывая размышления о новой фабрике.

Он не сомневался, что услышит в ответ какую-нибудь ерунду вроде того, что она хочет заняться цветами. Экономка прекрасно сама разбиралась в огромном количестве букетов, которые ежедневно менялись во всех комнатах Монкрифа. Возможно, подумал Фрэдди, она захочет заняться убранством нескольких пустующих комнат на третьем этаже. Он готов в крайнем случае предложить ей заняться его огромной библиотекой. Это была неплохая идея. Она должна извинить его, но ему раньше никогда не приходилось думать о подобных вещах.

— Может, я смогу чем-нибудь помочь в твоей работе?

— В моей работе?

— Да. У меня хороший почерк и слог, я неплохо считаю и, конечно, умею читать.

— Ты хочешь работать?

Сама мысль об этом показалась Фрэдди нелепой. Ни одна из женщин его круга никогда не работала. Хотя они все умели делать то, что перечислила Кэтрин. Но они лишь составляли приглашения на свои приемы, прикидывали необходимое количество вина и размышляли над тем, кого следовало пригласить. Но составлять сметы на постройки, подсчитывать акры земельных угодий и вести учет? Такого он даже не слышал. Хотя его матушка и занимается довольно большой благотворительной деятельностью, но ей и в голову не приходит предложить помощь ему. Бедные женщины работают, это так, а богатые… Мысль Фрэдди споткнулась. Выяснилось, что он толком и не знал, чем занимаются богатые женщины, хотя общался в первую очередь именно с ними. Его первая жена, например? Нет, это не годится. Моника нашла весьма оригинальное лекарство от скуки.

Он посмотрел на Кэтрин и незаметно для себя стал разглядывать ее грудь, руки и бедра. Надо побыстрее принимать решение. Пусть поработает, вреда от этого не будет. По крайней мере два или три дня, пока ей не надоест, она будет постоянно рядом с ним.

— Вот, — произнес он, подвигая к ней стопку бумаг и вручая ей толстую тетрадь. — Надо перенести итоги этих счетов в бухгалтерскую книгу. Сможешь это сделать?

— Конечно! — быстро ответила Кэтрин. Устремленный на нее изучающий взгляд вызывал неловкость. Она немного снисходительно улыбнулась и взяла бухгалтерскую книгу. Граф мудро не обратил внимания на ее улыбку и молча указал на маленький столик, стоявший справа от него.

— Можешь поработать там, — коротко сказал он, надеясь, что она не слишком запутает его бухгалтерию. Он придвинул к себе бумаги и продолжил свою работу.

У Кэтрин не менее часа ушло на то, чтобы разобраться в системе записей графа. Она могла бы задать ему вопросы и не тратить зря время, но Кэтрин твердо решила не делать этого. Еще с час она разбирала накопившиеся рутинные счета и сверяла их с данными в огромной, переплетенной кожей тетради. Затем дело пошло веселее и время полетело, словно хороший рысак, вырвавшийся на простор из болота.

Порой Фрэдди бросал в ее сторону быстрые взгляды, как бы удостоверяясь, что молодая жена все еще рядом. Она отвечала ему легкой улыбкой. Фрэдди, конечно, не мог знать, что эта работа хорошо знакома Кэтрин. В свое время она вела все хозяйственные записи замка Донеган.

Занятие постепенно увлекало ее все больше и больше. Она почти забыла о графе, и ей начало казаться, что она вникает в дела собственного огромного хозяйства. Суммы, заносимые в бухгалтерскую книгу, намного превышали самые большие доходы Донегана. Огромные суммы и разнообразные товары финансовой империи Монкрифов вызывали интерес Кэтрин. Из Лидса перевозился в Портсмут угольный шлак. Из Глазго поступило сообщение о закупке огромного количества алкогольных напитков. Нескончаемым потоком шли данные об одежде, поступавшей на склады в пригородах Лондона. Если к этим данным добавить данные о хлопковой ткани, хранящейся на складах, то получалось, что можно одеть все население Англии. Были и совсем удивившие Кэтрин заказы. Например, зачем-то было выписано множество книг и грифельных досок.

Когда Фрэдди встал и впустил в кабинет принесшую чай горничную, Кэтрин воспользовалась возникшим перерывом, чтобы удовлетворить свое любопытство.

— Скажи, зачем делаются некоторые покупки? Они, честно говоря, кажутся мне странными.

— Что же в наших заказах тебе показалось странным? — спросил он, улыбнувшись почти незнакомой ей довольной улыбкой.

— Грифельные доски и мел, например. Бумага и книги.

Несколько секунд граф удивленно молчал, будто сомневаясь, правильно ли он понял вопрос.

— Сообщения с какой фабрики ты просматриваешь? — спросил он наконец и заглянул через ее плечо в бумагу, лежащую перед ней. — А, с линкольнширской! Полагаю, что это для новой школы.

Кэтрин ощутила в ответе легкую растерянность, которую едва можно было заметить. Она бы не обратила на нее никакого внимания, если бы не была так заинтересована его ответом. Похоже, Фрэдди никогда не перестанет удивлять ее.

— Для школы? — недоуменно улыбнулась она. Для нее его слова звучали примерно так же, как заявление сатаны о том, что он является собственником части рая. — Тебе принадлежит школа?

— Не мне. Поселку. Это совместная собственность рабочих и фабрики.

— А кто хозяин фабрики?

— Я. — Он улыбнулся и стал неожиданно похож на своевольного, но очаровательного мальчишку.

— Значит, у тебя есть школа?

— И не одна, коль уж ты хочешь знать об этом. Я думаю, их около тридцати.

— Но зачем?

— Зачем школы или с какой стати такой беспутный развратник, как я, проявляет интерес к образованию?

Кэтрин никогда не говорила ему подобные слова, хотя, возможно, и стоило бы. Она нахмурилась и вопросительно посмотрела в глаза мужу.

— Извини, — улыбнулся Фрэдди. — Я просто хотел узнать, действительно ли тебя это интересует или ты задала вопрос из обычной вежливости?

Кэтрин вдруг подумала, что они уже давно не задают друг другу просто вежливые вопросы. И если бы они их задавали, возможно, и жить им было бы легче? «Доброе утро, милорд, как ты себя чувствуешь?» — «Прекрасно, а ты, дорогая?» Беззлобные и даже скучные вопросы о чае или тостах, поданных к столу. Хотя им никогда не было скучно друг с другом. Они всегда вспыхивали то страстью, то гневом. Даже сейчас, когда они разговаривали спокойно и вежливо, когда за окном был ясный, солнечный день и ничто не нарушало покой и уют кабинета, искры тех вспышек все еще тлели в них. Они были глубоко спрятаны в тайники души, но ждали своего часа, чтобы рвануться навстречу друг другу языками страстного пламени.

— Мне это очень интересно, — честно сказала Кэтрин. Несмотря на искренность тона, Фрэдди все-таки подумал, что она притворяется. Он был уверен, что такие подробности уж точно не могут заинтересовать женщину. Но жена продолжала удивлять его. Кэтрин налила чай в свою чашку, уселась за свой столик и приготовилась внимательно слушать. В глазах ее светился неподдельный интерес. Забытая шаль осталась на другом стуле. Почти семейная идиллия. Но, к сожалению, это только временное затишье.

— Первые фабрики представляли собой огромные бараки с примитивным оборудованием. Когда мы научились использовать пар, машины на фабриках становились все более и более совершенными. Но в связи с этим возникли проблемы. Понадобились квалифицированные рабочие. Мы ощутили нехватку людей, которые могли бы осваивать новое оборудование и учить работать других.

— Значит, вы создавали эти школы, чтобы обучать рабочих работать на новых машинах?

— Сначала — да. Но человек не может изучать письменные инструкции, если он не умеет читать. Не может он и подсчитывать количество изготовленной продукции за день, если не обладает определенными познаниями в арифметике. Тогда в школы начали принимать детей и давать им начальное образование.

— А теперь вы пожинаете неплохой урожай, получая хороших рабочих для ваших машин? — В голосе Кэтрин ощущалось раздражение. — Ты считаешь справедливым использовать детский труд?

Воинственное обвинение жены вызвало у Фрэдди легкую улыбку. Неужели она не понимает, что то, чем она сейчас пользуется, тоже является результатом эксплуатации тех же детей? Правда, она наслаждается всеми этими удобствами не слишком долго.

— Я не буду оправдываться, Кэтрин, — сказал граф странным тоном, в котором угадывалась боль. — Возможно, я все-таки не такой злодей, как некоторые владельцы фабрик, использующие труд очень маленьких детей.

Фрэдди знал, что некоторые фабрики принимают на работу малышей, которые едва начали доставать руками до нитей ткацких станков. Никто не думает об их здоровье, управляющие отвечают только за количество произведенной ткани. О детях-рабочих вспоминают, когда происходит очередной несчастный случай. Как ни печально, но он сам задумался впервые над этой проблемой, когда на одной из его фабрик погиб мальчик. Его фабрики ничем не отличались от остальных. Но после этого трагического случая Фрэдди понял, что необходимо изменить существующее положение. Он ввел на своих фабриках запрет на использование труда малолетних детей и ограничил продолжительность рабочего дня для подростков. К сожалению, желающих последовать его примеру среди фабрикантов почти не нашлось.

Граф недоуменно пожал плечами, не зная, как объяснить все это Кэтрин. Вот уже несколько лет он старается провести через парламент фабричное законодательство, в котором бы содержались правила, введенные на его предприятиях. Но сможет ли она понять это? Фрэдди очень не хотелось спугнуть интерес, который неожиданно проявила жена к его делам.

— Детский труд так же отвратителен, как и рабство, — начал он. — Люди должны трудиться добровольно. В свободном обществе каждый должен сам решать, чем ему заниматься. Тогда он и работать будет лучше. Времена рабов и крепостных прошли. Но это не все понимают даже в правительстве. Люди вообще не любят перемен, даже если они необходимы.

Кэтрин сидела на стуле, подперев рукой подбородок, и, почти не шевелясь, слушала Фрэдди. Было так непривычно и приятно видеть в нем совсем другого человека: пламенного оратора, имеющего свои убеждения и готового отстаивать их. Но, кроме восхищения, Кэтрин испытывала и раздражение. Когда она была служанкой, граф пользовался ее телом и не видел в ней человека. А когда она стала его женой, то вдруг сделалась интересным собеседником для него, но перестала быть женщиной в его глазах.

— Ты имеешь в виду закон о зерне? — спросила она и отвернулась к окну, чтобы не смотреть на него. Она боялась, что он догадается, как она скучает по его объятиям.

Скучает? Боже, разве можно это выразить словами! Иногда ночью ей становится так одиноко, что она подходит к двери, разделяющей их, и почти готова повернуть ручку. И только остатки гордости и врожденная предосторожность останавливают ее. Может, Фрэдди забыл о Мертонвуде, но она нет.

— Частью да, — серьезно ответил граф, не подозревая о тех чувствах, которые бушевали в ней. — Главное что необходимо изменить существующее избирательное право. Но пока на это мало надежд. Многих в нашем парламенте пугает сама мысль о том, что все жители Англии получат избирательные права.

Фрэдди не мог поверить, что беседует о политике не с кем-нибудь, а с собственной женой. Самые серьезные беседы с Моникой лишь касались ее возмутительной безнравственности, от которых она со смехом отмахивалась. А Кэтрин спокойно сидела, и в ее глазах светился искренний интерес к его рассуждениям. Но сам Фрэдди чувствовал себя словно в огне. Этот блеск в ее золотисто-карих глазах сводил с ума. Хотелось броситься на нее, и сорвать одежду и положить прямо на этот огромный стол. Он слишком долго воздерживался. Нет, с этим надо что-то делать. Еще пару дней, и он начнет выть, как пес, у которого отняли его подругу. Но он знает, черт побери, что ничего не сможет изменить. Все ли возможное он предпринял? Фрэдди подумал, что это не так. Он еще раз скользнул взглядом по фигуре жены. Прямо задумавшаяся Афродита, будь оно все проклято!

Кэтрин вернулась к своему столику и закончила работу. Она откинулась на спинку стула, грациозно потягиваясь, и замурлыкала какую-то мелодию. Она не могла быть спокойной рядом с ним. Надо заняться чем-нибудь другим. Скоро Мириам привезет детей, и у нее не будет времени скучать и думать о Фрэдди.

— Закончила? — спросил Фрэдди, взглянув на нee с легкой улыбкой, и она кивнула.

— Теперь я понимаю, почему Жак так любит путешествовать. Когда он здесь, все его время уходит на подведение итогов вашей финансовой деятельности, не так ли?

Фрэдди опять улыбнулся и подумал, сможет ли она теперь оценить его собственную работу или с ее стороны это был всего лишь благородный порыв.

— Так оно и есть. И ты прекрасно справилась с этой работой, я даже рассчитываю на твою помощь в начале каждого месяца. Скажи, — спросил граф, поднимаясь, — тебе действительно доставило удовольствие это занятие?

— Даже очень. Кроме того, это единственный способ узнать истинные размеры твоего богатства.

На ее лице появилось дразнящее выражение, а во взгляде совершенно не было алчности.

— По крайней мере ты теперь знаешь, куда вкладываются деньги.

— Кстати, — вдруг задумчиво произнесла Кэтрин, — а что мне делать с моими?

Фрэдди раздраженно отвернулся. Поистине поразительная способность все испортить несколькими словами! В чем, в чем, а в искусстве дразнить его Кэт не знает равных.

— Разве я сказала что-то обидное? — Кэтрин искренне удивила столь резкая смена настроения мужа. — У меня ведь никогда не было такой уймы денег, и я в самом деле не знаю, что с ними делать.

— Не потратить ли тебе их на булавки? — спросил Фредди.

После вопроса Кэтрин его раздражение сразу же унялось. Граф мысленно укорил себя в том, что постоянно ждет подвоха с ее стороны и просто не допускает мысли, что она может вести себя с ним просто и доброжелательно.

— Боюсь, что во всем мире не найдется столько булавок, — поддразнила его Кэтрин. — В карты я не играю, а мои дети ни в чем сейчас не нуждаются.

— А подарки? Ты можешь тратить свои деньги, как тебе заблагорассудится, хоть на сладости.

— О Боже! Я стану, толстой как свинья, — улыбнулась Кэтрин.

— Да, проблема… — произнес он задумчиво, и лицо его окончательно смягчилось. — Может, тебе вложить эти деньги в какое-нибудь дело?

— В твое? А почему бы и нет? Кому же я могу доверить свое богатство, как не тому, кто мне его дал? — Кэтрин звонко рассмеялась, и у Фрэдди перехватило дыхание.

Что она делает с ним! Он проклинал свою плоть, свои мысли, свою память, рисовавшую сладостные картины прошлого.

— Но я хочу получить вознаграждение за совет, — тихо произнес Фрэдди и подошел к ней.

— О!.. И какой же гонорар вы хотели бы получить?

Фрэдди стоял за ее спиной, и она чувствовала его близость по той теплой волне, которая окутала ее. Руки его осторожно и нежно легли ей на плечи. Она ощутила их приятную тяжесть, но не вздрогнула и не напряглась. Изголодавшееся по ласке тело отказывалось внимать предостережениям памяти. В кабинете вдруг стало так тихо, что они слышали дыхание друг друга.

Граф наклонился и прикоснулся губами к ее затылку. Кончики пальцев поиграли завитками ее волос.

— А поцелуй? — нежно и игриво прошептала Кэтрин.

— Этого вполне достаточно для меня, чтобы рассмотреть ваши финансовые возможности.

Граф обошел стул, поднял Кэтрин и обнял ее. Она обвила его шею руками и расслабленно прильнула к его груди. Полные, страстные губы призывно приоткрылись навстречу его губам. Они вновь были только вдвоем, отгороженные от всего света волшебным покрывалом страсти. Губы их наконец встретились, и она тут же ощутила теплое, приятно щекочущее прикосновение его языка, от которого закружилась голова. То ли из ее, то ли из его груди вырвался томный зовущий стон.

Воспоминание о потерянном рае или дорога в ад? Граф обругал себя трижды идиотом и сделал шаг назад.

— Помни о своем целомудрии, Кэтрин, — проговорил он. Его слова были жестоки и беспощадны. — Господь не допустит, чтобы я приносил новые жертвы на алтарь твоей невинности.

— Иди ты к черту! — прошептала она и резко отдернула от него руки.

Это Фрэдди-то заботится о ее невинности! Это граф Монкриф предлагает ей хранить свое целомудрие, только что выпустив ее из своих объятий!

— Ты давно уже там, — пробурчал граф и, не скрывая раздражения, вышел из кабинета.