"Тайна рукописи" - читать интересную книгу автора (Монинг Карен Мари)

В пятницу я встретилась с инспектором О'Даффи, который страдал от избыточного веса и щеголял красным цветом лица и лысины. Пояс его штанов терялся под массивным животом, на котором уже не застегивались пуговицы рубашки. О'Даффи был британцем, а не ирландцем, чему я очень обрадовалась, поскольку мне не пришлось пробираться сквозь буйные заросли акцента.

К сожалению, наш разговор загнал меня в еще более глубокую депрессию, чем это сделали ответы однокурсников Алины. Сначала все, казалось, пошло хорошо. Инспектор сказал мне, что его заметки по делу не подлежат разглашению, но сделал для меня (вдобавок к высланной домой) копию официального рапорта и терпеливо перечислил все, о чем сообщал моему отцу. Да, они опросили профессоров и однокурсников моей сестры. Нет, никто из них не имел ни малейших предположений о том, почему это с ней случилось. Да, некоторые из сокурсников упоминали о ее приятеле, но о нем ничего не удалось выяснить. Богатый, старше ее, образованный, не ирландец, вот и все, что было о нем известно.

Я дала О'Даффи прослушать последнее, бредовое сообщение Алины. Он дважды прокрутил запись, после чего откинулся на спинку стула и опустил подбородок на сцепленные пальцы.

– Ваша сестра давно пристрастилась к наркотикам, мисс Лейн?

Я моргнула.

– Наркотики? Нет, сэр, Алина не употребляла наркотики.

Инспектор одарил меня взглядом, которым обычно смотрят взрослые на детей, собираясь высказать нечто, что пойдет им на пользу, и при этом остаться вежливыми. Этот взгляд разозлил меня необычайно, поскольку взрослые в подобных случаях слишком часто ошибаются. Однако переспорить взрослого, когда он уже утвердился в своем мнении, просто невозможно.

– Ухудшение ее здоровья, которое описывали сокурсники, это классическое развитие наркотической зависимости. – О'Даффи взял со стола бумаги и начал зачитывать вслух: – «Субъект становится все более возбудимым, раздражительным, нервным, практически параноиком. Субъект теряет вес, все время чувствует усталость».

Инспектор приподнял брови, взглянув на меня с фирменным выражением неужели-вы-не-видите-того-что-находится-у-вас-прямо-перед-носом, которое часто используют люди, словно пытаясь заставить вас произнести то, что им хочется. Я холодно уставилась на полицейского, до кончиков пальцев возмущенная словом «субъект».

– Это не означает, что Алина употребляла наркотики. Это означает, что она была в опасности.

– И она ни разу не сказала ни вам, ни вашим родителям о том, что ей угрожает опасность? Ни разу в течение нескольких месяцев? Вы сами говорили, что у вас очень дружная семья. Неужели ваша сестра не сказала бы, что ее жизни что-то угрожает? Сожалею, мисс Лейн, но больше похоже на то, что Алина скрывала от вас свое пристрастие к наркотикам, чем на то, что она была в опасности и никому ни словом об этом не обмолвилась. Мы постоянно наблюдаем такое поведение в бедных районах города.

– Алина сказала, что пыталась защитить меня, – сухо напомнила я ему. – Именно поэтому она ничего не говорила.

– От чего защитить?

– Не знаю! Это вам и следует выяснять. Разве вы не можете возобновить дело моей сестры и попытаться узнать, кем был ее парень? Этого человека обязательно кто-нибудь где-нибудь видел! Из сообщения Алины ясно, что она от кого-то пряталась. Она сказала, что он приближается. И сказала, что он не выпустит ее из страны. Очевидно, что кто-то ей угрожал!

Инспектор с минуту смотрел на меня, потом тяжело вздохнул.

– Мисс Лейн, на руках вашей сестры обнаружены отметины. Такие отметины обычно оставляет игла шприца.

Я вскочила на ноги, разозлившись уже сверх всякой меры.

– У моей сестры обнаружились отметины по всему телу, инспектор! Не только на руках! И коронер сказал, что они похожи на следы зубов! – Которые не могли принадлежать ни одному известному виду животных. – А некоторые части тела были просто вырваны!

Я дрожала. Я ненавидела свою память. От воспоминаний к горлу подкатила тошнота. Я очень надеялась, что Алина была уже мертва, когда это вытворяли с ее телом. И не сомневалась, что она не была мертва... Увиденное вышвырнуло маму и папу за грань реальности. Меня тоже, но я смогла быстро вернуться из этого адского местечка, поскольку кому-то из нас нужно было это сделать.

– Вы сами видели ее, мисс Лейн. Зубы людей или животных не могут оставить подобных отметин.

– Иглы тоже не могут, – злобно ответила я.

– Если вы присядете и...

– Вы собираетесь возобновлять ее дело или нет? – Я требовала ответа.

О'Даффи поднял руки раскрытыми ладонями ко мне.

– Послушайте, я не могу позволить себе отрывать людей от дел, бросая их на расследование, в котором нет никаких зацепок, поскольку мои подчиненные стоят на ушах от количества преступлений, в которых зацепки есть. Произошел острый всплеск насилия. Исчезают люди. Я никогда раньше такого не видел, – сказал он с отвращением. – Словно половина этого чертова города сошла с ума. В связи с этим у нас не хватает сотрудников. Я не могу бросить людей на расследование дела вашей сестры, поскольку там не над чем работать. Я скорблю о вашей утрате, мисс Лейн. Я знаю, каково это – потерять близкого человека. Но я больше ничего не могу для вас сделать. Советую вам вернуться домой и помочь своей семье пережить этот период.

Вот и вся наша с ним встреча.

Чувствуя себя неудачницей, страстно желая сделать хоть что-то, что приведет к определенному результату, я тащилась обратно в мотель, чтобы забрать свои пакеты, коробки и половую щетку, а потом вызвать такси, поскольку я не смогла бы донести все это в руках, и доехать до квартиры Алины. Если уж я не способна ничего сделать как следует, я, по крайней мере, выброшу мусор. Я проделывала это каждый раз, закрывая «Кирпичный», так что это занятие было мне по плечу.

Я плакала все время, пока подметала. Жалела Алину, жалела себя, жалела весь мир, потому что в нем люди, похожие на мою сестру, могли быть убиты с такой же жестокостью, с какой убили ее.

Закончив подметать и плакать, я села на пол, скрестив ноги, и принялась упаковывать вещи. Я не могла заставить себя выбросить хоть что-то, даже то, что стоило выбросить, например, рваную одежду или сломанные безделушки. Каждую вещичку я аккуратно упаковывала и откладывала. Когда-нибудь, через много лет, я сниму эти ящики с чердака родного дома в Джорджии и тщательно их рассортирую. А сейчас – с глаз долой, из сердца вон.

В квартире Алины я провела весь день, проделав приличную часть работы. Понадобится еще несколько дней, чтобы закончить с упаковкой, убрать квартиру и посмотреть, не нанесен ли ей ущерб, который не покроет арендная плата. К тому времени, как я собралась уходить, небо затянуло облаками и начался сильный дождь. Как назло, в поле зрения не было ни одного такси. Поскольку у меня не было зонтика и я ужасно проголодалась, я зашлепала по лужам в сторону ближайшего паба.

Я не знала, что этим поступком захлопнула книгу с описанием последних нормальных часов моей жизни.

Он сидел за столиком где-то в четырех метрах от моей кабинки, напротив маленькой женщины тридцати с хвостиком лет. Ее тусклые каштановые волосы безжизненно свисали на воротник.

Она мало чем отличалась от миллионов таких же серых мышек. Я заметила эту пару лишь потому, что внимание привлекал великолепный спутник невзрачной дамы. Закройте глаза и представьте себе парня, который одним взглядом заставит вас таять – этот был именно таким. Мы привыкли видеть пары, укомплектованные с точностью до наоборот – страстная возьми-же-меня-парень Бетти Буп[12] обычно появляется с Джеком Николсоном, но странно видеть Аполлона под руку с Олив Ойл[13].

Высокий и мускулистый, с гибким загорелым телом, он был одет в линялые джинсы и белую футболку, а его длинные белокурые волосы мерцали в свете ламп, как золото.

У него было лицо экзотического манекенщика: сексуально затуманенные карие глаза, полные и чувственные губы... И все в нем было просто великолепно. Он казался элегантным, но вместе с тем очень страстным, грациозным, но сильным, умудряясь даже в линялых джинсах выглядеть богатым, как Крез.

Я чувствовала, что он буквально околдовывает меня. Его спутница была одета в довольно короткую юбку, шелковую блузу, носила разумно подобранные аксессуары, ногти на ногах щеголяли французским маникюром, но выглядела она в лучшем случае невзрачно. Однако он, похоже, был без ума от нее. И никак не мог прекратить до нее дотрагиваться.

И вдруг ко мне вернулось странное «раздвоенное зрение».

Я только что покончила со своим чизбургером и откинулась на спинку стула, ожидая жареной картошки (я люблю эту еду, по крайней мере, раньше любила, я посыпала ее огромным количеством соли и перца, заливала кетчупом, размешивала и медленно, по штучке за раз, отправляла в рот после того, как расправлялась со всем остальным на столе), и вот тут-то мне и показалось, что его жесты стали скорее липкими, чем очаровательными, а лицо голодным, а не привлекательным.

Затем, совершенно внезапно, парень исчез на несколько секунд, а его стул заняло нечто совсем другое. Это случилось так быстро, что я не поняла, что же именно заняло его место, но это точно был не он.

Я закрыла глаза, потерла их, потом снова открыла. Белокурый бог секса вернулся, его рука поглаживала скулы спутницы, пальцы скользили по ее губам, – пальцы с острыми желтыми когтями на руке, казавшейся рукой скелета, обтянутой серой гниющей кожей!

Я резко замотала головой, закрыла лицо руками и начала с усилием тереть глаза, на этот раз действительно сильно, размазывая макияж. На обед я выпила два пива, а обычно мне нужно как минимум три или четыре бокала, чтобы поймать легкий кайф, пусть темный «Гиннесс» и крепче того пива, к которому я привыкла дома.

– Когда я открою глаза, – сказала я себе, – я увижу то, что сидит там на самом деле.

Я имела в виду человека, а не галлюцинацию.

Думаю, стоило добавить к пожеланию и последнее предложение, поскольку, когда я открыла глаза, я чуть не закричала. Сексуальный бог исчез, а серенькая мышка, сидевшая напротив него, прижимала к губам ладонь монстра, словно сошедшего с экрана во время показа фильма ужасов, и целовала ее.

Костлявый, невероятно истощенный монстр был высок – я имею в виду, ростом он был около трех метров. Серый, покрытый чешуей с ног до головы, с кожей, изрытой открытыми язвами, из которых сочилась сукровица. Он был похож на человека, но это касалось лишь основных частей тела: у него были руки, ноги и голова. На этом сходство заканчивалось. Лицо монстра было вдвое длиннее человеческого, при этом оно было необычайно узким – не шире моей ладони. В черных глазах чудовища не было ни зрачков, ни белков. Когда оно заговорило, я увидела его рот, – который целиком занимал всю нижнюю часть его омерзительной морды, – внутри не было ничего розового, язык и десны были того же серого цвета, что и остальная гниющая плоть, и покрыты теми же мокнущими язвами. Губ у монстра не было, зато имелись два ряда острых, как у акулы, зубов. В общем, мерзость неимоверная.

Белокурый красавчик вернулся. И теперь он смотрел на меня. Тяжелым взглядом. Он больше не разговаривал со своей женщиной, он пялился прямо на меня. И вид у него был явно недовольный.

Я моргнула. Не знаю, откуда в тот момент пришло ко мне это знание, словно включилась давно дремавшая во мне генетическая память. Сознание словно разделилось на разные лагеря. Первый настаивал, что то, что я видела, мне просто показалось. Второй вопил, чтобы я вскочила с места, схватила сумочку и помчалась прочь отсюда со всей доступной мне скоростью. Эти два голоса звучали умеренно истерично, даже для меня.

Третий лагерь был спокоен, хладнокровен и собран. И он решительно настаивал, чтобы я приложила все возможные усилия, чтобы не выдать себя тому, кто сидел за соседним столиком, маскируясь под человека. Если монстр поймет, что я могу видеть сквозь созданную им иллюзию, я умру.

Вот этому внутреннему голосу я повиновалась без промедления. Я заставила себя улыбнуться мужчине-твари, а потом резко наклонила голову, словно пряча румянец, вызванный тем, что на меня обратил внимание такой привлекательный человек.

Когда я вновь подняла глаза, я опять увидела серую, покрытую язвами тварь. Ее голова находилась куда выше того места, где предполагалось лицо сексуальной обманки, так что все, что я смогла – это уставиться в район пупка (которого у монстра не обнаружилось), поскольку именно туда мне полагалось смотреть, если бы я все еще видела человека. Я чувствовала, как по мне скользит подозрительный взгляд твари. Подарив пупочной области монстра еще одну скромную, застенчивую улыбку, я вернулась к картошке фри.

С тех пор я никогда ее не ела. Я заставила себя сидеть на месте и доедать всю порцию, одну палочку картошки за другой. Я заставляла себя притворяться, что гниющий монстр – это привлекательный мужчина. Сегодня я считаю, что мой блеф сработал только потому, что я осталась тогда на месте. Но я до сих пор борюсь с тошнотой, едва увидев тарелку картошки фри.

Чудовище пожирало свою спутницу каждый раз, когда дотрагивалось до нее. Оно крало по кусочку красоту этой женщины, высасывало ее открытыми язвами на руках. Пока я ела свою картошку, я наблюдала, как ее волосы тускнеют, как тупеет выражение лица, как с каждым его прикосновением она становится все более уродливой, вялой, серой. Подозреваю, что когда-то она была ослепительно привлекательной женщиной. Я думала о том, что от нее останется, когда монстр закончит с ней. Думала о том, проснется ли она завтра утром, чтобы взглянуть в зеркало и закричать. Думала о том, узнают ли ее друзья и родные, которые помнят, как она выглядела.

Они ушли раньше меня, низенькая уродливая женщина и трехметровый монстр. Я еще долго сидела на своем месте, уставившись в свое третье пиво.

Когда я смогла подняться на ноги и заплатить по счету, я направилась к Иерихону Бэрронсу.