Густав Морцинек «Виктория»

Инженер Килярчик, вместо того чтобы подняться на поверхность прямо с пятого горизонта, сделав большой крюк, решил осмотреть работы в «заколдованном» квершлаге.[1] Черти, что ли, попутали директора, когда он постановил вести проходку под старыми, завалившимися выработками.

– Там вода! – горячась, доказывал Килярчик.

– Знаю. Но там также прекрасный уголь! – не сдавался директор.

– Двумя горизонтами ниже работает бригада! Если вода прорвется, жизнь людей окажется в опасности.

– Знаю! И возлагаю всю ответственность на вас!

– Гром тебя разрази! – выходя, сквозь стиснутые зубы процедил Килярчик, твердо решив, что берет на себя ответственность и за воду на пятом горизонте, и за людей, которые работали сотней метров ниже, на седьмом.

За несколько недель до этого разговора директор и инженер долго спорили, стоит ли вести проходку в направлении покинутой, затопленной выработки, которая не значилась ни на одной карте; тогда-то и вспомнили про двух самых старых шахтеров-немцев и пригласили их для совета, как выразился директор.

Обоих стариков можно было встретить неподалеку от копра «Виктории»; они не желали уходить на пенсию, хотя, в соответствии с «Хартией шахтера», имели на это право. Старики объясняли, что сжились с шахтой, и es soll der Kuckuck holen,[2] если бы им пришлось прозябать дома. Сейчас эти два ветерана, путая польские и немецкие слова, рассказывали, что, действительно, когда-то в тех местах была шахта, но, soll es der Kuckuck holen, еще до первой мировой войны ее затопила вода, и все пошло к чертовой матери. Шахтеры едва успели спастись. Как называлась шахта? Es soll der Kuckuck holen с таким названием! «Готтессеген» – вот как она называлась, самое что ни на есть дурацкое название, ибо ее следовало бы назвать «Тейфельсрахе»!..

– Или «Тейфельсрахен»! – подхватил второй шахтер.

– А что значит: «Готтессеген», «Тейфельсрахе» и «Тейфельсрахен»? – поинтересовался директор у Килярчика. Инженер был родом из окрестностей Карвины и говорил по-немецки, а ругаясь, употреблял на чешский манер «громы» вместо силезских «перунов».

– Официально шахта называлась «Благословение божье»…

– Немного похоже на название нашей шахты «Божьи дары»?

– Да, похоже. Два других – игра слов, насмешка: либо «Дьявольская месть», либо «Дьявольское логово», – объяснил Килярчик и взглянул на шахтеров. Те стояли, небрежно опершись о выступ оконной ниши, покуривали трубки и молча слушали, как директор с инженером переговаривались по-польски. Они поняли только то, что в разговоре упоминался дьявол. У одного из них, Рихарда Барнитцке с лукаво прищуренными глазами, на лице было написано, что он балагур; другой, Ганс Гроссман, походил на мокрую курицу – стоял согбенный, с покорным, почтительным видом, казалось, он не в состоянии слова вымолвить. Временами его высохшее личико с топорщившимися редкими рыжими усиками и носом картошкой приобретало плаксивое выражение, что придавало ему сходство с мордой тюленя. Но в широко расставленных глазах – серых и хитрых – сверкали затаенные искорки.

Килярчик любил поговорить с этими стариками.

– Расскажите-ка мне про вашего Эрдгайста! – не раз просил он, встречая их у платформы, где они выгружали из вагонов крепежные стойки.

Барнитцке и Гроссман рассказывали небылицы про валбжихского духа Скарбника, по-немецки Эрдгайста. Старики плели несусветное, загибали пальцы, считая, сколько раз каждый из них встречал духа в шахте «Готтессеген», где это было и что случилось потом… Подобная встреча всегда предвещала что-нибудь недоброе. Старики расписывали, как дух выглядел, рассказывали, что у него белая борода, а лампочка горит красным светом, и будто он с ними разговаривал.

– Он по-немецки говорил? – интересовался Килярчик.

– Ясное дело, по-немецки! Иначе он не умел, да и нужды не было, потому что это немецкий дух и здесь были только немцы! – с готовностью объяснял Гроссман, тоном давая понять, что оскорблен в лучших своих чувствах столь неуместным вопросом.

– Это Эрдгайст затопил «Готтессеген», – подхватил Барнитцке и локтем толкнул приятеля в бок «Blöder Hund,[3] слишком он много болтает!..

– Кто затопил?

– Эрдгайст!..

– Ara! A сам он не утонул?

Красивое, мужественное лицо Килярчика с правильными чертами и хищной улыбкой было серьезно и сосредоточенно. При взгляде на него никому бы в голову не пришло, что инженера забавляют суеверные россказни стариков.

– Эрдгайст не утонул! Он сидит в завалах на «Готтессеген»! – негромко сказал Гроссман.

– Что же он там делает?

– Размышляет, как затопить «Викторию»!

– Зря время теряет, все равно ничего не придумает! – насмешливо сказал Килярчик.

– Хо-хо! – оживился Гроссман. – У немцев шахту затопил, а у поляков не затопит! Хо-хо!.. – и сплюнул далеко в сторону.

Килярчику не понравилась такая похвальба. И он очень спокойно, так, словно интересовался, сколько вагонов они выгрузили на платформе, спросил:

– Вы не любите поляков? – И зубы его хищно сверкнули в едва заметной усмешке. Гроссман, заметив эту усмешку, уклончиво произнес:

– Моя семья уехала в рейх. Я один тут остался…

– А почему вы не уехали?

– Сжился с «Готтессеген», а потом – о «Викторией»…

– Na, schon recht![4] Glück auf![5] – холодно простился с ними Килярчик.

– Glück auf, Herr инженер! – поспешно ответили старики.

Это неприятное открытие не изменило, однако, отношения Килярчика к немецким шахтерам. Он даже ощутил нечто вроде сочувствия. Инженер попытался представить себя на месте старого, всеми покинутого Гроссмана и пришел к выводу, что старик – несчастный человек, который любит шахту больше, нежели свою семью. Сейчас он как бы на распутье и, видимо, втайне мечтает о возвращении в Валбжих «своих». Если бы на его месте оказался Килярчик, то, вероятно, думал бы точно так же и мечтал бы о возвращении близких.

Все эти мысли оставили его, когда он вышел из клети на пятом горизонте в слепом стволе и поравнялся с насосной камерой. Камера с арочным сводом и низким входом была вырублена в монолите и обетонирована. Там работал электрический насос, издававший тонкое вибрирующее и в общем приятное жужжание. Килярчик углубился в квершлаг, который вел к вспомогательному стволу «Лешек». Это был самый длинный квершлаг во всем валбжихском бассейне, протяженностью свыше трех километров. В глубоком сточном желобе булькала и плескалась вода. Это напомнило Килярчику об угрозе Гроссмана. Скарбник затопил при немцах шахту «Готтессеген», а теперь готовится затопить польскую «Викторию». Не затопит!.. После долгого совещания с директором и председателем Центрального горнодобывающего управления Килярчик обдумал план, который должен был оградить шахту от этой опасности. Из рассказов Барнитцке и Гроссмана ему было известно, что выработки шахты «Готтессеген» находятся примерно на сто с лишним метров выше квершлага на пятом горизонте «Виктории». Не точно над ними, а где-то далеко в стороне. Но черт ведает, где именно! Если бы знать наверняка, ни к чему было бы сейчас вести вслепую проходку «заколдованного» кваршлага. Килярчику было известно, что порода там состояла из водопроницаемого глинистого сланца, и вода, скопившаяся в выработках «Готтессеген», могла просочиться сквозь породу. И сейчас она, возможно, затаилась где-то на высоте пятого горизонта, зловещая, черная, примолкшая, готовая внезапно, с ревом хлынуть в штреки «Виктории».

Квершлаг был пуст. Бригада работала сотней метров ниже, на седьмом горизонте. Она спускалась в шахту по главному стволу до пятого горизонта, а оттуда по слепому стволу – на седьмой горизонт. Тем же путем на-гора выдавали добытый уголь.

Килярчик миновал насосную камеру, затем – главный штрек, ведущий к слепому стволу, и погрузился в гулкую тишину квершлага. Он внимательно всматривался в крепь из стальных балок, выгнутых, как шпангоуты. Вид их не понравился инженеру, поскольку местами под давлением кровли и боковых стен они прогнулись внутрь, словно были сделаны из мягкой проволоки. Некоторые балки лопнули, и края их торчали ровные, будто ножом обрезанные. Кое-где металл настолько был перекручен, что напоминал тряпье.

– Давит, гром его разрази! – бормотал инженер и прикидывал в уме, сколько людей понадобится, чтобы заменить искареженную крепь.

Вот он остановился, склонился над сточным желобом, посветил. Вода была прозрачная, в ней отражался свет шахтерской лампочки. Килярчику вода казалась таинственным живым существом, которое куда-то очень спешит; это ощущение было ему приятно.

Килярчик с облегчением подумал, что с такой водой и один насос легко справится. Рядом на всякий случай стоят наготове еще три. Он знал, четыре насоса в минуту могут «проглотить» двадцать четыре кубических метра воды. Итак, если вода прорвется, насосы без труда справятся с нею. Только бы они не подвели в решающую минуту. Килярчик согнутым пальцем постучал по деревянной стойке, чтобы «отвести колдовство», как, бывало, делал его отец, работавший забойщиком на шахте «Ян» в Карвине. Инженер громко рассмеялся, поймав себя на том, что временами становится суеверным. Не хватало еще встретить валбжихского Скарбника, в которого так крепко верят старые немецкие шахтеры.

Вдруг в глубине квершлага вспыхнула крошечная светлая точка. Свет появился внезапно и неподвижно повис в темноте. Словно шахтер, задремавший в укромном уголке и погасивший лампочку, теперь проснулся и зажег ее, заметив яркий свет инженера, отраженный мощным рефлектором.

Крошечный далекий огонек лениво заколебался и начал не спеша расти.

– Кто там может быть! – удивился Килярчик и принялся перебирать в памяти имена шахтеров, которые работали неподалеку.

Но так никого и не вспомнил.

Огонек быстро приближался, рос, отражаясь в металлической крепи матовыми колеблющимися бликами.

– Щенсць боже,[6] пан инженер! – донесся до него из темноты хрипловатый, словно после перепоя, молодой голос.

– Щенсць боже! Что ты тут делаешь? – изумился Килярчик. Перед ним стоял отчаянный головорез с шахты «Виктория», приехавший в эти края из-под Люблина по вербовке, которого уже трижды карали за поножовщину, дважды – за воровство, вожак валбжихских хулиганов Олек Клуско.

– Ничего не делаю, пан инженер! – буркнул Клуско. Он сунул руки в карманы – лампочка висела у него на ремешке, петлей перекинутом через шею, шапка была лихо сдвинута набекрень, из-под нее торчала непокорная шевелюра – и с вызовом взглянул на инженера.

– Почему не работаешь? Ведь тебя включили в седьмую бригаду.

– Нет дураков, пан инженер!

– Что значит, нет дураков? Ведь ты ничего не заработаешь!

– Больно мне нужно!.. По горло сыт вашей проклятой шахтой!

Килярчик внимательно взглянул на парня. Руки у него по-прежнему были в карманах. Правая что-то сжимает. Вроде бы нож…

– Послушай, ты, щенок! Вынь-ка руки из карманов, когда разговариваешь со старшими, а нож прибереги на тот случай, когда понадобится чистить картошку… Ну-ка!

Парень не спеша вытащил руки из карманов.

– Ну, а дальше что, пан инженер? – спросил он. – Думаете, я перетрухнул? Ни хрена вы мне не сделаете!

– Не трави, балда! – сказал Килярчик, сам переходя на жаргон.

– Застукали вы меня, пан инженер, холера пся-крев, когда я тут хилял по выработкам! Да мне плевать. – Парень ощетинился.

– Брось трепаться, садись рядом, вот здесь! Потолкуем!.. – И, не дожидаясь согласия, инженер уселся у стены, на кусок породы. На парня он не взглянул. Олесь с минуту неуверенно топтался на месте. Как быть? Он подозревал какой-то подвох. Парень вообще верил только в свою ловкость, силу и смелость. Он знал, на кого эти качества могут произвести впечатление. Инженера на такую удочку не поймаешь, старых шахтеров тоже, как и некоторых товарищей, живущих вместе с ним в Доме молодого шахтера. Ха-ха! Многих из них уже успели обвести вокруг пальца, приручили, словно слепых щенят! Их «купили» разными там коллективами самодеятельности, хорами, шахматными турнирами, футбольными матчами, трудовыми соревнованиями, сберегательными книжками и даже этой идиотской… как ее… акробатикой. Его товарищи постепенно превращались в послушных маменьких сынков. Он же не такой дурак… Заработать, конечно, он не прочь, чтобы потом отправиться с товарищами в пивнушку, налакаться допьяна, устроить дебош, выбить стекла, проломить чью-то башку пивной кружкой, разбить вдребезги стулья и полоснуть ножом на улице какого-нибудь строптивого прохожего. А что до красоток? Хо-хо! В них недостатка не было, а если какая не соглашалась по доброй воле, ту он брал силой. Была еще милиция, распроклятые «легавые»! Но их он умел оставлять с носом. А иногда не выходило. Тогда его упрятывали на несколько дней под арест. Однажды даже он просидел в тюрьме два месяца. Чертовы «легаши»!..

Олесь присел в сторонке.

– Садись рядом! – приказал инженер тоном, не допускавшим возражений. Парень повиновался.

Он подкатил кусок породы и уселся рядом с инженером. Машинально нащупал нож в кармане. Если что – полоснет… Нет, пожалуй, не полоснет! Он уже давно питал к Килярчику симпатию. Что-то в инженере нравилось парню, но что именно – он сам не знал. Другие кричат, сквернословят, хватают за грудки и даже бьют, обзывают грубыми, словно неотесанные камни, словами; вообще-то ему на них начхать, но все-таки неприятно. А инженер Килярчик не такой! Вот, например, сейчас! Велел ему сесть рядом, вместо того чтобы, поминая всех перунов и чертей, обругать его бездельником, разгильдяем и хулиганом, а то и огреть кайлом. Кроме того, парня покоряла внешность Килярчика, его хищная белозубая улыбка… У самого Олеся зубы гнилые, нескольких не хватает, лицо изуродованное и рябое, девчата на шахте насмехаются, обзывают страшилищем. Черт их подери!

Парень исподлобья взглянул на инженера и подумал, что это – свой мужик. На такого можно положиться!..

– Старики твои живы? – спросил инженер.

До сих пор никто вот так, по-свойски, не спрашивал, есть ли у Олеся родители. Конечно, другие тоже интересовались, но всегда так, словно хотели узнать, сколько пуговиц у него на пиджаке или сколько угля он выдал на-гора. Конечно, родители есть, но он их не помнит. Чем они занимаются? А черт их знает! Отец был пьяница, а мать… Э, лучше не вспоминать! Кто завербовал Олеся на работу в шахте? Гм, знакомые посоветовали. Говорили, можно зашибить деньгу побольше, чем если «журавля запускать»… Что значит «журавля запускать»? Так говорят про воров-карманников. Вот он и подумал, пусть будет шахта!.. И поехал в Валбжих. Но шахта ему осточертела, сыт по горло! Работа тяжелая, дурацкая, черти б ее взяли! Роешься, как крот, под землей… Вы спрашиваете, чего мне больше всего хочется? Тоже мне вопрос! Водки, девок, драк с разбитыми мордами, денег, много денег, мотоцикл и повесить всех «легавых»… А раз уж вы такой любопытный и готовы выслушать все, что я вам тут выкладываю, как старая дева на исповеди, то слушайте. Плевать мне на шахту, на Валбжих, на «Викторию», на эту чертову шахтерскую профессию – не завтра, так послезавтра отправлюсь на все четыре стороны. Уж лучше «журавля запускать»!

– А может, ты шахты боишься? – перебил его инженер.

Парень возмутился – он прямо-таки подскочил. Олесь Клуско ничего не боится!..

– Неправда, ты боишься честной жизни!

Олесь Клуско покатился со смеху. Он «боится честной жизни»! Инженер говорит, словно ксендз с амвона. Олесь – стреляный воробей, и его на мякине не проведешь! Еще не хватало, чтобы инженер сказал про алтарь отечества, несгибаемую волю, высоко поднятые знамена и шестилетний план! Тогда все будет, как в клубе, где висят лозунги с криво написанными буквами!

Странный это был разговор. По другую сторону квершлага в желобе булькала вода, слегка шумел ветерок, белая плесень искрилась, словно иней при свете шахтерских лампочек, а слова черными тенями шарахались в темноте.

– Какой же ты глупый, сынок! – сказал инженер. Олесь ожидал, что Килярчик разразится бранью, а тот – ничего. Только усмехнулся.

Парень вздрогнул, хотел отодвинуться, но не успел: инженер обнял его за плечи и привлек к себе. Неуклюже, но как-то очень сердечно. А свободной рукой погладил парня по голове. Вот и все. Потом встал и сказал:

– Послушай! Перед тем как убежать, зайди ко мне. А потом уж станешь «журавля запускать». Придешь?

– Не знаю… – буркнул парень, еще не придя в себя от изумления.

Инженер больше ничего не сказал, нагнулся за лампой и двинулся по квершлагу в направлении «Ле-шека». Олесь медленно поднялся, глядя ему вслед.

– Вот так тип! – как-то неуверенно и скорее по привычке пробормотал он.

Инженер взглянул на часы. Надо поторапливаться. Слишком много времени потерял с Олесем. Килярчик представил себе, как удивится его жена, «сибирячка» Илона, когда к ним явится такой вот прощелыга. Она была внучкой, вернее, правнучкой польского повстанца, сосланного в Сибирь; родилась и выросла там, полюбила степь и тайгу, где жила среди простых людей, и теперь никак не могла привыкнуть к задымленному Валбжиху и к его «человеческому конгломерату», как она без особого восторга называла местное население. А может, Олесь придется ей по душе, несмотря на свой хулиганский вид и разбойничью внешность. И тогда, быть может, она его по-матерински обласкает.

При этой мысли инженер улыбнулся. У него была страсть все исправлять, например, он с удовольствием копался в отслужившем срок двигателе старенькой «шкоды», который никому не удавалось вернуть к жизни, а у него это получалось. Он мог часами доискиваться, почему вышел из строя электрический насос, пока не обнаруживал причину. Он умел найти в часах ослабевший винтик, поджать его – и часы снова начинали тикать.

«Может, мне удастся поджать ослабевший винтик в голове Олеся Клуско из-под Люблина…» – размышлял инженер, испытывая такое же чувство, с каким брался за ремонт сломавшейся машины.

Наконец он добрался до шахтного двора «Лешека» и с удовлетворением убедился, что здесь все в порядке. Скарбнику Гроссмана не удастся затопить «Викторию». Любопытно, обрадовался ли бы Гроссман победе Скарбника? Может, как немец старой закалки… Э, глупости! Ведь он шахтер и наверняка был бы огорчен и ругался бы по-своему: «Es soll der Kuckuck holen».

Итак, на шахтном дворе все готово: навалом лежит влажная глина, высятся штабеля досок, рассчитанных по ширине проходки, и вязанки соломы. Солома пахнет спелым хлебом и солнцем.

Ну и пусть пахнет! Это сейчас не важно. Килярчик велел припасти эти материалы на случай, если прорвется вода и придется возводить дамбу в «заколдованном» квершлаге. Ответвляясь от главного квершлага, соединявшего «Викторию» с «Лешеком», оншел с севера на юг, а затем поворачивал на юго-восток. От места ответвления до ствола «Лешек» было всего несколько десятков метров.

Килярчик вошел в новый, более узкий квершлаг, где была временная крепь. По донесению маркшейдера, бригада прошла уже триста метров. Килярчик улыбнулся, поскольку бригадой их трудно было назвать – всего три человека. Один – реэмигрант из Франции, Пьер Остень, который то и дело ругается по-французски – Tonnerre de Dieu, что в его устах звучит как «тонеррдеди»; второй – немец Охман, время от времени вставлявший в разговор свое Kreuzhimmeldonnerwetter, и худой цыган, готовый в трудную минуту ввернуть крепкое словцо…

Килярчик застал их за работой. Дело у них спорилось. Двухметровый бур с металлическим скрежетом уже почти по рукоять вошел в монолит. Инженер подождал, пока они закончат.

– Ну, что? Идет вода? – спросил он, когда машина остановилась, и внезапная тишина, словно черное покрывало опустилось на глаза.

Вопрос был излишним. Инженер и сам видел, что вода капает сверху, как накануне, как неделю, как месяц назад, а из двухметрового отверстия в монолите вытекает тонюсенькая мутная струйка воды. Ничего страшного. Воды – что кот наплакал!.. Значит, все в порядке!

Килярчик посветил, осмотрел монолит, постучал по нему и кто знает, уже в который раз повторил, что сначала следует сверлить двухметровый контрольный шпур и если вода не появится, только тогда сверлить три-четыре шпура под заряды и взрывать. Главное – держать ухо востро.

– Глядите в оба! – сказал он им на прощание. – А если хлынет вода, бегите к стволу «Лешек». А оттуда звоните наверх, в дирекцию и на шахтный двор «Виктории», машинисту при насосах. А потом уже – наверх!..

Килярчик поднялся через ствол «Лешек». В раздевалке умылся, залез в ванну и с наслаждением погрузился в теплую воду. Затем, переодевшись, отправился в контору и начал писать рапорт. И вот тогда-то все началось!..

Зазвонил телефон – настойчиво, резко. Килярчик схватил трубку. В ней послышался далекий гул, похожий на шум вихря в лесу. Это вода с ревом несется но проходке!..

– Алло! Инженер Килярчик слушает! Что случилось?

– Месье инженер! Тонеррдеди, вода!.. Говорит Остень! Вода хлынула!..

– Откуда вы говорите?

– С шахтного двора «Лешека»!

– Где люди?

– Охман со мной, а цыган удрал. Поднимается по лестнице в стволе «Лешек»!

– Позвоните на шахтный двор «Виктории», машинисту у насосов. Пусть будет наготове!

– Я уже позвонил!

– Тогда поднимайтесь!

– Kreuzhimmeldonnerwetter! – послышалось в трубке приглушенное восклицание Охмана.

Телефоны теперь звонили не умолкая. Килярчик отдавал приказания машинисту на пятом горизонте, у слепого ствола. Пусть немедленно известит руководство бригады на седьмом горизонте. Ни слова о воде, всех немедленно отправить к клети и поднимать наверх. Только без паники! Самое главное – без паники!..

Сбежались вызванные по тревоге всполошенные инженеры – и старые, и эти вновь испеченные, готовые разом «выложить» все свои ученые премудрости. Прибежал также запыхавшийся перепуганный директор. И все друг у друга спрашивают: «Что делать? Что делать?» Идиоты! Что делать? В штаны делать! Спокойно, гром вас разрази!.. Ага, снова звонят! В трубке какой-то истошный крик.

– Что случилось? С пятого горизонта? Машинист? Что случилось!

– Докладываю, что пускаю второй насос. Вода прибывает. Пусть ко мне кто-нибудь спустится… – клокотал в трубке перепуганный голос машиниста.

Для бывалых инженеров и штейгеров не было секретом, что горняки в шахте больше всего боятся воды. В огонь пойдут, в воду – ни за что!.. Вода в шахте наводит ужас. Поэтому главное, чтобы в бригаде на седьмом горизонте не началась паника. Насосы в резерве есть, два уже работают, значит, шахтерам ничто не угрожает. Но если они поддадутся панике и всем скопом ринутся к клети, то переломают себе ноги, руки… Среди них есть, конечно, опытные, солидные штейгеры и технические надзиратели. Вода идет не по квершлагу, а по параллельному штреку, предназначенному для ее стока, обходит насосную камеру и стекает в зумпф[7] главного ствола. Оттуда ее откачивают насосы.

Снова телефонный звонок с шахтного двора, в трубке – отчаянный вопль машиниста:

– Пан инженер! Вода прибывает, черт ее дери…

Включаю третий насос! Спускайтесь кто-нибудь ко мне, не то я убегу!

Ага! Значит, страх усиливается, парализует волю машиниста. Волосы у него на голове становятся дыбом.

– Оставайтесь возле насосов! Я спускаюсь! Если вода будет прибывать, включайте четвертый насос!

Килярчик выбежал из кабинета, в который набились инженеры и штейгеры, они все говорили разом, и каждый старался дать какой-нибудь дельный совет. Похоже, они все потеряли голову. Возле шахтного ствола Килярчик встретил технического надзирателя Гавранека.

– Послушайте, Гавранек! Я спускаюсь вниз, к насосам. Найдите четырех слесарей… Нет! Двух электротехников и двух слесарей! С инструментом и запасными частями к насосам. Пусть ждут моего звонка… На случай неполадок…

Килярчик уже вскочил в клеть и сделал знак машинисту. Прозвучал сигнал, и клеть с шумом полетела вниз, на пятый горизонт.

В клети Килярчик взял себя в руки, успокоился. И когда вышел из нее на шахтном дворе, то даже удивился: от его недавнего замешательства не осталось и следа – ведь, по сути дела, ничего особенного не произошло. Просто в камере работают три насоса. На шахтном дворе уже толпятся люди. Они поднимаются с седьмого горизонта по слепому стволу, преодолевают несколько десятков метров по главному штреку, попадают в квершлаг и не спеша проходят десятка полтора метров, отделяющие их от подъемника. Шахтеры разговаривают, перебрасываются шутками, подтрунивают друг над другом. Значит, не знают, что вода прорвалась. Это хорошо.

Килярчик проследил за тем, как наверх поднялась вся бригада. Он не подгонял людей, не хотел вызывать подозрения, что в шахте происходит что-то неладное. Когда кто-то спросил его, почему они покидают шахту раньше положенного времени, он ответил, что приехала очередная комиссия и требует, чтобы бригада поднялась на поверхность.

– А может, вода? – недоверчиво спросил какой-то чумазый шахтер.

– Какая там вода! Нет никакой воды! – проговорил Килярчик, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и даже безразлично.

Действительно, никакой воды нет. Правда, в зумпфе, под клетями, она шумит, как в дьявольской мельнице, но она всегда так шумит. Особенно когда долго идет дождь.

– Льет еще наверху? – спросил другой шахтер.

– Как из ведра. Зонтики захватили? – пошутил Килярчик.

Время от времени инженер входил в насосную камеру и поглядывал на насосы и водомер. Насосы работали исправно, однако стрелка водомера постепенно поднималась.

– Ну что, пускать четвертый насос? – спросил машинист с рыбьими глазами. После прихода Килярчика он успокоился.

– Еще есть время… Подождем! Я иду на шахтный двор. Если что случится, бегите за мной…

Подъем всей бригады занял полчаса. Только наверху шахтеры узнали, что прорвалась вода и они благополучно избежали опасности. Последними поднимались два штейгера. Килярчик подошел к клети, готовой взлететь наверх.

– Поздравляю, – сказал он. – Бы отлично справились с этим делом!

– Пришлось пойти на обман, чтобы не напугать людей. Но все обошлось, правда?

– Обошлось. Все поднялись?

– Все! Я сам проверял на шахтном дворе седьмого горизонта.

– Ну, так щенсць боже!

– Шенсць боже, пан инженер! – ответили штейгеры и дали сигнал к отправлению.

Килярчик неожиданно вспомнил про Олеся Клуско. Ведь парень остался в квершлаге. Не шляется ли он до сих пор где-нибудь там, черт его дери. Инженер позвонил контролеру, попросил проверить, на месте ли бирка и лампа Олеся Клуско. Ему ответил тонкий девичий голос, что все на месте и что Клуско поднялся наверх с первой же клетью.

Значит, все в порядке. В шахте теперь остались только двое: машинист и он, Килярчик.

Инженер вошел в насосную камеру, взглянул на водомер. Вода продолжала подниматься.

– Пускаем четвертый насос! – приказал он.

Машинист включил контакт – заработал четвертый насос. Вначале он издавал низкий, басовитый звук, потом тон его начал повышаться, переходя постепенно в серебристое, звенящее пение. Тонкое гудение четырех насосов сливалось в своеобразный скрипичный квартет – монотонный и усыпляющий. Если бы не сознание, что сейчас начинается единоборство с водой, можно было бы сесть на лавку и спокойно вздремнуть.

Час проходил за часом. Машинист и Килярчик стояли возле насосов и напряженно вслушивались в их работу. Время от времени они взглядывали на водомер. Чертова стрелка и не думала опускаться. Даже, напротив, показывала, что вода медленно, но прибывает.

– Обороты полные? – спросил Килярчик.

– Нет…

– Пустить на полные обороты!

– Все четыре?

– Все четыре!

– Пан инженер, боюсь, как бы…

– Делайте, как вам велено!

Машинист пожал плечами и передвинул все четыре контакта. Гудение насосов стало напряженным; переходя на самые высокие ноты по невидимой параболической кривой, оно сделалось похожим на тоненькое вибрирующее комариное пение, – чувствовалось, что насосы работают как бы через силу. Килярчик не спускал глаз со стрелки водомера. Она застыла на одной цифре. Под низким темным сводом камеры переливается печальный плач насосов. Килярчик положил ладонь на блестящий лакированный кожух двигателя и почувствовал, как напряженно он дрожит. Вода шумела в толстых трубах, которые причудливо переплетались на стенах и сводах камеры. Отсюда трубы выходили в квершлаг, тянулись к стволу и уже там по скользкой бетонированной стене взбирались на поверхность.

Время от времени пронзительно звонил телефон и кто-нибудь сверху требовал, чтобы Килярчик доложил обстановку. Что там внизу? Насосы работают? Вода прибывает или убывает? Вначале Килярчик отвечал обстоятельно, не спрашивая, кто с ним разговаривает. В конце концов это ему надоело.

– Послушайте, оставьте меня в покое. Если нужна будет ваша помощь, я сам позвоню!.. Все!..

Телефон смолк, только камера продолжала стонать от вибрирующих звуков. Вибрация была едва заметной, но пронизывала все тело. Килярчику казалось, будто он ощущает ее кончиками пальцев, как едва уловимые покалывания. Он сел на лавку, принялся размышлять, каковы шансы на победу. Стрелка водомера едва заметно опускается. Значит, насосы «проглатывают» воду. Однако уровень ее снижается очень незначительно. Долго ли вода будет идти из промоины в «заколдованном» квершлаге? Вот вопрос. Инженер предполагал, что вода прорвалась из старых выработок шахты «Готтессеген». Больше ей взяться неоткуда. В Валбжихе и окрестностях нет ни рек, ни ручейков. Иными словами, со временем подземный водоем должен иссякнуть. Дело сводится лишь к одному: сколько в нем воды? Долго ли будет она заливать «Викторию»? Если насосы подведут, седьмому горизонту грозит затопление. А возможно, и пятому. А может, и всей шахте? Вода может заполнить все выработки, галереи, штреки, и тогда «Виктория» будет обречена на долгое бездействие и работы по ее осушению обойдутся дорого. Килярчик понимал, что спасение шахты зависит от него одного. Не исключено также – в его мозгу возникла робкая инженерная гипотеза, – что выработки «Готтессеген», после того как из них уйдет вода, обрушатся. То, что они обрушатся, не вызывает сомнения, размышлял инженер. Вот если бы они обрушились так, что перекрыли бы приток воды, тогда проблема решилась бы сама собой. Но кто знает, что там сейчас творится?

Килярчик решил выйти и взглянуть, что происходит в квершлаге. Однако выйти он уже не успел: в камеру внезапно ворвался приглушенный, но с каждой секундой усиливавшийся гул, постепенно переходивший в грохот. Инженер выглянул из камеры и остолбенел. У его ног вдоль квершлага стремительно несся черный поток – в слепой ярости вода дыбилась, кидалась, пенилась, тащила стойки, доски, била ими в стены, переворачивала их и снова тащила с оглушительным ревом…

Килярчик понял: либо водоотводный штрек оказался слишком тесным, либо он забит камнями, деревянными стойками и всяким мусором. Поэтому вода и прорвалась в квершлаг. Инженер ступил в воду, и она схватила его за ноги, пытаясь свалить и увлечь за собой. В последнее мгновение инженер успел уцепиться за стойку, но упущенная им лампа унеслась прочь в стремительном потоке. С трудом передвигая йоги, Килярчик вернулся в камеру. Пол в ней был выше уровня почвы в квершлаге. Инженер стоял на пороге камеры и слушал. В это странное мгновение ему вдруг стало понятно, почему шахтеры так панически боятся воды. Оглушительный рев разъяренной воды, непроглядная темнота, низкие давящие своды, слепая, страшная стихия, охваченная жаждой уничтожения, шум, грохот, вой, хаос – все это обрушилось на инженера и начало крушить его волю. Килярчика охватил страх – бессмысленный, бесконечно глупый страх.

Он судорожно вцепился во фрамугу и почувствовал, что дрожит, и волосы под шахтерским шлемом встают дыбом, сердце замирает, глаза вылезают из орбит. Еще секунда – и он прыгнет в воду и бросится к клети. Только бы спастись!..

– Идиот! – крикнул он, обращаясь к самому себе, и словно бы очнулся. Страх с множеством вытаращенных глаз съежился, присмирел. Килярчик вытер на лбу испарину. Пот был холодный. Сердце колотилось.

– Что это? – прерывающимся голосом спросил машинист. Его рыбьи глаза были широко раскрыты, засаленная кепчонка съехала набекрень, козырек ее торчал кверху. Машинист выглядел так комично, что инженер прыснул со смеху.

– Ничего особенного! – сказал он, продолжая смеяться. – Вода прорвалась в квершлаг.

– Потонем мы…

– Гром вас разрази, да как вы можете такое болтать! – накинулся на него Килярчик. Но он понимал: страх обуял машиниста. Если его не успокоить, он бросится к подъемнику.

Машинист тем временем успокаивался – на него подействовал смех Килярчика.

– Чего вы смеетесь, пан инженер? – с укором спросил машинист.

– Над вами смеюсь! Поправьте кепку…

Нескольких слов оказалось достаточно. Машинист пришел в себя, несмотря на устрашающий рев воды, который врывался в дверь камеры и заглушал гул работавших насосов. Машинист вдруг почувствовал себя, словно потерпевший кораблекрушение на острове, окруженном волнами бурного моря. Ему ничто не угрожает – сюда непременно придут люди и спасут его… Как хорошо, что инженер способен смеяться в такую страшную минуту. Как хорошо…

Зазвонил телефон. Директор просил доложить, как дела внизу. Что происходит? Ничего не происходит. Насосы работают на сто два, пан директор. Вода очень медленно, но убывает, а сейчас она несется по квершлагу и низвергается в подствольник глубиной в двадцать метров. Когда она наполнит его, то перестанет реветь… Как насосы? Насосы работают отлично, пан директор. Нужна ли помощь? Пока нет. Нужно бы отправить наверх машиниста, но сейчас это не удастся: вода в квершлаге собьет с ног. Не позволит носа высунуть из камеры. Придется подождать, пока она не заполнит зумпф до краев. Сколько сейчас времени, пан директор? У меня часы остановились… Что, уже пять? Так я уже три часа торчу здесь, у насосов? Не три, а все четыре…

Килярчик положил трубку и попытался себе представить, что сейчас творится наверху. Наверняка звонят все телефоны, объявлена тревога, на проводе Варшава, министерство горнодобывающей промышленности, все дают благие указания, выговаривают, распекают, ищут виновных. А он сидит себе здесь, в камере, и слушает, как гудят насосы да у самого порога ревет вода.

Килярчик взглянул на стрелку водомера. Она снова немного опустилась. Все в порядке… Грохот в квершлаге постепенно затихает. Кажется, можно присесть и собраться с мыслями.

Килярчик сел и мысленным взором обратился к выработкам «Готтессеген» – попытался представить их себе. Ему вдруг почудилось, будто по каким-то необъяснимым делам бредет он по старым галереям, осматривает закоулки забоев, заглядывает в завалившиеся штреки, а со всех сторон льется и шумит черная вода. На огромном куске породы уселся валбжихский Эрдгайст и скалит зубы… Килярчик тоже улыбнулся. Эдгайст вдруг наморщил лоб, перестал смеяться. Вот он поднимает кайло. Замахивается. Килярчик хочет крикнуть, чтобы тот не бил кайлом в стену, иначе… Эрдгайст скривил губы в злой усмешке и ударил!.. Фонтаном брызнула вода!..

Килярчик вскочил с места, облитый струей воды; камеру наполнял глухой басовитый грохот, что-то кричал машинист. Инженер сразу заметил, что из места соединения труб, рядом с редуктором насоса, фонтаном бьет вода.

– Дихтунг полетел! – крикнул машинист, суетясь у насосов.

Прокладку вырвало! – дошло до Килярчика. Он подбежал к распределительному щиту, передвинул контакт, насос остановился. Над соседним насосом вдруг вспыхнуло ослепительное голубое пламя, раздался треск, и он остановился…

– Замкнуло! – пробормотал Килярчик. Видимо, струя воды из поврежденной трубы попала в двигатель соседнего насоса, и последовало короткое замыкание. Черт возьми! Два насоса сразу…

Он подбежал к телефону, схватил трубку. Потребовал, чтобы позвали Гавранека.

– Гавранек! Немедленно направьте ко мне двух слесарей и двух электротехников!..

– Я им говорил, а они не хотят, – по-чешски ответил Гавранек.

– Что значит, не хотят?…

– Говорят, не пойдут… Воды боятся!..

– Гром их разрази!.. Дайте мне директора!

К телефону подошел директор. Килярчик обрисовал обстановку и сказал, что ему в помощь нужны четверо рабочих. Два слесаря с ключами и запасными прокладками и два электротехника. Иначе «Викторию» не спасти. И пусть они спускаются как можно скорее. Сейчас работают только два насоса. Уровень воды поднимается. Дорога каждая секунда!..

Килярчик был убежден, что директор сделает все, чтобы заставить ремонтников спуститься в шахту. Пусть обещает им золотые горы, пусть пристращает уголовной ответственностью – лишь бы удалось сломить их страх перед водой. Директор это сделает. Ведь если он отступит перед их страхом, ему самому грозит уголовная ответственность. Все дело в том, чей страх пересилит: директора или слесарей и электротехников.

Инженер вышел из камеры. Поток воды стал менее стремительным. Уже можно было удержаться на ногах. Килярчик, перескакивая от стойки к стойке, вышел навстречу ремонтникам и решил дождаться их на шахтном дворе. Пустая клеть дрогнула и поползла вверх. Значит, рабочие сейчас спустятся.

Вот и они. Лампа инженера осветила опустившуюся клеть. Из нее вышло четверо молодых, надменного вида, парней с инструментами. Они с беспокойством поглядывали на ревущий поток. Килярчик прикрикнул на них, и они пошли в воду и побрели по ней, с усилием передвигая ноги.

Килярчик шел первым. Так они добрались до камеры.

– А теперь за дело!.. – приказал инженер.

Ремонтники молча принялись за работу. Отвинтили болты в соединении, из которого вода вырвала прокладку, извлекли поврежденную и принялись вставлять новую. Они торопились, понимая, что дело не просто в смене какой-то детали. На карту поставлена судьба «Виктории». Килярчик, в свою очередь, отдавал себе отчет в том, что дело здесь даже не в судьбе одной шахты. Эти ребята, к счастью, ни о чем не подозревают. А ведь на карту поставлена его жизнь и остальных пяти человек. Если б они об этом знали, их бы здесь ни за что не удержать. Они и так то и дело оглядываются на вход в камеру, испуганно хлопают глазами, того и гляди, кинут инструменты и с криком побегут к клети. Ужасающий грохот воды крушит их волю. Черный грохот, сулящий страшный конец.

Килярчик понимал, сейчас начинается игра ва-банк, как говорила Илона. Кто-то должен победить. Водомер предсказывает приближение катастрофы. Стрелка неуклонно ползет вверх, значит, вода прибывает.

– Заканчиваете? – как можно спокойнее спросил инженер.

– Уже прикручиваем болты.

Вот они затянули их, осмотрели в последний раз. Килярчик передвинул контакт, насос заработал. Его нарастающее гудение гармонично слилось с гулом двух работающих насосов; рев воды в квершлаге постепенно затихал.

– Тринадцать минут! – торжествующе произнес молодой слесарь с красивой, буйной шевелюрой. Это означало, что они закончили ремонт за тринадцать минут.

– Теперь – за второй насос!.. Там что-то перегорело. В двигателе!.. – Килярчик давал указания, с усилием подавляя дрожь в голосе. Он заметил, что стрелка водомера катастрофически быстро ползет вверх. Если они справятся за четверть часа, победа будет за людьми. Если же ремонт затянется, потребуется помощь. Но кто рискнет строить дамбу в «заколдованном» квершлаге?

Электротехники сняли кожух с двигателя и принялись искать повреждение. Где-то должен быть маленький перегоревший проводок. Но где? Как найти его в этом хитроумном переплетении? Проводов здесь тысячи! И каждый надо пощупать, проверить. Адова работа!

– За полчаса справитесь? – спросил инженер. По его подсчетам, больше времени на исправление насоса он им дать не мог.

– Трудно сказать! – ответил молодой электротехник. – Работа может потребовать нескольких минут или нескольких часов.

Выслушав его, Килярчик решил действовать. В самом начале, когда вода еще только прорвалась, он высчитал, что если в минуту будет прибывать примерно двадцать четыре кубических метра воды, а именно столько ее откачивали четыре насоса, то при длине квершлага около трехсот метров и ширине – четыре, при условии, что вода поднимется в нем до высоты около двух метров, это обеспечит около ста минут времени на ремонт четвертого насоса, то есть более полутора часов.

– Даю вам полтора часа! – спокойно произнес он.

– Попытаемся закончить раньше…

Инженер начал действовать. Он позвонил наверх, попросил к телефону директора и изложил ему свой план. Требуется несколько человек, которые должны спуститься по стволу «Лешек» и начать постройку дамбы в том самом «заколдованном» квершлаге рядом со входом. Материал для этого заготовлен на шахтном дворе, нужны лишь люди, и притом незамедлительно. Дорога каждая минута…

Килярчик не слушал возражений директора, он лишь повторял, что дорога каждая минута. Пусть директор удвоит тарифную ставку, утроит, пусть пообещает месячную зарплату, даже двухмесячную и отпуск или посулит еще черт знает что, но он должен сговорить по меньшей мере четырех парней немедленно спуститься через ствол «Лешек» в «заколдованный» квершлаг.

Килярчик говорил резким тоном, исключавшим всякие возражения. Ремонтники наблюдали за инженером – вид у него был решительный, а зубы сверкали, как у хищника.

– Через десять минут, не позднее, мне должны позвонить с шахтного двора «Лешека» и сообщить, что люди спустились и работа началась! – резко произнес он и повесил трубку.

Килярчик представил себе, что сейчас происходит наверху. Люди-то есть, но спускаться никто не хочет: панически боятся воды. Директор, инженеры и штейгеры уговаривают шахтеров, а те молчат, директор повышает тарифную ставку, и в конце концов кто-то решается…

Килярчик помогал ремонтникам и следил за временем. Минуты тянулись бесконечно. Стрелка водомера продолжала подниматься. Три насоса не справлялись с водой. А четвертый, бестия, лежал разобранный, с вывороченными внутренностями, открывая взору переплетения проводов, в которых нетерпеливо копались электротехники, искавшие повреждение.

Прошла минута, вторая, третья… Затем – четвертая, пятая, шестая…

– Осталось четыре минуты! – крикнул в трубку Килярчик. Ему ответил Гавранек, как всегда говоривший по-чешски:

– Не сердитесь, пан инженер, уже все в порядке!.. Идут четверо мужиков… Один – немец, один цыган, один парнишка и один силезец… Их повезли на машине к стволу «Лешек»… Цыган сказал, что теперь-то женится на своей Мирзе, ведь он получит много денег…

– Спасибо! – прервал инженер болтовню Гавранека.

Миновала седьмая минута. На восьмой зазвонил телефон, который соединял насосную камеру с шахтным двором «Лешека».

Килярчик схватил трубку. Он не мог скрыть волнения.

– Es soll der Kuckuck holen! – послышался в трубке скрипучий голос Гроссмана. – Приступаем к работе!.. – говорил он по-немецки.

– Кто с вами?

– Цыган, Кухейда и этот хулиган Клюско…

– Кто-кто? Клуско?

– Soll ihn der Kuckuck holen!.. Клюско, der Chuligan!..

– Кто у вас за главного?

– Старший шахтер Кухейда!

– Позовите его к телефону!

В трубке послышался голос Кухейды – твердый и звучный.

– Как строить дамбу, знаете? – спросил Килярчик.

– Пан инженер, прошу прощения, думаете, я такой молокосос? Конечно, знаю.

– А воды не боитесь? – спросил инженер и тут же понял, что допустил промах. В трубке послышался ядовитый смешок.

– Истинная правда, боюсь, но я старый волк, так что головы не теряю. Ведь товарищей и шахту надо спасать, разве нет?…

– Спасибо вам, Кухейда! – сказал Килярчик изменившимся голосом – он был тронут откровенной прямотой старого шахтера и почувствовал, как у него вдруг перехватило горло. Но это длилось мгновение. Он овладел собой и приказал: – Позовите к телефону Клуско. И принимайтесь за работу! Как вы ее распределите?

– Сейчас позову этого гуляку. Эй, парень, иди сюда, будешь говорить по телефону с паном инженером. Не наплюй, стервец, в трубку! Вот он, пан инженер. Да, как мы будем работать? Ganz einfach![8] Я буду укладывать доски на ребро и придерживать их, цыган и этот бездельник будут таскать глину и засыпать ее между досками, а старый Гроссман на шахтном дворе будет наполнять глиной корзины. В воду я его не пущу, из него уже песок сыплется, вода его с ног собьет…

– Сильное течение?

– Дьявольское! Трудновато будет по ней ходить. Я привяжусь к стойке веревкой, чтобы меня не снесло. Да вы за нас не бойтесь, пан инженер!.. Ну, теперь передаю трубку этому гуляке. Держи и говори, что тебе нужно…

Слушая разглагольствования Кухейды, Килярчик едва сдерживал смех.

– Алло, говорит Клуско! – послышался хрипловатый голос Олеся.

– Ты в шахте? Ты мне нравишься, сынок! А не боишься?

– Чего? Дохлой жабы? Да разве я такой фраер, как те умники наверху? – с издевкой в голосе произнес он, намекая на инженеров и штейгеров. – Нет, пан инженер, я не боюсь, – сказал он чуть мягче. – Я знаю, что здесь, в этой воде, работа трудная. Вода ревет так, словно с целого полка чертей шкуру спускают. Но я вырос на Висле – привычный. А потом я это сделал ради… – словно через силу выговорил он и, не докончив, повесил трубку.

«Ага! – торжествуя, подумал Килярчик. – Винтик удалось прикрутить…» И с чувством облегчения взглянул на пятерых горняков, которые сгрудились вокруг разобранного двигателя. На их лицах застыло выражение сосредоточенного внимания. Килярчик снова невольно улыбнулся – машинист с вытаращенными глазами, в кепчонке, надетой на самую макушку, был похож на сову.

– Мы выиграли, ребята! – с радостью сказал инженер. – Только что у ствола «Лешек» Кухейда с тремя помощниками начал строить дамбу. Она задержит воду. Сейчас я снова прикину, сколько это нам даст времени. Мой прежний подсчет неверный. Ведь я не принял во внимание, что работают три насоса. Минутку!..

Он присел на скамейку, извлек из кармана записную книжку и начал делать вычисления. Готово!

– У нас есть по меньшей мере два часа!.. Хватит?

– Должно хватить! – за всех ответил молодой электромонтер с буйной шевелюрой.

Пока эти ребята копались в проводах, перебирали их по одному, пропускали через них ток и следили за тем, как плясала стрелка амперметра, и нет-нет да поглядывали боязливо на вход в насосную камеру, Килярчика не оставляло радостное чувство. Теперь-то он уверен в победе! «Виктория» будет спасена.

Килярчик почувствовал признательность к тем четырем смельчакам, которые решились задержать воду. Им ведь первым грозит опасность! Они все погибнут, если их ветхая дамба не выдержит напора воды. Кухейда был старый шахтер и отлично понимал цену своей отваги, но он-то пошел на это ради товарищей и шахты. Для него вознаграждение и отпуск – дело десятое. Цыган польстился на деньги, ибо хочет жениться на девушке-цыганке, как сказал Гавранек. А Гроссман? Гроссман – это загадка. Ни одно из предположений Килярчика не подтвердилось! Гроссман пошел спасать «Викторию», потому что… Ну, почему? Видимо, он верит в существование Эрдгакста и хочет его посрамить, а может, привязан к своей шахте… Возможно, и первое и второе! А Олесь? Олесь – еще большая загадка! Какого черта этот хулиган и проходимец пошел на риск? Ведь он наверняка понимает, какая ему грозит опасность. Побуждения тут могут быть разные: самолюбивое стремление убедить инженера, что он «ничего не боится», и та незаконченная фраза по телефону… Черт его знает!..

Килярчик встал и вышел в квершлаг. Вода текла тонким ручейком, который уменьшался на глазах. Видимо, в «заколдованном» квершлаге вырастает дамба и начинает понемногу задерживать воду. Дамба остановит воду до тех пор, пока ремонтники не исправят двигатель четвертого насоса. Затем вода начнет перехлестывать через дамбу, но тогда soll den Erdgeist der Kuckuck holen![9] – как сказал бы Гроссман с плаксивым тюленьим лицом.

Килярчик представил себе, как те четверо борются с водой, как они барахтаются в ней, прыгают от стойки к стойке, орут что-то друг другу, стремясь перекричать шум воды, как вода течет по их лицам, заливая глаза; он словно слышал, как они ругаются, поминая «перуна», и «холеру», и «химмельдоннерветтер»; он представил себе, как сухощавый, похожий на гусака Кухейда добрался до нужного места и, привязавшись к стойке веревкой, укладывает доски между стойками, поперек квершлага, чтобы сдержать напор воды. Вот он кричит на цыгана и Олеся, чтобы те кидали вязанки соломы впереди растущей дамбы и сыпали глину между досками. Инженер словно видел, как они утрамбовывают, утаптывают глину ногами, а уровень воды повышается, она бурлит и пенится перед дамбой, хочет прорваться, преодолеть препятствие и кинуться на смельчаков, лишить их жизни…

Поток воды в квершлаге иссяк. Прекрасно! Три насоса поют победную песнь. Словно серебряные фанфары или «трубы медные», которые звенели «на потехи на победные», как говорится в стихах Конопницкой.

Ну, довольно сантиментов! Килярчик вернулся в камеру и заглянул в кружок, образуемый головами ремонтников, склонившихся над разобранным двигателем.

Электротехники и слесари уже теряли терпение и начинали чертыхаться. Черт возьми, где же этот перегоревший проводок? Они перебирали хитросплетения медного провода, пропускали ток, проверяли, нет ли под изоляцией разрыва или перегоревшего участка. Килярчику уже порядком надоело то, что дело не сдвинулось с места. Выждав еще немного, он отстранил их и начал искать сам – неторопливо, спокойно и осторожно. Он осматривал провода, касался их руками, отгибал и светил лампочкой. Поочередно ощупывал каждую деталь, отгибал металлические пластинки и в конце концов добрался до коллектора. Отвинтил болтики и отвел в сторону стержень якоря.

– Есть! – сказал он таким тоном, словно заранее знал, что найдет повреждение именно в этом месте.

– Есть? – обрадованно и как бы недоверчиво повторили все.

– Смотрите! Вот перегоревший провод. Надо его заменить – и насос в порядке!

– И как нам самим не пришло в голову туда заглянуть! – пробормотал один из рабочих.

– Просто догадка! – безразличным тоном, словно о чем-то обычном, сказал Килярчик, чтобы эти ребята не чувствовали неловкости. – Вода могла попасть в двигатель только здесь. Через эти вот щели… Произошло короткое замыкание!

– А мы копались в нем, как идиоты! – извиняющимся тоном сказал озадаченный слесарь.

– Чепуха. И вы бы доискались. Так же и слепая курица находит зерно. Случайность, и только… – успокоил он их. – А сейчас замените провод и поторопитесь с монтажом… Время не ждет!

Килярчик взглянул на часы. В их распоряжении еще около сорока минут. Воды в квершлаге нет. Стрелка водомера показывает, что ее уровень в зумпфе быстро понижается… Рабочие, возводящие дамбу, дают им время починить насос. Делают все, чтобы они могли исправить повреждение.

Инженер позвонил на шахтный двор «Лешека». Трубку взял Гроссман.

– Как у вас там дела? – спросил инженер.

– Der Kuckuck soll den blцden Hund holen![10] – скрипучим голосом произнес немец.

– О ком это вы?

– Об Эрдгайсте. Ничего он нам теперь не сделает. Дамба высокая – метр пятьдесят. По бокам протекает, но самую малость! – по-немецки продолжал Гроссман.

– Выдержит?

– Должна!

– Позовите, пожалуйста, Кухейду.

В трубке все стихло. Минуту спустя в ней послышался шелест и зазвучал голос Кухейды:

– Дело сделано, пан инженер! Дамба чертовски крепкая. Выдержит, хоть тут свету конец! Мы Еозвели ее уже на метр пятьдесят. Этот хулиган, этот бездельник из Люблина взобрался на дамбу и утаптывает глину, словно капусту в бочке. Цыган с Гроссманом таскают глину, а я подаю ее этому хулигану.

– А вода? Каков ее уровень?

– На метр поднялась.

Килярчик ощутил легкое беспокойство. Если Олесь взобрался на дамбу и утаптывает там глину, словно капусту в бочке, значит, ему грозит наибольшая опасность, если прорвется вода. Другим тоже, но ему – в первую очередь.

– Послушайте, Кухейда, следите за людьми…

– Да вы не беспокойтесь, пан инженер. Я здесь не для проформы! Дамба выдержит, гарантирую!..

– Продолжайте ее наращивать, пока я не дам знать. Мы уже почти заканчиваем ремонт.

– Добро! – проговорил Кухейда и повесил трубку.

Килярчик позвонил наверх директору. Доложил, как идут дела. Сообщил, что не позже чем через полчаса они пустят четвертый насос. Люди у дамбы продолжают работу. Директор начал издавать какие-то протяжные звуки, собираясь, видимо, высказать неудовольствие, но Килярчик повесил трубку.

В насосной камере все хлопотали вокруг двигателя. Настроение было приподнятое. Страх испарился, ребята улыбались и насвистывали модные мелодии. Они не завидовали находчивости инженера – так определили они про себя его способности. В первую минуту им было неприятно, что повреждение обнаружил он. Они искали-искали – и ничего. А инженер нашел играючи! Килярчик догадывался, что им это неприятно, поэтому старался держаться с ними непринужденно и просто, чтобы ребята пришли в себя. А те удивлялись – как здорово у него это получается. Значит, все их знания – лишь малая толика его опыта, а он не заносится, не высокомерен! Другой бы на его месте раскудахтался, как курица, снесшая яйцо…

– Парень что надо! – негромко сказал один из ремонтников. Монтаж двигателя шел споро. Килярчик со знанием дела помогал ремонтникам. Иногда он поправлял кого-нибудь, объяснял, в чем ошибка, иногда позволял поправлять себя. Парни не подозревали, что так он завоевывает симпатии людей.

Инженер время от времени поглядывал на часы. Двигатель постепенно становился похож на двигатель, насос приобретал привычные очертания. Когда были прикручены последние болты, Килярчик осмотрел работу и сказал:

– Порядок!.. Внимание! Включаю двигатель!..

Все уставились на насос. Килярчик медленно передвинул контакт, насос вздрогнул и загудел. Инженер передвинул контакт ниже – двигатель начал набирать обороты. Контакт переместился еще ниже – двигатель затянул свою металлическую, серебристую песню; тон его становился все выше, словно вытягиваясь, извиваясь кверху спиралями. Звук достиг головокружительной высоты и теперь уже не менялся – вибрирующий, мелодичный, слившийся с гулом трех работающих насосов.

– Спасибо вам! – спокойно сказал Килярчик и каждому из рабочих крепко стиснул руку своими двумя. Лица парней расплывались в довольных улыбках.

Инженер позвонил наверх и доложил директору, что работают все четыре насоса и что «Виктория» спасена. Он не стал слушать радостных восклицаний директора, а тут же позвонил на шахтный двор «Лешека». Все это Килярчик проделал спокойно, внешне бесстрастно. Но если бы рядом не было людей, бог знает, что бы он выкинул от радости.

– Was ist los?[11] – раздался на другом конце провода голос Гроссмана.

– Насосы в исправности…

– Я сейчас говорить, герр инженер, der Kuckuck wird Teufel holen! Also, Victoria?[12]

– Victoria! Позовите Кухейду!

Кухейда взял трубку. Он слышал, как Гроссман сказал «Victoria», и понял, что они победили.

– Ну, что? Разве я вам не говорил, пан инженер?

– Заканчивайте работу! Поднимайтесь по стволу «Лешека». Какова сейчас высота дамбы?

– Метр девяносто!

– А воды?

– Примерно метр пятьдесят… Но уже пора кончать, дамба трещит чертовски… Еще немного выдержит… Не беспокойтесь!

– Что делают ваши люди?

– Этот бездельник из Люблина прыгает, как ошпаренный. Будто его кто наскипидарил. Радуется. А цыган мычит, как старая корова, и что-то бормочет про свою цыганку. А немец, перун, что он делает? Минуточку, пан инженер, отсюда не видно…

На несколько мгновений в трубке все стихло.

– Уже знаю, пан инженер. Этот симпатичный перун пишет мелом на стене слово «Victoria». Было время, когда Гитлер так всюду писал, но попал к чертям в ад. А мы, пан инженер, туда не угодили! Да здравствует «Victoria»! – неожиданно крикнул он.

Килярчик снова почувствовал, как у него перехватило горло.

– Позовите этого бездельника из Люблина! – сказал он.

– Ты, шпана, иди к телефону!..

Снова ненадолго воцарилась тишина.

– Олесь, ты?

– Я, пан инженер!

– Знаешь, что ты спас «Викторию»?

– Подумаешь, какое геройство!.. Не я один! Мы все вместе!

– Что они сейчас делают – Кухейда, цыган и Гроссман?

– Собирают инструменты и входят в клеть.

– А ты?

– Что я?

– Когда ты уедешь, вернее, удерешь с «Виктории», чтобы «журавля запускать»?

Наступило недолгое молчание. Затем послышался изменившийся голос Олеся:

– Я остаюсь!.. – и чуть погодя: – Остаюсь с вами, пан инженер!

– А почему ты пошел спасать «Викторию»?

– Я… это… я это только ради вас, пан инженер!..

И все стихло. Видимо, смущенный собственным признанием, Олесь повесил трубку и поспешил вслед за товарищами в клеть.

Килярчик обернулся к своим людям. Они расселись на скамейке, похожие на озорных, давно не стриженных мальчишек, которым удалось над кем-то забавно подшутить, и теперь они радуются своей проделке. Они то принимались безудержно хохотать, то хлопали друг дружку ладонями по спине и коленям, перебрасывались шутками. Только один из них сидел, насупясь и не спуская глаз с исправно работавшего насоса, повторял с забавной горячностью:

– Ну, перун, мы с тобой управились! Вот видишь, сукин ты сын!

Машинист расхаживал по камере между насосами, нагибался над каждым и, двигая усами, словно кролик, говорил им что-то сердито и гладил кожуха двигателей черной от смазки ладонью. В этом жесте была почти отеческая нежность и мольба – чур, не ломаться! – не то худо будет!..

– В утиль сдам, мерзавцы! – добродушно грозил он.

– Ну, друзья, наша взяла! – обратился к товарищам Килярчик. – Поднимайтесь наверх. Который час? Как, уже семь?… Я остаюсь здесь. Зайдите к директору… Впрочем, я сам ему позвоню, чтобы он прислал на смену четверых ремонтников и машиниста. Вода, того и гляди, размоет дамбу. Ну, отправляйтесь!

Ребята принялись шумно готовиться к уходу, собирали инструменты в сумку и приветливо по очереди говорили на прощание:

– Щенсць боже, пан инженер!..

Последним ушел машинист. На пороге он немного задержался, почесал за ухом, спросил:

– Не подведут эти мерзавцы? – и указал на насосы.

– Ступайте, не подведут!

Рабочие поднялись, Килярчик остался один. Его обступило черное безмолвие, нарушавшееся только пением насосов. Он упивался этими звуками, словно изысканным, выдержанным вином. Издалека, из глубины квершлага до него донесся нараставший шум воды. Видигло, она уже начала перехлестывать через дамбу. Шум быстро приближался, превращаясь в оглушительный грохот, грохот постепенно усиливался, перерастая в монотонный рев. Вот уже показалась вода – она несется мимо насосной камеры и низвергается в подствольник. В зумпфе завертелась дьявольская карусель.

Килярчик позвонил директору, попросил прислать новых людей. Потом начал вслушиваться в шум воды и в мелодичное пение насосов. Грудь его распирала радость. Ему захотелось вытянуть руки вверх и кричать от пьянящего чувства победы. Вдруг ему снова пришли на память строки Конопницкой, которые любила повторять Илона. Он начал скандировать их в такт работающим насосам:

– Олесь, Гроссман, вода, «Виктория», – бормотал Килярчик, будто заклинание.

А насосы пели…

1954