"Рокоссовский" - читать интересную книгу автора (Кардашов Владислав Иванович)

Год Сталинграда

1942 год столь же памятен нашему народу, как и год 1941-й. Вновь Красной Армии пришлось познать горечь поражений и отступления, вновь вражеские войска двигались по нашей земле на восток. Но 1942 год был и годом Сталинграда. В сражении под этим волжским городом Красная Армия разгромила и уничтожила крупнейшую стратегическую группировку немецко-фашистских войск, и 1942 год стал рубежом, изменившим весь ход второй мировой войны.

После успешного зимнего наступления весну 1942 года Красная Армия встретила в обороне. Войска рыли окопы, строили блиндажи, минировали подступы к переднему краю, ставили проволочные заграждения. В это время в Ставке, в Генеральном штабе Красной Армии шла напряженная работа, подводились итоги зимней кампании и разрабатывались планы дальнейшего ведения войны.

Благодаря героическим усилиям тружеников советского тыла Красная Армия с каждым месяцем стала получать все больше видов современного оружия и во все возрастающем количестве. К маю 1942 года в действующей Красной Армии насчитывалось 5,5 миллиона человек, свыше 43 тысяч орудий и минометов, 4065 танков (из них 1995 легких) и 3164 боевых самолета.

Располагая такими силами и рассчитывая на твердо обещанное союзниками открытие второго фронта, Советское Верховное Главнокомандование намеревалось, ограничиваясь активной стратегической обороной, провести в то же время частные наступательные операции по всему фронту: под Ленинградом и Демянском, на Смоленском и Льговско-Курском направлениях, в районе Харькова и в Крыму. Оценивая намерения противника, Ставка считала наиболее вероятным с его стороны удар на Москву, с обходом столицы с юго-запада. Как показали дальнейшие события, в этом Ставкой был допущен просчет.

К весне готовилось и немецко-фашистское командование. Проблемы, возникшие теперь перед ним, требовали пересмотра всей нацистской военной доктрины. Уже не могла идти речь о «блицкриге» – молниеносной войне, приходилось думать о тяжелой, изнурительной войне на истощение. Противник, которого много раз объявляли уничтоженным, нанес гитлеровскому государству такой удар, что потребовалось напрячь все силы при подготовке летней кампании 1942 года. Все же гитлеровскому военному руководству удалось к маю этого года сконцентрировать на Восточном фронте 6 с лишним миллионов солдат. В их распоряжении имелось 3230 танков, почти 3400 самолетов и около 43 тысяч орудий и минометов.

Гитлер и его окружение продолжали смотреть в будущее оптимистически. В директиве № 41 от 5 апреля 1942 года Гитлер ставил перед своими войсками задачу «снова овладеть инициативой и навязать свою волю противнику». Главный удар предусматривалось нанести «на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет».

В то время как обе воюющие стороны готовились к схватке, командующий 16-й армией был прикован к койке госпиталя, находившегося в здании Тимирязевской академии в Москве.

Ранение было очень тяжелым. Своевременная операция, тщательный уход и, главное, богатырская натура Рокоссовского делали свое дело – медленно, но неуклонно здоровье его улучшалось, рана зарубцовывалась.

В долгие недели пребывания в госпитале Рокоссовский о многом передумал. Ему, никогда не прятавшемуся и не уходившему от опасности, ранение в Сухиничах казалось каким-то странным, случайным, незакономерным. Еще бы: в 1919 и 1921 годах он был ранен врагом в открытой схватке, лицом к лицу. Здесь же – комнатная обстановка, вместо шашки – в руках перо, а вот, поди же, на сколько месяцев вырван из строя! Постепенно командарм стал чувствовать себя лучше, и у него появилась уверенность, что вынужденный перерыв скоро кончится.

Улучшению самочувствия Рокоссовского способствовало и то, что он за время лечения наконец смог разыскать свою семью. Юлия Петровна и Ада сначала были эвакуированы в Казахстан, а затем переехали в Новосибирск, к родным. Секретарь Московского комитета партии Г. М. Попов, навестивший Рокоссовского в госпитале, помог его семье перебраться в Москву.

Если тревога за судьбу близких и забота о собственном здоровье теперь уже волновали Рокоссовского меньше, то дела и жизнь 16-й армии не давали покоя командарму. Он оставил армию в момент жестоких боев на рубеже Жиздры. Вот уже и март, и апрель прошли, а он все еще в постели, все еще не может ничем помочь товарищам, с которыми его связала настоящая боевая дружба.

Товарищи его не забывали. Одно за другим в Тимирязевский госпиталь приходили письма с фронта. Рокоссовский был в курсе всех событий, происходивших в войсках, и также регулярно писал товарищам. Он пишет Лобачеву: «Дорогой Алексей Андреевич! Во-первых, поздравляю Вас всех с победами и горжусь тем, что 16-я держит первенство продвижения вперед, увлекая за собой и соседнюю армию. Я внимательно слежу по карте за общим продвижением. Держите высоко марку 16-й армии и впредь! Прилагаю все усилия к тому, чтобы скорее вернуться в строй. Надеюсь, что к первому мая буду с Вами. Скучать здесь не дают, все время посещают меня. Силы прибывают, а это основное. А пока до свидания. Желаю успехов. Крепко жму руку. К. Рокоссовский».

Первого мая, однако, Рокоссовскому на фронт вернуться не удалось, врачи ему этого не позволили, и в следующем письме к Лобачеву он писал: «Дорогой Алексей Андреевич! Сердечно благодарю за память обо мне. Это меня подбадривает. Скучаю по 16-й армии, спешу скорее выздороветь и вернуться к нашим славным соратникам. Думаю, через 10—12 дней мне разрешат. Семья моя пока еще в Новосибирске, скоро она переберется в Москву. Поздравляю Вас всех с праздником 1 Мая! Сердечный привет Малинину, Кирюхину, Казакову, всем, всем, всем! Крепко жму твою руку. Уважающий тебя К. Рокоссовский».

В госпитале Рокоссовский еще раз имел возможность убедиться, с каким вниманием и любовью относится советский народ к раненым воинам Красной Армии. Не было дня, чтобы не появилась здесь делегация. Это были рабочие и колхозники, комсомольцы и пионеры, артисты и художники, писатели и корреспонденты газет. И если вниманием и уходом пользовались все раненые, то генерал-лейтенант Рокоссовский, герой обороны Москвы, имя которого было у всех на устах, даже, пожалуй, страдал от обилия посетителей. Их наплыв был так велик, что администрации госпиталя приходилось ограничивать число делегаций.

Вырваться из госпиталя Рокоссовскому удалось лишь в конце мая. Хотя лечение далеко еще не было завершено, командующий 16-й армией решил, что в кругу боевых товарищей он поправится быстрее. К тому же обстановка на советско-германском фронте ухудшилась, и Рокоссовский не желал быть в стороне в такое время.

В начале мая непродолжительное затишье сменилось ожесточенными боями, исход которых был не в пользу Красной Армии. В середине мая серьезные неудачи потерпели войска Крымского фронта, вынужденные оставить Керчь. После месячного штурма пал Севастополь. В конце мая под Харьковом гитлеровцам удалось окружить часть войск Юго-Западного фронта. Одновременно фашистское командование готовило войска к главной летней операции – удару в сторону Сталинграда и Северного Кавказа.

В такой обстановке в конце мая 1942 года радостно встреченный товарищами Рокоссовский вновь принимает командование 16-й армией, принимает как раз в момент подготовки частной наступательной операции. 16-й армии и соседней – 61-й армии М. М. Попова предстояло отвлечь внимание противника от подготовки наступления на правом участке Западного фронта.

И 16-я и 61-я армии нуждались в людях, они не могли создать достаточно сильный кулак для прорыва фронта. Поэтому первоначальный успех советских войск не был развит. К тому же в ходе боя обнаружилось, что танковый корпус, имевшийся в составе армии, расположен слишком далеко и запаздывает со вступлением в бой. На пути танков попалась речушка с заболоченными берегами, и переправа через нее на несколько часов задержала танкистов. Приблизившиеся к месту боя, танковые бригады подверглись атакам немецких пикирующих бомбардировщиков. Тем временем гитлеровцы успели подбросить подкрепления, и продвижение советских войск было остановлено. Несколько дней они были вынуждены вести оборонительные бои. Задача, поставленная командованием, выполнена не была.

Не принесла успеха 16-и армии и наступательная операция, проведенная ею в июне 1942 года. Хотя для действий армии на Брянском направлении привлекалось больше сил, чем в предшествующий раз, сражение все же носило местный характер.

Для наблюдения за ходом боев в армию прибыл Жуков, проверивший подготовку войск и одобривший план наступления. Вместе с Рокоссовским командующий фронтом отправился на НП, устроенный на высоте, откуда прекрасно было видно поле боя.

Наблюдая за тем, как советская пехота ворвалась в траншеи неприятеля, генералы вылезли из окопа и стояли открыто, увлеченные происходящим. Внезапно Рокоссовский скорее почувствовал, чем увидел, что с тыла к высоте устремилась девятка штурмовиков. «Накроют!» – мелькнула мысль, и в то же мгновение самым категорическим тоном он скомандовал:

– Немедленно в укрытие!

Едва спрыгнули в окоп, как вокруг раздались оглушительные взрывы, со стенок окопов посыпалась земля, засвистели осколки... Досаднее всего, что это были советские самолеты, штурмовая авиация применяла реактивные снаряды, и воздействие этого эффективного средства по ошибке пришлось испытать Жукову и Рокоссовскому.

К полудню противник сумел остановить войска 16-й армии, и по приказу командования фронта она перешла к обороне. На этом ее наступательные действия закончились. Вскоре после этого Рокоссовский распрощался с 16-й армией, во главе которой он находился почти год.

В начале июля Жуков вызвал его по ВЧ:

– Как считаешь, Малинин справится с должностью командарма?

– Да, конечно, – ответил Рокоссовский, немало удивленный таким вопросом.

– Ставка предполагает назначить тебя командующим Брянским фронтом? Есть возражения?

Предложение было совершенно неожиданным и немного озадачило Рокоссовского. Мелькнула мысль: «Справлюсь ли?» Он спросил:

– Может, не стоит уходить мне из армии?

Но Жуков был категоричен:

– Это решено. Предупреди Малинина и немедленно выезжай в Москву.

В тот же вечер распоряжение Ставки было получено, и Рокоссовский отправился в Москву. Предоставим слово ему:

Так Константин Константинович Рокоссовский стал командовать фронтом. Это была большая честь, и в то же время новая должность налагала на него огромную ответственность.

В Москве новый командующий фронтом долго не задержался. Из беседы со Сталиным и информации, полученной в Генеральном штабе, ему стало известно, что положение войск фронта, которым ему предстояло командовать, очень тяжелое.

Сражение на этом участке фронта началось еще 28 июня, когда немецко-фашистские войска нанесли удар по стыку 13-й и 40-й армий Брянского фронта в 100– 120 километрах восточное Курска. Советские войска, действовавшие на этом участке, не смогли организовать стойкой обороны, так же как и нанести контрудар противнику, хотя возможности для этого имелись. Спустя 23 года маршал Василевский сурово и самокритично оценил то, что произошло западнее Воронежа:

Прорвав оборону Брянского и Юго-Западного фронтов в полосе шириной около 300 километров, противник продвинулся в глубину на 150—170 километров, форсировал Дон и ворвался в Воронеж. В окрестностях и на улицах этого города завязались ожесточенные бои, продолжавшиеся многие недели. 7 июля Брянский фронт был разделен на два. Часть его войск принял Воронежский фронт, а остальными и должен был руководить Рокоссовский.

В командование фронтом он вступил в середине июля. В штабе фронта, размещенном в деревне Нижний Ольшанец, в нескольких километрах к востоку от Ельца, начальник штаба М. И. Казаков ознакомил нового командующего с объединениями, входившими в состав фронта, и их положением.

Брянский фронт включал в себя 3-ю армию П. П. Корзуна, 48-ю Г. А. Халюзина, 13-ю Н. П. Пухова, 38-ю Н. Е. Чибисова (эта армия еще только формировалась), 5-ю танковую армию А. И. Лизюкова (она вскоре была расформирована), 1-й и 16-й танковые корпуса и 8-й кавалерийский корпус.

Первой задачей нового командующего была организация устойчивой обороны на левом фланге фронта, противодействие попыткам гитлеровских войск продвигаться к северу вдоль западного берега Дона. Это ему удалось. Отразив все попытки противника продвинуться на этом направлении, войска фронта перешли к обороне. В районе Воронежа, часть которого захватили гитлеровцы, постепенно боевые действия также затихали. Главные события грозного 1942 года происходили южнее, в донских и приволжских степях, и Рокоссовскому вскоре предстояло принять в них участие.

Пока же он начал знакомство с войсками фронта. Правофланговые 3-я и 48-я армии крупных боев не вели уже с июня, и здесь положение было спокойным. Левофланговые 13-я и 38-я армии спешно создавали укрепленную полосу, и тут работы еще хватало.

То, что фронтом командует опытный организатор, сразу же почувствовали и солдаты и генералы. На окружающих Рокоссовский, так же как и во время командования 16-й армией, производил неизгладимое впечатление. Вот свидетельство П. И. Батова, в тот период заместителя командующего фронтом по формированиям, впервые встретившего Рокоссовского на Брянском фронте: «К. К. Рокоссовский не любил одиночества, стремился постоянно быть ближе к своему штабу. На Брянском фронте чаще всего мы видели его у операторов или в рабочей комнате начальника штаба М. С. Малинина9. Придет, расспросит, над чем товарищи работают, какие трудности в работе испытывают, поможет своим опытом и советом, предложит продумать то или другое соображение в перспективе действий войск фронта. В его советах чувствовалось огромное знание военного дела, организаторские способности и большое предвидение. Как всегда, спокойный, углубленный в свои мысли, он умело и творчески распределял работу между своими заместителями, начальниками родов войск, штабом, Военным советом и Политуправлением фронта. Все это создавало удивительно приятную атмосферу, каждому хотелось смелее думать, смелее действовать.

К этому следует добавить личное обаяние Рокоссовского. Вместе с тем это был сильный, волевой человек, требовательный и суровый в сложной обстановке, умеющий приказать и добиться безоговорочного выполнения приказа. Строгая благородная внешность, подтянутость, выражение лица – задумчивое, серьезное. Немногословен, движения сдержанные, но решительные. Преждевременные морщины говорили о том, что командующему немало пришлось перенести в жизни». Своеобразно контролировал Рокоссовский и исполнение своих указаний работниками штаба. «Обычно к исходу суток, – пишет П. И. Батов, – начальники управлений, командующие родами войск, офицеры-операторы возвращались в штаб по окончании работы в войсках. Существовало правило: все собираются вместе, и командующий в широком кругу генералов и офицеров проводит беседы по итогам дня. Здесь творчески осмысливалось сделанное, анализировалась обстановка на фронте, выслушивались предложения, и, наконец, сам командующий формулировал свои указания на ближайшие двое-трое суток».

По-прежнему большую часть времени Рокоссовский проводил в частях и вскоре мог дать аттестацию каждому командиру полка, не заглядывая в документы. Он неизменно добирался до окопов. Комфронта присаживался к бойцам, и начинались разговоры о солдатской жизни, о письмах, о том, каково там, в тылу.

– Надо уметь слушать солдата, – говорил Рокоссовский своим подчиненным, – ив этом случае вы почерпнете новые силы, новые мысли для руководства войсками.

В одну из поездок Рокоссовского по фронту произошла встреча, которая долго ему помнилась.

В окопы стрелкового полка он пришел с его командиром. В одном из узких мест траншеи комфронта лицом к лицу столкнулся с пожилым красноармейцем, посторонившимся, чтобы пропустить генерала. Рокоссовский уже миновал его, но что-то во взгляде бойца заставило остановиться комфронта. Он обернулся, вгляделся, и сердце его дрогнуло: он знал этого солдата, знал очень давно. Видимо, и красноармеец узнал его. Легкая улыбка появилась на его губах... Первым заговорил генерал:

– Иван Хопров, это ты?

Улыбка солдата стала шире.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

Рокоссовский шагнул к бойцу, крепко обхватил за плечи, расцеловал.

– Но подожди, ты же тогда пропал без вести, мы считали, что убили тебя? Во время поиска, за Двиной, не так ли?

– Так точно! Но жив я остался, в плен попал, товарищ генерал!

События двадцатипятилетней давности стремительно возвращались к Рокоссовскому, захватили его целиком. Ведь с этим бывшим каргопольским драгуном они вместе переплывали Двину, тогда, очень давно, в 1916 году! Как это было давно! Сколько событий, трагедий, жертв! Сколько людей, промелькнувших в жизни и безвозвратно исчезнувших! И вдруг эта встреча... Мысли и чувства юности завладели Рокоссовским, и он не захотел сейчас же расстаться с ними. Повернувшись к командиру полка, он сказал:

– Свяжитесь с командиром дивизии, пусть он передаст в штаб фронта, что я задержусь у вас.

В этот вечер Рокоссовский в штаб фронта не возвратился. Всю ночь в солдатской землянке он вместе с бывшим драгуном вспоминал о прошлом...

По долгу службы Рокоссовский часто бывал теперь в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандования у Сталина.

В связи с подготовкой операции по освобождению Воронежа, в которой надлежало участвовать и левофланговой 38-й армии Брянского фронта, Рокоссовский делал доклад в Ставке Верховному Главнокомандующему. По окончании доклада командующий Брянским фронтом уже хотел уходить, но Сталин остановил его:

– Погодите. – И позвонил своему секретарю А. Н. Поскребышеву, попросив пригласить в кабинет генерала, недавно отстраненного от командования фронтом. В присутствии Рокоссовского произошел следующий разговор:

«– Вы жалуетесь, что мы несправедливо вас наказали?

– Да. Дело в том, что мне мешал командовать представитель центра.

– Чем же он вам мешал?

– Он вмешивался в мои распоряжения, устраивал совещания, когда нужно было действовать, а не совещаться, давал противоречивые указания... Вообще подменял командующего.

– Так. Значит, он вам мешал. Но командовали фронтом вы?

– Да, я...

– Это вам партия и правительство доверили фронт... ВЧ у вас было?

– Было.

– Почему же не доложили хотя бы раз, что вам мешают командовать?

– Не осмеливался жаловаться на вашего представителя.

– Вот за то, что не осмелились снять трубку и позвонить, а в результате провалили операцию, мы вас и наказали...»

Подобный предметный урок запомнился Рокоссовскому на всю жизнь.

Воронежская операция, сроки проведения которой многократно откладывались, не принесла успеха. Войска Воронежского и Брянского фронтов вновь перешли к обороне.

К июлю 1942 года в результате потери Крыма, поражения советских войск под Харьковом, в Донбассе и под Воронежем стратегическая инициатива вновь была в руках противника. В 20-х числах июля гитлеровские войска на широком фронте вышли к Дону и 25 июля захватили Ростов. Подтянув свежие силы, немецко-фашистские войска начали стремительное продвижение к Волге и на Кавказ. Перед фашистскими танковыми дивизиями расстилались пылающие зноем степи Ставрополья, а за ними гитлеровские генералы видели уже заманчивую цель – нефтяные вышки Грозного и Баку, покрытые вечным снегом вершины Кавказа, экзотическое побережье Черного моря и где-то там, дальше, горные перевалы, ведущие на Иран.

Опять, как и год назад, они решили, что Красная Армия потерпела полное поражение, что военная мощь Советского Союза окончательно подорвана и о ее восстановлении и речи быть не может. Ныне, спустя десятилетия, когда в распоряжении историков имеются директивы, разработанные в германском генеральном штабе в июле и августе 1942 года, приходится только удивляться самоуверенности и близорукости стратегов вермахта, мнивших себя гениальными и всемогущими.

Положение Советской страны было действительно тяжелым, и об этом со всей прямотой говорилось в приказе № 227 Народного Комиссара Обороны от 28 июля 1942 года, прочитанном во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах; «Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети... После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год.

У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину...»

Приказ № 227 требовал от всех бойцов и командиров Красной Армии стойкости, отказа от мысли, что наша страна велика и потому можно отступать. «Пора окончить отступление, – говорилось в приказе.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, – это значит обеспечить за нами победу».

Да, положение было тяжелым. 6-я армия вермахта, поддерживаемая мощными силами авиации, быстро продвигалась к Сталинграду. В середине июля ударная группировка противника вышла в большую излучину Дона. Это было начало великой Сталинградской битвы. Оно не было отмечено ни приказами, ни крупными сражениями. Просто с утра 17 июля 1942 года передовые отряды 62-й армии вновь созданного Сталинградского фронта в спаленной июльским солнцем степи у реки Чира выстрелами полковых пушек и пулеметными очередями встретили авангард армии генерал-полковника Фридриха фон Паулюса. С этого дня в донских и волжских степях развернулось сражение, невиданное как по размаху, так и по ожесточенности. В сражении, продолжавшемся шесть с половиной месяцев и превзошедшем все известные в истории человечества битвы, по временам с обеих сторон участвовало свыше 2 миллионов человек, 26 тысяч орудий и минометов, более 2 тысяч танков и около 2 тысяч самолетов.

Поначалу сражение складывалось не в пользу советских войск. В течение всей первой половины августа на дальних и ближних подступах к Сталинграду продолжались бои, в которых советские войска, опираясь на заранее подготовленные укрепленные рубежи, героически отстаивали каждую пядь земли, наносили контрудары врагу, изматывали и истребляли вражеские войска, рвавшиеся к Сталинграду. В ходе этих боев немецкое командование все более убеждалось в возрастающем сопротивлении защитников волжской твердыни. Тем не менее оно не сомневалось в успешном достижении своих целей.

19 августа ударные группировки 6-й и 4-й танковой армий гитлеровцев начали одновременное наступление на Сталинград. Форсировав после трехдневных боев Дон в районе хутора Вертячего, немецко-фашистские войска к вечеру 23 августа вышли к Волге северо-западнее Сталинграда, в районе поселков Латошанка и Акатовка.

В этот же день, стремясь усилить удар и вызвать панику среди жителей города, гитлеровская авиация обрушилась на Сталинград. Начав бомбардировку в 16 часов 18 минут по московскому времени, сотни бомбардировщиков эшелон за эшелоном сбрасывали тысячи фугасных и зажигательных бомб. Август 1942 года был сухим, дождя не было несколько недель. Почти полумиллионный город, застроенный густо, имевший много деревянных зданий, сразу же потонул в огне. Уже первые бомбы разрушили водопровод, воды из колодцев не хватало, и тушить пожары было нечем.

Когда во второй половине войны тысячные армады союзных бомбардировщиков станут появляться над Германией, когда взрывы и пожары охватят Берлин и Гамбург, Лейпциг и Дрезден, гитлеровские заправилы станут истошно вопить о варварстве и нарушении законов ведения войны. Но это произойдет позднее, а в августе 1942 года геббельсовские газеты с ликованием печатали снимки горящего Сталинграда.

Отныне и на много месяцев характерной чертой сталинградского пейзажа будет огромный столб дыма и зарево пожарищ над Волгой. В этом пылающем городе, сначала на его окраинах, а затем на улицах и площадях, в зданиях заводов и фабрик с конца августа кипели ожесточенные бои. Вплотную подойдя к городу, немецко-фашистские войска 13 сентября начали его штурм. 13, 14 и 15 сентября были для защитников Сталинграда невероятно трудными днями. Не считаясь ни с чем, шаг за шагом рвался противник через развалины города к Волге. День за днем без перерыва следовали атаки и контратаки, не раз многие участки переходили из рук в руки. К 26 сентября, после 13 дней яростных схваток, гитлеровцы захватили центр города, но им не удалось выполнить основной задачи – овладеть всем берегом Волги в районе Сталинграда. Изолированная противником от остальных войск фронта, окруженная им с трех сторон, прижатая к Волге, подвергавшаяся беспрерывной артиллерийской и авиационной бомбардировке, истекающая кровью 62-я армия В. И. Чуйкова стойко и мужественно отбивала все новые и новые попытки врага рассечь ее на части и уничтожить.

О том, что происходит под Сталинградом, командующий Брянским фронтом в деталях не знал. Было известно, что немецкие войска прорвались к Сталинграду, что в городе идут бои, но планы дальнейших боевых операций под Сталинградом, разрабатываемые советским командованием, Рокоссовскому были неизвестны. На Брянском фронте обстановка продолжала оставаться спокойной, противник активности не проявлял.

Во второй половине августа командующего фронтом вызвал по ВЧ Сталин. Выслушав доклад Рокоссовского, он сказал:

– Под Сталинградом очень тяжело. Подумайте, что бы вы могли сделать для усиления этого направления. Рокоссовский раздумывал только одно мгновение:

– Товарищ Сталин, наиболее существенная помощь – отправить туда танковые корпуса. Думаю, что можно выделить корпус Катукова.

Верховный Главнокомандующий охотно согласился:

– Хорошо, отправляйте. И подумайте, что еще вы могли бы сделать для Сталинграда.

Спустя неделю разговор повторился. На этот раз Рокоссовский расстался с танковым корпусом П. А. Ротмистрова.

Сентябрь 1942 года шел к концу.

Поздним вечером в рабочей комнате начальника штаба командующий, как всегда, подводил итоги дня. Зазвонил телефон. К аппарату ВЧ вызывали Рокоссовского. Предполагая, что речь опять пойдет о помощи для Сталинграда, Рокоссовский уже приготовился сообщить, что может отослать единственный оставшийся в составе фронта 16-й танковый корпус. Однако Сталин сначала поинтересовался:

– Как дела на вашем фронте?

– Без особых изменений, товарищ Сталин. Противник активности не проявляет. Перебросок войск разведкой не отмечено.

Верховный Главнокомандующий чуть помолчал. Потом последовал несколько необычный вопрос:

– А вам не скучно на Брянском фронте?

– Пожалуй, да, товарищ Сталин, – ответил Рокоссовский, немало удивленный таким оборотом дела.

– Собирайтесь и приезжайте в Москву.

На этом разговор закончился. Утром, в совершенном неведении о причинах вызова, Рокоссовский выехал в Москву. По совету предусмотрительного Малинина он захватил с собой материал о состоянии войск фронта.

Но материалы эти ему не пригодились. В Ставке Верховного Главнокомандования речь пошла совсем о другом.

Уже несколько недель там в строжайшей тайне работали над планом контрнаступления под Сталинградом. К этому времени советское командование не сомневалось, что стратегический план врага на лето 1942 года в значительной мере сорван, наступательная сила фашистской армии резко сократилась и не приходилось ожидать, что противник сможет возобновить наступление в ближайшее время. Руководителям Красной Армии было хорошо известно, что основные силы врага на южном крыле фронта втянуты в затяжные и, как правило, безрезультатные бои. Фланги же немецкой группировки прикрывали румынские и итальянские дивизии, не отличавшиеся боевыми качествами. В то же время в советском тылу завершалась подготовка стратегических резервов, в основном танковых и механизированных соединений, вооруженных новейшей техникой.

Когда в конце сентября из поездки на южный участок фронта возвратились Жуков и Василевский, изучавшие условия для организации предстоящего контрнаступления, в Ставке состоялось обсуждение плана этого наступления, были определены основные направления ударов, потребные для них силы и средства, районы и примерные сроки сосредоточения. Во время обсуждения было решено создать в районе Сталинграда два самостоятельных фронта. Когда же речь зашла о командующем новым, Донским фронтом, решено было остановиться на кандидатуре Рокоссовского.

В истории нашей страны есть несколько дат, отметивших на столетия этапы многовековой борьбы народа с захватчиками. Хорошо известны и Ледовое побоище 1242 года, и Куликовская битва 1380 года. Военная судьба сделала Константина Константиновича Рокоссовского одним из главных действующих лиц в событиях конца 1942 – начала 1943 года, когда захватчики снова, на этот раз под Сталинградом, получили достойный урок, который, надо надеяться, надолго сохранится в памяти тех, кто захотел бы вновь прийти к нам с мечом.

В Ставке Рокоссовский был сперва принят Жуковым, а затем его вызвали к Сталину. Верховный Главнокомандующий казался очень озабоченным.

– Под Сталинградом тяжело, очень тяжело. Немцы местами прорвались к Волге, Режут 62-ю армию на части. Все имеющиеся войска отправляются под Сталинград. Вам следует немедленно вылететь туда и принять командование фронтом.

Сталин прошелся по кабинету, остановился у карты.

– Остальное узнаете на месте от моего заместителя Жукова. Он тоже летит под Сталинград. Счастливого пути!

Из кабинета Рокоссовский уходил со сложным чувством: его посылали на важный и опасный участок, где предстояло принимать сложные и ответственные решения. Но это вдохновляло, а не беспокоило его.

Самолет ЛИ-2, на котором Рокоссовский и Жуков отправились к Сталинграду, все время прижимался к земле. Так было безопаснее; гитлеровские истребители гонялись за отдельными самолетами, а у земли легче избежать этой опасной встречи.

Под крылом самолета мимо Рокоссовского проплывал однообразный пейзаж осенних приволжских степей. Казалось, что внизу, на темно-бурой поверхности не было ни бугорка, ни светлого пятнышка. Но вот самолет лег на левое крыло, внизу заблестела Волга, вдали угадывались контуры Сталинграда. Висевший над ним дым смешивался с утренним туманом, исходившим от реки. Нелегко было примириться с мыслью, что враг сумел прорваться так далеко, к Волге.

На аэродроме прилетевших генералов ждали, и они немедленно отправились на наблюдательный пункт фронта, находившийся на левом фланге, возле Ерзовки. День был солнечным и ветреным. Машины неслись по укатанной дороге, оставляя за собой огромные шлейфы пыли – дождя давно не было.

По мере приближения к фронту, все отчетливее и виднее становилось зарево пожарищ над Сталинградом. Весь берег Волги был в огне. По-прежнему, обуреваемое желанием сбросить защитников Сталинграда в Волгу, немецкое командование посылало свои дивизии в атаку. Бойцам армии Чуйкова приходилось очень тяжело, и войска Сталинградского (теперь уже Донского) фронта должны были им помочь.

От дивизий Чуйкова, оборонявшихся в Сталинграде, их отделял коридор шириною около десяти километров, упиравшийся вершиной в Волгу, к северу от города. Вот этот коридор, захваченный гитлеровцами еще в августе, и пытались ликвидировать войска 66-й, 24-й и 1-й гвардейской армий.

По прибытии на НП фронта и Рокоссовскому и Жукову сразу стало ясно, что задача эта вряд ли разрешима с теми силами и средствами, которые имелись в наличии. Генерал Гордов10, которого они застали на НП, нервничал, ругал по телефону командармов, не стесняясь в выражениях. Рокоссовский, никогда не унижавшийся до ругани, вспомнил, что подобный метод командования солдаты достаточно метко окрестили «матерным управлением». Жуков тоже не одобрил Гордова.

– Бранью ничего не добьешься, – сказал он Гордову, – надо как следует организовать бой.

Однако и вновь прибывшие понимали, что в распоряжении Гордова слишком мало средств, силы противника даже превосходили советские войска.

Вскоре Рокоссовский и Жуков отправились на КП фронта, находившийся на левом фланге, недалеко от берега Волги. К ночи сюда возвратился и Гордов.

– Я приказал войскам перейти к обороне, – начал он докладывать Жукову. – Они понесли потери, но нигде прорвать оборону противника не смогли.

– Чем вы объясняете это? – Голос представителя Ставки был суров.

– У меня недостаточно артиллерии и минометов. Плохо с боеприпасами. Но главное – спешка! Не было возможности организовать взаимодействие, войска вступали в бой без подготовки, по частям.

– Кто же в этом виноват? – настаивал Жуков. Гордов ответил:

– Я докладывал в Ставку, что времени на подготовку операции дали мало, но мне было приказано наступать немедленно.

В разговор вступил Рокоссовский, дотоле молчавший:

– Я считаю, Георгий Константинович, что наскоками нельзя действовать. Они не дадут результата. До тех пор пока операция не будет тщательно подготовлена и обеспечена всем необходимым, ничего серьезного мы здесь не добьемся.

Это Жуков понимал и сам.

– Пожалуй, вы правы. Но мы не можем оставить без активной помощи Сталинград. Город невозможно будет удержать. Приказываю вам принять командование фронтом. Активных действий не прекращать, иначе противник перебросит силы отсюда на штурм Сталинграда.

– Георгий Константинович, – продолжал Рокоссовский, – выводы генерала Гордова обоснованны, я их поддерживаю. Прошу предоставить мне возможность самому командовать войсками фронта. Ставка дала мне задачу, и я буду выполнять ее, сообразуясь с обстановкой.

– Иначе говоря, – засмеялся Жуков, – вы считаете, что мне здесь незачем оставаться? Я сегодня же улетаю.

В тот же день представитель Ставки отбыл в Москву. Так, 1 октября 1942 года генерал-лейтенант Рокоссовский приступил к командованию Донским фронтом. О настроениях и чувствах, с которыми он начинал свою работу под Сталинградом, можно судить по письму, отправленному им вскоре после прибытия на Донской фронт жене и дочери:

Разумеется, в письме Рокоссовский не мог сообщить, где он находится и что же он, собственно, делает. Свою работу на Донском фронте он начал с объезда армий. Фронт растянулся на 400 с лишним километров, и командующий отправился на правый фланг, в 63-ю армию, занимавшую участок по левому, северному берегу Дона. Эта армия, а также соседняя с ней 21-я, удерживавшая плацдармы на южном берегу Дона, в районе Еланской, Усть-Хоперской, Серафимовича, вскоре были переданы в состав нового Юго-Западного фронта, которым командовал Н. Ф. Ватутин.

После этого правый фланг фронта замыкала 4-я танковая армия, имевшая в своем составе девять стрелковых дивизий и всего четыре танка. Эта армия, которую кто-то с горькой иронией назвал «четырехтанковой», занимала участок на северном берегу Дона и междуречье Дона и Волги протяженностью в 30 километров. Удерживаемый армией плацдарм на западном берегу Дона давал возможность атаковать противника каждый раз, как только он начинал штурм Сталинграда. Вскоре эта армия была преобразована в 65-ю общевойсковую, и в командование ею вступил П. И. Батов.

24-я армия генерала И. В. Галанина оборонялась в междуречье на участке в 50 километров, упираясь своим правым флангом в Дон. Так же как и 65-я армия, она постоянно вела наступательные действия. Знакомясь с войсками армии, Рокоссовский имел возможность убедиться, что они устали, понесли весьма серьезные потери и трудно было рассчитывать на успех в наступлении, хотя и бойцы и командиры армии сознавали, что их атаки прямо помогают героическим защитникам Сталинграда.

Последней армией, с которой познакомился комфронта, была левофланговая 66-я армия Р. Я. Малиновского. Упираясь своим левым флангом в Волгу, эта армия нависала над Сталинградом и потому была обязана стремиться ликвидировать вышеупомянутый коридор. Однако противник у нее был очень сильный, подвижный, да и позиции занимал он выгодные – это были укрепления сталинградского обвода, в свое время построенные нашими войсками.

В штабе армии Рокоссовский командарма не застал. Начальник штаба – генерал Ф. К. Корженевич доложил:

– Родион Яковлевич убыл в войска.

– Странно, – удивился Рокоссовский, – он знал, что я выехал в армию, и не дождался...

– Сейчас мы его вызовем на КП, – предложил Корженевич.

Рокоссовский возразил:

– Не надо, я сам его найду. Заодно и с частями познакомлюсь.

Ни на дивизионных, ни на полковых командных пунктах командарма Малиновского не было. Найти его удалось лишь в одной из рот, на самой передовой. Идти туда комфронта пришлось долго, под артиллерийским огнем, пробираясь, согнувшись в три погибели, по полузасыпанным окопам. В пути Рокоссовского мучило беспокойство: чем же занимается на передовой командарм? Объяснение этому поведению Малиновского комфронта получил от него самого. Познакомившись с командующим 66-й армией, Рокоссовский спросил:

– Вы не находите, что руководить войсками в такое время удобнее с КП? Ротная позиция не совсем для этого подходит.

Сумрачное лицо Малиновского просветлело:

– Я это понимаю, товарищ командующий фронтом. Только... уж очень трудно приходится, начальство донимает. Вот я и пытался спрятаться от начальства.

– Спрятаться, как видите, не удалось, – засмеялся Рокоссовский. В последующей беседе он заверил командарма, что полностью сознает тяжелое положение армии и непосильность задачи, а Малиновский обещал сделать все, чтобы усилить удары по врагу.

К середине октября вместе с Рокоссовским на Донском фронте работали его старые соратники – Малинин, Казаков, Орел, Максименко. Без всякой паузы они включились в работу. Войска фронта тем временем вели активную оборону. Прочно закрепившись, они все время держали противника в напряжении, атакуя его то в одном, то в другом месте и не давая ему возможности перегруппировывать силы.

В самом Сталинграде между тем бои шли не прекращаясь ни днем, ни ночью, на улицах, в домах, на заводах, на берегу Волги. К середине октября противник после нескольких дней передышки вновь начал решительный штурм, надеясь на этот раз обязательно покончить со Сталинградом. То, что творилось в Сталинграде, превосходило все представления о человеческих возможностях. Гитлер поставил очередной срок взятия Сталинграда – 20 октября, и снова, в который уже раз, этот приказ не был выполнен.

Донской фронт перешел в наступление 19 октября. Задача была все та же: разгромить вражеские войска севернее Сталинграда и соединиться с дивизиями Чуйкова в городе. И в этот раз прорвать оборону противника не удалось, но активные действия войск Рокоссовского вынудили немецко-фашистское командование сохранить свою группировку в междуречье Дона и Волги. Войска гитлеровской 6-й армии были измотаны до предела. С июля по ноябрь в сражениях в районе Дона, Волги и в самом Сталинграде вермахт потерял до 600 тысяч солдат, более тысячи танков, свыше двух тысяч орудий и минометов, около 1400 самолетов. Но худшее ждало врага впереди.

Весь октябрь 1942 года подготовка контрнаступления шла полным ходом. В начале этого месяца в Ставке еще раз был обсужден в общих чертах план контрнаступления. Представленная в Ставку карта-план контрнаступления была подписана Жуковым и Василевским. На углу ее, наискось, Верховный Главнокомандующий надписал: «Утверждаю».

После этого, обращаясь к Василевскому, Сталин сказал:

– Не раскрывая смысла нашего плана, надо спросить мнение командующих фронтами.

Спустя несколько дней Жуков проинформировал о предстоящем наступлении и командующего Донским фронтом. Жуков не сообщил ни срока начала операции, ни других деталей плана, но с этого момента на Донском фронте началась интенсивная подготовка.

Во второй половине октября работа по составлению плана операции, в которой теперь принимали участие военные советы и штабы соответствующих фронтов, была в основном закончена. 4 ноября Жуков провел в 21-й армии Юго-Западного фронта с участием командующего Донским фронтом совещание, на котором обсуждались вопросы взаимодействия на стыках фронтов.

План Ставки был грандиозным. Предполагалось, нанеся два мощных удара по растянувшимся флангам сталинградской группировки врага, окружить и уничтожить ее. Это должны были сделать войска трех фронтов. Сталинградский фронт (им командовал А. И. Еременко) атаковал противника своим левым флангом из района южнее Сталинграда в направлении на северо-запад. Главную роль на первом этапе контрнаступления играл сосед Рокоссовского справа – Юго-Западный фронт Ватутина. Действуя с плацдармов на южном берегу Дона в районах Серафимовича и Клетской, его войска должны были соединиться с войсками Сталинградского фронта,

На долю войск Рокоссовского выпадало нанесение двух вспомогательных ударов. 65-я армия генерала Батова, совместно с соседней 21-й армией, наносила удар из района восточнее Клетской на юго-восток, с целью свертывания обороны противника на правом берегу Дона. В это же время 24-я армия должна была наступать вдоль левого берега Дона на юг, с целью отсечь войска противника, находившиеся в малой излучине Дона.

Нелегкая задача выпадала 66-й армии: сковывать противостоящие вражеские части, ведя активные действия. Средств усиления этой армии не выделялось.

Разработанный Ставкой план отличался целеустремленностью и смелостью замысла. Масштабы операции были огромны, она должна была развернуться на террито-11 на фронте протяженностью в 400 километров. Войскам, совершавшим маневр на окружение врага, предстояло пройти с боями расстояние в 120—140 километров.

Первоначально контрнаступление предполагалось начать 9—10 ноября, но срок пришлось перенести на 19– 20 ноября, хотя обстановка и заставляла спешить с нанесением удара. Изменение срока было вызвано главным образом трудностями подвоза в районы сосредоточения войск боеприпасов и горючего.

Советский народ прилагал невероятные усилия, чтобы обеспечить в решающие дни свои Вооруженные Силы всем, что было им необходимо. По бесконечным дорогам тянулись в войска трех фронтов колонны танков, артиллерии, машины с боеприпасами, горючим. А дороги были плохие. Наступала осень, шли дожди, тракторы и автомашины двигались по грязи медленно, часто выходили из строя. К примеру, переброска артиллерийского полка резерва Верховного Главнокомандования всего лишь на 150 километров заняла шесть суток.

Многие артиллерийские полки в Красной Армии тогда • еще были на конной тяге. Лошади в связи с серьезными трудностями, которые переживало наше сельское хозяйство, иногда по целым неделям не получали овса. С тяжелым сердцем подчас наблюдал Рокоссовский, как на дорогах к фронту по непролазной осенней грязи, выбиваясь из сил, тащили пушки и гаубицы некогда могучие артиллерийские кони, а рядом с ними, впрягшись в лямки по-бурлацки, метр за метром тянули вперед свои орудия русские солдаты-артиллеристы.

И все же к началу наступления фронт имел и вооружение и боеприпасы. Для того чтобы представить, какое количество боеприпасов следовало подвезти в войска, достаточно сказать, что одних снарядов Донской фронт перед началом контрнаступления имел 3 миллиона штук. Всего на трех фронтах было сосредоточено не менее 8 миллионов снарядов и мин. Поучительно вспомнить, что перед началом первой мировой войны вся русская армия располагала немногим более 7 миллионов снарядов всех калибров. А войскам, переходившим в наступление, были нужны не только боеприпасы, не менее необходимо им было продовольствие, горючее!

Но, конечно, основное внимание перед наступлением командующий обращал на подготовку людей. Ведь именно им предстояло, пользуясь мощной техникой, разгромить прорвавшегося так глубоко в пределы нашей страны врага. Одну за другой объехал Рокоссовский все три армии фронта, повсюду проверял готовность войск.

Разумеется, что правофланговая 65-я армия, которой предстояло наступать с Клетского плацдарма, инспектировалась им особенно тщательно. Прибыв на КП Батова, комфронта сказал ему:

– Я хочу посмотреть состояние ваших войск на плацдарме. Это важнейший участок.

Переправу через Дон пришлось совершить в сумерках, днем немецкая артиллерия не давала возможности сделать это. Плацдарм простреливался ею весь насквозь. С положением дел Рокоссовский ознакомился детально. Два часа он провел на переднем крае, в полку подполковника К. П. Чеботаева. Вместе с командармом он прошел по окопам. Заметив, как светлеют лица солдат при виде их полкового командира, Рокоссовский, наклонившись к Батову, тихо сказал:

– Командира здесь любят!

– Да, ветераны зовут себя чеботаевцами, – ответил Батов.

– Не может быть большей награды командиру, – как бы в раздумье сказал Рокоссовский и обратился к бойцам, находившимся в траншее: – Надоела, товарищи, окопная жизнь?

Отозвались сразу несколько красноармейцев:

– Надоела!

Началась беседа. Бойцов интересовало происходящее в Сталинграде. Рокоссовский отвечал, что солдаты Чуйкова сражаются как герои, но положение их тяжелое Пожилой старший сержант, до этого молчавший, вступил в разговор.

– Разрешите спросить, товарищ командующий?

– Разрешаю!

– А что, если фрицев там прихлопнуть?

– То есть как?

– Ударить им наперерез с тыла. А чуйковцы навстречу... Как мышь в мышеловке...

Рокоссовский рассмеялся:

– Быть вам, старший сержант, маршалом! – Визг приближавшейся мины прервал разговор. Все смолкли, но на слух тут же определили, что она даст перелет, и Рокоссовский спокойно продолжал беседу: – Нам, товарищи, надо готовиться...

Вторая мина летела прямо на них.

– Ложись! – скомандовал Рокоссовский и присел на дно траншеи. Вслед за этим мина разорвалась неподалеку, комья земли полетели сверху. Отряхиваясь, Рокоссовский ухмыльнулся: – Видите, фрицы тоже так считают.

Большие бои, о которых Рокоссовский говорил бойцам, были не за горами. К началу наступления советскому командованию удалось скрытно от противника сконцентрировать под Сталинградом значительные силы. Не следует, однако, считать, что превосходство советских войск в силах и средствах было подавляющим, как утверждают многие западноевропейские историки войны. В 1965 году, спустя 23 года после описываемых событий, в Москве под редакцией Рокоссовского вышла книга «Великая победа на Волге», в которой помещена следующая таблица:

СООТНОШЕНИЕ СИЛ И СРЕДСТВ НА СТАЛИНГРАДСКОМ НАПРАВЛЕНИИ К 19 НОЯБРЯ 1942 ГОДА

Как видно из таблицы, советские войска переходили в наступление, по сути дела, при равенстве сил. Но советское командование искусно сосредоточило основные средства и силы на направлениях главных ударов и достигло большого превосходства в пользу своих войск, что и стало причиной конечного успеха.

К началу операции получил пополнение и Донской фронт. К 19 ноября в его составе имелось 24 стрелковые дивизии, 1 танковый корпус и 6 танковых бригад, 52 артиллерийских и минометных полка. Средняя оперативная плотность на фронте составляла 5,8 километра на дивизию, 28 орудий и минометов и 1 танк на 1 километр фронта. Войска Рокоссовского также далеко не во всем превосходили противника. (См. таблицу на след. стр.)

СООТНОШЕНИЕ СИЛ И СРЕДСТВ В ПОЛОСЕ ДОНСКОГО ФРОНТА К 19 НОЯБРЯ (ФРОНТ – 150 км)

Долгожданный день, к которому готовились советские воины, приближался. Всех волновал вопрос: знают ли гитлеровцы о готовящемся наступлении, не собираются ли они встретить его контрударом. В послевоенное время западные историки и особенно гитлеровские генералы потратили немало чернил, бумаги и времени на то, чтобы разобраться, насколько полно были информированы Гитлер и его окружение о готовящемся ударе Красной Армии, и если они знали о нем, то почему не приняли соответствующих мер. Нельзя сказать, что командование противника под Сталинградом не замечало признаков готовящегося наступления. Однако можно с полной уверенностью утверждать, что оно не имело ясного представления ни о масштабах его, ни о сроках. И с еще большей уверенностью можно считать, что главное командование немецко-фашистских войск оказалось совершенно неспособным оценить истинные размеры грозящей опасности. Оно не могло определить ни времени перехода наших войск в наступление, ни состав ударных группировок, ни направление их ударов.

Объяснение подобной слепоты гитлеровских генералов следует искать в их самоуверенности. Находясь под гипнозом собственных успехов, стратеги ставки вермахта не могли взглянуть на окружающую обстановку глазами непредубежденного человека. Вот верховный главнокомандующий вооруженных сил Германии, то есть Адольф Гитлер, отдает еще 14 октября приказ о переходе к стратегической обороне и подготовке к зиме: «Летняя и осенняя кампания этого года, за исключением отдельных еще продолжающихся операций в намечаемых наступательных действий местного характера, завершены. Достигнуты крупные результаты... Успехи командования и войск... вселяют уверенность, что и в последующий период настоящей войны немецкий народ может в любых обстоятельствах положиться на свою армию... Сами русские в ходе последних боев были серьезно ослаблены и не смогут зимой 1942/43 года располагать такими же большими силами, какие имелись у них в прошлую зиму. В отличие от минувшей, эта зима не может быть суровой и тяжелой...»

В этом приказе Гитлер действительно обнаружил выдающиеся качества метеоролога: зима 1942/43 года была мягче предыдущей. Но вот его стратегическое «предвидение» подвело и вермахт, и его самого – всю зиму фашистским войскам предстояло отступать, оставляя огромные, захваченные ранее территории, и усеивать поля сражений убитыми солдатами и разрушенной техникой.

День 19 ноября в гитлеровском рейхе прошел спокойно. «Фёлькишер беобахтер» в этот день напечатала речь Геббельса, произнесенную накануне в Дуйсбурге: «Цель на востоке ясна и непоколебима: советская военная мощь... должна быть полностью уничтожена». А. Розенберг делился с читателями успехами «продолжающегося строительства на востоке», то есть организацией грабежа на захваченных территориях и уничтожения советских людей. Только короткое сообщение напоминало о «слабых советских ударах под Сталинградом».

Для командующего Донским фронтом день 19 ноября начался рано: в половине шестого утра следовало выехать на вспомогательный пункт управления в 65-й армии, чтобы оттуда наблюдать за действиями войск. Трудно сказать, спал ли в эту ночь Рокоссовский, да и все работники штаба. Каждый из них, и в первую очередь командующий, сознавал важность, историческую значимость того, что должно было произойти. Наступал праздник и на нашей улице, праздник, которого так долго ждали и к которому так тщательно готовились.

Штабные машины отправились в точно намеченный срок. Ехали быстро: Рокоссовский любил скорость. Но не сделали и трети пути, как повалил густой крупный снег и возглавлявший колонну проводник-полковник сбился с дороги: ориентироваться на ровной, заснеженной степной местности, да еще в снегопад, было сложно. На ВПУ добрались лишь минут за 20 до начала артподготовки. Выходя из машины, Рокоссовский усмехнулся и кивнул головой в сторону подскочившего с докладом о прибытии на место полковника:

– Поплутал наш проводник! Ну ничего, с кем не бывает.

К этому времени снег валил не переставая. Он смешивался с туманом, видимость не превышала 250 метров. В таких условиях действия артиллерии очень затруднены. Предстояло решить, что делать.

– Опять синоптики нас подвели. А ведь обещали хорошую погоду! – сказал Рокоссовский. – Что будем делать? В такую погоду действия авиации, по-видимому, исключены, – добавил он, обращаясь к командующему 16-й воздушной армией С. И. Руденко.

– Я только что по радио говорил со своим штабом, – ответил тот. – Метеорологическая обстановка плохая. В ближайшие часы авиацию использовать не удастся. – Было видно, что Руденко говорит это скрепя сердце.

– Ну что ж, теперь все зависит от артиллерии, как она подготовилась. Начнем точно в срок.

Последние минуты тянулись невероятно долго, казалось, что время остановилось. Но вот ровно в 7.30 туманное утро огласилось громом канонады. Тотчас же загудела земля и справа: соседняя 21-я армия Юго-Западного фронта также начала артподготовку.

Все присутствовавшие на ВПУ были опытными и видавшими виды военными людьми, они знали, что такое артиллерийский огонь и какое воздействие он производит на противника. Но то, что происходило сейчас перед ними, даже они видели впервые. Воздух был переполнен грохотом: во время огневого налета каждую минуту артиллерия производила 5—6 тысяч выстрелов. На слух можно было различить резкие выстрелы пушек, глуховатое уханье гаубиц и частое покрякивание минометов. Бог войны проламывал оборону противника.

80 минут продолжалась артиллерийская подготовка. В 8 часов 50 минут до слуха Рокоссовского и его товарищей долетели раскаты «ура» и лязг гусениц – в атаку пошли пехота и танки. Досада охватила Рокоссовского: туман все еще полностью скрывал поле сражения, и многочисленные оптические приборы на наблюдательном пункте ничем не могли помочь.

Будет ли атака успешной? Удастся ли прорвать оборону? Мало-помалу огонь противника слабеет, шум боя отдаляется в глубину. К этому времени наконец появляется ветерок, туман рассеивается. Рокоссовский приникает к стереотрубе, и перед ним возникает одновременно и радостная, и тревожащая душу сцена.

В районе Клетской извилистые глубокие овраги упираются в крутой меловой обрыв, стены которого возвышаются метров на 20—25. Вот этот обрыв и штурмовали солдаты полка Чеботаева. В стереотрубу Рокоссовский отчетливо видел, как бегут к обрыву солдаты, как они начинают карабкаться вверх. Не за что уцепиться руками, ноги обрываются, скользят по размокшему мелу. Но уже вся стена обрыва пестрит людьми, они срываются, падают, помогают друг другу карабкаться по круче и упорно, настойчиво лезут вверх. И гитлеровцы не выдерживают, их главная полоса обороны начинает трещать.

Рокоссовский покидает войска 65-й армии. Он должен ехать в 24-ю, ей тоже предстоит наступление, а там и вражеская группировка мощнее, и укрепились немцы солидно. Перед отъездом он говорит Батову:

– Сопротивление немцев сильнее, чем я ожидал. Ударная группировка продвигается медленно. Помните, левый фланг 21-й армии на вашей ответственности!

Хотя наступление войск 65-й армии развивалось не так быстро, как того хотелось бы, все же к исходу дня первая линия обороны противника была прорвана, и армия продолжала наступать.

Основные события происходили и в этот и в последующие дни западнее, у соседних 21-й и 5-й танковых армий Юго-Западного фронта. Все попытки врага остановить мощную группировку советских войск запоздали. Его резервы, немногочисленные впрочем, разбивались поодиночке наступавшими советскими танками. В гитлеровском тылу вспыхнула паника. Авторитетный очевидец – первый адъютант штаба 6-й армии В. Адам – свидетельствует: «От отдела снабжения армии до моста через Дон у Нижне-Чирской было уже недалеко. Но то, что мы теперь пережили, превзошло все, что было раньше. Страшная картина! Подхлестываемые страхом перед советскими танками, мчались на запад грузовики, легковые и штабные машины, мотоциклы, всадники и гужевой транспорт, они наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались, загромождали дорогу. Между ними пробирались, топтались, протискивались, карабкались пешеходы. Тот, кто спотыкался и падал наземь, уже не мог встать на ноги. Его затаптывали, переезжали, давили.

В лихорадочном стремлении спасти собственную жизнь люди оставляли все, что мешало поспешному бегству. Бросали оружие и снаряжение, неподвижно стояли на дороге машины, полностью загруженные боеприпасами, полевые кухни и повозки из обоза... Дикий хаос царил в Верхнечирской...»

Увиденное было в новинку гитлеровскому офицеру, но к этому следовало привыкать. Впредь на дорогах Украины и Белоруссии, Прибалтики и Польши, а затем и на автострадах «третьего рейха» подобные сцены будут происходить повсеместно. 6-ю же армию фон Паулюса ждал еще более страшный конец.

23 ноября в 16 часов части 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта под командованием генерал-майора А. Г. Кравченко и 4-го механизированного корпуса Сталинградского фронта под командованием генерал-майора В. Т. Вольского соединились в районе степного хутора Советского. В пока еще неплотном кольце оказалась крупная группировка врага – 6-я и часть сил 4-й танковой немецких армий, в составе 22 дивизий, общей численностью свыше 300 тысяч солдат и офицеров.

Военная история считала всегда классическим разгром карфагенским полководцем Ганнибалом в 216 году до нашей эры римских легионов у небольшого городка Канны в юго-восточной Италии. Стратеги нацистского вермахта мнили себя и знатоками военной истории, и умелыми исполнителями операций, типа каннской. Но теперь им предстояло на своем собственном опыте узнать тяжесть окружения и разгрома. Спустя 2158 лет после Канн слово «Сталинград» станет синонимом искусной операции на окружение и уничтожение противника.

Надо сказать, однако, что наступление войск Донского фронта шло не так успешно, как того хотелось командующему и Ставке Верховного Главнокомандования. Этим и была вызвана следующая телеграмма Сталина:

Рокоссовский и сам уже принял необходимые меры. Командарм-65 к этому времени создал танко-механизированную группу. Положение в 65-й армии выправилось, и она начала энергичное продвижение вперед. Объяснение причин задержки войск Рокоссовского мы найдем в уже упомянутой книге под его редакцией «Великая победа на Волге». Со свойственной ему прямотой и самокритичностью здесь сказано: «Отсутствие во втором эшелоне армии подвижного соединения сказывалось на темпах ее наступления. Так, темпы наступления ударной группировки 65-й армии с самого начала оказались низкими. Это обстоятельство, в совокупности с неудачным наступлением 24-й армии на Вертячий, дало противнику время для организации достаточно сильного сопротивления арьергардами и отвода главных сил соединений из малой излучины Дона на восточный берег реки».

То, что противнику удалось организовать сильное сопротивление, Рокоссовский понял тотчас же, как только наши войска без всякой паузы приступили к ликвидации окруженной группировки. Кольцо вокруг армии Паулюса сжимали 66-я, 24-я, 65-я и возвращенная снова в состав Донского фронта 21-я армии. С востока и юга на врага наступали соединения 62, 64 и 57-й армий Сталинградского фронта. Ставка требовала как можно скорее разделаться с окруженной группировкой, желая освободить силы для дальнейших операций. Однако одного желания здесь было мало. Уничтожение войск Паулюса заняло гораздо больше времени, чем это предполагалось при планировании операции.

Около полуночи 22 ноября Гитлер направил Паулюсу радиотелеграмму: «6-я армия временно окружена. Я знаю 6-ю армию и ее командующего и знаю, что в создавшемся положении они будут стойко держаться. 6-я армия должна знать, что я делаю все, чтобы ей помочь и выручить ее. Я своевременно отдам ей свои приказы».

Выполняя приказ «фюрера» и надеясь на скорую помощь, войска армии Паулюса отчаянно оборонялись. К концу ноября на многих участках гитлеровцы были оттеснены, территория, занимаемая ими, уменьшилась почти вдвое, до полутора тысяч квадратных километров.

Но ни в конце ноября, ни в начале декабря разгромить окруженную группировку противника не удалось. Не последнюю роль в этом сыграло и то обстоятельство, что численность солдат и офицеров врага, находившихся в Сталинградском котле, была неправильно определена советским командованием. Первоначально предполагалось, что в группировке Паулюса не более 85—90 тысяч солдат и офицеров. На самом же деле их было свыше 300 тысяч. Разумеется, что такой крупный просчет не мог не сказаться на ходе боевых действий. Было ясно, что для уничтожения врага потребуется тщательная подготовка новой операции с детальной отработкой всех вопросов.

Много раз Рокоссовский обращался в Ставку, аргументируя необходимость приостановки боевых действий для перегруппировки и усиления войск фронта перед ликвидацией армии Паулюса. 4 декабря Верховный Главнокомандующий обязал командование Донского и Сталинградского фронтов не позднее 18 декабря завершить подготовку новой наступательной операции против окруженного врага. Для усиления войск Донского фронта Ставка выделяла только что укомплектованную и полностью готовую к боям 2-ю гвардейскую армию под командованием Малиновского.

Уже 9 декабря план разгрома группировки Паулюса, выработанный командованием Донского и Сталинградского фронтов при непосредственном участии Василевского, был представлен в Москву.

План предусматривал следующее решение задачи: ударами по центру сталинградской группировки врага расчленить ее, а затем ликвидировать по частям. Войска Рокоссовского должны были наступать с запада на восток, навстречу им с юго-востока на запад движутся войска Сталинградского фронта. 11 декабря этот план был утвержден Ставкой. Прибывший в штаб Донского фронта Малиновский уже начал знакомиться с задачей, которая возлагалась на его армию, но события на фронте резко изменили планы.

К 12 декабря 1942 года гитлеровскому командованию наконец удалось создать ударную группировку для деблокады 6-й армии. Рано утром из района Котельникова в общем направлении на северо-восток начали наступление танковые дивизии фельдмаршала фон Манштейна, и сразу же возникла реальная опасность того, что им удастся прорвать внешний фронт окружения.

Вечером в штабе Донского фронта Василевский, встревоженный ходом событий в районе Котельникова, проинформировал Рокоссовского и находившегося тут же Малиновского о создавшемся положении.

– Как только дадут связь, я намерен просить Верховного Главнокомандующего, – говорил он, – по мере прибытия соединений 2-й гвардейской армии направлять пх к югу от Сталинграда. Манштейна надо встретить как следует. Вам, товарищ Малиновский, я предлагаю немедленно начать переброску частей и соединений армии форсированным маршем на реку Мышкову. Противника надо упредить, дать ему решительный отпор.

Это распоряжение вызывало возражение командующего Донским фронтом.

– Я не согласен с таким использованием армии Малиновского, – говорил он, – и буду отстаивать свое мнение перед Верховным.

– Это ваше право!

Разговор со Ставкой состоялся через несколько часов. Василевский доложил Сталину о начавшемся наступлении врага и необходимости срочных мер для ликвидации опасности прорыва внешнего кольца.

– Прошу вашего разрешения немедленно начать переброску прибывающих частей 2-й гвардейской армии, с тем чтобы, развернув ее на реке Мышкове, остановить Манштейна. Когда же мы его разгромим, можно подумать и о Паулюсе. Он от нас не уйдет. Операцию по разгрому его группировки считаю необходимым отложить.

Предложение Василевского поначалу вызвало возражение Верховного Главнокомандующего.

– Вы и так уж слишком долго возитесь с Паулюсом. Пора с ним кончать. И вообще, вы постоянно просите резервы у Ставки, причем для тех направлений, за которые отвечаете. – Сталин явно сердился. – Рокоссовский рядом с вами? Передайте ему трубку.

Рокоссовский взял трубку.

– Как вы относитесь к предложению Василевского? – услышал он характерный голос Верховного Главнокомандующего.

– Отрицательно, товарищ Сталин.

– Что же вы предлагаете?

– Я думаю, следует сначала разделаться с окруженной группировкой и использовать для этого армию Малиновского.

– А если немцы прорвутся?

– В этом случае можно будет повернуть против них 21-ю армию.

Сталин немного помолчал.

– Да, ваш вариант смел... – возобновил он разговор,– но он рискован. Передайте трубку Василевскому.

Несколько минут Василевский слушал то, что ему говорил Сталин, а затем вновь стал доказывать необходимость передачи армии Малиновского Сталинградскому фронту.

– Еременко сомневается в возможности отразить наступление врага теми силами, которые есть у него. – Мгновение Василевский молчал, затем промолвил: – Да, товарищ Сталин. – И вновь протянул трубку Рокоссовскому.

– Товарищ Рокоссовский, – услышал он, – ваше предложение действительно очень смело. Но риск чересчур велик. Мы здесь, в Государственном Комитета Обороны, сейчас все рассмотрим, все «за» и «против». Но, видимо, с армией Малиновского вам придется расстаться.

– В таком случае, товарищ Сталин, войска Донского фронта не смогут уничтожить Паулюса. Я прошу вас тогда отложить операцию.

Сталин чуть помолчал.

– Хорошо, – решительно произнес он наконец. – Временно приостановите операцию. Мы вас подкрепим людьми и техникой. Я думаю, надо прислать вам Воронова, он поможет усилить вашу артиллерию.

Вновь несколько часов ожидали генералы звонка из Ставки. Он раздался только в 5 утра 13 декабря. Решение ГКО было следующим: с 15 декабря 2-я гвардейская армия передается в Сталинградский фронт. Официальная директива о временной приостановке осуществления операции «Кольцо» (разгрома окруженной группировки) последовала 14 декабря. Относительно задач войск, действовавших на внутреннем кольце окружения, в ней говорилось: «Приказать Донцову (псевдоним К. К. Рокоссовского) и Иванову (то есть А. И. Еременко) продолжать систематическое истребление окруженных войск противника с воздуха и наземными войсками, не давать противнику передышки ни днем, ни ночью, все более сжимать кольцо окружения, в корне пресекать попытки окруженных вырваться из кольца».

Бушевавшая уже пять месяцев Сталинградская битва вступала в свою завершающую фазу. Окруженная группировка врага, не имевшая больше шансов на спасение, с тех пор как контрудар Манштейна провалился, все же не прекращала сопротивления. Исподняя приказ Гитлера о продолжении борьбы любой ценой, Паулюс обрекал тем самым на смерть сотни тысяч своих солдат.

К операции по уничтожению группировки врага штаб Рокоссовского продолжал готовиться и после того, как армия Малиновского была передана в состав Сталинградского фронта. 19 декабря на Донской фронт прибыл генерал-полковник Н. Н. Воронов, которому Ставка дала задание координировать действия двух фронтов. Не откладывая дела, представитель Ставки, Рокоссовский и Малинин приступили к составлению плана. Сразу же стало очевидным, что интересы дела требуют сосредоточения командования в одних руках. Того же мнения придерживалось, как оказалось, и Верховное Главнокомандование. При обсуждении этого вопроса в Государственном Комитета Обороны, как свидетельствует в своих мемуарах Жуков, Сталин предложил:

«– Руководство по разгрому окруженного противника нужно передать в руки одного человека. Сейчас действия двух командующих фронтами мешают ходу дела.

Присутствовавшие члены ГКО поддержали это мнение.

– Какому командующему поручим окончательную ликвидацию противника?

Кто-то предложил передать все войска в подчинение К. К. Рокоссовскому.

– А вы что молчите? – обратился Верховный ко мне.

– На мой взгляд, оба командующих достойны, – ответил я. – Еременко будет, конечно, обижен, если передать войска Сталинградского фронта под командование Рокоссовского.

– Сейчас не время обижаться, – отрезал И. В. Сталин и приказал мне: – Позвоните Еременко и объявите ему решение Государственного Комитета Обороны».

30 декабря была дана соответствующая директива: «С 1 января 1943 года 57, 64 и 62-ю армии передать в состав Донского фронта. Сталинградский фронт с 1 января ликвидировать. Средства, отпущенные Сталинградскому фронту для проведения операции „Кольцо“, 57, 64 и 62-й армиям передать Донскому фронту».

Получив под свое командование целых три новых армии, Рокоссовский, конечно, немедленно отправился знакомиться с ними. 57-я армия Ф. И. Толбухина занимала юго-западный фас кольца окружения. Так же как в 64-й армии М. С. Шумилова, блокировавшей противника с юга, состояние войск здесь было хорошим, боевой дух солдат и командиров – высоким, они верили в скорый и неизбежный конец вражеской группировки. Однако после длительных боев во всех соединениях армий имелся большой некомплект в людях и технике.

Особое впечатление на Рокоссовского произвело посещение 62-й армии, героически сражавшейся за Сталинград. Для того чтобы попасть в штаб этой армии, дважды пришлось переправляться через Волгу: сначала выше города, у Дубовки, на восточный берег, а затем вновь на западный.

С восточного берега через серую пелену дыма, изморози и тумана, поднимавшегося из многочисленных пробоин во льду, открылся Рокоссовскому вид разрушенного Сталинграда. От зрелища большого, красивого в недавнем прошлом города, лежащего теперь в развалинах, больно защемило сердце. За полтора года войны Рокоссовский насмотрелся всяких картин. Сталинград был лишь началом в длинном ряду разрушенных гитлеровцами городов, которые ему предстояло увидеть. Впереди его ждала еще встреча с Варшавой.

Долго бы стояли на берегу Рокоссовский и его спутники, пораженные трагедией города, но комендант переправы торопил прибывших. Запасшись досками и веревками для переправы через разрушенные участки льда, командующий фронтом и командиры его штаба вступили на дорогу жизни 62-й армии – слабый еще лед, устланный соломой и фашинами. Группа командиров была достаточно велика, чтобы обратить на себя внимание немцев, и весь путь через реку сопровождался артиллерийским и минометным огнем. К счастью, все обошлось благополучно.

Необычайность обстановки на правом берегу Волги была еще более поразительна, чем это казалось из-за реки. Высокие прибрежные откосы защищали людей от прямых попаданий вражеских снарядов. В откосах, как гнезда стрижей, располагались блиндажи, землянки и укрытия для людей, боевой техники. От пикирующих бомбардировщиков берег защищали искусно замаскированные зенитные батареи. Но ничто не могло защитить от навесного огня гаубиц и минометов противника. Весь берег, песчаные отмели и прибрежный лед были испещрены воронками, кучами выброшенной земли и льда. Не нужно было обладать опытом Рокоссовского, чтобы понять: люди, способные здесь, на самом берегу Волги, удержать врага – это люди особого склада.

Командарм Чуйков встретил Рокоссовского на берегу, провел его на командный пункт. КП Чуйкова был также устроен в прибрежном откосе. Хотя потолок и стены блиндажа были обиты фанерой, песок, всепроникающий песок, при каждом близком разрыве сыпался сквозь щели, попадал за ворот.

Пока Чуйков, как полагается, делал доклад вышестоящему начальнику о силах армии, о позициях, занимаемых ею в развалинах на волжском берегу, Рокоссовский все время думал, что он не может найти слов, которые в достаточной степени точно соответствовали бы тому, что сделали сталинградцы, что к Чуйкову и его солдатам непременимы обыкновенные шаблоны, по которым мы привыкли соизмерять стойкость и мужество людей. Здесь требуются другие критерии и другие оценки. И в то же время разве только солдаты Сталинграда заслуживают этого? Разве погибающие от голода, но не сдающиеся врагу ленинградцы, разве они не кровные братья солдатам Чуйкова? Разве матросы Севастополя, сражавшиеся до последнего патрона у черноморских прибрежных камней, а потом шедшие в штыковую атаку на врага, в призрачной надежде прорваться в горы Крыма, к партизанам, и там продолжать борьбу, – разве они не сделаны из того же теста? И, наконец, разве его солдаты, умиравшие с криком «За Родину!» под Луцком и Ярцевом, под Волоколамском и Крюковом, разве они меньше других достойны почитания потомков? Нет, думал Рокоссовский, народ, способный на проявление такого, воистину массового героизма, завоевал право на свой, особый счет в истории.

Сейчас, по прошествии трех десятилетий с того времени, как отгремели последние выстрелы под Сталинградом, когда, казалось бы, есть возможность достаточно точно оценить то, что свершил наш народ в 1941—1945 годах, приходится удивляться тому, как мало сделано нами, чтобы увековечить в памяти человечества его подвиг.

Да, книг и кинофильмов на военную тему выходит немало, и они пользуются большим вниманием читателей и зрителей. Но как мало можно насчитать книг, достойных героев войны, как мало поставлено кинофильмов, где с экрана смотрел бы на вас настоящий солдат, а не лубочная его карикатура или же слепок с рефлексирующего и запивающего горе кальвадосом солдата Ремарка и Хемингуэя! Где музыка, созвучная подвигу солдат, где легенды, которые передавались бы нашим потомкам, ведь о бойцах Родимцева и Людникова, Горишного и Батюка нет необходимости что-нибудь придумывать, все свершенное ими под Сталинградом – эпос! И наконец, почему так скучны и казенно сухи книги наших историков, чаще всего ограничивающихся сбором и воспроизведением цифр и фактов? Неужели прав был великий поэт, и мы «ленивы и нелюбопытны» по-прежнему?

Рокоссовский пробыл у Чуйкова весь день. Он убедился, что Чуйков и его бойцы превратили развалины Сталинграда в неприступную крепость и думают уходить из них только в западном направлении, громя и преследуя врага.

Во время обсуждения предстоящей операции «Кольцо» и участия в ней войск 62-й армии кто-то из командиров штаба Рокоссовского спросил Чуйкова:

– Удержит ли 62-я армия противника, если он под ударами наступающих армий с запада всеми силами бросится на восток?

Вопрос вызвал смех у командарма.

– Если они не прошли здесь в сентябре и октябре, то сейчас не пройдут и десяти шагов. Армия Паулюса уже не армия, это лагерь вооруженных пленных.

Ко времени посещения Рокоссовским армии Чуйкова план операции был уже отработан. 27 декабря его отправили в Ставку, однако изложенные в плане соображения полностью не были утверждены Ставкой. На следующий день (Ставка не только торопила командующего фронтом с проведением операции, но и сама не мешкала) в адрес Воронова и Рокоссовского поступила директива:

В окончательном варианте плана операции «Кольцо» предусматривалось рассечение вражеской группировки ударом с запада на восток и в качестве первого этапа уничтожение ее войск в юго-западном выступе котла. В дальнейшем войска Донского фронта должны были последовательно расчленить окруженную группировку и уничтожить ее по частям. Теперь предстояло осуществить этот план.

Задача была не из легких. Для того чтобы представить наглядно, какого характера трудности возникали перед войсками Рокоссовского, надо знать, каковы были условия, в которых им пришлось завершать Сталинградскую битву, и какими силами располагал противник.

Местность, где развернулось сражение, – это всхолмленная степь с небольшими высотами, имеющими пологие скаты. По степи во всех направлениях идут балки с крутыми, отвесными берегами. В юго-восточной части большой низины, по которой протекает река Россошка, немало ровных площадок, удобных для строительства аэродромов. Наличие густо расположенных населенных пунктов позволило противнику наладить водоснабжение своих войск, что в степной местности имеет немаловажное значение и чего на многих участках были лишены войска Рокоссовского.

В опорные пункты и узлы сопротивления гитлеровцы превратили почти все населенные пункты. Наличие высот, балок и населенных пунктов давало врагу возможность укрыто располагать своих солдат и устраивать различного рода склады. В склонах балок оборудовались землянки для штабов и тактических резервов.

Погода в январе также не благоприятствовала наступавшим. Зима 1942/43 года была мягче, чем предыдущая, но все же среднесуточная температура держалась на уровне —18 градусов, а в отдельные дни во второй половине января понижалась и до —22 и даже —32 градусов. В степи бушевали сильные ветры, сопровождавшиеся метелями. Обильный снег хорошо замаскировал все оборонительные сооружения врага.

Гитлеровцы имели время для организации прочной обороны. Вот что писал об этом сам Рокоссовский: «Резервы располагались так, что образовывали внутри окружения как бы второе кольцо, что способствовало увеличению глубины обороны и создавало возможность маневра для контратак в любом направлении. В декабре немецко-фашистские войска провели большую работу по укреплению своих позиций. В главной полосе обороны и на промежуточных рубежах они создали сеть опорных пунктов и узлов сопротивления. В западной части района противник воспользовался сооружениями бывшего нашего среднего оборонительного обвода, проходившего по левому берегу Россошки и далее на юго-восток по правому берегу Червленой. На этом рубеже противник имел возможность усовершенствовать оборону, создав сплошную линию укреплений.

В восточной части кольца, где также проходил бывший наш внутренний оборонительный обвод, противник тоже оборудовал опорные пункты и узлы сопротивления, причем сеть их распространялась в глубину до десяти километров, вплоть до самого Сталинграда».

Ко всему сказанному следует добавить, что войска Рокоссовского не имели «огромного превосходства» над противником в силах и средствах, как это любят изображать западные историки, пишущие о Сталинградской битве. В трудах советских историков уже давно имеются данные, которые позволяют судить об истинном соотношении сил Донской фронт на 10 января 1943 года имел: людей – 212 тысяч, противник – 250 тысяч, орудий и минометов соответственно 6860 и 4130, танков – 257 и 300, боевых самолетов – 300 и 100. Располагая превосходством в орудиях (более чем в полтора раза) и самолетах в (три раза), войска Рокоссовского численно уступали врагу в людях (1:1,2) и танках (1:1,2). Разумеется, боеспособность наших солдат была значительно выше боеспособности фашистских солдат блокированной уже полтора месяца армии Паулюса.

Наступал 1943 год. Что-то он принесет нашей стране? Об этом и шла речь в штабе Рокоссовского в ночь под Новый год. Встреча его произошла экспромтом. По просьбе представителя Ставки от ВВС А. А. Новикова летчики захватили из Москвы елку, ее украсили наскоро, и встреча Нового года состоялась.

Все присутствующие были едины в том, что окончательная победа неизбежна, но только когда? Удастся ли в 1943 году разбить врага?

Стали обсуждать положение окруженной группировки Паулюса. Общее мнение было таково: враг обречен и сам сознает это, положение его безнадежно. Кто-то заметил:

– Им теперь самое время предъявить ультиматум о сдаче!

Все согласились, что у Паулюса положение тяжелое, и разговор перешел па другую тему. Но мысль об ультиматуме запала в голову Рокоссовского. «Немцы ведут войну варварски, не соблюдая никаких правил, – думал он. – Но мы другое дело... Что, если вспомнить старый рыцарский обычай, ведь во время осад городов и крепостей сплошь и рядом врагу предлагали капитулировать, иногда на очень почетных условиях?»

На следующий день Рокоссовский переговорил об этом с заместителем начальника Генерального штаба А. И. Антоновым, который обещал подумать и сообщить о решении. Одновременно командующий фронтом поделился идеей с Вороновым. Представителя Ставки очень заинтересовала мысль об ультиматуме, и 2 января в Ставку был отправлен специальный документ, в котором испрашивалось разрешение 4 или 5 января вручить командованию окруженных войск ультиматум. После этого стали ждать решения Ставки.

Подготовка операции «Кольцо» тем временем продолжалась. Но с приближением 6 января – срок начала операции – делалось все более очевидным, что к этому времени фронт не будет готов к наступлению. Многие эшелоны с войсками и транспорты с вооружением и боеприпасами запаздывали. В таких условиях начинать операцию было рискованно.

Утром 3 января Рокоссовский, Воронов и Малинин собрались, чтобы определить реальную готовность к наступлению. Стали подсчитывать, проверять цифры. Опоздания эшелонов увеличились, а не уменьшились.

– Что же выходит? – раздумывал Воронов.

– Как ни крути, мы не будем готовы в назначенный срок, – настаивал Рокоссовский.

– Нам нужно еще шесть-семь суток. Придется просить Ставку об отсрочке.

– Нет, это невозможно. Верховный этого не разрешит.

– Ну хотя бы на трое-четверо суток!

– Попробуем, – согласился Воронов и тут же стал звонить в Москву. Разговор, однако, ничего не прояснил. Сталин молча выслушал Воронова, ничего не ответил, сказал «до свидания» и положил трубку.

Воронов и Рокоссовский составили донесение, тотчас же переданное в Москву:

Реакция на это донесение последовала немедленно. Воронова вызвали к телефону. Сталин был сильно раздражен, и Воронову пришлось услышать немало неприятных слов. Больше всего поразила его одна фраза: «Вы там досидитесь, что вас и Рокоссовского немцы в плен возьмут. Вы не соображаете, что можно, а что нельзя! Нам нужно скорее кончать, а вы умышленно затягиваете!

Он потребовал доложить ему, что значит в моем донесении фраза «плюс четыре». Я пояснил:

– Нам нужно еще четыре дня для подготовки. Мы просим разрешения начать операцию «Кольцо» не 6, а 10 января.

Последовал ответ:

– Утверждается!

Тут телефонистка спросила меня: «Хорошо ли было слышно?» Поблагодарив ее за хорошую связь, я вместе с тем подумал: «Как было бы хорошо не слышать девять десятых этого разговора...»

Отсрочка с началом наступления радовала Рокоссовского, хотя и до 10 января времени было очень мало, с трудом можно было бы уложиться. Но неумолимость Ставки была понятна командующему Донским фронтом. На левом фланге советско-германского фронта положение складывалось исключительно благоприятно. На Северном Кавказе немцы отступали, Юго-Западный фронт начал наступление в восточной части Донбасса. Если бы в этот момент войска семи армий Рокоссовского освободились, советское командование могло рассчитывать, бросив их на фронт, не только отрезать кавказскую группировку, но и очистить всю левобережную Украину. Рокоссовский понимал это, как и его генералы и солдаты, и делал все, чтобы убыстрить начало операции.

Тем временем в Ставке мысль о предложении ультиматума поддержали. Она понравилась Сталину, и командованию Донского фронта было предложено составить текст столь необычного для Великой Отечественной войны документа. Под руками не было необходимых материалов, и пришлось вспоминать события далеких времен. Подготовленный проект был направлен в Ставку, та утвердила его с небольшими изменениями. Вот этот суровый документ.

Ставка предложила за день-два до начала наступления вручить ультиматум командованию 6-й армии. Стали искать парламентеров. Добровольцев оказалось очень много. Решено было послать к врагу работника развед-отдела штаба Донского фронта майора А. М. Смыслова и работника политуправления капитана Н. Д. Дятленко.

Ранним утром 8 января парламентеры в сопровождении трубача вышли из окопов с высоко поднятым белым флагом, прошли метров сто... Но вот раздались отдельные винтовочные выстрелы, затем короткие очереди из автоматов. Парламентеры залегли, пытались размахивать флагом, огонь не прекращался. Пришлось вернуться. Все это без промедления доложили в Ставку, которая также с нетерпением ждала результатов. Последовало распоряжение: «Все прекратить», и Рокоссовский немедленно отправился в 65-ю армию, чтобы на месте уточнить детали подготовки к наступлению. 65-й армии предстояло наносить главный удар.

Из армии Батова командующий фронтом отправился в соседнюю 21-ю армию И. М. Чистякова для проверки того, как будет организовано взаимодействие этих армий. Во время беседы в блиндаже зазвонил телефон.

– Вас спрашивает генерал Малинин, – сказал Чистяков, обращаясь к Рокоссовскому.

Тот взял трубку.

– Константин Константинович, – услышал он голос начальника штаба. – Воронов только что говорил со Ставкой. Нам советуют подумать, не следует ли послать парламентеров на другом участке, на южном фасе окружения.

–Раз Ставка считает это полезным – пожалуйста, но только это все ни к чему, немцы не примут ультиматума.

– Я тоже так думаю, но раз Ставка...

– Поручаю вам все делать.

Попытка 9 января была более успешной. Смыслова и Дятленко встретили на нейтральной полосе немецкие офицеры и предложили отдать пакет. Смыслов категорически отказался, заявив, что у него есть приказ передать пакет только Паулюсу. Тогда немецкие офицеры, завязав глаза парламентерам, отвезли их на командный пункт и по телефону доложили своему начальству о парламентерах и их желании видеть Паулюса. Через некоторое время парламентерам было сообщено, что немецкое командование уже знакомо с содержанием ультиматума (его передавали многократно по радио) и отказывается принять его. После этого парламентеры благополучно вернулись к своим. Командование 6-й армии не пожелало сложить оружие.

Об официальном отклонении ультиматума командование Донского фронта сообщило в Ставку.

Работа командующего фронтом на следующий день началась очень рано. Собственно, она и не прекращалась. Лишь ненамного прилег он вздремнуть, а в четыре часа утра уже был в штабе у Малинина. Здесь собрались его помощники, Воронов. Рокоссовский смотрел на их сосредоточенные, серьезные лица. У них те же заботы, что и у него. Все по нескольку раз проверено, все как будто идет по плану. И однако, не покидает мысль: все ли учтено, что, если где-то что-то заест, задержит продвижение? Ну что ж, в этом случае он готов к тому, что следует изменить направления и силы ударов, он готов пересмотреть свои замыслы. На то он и полководец, чтобы не только замыслить операцию, но и уметь довести ее до конца уже на поле боя.

В четыре часа утра Рокоссовский, Воронов и работники штаба отправились на НП Батова. Затемно были на месте. На позициях советских войск – тишина, все в ожидании сигнала. В расположении же противника рвутся бомбы – это авиация дальнего действия бомбит аэродромы, штабы, узлы связи. В окопах – ликование, за всю войну ветераны не наблюдали еще такой мощной авиационной бомбардировки.

8 часов 05 минут. От рева тысяч орудий задрожала земля, волны воздуха, взметая снег, понеслись над окопами, вспышки орудийных выстрелов превратились в сплошное зарево. Так продолжалось 55 минут. На наблюдательном пункте было видно, как артиллеристы сбрасывают мешавшие им полушубки и шинели – орудийные расчеты работают с крайним напряжением.

Начался последний огневой налет, он кажется еще более мощным. Море разрывов заливает расположение противника, в воздух летят фонтаны земли, бревна от разбитых блиндажей и землянок. Слышен уже лязг гусениц и рокот моторов – это выдвигаются в исходные положения танки.

В небо взлетают сигнальные ракеты, стена разрывов переместилась в глубь обороны противника, из траншей выскакивают пехотинцы... Атака началась. Казалось, ничто живое не могло остаться в окопах противника, но уцелевшие вражеские солдаты упорно сопротивлялись. Пехота 65-й армии преодолевала оборону врага с трудом.

На востоке горизонт из светло-розового становился серо-бурым. С наблюдательного пункта уже хорошо видны перепаханные, искореженные снарядами траншеи противника, к которым приближаются темные точки – советские пехотинцы. Чтобы видеть лучше, Рокоссовский и члены штаба поднялись на земляную ступень траншеи. Настроение у всех приподнятое, высунувшись по пояс из траншеи, генералы наблюдали за боем, оживленно обмениваясь мнением. Группа генералов была настолько живописна, что фотокорреспондент, выбравшись из траншеи, лежа, стал ее фотографировать. Внезапно несколько пулеметных очередей обдали кусками мерзлой земли генералов и фотокорреспондента. Схватив его за полы полушубка, Рокоссовский и член Военного совета фронта К. Ф. Телегин втащили незадачливого корреспондента в траншею. Оказалось, что один из дзотов врага уцелел и начал вести огонь, когда наши солдаты его уже миновали. По команде Казакова 122-миллиметровые гаубицы прямой наводкой тремя выстрелами покончили с дзотом.

Напряженный бой шел весь день. К концу его войска 65-й армии вклинились в оборону противника на глубину 1,5 – 4,5 километра. Чем дальше вгрызались советские войска в оборону противника, тем жестче и упорнее было его сопротивление. Только через трое суток кровопролитных боев удалось ликвидировать западный выступ вражеской обороны. В конце дня 12 января войска 65-й и 21-й армий вышли на западный берег Россошки и продолжали наступление.

15 января солдаты Рокоссовского преодолели средний оборонительный обвод. Теперь направление главного удара было перенесено в полосу наступления 21-й армии. Несмотря на безвыходность своего положения, солдаты армии Паулюса упорно цеплялись за каждый дзот, каждую траншею, каждый населенный пункт. Борьба шла в труднейших условиях. На степных просторах гуляла метель. Мороз достигал 22 градусов. Упорно, шаг за шагом, шли вперед советские воины.

После нескольких дней перегруппировки 22 января войска Донского фронта возобновили наступление по всему фронту. Чем ближе к Сталинграду, тем ужаснее становились картины разгрома немецкой армии.

Наконец 26 января 1943 года наступил момент, которого с таким нетерпением ждали защитники Сталинграда: у Мамаева кургана, где столько недель бушевали бои, встретились войска 21-й армии и защитники города – чуйковцы. 6-я армия немецкого вермахта агонизировала.

Еще 24 января Паулюс сообщал в гитлеровскую ставку: «Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию». На следующий день последовал ответ. «Запрещаю капитуляцию! – радировал Гитлер. – Армия должна удерживать свои позиции до последнего человека и последнего патрона».

Но исполнить этот приказ у противника уже не было сил. С утра 27 января войска Рокоссовского приступили к уничтожению расчлененных вражеских группировок. Теперь немецкие солдаты начали группами сдаваться в плен. Эту же судьбу избрал и их командующий. Перед рассветом 31 января Паулюсу, находившемуся в подвале здания сталинградского универмага, еще с вечера блокированного советскими солдатами, принесли последнюю телеграмму от Гитлера: «Поздравляю Вас с производством в фельдмаршалы».

– Это, вероятно, должно означать приказ о самоубийстве, – хладнокровно сказал Паулюс, прочитав телеграмму. – Однако такого удовольствия я ему не доставлю.

В это же утро генерал-фельдмаршал германской армии Фридрих фон Паулюс вместе со штабом сдался в плен солдатам генерал-полковника Константина Рокоссовского (звание генерал-полковника было присвоено командующему Донским фронтом 15 января 1943 года).

Вечером 31 января в штабе фронта в Заварыкине у домика, который занимал представитель ставки маршал артиллерии Воронов12, было очень оживленно. Все уже знали, что Паулюс сдался в плен. Люди самых различных званий и рангов обнимались и целовались, поздравляя друг друга. Ждали прибытия военнопленных.

Рокоссовского и Воронова осадили журналисты, писатели, операторы кинохроники, фотокорреспонденты – каждому хотелось присутствовать при историческом допросе. Но решено было посторонних не допускать, и исключение сделали только для кинооператора Р. Кармена, с которым Воронов был знаком еще по Испании в 1936 – 1937 годах.

Глубокой ночью привезли Паулюса. В прихожей Паулюс спросил переводчика, как можно узнать, кто маршал Воронов и кто генерал Рокоссовский, и получил ответ. Дверь отворилась, Паулюс вошел в комнату, ярко освещенную электричеством. Воронов и Рокоссовский сидели за небольшим столиком.

Остановившись на пороге, Паулюс поднятием правой руки приветствовал советских военачальников. Воронов, сидя, жестом показал на стул, поставленный с другой стороны стола:

– Подойдите к столу и сядьте.

Переводчик – П. Д. Дятленко – перевел. Крупными шагами Паулюс подошел и сел.

Перед Рокоссовским и Вороновым находился опасный и сильный враг, с войсками которого их солдаты многие месяцы вели смертельный бой. Теперь он сидел здесь, в полной их власти. Видно было, что Паулюс нервничает. Он выглядел усталым и больным.

Воронов подвинул к нему лежавшую на столе коробку папирос:

– Курите!

Паулюс кивнул головой:

– Данке! – но курить не стал.

– Мы к вам имеем всего два вопроса, генерал-полковник, – начал Воронов, и переводчик стал переводить.

– Простите, – прервал его Паулюс, – я генерал-фельдмаршал. Радиограмма о производстве в этот чин пришла только что, и я не смог переменить форму... Кроме того, я надеюсь, что вы не будете заставлять меня отвечать на вопросы, которые вели бы к нарушению мною присяги.

– Таких вопросов мы касаться не станем, господин генерал-фельдмаршал, – пообещал Воронов. – Мы предлагаем вам немедленно отдать приказ прекратить сопротивление группе ваших войск, продолжающих драться в северо-западной части Сталинграда. Это дает возможность избежать лишних жертв.

Пока переводчик переводил эти слова, Рокоссовский закурил и еще раз предложил сделать это Паулюсу. Паулюс закурил и, дымя папиросой, стал медленно отвечать.

– Я не могу принять вашего предложения. В данное время я являюсь военнопленным, и мои приказы недействительны, тем более что северная группа имеет своего командующего и продолжает выполнять приказ верховного главнокомандования германской армии.

– В таком случае вы будете нести ответственность перед историей за напрасную гибель своих подчиненных. Войска генерала Рокоссовского располагают силами и средствами, достаточными для их полного уничтожения. Если вы откажетесь отдать приказ, завтра с утра мы начнем штурм и уничтожим их. Взвесьте все!

Но Паулюс вновь отказался, приведя те же мотивы.

– Хорошо, – продолжил Воронов, – перейдем ко второму вопросу. Какой режим питания вам необходимо установить, чтобы не повредить вашему здоровью? То, что вы больны, мы знаем от генерал-лейтенанта Ренольди, вашего армейского врача.

Паулюс явно удивился. Медленно, подбирая слова, он ответил:

– Мне ничего особенного не нужно. Я прошу лишь, чтобы хорошо отнеслись к раненым и больным моей армии, оказывали им медицинскую помощь и кормили. Это единственная моя просьба.

– По мере возможностей эта просьба будет выполнена. В Красной Армии в отличие от немецкой к пленным, особенно к раненым и больным, относятся гуманно. Но я должен сказать фельдмаршалу, что наши врачи уже сейчас столкнулись с большими трудностями. Ваш медицинский персонал бросил на произвол судьбы госпитали, переполненные ранеными и больными! – голос Воронова стал громче. – Думаю, вы понимаете, как трудно нам в такой обстановке быстро наладить нормальное лечение десятков тысяч ваших солдат и офицеров.

Воронов встал, давая понять, что разговор окончен. Паулюс поднялся вслед за советскими генералами.

– Пусть фельдмаршал знает, что завтра по его вине будет уничтожено много офицеров и солдат – его бывших подчиненных, о которых он так заботится. – В голосе Воронова слышалась насмешка.

Паулюс молча вытянулся, высоко поднял правую руку, круто повернулся и твердым шагом вышел в переднюю.

– Ну что ж, – повернулся Воронов к молчавшему в течение всего допроса Рокоссовскому, – что ты скажешь?

– Нам остается одно, – ответил тот и позвал громче: – Михаил Сергеевич! – Малинин быстро вошел. – Немедленно передай командирам, что поставленные перед ними задачи остаются в силе. Завтра с утра их следует выполнить. Впрочем, – он посмотрел на часы, – это уже будет сегодня.

Утро он встретил на наблюдательном пункте, устроенном в насыпи железнодорожной линии. Отсюда открывался вид на разрушенный, превращенный в руины город. А к западу от полотна все плато, куда ни глянь, было покрыто орудиями, изготовившимися к стрельбе. В наступающем рассветном полумраке особенно своеобразно выглядели шеренги гвардейских минометов. Глядя на них, Рокоссовский сказал Батову:

– Не напоминают ли они вам кавалерийские эскадроны, построенные для атаки развернутым фронтом?

– Да, похоже, – согласился Батов, – как их много!

Впоследствии было подсчитано, что плотность артиллерийско-минометных стволов во время огневого налета в этот последний день Сталинградского сражения доходила до 338 на километр фронта. Реактивных установок насчитывалось 1656. Глядя на силу, которая теперь имелась в его руках, Рокоссовский вспоминал, как в июне 1941 года до последнего орудия сражались с танками этой же 6-й армии его артиллеристы, как под Волоколамском и Крюковом на счету у него было каждое орудие и каждый снаряд. Он всегда был убежден, что придет время – и все станет иначе. И это время пришло! Он только что допрашивал командующего 6-й армией гитлеровского вермахта, армией; побывавшей в Брюсселе и Париже, прорвавшейся сюда, в степи над Волгой, и разгромленной здесь советскими солдатами. Через несколько минут он отдаст приказ – и на остатки некогда мощной вражеской армии обрушится последний и окончательный удар. Рокоссовский, как и все окружающие, понимал, что им суждено сказать последнее слово в одной из величайших сцен мировой истории.

Ровно в 8.30 содрогнулась земля, и смерч невиданной силы обрушился на упорствующего врага. Земля дрожала у Рокоссовского под ногами так, что он перестал наблюдать за огнем артиллерии в бинокль – все плясало перед объективом. Море огня охватило позиции гитлеровцев. Демонстрация мощи советского оружия была потрясающей. Наклонившись к стоявшему рядом Телегину, сквозь грохот разрывов Рокоссовский прокричал:

– Вот это музыка! Вот это симфония! – Его лицо горело нескрываемой радостью.

Огневой налет 15-минутной продолжительности доконал врага. Сразу после его окончания потянулись в тыл вереницы вражеских солдат, сдавшихся в плен. С врагом под Сталинградом было покончено.

На следующий день в донесении Верховному Главнокомандующему представитель Ставки маршал артиллерии Воронов и командующий войсками Донского фронта генерал-полковник Рокоссовский сообщали: «Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16.00 2.2.43 г. закончили разгром и уничтожение сталинградской группировки врага.

...В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника, боевые действия в городе Сталинграде и в районе Сталинграда прекратились».

Заботы совсем другого рода одолевали теперь Рокоссовского: следовало точно подсчитать пленных и трофеи. И тех и других было огромное количество. 91 тысяча вражеских солдат и офицеров брели, построенные в колонны, в советский тыл. На поле боя похоронные команды советских частей выбивались из сил – им пришлось подобрать и похоронить 147 тысяч убитых. 6-я армия больше не существовала. Битва на Волге закончилась.

Вечером 2 февраля было получено приказание Ставки: Воронову и Рокоссовскому немедленно прибыть в Москву. Воронов просил разрешения остаться до 5 февраля, чтобы присутствовать на митинге победителей в Сталинграде, но Сталин велел срочно вылетать. '

Успели лишь съездить в Сталинград, осмотреть место, где разыгралась одна из величайших трагедий мировой истории.

С трудом Рокоссовский пробирался среди развалин. Впервые за полгода непривычная тишина царила над полем боя. Спустились в подвал универмага, где когда-то был штаб Паулюса. Там было пусто. Вышли на площадь. В соседнем здании, в его подвалах, находился немецкий госпиталь. Рокоссовский решил спуститься туда.

Советских командиров встретил майор – главный врач госпиталя. Давно небритый, испуганный визитом победителей, с трясущимися губами, немец робким голосом начал доклад о состоянии и нуждах госпиталя. Видно было, что он мало надеялся на помощь. Положение раненых было плачевным, для этого не требовалось подробного доклада – достаточно было беглого взгляда.

Осмотрев несколько подвальных помещений, битком набитых ранеными, умирающими и умершими, Рокоссовский обратился к сопровождавшему его начальнику медицинской службы армии:

– Переведите их отсюда в более подходящее помещение. Дайте медикаменты и питание...

Когда слова переводчика дошли до сознания немца-врача, губы у него затряслись еще больше, на глазах выступили слезы. Он пытался выразить благодарность «господину генералу».

– Переведите ему, – приказал Рокоссовский, – мы – не вы, с ранеными не воюем! – И, наклоняясь, чтобы не удариться о притолоку, вышел из подвала на свежий воздух.

Пора было ехать на аэродром. Выбравшись из лабиринта развалин, машина Рокоссовского направилась к северу. Вскоре она догнала огромную колонну пленных немцев, около которой не было видно ни одного конвоира. Их не было и во главе колонны. Возглавлял ее унтер-офицер с белым флагом в руках. На груди у него был приколот лист бумаги, на котором крупными русскими буквами было выведено: «В Сибир».

Рокоссовский велел остановиться.

– Кто вас сюда направил и что значит эта надпись?

– Господин генерал, – ответствовал унтер, – советский офицер собрал нас в колонну и приказал мне вести ее на станцию. Там нас погрузят в вагоны.

– Но почему такая надпись?

– Господин генерал, наши офицеры всегда говорили, что всех пленных вы отправляете в Сибирь, поэтому я и написал, чтобы было ясно, куда нас отправлять.

– У нас и без Сибири земли достаточно, – засмеялся Рокоссовский, – вам пора бы это знать. А листок – снять! – И, обращаясь к сопровождавшим его командирам, приказал: – Выделите командира для сопровождения колонны.

Через два часа самолет с Рокоссовским и Вороновым на борту уже был в воздухе. Хотя летели днем, прижиматься к земле, как четыре месяца назад, не требовалось. Фронт отодвинулся далеко, и у немецкой авиации хватало других забот. Чувство полного удовлетворения и спокойствия, чувство, которого он не знал уже много месяцев, овладело Рокоссовским. Полет в Москву сулил что-то неизвестное, новое, но пока об этом можно было и не думать. Под рокот моторов Рокоссовский уснул.