"Седьмой сын" - читать интересную книгу автора (Кард Орсон Скотт)

5. Сорочка

Малышка Пэгги стояла у окна, всматриваясь в бушующую грозу. Она видела огоньки сердец, пробивающиеся сквозь дождь, особенно ярко светил один из них, похожий на солнце, аж глаза резал. Но все эти огоньки окутывала непроглядная тьма-чернота. Не просто тьма, нет – скорее абсолютная пустота, Ничто, напоминающее часть Вселенной, так и не созданной Господом. Пустота омывала огоньки, как будто пытаясь отделить их друг от друга, разнести и поглотить. Малышке Пэгги эта пустота была знакома. Кроме жаркой желтизны человеческих огоньков, выделялось еще три цвета. Густой темно-оранжевый, принадлежащий земле. Дымчато-серый, означающий воздух. И глубокая черная пустота воды. Именно вода нападала на огоньки. Река нападала – правда, девочка никогда не видела ее настолько черной, настолько сильной и ужасной. В сумерках огоньки выглядели такими одинокими.

– Что ты видишь, крошка? – поинтересовался деда.

– Река хочет унести их, – ответила малышка Пэгги.

– Надеюсь, у нее ничего не выйдет.

Пэгги неожиданно разрыдалась.

– Да, малышка, – задумчиво проговорил деда. – Далеко ты умеешь глядеть, это великий дар, но не всегда он приходится по душе.

Она кивнула.

– Может, все обойдется?

Как раз в эту секунду один из огоньков отделился и сгинул во тьме.

– Ой! – невольно вырвалось у нее, и девочка рванулась вперед, надеясь подхватить его и водворить на место.

Конечно, ничего у нее не получилось. Видела она далеко, но дотянуться не могла.

– Огоньки пропали? – спросил деда.

– Не все, только один, – прошептала Пэгги.

– Неужели Миротворец и остальные еще не добрались дотуда?

– Только-только прибыли, – сказала она. – Веревка выдержала. Они спаслись.

Деда не спросил, откуда ей это известно и что она видит. Просто похлопал по плечу.

– Это потому, что ты им сказала. Помни об этом, Маргарет. Один огонек пропал, но если б ты не увидела этих людей и не послала им навстречу помощь, они могли бы погибнуть все до одного.

Она покачала головой:

– Если б я не заснула, деда, я бы увидела их раньше.

– И ты теперь винишь себя? – уточнил деда.

– Уж лучше бы Злюка Мэри клюнула меня, тогда бы папа не разозлился, и я бы не пошла в домик у ручья, не заснула бы, и по мощь пришла бы вовремя…

– Все мы умеем плести эти «если бы да кабы». Так всякого очернить можно, Мэгги. Только это ничего не значит.

Но она не слушала деду. Нельзя винить слепца, который не предупредил о змее, на которую ты наступил, – зато тот, кто видит и ни слова не говорит, повинен во всем. Давным-давно она поняла: другим людям недоступно то, что видит она, – с тех самых пор на ее плечи легла тяжелая ответственность. Бог дал ей особое зрение, поэтому она должна смотреть во все глаза и предупреждать, иначе душа ее достанется дьяволу. Дьяволу или глубокому морю черноты.

– Ничего не значит… – проткнул деда. И вдруг, будто сзади его ткнули шомполом, подпрыгнул на месте. – Домик у ручья! Ну конечно же! – Он подтянул ее поближе. – Послушай-ка меня, малышка Пэгги. Ты ни в чем не виновата, и это правда. Вода, которая течет в Хатраке, течет и в том ручейке у домика, это одна и та же вода, одинаковая везде, по всему миру. Вода желала тем людям смерти, она знала, что ты можешь предупредить и выслать помощь. Поэтому своим пением она усыпила тебя.

Тут и Пэгги начала что-то понимать – во всяком случае это было похоже на правду.

– Но как так может быть, дед?

– Здесь все дело в природе. Четыре силы составляют нашу Вселенную, и каждая хочет взять верх над остальными. – Пэгги вспомнила четыре цвета, которые окружали огоньки людей. И сразу догадалась, что за силы имеет в виду деда – он мог бы их и не называть. – Огонь наполняет жаром, заставляет гореть ярко, отдавать силы. Воздух коварен, он остужает пыл и любит лазать по щелям. Земля дает твердость и основательность – все, к чему она прикасается, служит долго и верно. А вода – она разрушает, падает с неба и уносит все, что может, уносит прочь, уволакивая в море. Если вода победит, весь мир превратится в однообразный огромный океан, в котором властвовать будет вода, и ничто не сможет ускользнуть от нее. Все будет мертво и тихо. Вот почему ты заснула. Вода хотела уничтожить этих поселенцев, кто бы они ни были, хотела напасть и убить. Чудо, что ты вообще проснулась.

– Меня разбудил стук кузнечного молота, – сказала малышка Пэгги.

– Вот видишь! Кузнец работал с железом, самой твердой землей, что встречается в этом мире, а помогали ему воздух, вырывающийся из мехов, и огонь, настолько жаркий, что даже стекло в кузне плавится. Вода не могла дотянуться до него, чтобы усмирить.

Малышка Пэгги не верила своим ушам, но деда все верно говорил, иначе и быть не могло. Кузнец помог ей пробудиться от водяной дремы. Кузнец помог ей. Вот смешно-то, кузнец теперь, оказывается, лучший друг ей.

Снизу, с крыльца, донеслись крики, послышалось хлопанье дверей.

– Приехал кто-то, – прислушался деда.

Малышка Пэгги увидела скопище огоньков, собравшихся на первом этаже, и один из этих огоньков был наполнен ужасным страхом и болью.

– Это их мама, – объяснила Пэгги. – У нее скоро должен родиться ребенок.

– Это ли не удача. Одного потеряли, а вот уже и другой на подходе, заменяя смерть жизнью. – Деда заковылял вниз по лестнице, чтобы помочь.

Малышка Пэгги, впрочем, задержалась: она стояла и вглядывалась в черноту. Где-то вдалеке мерцал маленький огонек – значит, он вовсе не потерялся. Она все-таки видела его, как бы далеко он ни находился, как бы река ни пыталась скрыть его от чужих взглядов. Огонек не погас, его просто унесло, и, наверное, ему еще можно помочь. Пэгги сорвалась с места, вихрем пронеслась мимо старого деды и кубарем скатилась по лестнице.

В большой комнате ее поймала за руку мама.

– Скоро начнутся роды, – сказала мама, – и нам понадобится твоя помощь.

– Но, мам, тот человек, которого унесла река, он еще жив!

– Пэгги, у нас нет времени на…

Тут в разговор вмешались двое мальчиков, походящих друг на друга как две капли воды.

– Тот, которого унесла река? – переспросил один.

– Жив! – воскликнул другой.

– Откуда ты знаешь?

– Не может быть!

Они так старались перекричать друг друга, что маме пришлось немножко утихомирить их, чтобы разобраться в происшедшем.

– Это Вигор, наш старший брат, его унесло течением…

– В общем, он жив, – сказала малышка Пэгги, – но находится в лапах у реки.

Близнецы разом повернулись и вопросительно посмотрели на маму.

– Тетушка Гестер, она точно знает, что говорит?

Мама кивнула, и мальчишки рванулись к двери, выкрикивая:

– Жив! Жив! Он жив!

– Ты уверена? – с подозрением спросила мать. – Обмануть надеждой – это страшно и жестоко.

Малышка Пэгги перепугалась до смерти, настолько яростно вспыхнули мамины глаза. Она хотела ответить, но не находила слов.

Тут, на ее счастье, сверху наконец спустился деда.

– А ты мозгами пошевели, Пэг, – предложил он, – откуда ей знать, что кого-то унесла рекой, если она не видела этого своими глазами?

– Я все прекрасно понимаю, – кивнула мама. – Но эта женщина слишком долго сдерживала роды, я боюсь, как бы ребенку она не повредила, так что пошли, Пэгги, будешь говорить, что ты видишь.

Она повела малышку Пэгги в спальню, что за кухней, туда, где обычно спали папа с мамой, когда в доме останавливались посетители. Женщина лежала на кровати, крепко сжимая руку высокой девушки с глубокими, серьезными глазами. Малышка Пэгги никогда не встречалась с этими людьми, но она сразу узнала огоньки их сердец – особенно в глаза бросался тот, где поселились боль и страх.

– Кто-то кричал, – прошептала женщина.

– Тс-с, – приказала мама.

– Он еще жив?

Высокая серьезная девушка недоверчиво приподняла брови, глядя на маму:

– Это правда, тетушка Гестер?

– Моя дочь – светлячок. Поэтому-то я и привела ее в эту комнату. Чтобы увидеть ребенка.

– Значит, она действительно видела моего мальчика? Он жив?

– Мне казалось, ты ничего не говорила ей, Элеанора, – упрекнула мама.

Девушка покачала головой.

– Я сама видела, из повозки. Он жив?

– Расскажи ей, Маргарет, – кивнула мама.

Малышка Пэгги повернулась и стала искать тот огонек. Когда она начинала «смотреть», стены не могли служить ей преградой. Огонь сердца юноши все еще пылал, хоть и находился очень, очень далеко. Однако на этот раз Пэгги попробовала приблизиться к нему, взглянуть поближе.

– Он лежит в воде, запутавшись в корнях какого-то дерева.

– Вигор! – выкрикнула лежащая на постели женщина.

– Река желает его смерти. Твердит: «Умри, умри».

Мама коснулась руки роженицы:

– Близнецы побежали к остальным, они все расскажут. На его поиски немедленно выедут.

– Что они найдут в этой темноте? – горько проговорила женщина.

– По-моему, он молится, – снова вступила в разговор малышка Пэгги. – Он говорит о… седьмом сыне.

– О седьмом сыне, – шепотом повторила Элеанора.

– Что это значит? – спросила мама.

– Если родится мальчик, – объяснила Элеанора, – и родится, пока Вигор еще жив, он будет седьмым сыном седьмого сына.

Мама аж задохнулась от изумления.

– Неудивительно, что река… – пробормотала она. Мысль можно было не продолжать. Она молча взяла малышку Пэгги за руки и подвела к постели, где лежала женщина. – Посмотри на ребенка и увидь то, что увидишь.

Малышке Пэгги не впервой было присутствовать при родах. Основное назначение людей, обладающих способностями светлячков, – проверять незадолго до родов неродившегося ребенка. Отчасти для того, чтобы определить, удобно ли младенец расположился в утробе. А отчасти для того, чтобы узнать, кто он такой и кем суждено ему стать – светлячок умел прозревать будущее младенцев. Пэгги не пришлось касаться живота женщины руками – она и так видела огонек, горящий внутри. Именно этот огонек пылал так жарко и ярко – солнце по сравнению с луной, которой казалось сердце его матери.

– Мальчик, – возвестила она.

– Позволь мне тогда родить его, – сказала женщина. – Пусть он сделает вдох, пока Вигор еще дышит этим воздухом!

– Как ребенок лежит? – спросила мама.

– Он готов, – ответила малышка Пэгги.

– Головой вперед и лицом вниз?

Пэгги кивнула.

– Почему ж он тогда не выходит? – удивилась мама.

– Она ему не разрешает, – показала малышка Пэгги на роженицу.

– Там, в повозке… – проговорила женщина. – Он уже выходил, но я попросила его подождать.

– Сразу надо было предупреждать, – резко отозвалась мама. – Тоже мне, помочь просит, а сама не сказала, что заговор наложила. Эй, девочка!

У стены, собравшись в кучку, жались несколько девчонок. Широко открытыми глазами они смотрели на маму, не понимая, кого именно она позвала.

– Да любая! Дайте мне вон тот железный ключ на кольце, что висит в углу.

Самая старшая неловко, с громким звяканьем сдернула ключ с крюка и подала маме.

Мама подняла ключ с кольцом над животом роженицы и тихонько запела:

Тело роженицы скрутила внезапная, яростная судорога, и женщина громко закричала. Мама отшвырнула ключ, откинула простыню, подняла колени роженицы и приказала малышке Пэгги смотреть.

Пэгги прикоснулась к животу женщины. Разум малыша был абсолютно пуст, он чувствовал только давление со всех сторон и надвигающийся спереди холод, который ждал на выходе. Но эта пустота позволила Пэгги прозреть такое, чего она никогда больше не смогла бы увидеть. Миллиарды миллиардов тропинок открылось перед ней, жизнь мальчика лежала у нее на ладони, ожидая первых поступков, первых решений, первых изменений в окружающем мире, дабы одним махом и в одну секунду уничтожить миллионы возможных вариантов будущего. Едва видная, мерцающая тень будущего живет в каждом человеке, но очень редко ее можно заметить – мысли о настоящем мешают разглядеть, что будет завтра. Однако сейчас, на несколько драгоценных мгновений, Пэгги открылось то, что может произойти в жизни малыша.

И каждая тропинка вела к неизбежной смерти. Утонул, утонул – на каждой дорожке будущей жизни подстерегала смерть от воды.

– Ну почему ты его ненавидишь?! – не сдержалась и все-таки выкрикнула малышка Пэгги.

– Что? – не поняла Элеанора.

– Тихо, – оборвала мать. – Пусть девочка видит то, что видит.

Внутри утробы угрюмо плескался темный пузырь воды, окружая огонек младенца. Эта темень выглядела настолько страшно, что малышка Пэгги напугалась: а вдруг мальчик захлебнется?

– Тащите, ему нужно дышать! – закричала она.

Резким движением мама сунула внутрь руку. Это выглядело ужасно, кроваво, но мама, не обращая внимания, подцепила шейку младенца сильными пальцами и потянула.

В этот же самый миг, стоило темной воде отступить от младенца, малышка Пэгги увидела, как десять миллионов смертей, которыми вода грозила мальчику, бесследно исчезли. И наконец-то открылись новые тропки, некоторые из них вели к ослепительно яркому будущему. Но те тропки, на которых отсутствовала смерть в младенчестве, походили друг на друга одним событием. Там малышка Пэгги увидела себя и поняла, что должна совершить сейчас очень важный поступок.

И она совершила его. Оторвав пальцы от опавшего живота, она поднырнула под руку матери. Головка мальчика только-только показалась и была вся облеплена окровавленной сорочкой – полупрозрачным мешочком из тонкой кожи, в котором младенец плавал, будучи в материнской утробе. Рот малыша был широко открыт, судорожно втягивал сорочку, но она никак не рвалась, поэтому мальчик не мог вдохнуть.

Малышка Пэгги поступила так, как поступила в увиденном несколько мгновений назад будущем младенца. Она протянула руку, высвободила сорочку, забившуюся под подбородок, и сдернула ее с лица. Она отлипла вся сразу, одним влажным куском, и спустя какой-то миг оторвалась совсем. Рот малыша прочистился, он глубоко вздохнул и издал тот самый мяукающий крик, в котором только что родившей матери всегда слышится песнь жизни.

Малышка Пэгги сложила сорочку, а в голове у нее бродили видения, которые населяли тропки жизни малыша. Она еще не знала, что они означают, но картинки были настолько пронзительны – их невозможно было забыть. Видения вселяли страх, потому что многое в этом мире зависело от нее одной и от того, как она использует сорочку, которая грела своим внутренним теплом ее руки.

– Мальчик, – сказала мама.

– Мальчик? – прошептала женщина. – Седьмой сын?

Мама завязывала пуповину, поэтому не смогла оглянуться на малышку Пэгги.

– Смотри, – шепнула она.

Малышка Пэгги вновь обратилась к тому одинокому огоньку, что сиял посреди далекой реки.

– Да, – подтвердила она, ибо огонек еще горел.

Но прямо у нее на глазах он вдруг замерцал, погас, умер.

– Все, – сказала Пэгги, – его больше нет.

Лежащая на постели женщина горько расплакалась, ее тело, измученное недавними родами, затряслось.

– Слезы, сопровождающие рождение ребенка… – задумчиво произнесла мама. – Плохой знак.

– Тихо, тс-с, – повернулась к своей матери Элеанора. – Надо радоваться, иначе печаль омрачит будущую жизнь малыша!

– Вигор… – пробормотала женщина.

– Уж лучше равнодушие, чем слезы, – сказала мама.

Она протянула заходящегося в крике младенца, и Элеанора ловкими руками приняла малыша – сразу было видно, не одного новорожденного пришлось понянчить ей. Мама подошла к столу в углу и взяла с него шаль, сотканную из черной шерсти, означающей цвет ночи. Она медленно накрыла лицо плачущей женщины, приговаривая:

– Усни, мать, спи.

Когда шаль сползла с лица, рыдания замолкли: женщина заснула, дыхание ее выровнялось.

– Уберите малыша из комнаты, – велела мама.

– Разве ему не нужно дать грудь? – удивилась Элеанора.

– Ей не следует кормить этого ребенка, – объяснила мама. – Если не хотите, чтобы он с молоком матери впитал ненависть.

– Не может быть, чтобы она ненавидела его, – возразила Элеанора. – Он-то в чем виноват?

– Молоку этого не объяснишь, – усмехнулась мама. – Верно говорю, малышка Пэгги? Чью грудь следует давать этому младенцу?

– Грудь матери, – отозвалась Пэгги.

Мама, нахмурившись, взглянула на дочь:

– Ты уверена?

Девочка кивнула.

– Что ж, тогда принесем малыша, когда она проснется. Все равно первую ночь ему не нужно ничего есть.

Так что Элеанора вынесла ребенка в большую комнату, где у жарко пылающего камина грелись и сушились мужчины. Разговоры о дождях и наводнениях, которые могли бы посоревноваться с нынешней бурей, мигом прекратились – все сочли должным поглядеть на мальчика, повосхищаться, после чего вновь вернулись к беседе.

Мама тем временем подошла к малышке Пэгги и, взяв ее за подбородок, заставила поглядеть себе в глаза.

– Надеюсь, ты не соврала мне, Маргарет, – произнесла она. – Как правило, ничего хорошего не выходит, если ребенок с молоком матери впитывает ненависть.

– Она не будет ненавидеть его, – сказала малышка Пэгги.

– Что ты увидела?

Пэгги с удовольствием ответила бы ей, если б смогла найти слова, чтобы описать увиденное. А поскольку слова никак не шли, она просто уткнулась взглядом в дощатый пол. Судя по участившемуся дыханию мамы, Пэгги заработала тем самым хорошую трепку. Мама подождала немного, и вдруг ее рука мягко пробежалась по волосам дочки, коснувшись ласково щеки:

– Ах, дитя, дитя, ну и денек у тебя сегодня выдался. Если б ты мне не сказала тащить, мальчик наверняка бы задохнулся. Ты даже сама открыла ему ротик, да?

Пэгги согласно кивнула.

– Насыщенный денек для такой малышки, как ты. – Мама повернулась к другим девочкам, которые, несмотря на промокшие насквозь платья, продолжали жаться в уголке. – И на вашу долю сегодня выпало немало переживаний. Ну-ка, вылезайте оттуда, дайте матери поспать. Идите в большую комнату и обсушитесь у очага. Я пока приготовлю ужин.

Но на кухне уже вовсю хозяйничал деда, деловито переставлял банки и даже слышать не хотел о том, чтобы мама подменила его. Так что она вернулась в залу, шикнула на мужчин, выгоняя их, и принялась укачивать мальчика, сунув ему в рот палец, который малыш тут же принялся сосать.

Малышка Пэгги обозрела обстановку, поняла, что ее присутствие здесь не понадобится, а потому тихонько шмыгнула вверх по лестнице, на второй этаж, откуда перебралась на темный, затхлый чердак. Пауков она не боялась, а мышей разогнали кошки, поэтому она бесстрашно пролезла в люк. Забравшись в свое потайное местечко, она достала резную шкатулку, ту самую, что подарил ей деда: по его словам, эту шкатулку прадедушка привез из Ульстера после поездки по колониям. Сейчас в ней хранились всякие важные штуковины – камешки, обрывки лески, пуговицы. Но то были детские забавы, теперь же Пэгги ждала очень важная, ответственная работа, которую она будет выполнять до конца своей жизни. Выкинув из шкатулки всякий хлам, малышка изо всех сил дунула, выгоняя скопившуюся пыль. После этого осторожно положила внутрь свернутую сорочку и аккуратно закрыла крышку.

В будущем ей не раз и не два придется заглянуть внутрь шкатулки. Следуя неслышному зову, Пэгги будет бросать друзей и подруг, приходить сюда, просыпаться посреди ночи, жертвуя сладкими сновидениями. А все потому, что у малыша, которого укачивает сейчас мама, вообще нет будущего – везде и всюду его подстерегает темная вода. Только Пэгги может помочь ему, как уже помогла один раз, когда он был еще в утробе. Для этого-то она и забрала сорочку ребенка.

На какой-то миг она вдруг рассердилась: с чего это ей менять всю жизнь ради какого-то младенца? Это намного хуже, чем приезд кузнеца, чем папин прут, который столь немилосердно хлестал ее, чем мамины глаза, когда она злится. С этого момента все будет иначе – несправедливо! Ребенок какой-то, которого она не звала, не приглашала сюда – почему она должна заботиться о нем?

Пэгги протянула руку и открыла шкатулку, собираясь было вытащить сорочку и зашвырнуть ее в самый дальний и темный угол чердака. Но даже в темноте она разглядела место, которое никогда не сравнится с ночной тьмой, – оно было куда чернее и располагалось неподалеку от огонька ее сердца, там, куда проникла пустота глубокой черной реки, вознамерившейся сделать из маленькой девочки убийцу.

«Только не я, – обратилась Пэгги к воде. – Я тебе не принадлежу».

«Принадлежишь, – прошуршала вода. – Я бегу по твоим жилам, без меня ты высохнешь и умрешь».

«Я все равно не позволю тебе хозяйничать надо мной», – возразила Пэгги.

Хлопнув крышкой шкатулки, она съехала вниз по лестнице. Папа неоднократно предупреждал, что когда-нибудь малышка Пэгги насажает себе полную попу заноз. И на этот раз он оказался прав. Что-то очень острое впилось в ногу Пэгги, да так глубоко, что девочка еле доковыляла до кухни, где пребывал деда. Конечно, он сразу бросил жарку-парку, чтобы вытащить болючие занозы.

– Мое зрение уже не столь востро, Мэгги, – спустя некоторое время пожаловался он.

– У тебя глаз орла. Папа так говорит.

– Это он сейчас так говорит, – хмыкнул деда.

– А что будет на ужин?

– О, ты будешь в восторге, Мэгги.

Малышка Пэгги сморщила носик:

– Вроде, курица готовится.

– Именно.

– Терпеть не могу куриный бульон.

– Сегодня будет не просто бульон. Будет еще жареная курочка, вся целиком, не считая шейки и крылышек.

– Ненавижу жареную курицу.

– Вот скажи, твой деда хоть раз соврал тебе?

– Нет.

– Тогда поверь мне. Раз я говорю, что этому куриному обеду ты обрадуешься, значит, так оно и будет. Неужели ты даже представить себе не можешь, какую курицу ты с удовольствием бы слопала?

Малышка Пэгги принялась размышлять. Она размышляла, размышляла – и вдруг улыбнулась:

– Злюка Мэри?

Деда подмигнул:

– Я всегда твердил, что эта курица Богом предназначена для подливки.

Малышка Пэгги так крепко обняла его, что он поперхнулся. А потом они оба расхохотались во все горло.

Позднее вечером, уже после того как Пэгги легла спать, тело Вигора наконец привезли в дом, и папа с Миротворцем принялись мастерить гроб для погибшего юноши. На Элвине Миллере лица не было – когда Элеанора показала ему малыша, он в его сторону и не посмотрел. Вернуться к жизни его заставили ее слова:

– Та девочка, светлячок, говорит, что этот ребенок – седьмой сын седьмого сына.

Элвин изумленно огляделся по сторонам, как бы ища человека, который подтвердил бы это.

– Ты можешь верить ей, – кивнула мама.

Слезы навернулись на глаза Элвина.

– Парень выдержал, – проговорил он. – Там, в воде, он держался, держался изо всех сил.

– Он знал, как ты ждешь рождения этого мальчика, – подтвердила Элеанора.

Только после этого Элвин протянул руки к малышу, обнял, прижал и заглянул в его глаза.

– Ему еще не дали имени?

– Конечно, нет, – ответила Элеанора. – Мама всегда сама давала имена сыновьям, но ты твердил, что седьмой сын будет зваться…

– Так же, как я. Элвином. Седьмой сын седьмого сына, носящий имя отца. Элвин-младший. – Он посмотрел вокруг, затем повернулся лицом по направлению к реке, скрывающейся где-то в темном лесу. – Слышишь это, ты, Хатрак? Его зовут Элвин, и тебе не удалось извести его со свету.

Вскоре в комнату внесли гроб, куда уложили тело Вигора. По краям, чествуя огонь жизни, покинувший юношу, расставили зажженные свечи. Элвин поднял над гробом младшего сына.

– Посмотри на своего брата, – прошептал он новорожденному.

– Пап, он же только что родился, не видит еще ничего, – удивился Дэвид.

– Ты не прав, Дэвид, – покачал головой Элвин. – Он не понимает увиденного, но глаза его видят. Когда он станет постарше и услышит историю своего рождения, я расскажу ему, что он видел Вигора, брата, который пожертвовал жизнью ради его спасения.

Прошло недели две, прежде чем Вера оправилась, чтобы вновь тронуться в путь-дорогу. Элвин и сыновья полностью отработали свое проживание в доме семьи Гестеров. Они расчистили добрый кусок земли, нарубили дров на зиму, запасли угля для кузнеца Миротворца и расширили дорогу. Кроме того, они свалили четыре огромных дерева и сделали крепкий, надежный мост через Хатрак, возведя над ним крышу: теперь в самую лютую грозу люди могли перейти через реку и ни одна капля не упала бы на них.

Могила Вигора стала третьей на местном кладбище, где уже покоились две умершие сестренки малышки Пэгги. В утро отъезда вся семья собралась там, чтобы в последний раз попрощаться и помолиться над братом и сыном. После этого они забрались в повозку и направились на запад.

– Но с вами навсегда останется частичка наших душ, – сказала Вера, и Элвин кивнул в знак согласия.

Малышка Пэгги быстренько проводила их и метнулась на чердак, открыла шкатулку, взяла в руки сорочку маленького Элвина. Никакая опасность ему не грозила – по крайней мере сейчас. Пока что он в безопасности. Она убрала сорочку и закрыла крышку. «Надеюсь, из тебя вырастет хороший человек, крошка Элвин, иначе все наши хлопоты будут впустую».