"NEXT-3: Венок для Лавра" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

Глава 7

Клавдия считала прожитую жизнь не легкой, но и не особенно тяжелой. Все познается в сравнении. Мать, действительно, мучилась, достаточно вспомнить ее рассказы о трагедии Ленинградской блокады. Или — вечно пьяный муженек, Клавин отец. Она говорила: поначалу был работящим мужиком, в меру ласковым, в меру суровым, а потом превратился в запойного. Вечерами напивался до того, что валился под стол, по утрам похмелялся и эта опохмелка переходила в очередную оргию, с битьем посуды, избиением жены и дочери.

Вот это — настоящая трагедия! Как только мать выдержала, не рехнулась?

А у Клавдии что? Обычная жизнь, без комедийных или трагических отклонений. Работа и редкие развлечения. Были, конечно, парни, как без них, но замуж так и не вышла, как-то не сложилось. А уж после смерти сестры, Катеньки, и появления младенца — племянника, одна только мысль о возможном замужестве казалась чудовищной. Чем-то вроде предательства.

Мало ли в России матерей-одиночек? Вот и она стала для Федечки тёткой-одиночкой с правами и обязанностями «приемной матери».

Так бы и коротала бабий век, не появись забавного толстячка, внимательного и ласкового, вечно голодного и одинокого. Он ворвался в ее жизнь, как торпеда в корабль, разметал мысли о служении одному только племяннику, заставил глупое женское сердце забиться в ускоренном ритме. И ей неожиданно захотелось семейного уюта, тепла, всего, что связано с любимым мужчиной.

Казалось бы, живи и радуйся!

Не получилось! Семейное тепло оказалось обманчивым, желанное спокойствие не пришло. События, происходящие вокруг Лавра, не позволяли насладиться им.

Господи, ну когда же кончится эта мафиозная жизнь с какими-то страшными разборками? Когда в России изведут весь криминал, позволят людям жить спокойно? Спать, есть, любить, без страха и боязни грабежа или расправы?

Горькие размышления нарушил телефонный звонок. Обычно Санчо и Федечка пользуются мобильниками, считают их более удобным средством связи. Вот и сейчас замурлыкал, забытый племянником сотовик. Кто звонит? Неужели, ее ожидают очередные неприятности — слежки, покушения, автоаварии? Не дай Бог, сыта по горло!

Клавдия отложила утюг, которым разглаживала мужское нижнее белье, взяла трубку. Осторожно включила, будто в аппарате притаился рогатый черт, готовый ударить очередным страшным известием.

— Вас слушают.

По рассказам жениха Лерка отлично знала и Федора Павловича, по кличке Лавр, и его будущую супругу Ольгу Сергеевну, и близкого, ближе не бывает, друга Санчо, и его, не венчанную жену Клавдию.

— Тетя Клава, беда! Где Федечка?

Осипову Клавдия никогда не видела и не слышала, но, судя по восторженным отзывам племянника, хорошая девушка, скромная и красивая. Она зря звонить не станет — постесняется.

— Погоди, детка, не волнуйся. Сейчас разберемся без участия твоего друга. Его сейчас нет — уехал по делам… Можешь не представляться, знаю тебя по рассказам племяша. Окимовская принцесса -раскрасавица, да?

— Как мне его найти?

Проще пареной репы, подумала Клавдия, пощелкать кнопочками мобильника или заказать по межгороду — все дела. Советовать не стоит, как-нибудь они сами, по женски, разберутся без участия рыжего бизнесмена.

— Связаться не получится. Далеко он, там нет телефонов, еще не установили. А свою трубку племаш забыл дома.

Врать Клавдия не умеет и не любит. Если бы Лерка была в нормальном состоянии, мигом вычислила бы явное вранье.

— Как же быть?

В голосе такая тоска и безысходность, что сердце толстухи почти остановилось. Всех она жалеет, всем доверяет. Будто примеривает на себя чужую боль. Возраст сказывается, что ли? Или работают материнские гены? Мать тоже была сострадательной. Однажды Клавдия пожалела бомжа, обмыла, переодела, накормила. А тот украл кошелек с деньгами и был таков. Ей бы пожаловаться мужу, попросить найти вора и как следует его отлупить. Не пожаловалась — вдруг несчастный был голоден, стоит ли жалеть каких-то грошей?

— Погоди плакаться, деточка, лучше расскажи, что стряслось? И не торопись, пожалуйста, не хватит денег — пусть оператор продлит время за мои. Не бойся, милая, говори все, как на духу. Я с полу слова все схватываю, как зкстрасенс. Пойму и помогу. Не сомневайся!

И Лерка рассказала. Всхлипывая, вытирая слезы и нос. И об исчезновении брата, и о луже крови на палубе, и о страшной записке, приколотой ножом к перегородке баржи, и о ничего не подозревающей матери.

— Все поняла. Запритесь с мамой в доме, забаррикадируйтесь, на улицу — ни шагу. Сидите и ожидайте. Скоро приеду.

Положение, прямо сказать, незавидное, размышляла Клавдия, поспешно одеваясь. Расправившись с братом, нелюди не постесняются захватить его семью. Необходимо принимать срочные меры… Какие? Неужели, слабосильная женщина может противостоять накачанным мужикам, А почему бы и нет? У безмозглых похитителей и убийц одна только сила, а у женщин — хитрость и ум. Значит, она сильней.

И все же, лучший выход из положения — найти Санчо. У него — и сила, и разум…

Нельзя! Муж сейчас занят, он охраняет Ольгу Сергеевну, ожидает освобожденния Лавра, ни за что не бросит их.

Ехать в Окимовск одной не хочется. Не потому, что она боится, нет — просто вдвоем или втроем надежней. Мало ли что может случиться…

Почему одной? А Русик разве откажется прогуляться, подышать свежим воздухом, полюбоваться заречными далями?

Бывший владелец рыночного ларька, после открытия престижного бутика превратившийся в полноправного партнера по бизнесу, не отказался от «прогулки». Даже не спросил о причинах неожиданного приглашения. Только подышал в трубку.

— Снимай такси или частника и подруливай… Впрочем, не надо — сама сниму. Через час выходи из дома. По дороге все объясню.

Партнер отлично понимает: спрашивать, успокаивать или, наоборот, возбуждать — бесполезное занятие, все равно Клавдия поступит по своему. Поэтому он быстро собрался и, ничего не объясняя встревоженной жене, ровно через час выбежал на улицу. Женщине, по кавказским законам, не положено лезть в мужские дела. Что до Клавдии, то она не женщина — мужик в юбке.

Когда подкатила легковушка с шашечками, он забрался на заднее сидение.

— Быстренько, водитель, не задерживай, жми на все педали! В четыре двадцать пойдет первый поезд. Экспрессом. Время не терпит… Как жена, — повернулась Клавдия к партнеру, — не возражала, не обвиняла меня во всех грехах?

— Нет. Она — кавказская женщина. Панымает.

Русик с беспокойством посмотрел на объемистую хозяйственную сумку, которую Клавдия держала на коленях. Похоже, предстоит пикник, его станут угощать. А он не захватил ни вина, ни чебуреков, вообще ничего. Унизительно для настоящего мужчины пировать на чужой счет.

Но спрашивать о предназначении сумки тоже немалое унижение. Лучше поинтересоваться местонахождением предстоящего «отдыха».

— Куда мы едэм?

Так, опаздывающий пассажир, в последнюю минуту перед закрытием дверей влетев в салон автобуса, спрашивает: куда едет? Вдруг — не тот маршрут, или — в обратную сторону? Смеяться, шутить Клавдии не хотелось — не то настроение, издеваться над наивным и добрым грузином — тем более. Как любит выражаться Санчо, «западло».

Что заставило обычно смешливую женщину превратиться в серьезную, озабоченную? Разговор с подружкой племяша (или невестой? Кто их, молодых, разберет) давил на сознание, мешал быть веселой.

— Успокойся, куда надо, туда и едем. В Окимовск.

Другой замахал бы возмущенно руками. В такую даль? Что я там потерял? Разве мало у меня срочных и сверхсрочных дел в Москве? Торговля, жена, дети, то да се. Останови машину — вылезу!

Русик воспринял известие с олимпийским спокойствием. Потер небритый подбородок и сообщил:

— Нэ знаю такой мэстности. Кавказ знаю, разные Америка, Африка слышал. Окимовск? Откуда взялся такой?

— А он — посередке, — хохотнул таксист. — На скрещении дорог вырос малый городок, — ехидно пропел он.

— Не волнуйся, Русик, это — действительно, рядом. Какие-то два часа езды электричкой. Даже поспать не успеешь.

Грузин покорно кивнул. Клавдии он безропотно доверял. И в большом и в малом, Если она сказала рядом, значит — рядом, не успеешь поспать, значит — спать он не будет. Совладелица бутика — нечто вроде оракула, изрекающего только одни истины.

— Зачем едэм? — максимально равнодушно осведомился он. — Договор с поставщиками заключать, да?

Какой там договор, подумала Клавдия, встретят их в Окимовске тамошние качки с пистолетами-автоматами — мало не покажется. Похоже, она втравила доверчивого, наивного мужика в опасную передрягу. Поэтому, лучше не крутить хвостом, не изобретать несуществующих причин вояжа на Оку, признаться — честно и открыто. Сбежит — ради Бога, останавливать не станет. Сама справится.

— Понимаешь, Русик, одну семью похитим и перевезем в Москву. Очень нужно!

На этот раз кавказский мужчина не удержался от удивления. Его можно понять — слабосильная женщина в роли похитителя? Или «оракул» набивает себе цену, или шутит? Умной и находчивой Клавдии нет нужды красоваться, она и без того котируется достаточно высоко. Тогда шутит? Не похоже. А если — правда? Он опасливо поглядел на распухшую хозяйственную сумку, Вдруг в ней — оружие?

— Ты, что, савсэм уже решила встать на преступный путь, да? Баба-абрек? На Кавказе таких разбойников еще не было. Нэ вэрю!

До того разволновался «олимпиец», что принялся щипать себя за мочки ушей, терзать чисто кавказский нос. Добрая и приветливая женщина в роли разбойника с большой дороги, похитителя невинных людей? Нет, абсурд, нелепица. Над ним просто подсмеиваются, издеваются. Над кем издеваются, над гордым горским мужчиной? Узнают на Кавказе — позор упадет на его голову! Ишаки и те отвернутся.

— Успокойся, бедный мой грузинчик. Никакого зверского похищения не будет мы, наоборот, спасем хорошую семью от плохих людей. Нет, не людей — бандитов! Увезем из Окимовска, пока не поздно.

— Зачэм ты, почему нэ Санчо?

Вопрос — резонный и деловой. Ссылаться на болезнь мужа, которая не позволяет ему самому провести опасную операцию, как-то неудобно. Врать Клавдия не приучена, за вранье в детстве ее частенько наказывали — ремнем по заднице.

— Видишь ли, все мои мужики заняты другими разборками и стрелками. Поэтому я не проинформировала их, не отвлекла от мужских дел. Вот только оставила записку… Ты, что, боишься?

В ответ — гордо вскинутая голова и выпяченная грудь.

— Горский мужчина нычэго нэ боится! Ради кунака на смерть пойдет! Почему нэ сказала ранше, я бы ружжо спрятал под курткой. Висит оно в спальне на ковре. А в тумбочке — разрешение и патроны…

Таксист перестал паясничать. Если уж речь пошла о стволах, дело не шуточное, пахнет порохом и кровью. Кавказцу, судя по его высказываниям, не привыкать к кровавым разборкам, а баба — подстать ему, видишь ли, спасать кого-то надумала. Скорей всего, не спасать — пограбить. Довезти их поскорей к вокзалу, высадить и — дай Бог ноги!

— Обойдемся без оружия, ты своим грозным видом всех положишь на асфальт.

Или закатает в асфальт, кавказский моджахед. Испуганный водитель пощупал единственное свое оружие — монтировку, утопил до пола педаль газа. Минут через десять машина остановилась возле вокзала. Клавдия выволокла из салона сумку, рассчиталась с водителем. Тот так рванул свою многострадальную «Волгу», что на повороте завизжали шины.

— Клавка, ты мэня удывляешь. Какой там грозный вид — просто спать хочется… А сумка зачем? Похищенную семью возить, да?

Вопрос — с подтекстом. По законам гор настоящий джигит не имеет права носить разные сумки, узлы, чемоданы, это — удел вьючных лошадей и ишаков. Нередко — женщин. Но в России — совсем другие правила, здесь джигитует слабый пол, а мужики — обычные носильщики. Отобрать у Клавдии тяжелую сумку, или сделать вид — не замечает? Нельзя делать неприступный вид — обидится.

— Прихватила кой-какие продукты. Вдруг Лерка и ее матушка голодные.

— Знова удывляешь! Какой голод? На рынке все есть: и бастурма, и мясо для шашлыков, и разные сыры.

Не объяснять же наивному мужику, почему голодают в России? Все равно, не поймет. Лучше ограничиться пожатием плечами. Дескать, вруби извилины, подумай — сам поймешь. И ведь поймет! Он только с виду кажется этакой недоразвитой деревенщиной, свалившейся с кавказских вершин, на самом деле, под простоватой внешностью прячется природный ум настоящего дельца.

Русик посчитал пожатие плечами совсем другим — презрением по отношению к мужчина, который позволяет женщине таскать тяжести. Решительно отобрал сумку.

— Я могу и сама понести, своя ноша не тянет, — попыталась воспротивиться Клавдия. — Мужик с женской сумкой как-то не смотрится. Тем более, кавказец.

«Джигит» обиженно сморщился, но сумки не отдал. Москва — не Ереван или Тбилиси, здесь его никто не осудит, наоборот, похвалят — забота о слабой женщине.

— Нэ дам! Она тяжелая! Ходи спокойно. Я — кавалер, ты — дама.

Какая там тяжесть? Несколько банок домашних консервов, которые так любит Санчо, поэтому обязаны любить все остальные мужчины и женщины. Два круга деревенской колбасы. Вкуснейшая запеканка. Полкило сметаны. Литровая бутылка ягодного морса. Батон ветчины. Холодец. Поросенок. Остальное — аксессуары: салфетки, полотенца, вилки, ложки, ножи. Выполняя женскую работу, ей приходится носить и большие тяжести.

Конечно, полного перечня содержимого объемистой сумки Русику знать совсем не обязательно. Узнает, когда увидит на столе.

— Какая там тяжелая? — презрительно отмахнулась «дама». — Несколько банок консервов, мясо в вакуумной упаковке и какие-то мелочи. Отдай!

— Консервы — тоже тяжесть, да? Отцепись, пожалста! А то целая русская репка получается…

— Какая еще репка? — не поняла Клавдия. — Русик, не говори загадками, при твоем понимании русского языка, это выглядит смешно.

— Зачем смешно? Почему — загадки? Все понятно: дедка за бабку, бабка за репку. Вот и сейчас, я и сумку тащу и тебя тащу. Такой вес даже для джигита не под силу. Сломаюсь, как станешь спасать семью, а?

Электричка будто ожидала их — не успели разместиться на жесткой лавке, как двери со стуком закрылись.

Русик поскреб щетину на щеке, вздохнул. Вместо того, чтобы спать, потом трудиться в бутике, его тащат невесть куда, в какой-то неизвестный городишко на Оке. Спасать семью, которую по неизвестным причинам собираются похитить.

Клавдия расценила этот вздох по своему. Утомился, мужичок, обессилил, бедный. Это бабы — двужильные: убираются, стирают, гладят, готовят, ублажают мужа, после — рожают. Все на их плечах. А мужики — слабые существа, названные по недоразумению сильным полом. Не покормить их во время — заболеют.

Она распаковала сумку, постелила на скамью наглаженное полотенце, выложила на него десяток крутых яиц, нарезала колбасу, вскрыла банку консервов. Для Санчо — легкая закуска перед сытным обедом.

Русик округлил и без того выпуклые глазища.

— Куда столько? Съем — толстым стану. Толстый джигит — смешно, да? Тебе придется тащить, как «репку»!

Все же поел. Конечно, не все, но добрую половину осилил. Удовлетворенно потер впалый живот, вежливо поблагодарил и — задремал.

Клавдия убрала со «стола» остатки пиршества, сама есть не стала — ограничилась маленьким куском медовой коврижки, запила морсом. Затолкала сумку под скамью и тоже задремала.

Вагон полупустой, только возле двери покуривает «в кулак» дедок с окладистой седой бородой, да в центре спят, привалившись друг к другу, две девчонки. Остальных немногочисленных пассажиров Клавдия не стала разглядывать — под веки хоть подпорки ставь!

Она так и не знала: спала или бодрствовала. В голове — мешанина из хвостатых чертей, корчивших рожи, продуктов, которые за обе щеки уписывает Русик, плачущей девушки, мордатых парней с дубинками и стволами. Санчо, укоризненно глядит на жену, Лавр недовольно морщится. Куда полезла, дуреха, в какое пекло сунула глупую башку?

Дьявольская чертовщина!

Проснулись они одновременно, как и заснули. В вагоне — никого, и старик, и девчонки, и остальные пассажиры сошли на промежуточных станциях. Электричка стояла на конечной станции.

Русик традиционно почесал щеку. Этот жест применяется и при продаже элитных вещей, и при встречах с поставщиками, и при беседах с продавщицами и помощниками. В зависимости от этого, он означает либо досаду — продешевил, либо негодование, либо ласковый упрек.

Ничего не попишешь — действует южный темперамент!

Однажды, во время нелегких переговоров с итальянской фирмой, поставляющей модную обувь, Русик до того разошелся — размахивал руками, плевался, смешивал русские и грузинские слова, сверкал черными глазищами. Перепуганная молоденькая переводчица заплакала и наотрез отказалась работать с ненормальным мужиком. Тогда этот «ненормальный зверюга» убрал выпущенные когти и превратился в ласковую, заботливую кошечку.

Сейчас его охватило недоумение. Куда занесло «джигита», почему рядом нет жены, не стоят удобные теплые тапочки, из кухни не доносятся приятные ароматы? Вместо всего этого — вагон электрички и отчаянно зевающая попутчица.

— Выспался? — с доброй насмешкой осведомилась Клавдия. — Ничего не скажешь — здоров спать! Так храпел — вагон вздрагивал, пассажиры разбежались.

Кавказец понимает — обычная, необидная шутка. Отвечает тем же: дескать, ты храпела тоже громко, даже меня перекрикивала. Пассажиры, если не разбежались, то переселились в другие вагоны.

Они выбрались на перрон. «Джигит» попрежнему тащил сумку, Клавдия шла рядом. Ей было стыдно — идет налегке, а человек, которого, можно сказать, она вырвала из домашней обстановки, не дала толком поспать, «работает» бесплатным носильщиком.

Рассветало медленно и как-то торжественно. Дождь перестал, но тучи все еще висели над землей, угрожая новым нашествием. Вокзал — как вокзал, ничего особенного, разве первая буква «О» слегка покачивалась — вот-вот сорвется с места и упадет на цыганку, окруженную пятью черномазыми сорванцами. Тогда над вокзалом окажется новое имя городка — Кимовск. Знакомое по пионерским временам, когда — «Будь готов!», «Всегда готов!» казалось клятвой на верность.

Они не прошли через здание — спустились по лесенке на привокзальную площадь. Клавдия постепенно привыкла к необычному своему состоянию — руки свободны, их не оттягивает тяжеленная сумка — остается мыслить и прикидывать.

Ну, ладно, первый этап задуманного благополучно завершен, их с Русиком не пристрелили и не избили — по выражению Санчо, «не пустили под молотки». Но это не означает, что они находятся в полной безопасности. Если местным бандитам станет известна цель приезда «спасителей» семьи Осиповых, они встретят их не на вокзале и не на улице — поблизости к желанному бараку.

Неизбежна разборка…

С кем, со слабой женщиной и немолодым кавказцем? Глупо даже представить себе такое развитие событий. Чем отбиваться: немощными кулачками или бросать в нападающих консервы и бутылки?

И все же, Клавдия попыталась «нарисовать» предстоящее «сражение». С непременным появлением Санчо, который мигом размечет бандитское войско. Спасенная женщина, роняя слезы, целует сказочного «богатыря» в макушку, тот напевает сентиментальный романс о вечной любви.

Удивительно приятная, умилительная картина!…

Героиня не догадывалась о том, что она невесть какими путями проникла в события, происшедшие в Москве и рикошетом отразившиеся на приокском городишке. Разворотливый дежурный по парковке компании «Империя», он же — талантливый стукач, работающий сразу на двух хозяев, все же узнал о «птичке», покинувшей гнездо. Скорей всего, узнал от соседа по коттеджному поселку, старого благообразного мужика, страдающего неизлечимым любопытством и безразмерной болтливостью.

Юраш поморщился и выбросил «телегу» в мусорную корзину. Нет времени заниматься взбалмошными бабами, когда занозой в башке сидит оживший мертвяк. А вот Хомченко заинтересовался. Все, что так или иначе касалось оскорбившей его Кирсановой, представляло определенную ценность.

Он позвонил Мамыкину.

— Вздумал пугать меня жирной бабой? — недовольно заскрипел авторитет. Наверно, телефонный звонок разбудил его. Время-то пять утра, а ложится Григорий Матвеевич не раньше часа ночи. — Мне хватает нахальных мужиков.

— Гляди сам, Григорий Матвеевич, годятся или не годятся весточки от стукача. Тебе видней. Я прокукарекал.

Мама подумал и в семь утра все же вызвал Черницына…

Всего этого Клавдия не знала, зато предчувствовала ожидающие их, мягко сказать, неприятности. Мечты о Санчо остаются мечтами, он, занятый охраной невесты Лавра, даже не предполагает об опасности, угрожающей жене.

— Притомился, Русик, — заботливо спросила она, когда путники прошли через площадь и углубились в ряды одноэтажных домишек, спрятанных за яблонями и плодовыми кустарниками. — Потерпи, милый, сейчас возьмем такси. Водители всегда все знают. Скажем: барачный поселок — мигом доставит.

— Кто доставит, а? — с легкой иронией осведомился кавказец. — Таксист? Обязательно повэзет нз в ту сторону. Панымаешь, нэ в ту! Куда нам нэ надо. Я в адын счет найду свое землячество. Кунаки и проводят нас к нужному бараку, и, если понадобится, помогут оружием и боеприпасами. Абсолютно бесплатно! Закон гор — помогать друг другу!

В каждом слове, в каждом жесте — гордость за сородичей. Не ведает, наивный «джигит», что времена пошли другие, сейчас безвозмездная взаимопомощь потускнела, сменившись законом рынка. Баш на баш, я тебе помогу за скромную плату, которая скромной только называется, ты мне ответишь тем же.

— Не говори глупостей! Откуда здесь возьмется твое хваленое землячество? Не Москва и не Питер — обычная заскорузлая глубинка. Если и есть парочка тбилисцев, то они, наверняка, чураются друг друга, каждый — при своем прилавке, со своим кошельком.

Русик, как и можно было ожидать, возмутился. Поставил сумку на землю и горячо залопотал о том, что какие бы не были времена, горские законы незыблемы. Как всегда, на дикой мало понятной смеси грузинского и русского языка. Клавдия терпеливо ожидала. Изучив сложный характер партнера по торговле, была уверена — остынет и заговорит более спокойно.

Так и получилось. Русик перестал размахивать руками и бросаться родными ругательствами. Заговорил более спокойно.

— Гаварыш, в глубинке нэт кавказских кунаков, да? А откуда здес, скажи пожалста, возьмется такси, а? Зато в каждой самой маленькой пункте России всегда имеется мое землячество! Могу спорить!

— Не надо спорить, джигит. Не забывай, что вся Россия — тоже мое землячество. Намного больше твоего. Бери сумку и пошагали дальше. Время не терпит.

Асфальт кончился, вместо него — не просыхающие лужи, пожухлая трава, возле заборов свалены бревна, предназначенные для ремонта покосившихся домишек. Не город — затрапезная деревушка. Спросить адрес барачного района не у кого, только на лавке у ворот сидит бабуля. Наверняка, глухонемая.

Русик поднял сумку и пошел вслед за Кладией.

— Ты, Клавдия, оказывается шовинистка, — миновав очередной перекресток, не то утверждающе, не то вопросительно, промолвил он— Никогда нэ думал…

— Какая есть. Несешь сумку, вот и неси, помалкивай, не трать зря силы. Сейчас поймаем частника или такси — довезет.

Какое там такси, какой частник? Ни один автомобилист не сунется в это захолустье, побоится утонуть в лужах либо забуксовать в ухабах и выбоинах. Разве только трактор остановить? Так и трактора тоже нет. Обещание поймать машину — обычное подбадривание уставшего «носильщика».

— А я что делаю, а? Тащу твой продукты, которые никому нэ нужны.

Вот тебе и на! Говорит; никому не нужны, а сам в вагоне уписывал за обе щеки и вареные яйца, и холодец, и консервированное мясо, с удовольствием запивал ягодным морсом. Так же, как он недавно восторгался своим землячеством, Клавдия гордится своими кулинарными способностями, хозяйственной смекалкой.

— Вот и неси. Только молча. Без размахивания кулаками и лозунгов по поводу какого-то придуманного шовинизма.

Обмениваясь с Русиком ни о чем не говорящими фразами— обычный легковесный треп -Клавдия внимательно оглядывала домишки, сады, огороды, все места, в которых могут затаиться бандиты. В том, что за ними следят, она не сомневалась. Главное — узнать где и кто?

На первый взгляд, вокруг все спокойно, ни малейшего намека на слежку. Вдруг, она ошибается, никто за ними не следит? Да и кому они нужны? Вон тому мужику, который ремонтирует покосившийся забор? Или пожилой женщине, стирающей в древнем корыте белье? Чушь собачья!

— Я молчу… Вот только ты меня просто бесишь!

Видите ли, она его бесит? А он что хотел — мурлыканья, признаний в любви? Хватит и того, что хозяйка бутика выбрала в сопровождающие обычного продавца, пусть даже в звании мененджера.

— Ты добесишься! Возьму и уволю. Без выходного пособия и всевозможных льгот!

Глупая угроза! Во первых, грузин — не простой продавец, он — совладелец магазина, почти равноправный партнер. Во вторых, Клавдия до того привыкла к нему, что даже представить себе не может бутика без горячего, но делового и рассудительного, кавказца.

— Нэ уволишь, — с легкой насмешкой ответил Русик. — Потому что добрая. Толко совсэм дурная. Настоящий абрек... в юбке.

Кем только ее не дразнили, с кем не сравнивали! Толстуха, корова, беременная овца — самые простые клички. Ни одна не прижилась. А вот назвали «абреком» впервые. Рассказать Санчо — заикаться станет, потом расхохочется. До слез, до икоты.

Клавдия представила себе смеющегося мужа и на душе потеплело.

— Вовсе не в юбке! Ладно, так и быть, не уволю. Пока не уволю. Считай, за тобой осталось последнее слово.

Заинтригованный джигит перевесил сумку на другое плечо, привычно ощупал на щеках щетину. Будто решал: сейчас бриться, прямо на улице, или отложить мучительный процесс до завершения операции не то похищения, не то спасения какой-то семьи.

— А как же! Последний слово всегда — за джигитом. Что за слово, а?

Дорогу перебежала шустрая девчонка, поглядела на бредущих путников и звонко рассмеялась. Наверно, развеселила ее парочка: толстая женщина в брюках и мужской рубашке, выпущенной из-под ремня, и небритый кавказец с двумя сумками. Она идет решительно, будто на параде, он плетется следом, иногда обгоняет путницу, но тут же замедляет шаг.

Карикатура, самая настоящая карикатура!

В молодости Клавдии все окружающее тоже представлялось смешным. Взойдет утром солнце — радость, пойдет дождь — удовольствие, упадет старушка — смех. С возрастом все это как-то потускнело, утонуло в обыденности. Жизнь прошлась по беззаботной девчонке рашпилем, сгладила неровности, убрала заусеницы, она сделалась более спокойной и покладистой.

— Спрашиваешь, какое слово? Недогадливым сделался, помощничек. Когда перебесишься — предупреди. Вот какое словечко ожидаю с нетерпением. Предупреждающее!

Русик озадаченно покрутил головой.

— Хитро завернул, подруга. Нэмного полезно — адреналин мало-мало подкачала. Знаешь такой полезный слово — адреналин?

— Нет, не знаю.

Знает, конечно, хорошо знает! Но из ворот, покачиваясь, вышел молодой парень. В рабочей робе, с початой бутылкой в кармане потертых штанов. Притворяется пьяным, а на самом деле, следит… Нет, не притворяется пьяным! Глаза выдают — красные, опухшие, да и запахом алкоголя несет — на расстоянии чувствуется.

Раскорячившись, несколько минут разглядывал путников. Сейчас вытащит из-под ремня ствол и — прощай, муженек, до встречи на том свете. Клавдия остановилась, Русик натолкнулся на нее и тоже остановился, сбросив с плеча осточертевшую сумку. Хотя бы пару минут отдохнуть.

— Кого… ищете? — запинаясь, осведомился пьянчуга.

— Бараки. То есть, барачный городок, — стараясь говорить спокойно и уверенно, ответила женщина. Сердце колотило по ребрам не хуже барабана.

Алкаш мотнул растрепанной башкой в конец улицы. Говорить был не в состоянии — одна мысль: как удержаться на подкашивающихся ногах, не растянуться в ближайшей луже рядом с похрюкивающей свиньей. Для устойчивости хлебнул самопала и поплелся к забору. Отдохнуть на лавочке или — на травке.

Сердце Клавдии сразу успокоилось. Не бандит, обычный парень, только пьяный до удивления. Она пошла в указанном направлении, Русик поднял сумку и догнал ее.

— Ай, Клавдия, как можно нэ знать такой хороший слово! Еще раз бесишь меня, — полюбилось кавказцу простонародное словечко «бесишь», клеит его к месту и не к месту. — А вот я знаю. И — уважаю. Панымаешь?

— Это хорошо, когда знают, еще лучше, если уважают… Поставь на землю свою сумку.

— Зачем поставить, почему остановилась? Еще один алкаш, да?

Дались ему алкаши! Или — на Кавказе их мало? Или в Москве не насмотрелся?

Сделалось посуше, вместо липучей грязи — песочек, окаймленный островками травы. Правда, трава какая— то пожухлая, выцветшая, будто ее не до конца вытоптали. Да и бараки, не в пример стоящих в низинке, выглядят более «молодыми».

— Никаких алкашей! Просто мы с тобой добрались без всяких такси. Вот он, нужный нам барак!

Примерно так говорят о царском дворце или о княжеских хоромах. Клавдия торжествовала первую победу — добралась до невзрачного жилья Осиповых. Никто не загородил дорогу — ни похитители, ни бандиты. Или они — плод фантазии, или их напугали решительные действия «спасителей».

Остается быстренько собрать мать с дочкой и доставить в деревню под Москвой. Задача, правда, нехилая, но выполнять ее придется.

Возле обшарпанной стены барака — доска, положенная на два чурбака. На ней, с книгой на коленях, сидит девушка. Худенькая, невзрачная, такие сейчас — рубль за пучок. И это — «принцесса», расхваленная симпатичным, умным племянником? Где были его глаза, почему предварительно, перед тем, как влюбиться, не посоветовался с теткой, заменившей ему родную мать?

Клавдия уверена — настоящая женщина должна быть в теле, иначе какая из нее хозяйка, мать, жена. Вот выйдет эта пигалица замуж, навалятся на нее домашние заботы — не выдержит, сломается.

И все же, решение за племяшом, ведь не тетке жить с этим квелым одуванчиком, а ему.

— Ты — Лера?

«Одуванчик» улыбнулась. Так светло и радостно, что Клавдия забыла о недавних опасениях по поводу будущей семейной жизни Федечки. Действительно, настоящая принцесса, без подделки.

— Лера.

— Тогда будем знакомы, дивчинонька. Я — тётя Федечки. Тётя Клава. Приехала за тобой и твоей мамой. Почему вы не заперлись в доме, как я советовала, не забаррикадировались? Ведь опасно. Вдруг нагрянут нелюди?

— Баррикады не спасут — постреляют через окна, сожгут…

В горьком признании не было безнадежности, покорности судьбе. Наоборот, в нем звучала решимость сражаться, противостоять насилию. Об этом говорил и прислоненный к стене металлический прут.

У Клавдии появилось не чувство жалости к этой пигалице, готовой встретить вооруженных бандитов слабыми кулачками и железкой, — возникло чувство стыда. Ну, почему она не предвидела, заранее подготовленного похищения семьи Осиповых? Почему не прислушалась к тревожным намекам племянника, не поехала вместе с Санчо в Окимовск?

Кажется, Русик тоже стыдится, он взял, лежащую на книге, руку девушки, бережно ее поцеловал. Лерка не дернулась, не отобрала руку — признательно поглядела на спасителей. Показалось — вот-вот заплачет.

— Где твоя мама, девочка? Сейчас покушаем и — в путь-дорогу…

— Куда?

— Есть одно приятное местечко, где вы будете в полной безопасности. Там мы станем решать свои девичьи проблемы, а мужики пусть решают свои. Зови маму и — собирайтесь. Как выражается мой муженек, время — деньги. И — немалые.

— А как же Кирилл…

Об этом Клавдия не подумала, выпустила из виду. Попытаться спасти парня, вырвать его из цепких бандитских лап? Нельзя. Мало того, что они с Русиком подставят женщин под удар, так еще и сами загремят «под молотки».

— Успокойся, Лерочка, я ж тебе все объяснила. У нас есть множество мужиков, которые не только придумают, как помочь твоему братишке, но и сделают это… Русик, разгружай, пожалуйста, сумки. Да поскорей! Какой-нибудь стол в этом дворце имеется или закусим стоя?

Сбитый из не струганных досок стол стоял в садике под вишенкой. Клавдия застелила его наглаженной скатеркой, Русик опорожнил сумки. Деликатесы и простая деревенская еда разместились на одноразовых тарелках. Осиповы с ужасом смотрели на непривычное для них изобилие. Красная и черная икорка, балычок, холодец, сервелат, твердо копченая колбаска, ветчина, несколько сортов сыра, яйца, поросенок...

— Куда столько? — ужаснулась Галина Петровна. — Можно только чайку с дороги и перед дорогой.

— Не так уж много, — упокоила ее Клавдия. — Для моего супруга — легкая закуска, а нас — четверо. Как-нибудь управимся.

Девушка попыталась ограничиться скромным бутербродом с ветчиной, но, увидев, что за ней никто не следит, вошла во вкус. Взяла с тарелки куриную ножку, обмазала ее хреном. Потом попробовала холодец, потом консервированное мясо…

Осипова почти ничего не ела. Не потому что стеснялась — тревожило будущее, не давало успокоиться непонятное исчезновение сына.

— Даже не знаю, что делать? Лерка пусть едет, а мне зачем? И так страшно, и эдак больно. Кому пожалуешься, с кем посоветуешься? Да и с работы за прогул уволят. Кому нужны бездельники?

— Вы на трассе работаете?

Обычное женское любопытство. Надо же поддержать разговор, не дать ему погаснуть. На самом деле, Клавдия искоса наблюдала за будущей родственницей. Оголодала, девочка. Сначала скромничала, отнекивалась, а сейчас, покончив с курятиной, потянулась к поросенку. Молодец, кушай, набирайся силенок, они тебе понадобятся в будущей семейной жизни. Супружество — не одна лишь сладкая патока нежностей, случаются и горький перец неожиданных ссор, и соленые слезы из-за незаслуженных обид.

— Да, на трассе. Только на железнодорожной.

— Конэшно, стрелочница? — влез в женскую беседу Русик. Он не терпел быть безгласным свидетелем, настоящий джигит всегда и во всем — активный участник событий или простого разговора. — Или — проводница?

— Что вы, какая из меня проводница? Когда полотно отсыпаем щебнем, когда меняем шпалы или рельсы.

Кавказец поставил чашку с чаем на стол, изумленно вытаращил глазища. Скорей всего, его обманывают, ему вешают лапшу на уши! Ухаживать за мужем, рожать и растить детей — понятно и оправдано, так завешал Аллах, а вот размахивать кувалдами, бросать лопатой песок или щебенку — мужская обязанность.

— Женщины?

Галина Петровна не удивилась и не завздыхала огорченно. Ответила спокойно, с достоинством человека, знающего себе цену.

— Ничего не поделаешь. Молодые не идут, взрослые мужики спиваются, одно только название, что мужики — пьянь подзаборная. Одна надежда — на баб… Слава Богу, имеется хоть такая постоянная работа. Иначе — хоть ложись да помирай. Чего уж там, тяжко, не без этого. Наломаешься на перегоне, поясница будто отнимается, руки-ноги не свои…

Русик машинально мешал ложечкой в пустой чашке. Он не мог представить себе жену в роли молотобойца или рабочего с лопатой в руках. Клавдия с ужасом слушала исповедь Осиповой. Посочувствовать, пожалеть — язык отказывается работать, губы будто склеены. Вот оно, настоящее несчастье, не подкрашенное лживыми газетчиками, не разрисованное ораторами и докладчиками. Подумать только, до чего мы опустились: бабы — матери, жены, сестры — фактически источники жизни на земле, ворочают тяжести, которые не всем мужикам под силу. Ну, доярки, ну трактористки, ну, уборщицы — еще можно понять, а дорожные работяги — просто не умещаются в сознании.

— Сын не помогает?

— Кирюшка? — удивилась Осипова. — Ему самому помощь нужна. Вроде лет немало, а все кажется маленьким. Неприкаянный он, без семьи. Думала — вырастет, возмужает. Нет, как был младенчиком, так им и остался. Дальше — хуже. Одно время куда-то писал, посылал какие-то химические открытия, ответов не дождался… Помню, болела я, лежала в больничке, прихожу домой после выписки, а он все свои склянки, тетради выбросил на помойку и в сарай. Как отрезало. Чем живет, что думает — не ведаю. Теперь вот попал в оборот к хозяину… День и ночь думаю — что с ним: живет или уже убили?

— Не бери в голову. Вызволим твоего сыночка. У меня мужики хваткие, серьезные. Море по капле переберут, горы преодолеют, а твоего Кирюшку найдут!

Думать о «хватких» могучих мужиках удивительно приятно, ибо все они сконцентрированы в одном, в Санчо.

— Спасибо!

Казалось бы, застольная беседа подошла к концу, ее участники более или менее успокоились. Все успокоились, кроме Русика.

— Нэ панымаю, нычего нэ понымаю! — твердил он, с ожесточением звякая чайной ложкой. — Жэнщины ворочают шпалами, рэлсамы, кыдают щебень! Что за такая нация безмозглая! На Кавказе жэнщын уважают, любят, а здесь…

— Прекрати выступать, травить душу! Не нравится наша жизнь — езжай домой!

В Клавдии заговорил не ура-патриотизм и не гордость за свой униженный и оболганный народ — просто взыграла обида за всех женщин, населяющих необъятные российские просторы. За уборщиц и разнорабочих, лесорубов и металлургов, всех, кто вынужден заниматься неженским трудом. Ради хлеба насущного.

—Нэ могу на Кавказ. Там совсем нет работы, там — жена, мат, сэстра, две дочери. Они сидят, дом убирают, огород копают, ждут, когда я здес заработаю и пришлю. Чтобы покушать, платье-костюм пошить, за электричество платыт. Я бы застрелился из ружжа моего дедушка, если бы моя жена или дочка хотя бы пальцем прикоснулась к шпале! Сначала ее убью, потом пулю себе с лоб пущу. Вот сюда!

Он с такой силой хлопнул ладонью по лбу, что обычный человеческий череп развалился бы на две половины. А у джигита только покраснел.

— У твоего дедушки ружьё с двум стволами?

Совладелец бутика растерялся. Очередная подначка, щедрой на насмешки женщины или серьезная заинтересованность?

— Адныстволка. На горного барана. Но когда надо, я быстро перезаряжу.

— Пока не надо, пусть висит в сакле. Не пугай хозяйку.

— Меня трудно испугать, — улыбнулась Галина Петровна. — Жизнь научила… Поговорим лучше о детях.

Казалось, вот-вот потечет приятная беседа двух матерей: «приемной» матерью Федечки и родной — Кирилла. О шалостях, о пережитых болезнях, о трудном переходном возрасте, о беспросветном будущем.

Помешал неугомонный кавказец.

— Клавдия, ты бесишь на меня1 Гаварила — давай-давай, а сама двигаешь языком? Туда-сюда, сюда-туда.

— Правда, нужно спешить, — спохватилась спасительница. — Вы собрались?

— Нам собраться, как голому подпоясаться…