Луэлла Стинбоу Старинная легенда

1

Обхватив руками колени, Джиллиан устроилась на плоском каменном уступе над водохранилищем реки Санто-Беньо. Лунный свет теплой и благоуханной летней ночи омывал одинокую фигурку. Хотя взгляд не различал на зеркальной поверхности никакого движения, молодая женщина знала: вода медленно, но неотвратимо убывает. Вот уже несколько часов как она вела замер, отслеживая понижение уровня по темным трещинам на отвесной стене утеса напротив.

Еще тридцать шесть часов, самое большее — сорок восемь, — прикинула про себя Джиллиан, замирая от волнения. И тогда из темных вод вновь появится таинственная, мистическая деревня, и лучи солнца вновь осветят ее — впервые за десять лет. Зрелище, памятное Джиллиан со времен детства, манило и завораживало ее всю жизнь.

Раз в десять лет во всю ширь разверзались шлюзы плотины на реке Санто-Беньо. Раз в десять лет озеро, созданное руками человека, осушали для ремонта и техобслуживания монолитных бетонных конструкций. Раз в десять лет вода убывала, и взгляду вновь открывались древние руины затонувшего индейского поселения. И вот настал долгожданный год, месяц, неделя…

Джиллиан владело радостное возбуждение. Скоро, совсем скоро, вот-вот… И тут по сердцу словно ножом резанула острая боль.

— Ох, папка, — тихонько прошептала она. — Тебе бы еще несколько месяцев…

Нет! Об этом даже думать грех! Джиллиан встряхнула головой, гоня ноющее чувство утраты, которое вошло в ее жизнь настолько прочно, что словно бы стало частью ее самой. Нет, она ни за что не хотела бы продлевать муки отца, — ни на день, ни даже на час. Смерть стала для него освобождением, избавлением от агонии, облегчить которую не мог даже морфий. И горевать об отце она не станет. Не здесь, не сейчас. Пусть лучше эти часы тишины и лунного света напомнят ей те времена, когда они были вместе.

С потрясающей отчетливостью, точно глядя в объектив фотоаппарата, Джиллиан вновь переживала то по-детски благоговейное изумление, что испытала, когда отец впервые показал ей темные, блестящие от воды руины под сводами скальной пещеры в этом заброшенном уголке каньона Санто-Беньо. А затем, — и тогда, и теперь, — по спине побежали мурашки: через каньон пронесся ветер, горестно стеная и рыдая, точно Плакальщица из местной легенды. По преданию, в стародавние времена воин из племени зуни похитил женщину из соседнего клана и заключил ее в каменной башне под горой. Пленница же целыми днями оплакивала своего утраченного возлюбленного, и наконец выбросилась из окна на камни, не желая покориться похитителю.

Маленькая Джиллиан впервые услышала эту легенду за несколько дней до того, как они с отцом перебрались в каньон Санто-Беньо: мистер Брайтон получил должность егеря в государственном заповеднике, что раскинулся по берегу огромного искусственного озера сразу за плотиной. Папка, конечно, над сентиментальной байкой потешался нещадно, но в душе впечатлительной девочки история оставила неизгладимый след. Так что Джиллиан нетерпеливо подсчитывала годы, мечтая заснять руины на пленку: именно эту тему она выбрала в качестве курсового проекта по классу кинематографии.

Вздохнув, Джиллиан оперлась подбородком о колени. Как она была молода! И как невероятно наивна! Девятнадцатилетняя студентка Колумбийского университета в Нью-Йорке, этот проект она планировала в течение всего второго курса. Дождаться не могла лета и запланированного спуска воды. В тот день отец снова поехал с нею: он сидел на веслах, изо всех сил стараясь, чтобы лодка поменьше раскачивалась, а Джиллиан, пристроив на плече портативную видеокамеру, снимала показавшуюся из воды деревню со всех ракурсов. Как она ликовала, как радовалась, всерьез полагая, что этот проект положит начало ее блистательной карьере в манящем мире кинематографии!

А потом вдруг взяла да и влюбилась по уши в обворожительного красавца Чарльза Донована.

Даже спустя столько лет при одном воспоминании об этой интрижке Джиллиан готова была сквозь землю провалиться от стыда. Ее пылкое самозабвение отчасти забавляло, отчасти восхищало Чарльза… к вящему негодованию его отца. В планах Юджина Донована относительно единственного сына и наследника для дочки местного егеря места не было и быть не могло.

Оглядываясь назад, Джиллиан только головой качала, удивляясь собственной глупости. Чарли был совсем не прочь поразвлечься с деревенской простушкой, пока собственная его невеста пребывала в Европе. Даже теперь Джиллиан вздрагивала от ужаса, вспоминая ту ночь, когда Юджин ворвался в спальню сына и застал ее в постели вместе с Чарльзом. Скандал разразился — не дай Боже! В довершение бед, на следующий день ее отец ринулся отстаивать честь дочери кулаками, и удар, пришедшийся могущественному землевладельцу точнехонько в глаз, стоил ему работы. Спустя неделю Брайтоны уехали прочь, и никто из них впоследствии так и не возвращался в каньон Санто-Беньо.

Вплоть до сегодняшнего дня.

А теперь Джиллиан предстояло увидеть древние развалины в третий раз. На ее счету уже набралось с десяток документальных фильмов, снискавших одобрение кинокритиков плюс выдвижение на премию «Оскар»; теперь ей предстояло увековечить на видео — и аудиопленке мистические руины и легенду, впервые услышанную от отца столько лет назад. Почти год она трудилась над сценарием и «выбивала» фонды. Этот фильм станет данью любви и уважения тому, кто впервые открыл ей красоты и тайны каньона Санто-Беньо.

А также, очень хотелось бы верить, поможет ее независимой киностудии, которая только-только начинает «раскручиваться», выпутаться из долгов. Молодая женщина скорбно поджала губы. Затяжная болезнь отца не только ранила Джиллиан в самое сердце, но и истощила ее кошелек. Даже притом, что недавнее появление ее имени в списке кандидатов на «Оскара» обеспечило ей более чем щедрое финансирование, после того, как честолюбивая Джиллиан основала собственную киностудию в Хьюстоне, от сбережений ее мало что осталось. Этот проект возвеличит ее — или вконец погубит. Как говорится, или пан, или пропал.

Над левым ее ухом зажужжал комар. Отмахнувшись от назойливого насекомого, Джиллиан задумалась о том, сколько препятствий она уже преодолела на пути к заветной цели, и сколько испытаний ей еще предстоит. На одну только подготовку к съемкам ушло восемь месяцев. Молодая женщина приступила к проекту сразу после того, как у отца диагностировали лейкемию, и тот оказался прикован к больничной койке. В течение этих бесконечно-долгих, мучительных часов, проведенных у изголовья его кровати, Джиллиан рассказывала отцу, как продвигается дело, делилась каждой подробностью, каждой мелочью. Объяснила концепцию. Обговорила трактовку, прикинула приблизительный бюджет. А потом предложила свою идею «на откуп» в «Паблик бродкастинг сервис», — в телевизионную корпорацию, управляющую сетью общественного телевещания, — а заодно парочке историко-образовательных программ и дюжине независимых продюсеров.

Смерть отца еще больше укрепила Джиллиан в намерении любой ценою довести проект до конца… невзирая на яростную оппозицию Юджина Донована. Едва Юджин прослышал о готовящемся документальном фильме, он использовал все имеющееся в его арсеналах оружие, чтобы изничтожить проект в корне. Он запретил проезд к месту съемок через свои владения. Он пустил в ход все свое закулисное влияние, чтобы кинокомпании снова и снова отказывали в лицензии на съемки. Он даже втравил в интригу какие-то там организации и группы американских индейцев, чтобы те выдвинула протест по поводу использования священных руин в коммерческих целях. Похоже, вражда, возникшая десять лет назад, с годами только усилилась.

В качестве последней попытки предотвратить съемки, Донован-старший привлек на свою сторону инженера, ответственного за проведение ремонта и техобслуживания плотины, и убедил его сказать решительное «нет» каким бы то ни было работам в запретной зоне за дамбой.

В борьбе со всемогущим Донованом Джиллиан бессовестно задействовала все свои связи, от Хьюстона до округа Колумбия. И, наконец, могучая коалиция, состоящая из «Паблик бродкастинг сервис», комитета по сохранению национального наследия и ее, Джиллиан, собственного, весьма богатого и известного финансового спонсора, который совсем недавно вложил изрядные средства в президентскую переизбирательную компанию, одержала-таки верх.

Тем не менее, в качестве обязательного условия Джиллиан должна была скоординировать ход съемок с главным инженером, — ведь снимать картину предстояло в самый разгар ремонтных работ, в том числе и взрывных. Сжатые, отрывисто-грубые письма Катберта Далтона в ответ на ее пространные запросы вывели бы из себя и святого, но Джиллиан только стискивала зубы: нет, не позволит она никакому там твердолобому инженеришке испортить ей настроение или выбить ее из графика, и без того напряженного. Ведь на то, чтобы заснять легенду, у нее есть от силы две недели, не больше. И тогда к жизни вновь пробудится магия, заворожившая ее в детстве…

Глаза молодой женщины закрывались сами собой. Волнующее предвкушение чуда уступало место усталости. Надо бы вернуться в мотель и подремать часок-другой, пока съемочная группа не приехала. Джиллиан уже давно убедилась на собственном горьком опыте: жизнь «киношника» — это сплошные стрессы. Тут и жесткий график, и неизбежная неразбериха, и труд до полного изнеможения, выпивающий все силы без остатка, — и физические, и духовные. Поэтому отдыхай, пока можешь; высыпайся, коли время выкроишь. Тем более что поутру, во время встречи с этим Далтоном, ей понадобится вся ее сообразительность и все ее обаяние. Так что голова должна работать на все «сто».

Еще несколько минут, не больше, решила про себя Джиллиан. Последние мгновения тишины и покоя до того, как начнется съемочная свистопляска. Когда-то еще ей представится возможность побыть наедине с отцом и собственными грезами!

Трое братьев Далтон стояли полукругом, смакуя шампанское со льдом и наблюдали за тем, как четвертый Далтон, — их обожаемый Элджи, сияя счастьем, кружит в вальсе свою избранницу, — которая, глянь-ка, и года не прошло, как уж сделалась законной женой! Статные, загорелые, закаленные… и неудивительно, ведь все они выросли и повзрослели на калифорнийском ранчо, которое до сих пор звали домом, и каждый выбрал себе профессию под стать. Изумительная коллекция широких плеч, железных мускулов и пронзительно-серых глаз!

Шон, самый старший из четверых, и единственный женатый Далтон из числа присутствующих, не считая виновника торжества, покачал головой.

— До чего же быстро все произошло, просто до сих пор не верится! Я-то думал, что Элджи дольше всех вас продержится! А он возьми да опереди остальных, подкаблучник несчастный! Держу пари, Сондра станет крутить им как попало, — и не только в танцзале!

Средний брат, — циничный грубиян Трэвис, — неодобрительно хмыкнул.

— Глянь-ка, Шон: Элджернон сейчас — ну точь в точь один из этих ваших комолых герефордов! Здоровый такой, морда круглая, а рога-то спилены начисто!

Даже Шону ничего не оставалось, как согласиться. Улыбаясь, скотозаводчик поднял бокал, чествуя новобрачного.

— Элджернон просто голову потерял от любви, это верно. Тут на днях поехали они с Сондрой в ресторан, а какой-то подвыпивший тип ну к ней приставать! Так Элджи его чуть голыми руками не задушил; спасибо, что полиция подоспела, спасла несчастного.

Один только Катберт хранил молчание. Они с Элджерноном были особенно близки, — и по возрасту, и по характеру. И теперь Катберт несказанно радовался за младшего брата, — и отчаянно надеялся про себя, что Элджи и Сондра сумеют сберечь любовь, которую сейчас даже не пытались скрывать.

Ведь столь немногим парам это удается!

Катберт невольно перевел взгляд на мать жениха: живая, энергичная, хохочет от души! Несмотря на то, что волосы ее посеребрила седина, а лоб прорезали морщины, — шутка ли, вырастить четырех мальчишек и в одиночку управлять земельным наделом на двадцать тысяч акров под сенью скалистого хребта Сьерра-Невада в центральной Калифорнии, — Марджери Далтон казалась не старше жены Шона, Лорины… И до того не походила на женщину, которая «сломалась» однажды холодной февральской ночью, что сердце Катберта болезненно сжалось.

Никто из братьев так ничего и не узнал. Про ужас тех темных, отчаянных часов, когда Катберт нежданно нагрянул домой в промежутке между двумя авиаперелетами, — инженер-строитель по профессии, он мотался по всему миру, — и обнаружил мать в истерике. Виной тому было опустошающее одиночество, и алкоголь, и слепая, всесокрушающая ярость. К тому времени, как Катберт подъехал к крыльцу «Орлиного кряжа», она была почти невменяема, и все-таки со слезами умоляла сына не звать врача, не позорить ее в глазах соседей, — Бог свидетель, и без того от стыда деться некуда!

Катберт, — мрачный как туча, потрясенный до глубины души, — галлонами вливал в мать кофе, прошелся с ней по всему дому и обратно тысячу раз, не меньше. Терпеливо выслушивал исповедь наболевшего сердца, — а мать, безутешно рыдая, изливала свой бессильный гнев на мужа, что вот уже два года как покоился в могиле.

Именно тогда миссис Далтон и рассказала сыну про письма, найденные в ящике комода… и про женщину, с которой отец его крутил роман на протяжении многих и многих лет. Катберт сжег компрометирующие бумаги: этого потребовала мать. И все иллюзии, что юноша питал на предмет брака, превратились в золу вместе с пожелтевшими конвертами.

В ту ночь Марджери Далтон заснула опустошенная и измученная. В ней словно что-то перегорело, источник гнева и жалости к себе раз и навсегда иссяк. Вскорости после того она передала ранчо Шону; теперь он управлял хозяйством заодно с собственным своим наделом от своего имени и от имени отсутствующих братьев. А миссис Далтон купила коттеджик на Лонг-Бич и ни с того ни с сего увлеклась гольфом. Теперь она колесила по миру с новыми друзьями и время от времени заглядывала на ранчо навестить старых. Она словно отгородилась от ужаса той холодной, исполненной отчаяния февральской ночи… и от гнева на предателя-мужа — тоже.

А Катберт и по сей день пытался смириться с тем, что произошло.

Отрадная картина, — мать смеется, а младший брат сияет по-идиотски-блаженной улыбкой, любуясь на новобрачную, — помогла ему успокоить нервы.

Тем неприятнее было сознавать, что уезжать придется сразу после празднества, и что впереди у него — долгий путь назад в сонный городишко Санто-Беньо в центральной Калифорнии, поскольку рано поутру ему предстоит встреча с еще одной злостной погубительницей семейных очагов.

Катберт с размаху опустил бокал на стойку. Хрусталь жалобно звякнул о дерево.

— Моя очередь потанцевать с новообретенной невесткой! — объявил он братьям. — А то мне ехать пора.

— Как, разве ты не останешься? — изогнул бровь Трэвис. — А кто же поможет устроить Элджи начало медового месяца по священному обычаю Далтонов?

— Верно, — хмыкнул Шон. — «Священный» обычай, насколько я помню, начался с меня. Лорина при воспоминании о нашей брачной ночи до сих пор вздрагивает.

— Придется уж вам на сей раз самим управляться, ребятки, — покачал головой Катберт. — Завтра с рассветом я должен быть на объекте. У меня там уровень воды в водохранилище убывает со скоростью восемьдесят кубических футов в секунду, и вдобавок дамба пошла трещинами.

Это помимо всего прочего.

Катберт стиснул челюсти при мысли о женщине, которая пустила в ход все скрытые пружины, чтобы пробиться в запретную зону за дамбой. Видите ли, документальный фильм снимает про затонувшую деревню индейцев зуни, по мере того, как та появляется из воды. По крайней мере, так утверждалось в письме из Бюро Ирригации, с просьбой о содействии и сотрудничестве.

Но Катберт-то отлично знал, что к чему. Эта женщина возвращается в Санто-Беньо в силу одной-единственной причины… докончить то, что начала десять лет назад. В городе Катберту все уши этой историей прожужжали, — включая того типа, с которым она крутила интрижку.

Ну что ж, ему шаги мерзкой интриганки отслеживать незачем. Он назначил этой особе деловую встречу завтра спозаранку, и отменять ее не собирается. Он сообщит ей о расписании работ, обговорит условия контракта. А дальше пусть сама справляется. У него, Катберта, найдутся дела и поважнее, чем Джиллиан Брайтон; еще не хватало тратить на нее время и силы!

И, решительно выбросив из головы помянутую особу, Катберт зашагал через зал к своей ослепительной невестке и подал ей руку, приглашая на танец.