Виктор Каннинг Семейная тайна

Глава 1

На столе в центре вестибюля стояла широкая низкая ваза с голубыми и розовыми гиацинтами – упругими, чопорными, словно искусственными цветами. Рядом с вазой лежал замшевый мешочек, лупа и ювелирные весы. Вот сейчас, подумал Буш, кто-то войдет из мрака холодной мартовской ночи и проверит содержимое мешочка. Человек этот, кто бы он ни был, приедет на машине.

Было два часа ночи. Дорогу, ведущую к зданию офицерской столовой Учебного центра ВВС заливал мертвенный свет прожекторов. В сотне ярдов отсюда на футбольном поле стоял наготове вертолет со снятой рацией. Пилот в кабине, наверное, дышал на озябшие руки; он получил инструкцию неукоснительно следовать полученному предписанию: малейшее отклонение, малейшая игра в геройство – и он потеряет работу.

Буш, обойдя стол, остановился у камина и закурил. Над камином висела фотография королевы. Перед камином стоял большой экран, затянутый зеленой декоративной тканью. В его нижнем углу Буш заметил след от небрежно брошенного окурка. Буш привык подмечать любые мелочи и хранить их в памяти – на всякий случай. Он был полным мужчиной, лет сорока, с редеющими темными волосами, карими глазами и румяным лицом, не поддающимся загару. Выражение этого лица – обычно мягкое и приветливое – отнюдь не отражало истинный нрав Буша. Он умел расположить к себе, когда хотел. Но это был только один из его приемов. Он мог стать человеком любого склада в зависимости от полученных инструкций.

Буш рассматривал вазу с гиацинтами. В прошлый раз в этой вазе стояли выращенные в горшке рыжие хризантемы. Нижние листья одной из них были усеяны тлей. В ту ночь из тьмы появилась женщина в плаще, лицо ее до самых глаз скрывал шелковый шарф. Буш предчувствовал, что теперь придет мужчина. Как и в первый раз, операция проходила под кодовым названием «Коммерсант», и в прессе писали о «Коммерсанте-похитителе». Мысль о шумихе, умышленно спровоцированной Коммерсантом, раздражала Буша. Первое похищение сошло преступникам с рук, женщина скрылась. Но даже если бы ее взяли, нарушив условия и пренебрегая угрозой преступников, от нее вряд ли удалось бы много узнать. На этот раз должен был придти мужчина – из самолюбия, чувства мужского достоинства или из стремления насладиться торжеством своего замысла.

Грандисон стоял в противоположном конце вестибюля у двери. Он рассматривал висящий на стене план территории Учебного Центра. Буш знал, что каждая деталь плана прочно отпечатывается в памяти шефа. Грандисон повернулся и отошел от стены.

У него была внешность пирата – не хватало только деревянной ноги и черной повязки на глазу. Вместо повязки он носил монокль на красном шелковом шнурке, прикрепленном к лацкану твидового пиджака. При всей массивности его фигуры двигался он легко. У него были черные волосы и черная борода, время и суровые испытания оставили на его лице морщины и шрамы – следы пятидесятилетней бурной, трудной и яркой жизни. Сейчас он был в хорошем настроении. А при необходимости мог нагнать страху и на членов Тайного совета. Он умел добиваться поддержки от нужных людей и дважды в месяц обедал с каждым премьер-министром, при котором ему довелось служить.

– История повторяется, – сказал Буш. Грандисон кивнул:

– Ничего не попишешь. Все в мире повторяется. Повторение – это жизнь. Вы, конечно, догадываетесь, что теперь явится мужчина?

– Догадываюсь.

– А какая ставка будет в третий раз?

– В третий?

Грандисон сдвинул брови, монокль упал ему на грудь.

– Вам следовало об этом подумать, Буш. – Он кивнул на замшевый мешочек. – Первые два похищения – только подготовка. «Коммерсант» каждый раз посылает письмо в газету – ему нужно как можно больше шума. А зачем? Чтобы дважды получить по горсти алмазов? Стоимостью двадцать тысяч фунтов? Слишком скромно. В эти игры на такие деньги не играют. Вы, конечно, уже поняли, что будет третье похищение?

– Откровенно говоря, нет.

Никто из подчиненных никогда не называл Грандисона «сэр». Он не любил чинопочитания.

– Плохо, черт возьми, что не поняли, – произнес он добродушно. – Завтра же пораскиньте умом и постройте мне логическую цепочку дальнейших событий. – Он усмехнулся и вставил в глаз монокль. – А если результат меня не устроит, сошлю вас на соляные копи. Хотите подскажу?

– Вообще-то я…

– Пустое слово – «Вообще-то». Никакой информации, только оттяжка времени. Скажите ясно: «да» или «нет».

– Да.

– Газетная шумиха, сила печатного слова, общественное мнение, – он посмотрел мимо Буша на портрет королевы, – великая сила. Действуешь руками других людей, играя на их мелочном страхе за свое положение в обществе, – и мир у твоих ног.

На столике у дверей зазвонил телефон. Трубку снял непосредственный начальник Буша, заместитель шефа особого отдела Сэнгвилл – очки в роговой оправе сдвинуты на лоб, в углу рта – дымящаяся сигарета.

– Да? – Он слушал, поджав губы, похлопывая по столу ладонью. – Хорошо. Машину задержите у ворот.

Буш улыбнулся. Что машину надо задержать у ворот, все и так знали. Можно было этого и не говорить. Сэнгвилл всегда делал упор на очевидные вещи. Кабинетный работник. Чиновник. Положительный, спокойный, любящий во всем порядок – без таких ни в одном ведомстве не обойтись.

Сэнгвилл повернулся:

– Едет. Судя по докладу, это будет забавно.

Он вздохнул и водрузил очки на нос.

Через верхнюю стеклянную половину дверей вестибюля Буш увидел подъезжающую машину. Машина была наемная – на крыше светился полукруг эмблемы фирмы. Яркий дальний свет фар переключился на ближний. Грандисон кивнул в сторону дверей, и Буш вышел в темноту мартовской ночи.

Дул сильный западный ветер, раскачивая у стены голые ветки глициний. На небе не было не единого облачка. Осколками алмазов мерцали звезды. Сиял молодой серп луны.

Из машины вышел человек, и сразу ночь стала похожа на сцену театра теней.

Шофер, свесив локоть в открытое окно, наблюдал за вышедшим из машины с ухмылкой, в которой сквозила плохо скрытая тревога; он спросил хрипло:

– Подождать, нет?

– Не надо, – ответил за приехавшего Буш. Шофера оставят у ворот. Выжмут из него все, что можно, но это ничего не даст. Приехавший посмотрел вслед удаляющейся машине, затем повернулся и стал подниматься по ступенькам.

Буш рассматривал незнакомца, стараясь не пропустить ни одной детали: рост – пять футов десять-одиннадцать дюймов, стройный, подвижный. При ярком свете лампы, висящей над входом, все было видно отчетливо: плохо почищенные черные ботинки, серые фланелевые брюки под распахнувшимися от ветра полами однобортного плаща, обмотанный вокруг шеи черный шарф (вроде тех, что носят в плохую погоду игроки в гольф и рыбаки). Все это завершалось клоунской маской из папье-маше: грубо размалеванный красный нос картошкой, надутые щеки, темные обвислые усы – нелепый маскарад, вульгарный, дурацкий, издевательский. Буш не выказал ни малейшего удивления. Он распахнул дверь, отступил в сторону, и незнакомец вошел. Волосы у него на затылке перехватывала резинка в дюйм шириной, на которой держалась маска. Волосы были длинные, светлые. Парик, конечно. Буш напомнил себе, что надо ухитриться разглядеть цвет волос на запястьях, когда незнакомец вынет руки из карманов. Он наверняка в перчатках, но, может быть, перчатки короткие.

Сильный приторный аромат гиацинтов явственно ощущался в вестибюле после холодного ночного воздуха. Грандисон сидел за дальним концом низкого стола, в глазу монокль. Ни один мускул не дрогнул на его лице. За свою жизнь он и его люди всякого навидались. Сэнгвилл стоял под портретом королевы. Его бесцветные брови за толстой оправой очков слегка приподнялись. Как у папаши, привыкшего к проказам детей, при виде их очередной выходки. Незнакомец вынул правую руку из кармана. Левую вынимать он не стал, потому что, Буш не сомневался, в ней был пистолет.

Грандисон сказал:

– День всех святых вроде бы давным-давно прошел. Он показал пальцем на замшевый мешочек. Незнакомец молчал. Он вынул из левого кармана пистолет и положил его на край вазы с гиацинтами – оттуда его было бы удобнее взять, чем со стола, где он оказался бы на четыре дюйма ниже. Незнакомец проделал это аккуратно, не задевая лепестков и листьев. Цветы совсем скрыли пистолет, так что Буш не смог определить его марку. Возможно, это удастся сделать с помощью скрытых камер. Он преодолел искушение взглянуть на декоративные выпуклости потолка, чтобы проверить правильность ориентировки камер.

Руки незнакомца были в длинных черных хлопчатобумажных перчатках, уходивших под рукава плаща. Он взял замшевый мешочек, развязал шнурок и высыпал содержимое на стол. Это были – согласно его условию – необработанные голубовато-белые алмазы. С виду они из себя ничего не представляли. Но огранка и шлифовка вдохнут в них жизнь. Рынок сбыта для них – широчайший, и никто не задаст лишних вопросов. Пальцем, обтянутым перчаткой, незнакомец передвигал камни на столе. Он взял один из них, небрежно перекатывая и встряхивая его на черной ладони, затем положил рядом с другими. Наконец, не торопясь собрал алмазы обратно в мешочек.

– Мы польщены вашим доверием, – сказал Грандисон.

Незнакомец ничего не ответил. Все они знали, что ни услышат от него ни слова, так же как в прошлый раз – от женщины. Даже короткого «да», «нет» или «ладно» нельзя будет записать на пленку, чтобы потом попытаться различить едва уловимые оттенки в тембре голоса акцент – национальный или местным, признаки принадлежности к той или иной социальной группе. Такие данные можно было бы заложить в компьютер Сэнгвилла вместе с другими разрозненными сведениями и получить сотни вариантов моделей, облегчающих установление личности преступника. И в вертолете этот человек не произнесет ни слова. Он поступит так же, как до этого поступила женщина: вынет блокнот и карандаш, напишет печатными буквами, куда лететь, и, не выпуская из рук, покажет летчику, а когда полет закончится – заберет блокнот с собой. Этот человек все предусмотрел, понимая, что малейшая ошибка обойдется ему слишком дорого. Залогом его безопасности была та смертоносная власть, которую он имел над другим человеком, ждавшим теперь где-то спасения. Но у преступника не будет повода воспользоваться этой властью. Так решили те, кто стоял над Грандисоном.

Если бы решение зависело только от Грандисона, все было бы иначе. Смерть других людей стала для него делом обычным. О своей он не думал. Чему быть, того не миновать. Буш отлично знал его философию. Не обращать внимания на угрозы и посылать соболезнования семьям невинных жертв. Ни в одном обществе не будет ни здравого смысла, ни подлинной безопасности, стоит только пойти на уступки тирану – большому или малому. Мир должен понять, что лучше смерть, чем бесчестье, что зло не одолеешь ни молитвами, ни деньгами. Только жертвуя жизнью за жизнь, можно сделать существование безопасным, а кому что выпадет – жить в безопасности или быть принесенным в жертву – это лотерея. Конечно, это не по-христиански. Но для самого Грандисона, для Сэнгвилла и для всех сотрудников их отдела христианство давно заменили параграфы первого специального наставления. Человек перерос христианство. Оно сыграло свою роль, подобную роли выделившегося в процессе эволюции на человеческой руке большого пальца. Нравится это кому-то или нет, теперь жизнь не сводится к простой способности рвать бананы с дерева в джунглях. Теперь совсем другие джунгли обступают мир со всех сторон.

Буш наблюдал: мешочек исчез в правом кармане. За тем незнакомец взял пистолет и сунул его в другой карман. Ни на кого не взглянув, он направился к двери. Толкнул ее плечом и придержал выжидательно. Буш прошел в дверь мимо него, как проходил раньше мимо женщины.

Они зашагали по освещенной прожекторами дороге, затем свернули в аллею, заштрихованную черными тенями голых кустов. Буш шел впереди; наконец они оказались на футбольном поле, где ждал вертолет. Минуту спустя машина уже поднималась в воздух, трава под ней стелилась по земле. Вертолет, покачиваясь, набрал высоту и полетел на восток. Навигационные огни еще некоторое время мигали в темном небе, а потом погасли.

Буш вернулся назад. Пока его не было, на столе появился поднос с бутылками и стаканами. Грандисон сидел в черном кожаном кресле у камина, возле него стоял высокий стакан с неразбавленным виски. Грандисон читал небольшую книжку в кожаном переплете с золотым тиснением. Куда бы он ни направлялся, в кармане у него всегда была какая-нибудь книжка. Сейчас он уединился, зная, что в ближайшие два-три часа может дать себе отдых. Сэнгвилл сидел у телефона, перед ним была порция виски с водой, он принимал доклад с поста у ворот: слушал, время от времени что-то мыча, и делал записи свободной рукой.

Буш налил себе виски с содовой. Сэнгвилл запишет сведения, полученные от шофера. Эмблема на крыше машины гласила: «Ривердейл. Прокат машин в Рединге». Ночной гость, подумал Буш, остановил машину у вокзала или проголосовал на улице и поехал… Дальше строить предположения не имело смысла. Сэнгвилл все выяснит, но это ничего не даст. Буш взял стул, тяжело опустился на сиденье, сделал большой глоток из стакана и, глядя перед собой, стал думать о предстоящем третьем похищении. Буш был добросовестным, грамотным, честолюбивым работником. С каждым годом он поднимался все выше по служебной лестнице.

Джордж Ламли стоял у низкого окна спальни; пригнувшись, он выглянул в окно, чтобы посмотреть, какое выдалось утро. Типичная мартовкая мерзость. Бр-р! Дождь льет, как из ведра. Беленый западный ветер раскачивает старые вязы вдоль дороги в поле. Стайка грачей беспорядочно мечется под деревьями, подгоняемая ветром. Словно клочок жженой бумаги, кружащийся в сером небе. Очень поэтично. Джордж почувствовал себя бодрым и свежим. Как всегда после утреннего секса. Не то что Бланш. Она обычно после этого без сил. Один – два глубоких вздоха, и она проваливается в сон еще на часок-другой.

Он обернулся и взглянул на Бланш. Надо купить кровать пошире. Бланш любит во сне разлечься по диагонали. Надо будет присмотреть что-нибудь подходящее на дешевой распродаже. Какую-нибудь громадину красного дерева, чтобы в такой постели можно было совсем затеряться. Тогда пусть Бланш ложится хоть вдоль, хоть поперек. Только вот втащат ли они такую кровать наверх? Великолепная женщина – Бланш. Все у нее на месте. Правда, голова неизвестно чем занята. Господи, вот это уж точно! Он нагнулся над ней и поцеловал ее в правую грудь, потом осторожно заправил полную нежную грудь-под зеленый шелк рубашки. Бланш пошевелилась, по-детски причмокнула губами и улыбнулась во сне.

Джордж стал спускаться по крутой неудобной лестнице. Когда у него будут деньги, он устроит здесь канатный подъемник. Внизу на подстилке спал Альберт. Джордж перешагнул через небольшого черно-белого пса неопределенной породы, который при этом и ухом не повел. Настоящий сторожевой пес этот Альберт, подумал Джордж. Если грабители на него не наступят, бояться им нечего. И ведь хитрый, черт. Не пошевелится, пока не услышит позвякиванье открываемой банки с собачьими консервами. Вот кому лафа! Виляй себе время от времени хвостом да не забывай иногда лизнуть руку хозяину – и о тебе всю жизнь заботятся, кормят, поят и балуют. Так и я у Бланш. Только для меня это временно. Все у меня временно. И никогда не было ничего постоянного. В том-то и беда.

Насвистывая, он отправился на кухню. Здесь его владения. Джордж Ламли – гурман, и повар из него хоть куда: переваренное яйцо или подгорелые гренки – это по его части. Он хмыкнул и приступил к своим обязанностям.

Крупный, неповоротливый мужчина, этакий увалень, лет сорока, он был уверен, что лучшие годы у него впереди. И что удача всегда поджидает за углом. В чем именно может заключаться удача, он не знал, се очертания постоянно менялись, дразня Джорджа, как мираж, который мог бы превратиться в реальность, если бы только у Джорджа водились деньги. Настоящие деньги. А не пустячное содержание, котором он высудил у родителей, давно списавших его со счетов – началось все много лет назад, когда его поймали «на месте преступления» с молодой заведующей хозяйством третьеразрядной закрытой школы, где он учился и выгнали Иногда, выпив стаканчик – другой, Джордж пытался припомнить, как она выглядела, но всякий раз – безуспешно. Блондинка? Брюнетка? Одному Богу известно. Запомнилось только, что это было не так уж здорово. Действовал он с желанием, но неловко, как неопытный жеребчик, впервые выпущенный к кобыле. Ну да ничего. Скоро ему повезет в жизни. Об этом он вчера прочитал в своем гороскопе в «Дейли мейл».

Пока закипала вода для кофе, Джордж включил электрическую бритву и стал бриться, мурлыкая что-то себе под нос. Как Винни-Пух, подумал он. Неужели действительно было такое время, спросил он себя, когда мама читала ему эту книжку? Она была не такая строгая, как другие мамаши, но все-таки строгая. Да и отца ей все равно было бы не переубедить. До сих пор жив, старик-то. И все такой же злобный. Джордж кончил бриться и придирчиво осмотрел себя в узкое зеркало, висящее на кухне.

Кожа, как у младенца, подумал он. Только сосуды кое-где проступают. Приятное, открытое, добродушное лицо. Располагающее к доверию. Он растянул губы в улыбку и стал рассматривать зубы. Ну, не жемчуг, конечно. Давно пора бы снять камень, но сначала надо заплатить врачу по счету за последнее посещение. Он повернулся и успел выключить горелку, прежде чем молоко убежало. Кофе с молоком, гренки, джем. У себя дома Бланш привыкла к другому меню. Два яйца, три ломтика бекона и сосиска. Но Бланш знала, чего можно ждать здесь. Она никогда не выйдет за него замуж. Она для л ого слишком хитрая. Да и он не собирается жениться. Один раз попался, и хватит. Это же бедствие! Слава Богу, нашелся чудак – освободил Джорджа от обузы. Неплохой парень. Управляющий типографией в Уэйкфилде. Наверное, затмение на человека нашло.

Джордж посмотрел в окно кухни на неухоженную лужайку позади дома. С одной стороны вдоль нее тянулся длинный птичий вольер, затянутый проволочной сеткой. Там не было никаких признаков обитателей – волнистых попугайчиков, декоративных фазанов и отбившихся от стаи или раненых птиц – пернатых друзей Джорджа. Все они были в своем зимнем домике. Джордж любил птиц. Одно время он собирался разбогатеть, разводя их для продажи. Еще два года назад собирался. Мечты, мечты! И все-таки приятно держать птичек. Это украшает жизнь.

Он достал банку собачьих консервов и открыл ее. Зевая, вошел Альберт.

– Проголодался? – спросил Джордж. Альберт завилял обрубком хвоста.

– Сначала принеси эту чертову газету. Газету. Понял?

Альберт привычно следуя заведенному порядку, вышел из кухни и затрусил по коридору. Он вернулся, держа в зубах «Дейли мейл», которую подобрал с коврика у входной двери. Газета была влажная и мятая – видно, сумка почтальона промокла насквозь от дождя. Альберт положил газету к ногам Джорджа.

– О, мой благородный повелитель, соблаговолите принять эту дань, – пошутил Джордж.

Нагнувшись за газетой, он потрепал Альберта за ухом. Как бы я жил без собаки, подумал Джордж? Лучший друг человека – на ощупь, правда, не такой уж приятный.

Пока жарились три смены гренков, он, стоя, прислонившись к раковине, просматривал газету: сначала раздел карикатур, потом спортивную страницу, затем – биржевую сводку, чтобы убедиться, что его немногие акции остаются на своем обычном низком уровне. Под конец он пробежал глазами последние новости. Бланш читала газеты очень тщательно, от первой до последней страницы, и нередко новости для нее успевали стать вчерашними. Джордж мог уловить всю суть за каких – ни? будь шесть минут и при этом успевал спалить порцию гренков.

Единственное, что действительно заинтересовало его – это развязка истории с «Коммерсантом»: Джеймс Арчер, член теневого кабинета лейбористской партии, похищенный две недели назад, возвращен в лоно взволнованной семьи и родной оппозиционной партии за выкуп в двадцать тысяч фунтов, выплаченный в виде необработанных алмазов. Какой-то репортер, явно не располагающий избытком фактов, разразился беллетрическим повествованием о событиях. Читая между строк, можно было сделать вывод, что ребята из полиции тычут пальцем в небо. Второй раз подряд преступники оставили их в дураках – газеты и общественность не могли с этим мириться. Джорджа интересовала только финансовая сторона этой истории. Выделывать столь опасные трюки ради такой скромной суммы – этого он понять не мог.

Джордж поставил на поднос все, что приготовил к завтраку, и, держа его в руках, осторожно поднялся по лестнице. Бланш сидела в постели: рыжие волосы откинуты назад, на широкие красивые плечи наброшен пеньюар с короткими рукавами, зеленые глаза радостно искрятся. Глядя на нее Джордж сказал себе – и не в первый раз – что она роскошная женщина, Церера, неиссякаемый источник наслаждений… Тридцать пять лет и без малого сто восемьдесят фунтов теплой, молочно-белой женственности. Вагнеровский тип женщины. Вот уже два года, как он с ней, и они всегда отлично ладят и полностью устраивают друг друга.

Поставив поднос на постель возле Бланш, Джордж сказал:

– Погода отвратительная. Март входит в свои права. Джордж входит с подносом в спальню. Доброе утро, дорогая. Или я уже это говорил?

– По-моему, говорил. – Голос у Бланш был такой же богатый и сильный, как и ее тело, в нем была грубость ярмарочных балаганов, пивных и шумных толп на ипподроме. – Пожалуйста, убери отсюда этого шелудивого пса.

– Не волнуйся, радость моя. Он знает, что за порог ему заходить нельзя.

Альберт сидел в дверях и наблюдал. Джордж намазал для Бланш гренок маслом и джемом и налил ей кофе, добавив по ее вкусу молока и сахара. Джорджа переполняла нежность и преданность. Ему нравилось делать что-нибудь для Бланш…, не все, но многое. И тут ему стало ясно, что сейчас именно это «не все» Бланш от него и потребует. Он всегда определял наступление такого момента, когда Бланш вдруг начинала смотреть в пустоту – точно так, как она делала это, приступая к своим профессиональным обязанностям, – с сияющим взором, ушедшая в себя, настроившаяся на связь с бесконечностью. Это уже была не Бланш Тайлер – шалунья, его добрая подружка, а мадам Бланш. Та самая, что каждую неделю фигурировала в рекламном разделе газеты «Новости парапсихологии». «Мадам Бланш Тайлер, ясновидящая. Обслуживание по почте, индивидуальные и групповые сеансы, посещение на дому, исцеление. Уилтшир, Солсбери, Мейден – Роуд, 59».

Глядя мимо Джорджа, приподняв руку с гренком, словно это какой-то священный символ, она произнесла.

– Я только что слышала во сне.

– Что слышала?

– Название. Его произнес Генри. Не сам Генри, но его голос. И я увидела удивительно голубое облако с огромной сияющей звездой посередине.

– Перестань, Бланш.

Джордж, хоть и знал Бланш не первый день, всякий раз испытывал легкое раздражение, когда она заводила эту песню. Не то чтобы он все это считал мошенничеством. Нет, ведь есть вещи действительно необъяснимые. Взять хотя бы исцеление. Бланш могла движением рук снимать головную боль или застарелые опухоли – как по волшебству. Да, он видел и слышал много такого, чего не объяснишь.

Бланш подняла гренок повыше, приветствуя небеса, и произнесла с экстатическим подвыванием:

– Это будет храм Астродель!

Сделав такое сообщение, она тут же вернулась на землю. Вонзила зубы в гренок и, ласково улыбнувшись Джорджу, стала жевать.

– Подожди, подожди, Бланш, – сказал Джордж. – Что еще за храм такой?

– Мой храм, глупенький. Ты иногда туго соображаешь, Джордж. Я же рассказывала тебе о нем на прошлой неделе.

– Ничего ты мне не рассказывала. Бланш подумала и согласилась:

– Ну правильно, нет. Это я миссис Куксон рассказывала. Господи, если бы у меня была хоть малая часть ее денег, я начала бы строить его прямо сейчас. Но она жуткая скупердяйка! Ничего удивительного. У нее очень слабая аура.

Джордж налил себе кофе, закурил и сел на постель рядом с Бланш.

– Ты собираешься строить храм? Как Соломон?

– Можешь смеяться, но это так. Храм, святилище спиритизма. Храм Астродель.

– Чудное какое-то название, а, малышка?

– Оно прозвучало из голубого облака. Джордж хмыкнул.

– Жаль, не из чего-нибудь более основательного. Из кругленькой суммы пожертвований на его постройку, к примеру. У меня есть приятель, подрядчик. Он заплатил бы мне за посредничество, если бы я ему устроил контракт.

– Деньги будут, – твердо сказала Бланш. – Генри мне обещал. – Подавшись вперед, она взяла Джорджа за руку. – Знаешь, Джордж, ты очень добрый человек. Ты не просто добр ко мне – помогаешь снять напряжение после сеансов – ты вообще добрый человек. У тебя замечательная аура.

– Ты это уже говорила. А как она выглядит в денежном выражении?

Бланш пропустила вопрос мимо ушей.

– У тебя аура сочувствия и доброжелательности – успокаивающая и благородная. Теплое янтарное свечение с ровной пульсацией красного пламени по краям. Это большая редкость.

– Послушать тебя, так непонятно, как я все это на себе таскаю.

– Милый мой Джордж, – она коснулась губами его ладони.

– Перестань меня дурачить. Скажи, чего ты хочешь. Она кивнула и взяла второй гренок.

– Мне нужны деньги на строительство, на мой храм, и наступит день… – да, такой день наступит! – когда моя мечта сбудется, милый. А пока ты поможешь мне в одном деле, правда?

– Да ну, Бланш, опять ты начинаешь.

– Последний разок.

– Ты всегда так говоришь.

– Ну, пожалуйста.

Джордж пожал плечами. Плохо, что он ни в чем не может отказать этой женщине. Порой он подумывал, а не стоит ли все-таки жениться на ней, может тогда все переменится. Будь она его женой, он мог бы иногда говорить ей «нет».

– Вот и умница, Джордж. На этот раз я заплачу тебе двадцать фунтов.

Джордж протянул руку:

– Десять фунтов сразу плюс возмещение расходов. Бланш наклонилась и вытащила из-под вороха одежды, лежащей на стуле у кровати, сумочку. Она вынула толстую пачку пятифунтовых купюр и две отдала Джорджу.

– А ты всегда при деньгах, – не сводя глаз с пачки, сказал Джордж.

– Я много работаю – исцеляю людей, избавляю их от тревог. Для меня главное в жизни – работа, Джордж. Она как путеводная звезда. Деньги – вещь второстепенная. У тебя же все наоборот.

Джордж улыбнулся:

– Ох, плутовка!

– Только отчасти, и ты это знаешь, хотя и делаешь вид, будто все не так. И вообще, милый, если бы у тебя хватило терпения полчасика послушать меня, а не торчать перед телевизором, не бежать в пивную и не тащить меня в постель, я бы тебе объяснила, что надо делать.

– Ладно, твоя воля для меня закон. Вот уже два года с тех пор, как ты околдовала меня в пивной «Красный лев».

– Он отвесил ей затейливый восточный поклон. – Вы уже потерли лампу, госпожа? Слушаю и повинуюсь. Кто или что на этот раз?

– Ее зовут мисс Грейс Рейнберд. Она живет в Чилболтоне в имении Рид – Корт. Ей лет семьдесят, очень богатая дама. Чилболтон – это недалеко, Джордж. Ты сегодня сможешь?

– Но мы же сегодня собирались провести день вместе.

– Давай сделаем так: ты все разведаешь и вернешься к шести. В нашем распоряжении будет весь вечер, а потом – в постель. А пока я приберу в твоей берлоге. Только возьми с собой Альберта. Нечего ему тут гадить.

– А как насчет ауры? Наверное, неважно, а? Но Бланш была уже далеко. Она смотрела мимо Джорджа, ее большое красивое лицо сияло, точно на нее снизошла благодать. Она воздела руки к потолку, пеньюар соскользнул с ее плеч, грудь величественно вздымалась в глубоком вырезе ночной рубашки.

– Храм Астродель… Храм Астродель… – повторяла Бланш нараспев.

Джордж со вздохом встал. Ничего не поделаешь – надо одеваться и ехать. А жаль, потому, что после завтрака он иногда снова ложился в постель, и они на все лады наслаждались друг другом, пока не наступало время подумать о предобеденном апперитиве.

Домик Джорджа – каменный, крытый тростником и неудобный, зато с электричеством и канализацией – был в милях пяти от Солсбери. Он стоял недалеко от берега Эйвона в конце каменистой дороги, по одну сторону которой выстроились высокие вязы. Джордж купил этот дом десять лет назад в один из редких периодов своего процветания. Крышу уже надо было крыть заново. Джордж часто думал об этом и задавал себе веселенький вопрос: где, черт возьми, он раздобудет необходимую для этого тысячу фунтов. И сейчас, ведя машину навстречу неистовому мартовскому ветру, он думал о крыше. В такой ливень потолок в соседней со спальней комнатке наверху наверняка протекает, а он забыл предупредить Бланш, чтобы она подставила ведро.

На соседнем сидении, свернувшись калачиком, лежал Альберт. Джордж думал о Бланш. Она женщина умная. Но иногда с ней бывает непросто. Джордж слабо разбирался в спиритизме, но за то время, что был знаком с Бланш, немало узнал об этом ремесле и о всяких штуках, без которых тут не обойтись. Сам Джордж считал, что если жизнь после смерти существует, то в ней должны остаться и самые большие удовольствия этой жизни. Большинство сообщений, которые Бланш получала «оттуда» напрямую или через своего посредника «Генри», были порядочным вздором. Казалось бы, от таких людей, как сэр Оливер Лодж, или сэр Артур Конан Дойль, или Бенвенуто Челлини, можно ожидать весьма авторитетных суждений, касающихся жизни, работы и других важных вещей. Но в основном это была пустая болтовня. Один раз «Генри» передал миссис Куксон через Бланш сообщение от Джорджа Вашингтона. Предки миссис Куксон состояли в отдаленном родстве с семейством Вашингтонов. Вашингтон уговаривал мисс Куксон не волноваться, забыв уточнить, по какому поводу. Но Джордж и Бланш знали, что не первый год богатая вдова никак не может решить, выходить ли ей снова замуж – у нес было полдюжины поклонников на выбор. Все счастливо разрешится, сказал Джордж Вашингтон, к концу года. Не бог весть какое откровение из уст подобной персоны. Однако миссис Куксон осталась довольна. Раз такой человек обещал, значит, все будет в порядке.

Джордж улыбнулся своим мыслям, положил руку на голову Альберту и потрепал его за ухом. Бланш хитрая. Потрафила этой миссис Куксон, с которой можно сорвать хорошее пожертвование на храм. Как бишь его? Астродель. Что за название такое? А эта мисс Грейс Рейнберд, богатая старая дева… Новая клиентка? Конечно, новая, иначе зачем бы ему сейчас в такой ливень тащиться по шоссе Солсбери – Стокбридж в Чилболтон. Бланш любит по возможности предварительно навести кое-какие справки о каждом новом клиенте. Говорит, ей легче общаться с человеком, если она имеет представление об обстоятельствах его жизни. Мир духов неохотно идет на контакт, если почва не подготовлена… Джордж хмыкнул. Ему предстояла обычная работа. Сначала набег на городок. Развязать несколько языков в пивной. Поболтать с хозяином платного гаража. Закинуть удочку на почте и в магазине. Заглянуть в церковь и на кладбище. Просто диву даешься, сколько таким образом можно разузнать о семье, которая какое-то время живет на одном месте. Кто-кто, а он, Джордж, тут дока. Люди чувствуют к нему расположение – еще бы, такой дружелюбный, общительный и денег на угощение в пивной не жалеет. Джордж принялся насвистывать. Жизнь хорошая штука. Только так и надо ее воспринимать. Когда-нибудь его лодка причалит к нужному берегу.

Чилболтон лежал в нескольких милях севернее Стокбриджа в долине реки Тест. Это был вытянутый в длину, разбросанный городок с розовыми и белыми домиками, крытыми тростником, и несколькими домами побольше. Все с иголочки, сразу видно, денежки здесь водятся. Джордж приступил к делу.

Для начала он отыскал усадьбу Рид-Корт, расположенную на некотором расстоянии от Чилболтона. С дороги ее не было видно: она стояла среди высоких деревьев. Джордж повел машину по усыпанной гравием подъездной аллее к дому; не останавливаясь, медленно объехал вокруг него и направился обратно. Это заняло меньше минуты, но Джордж был наблюдательным и знал, на что обращать внимание. Он вернулся в городок и оставил машину возле пивной под названием «Золотая митра». После четырех кружечек пива досье на мисс Рейнберд изрядно пополнилось. Потом Джордж заглянул в гараж залить в бак бензина, купил в лавке сигарет, на почту заходить не стал: все и так достаточно прояснилось, и отправился в дальний конец, к церкви.

Церковь не произвела на него такого впечатления, как Рид-Корт. Довольно мрачное каменное строение, один из углов которого венчал невзрачный деревянный шпиль. На флюгере виднелась дата: 1897. Не самый яркий период в истории английской архитектуры. Джордж обошел кладбище, следом за ним трусил Альберт. Ухоженное кладбище. Несколько развесистых каштанов, огромный старый тис, а за кладбищем – ласкающая глаз лужайка, спускающаяся к реке. Джордж понимал красоту. Хотя церковь ему не понравилась, он подумал, что Чилболтон – место, куда хорошо, подкопив деньжат, удалиться на покой и жить неторопливой созерцательной жизнью. Он нашел церковного сторожа, равнявшего граблями дорожки. Сторож был недоволен: почему Альберт ходит по кладбищу? Джорджу пришлось взять пса под мышку. В конце концов он умаслил старика обходительностью, и они славно поболтали. Джордж – само добродушие – говорил без умолку своим приятным голосом – крупный, симпатичный, хорошо одетый, сразу видно – джентльмен; Джордж был в отличном настроении: после четырех кружечек пива «Гиннесс» он любил весь мир. Чем больше он узнавал о семействе Рейнбердов, тем больше завидовал их богатству. Без всякой горечи он думал о том, что если бы не та соблазнительная заведующая школьным хозяйством, а позднее – еще многое другое, он пожалуй, жил бы сейчас почти как Рейнберды. Гораздо скромнее, конечно, но все-таки имел бы приличную собственность и обитал в каком-нибудь райском уголке, как у Христа за пазухой.

Домой он вернулся уже под вечер. Бланш не было. Она оставила записку, сообщая, что отправилась в Солсбери купить что-нибудь на ужин. Джордж никогда не ходил в магазин, пока, сунувшись в буфет, не обнаруживал, что там ничего нет.

Он налил себе виски с содовой, сел и принялся записывать все, что удалось выяснить для Бланш. Не так уж мало. Джордж надеялся, что ей будет достаточно, и ему не придется больше вынюхивать. Хотя кто знает. Пока можно сказать, эти двадцать фунтов он заработал играючи. Но если ей нужны еще какие-то сведения, пусть платит еще, а он поторгуется. Хотя, в принципе, он не против. Джордж чувствовал, что просто обожает Бланш. Ведь и она к нему неплохо относится и, кстати, не забыла подставить ведро под течь в потолке.

В то время, как Джордж сидел у себя дома со стаканом виски, Буш тоже сидел со стаканом виски, просматривая два отчета, которые он подготовил для Грандисона. Он работал у себя в маленькой квартирке недалеко от Челсийского моста с видом на Темзу и угол Галереи Тейт. Жена уехала в Норфолк к родителям. Ее отец был генерал-майором в отставке. Она часто гостила у родителей. Буш подозревал, что в один прекрасный день она попросит у него развод. При желании он мог бы без труда выяснить, к кому, кроме родителей, ее так тянет в Норфолк. Женитьба Буша была ошибкой молодости, и теперь этот брак колебался как былинка на осеннем ветру, которую сразят первые зимние холода. Если любовь и была, то она быстро прошла. Буш расстался бы с женой без сожаления. Он не разделял ни проявившиеся у нее чрезмерные физические потребности, ни стремление к светской жизни. У него было только одно увлечение – работа, в которой он видел смысл своего существования. Жена не знала, чем он занимается на самом деле. Для нее он служил в Министерстве иностранных дел. Хотя он числился в штате отдела по контролю за вооружениями, там он не работал; да и заходил туда всего несколько раз. Примерно так же обстояли дела и у Сэнгвилла. Он числился в управлении Министерства внутренних дел. Грандисон нигде не числился, его офис располагался на улице Бердкейдж-Уок неподалеку от Веллингтонских казарм, и из его окон открывался великолепный вид на Сент-Джеймсский парк и на озеро. Вот здесь-то под началом Грандисона и работали Сэнгвилл, Буш и еще с десяток сотрудников – преданные делу, спокойные, неприметные люди, подобранные Грандисоном лично.

Буш просмотрел свой первый отчет. Это был анализ фактов, связанных с двумя похищениями, которые совершил Коммерсант за прошедшие восемнадцать месяцев.

Сравнивая эти похищения видных политических деятелей, можно было сделать вывод, что отдел располагает весьма скудной информацией и не слишком продвинулся в расследовании. Ворох разрозненных сведений, собранных полицией, ничего не прояснял. Полицейские не любили ведомство Грандисона, потому что оно занимало привилегированное положение и подчинялось непосредственно премьер-министру. Официально они этого не знали. Но фактически – знали и никак не могли с этим примириться. Соперничество иногда вызывало вулканические потрясения на уровне кабинета министров. Нельзя было не признать, что засекреченность группы Грандисона вызвана необходимостью. Анонимность, незаметность, проведение таких операций в стране и за ее пределами и использование таких методов, на которые никогда при всем своем желании не отважилась бы полиция. Ведомство Грандисона возникло в связи с ростом высокоорганизованной преступности, который требовал ничем не сдерживаемого ответного удара, не связанного общепринятой полицейской этикой. За прошедшие восемь лет люди Грандисона не раз одерживали победы, никогда не предававшиеся огласке. Второй отчет Буша представлял собой прогноз, которого требовал от него Грандисон:

"Коммерсантом совершено два похищения. Организатор – один человек, исполнители – не более двух-трех человек. Затребованный выкуп – весьма скромный. Жертвы – видные политические деятели (мужчины). Каждый раз оповещая прессу о совершенном похищении, Коммерсант использовал огласку в своих целях. Она затрудняла действия полиции и правительства, вызывая их резкую критику. Схема двух похищений позволяет сделать следующие прогнозы:

а) Следует ожидать еще одного, главного похищения. Предыдущие два были совершены с целью создания благоприятных условий для его проведения.

б) Очередной жертвой будет гораздо более высокопоставленное лицо, чем два предыдущие.

в) Огласки не будет. Коммерсант потребует полной тайны, исключая, может быть, сообщения в газетах о том, будто жертва больна и прикована к постели, необходимое, чтобы объяснить ее исчезновение.

г) Власти примут это условие для спасения жертвы и, репутации отдельных членов правительства и руководителей полицейского ведомства. Их репутации уже под угрозой, в связи с растущим в обществе недовольством – Коммерсант выставил власти на посмешище.

д) В качестве выкупа Коммерсант потребует очень большую сумму. Полмиллиона фунтов? Четверть миллиона?

е) Если выкуп не будет выплачен, жертва погибнет. Все поведение Коммерсанта и схема двух предыдущих похищений не оставляют в этом сомнения. Коммерсант не шутит.

ж) Жертвой станет настолько видная фигура, что правительство и полиция вынуждены будут согласиться на любые условия и заплатить выкуп, избегая огласки.

з) Коммерсант совершит последнее похищение в ближайшие шесть месяцев, и чем меньше времени пройдет после предыдущего похищения, тем сильнее будет стремление властей сохранить все в строжайшей тайне.

и) В случае успеха третьего похищения Коммерсант успокоится и уйдет со сцены.

к) В настоящее время мы не располагаем необходимой информацией, чтобы выйти на след Коммерсанта".

Кто бы не успокоился, получив полмиллиона, подумал Буш? Его интересовало, какую линию изберет Грандисон на завтрашнем совещании. Грандисон был непредсказуем. Он мог заявить, что надо выждать и не мешать третьему похищению, или, наоборот, бросить все силы на поиски Коммерсанта, прежде чем тот снова начнет действовать. Для себя Грандисон выработал тактику и, наверное, обсудил ее с начальством и получил указания. Сам Буш надеялся, что будет приказ действовать. Где-то среди множества уже накопленных фактов должно же быть что-то – пусть мелочь – какая-то ниточка, за которую можно потянуть. Буш встал, со стаканом в руке подошел к окну и стал смотреть на реку, видневшуюся в обрамлении деревьев и домов. Мощный коричневый поток катился мимо, возмущаемый порывами мартовского ветра, иссеченный струями дождя. Если бы Буш напал на след преступников, если бы он взял Коммерсанта, тогда Грандисон поверил бы в него и дал знать о нем где надо. Шеф – великодушный человек… Обезвредить Коммерсанта значило подняться вверх по служебной лестнице. Не обязательно в этом гибридном ведомстве. Есть и другие. Золотоносные… Перед глазами Буша стояла женщина с лицом, замотанным шарфом, поднимающаяся по ступенькам. Он видел поднимающегося по ступенькам мужчину в нелепой клоунской маске и горячо надеялся, что Грандисону поручат продолжать расследование. Буш рвался в бой.