"Рука-хлыст" - читать интересную книгу автора (Каннинг Виктор)

Глава 11 Мне удается выкрутиться

Это был небольшой домик, примыкающий к городской стене на севере города, где начинались поля. Из широкого окна мастерской Оглу внизу виднелись крыши домов, крытые красной черепицей, увитые виноградом и плющом балконы, выходящие на море. Вся мастерская была завалена разными вещами. Картины, холсты, старые рамы, плотницкий верстак, тоже весь чем-то заваленный, и длинный диван, из которого кошка выдрала набивку, чтобы устроить гнездышко для котят: они родились в то утро. Все восемь котят имели настолько разнообразную окраску, что Менделю тут было бы над чем подумать.

Сам Оглу, пока я рассказывал ему о событиях в «Мелите», возился с кошкой и ее отпрысками. Он кивал и время от времени произносил «да-да», глядя при этом на кошку, лакавшую молоко из блюдечка. Но как только я закончил, поднялся со своего места:

— Давайте посмотрим все это, — и одним махом он освободил от вещей поверхность маленького стола.

Я положил на стол пакетик, переданный Лансингом, правда, в нем не было цветного слайда. В своем рассказе Оглу я даже не упомянул ни о слайде, ни о словах Лансинга. Пока я был просто сыщиком, каждый мой шаг был прост и понятен. Никто ни в чем не доверял мне. Сейчас же я впервые был предоставлен самому себе, и моя гордость, а может быть, некое чутье подсказало, что лучше придержать товар под прилавком.

Оглу просматривал записки, и в какой-то момент выражение его худощавого индейского лица стало вдруг мрачным и задумчивым. Это выражение я назвал бы приятным. Оглу стал похож на вождя, размышляющего над знамениями. Он просматривал записки, лицо его мрачнело все больше, и я думал, что он скажет: «Судя по всему, дела идут паршиво, приятель».

Но вместо этого он спросил:

— Шпигель мертв? Точно?

— Точно. Веритэ должна взять билеты на самолет, на сегодня. Думаю, ей это удастся.

— В Париж?

— Да. Вы сообщите им?

— Да. Хотите, чтобы я отправил этот материал?

— Нет. Я сам передам его.

— Никаких проблем. Я сфотографирую его.

— Но только не второй листок. Это лично для меня.

— Хорошо.

— А ВВК/2 — это номер Лансинга?

— Да.

— Он зашел слишком далеко. А что случилось в Которе?

— Я приехал туда, но на меня напал какой-то ублюдок. Отвез на пятьдесят миль и бросил среди холмов.

— Шпигель?

— Возможно. Очевидно, с ним держит связь старик Бэлди.

У мадам Шпигель в транзисторе, должно быть, спрятан приемник. — Он подошел к шкафу, достал оттуда фотоаппарат и мощную настольную лампу. — Негативы будут отправлены в Париж, через день-два. Задерните шторы, пожалуйста.

Я подошел к окну и задернул тяжелые шторы. Из одной складки вылетел мотылек. Когда я отошел от окна, мне в голову пришла одна мысль. Я склонился над кошачьим гнездом, погладил кошку и умилился котятами.

Оглу возился с лампой и проверял фотоаппарат. Он работал тихо, умело, чувствовалось, что он на «ты» с этими аксессуарами белой магии.

— Вряд ли им понравится произошедшее со Шпигелем, — сказал Оглу.

— Кому это — «им»?

— Его друзьям. У них простые бухгалтерские мозги. А счета должны быть в балансе. Так что ждите визита. Или я, яйцо, учу курицу?

— Мне тоже пришла в голову эта мысль.

— Так. Придержите пальцами листок с текстом.

Я придержал записку и фотографию, лежащие под лампой, а в это время Оглу усердно щелкал затвором.

— Как в эту историю вписывается Лотти Беманс? — спросил я.

— Понятия не имею. Я так же, как и вы, стою с краю.

— Вы способны и на большее.

— Ее последний адрес, о котором мы знаем, был в Муниче.

«ИОП Чалкокондили. А.». Я знаю — Иностранный отдел полиции на улице Чалкокондили. Каждый, кто останавливается в Греции больше чем на месяц, должен иметь удостоверение личности. Лансинг обратился туда и узнал, что ее удостоверение просрочено.

Это было интересно, но не совсем то, что мне хотелось бы узнать. Оглу взял записку и принялся изучать ее. Я подошел к окну.

Затем он бросил на меня долгий суровый взгляд и произнес:

— Это все, что передал вам Лансинг?

Я повернулся. Оглу, держа в руке записку, смотрел на меня в упор. Солнечный свет брызнул ему в лицо, когда я раздвинул шторы.

— Абсолютно все.

— А какую историю рассказали вы вашему секретарю?

— Что подошел к «Комире» на лодке и кто-то сбросил мне это.

— И она вам поверила?

— Она меня не волнует. Вот Малакод может что-то заподозрить. Придется что-то придумывать.

— Это будет нелегко.

— Придется поломать голову.

Он пожал плечами. Затем вдруг улыбнулся, подошел к шкафу, спрятал туда свое оборудование и извлек бутылку бренди и два стакана.

Мы выпили.

Я опустил стакан: в лицо мне смотрело дуло пистолета.

— Только не говорите, что держите его для того, чтобы защитить свою кошку.

Он улыбнулся, покачал головой и тихо сказал:

— Может быть, я и несправедлив к вам. Это не исключено.

Но я выполнял свою работу. Если бы вы работали на нас постоянно, я бы не стал проверять вас.

— А что вы собираетесь предпринять?

— Хочу лишь убедиться, что вы не получили от Лансинга больше ничего.

— И что?

— Просто разденьтесь. Кошка не будет против. Догола.

Он повел дулом пистолета.

Я разделся. Сложил вещи в кучу на полу.

— Ботинки и носки. Снимите их тоже.

Я старался удержаться на одной ноге, разуваясь, а Оглу сказал:

— Мне кажется, вам нужно побриться.

Он оттолкнул меня от кучи одежды и, не отводя от меня взгляда, подошел к верстаку, пошарил там рукой, затем бросил мне небольшой кожаный футляр. Я поймал его и расстегнул «молнию». Внутри лежала бритва «Филишейв» на батарейках.

Я стал бриться, а он в это время ощупывал мою одежду. Пистолет лежал на полу, подозрительно близко ко мне, и я мог бы схватить его, если бы вдруг захотел вести свою игру. Но мне это было не нужно. Слайд был спрятан в другом месте.

Я брился, а Оглу, просмотрев одежду, подошел ко мне и развернул меня спиной. Я чувствовал себя так, как будто меня выставили для продажи на рынке рабов. Вот англосакс, в хорошем состоянии, здоровый, но честен лишь умеренно, поэтому не может быть приставлен к гарему. Кошка, к соскам ее присосались котята, смотрела на меня, но не делала попыток назначить цену.

Оглу закончил прощупывание повязки на моей руке:

— О'кей.

Я повернулся:

— Вот удовольствие.

Он пожал плечами:

— Мои извинения.

Я оделся. Мы выпили еще по стаканчику бренди и расстались друзьями.

Я прошел через комнату, на прощанье погладил кошку и котят, при этом незаметно достал слайд, который спрятал под ними.

Уже у двери Оглу сказал:

— Ради Бога, не пытайтесь что-либо понять. Это дело слишком запутанное. И не беспокойтесь насчет билетов на самолет.

Я позвоню и проверю, удалось ли Веритэ взять их. Если нет, просто приходите сюда в два часа, они будут у меня.

Но Веритэ взяла билеты. В полдень мы были уже в Загребе, там пересели на самолет «Эр-Франс» и к обеду были в Париже.

Веритэ заказала мне комнату в отеле «Кастильон». После обеда я отвез ее домой и велел зайти ко мне утром. Когда я вернулся в отель, там меня уже ждал Казалис, но я не удивился этому.

Эта сторона дела был организована безупречно.

— Если ты думаешь, что я опять пойду на ту квартиру, то ты сошел с ума. Шпигель — труп, у Говарда Джонсона сломана рука. А они явно не против сравнять счет. Здесь я чувствую себя в большей безопасности.

Он кивнул, а затем ответил:

— Решать тебе — до тех пор, пока здесь не появится Сатклифф, а он приедет завтра.

— В котором часу?

— Днем. Я приду за тобой после ленча. — Он встал с постели, на которой сидел, нахлобучил на голову шляпу и сухо спросил:

— Куда ты дел все, что привез? — Он мельком глянул на чемодан, стоявший на табурете, и я понял, что Казалис подумал о нем.

— Я арендовал сейф в «Америкэн экспресс», и оставил там.

Для безопасности.

Он ушел, я позвонил Веритэ и велел ей никого не впускать к себе до завтрашнего утра, пока не приду я. Сам же спокойно лег спать. Цветной слайд был на пути к Уилкинс. Я отправил его вместе с подробными инструкциями, что с ним делать.

Срочной авиабандеролью.

Я зашел к Веритэ рано утром и позавтракал с ней. Не знаю — то ли потому, что она вернулась в Париж, была поблизости от своего начальства и вновь обрела старые привычки, то ли потому, что она решила, будто то, что происходило в «Мелите» и ночью в Полаче, лишило ее защиты и нужно заново укрепить ее, так или иначе, держалась она хотя и приветливо, но холодно и слегка надменно.

Она угостила меня беконом и яичницей, не глазуньей, а также великолепным кофе из Коны, который на этот раз не нужно было выцеживать из оловянной цедилки.

— Ты передала материал Малакоду?

Она кивнула:

— Прошлой ночью.

— Позвони Малакоду и скажи, что мне нужно с ним встретиться сегодня вечером в шесть. Потом мы пойдем обедать и танцевать в «Лидо» на Елисейские Поля: за пятьдесят четыре франка можно натанцеваться до упаду и выпить полбутылки шампанского. Видишь, как я хочу быть добрым и хорошим?!

Она пристально посмотрела на меня, а затем очень тихо сказала:

— Ты и так очень добрый и хороший. Я бы не хотела, чтобы ты стал другим.

Веритэ встала и подошла к телефону. Она дозвонилась не сразу, а когда ей это удалось, разговор пошел на немецком.

Положив трубку, Веритэ повернулась ко мне:

— Герр Малакод согласен. Он встретится с тобой в половине шестого. Я подвезу тебя.

— Туда же?

— Нет. — Ее голос звучал не очень-то приветливо.

— Ты что-то не то съела?

— Герр Малакод не дурак, — сказала Веритэ.

— Я и не думал так никогда. И уж точно в отношении денег.

— Эти записи были сделаны британским агентом.

— Да что ты?

— Как ты объяснишь это герру Малакоду?

— Карвер везунчик. Так уж случилось. quot;

Я подошел к Веритэ; она же держалась по-прежнему холодно. Я положил ей на плечи руки, наклонился и по-братски поцеловал в щеку.

Уилкинс позвонила мне через полчаса после того, как я вернулся в отель. Пять минут ушло на нудные вопросы: меняю ли я регулярно носки, не отросли ли мои волосы и почему я сказал, что заплатил за электричество, а на самом деле не заплатил. После чего она наконец перешла к делу. Уилкинс посмотрела слайд на офисном проекторе и час возилась с различными справочниками. Она нашла нужную информацию в нескольких местах и, должен признаться, хорошо выполнила свою работу. Думаю, она просто не умела иначе. Венцом ее трудов стала страничка со следующими заметками:

quot;Общие положения:

Фотография сделана весной. Лиственницы на заднем фоне только что начали зеленеть. Растущие у стены горечавка, маленькие крокусы и первоцвет в фут высотой. По тени можно заключить, что это раннее утро или поздний вечер.

Человек:

Возраст — около пятидесяти. Пять футов десять дюймов.

Глаза карие. Одежда как на рабочем из Франции, Швейцарии и Австрии. Курит трубку с каплевидным основанием и большой чашечкой — немецкого или австрийского типа. Подошва — правый ботинок, осанка — возможно, слегка хромает.

Ниша в стене:

Маленький придорожный алтарь или гробница. Фигурка — резьба по дереву, Мадонна с младенцем. Деталей не разглядеть, но возможно, это работа местного умельца (Бавария?).

Местонахождение:

Где-то в Германии, Швейцарии, Австрии. Район Савойи.

На заднем плане видны горные вершины, некоторые покрыты снегомquot;.

Прежде чем положить трубку, я сказал:

— Я сообщу вам, если изменится адрес. Что у нас нового?

— Пришла кое-какая работа. Я поручила ее Фиску.

— Хорошо. — Фиск — бывший полицейский, который не раз помогал мне. — Это все?

— Нет. В конце месяца домой в отпуск приезжает Гарвальд.

Я улыбнулся. Гарвальд — это ее друг, тот, что летает в районе Суэцкого канала. Когда он приедет, Уилкинс будет для меня потеряна. И даже приказ короля не остановит ее.

— Не волнуйтесь. Если я задержусь, закройте контору и отдайте ключ Фиску. Передавайте привет Гарвальду. Скажите ему, что пора из вас наконец сделать настоящую женщину.

На другом конце фыркнули и повесили трубку.

Я поднялся из-за столика, стоящего у окна, за которым я сидел во время разговора, и пошел в ванную. Закрыв за собой дверь, я увидел Говарда Джонсона, сидящего на крышке унитаза. Он курил сигарету и ухмылялся, правда, совершенно беззлобно.

— И сколько времени ты уже здесь?

— Вот глупый вопрос.

Я подошел к умывальнику и, не спуская с Джонсона глаз, пустил воду, чтобы помыть руки.

— Как рука?

— Перелома не было, сильное растяжение. А сейчас она почти как новая. Интересно поговорил со своей Уилкинс?

— Да. Ее жених возвращается. Это значит, мне на время придется закрыть контору. — Я быстро помыл руки, шагнул к вешалке для полотенец и взял одно. Я ничего не мог поделать — у телефона лежали мои записки по поводу слайда. Я также ничем не мог помочь себе, потому что в левой руке Джонсон держал сигарету, а в правой — пистолет.

— Ну как, помылся, малыш? — спросил он.

— Конечно. — Я бросил полотенце на вешалку, и оно комком упало на пол.

— Хорошо, — сказал он. — Впрочем, не стоит волноваться.

Они еще не пришли к окончательному решению относительно Шпигеля. Мои инструкции ограничены.

— Я должен быть благодарен за эти маленькие уступки.

— Вот правильно. — Он шагнул ко мне. — Повернись.

Я повернулся. Вам ничего не удастся сделать против десяти пуль, если вы, например, сидите в узкой лодке. Он ударил меня по затылку, и я погас, точно высоковольтная лампочка, испустившая дух.