"Дерево дракона" - читать интересную книгу автора (Каннинг Виктор)

Глава 8

Сэр Джордж Кейтор вошел в кабинет Нила Грейсона, жестом показав ему, что тот может не вставать.

– Ну, что у нас сегодня, Нил?

– Да вроде бы как обычно, сэр.

Сэр Джордж подошел к окну и окинул взглядом горный склон. В заливе, переливаясь на солнце, качался на волнах самолет-амфибия, прибывший на рассвете. Доставленная им из Лондона почта лежала на столе Грейсона.

– Я вот что подумал, Нил, пора мне наведаться на Мору.

Сегодня приходит «Данун», а завтра Тедди мог бы взять меня на борт. Свяжешься с Ричмондом и сообщишь ему о моем прибытии.

– Хорошо, сэр. Сколько вы там предполагаете пробыть?

– Ночь, от силы две. Ему придется поместить меня в форте.

Ненавижу спать на «Дануне», у меня там начинается клаустрофобия.

– А как быть с репортерами, сэр?

– А-а, эти двое? Они все еще здесь?

– Да, сэр. Они становятся просто невыносимы, прямо покоя от них нет.

– Хорошо, я возьму их. Только пусть остаются на «Дануне». Ричмонду, я думаю, они в форте даром не нужны… Хотя они наверняка захотят осмотреть крепость. В общем, тебе лучше договориться с Ричмондом заранее.

– Хорошо, сэр. Да, кстати, вот на это вы, может быть, захотели бы взглянуть прямо сейчас. – Нил вытащил из стопки бумаг листок и протянул его сэру Джорджу.

Тот подошел и взял его. Когда он прочел его, Нил встал и закурил сигарету.

На страничке было напечатано всего каких-нибудь двадцать машинописных строк, но сэр Джордж, казалось, читал ее целую вечность. Несмотря на корыстный интерес, который Нил питал к сэру Джорджу, он по-настоящему любил старика за доброту, чуткость и какую-то мягкую застенчивость. Уж кого бы Нил не хотел обидеть, так это сэра Джорджа, хотя знал, что с другими не стал бы церемониться, если бы они встали у него на пути. Но сэр Джордж был не такой. Больше всего на свете его могло обидеть неуважение к правилам приличия. Но ничто на свете не может помешать человеку любить чужую жену (хотя сэр Джордж, конечно, даже и представить себе не может, как все это уже далеко зашло!), но если бы он узнал…, то, не имея даже достаточных тому доказательств, счел бы, что этот человек обязан покинуть его дом.

Сэр Джордж шумно прокашлялся и положил листок на стол:

– Я бы сказал, это уж слишком. А ты как думаешь?

Нил молчал с серьезным видом, потом, нахмурившись, сказал:

– Не знаю, сэр. Мне кажется, было бы глупо этому верить. – Он взял в руки бумагу. Это был отчет разведывательных служб министерства по делам колоний. В довольно недвусмысленной форме – словно тот, кто сочинял эту бумагу, разделял мнение сэра Джорджа относительно того, что это уж слишком, – в нем сообщалось, что за последнюю неделю по всей Кирении пронесся слух о возвращении Хадида Шебира, что национальная армия, реорганизованная и усиленная, дожидается возвращения своего лидера и ничто уже не может остановить этого. – Скорее всего это просто умелая пропаганда, проводимая сторонниками Шебира, не желающими смириться с гибелью идеи.

– Думаешь, так?

– Любой на моем месте так бы подумал.

– Уверен, это обычные, бездарные сплетни, не больше. Хотя успокаиваться нельзя. – Сэр Джордж улыбнулся и искоса посмотрел на Нила. – Отправь это Ричмонду. Он на месте, ему виднее.

Сэр Джордж направился к двери:

– Ну а остальное потом.

– Хорошо, сэр. Только тут вот еще один вопрос…

– Что там такое? – Сэр Джордж, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся.

– Мне трудно об этом говорить, сэр. Очень трудно.

Сэр Джордж сделал шаг в сторону:

– И что же это такое, Нил?

– Ну…, одним словом, сэр… Я давно работаю у вас и благодарен вам за все, что вы для меня сделали.

– Что за ерунда, Нил! Ты отличный адъютант, и это я благодарен тебе за то, что ты своей помощью облегчаешь мне работу.

А в чем все-таки дело? Решил продвигаться дальше? Осваивать новые горизонты? Я правильно понял?

– Если откровенно, то да, сэр.

– Ну что ж, я не упрекаю тебя. А чем думаешь заняться?

– Да вот…, думал податься в промышленность. В Лондоне у меня есть друзья, которые могли бы мне помочь. Ну и потом… вам же известны мои политические амбиции.

– Ну да, конечно… – Сэр Джордж осторожно прикрыл рот ладонью, словно для того, чтобы скрыть улыбку. – Ну что ж…

Почему бы и нет? Я тоже мог бы тебе посодействовать. В «Толлойд кемикалз» у меня брат. Я мог бы написать ему. Думаю, нет нужды сообщать тебе, кто там у них президент. И когда ты собираешься уехать?

– Когда скажете, сэр.

– Чуть позже, чуть раньше, какая разница? Так ведь? Ладно. Давай сначала посетим Мору, а по приезде обо всем договоримся.

– Благодарю вас, сэр Джордж.

Когда губернатор ушел, Грейсон облегченно вздохнул, откинувшись в кресле. Вопрос с его отставкой разрешился более чем гладко, такого он даже не предполагал. А ведь иногда старик бывает не в пример любопытным, начинает допытываться, что да как, хотя по его виду никогда бы не подумал, что он на это способен. Вот почему Нил в последнее время стал опасаться оставаться здесь, рядом с Дафни. Достаточно одного промаха – и все сорвется. Их отношения в последнее время зашли так далеко, что с каждым днем становится все труднее и труднее их скрывать.

Дверь тихонько отворилась, и в комнату вошла Дафни. В последнее время она заходила к нему каждое утро, чтобы выкурить сигарету и поболтать. Эта ее новая привычка была вполне невинной и совершенно естественной, но сэр Джордж запросто мог заподозрить неладное.

Высокая, стройная, она подошла к нему, улыбаясь, и он поднялся ей навстречу. Дафни протянула к нему руки, слегка коснувшись его. Не говоря ни слова, он поднес ей зажигалку, наблюдая, как она усаживается на краешке письменного стола.

Не сводя с нее глаз, он уселся на подоконник:

– Я только что говорил с твоим отцом.

– Насчет отставки?

– Да.

– И как он воспринял новость?

– Очень спокойно.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Так надо. Ты можешь приехать позже.

– Я не хочу с тобой расставаться.

– Знаю. Но я мог бы остаться только в одном случае – если бы мы вместе пошли к твоему отцу и во всем признались.

– Нет, я должна сделать это сама.

Грейсон кивнул. Если бы еще три недели назад ему сказали, что с ним случится что-либо подобное, он бы просто рассмеялся тому человеку в лицо. Раньше у него не было подобных проблем, но сейчас… Сейчас, когда он твердо решил перебраться в Лондон, ему нужно все время помнить об одном: в жизни существует множество непредсказуемых мелочей, которые имеют обыкновение врываться в самые тщательно разработанные планы, и это вмешательство далеко не всегда оказывается благотворным, как, например, сейчас. Как бы ты ни старался сладить с самим собой, всегда какой-нибудь чертик может изловчиться и вылезти наружу.

– Сегодня ты не приходил ко мне.

– Да.

– Почему? – Дафни не сводила с него глаз, и нежность, с какой она смотрела на него, не могла не тронуть Грейсона, и она прекрасно понимала почему, только не хотела сама говорить об этом.

– Ты же знаешь почему. Потому что я люблю тебя.

– Да, знаю. Но мне хотелось, чтобы ты произнес это вслух.

Он тихо рассмеялся:

– Мне кажется, мы оба даже немножко напуганы этим новым чувством. Во всяком случае, я точно напуган. У нас все было решено, мы строили радужные планы на будущее: моя работа, твои деньги, мое честолюбие, твои связи… Мы оба молоды и прекрасно понимаем друг друга не только днем, но и ночью. И вдруг это случается с нами…

Она тоже рассмеялась:

– Но разве это что-то меняет? Наоборот, даже лучше.

– Да, так даже лучше. Но кое-что это все-таки меняет. Теперь вопрос не только в том, что мы хотим друг от друга. Это уже не просто страсть, а настоящая любовь. И я вдруг понял, что внутри меня появилось нечто такое, что не позволяет мне делать некоторые вещи и идти против этого чувства до тех пор, пока я не смогу громко и во всеуслышанье заявить о нем. Вот почему я не могу больше приходить к тебе ночью. Если я еще хоть на сколько-нибудь останусь в этом доме, у меня попросту случится удар или я не выдержу и закричу о своей любви открыто.

Она соскользнула со стола и подошла к нему. Их руки встретились.

– Я рада, что ты сказал это. Я так рада…

Он склонился и поцеловал ей руку. Господи, а ведь это, оказывается, правда, подумал он, что люди иногда получают больше, чем заслуживают. Он всегда пытался разобраться в себе и подвергал тщательному анализу свои поступки. И если говорить о добродетели, то здесь он не слишком-то преуспел. Любой из друзей Тедди Берроуза мог бы подыскать для него подходящее название. Да и для Дафни тоже кое-что нашлось бы. Но теперь внутри каждого из них родилось то, благодаря чему все стало на свои места. И нечего заниматься самокопанием, нужно принимать все как есть.

Он встал:

– Мне нужно позвонить Ричмонду. Завтра утром мы отправляемся на Мору. На пару дней.

Она обвила его руками, прижавшись щекой к его лицу. Вот оно, подумала она, то самое, о чем кричат люди с афиш, со страниц газет и журналов, то, над чем они с девчонками хихикали в школьной спальне и что для большинства людей означает просто «постель», то самое, что неведомо и непонятно людям до тех пор, пока не случится с ними самими, а когда случится, то не имеет ничего общего с тем, что они думали или читали об этом раньше. И вот оно случилось, и теперь ей трудно не думать о страхе, что, проснувшись однажды утром, она может обнаружить, что потеряла это.

Он обнял ее за плечи и проводил к двери.

– Как бы я хотел побыть с тобой, – сказал он. – Но мне нужно работать. – Голос его был полон нежного чувства.

После звонка Грейсона Джон зашел к сержанту Бенсону и сообщил ему о предстоящем приезде губернатора. В крепости оставались еще две свободные комнаты рядом со столовой, их-то и было решено приготовить для губернатора и его адъютанта. Журналистам предстояло ночевать на «Дануне» или самим найти себе жилье на Море.

Последнее, о чем сообщил ему Грейсон по телефону, был отчет разведывательных служб министерства по делам колоний.

Несмотря на то что пленники вели себя как нельзя лучше, Джон понимал, что это не означает ровным счетом ничего. Он вовсе не считал, что к слухам о возвращении Шебира в Кирению нужно относиться как к базарным сплетням. На родине у Шебира и Моци остались надежные сподвижники. Скорее всего это пропаганда, проводимая с целью поднять дух сторонников Шебира. Если оценивать их возможности, то это не больше чем пропаганда, но было бы глупо недооценивать другие возможности. В связи с этим Джон решил наведаться в Мору и поговорить с сеньором Альдобраном.

Альдобрана он нашел в конторе склада, расположенного на берегу. Там вовсю шла погрузка. Тучный, вспотевший, в рубахе с длинными, развевающимися рукавами, Альдобран радостно поприветствовал Джона и поставил на стол бутылку хереса и два бокала. Джон рассказал ему об отчете разведслужб.

– Может быть, тут вообще не о чем говорить, но, как комендант крепости, я не могу игнорировать подобные сведения.

– Разумеется.

– Помните, я просил вас поговорить с местными жителями, чтобы они были начеку?

– Они так и делают, майор. Так и делают. Но пока ничего подозрительного не замечали. Только вот… – Он поднял свой бокал, держа его за ножку.

– Только вот – что?

– Вы представляете себе южную часть острова? Это пустынная, незаселенная местность. Посторонние могут прятаться там, и никто их не увидит. И на Ла-Кальдере есть множество мест, где можно скрываться. Но одно я могу сказать точно: если бы здесь, в северной части острова, появились чужие люди, ктонибудь из местных жителей непременно бы их заметил и рассказал бы мне.

– Я тоже об этом думал. Вся беда в том, что у меня чертовски мало людей и я не могу обследовать южную часть острова… – Джон помолчал, потом продолжил:

– Завтра прибывает губернатор. Он пробудет здесь пару дней. «Данун» будет стоять у берегов Моры, и я не думаю, что за это время может что-нибудь случиться. Но после его отплытия я хотел бы как следует осмотреть остров. Как вы думаете, смогли бы вы найти человек двадцать мне в помощь?

– Запросто, майор. Знаете, тут водятся дикие кабаны, так что можно было бы заодно поохотиться. Хотя лично я считаю, что, кроме диких кабанов, вы там никого не встретите.

– Я бы тоже хотел на это надеяться.

После визита к Альдобрану у Джона на душе полегчало. Обдумывая шансы пленников на побег, Джон счел его вряд ли возможным, однако, будучи комендантом крепости, понимал, что не имеет права успокаиваться. Он даже почувствовал, как уязвлена его профессиональная гордость, когда вообразил себе чей-то голос, говоривший: «Да, натворил дел этот майор Ричмонд на Море. Они удрали у него из-под самого носа. С этими вояками из министерства одни неприятности и больше ничего…»

Черт возьми, ему совсем не хочется слышать в свой адрес что-либо подобное!

Возвратившись в форт, он послал за сержантом Бенсоном.

Если не считать повара, в его распоряжении было десять человек. Джон решил разделить их на две группы по пятеро, с тем чтобы каждая несла круглосуточный караул.

– Ночью один стоит на посту у башни, другой охраняет ворота и патрулирует двор, трое остальных спят в будке. Им это, конечно, не понравится, но что поделаешь – необходимость.

Во время купания на пляже охрану тоже усилим: теперь там будут находиться двое часовых, а мы с вами будем поочередно дежурить в лодке.

– Тяжеловато им будет – плотный график.

– Знаю. Но это ненадолго. Нам надо продержаться до прибытия подкрепления.

– Вы ждете каких-то неприятностей, сэр?

– Ну, может быть, не в таком смысле, как вы выразились, но… Собственно, для этого мы здесь и находимся. Всегда можно ждать неприятностей. И не думайте, что я устраиваю все это для показухи, чтобы произвести впечатление на сэра Джорджа Кейтора.

– Я и не думаю так, сэр. Боюсь вот только, солдаты так подумают.

Джон улыбнулся:

– Могу представить себе, что они будут говорить. Но факт остается фактом: мы не можем позволить себе рисковать, оставляя на ночь единственного часового на башне и одного спящего человека в будке.

– Да, сэр, не можем. – Сержант Бенсон сунул руку в карман. – Есть еще кое-что, майор, и я подумал, что вам лучше знать об этом. Один из наших людей держит цыплят в курятнике за стенами форта, прямо под Колокольной башней. И вот это он нашел сегодня утром прямо в своем курином загоне и принес мне. – Сержант выложил на стол две черные кожаные обложки от блокнотов. – Курятник, сэр, находится прямо под окнами мадам Шебир.

Джон взял обложки и раскрыл их – они были пусты, страницы оказались вырваны. Джон вспомнил, как наткнулся на них, осматривая личные вещи мадам Шебир. Откинувшись на спинку стула, он продолжал рассматривать обложки. На каждой из них стояло ее имя.

Джон посмотрел на Бенсона:

– Если я не ошибаюсь, она говорила, что это ее дневники?

– Так точно, сэр. Я был тогда в комнате и слышал, как она говорила это. Похоже, сэр, она решила больше не вести дневник.

– Похоже, что так. Кто держит кур?

– Кармайкл, сэр.

– Можете передать ему от меня, что он молодец.

Бенсон ушел, а Джон запрятал обложки под бумаги на столе, потом закурил сигарету и подошел к окну. Интересно, почему она сделала это? И все еще не в силах отделаться от мысли о возможном побеге пленников, он попытался представить себе, нет ли здесь какой-либо связи. Женщина, задумавшая побег, вполне могла бы попытаться уничтожить какие-нибудь вещи, которые не может забрать с собой, и при этом не хочет, чтобы они попали в чужие руки. Но это вряд ли можно отнести к дневникам. Ведь он знал об их существовании и уже несколько недель назад вполне мог конфисковать их. Только не стал делать этого, потому что весь их багаж перешерстили еще в Кирении перед тем, как погрузить на судно. И уж если военная разведка не обнаружила в них ничего особенного… Нет, скорее всего здесь какой-то личный мотив. Ведь она просто могла оставить их нетронутыми. Уж во всяком случае, не стала бы швырять в окно, в особенности если бы речь шла о побеге. Нет, здесь что-то другое. Очень подозрительно. Вот если бы он вел дневник, то стал бы уничтожать его? Только в том случае, если бы в нем содержались важные военные или политические сведения и он бы не хотел, чтобы их прочел кто-то другой. Но она провезла сюда свой дневник открыто. Она не стала бы этого делать, если бы в нем содержалось что-нибудь важное помимо личного.

Он вышел из комнаты и зашагал по коридору, но перед тем, как свернуть в столовую, решил заглянуть на галерею. После прохладного сумрака коридора полуденный жар солнца ударил в него словно чей-то гигантский раскаленный кулак. С минуту он стоял, моргая от слепящего света и нащупывая в кармане солнцезащитные очки. Теперь с каждым днем становилось все жарче, а шапка облаков над Ла-Кальдерой поднималась выше и сделалась почти прозрачной.

Внизу во дворе двое солдат копошились возле грузовика-трехтонки, принадлежавшего форту. У дверей кухни Дженкинс и Абу чистили картофель. В дальнем конце галереи, где сержант Бенсон соорудил небольшой навес, Джон заметил троих пленников.

Пройдя мимо часового, он направился в их сторону.

Хадид Шебир лежал на подстилке под навесом, рядом с ним в плетеном кресле сидел полковник Моци. Оба молчали. Хадид, казалось, спал, а полковник, подперев руками подбородок, смотрел на море. В самом конце галереи, укрывшись от солнца в тени Флаговой башни, сидела Мэрион Шебир с книгой в руках.

Когда Джон приблизился, она подняла глаза и посмотрела на него. Даже за темными солнечными очками он разглядел в ее глазах улыбку, словно на мгновение она забыла, где находится и кто он такой, предавшись этому естественному порыву. В простеньком платье в мелкий рисуночек она, скинув туфли, сидела в кресле в грациозной позе. Джон поздоровался.

Опустив книгу на колени, она ответила ему. По ее интонации он понял, что она не против поболтать.

– Я попросил, чтобы сюда привезли побольше книг из Порт-Карлоса, – начал Джон.

– Хадид любит читать, он будет рад.

– А что вы читаете? – поинтересовался он, хотя на самом-то деле ему хотелось задать ей совсем другой вопрос: «Зачем вы уничтожили свои дневники?» Но он не мог сделать этого.

– Какая-то старая книга об островах Сан-Бородона. Я прочла о том, как возводилась эта крепость и как островитяне настояли на том, чтобы во время строительства не трогали драконово дерево, что растет во дворе.

– Это то самое, что плачет кровавыми слезами?

– Да. Но вероятно, это не часто случается.

– Думаю, островитян это устраивает. – Он улыбнулся, а про себя подумал, что ему следовало бы проверить все библиотечные книги. Книга-путеводитель может оказаться очень даже полезной для тех, кто задумал бежать. В ней могут быть карты.

Но разве все предусмотришь? Джон незаметно вздохнул. Она нравилась ему, он отмечал про себя, что она привлекательна, и был бы рад посидеть рядом с нею в тени и поболтать о том о сем, но вопросы, рождавшиеся у него в голове, не позволяли ему этого сделать. Почему вы уничтожили дневники? И что за размолвка произошла между вами и вашими спутниками? И есть ли в этой книге карты?

– Можно мне взглянуть? – попросил он.

Она протянула ему книгу, Джон принялся неторопливо листать ее. Карт в ней не оказалось. Возвращая книгу, он небрежно проронил:

– Когда закончите, дайте мне. Я бы тоже хотел ее почитать.

– Конечно.

Джон ушел, а она, забыв про книгу, долго смотрела ему вслед, разглядывая его высокую, подтянутую фигуру, отметив про себя эту бравую военную выправку, в которой чувствовалась сила и власть. Они должны быть счастливы, что им достался такой комендант, подумалось ей. Ведь на его месте мог оказаться какой-нибудь самодовольный, напыщенный болван, придерживающийся соблюдения строжайшей дисциплины… Да, вот уж тогда им бы точно не повезло. Она видела, как майор остановился посреди галереи, бросив взгляд в сторону скал, и догадалась, что он смотрит на могилу Марча. До сих пор какой-то подсознательный инстинкт удерживал ее от мыслей о Марче. Раньше она воспринимала человеческую смерть как нечто безликое. Она подавляла в себе все чувства, возникавшие у нее при виде жестокости и насилия, оправдывая их одной причиной. И этой причиной был Хадид. Но теперь это было в прошлом.

Она перевела взгляд на сверкавшие на солнце гладкие, остроконечные листья драконова дерева, чьи ветви поднимались уже выше парапета. Вот оно дерево, плачущее кровавыми слезами. Повсюду только кровь и смерть. Вот и здесь скоро будут другие смерти. Полковник Моци сказал, что будут. Жизни других людей станут ценою их свободы. И вдруг еще одна мысль посетила ее, представ перед ней с холодной и отталкивающей живостью, – она вдруг осознала, что смерть майора Ричмонда может оказаться неизбежной. Да, здесь погибнут люди, они обречены на смерть… И перед ее мысленным взором предстала целая галерея лиц: обстоятельный и надежный сержант, повар, обожающий свои растения, и этот маленький человечек, что держит цыплят под ее окнами…, и наконец, этот высокий, красивый майор с бронзовым, загорелым лицом. Тяжелый ком подкатил к ее горлу, словно то, о чем она сейчас подумала, уже свершилось. Она вдруг представила себе всех их лежащими под палящим солнцем, и отвратительные подробности смерти, много раз виденной ею, всплыли в ее памяти. Сняв очки, она протерла глаза, словно желая стереть возникшие перед нею образы.

Значит, они умрут, а она получит свободу, уедет далеко-далеко и забудет обо всем, заставит себя забыть… И тут она поняла, что никогда не сможет сделать этого. Такое забыть невозможно.

Она снова подняла глаза и увидела, что Ричмонд дошел уже до конца галереи, до самых каменных ступеней, ведущих в башню. Все, что мне нужно сделать сейчас, это подняться и догнать его, остановить, заглянуть в его изумленное лицо и все ему рассказать… Да, рассказать ему все и предотвратить смерть. Она представила себе, как дергает его за рукав, пытаясь объяснить, что завтра, когда приедет губернатор, завтра… Но она так и не двинулась с места, она словно приросла к своему плетеному креслу, вцепившись в его подлокотники с такой силой, с какой бился внутри нее этот страстный, стихийный протест.

День клонился к закату. Стоя возле двери в комнате полковника Моци, Абу наблюдал, как сгущаются за окном тени.

Полковник стоял у окна, прислонившись к стене и задумчиво опустив худое лицо. Хадид Шебир сидел на постели, нервно покачивая ногой.

Просунув руку в дверной проем, Абу держал дверь приоткрытой, чтобы через щель можно было услышать шаги на лестнице.

Полковник Моци вдруг поднял голову и, улыбнувшись, посмотрел на Абу:

– Ты уверен в этом, Абу?

– Как ни в чем другом, мой господин. Губернатор прибывает завтра утром и на одну ночь точно останется здесь. А может быть, и на две. Сегодня утром я помогал солдатам перетаскивать мебель в комнаты, предназначенные для губернатора и его адъютанта.

Я хорошо ориентируюсь в этой части крепости.

– Так, значит, завтра ночью? – проговорил Хадид.

– Да, как договорились, – согласился Моци. – Одну ночь он точно проведет в крепости, вот тогда и можно действовать. Все, кто не находится в карауле, спят в общей казарме. Сержант спит в своей комнате. Еще остаются часовой на воротах и часовой в "башне. От Миетуса потребуется быстрота действий. А что с грузовиком, Абу? Сегодня я видел, его вроде бы чинили. Он что, сломался?

– Да нет, грузовик в порядке. Обычный профилактический осмотр.

Полковник отошел от окна.

– Да, Миетусу придется действовать быстро, только тогда мы сможем рассчитывать на успех. Хорошо, если часовой в башне, заслышав шум внизу, захочет узнать, что там такое. Так им будет проще с ним разделаться. А где хранится ключ от башни, Абу?

– Ночью часовой носит его в кармане и передает тому, кто сменяет его утром.

– Тот, кто будет выпускать нас, должен принести с собой оружие. Мы выберемся на лестницу, а люди Миетуса проникнут в коридор с другой стороны, где расположены комнаты офицеров.

Дверь на лестницу запирается?

– Нет, мой господин.

– А где они держат оружие, когда спят?

– В казарме на полке возле двери. В сторожевой будке люди спят с винтовками у изголовья.

– А майор Ричмонд?

– Сегодня утром я заходил в его комнату. Пистолет и портупея висят у него над постелью.

Хадид встал и принялся беспокойно вышагивать по комнате:

– Меня беспокоит миноносец.

– Если мы захватим форт, миноносец нам не помеха. Мы должны захватить форт – это самое главное. И тогда остальная часть операции пройдет как по маслу. – Моци повернулся к Абу и, подняв левую руку, растопырил пальцы. – Ты понимаешь, Абу, как важно, чтобы все были на своих местах? Включая часового у входа в башню. – И он принялся по очереди загибать пальцы. – Губернатор, адъютант и майор Ричмонд в своих комнатах. Часовой на воротах. Сержант в своей комнате рядом с кухней. Остальные в казарме.

– Точно так, полковник.

– Где спит повар? Вместе с остальными?

– Нет, полковник. У него своя комната рядом со спальней сержанта.

– Если ты что-то напутал и кто-нибудь окажется в другом месте, наш план может провалиться.

– Нет, полковник. Я не напутал.

В наступивших сумерках у окна маячила темная фигура Хадида. Полковник Моци и Абу, казалось, не замечали его. И словно желая напомнить о себе и тоже получить роль в этой сцене, зная при этом, что в будущем его ждет куда более серьезная роль в гораздо более колоритной сцене, он сказал:

– А вы уверены, что миноносец и вправду ничего нам не сделает?

Не поворачиваясь к нему, полковник Моци ответил:

– «Ничего» – это не совсем то слово, Хадид. Я просто уверен в этом. Я столько раз объяснял тебе насчет миноносца, и ты продолжаешь задавать этот вопрос.

– Два снаряда из его орудий могут разнести здесь все.

– Снарядов не будет.

Хадид открыл рот, собираясь еще что-то сказать, но Абу предостерегающе поднял руку и прильнул к дверной щели. Через мгновение он расслабился и медленно открыл дверь.

На пороге стояла Мэрион.

Абу посторонился, чтобы впустить ее, и снова притворил дверь, оставив небольшую щелку. Мэрион посмотрела на Моци, потом перевела взгляд на Хадида: она и без слов понимала, что они сейчас обсуждали. И все же вопросительно еще раз взглянула на Моци:

– Все произойдет завтра ночью?

– Да, перед рассветом.

– От меня что-нибудь нужно?

– Ничего. Просто оставайтесь в своей комнате и ждите.

– Ничего?… Итак, стало быть, нет никакой надобности посвящать меня в подробности?

Моци улыбнулся и развел руками. Сейчас он напоминал ей тощую птицу, расправившую крылья, чтобы почистить перья.

– – Ничего, – повторил он. – Через несколько часов Миетус выйдет на связь, а мне еще нужно кое-что обдумать и принять окончательное решение, чтобы сообщить потом ему. А что бы вам еще хотелось узнать, кроме того, что скоро вы станете свободны?

Мэрион молчала. Она прекрасно понимала, что с тех пор, как сообщила им о своем намерении покинуть их при первой же представившейся возможности, она больше не может рассчитывать на их доверие.

– Здесь прольется кровь. Я понимаю, что это неизбежно, и знаю, что кто-то должен будет погибнуть.

– Да, кто-то должен погибнуть, – эхом отозвался Моци.

– И вам конкретно известно кто?

Моци покачал головой:

– Сами посудите, как может быть что-то известно заранее?

Кто хуже обращается с оружием, тот и погибнет. Я могу обещать только одно: неоправданных жертв не будет.

– А губернатор?

– Он поедет с нами в Кирению. Англичане же не захотят его смерти. Стало быть, нам незачем убивать его. Он будет нашим оружием и нашим щитом. Он останется жив и когда-нибудь напишет мемуары, в которых расскажет, как был в плену у полковника Моци, и будет совершенно искренне считать, что лучше всех разбирается в киренийском вопросе.

Моци редко отпускал шуточки и теперь повернулся к своим собеседникам, поочередно глядя на каждого и демонстрируя удовольствие, испытанное от собственной удачной остроты. Но, глядя на Хадида, он подумал: "Он даже не заметил, что я сказал «в плену у полковника Моци», вместо того чтобы сказать «в плену у Хадида Шебира». Потом, повернувшись к Абу и заглянув в потемневшие серые глаза, он подумал, что Абу, вероятно, единственный, кто заметил эту замену имен.

– А майор Ричмонд? – спросила Мэрион, стараясь придать голосу как можно больше небрежности. Еще сидя в своей комнате и думая о майоре, она не осознавала, что ее интерес к этому человеку возник сначала благодаря его фигуре. Но теперь, поняв, что именно беспокойство о нем привело ее сюда, она боялась, как бы кто-нибудь из присутствующих не заподозрил, что для нее он не просто один из безымянных солдат форта.

– Да какая разница, кто умрет? О чем мы вообще толкуем? – возмутился Хадид.

– Сейчас нам важнее всего бежать отсюда и вернуться в Кирению, – уверенно поддержал его Моци. – И мы должны предусмотреть все. Майор Ричмонд, – он сделал шаг к Мэрион и провел рукой по своим волосам, – будет сопровождать нас до Ардино. И пока мы на острове, он, как и губернатор, будет нашим заложником…

Моци намеренно старался говорить жестко и теперь сделал паузу, чтобы произвести впечатление на Мэрион, довольный тем, что ей не удалось ввести его в заблуждение. Другой на его месте, может быть, стал бы ревновать, но он не чувствовал ревности. Ему казалось вполне естественным, что в преддверии приближающейся свободы в ней проснулась женщина. Она начала смотреть по сторонам, и рядом в этот момент оказался майор. Кроме него самого и Хадида, этот майор был единственным, с кем она могла поговорить. К тому же он из тех мужчин, которые нравятся женщинам.

– На берегу в Ардино, – продолжал он, видя, как она плотно сжала губы в ожидании, – мы расстанемся с ним. – И, сверкнув белозубой улыбкой, Моци быстро повернулся к окну и проговорил:

– Только пусть никто не ждет от него мемуаров.

Он не по этой части.

В этот момент Моци подумал, что, раз в Мэрион снова проснулась женщина, ему стоит попытаться еще раз. И если она откажет ему и теперь, тогда с тем же спокойствием, с каким киренийские женщины смотрят, как ложится узор на вышиваемое ими полотно ковра, он будет смотреть, как умирает майор Ричмонд на берегу в Ардино.

Снова заговорил Хадид:

– Эти берега займут свое место в истории Кирении. Мой народ, который живет далеко отсюда, будет произносить здешние названия так же легко, как названия родных городов и деревень.

Побережье Ардино, Форт-Себастьян, миноносец «Данун»…

На слове «Данун» лицо его на мгновение оживилось, но лишь на мгновение, и тут же оно, казалось, снова растворилось в сгущающихся сумерках комнаты. Но никто из них не удивился этому мимолетному порыву, ибо они знали, что внутри у этого человека живет много страха и мало смелости. Завтра ночью он найдет в себе силы и смелость, но обретет их лишь для того, чтобы окончательно не утратить. Хадид же тем временем думал: «А что, если у капитана „Дануна“ не хватит ума или выдержки и он начнет палить по крепости?» И словно наяву услышав протяжный вой летящих снарядов, он нервно закусил нижнюю губу.

– Да забудь ты о миноносце! – сказал Моци, словно читая его мысли. – Сейчас все мы должны думать лишь о Кирении и нашем восставшем народе.

Он произнес эти слова бесстрастно, почти цинично и, снова заглянув в серые глаза Абу, понял, что тот обо всем догадался и уже знает, что Хадиду не суждено больше увидеть Кирению и что страна получит нового мученика героя.

– О них я думаю всегда, – проговорил Хадид, – но забыть вой летящих снарядов я просто не в силах.

Его нескрываемый страх вызвал у Мэрион едва заметную гримасу отвращения, она повернулась и быстро вышла из комнаты.

Какое-то время все молчали, потом Моци сказал Хадиду:

– Зря ты говоришь такие вещи вслух. – И, положив руку ему на плечо, проводил его до двери. – Мне еще нужно окончательно все обдумать, прежде чем Миетус выйдет на связь.

Поэтому я должен побыть один.

Хадид ушел в свою комнату, а Моци еще долго стоял прислушиваясь у двери вместе с Абу. Оба молчали, потом Моци произнес:

– Видишь, Абу, все совсем не так, как в былые времена…

– Да, полковник. Но они скоро вернутся.

– Вернутся, Абу, обязательно вернутся. – Они переглянулись, понимая друг друга без лишних слов. – Скоро все будет как в былые времена.

Абу улыбнулся, согнувшись в поклоне, в глаза ему бросились его собственные босые ноги, белевшие из-под брюк, и он подумал: «Мои ноги стосковались по раскаленному песку, руки изнывают без винтовки, а плечо зудит в ожидании, когда оно сможет наконец почувствовать сотрясающую силу ружейного ствола, чье горло обожжет горячая пуля».

– Ступай, – проговорил Моци. – И возвращайся, когда придет время Миетусу выходить на связь. Покараулишь у двери. Ничего не должно случиться сегодня ночью, с тем чтобы завтра с наступлением темноты все прошло как надо.

Тедди Берроуз брел по саду, направляясь в самый дальний его угол, где с выступавшего мыса открывался вид на Порт-Карлос.

В темноте среди множества огней были видны и огни «Дануна». Майор стоял, опустив руки в карманы, и смотрел на темные воды залива. Из дома доносились звуки музыки, голоса, и среди них он различал веселый смех Дафни… Он закрыл глаза и стиснул зубы.

Последние три часа явились для него сущим кошмаром. Сегодня, возвращаясь с «Дануна» на обед, он явился чуть раньше положенного и решил заглянуть в кабинет Грейсона, чтобы забрать предназначавшуюся ему почту. Рядом со стопкой лондонских писем на столе лежало странное, написанное карандашом письмо в дешевом непроштампованном конверте. Простые фразы, написанные на испанском вперемешку с плохим английским, застряли у него в мозгу…

Почувствовав внезапное отвращение, он отвернулся от моря и закурил. Господи, какая грязь! Только глупец может обращать внимание на анонимные письма… Какая-нибудь уволенная прислуга или кто-нибудь, кого обидела когда-то Дафни…

Он сидел на скамейке в беседке, яростно втягивая легкими дым. Пошли их всех к черту, Тедди, говорил он себе. Ты же знаешь, что этого не может быть, так зачем же верить анонимкам? Да, Дафни иногда может взбунтоваться…, может пообедать с этим пилотом с амфибии или даже отправиться с ним ночью купаться. Может позволить ему пару поцелуев, но не более того.

В конце концов, она ведь чертовски привлекательная женщина. Но чтобы такое… И чтобы именно с Грейсоном… Этого просто не может быть. Этот ублюдок не решился бы на такое, даже если бы Дафни сама к нему пристала. Слишком трясется за свою карьеру… Боится скандалов.

Он внезапно отшвырнул сигарету и подумал: «Забыть. Надо просто забыть об этом».

Но забыть оказалось не так-то просто. Сколько ни тверди себе одни и те же слова, яд уже успел проникнуть в кровь и теперь наступал против логики… В течение всего обеда он неотрывно следил за обоими и должен признать, что не заметил ни единого подозрительного слова или жеста. Но если бы это действительно была правда, разве стали бы они выдавать себя?

Проклятье! Дафни и он, Тедди, любят друг друга. Да, это правда, она любит иногда пофлиртовать, но не более того. Он верит ей. Да, он ей верит. У них были размолвки… Она не хотела, чтобы он оставался во флоте… А он стоял на своем… И она уступила. Но потом…, потом все снова стало хорошо, даже лучше, чем раньше.

Он встал, чувствуя, что не может найти себе места. А может быть… Может быть, все было хорошо как раз потому, что… Господи! И ведь надо же, подумать только – с кем! С этим Грейсоном, с этим ничтожеством, с этим разряженным хлыщом, который развалится при первом дуновении морского ветерка! Если это так, если это только окажется правдой… Он сжал кулаки и сдавленно зарычал.

Весь вечер они провели вместе… Сэр Джордж что-то бубнил ему про какое-то недавно открытое им растение…, и ни единого признака, ни единого намека. Ради всего святого, Тедди, возьми себя в руки! Если ты действительно веришь этому, то пойди и вытряхни душу из этого Грейсона. Надо покончить с этим. А если не веришь – забудь. Ведь это всего лишь грязное, гнусное письмо, в котором нет ни слова правды.

Он медленно побрел к дому. Он не верил этому. Не должен верить. Быть может, он обходился с Дафни иногда грубо, не уступая ее желаниям… Конечно, надо было быть более снисходительным, чаще уступать. Но ведь он любит ее!… И хотя в этом письме ни слова правды, оно заставило его задуматься и признать, что ему следует больше считаться с женой. Черт возьми, да если она действительно хочет, он мог бы даже уйти из флота! Хотя вряд ли ему удастся продвинуться на каком-то ином поприще…

Веселый смех, доносившийся с веранды, встретил его, когда он поднимался по ступенькам. Сэр Джордж читал, рядом на столе стоял стакан виски. На противоположном конце плетеного стола Дафни играла с Грейсоном в кости.

– Тедди… – Ее голос прозвучал радостно, по всему было видно, что она приятно возбуждена. – Иди к нам!

– Да… – Грейсон поднялся. – Иди! Не знаю, может быть, тебе удастся ее обыграть. Меня она ободрала подчистую. И потом, мне еще нужно поработать. – Он улыбнулся, выскользнув из-за стола. – Смотри, Берроуз, это такая бестия! Ужасно жульничает.

– Ничего. Тедди тоже любит жульничать. Садись, милый…

Она коснулась его рукава, и он заметил в ее взгляде такую нежность, какой раньше никогда не замечал. Опускаясь на стул, он легонько сжал ее руку и вдруг почувствовал, что на него снизошло успокоение. Он вновь ощутил себя счастливым. Теперь он увидел истину. Он прочел ее в улыбке Дафни.

– Ах ты разбойница! – нежно проговорил он. – Сейчас посмотрим, удастся ли тебе обставить меня. Не забывай, я родился с игральными костями в руках!