"Время Мечтаний" - читать интересную книгу автора (Вуд Барбара)

20

Сара только что выкупалась и, еще не одетая, рассматривала свое отражение в зеркале. В «Меринду» вот-вот должны были приехать Филип с женой. Хью отправился встречать их на вокзал. Дом захлестнула суета последних приготовлений. Бет наставляла Баттона, как себя вести, Адам интересовался у Джоанны, будет ли мистер Макнил рассказывать им об Америке, а Джоанна уверяла их кухарку миссис Джексон, что гости непременно будут в восторге от ее торта-безе с персиками. Приготовления шли не один день, с того времени как Макнил принял предложение Хью пожить в «Меринде». Джоанна признавала только самую тщательную уборку. С помощью двух нанятых девушек они с таким усердием принялись наводить блеск в комнатах своего деревенского дома, словно это был дворец. Были сняты и заменены занавески и половики, надраены и отполированы полы; перестирано и выглажено постельное белье. Все, что не разбиралось, очищалось от пыли, ремонтировалось, полировалось и заботливо возвращалось на место. По дому разносился запах лимонного масла и ароматы разных печеных вкусностей, сотворенных за несколько дней стараниями миссис Джексон.

Макнил поселялся в «Меринде» на время строительства нового дома. Он со своей женой будет спать в комнате Сары, а она переезжала в соседнюю комнату к Бет. Сара слышала, как все направлялись на веранду, где было намечено встречать гостей. Она замешкалась с мытьем, а теперь задержалась перед зеркалом, недовольно глядя на большую грудь и широкие бедра. Ее очень огорчало, что материнский род наградил ее пышностью форм, а ей хотелось бы иметь небольшую грудь и стройные бедра, как у Джоанны.

Она обратилась мыслями к Филипу. Ее удивило, что он женат. Ей казалось, что он не из тех, кто способен пустить корни, и его беспокойная душа постоянно звала его следовать своей собственной песенной линии. Возможно, та линия и привела его к женщине, на которой он женился, наверное, именно ее он и искал. После встречи на выставке она постоянно думала о нем, и это ее очень беспокоило. Она уже пережила увлечение им в юности, но никак не думала, что они когда-либо увидятся, тем более что от него не было известий несколько лет. Ее поразил прилив чувств при виде его в Мельбурне, и теперь она пыталась разобраться себе. Интересно, что он подумал о ней. Что пришло ему в голову при встрече спустя шесть с половиной лет. На лице его отразилось удивление. Конкретного образа его жены у нее не складывалось. Ей только думалось, что у Филипа жена должна быть сильной духом. Она вспомнила о Летящей Пыльце. Филип часто говорил о ней. Может быть, на ней он и женился. Но жену его, как, оказалось, звали Элис. Так он писал в пришедшем недавно письме. Так, значит, ее имя Элис.

В комнате было душно, несмотря на закрытые жалюзи и висевшие на стенах с улицы влажные полотна мешковины, но между пластинами жалюзи, как сквозь порезы, стремились в комнату лучи полуденного солнца. Сара приложила руки к груди и почувствовала, что кожа влажная и горит, как от сильного жара. Она закрыла глаза и сказала себе: «Филип женат».

Торопливые шаги за дверью напомнили Саре о времени. А потом звонкий голос Бет объявил на весь дом: «Едут! Едут!» Сара заторопилась, с трудом попадая дрожащими в руках пуговицами в петли белой блузки с накрахмаленным воротником и манжетами. Тяжелыми были многослойные нижние юбки. Ее вдруг охватил приступ злости от стесняющей движения одежды, совершенно непрактичной в такую жару. Для нее оставалось загадкой, почему австралийские женщины одеваются так, как будто живут не в теплом климате Австралии, а в прохладной, туманной Англии. Но Сара подчинялась правилам. Она затянула талию в корсет, высоко уложила волосы, приколола у неудобного ворота брошь с камеей и сунула ноги в кожаные туфли на высоких каблуках. Она успела выйти на веранду вовремя: экипаж как раз въезжал во двор. Бет готова была сорваться с места и бежать навстречу гостям, но Джоанна положила ей руку на плечо и тихо сказала: «Веди себя достойно». В «Меринде» нередко гостили приезжие, но обычно это были овцеводы, знакомые Хью. Архитектор из Америки был особым гостем.

Хью вышел с одной стороны экипажа, Филип – с другой, и оба подали руки, помогая сойти миссис Макнил и маленькому мальчику.

– Какая миленькая! – шепнула стоявшая позади Джоанны миссис Джексон. – Но она такая молоденькая, совсем девочка.

Сара не сводила глаз с Элис Макнил. Она придирчиво оглядела маленькую фигурку в дорожном костюме из коричневого бархата, отметила изящество, с каким Элис ступила на землю, грациозное движение кисти, когда она подала руку Филипу, и сдержанную улыбку, адресованную Хью. Макнил взял мальчика за руку, и Сара заметила, что Элис едва доходила мужу до плеча. Рядом с двумя мужчинами, шедшими с ней по дорожке, она казалась куклой. Под элегантной шляпкой Сара разглядела черные густые волосы. Лицо у Элис было в форме сердечка и потрясло Сару своей необыкновенной белизной. Такие личики постоянно мелькали на страницах модных журналов для женщин.

– Миссис Уэстбрук, – сказал Филип. – Прошу познакомиться с моей женой Элис и Дэниелом.

Джоанна спустилась со ступенек с распростертыми руками.

– Рада познакомиться с вами, миссис Макнил. Добро пожаловать в «Меринду». И тебя, Дэниел, мы рады видеть.

Элис стала подниматься по ступенькам, и Сара увидела вымученную улыбку и грусть в глазах, притененных ресницами. Ее поразил меланхоличный вид Элис, незаметный на расстоянии.

– Это мои дети, Адам и Бет, – представила Джоанна. – А это Сара Кинг, она живет вместе с нами.

Саре показалось, что Элис задержала на ней взгляд. Затем все вошли в дом.

В гостиной Хью сразу же предложил Филипу: «Давайте прогуляемся к реке и посмотрим стройку. Мне очень хочется узнать ваше мнение».

– Но, Хью, дорогой, – вмешалась Джоанна. – Наши гости только что с дороги. Пусть сначала отдохнут.

– Ничего страшного, миссис Уэстбрук, не беспокойтесь, – ответил Филип, направляясь к двери вместе с Хью. – Мне не терпится приступить к работе. У меня появилось несколько новых идей, и думаю, вы их одобрите. Во-первых, это газовое освещение. Лет через десять газовое освещение будет в каждом доме. Если мы теперь проложим трубы и подготовим помещение для газового оборудования, это даст возможность сэкономить в будущем на переоборудовании. И во-вторых, водопровод в доме…

За разговором мужчины вышли из комнаты, а за ними немедленно последовали Бет со своим четвероногим приятелем и Адам. Джоанна предложила миссис Макнил освежиться.

– С большим удовольствием, мы с Дэниелом будем вам очень благодарны, миссис Уэстбрук, – поблагодарила Элис. – Путешествие было более чем утомительным.

– Я провожу вас в вашу комнату, – сказала Джоанна, но в этот момент на пороге возник Хью с вопросом: «Джоанна, а ты разве не пойдешь с нами?»

– Иди, Джоанна, я провожу миссис Макнил с Дэниелом в их комнату, – предложила Сара.

Они пошли по коридору. Сара несла чемодан, а Элис Макнил вела за руку трехлетнего Дэниела.

– На улице так жарко, а в доме прохлада. Как вам это удается? – поинтересовалась Элис.

– Мы развешиваем на стенах снаружи мокрую мешковину. Влага испаряется, и внутри становится прохладнее.

Сара привела их в свою спальню, подготовленную к приезду гостей: туда поставили еще одну большую кровать и кроватку для Дэниела, а вещи Сары перекочевали в другую комнату.

– Комод свободен, – выдвигая ящик, показала Сара. – В шкафу тоже много места. А эти двери выходят на веранду, – продолжала объяснять она, подходя к закрытым жалюзи и двустворчатым дверям. – Ночью их можно открыть, и в комнате станет прохладнее. Чистая вода в кувшинах на умывальнике, а если потребуются еще полотенца, вы найдете их в шкафу на верхней полке. Если вам понадобится что-нибудь еще, вы…

Дэниел вдруг высвободил руку и выбежал из комнаты.

– Дэниел! – окликнула его Элис и последовала за ним. Его нашли в комнате Бет. Он тянулся к набивной меховой игрушке, сидевшей на ее постели.

– Нельзя, Дэниел, это не твоя игрушка, – остановила его Элис.

Но Сара возразила:

– Думаю, ничего плохого не будет, если Дэниел с ней поиграет.

– Какая забавная кукла! – сказала Элис, глядя, как ее малыш вцепился в игрушку. – Она напоминает подушку из меха. Кто это?

– Мы сами не знаем. Игрушка принадлежала еще матери Джоанны. Его зовут Руперт. Он очень старенький. Играй с ним, пожалуйста, аккуратно.

Элис огляделась, заметила, как тесно в комнате, и вторая кровать в ней лишняя.

– Вы уступили нам свою комнату, мисс Кинг, – сказала Элис. – Извините, что пришлось вас стеснить. Я говорила Филипу, что мы прекрасно устроимся в гостинице, но он настоял, чтобы мы остановились здесь.

– Не беспокойтесь, – успокоила ее Сара. – Я прекрасно посплю в комнате Бет. Никакого неудобства в этом нет. И называйте меня, пожалуйста, Сара.

Элис посмотрела на нее нерешительно. Сара с удивлением подумала, что Элис казалась маленькой даже рядом со столбиками кровати. На вид Сара дала ей лет двадцать пять, акцент выдавал в ней англичанку, что несколько удивило Сару.

– Меня все это немного сбивает с толку, – призналась Элис, сконфуженно улыбаясь. Мы с Филипом все время в разъездах. Из Англии мы переехали жить в Америку. А когда уезжали из Америки сюда на выставку, мне казалось, что это не надолго. Я скучаю по семье. Все они в Англии, и я в разлуке с ними уже очень давно.

Элис посмотрела на сына, который озадаченно вертел в руках Руперта и все не мог решить, где у него верх, а где низ. Дэниел от своих стараний даже весь взмок, так что черные кудряшки приклеились ко лбу.

– Дэниел не знает настоящего дома, – тихо говорила Элис. – Мы с Филипом жили только в гостиницах, потому что его работа требует частых переездов. А потом было долгое путешествие через океан в Австралию. Пять месяцев длилась выставка. А теперь… – Она снова смущенно улыбнулась. – Но я уверена, что все наладится. Очень любезно с вашей стороны, что вы уступили нам комнату. Большое спасибо. Так приятно пожить в доме после всех этих лет скитаний по гостиницам. Дэниелу здесь понравится.

– Ему будет с кем поиграть, Бет составит ему компанию. И животные, конечно, – сказала Сара, и вдруг грусть Элис Макнил стала для нее почти ощутимой.

– Филип рассказывал мне о вас, – сказала Эллис.

Сара вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Она старалась разобраться в своих переживаниях: внезапно нахлынувшее чувство к Филипу, встреча с его женой, жалость к мальчику, не знавшему, что такое настоящий дом.

Был поздний вечер. Джоанна и Элис сидели в гостиной с Бет и Дэниелом. Хью с Филипом отправились к реке взглянуть при лунном свете на фундамент нового дома. Занятая своим делом, Сара слышала вдали унылый вой динго. Ночь, казалось, окутывала, словно теплый бархат. Горячими выглядели даже звезды. Ярко светила луна, желтая и такая большая, что скорее походила на солнце. Сара готовила на веранде травяные сиропы. В котелке потихоньку кипели листья фенхеля, а она следила, чтобы вода не слишком выкипала, и вспоминала о том, как смотрела на Филипа через стол за ужином и наблюдала за отблесками света свечей на его лице. Влага блестела над его верхней губой, и ее завораживал этот блеск. Она ловила себя на том, что зачарованно смотрит ему в рот и ловит каждое слово. Когда в разговор включались другие, ей казалось, что на ней останавливался взгляд Филипа. Видела ли она на самом деле безмолвное обращение в его глазах? Она упрекала себя за слишком живое воображение.

Сара говорила себе, что ей только кажется, что Филип смотрит на нее чаще, чем на других, когда обращается ко всем присутствующим, рассказывая об Америке, или о выставке, или когда делился своими новыми идеями о строящемся доме. Может быть, это она сама не сводила с него глаз? На других она почти не смотрела. Разве вспомнила бы она, во что были одеты за ужином Джоанна и Элис? Есть она не могла. Слушая тихий голос Элис, когда она рассказывала об их плавании через океан из Сан-Франциско, Сара сидела, уставясь в свой бокал. Она чувствовала тепло его смеха, заполнявшего комнату, слышала, как он творил жене «дорогая». После ужина, когда все перешли в гостиную, Сара нашла предлог, чтобы не идти вместе со всеми. Она сказала, что ей надо следить за фенхелем, потому что он потеряет свойства, если переварится.

Оторвавшись от работы, Сара посмотрела в окно на залитые лунным светом равнины, и ей стало ясно, что пребывание в доме Филипа обещало много тревог. Она услышала легкий шум и, обернувшись, увидела, как он появился из-за деревьев.

– Привет! – сказал он, подходя к открытой двери. – Я искал Джоанну. Элис ушла спать, и Хью подумал, что Джоанна где-нибудь здесь. У меня возникли кое-какие трудности, и Джоанна, по словам Хью, могла бы мне помочь.

– Джоанна, наверное, читает Бет книжку. Может быть, я могла бы справиться?

– Мне кажется, здесь ничего серьезного, – смущенно говорил он, закатывая рукав.

Когда он вышел на свет, она увидела яркую сыпь, покрывавшую его предплечье.

– У вас какое-то раздражение, – заключила Сара. – Но не помню, чтобы такое с вами случалось в прошлый раз, когда вы были у нас.

– Что верно, то верно. Но, кажется, я догадываюсь, в чем причина. Дома у меня тоже выступала сыпь. Джоанна случайно не посадила у реки тополя? Я их сразу чувствую.

– Несколько лет назад нам привезли из Америки деревья разных пород, и тополя в том числе. Сейчас я вам помогу.

– У меня это на обеих руках, – закатывая второй рукав, посетовал Филип, усаживаясь на один из табуретов рядом с рабочим столом. – А жжет, как огнем.

Он обвел взглядом стеклянную веранду, которую днем заливал солнечный свет. Растения занимали ее почти целиком: они были в горшках, на полу, свисали с потолка, в ящиках зеленела рассада, подносы занимали листья и стебли, разложенные для просушки. Рабочий стол был сплошь заставлен бутылками, пузырьками и кувшинами, пахло смесью фенхеля с медом. Но в центре его внимания находилась Сара, вызвавшая в нем такой внезапный прилив чувств, когда они встретились на выставке, и с тех пор он не переставал думать о ней.

– Ну, сейчас это поможет, – она вернулась к нему с кувшинчиком и, откупорив его, зачерпнула немного на пальцы густоватой массы. А затем осторожно нанесла ее на воспаленные места.

– Что это? – поинтересовался Филип, следя за медленным движением ее руки по своему предплечью. Он отмечал контраст ее оливковой кожи с белизной манжеты, чувствовал, как она близко, ловил тонкий аромат ее духов.

– Это календула, – пояснила она. – Сыпь она не вылечит, но снимет зуд. А чтобы избавиться от сыпи, вам надо держаться подальше от тополей.

– Какая жаркая ночь сегодня, – помолчав, сказал он.

– Боюсь, что это разгар осенней засухи.

– В Америке май не осенний месяц, а весенний. В прошлый свой приезд я никак не мог привыкнуть, что здесь времена года наоборот. И я сделал еще одно наблюдение. Знаешь, Сара, вода здесь течет в противоположном направлении, по сравнению с Северным полушарием. К такому сложно привыкнуть.

Она улыбнулась.

– Ну, вот, на время вам станет легче. Возьмите кувшинчик и смазывайте руки этой мазью, если сыпь станет ярче или будет очень болезненной.

Филип опустил рукава, а Сара вернулась к столу проверить готовность фенхеля. Пора было добавить мед и остудить смесь.

– Приятно снова увидеть тебя, Сара, – сказал он. – По правде говоря, я не ожидал, что ты по-прежнему живешь в «Меринде». Я думал, ты давно замужем, уехала куда-нибудь.

– Нет, я не замужем, – ответила она тихо.

Он хотел спросить, почему, но вовремя понял, что вопрос неуместен. В Америке таких, как Сара, называли полукровками или метисами. В названии приятного было мало. Он подозревал, что в австралийском обществе жили те же предрассудки, что и в американском.

– Ты по-прежнему знаешь, что будет?

– Что вы имеете в виду? – в ее глазах отразилось недоумение.

– Помню, у тебя появлялись предчувствия, ты обладала способностью к ясновидению. Помнишь, ту грозовую ночь, когда Хью потерял так много овец? Ты знала, что должно произойти что-то плохое. Ты и теперь чувствуешь такие вещи?

– Иногда, но не часто, – улыбнулась она.

Сара снова занялась сиропом из фенхеля. Она сняла с полки над столом несколько глиняных кувшинчиков, поставила в ряд и налила в каждый понемногу сиропа.

– И как вы его используете? – полюбопытствовал Филип.

– Этот сироп налаживает пищеварение, а еще он – хорошее мочегонное средство.

Они снова помолчали. Филип посмотрел на кувшинчик в своих руках. Тяжелый и гладкий, он был сделан из непрозрачного пурпурного стекла и закрыт массивной круглой пробкой. На прилепленной сбоку этикетке значилось: «Мазь календулы, февраль 1880 год».

– Элис славная, – сказала Сара, закончив разливать сироп. – Как вы познакомились?

– Я путешествовал по Англии, и нас познакомил общий друг.

– Вы много путешествуете?

– Да. Думаю, я по натуре неугомонный странник. Она отвлеклась от своего занятия и посмотрела на него.

– Помню, вы искали ответы, когда в прошлый раз были здесь. Вы все еще их ищете?

– Не знаю, Сара, существуют ли ответы. Я работаю, и это мое основное занятие.

– Строите дома другим людям и не имеете своего.

Он смотрел на ее высокие скулы, пухлые губы, выбившиеся из прически прядки волос, ласкавшие обнаженную шею. И его потрясла первозданная сила ее чувственности, лишь слегка смягченная тщательно привитой утонченностью, нашедшей отражение в крошечных жемчужных каплях сережек, скромной камее у ворота и черепаховых гребнях, поддерживавших ее густые каштановые волосы, уложенные в высокую прическу.

– Знаете, Филип, – сказала она, закупоривая кувшинчики, – если бы вы были аборигеном, я бы сказала, что вы много кочуете, следуя за своей песенной линией.

– Следуя за ней, а может быть, в поисках ее? Сара, а может песенная линия тянуться вокруг всей Земли?

– Может. Но когда-нибудь, где-нибудь она должна закончиться. Точно так же, как были Мечтания начала, так же есть и завершающие Мечтания.

– Знаю, имя им рождение и смерть. Возможно, моя жизнь и есть моя песенная линия, и я не знаю, куда она меня ведет.

– Вы постриглись, – улыбнулась она. Он коснулся рукой затылка.

– Да, пару лет назад. Элис не нравились длинные волосы. А мне такая прическа напоминала о том времени, когда я жил у индейцев навахо. Иногда я думаю, что это был самый счастливый период моей жизни, – признался он. – И еще полгода, прожитые здесь.

Снаружи к окну над столом подлетела большая ночная бабочка и стала отчаянно бить крыльями о стекло, стремясь пробиться в комнату, к свету. Сара смотрела на нее и чувствовала, что Филип рядом, и его взгляд устремлен на нее. Что-то начиналось между ними, она знала, что он также это чувствует, и сознавала, что они вдвоем боятся этого.

– Расскажите мне о своей книге, – попросила Сара.

– Я хочу сделать зарисовки австралийских загородных домов, и мне бы хотелось этим заняться как можно скорее. Я хочу проехаться по району и выбрать наиболее характерные примеры архитектуры Австралии. Может быть, ты могла бы помочь мне в моих поисках?

– Завтра я уезжаю с Джоанной в Новый Южный Уэльс. Нас пригласили в одну из миссий.

– А после, когда вернешься?

– Может быть, – ответила она, заметив, что бабочка улетела.

Джоанна металась во сне. «Где мы, мама? Почему мы здесь?»

Издалека донесся голос леди Эмили: «Тише, детка. Мы пережидаем». «Кого пережидаем, мама?» «Собак».

– Нет! – крикнула Джоанна и села в постели.

– Джоанна, что с тобой? – спросил разбуженный ее криком Хью. – Тебе опять снился страшный сон?

– Это был ужас, – ее так трясло, что она с трудом могла говорить. – И совсем… как наяву.

– Давай, я принесу тебе молока. Мы посидим с тобой, поговорим.

Она коснулась его щеки, почувствовала отросшую щетину. Хью поздно лег, и ему предстояло рано вставать и ехать на дальние пастбища, чтобы проверить, хватает ли там овцам воды.

– Не беспокойся, ничего не нужно. Я посижу немного и почитаю.

Она надела халат, вышла из комнаты, стараясь не шуметь, и тихонько прикрыла за собой дверь. В гостиной она зажгла лампу, уселась в одно из кресел и, откинув голову на спинку, закрыла глаза. Ни одно из лекарств не могло ей помочь. Боль не имела физической природы, и только усилие воли способно было подавить тупую боль – спутницу кошмаров. Если бы ей только удалось прекратить ли сны. Она захватила с собой дневник матери и начала листать страницы, прочитанные много раз. Она обращалась к ним снова и снова с надеждой найти какую-нибудь подсказку, ускользнувшую от нее раньше. Уютно тикали часы на камине, в кустах за домом что-то зашуршало. На подоконник присела ночная птица и тут же улетела, еле слышно хлопая крыльями. Медленно листая страницы, Джоанна дошла до конца записей, сделанных матерью. Дальше уже она вела свой рассказ о первых днях в «Меринде», о тревогах об Адаме, о ростках любви к Хью. Она дошла до записи о том дне, когда Сара привела ее к реке и рассказала о Мечтаниях Кенгуру. «Сара сказала мне, что я следую песенной линии и песнями творю, – писала она почти девять лет назад. – Что она имела в виду? В чем состоит это творение?»

Вдруг ей вспомнилось, что Сара давно назвала дневник своего рода песенной линией. «Если этот дневник моя песенная линия, – размышляла она, – тогда, делая в нем записи, я и совершаю творение. Может быть, об этом и говорила Сара? А если так, то это песенная линия моя и моей матери тоже, потому что раньше дневник принадлежал ей. Но я продолжаю его и теперь мучаюсь от тех же кошмаров, что и она, и переживаю такой же страх и ужас, что не отпускал ее в последние дни жизни. Песенные линии, – устало думала Джоанна. – Змеи-Радуги и дикие собаки. Что все это значит?» Это все надоело и в то же время владело ее умом. А если найти способ изменить песенную линию? Ей совсем не хотелось повторять судьбу матери и передавать ее Бет.

Джоанна отложила дневник и прошла к маленькому письменному столу. Она зажгла лампу, достала лист бумаги и решительно начала писать: «Дорогая тетя Миллисент, уже много раз обращалась я к вам с просьбой прояснить некоторые моменты в жизни моей матери, но старалась не быть назойливой из уважения к горю, которое, как вы писали, вас снова заставили бы пережить воспоминания – горе от потери сестры. Но теперь я вынуждена проявить настойчивость. Меня начинает мучить некий недуг, от которого страдала мать на протяжении нескольких месяцев, предшествовавших ее кончине. Как и ее, меня преследуют страшные сны и головные боли, а также нарастающее чувство страха. Жизненно важно для меня установить причину этого, которая, по моему мнению, таится в детстве матери, и только вы можете сообщить мне нужные подробности. Тетя Миллисент, ради моего блага и блага моей дочери, которой, как я боюсь, грозит такое же наследство, умоляю вас рассказать мне, что вам известно насчет обстоятельств возвращения моей матери из Австралии. Есть ли в них что-либо, что мне следует знать?»

Кучер оставался неумолим:

– Извините, миссис. Я не вожу черных. Мне надо думать о других пассажирах. Они заплатили деньги. У них есть права.

Джоанна не верила своим ушам. Приехать в такую даль, провести в дороге столько часов, и когда Карра-Карра уже почти рядом, кучер дилижанса отказывался наотрез везти Сару, потому что она аборигенка.

– Неужели вы говорите серьезно? Как вы можете оставить нас здесь?

– Поймите, миссис, – понизил он голос. – Я ничего не имею против черных. Будь моя воля, я бы ее взял. Но другие пассажиры…

Две женщины и трое мужчин, сидевшие в экипаже, приехали на том же поезде, что и Джоанна с Сарой, и сейчас намеренно отводила глаза.

– И что же нам, по-вашему, делать? – спросила Джоанна у кучера. – Здесь же ничего нет! – Остановку представлял маленький сарайчик, и других строений поблизости не было. В нескольких шагах от железнодорожного полотна стоял стеной густой лес. Для тех, кто не ехал в Сидней, железнодорожное путешествие заканчивалось здесь. А кому надо было в другие города и селения, высаживались и дальше добирались в дилижансе.

– Простите, миссис, но компания установила такие правила. Никаких аборигенов, – извиняющимся тоном проговорил возница, забираясь на свое место.

– Пожалуйста, Джоанна, поезжай с ним, – посоветовала Сара. – А я подожду тебя здесь.

– Но Сара, я, возможно, заночую в миссии. А где будешь ночевать ты? В этом сарае? – она повернулась к кучеру. – Но скажите нам хотя бы, далеко ли отсюда до миссии Карра-Карра?

– Десять миль по дороге. Но она все время идет в гору. Да и дождь собирается. Может быть, вам сделать так, как советует девушка, и поехать со мной?

– С вами ехать я не собираюсь ни за что. И можете не сомневаться, что я напишу на вашу компанию жалобу.

– Воля ваша, – сказал он и щелкнул вожжами. Экипаж затарахтел по дороге и вскоре исчез из виду за высокой стеной сосен. Джоанна почувствовала, что дождь не за горами. В то время как равнины на западе изнывали от засухи, здесь, у границы Нового Южного Уэльса, среди гор, радующих глаз пышным зеленым убранством, небольшие дожди не были редкостью.

– Ну, Сара, надо и нам поторапливаться, – поднимая свой саквояж, сказала Джоанна.

Бодрящий горный воздух придавал им сил, пьянил аромат хвои и запах суглинистой почвы. Они шли по лесной дороге, и Джоанна чувствовала растущее волнение. Неужели после стольких лет она нашла Карра-Карра? Есть ли поблизости речушка под названием Боуманз-Крик? И другое место, именуемое Дурребар? Может быть, она с Сарой идут по земле, указанной в документе и принадлежащей ей?

Джоанна написала письмо главе миссии Уильяму Робертсону с вопросом, известно ли ему что-либо о ее деде с бабушкой, но он отделался скупым посланием делового человека: «Не знаю, что вам рассказать, миссис Уэстбрук. Но если вы решите посетить нас, мы обещаем вам наше скромное гостеприимство».

Как только принимался идти дождь, Джоанна с Сарой находили убежище под деревьями. Их шерстяные пальто отяжелели от влаги, и на ботинки налипла грязь. Но это не испортило их приподнятого настроения, и унывать они не собирались. Джоанну не покидало волнение с того самого момента, как она прочитала захваченный Адамом на выставке рекламный листок. И вот она наконец здесь, в горах, совсем близко от места, где, возможно, родилась ее мать. Они устало брели по дороге, вслушиваясь в лесную тишину. Время от времени пролетавший между деревьями попугай мелькал голубым и красным оперением. Из глубины леса доносились звериные голоса, вокруг в изобилии росли невиданные цветы. Непривычные к высокогорью, они начали уставать, давал о себе знать и постоянный подъем. Приходилось часто останавливаться, чтобы взять в другую руку саквояжи и перевести дух.

Джоанна забеспокоилась. Много ли они прошли? Далеко ли еще до миссии? Определить время мешали затянувшие небо облака. Но вот за поворотом дороги их глазам представилась необычная картина. Впереди путь заслоняла воловья упряжка. Двенадцать могучих, запряженных парами животных, тащили громадную подводу, груженную бревнами. Управлял упряжкой погонщик, который стоял на подводе, ругал волов и хлестал их по бокам длинным кнутом. В своих балладах Хью описывал воловьи упряжки и погонщиков в красочных нарядах, бывших в большинстве своем ссыльными. Во времена его юности, когда эти края только начали заселяться, воловьи упряжки были частым зрелищем, но теперь они исчезали из-за медлительности и дороговизны содержания. На смену воловьим пришли упряжки конные, а также железные дороги. Чтобы сохранить о них память, Хью написал балладу «Погонщики волов», пользовавшуюся большой популярностью.

Однако Джоанна с Сарой засмотрелись не на воловью упряжку, а на дилижанс, стоявший за ней и оказавшийся в ловушке. Пассажиры с громкими жалобами высовывались из экипажа, а кучер кричал на погонщика, но тот и ухом не вел. Джоанна с Сарой обошли их, чувствуя себя очень маленькими рядом с чудовищной величины подводой и ее поклажей. Невероятно медленно, со скрипом, тащилась она по дороге, меся грязь огромными колесами. Животные, напрягаясь, натягивали упряжь. Погонщик заулыбался и приветливо помахал рукой. Джоанна помахала в ответ и крикнула:

– Вы не знаете, далеко до миссии Карра-Карра?

– Восемь миль. Идите по дороге и увидите, – ответил он. Восемь миль! Значит, они одолели только две. А им путь показался таким долгим. Они побрели дальше по грязи мимо волов, моля Бога, чтобы дождь перестал.

– Может быть, нам встретится усадьба, – сказала Джоанна, пройдя еще несколько шагов. И тут она увидела ехавшую навстречу повозку.

– Эй, – крикнул возница, останавливаясь. – Вы миссис Уэстбрук? Я Уильям Робертсон, управляющий из Карра-Карра. Я решил отправиться на поиски, потому что экипаж не прибыл, а времени уже немало, – помогая им усесться, объяснил он. – Случается, упряжки загораживают дорогу. И проходят часы, пока экипаж доберется до первой остановки.

Робертсон развернул повозку, и они продолжили путь. Джоанна с Сарой оглянулись. Красный от злости кучер ругал погонщика волов, на чем свет стоит, а пассажиры с унылыми лицами сидели в застрявшем экипаже. В считанные минуты все они остались далеко позади.

У шотландца Робертсона была длинная рыжая шевелюра и густая тоже рыжая борода. Джоанна удивилась, узнав, что он священник, поскольку по одежде его можно было скорее принять за лесоруба.

– Вы не представляете, миссис Уэстбрук, как я был рад вашему письму, – признался он. – Нашу миссию не балуют вниманием. Вы спрашивали о чете Мейкпис. В наших архивах нет упоминания о них. Но первые управляющие вели записи без особого старания. Я подумал, что вам стоит побеседовать с нашими старожилами, и, может быть, они что-либо вспомнят.

– А давно существует ваша миссия, мистер Робертсон? – спросила Джоанна, с нетерпением ожидая, когда перед ними появится Карра-Карра.

– Да, ей очень много лет. Она одна из первых миссий в колониях.

– А почему ей грозит закрытие? – Джоанна чувствовала, как ее волнение растет.

Робертсон помрачнел.

– Правительство передало эту землю аборигенам, поскольку считало, что она не представляет ценности. Но с тех пор белые поселенцы подходили все ближе и ближе, и потребность в древесине выросла. Особенно теперь, когда так развернулось строительство.

Джоанна с Сарой собственными глазами наблюдали этот строительный бум. Когда их поезд шел через Мельбурн, они видели участки на окраинах, где быстрыми темпами шло строительство, чтобы удовлетворить потребности растущего населения. И позднее, когда поезд вез их на север к Новому Южному Уэльсу, на мили вокруг были видны вырубленные леса, от которых остались одни лишь пни.

– Это богатый лесом район, миссис Уэстбрук, – сказал Робертсон. – Многим хотелось бы прибрать его к рукам, поэтому они оказывают на Совет давление, чтобы выселить отсюда аборигенов.

– Что это за Совет?

– Называется он Совет по защите прав аборигенов, но уверяю вас, что занимается он всем, чем угодно, только не своими прямыми обязанностями.

– Но как может правительство выселить ваших людей? У них есть на это законное право?

– Может, если дело представят так, что переселение в интересах аборигенов. В качестве предлога они используют высокий уровень заболевания туберкулезом. Они заявляют, что болезнь вызывают здешний холод и сырость. И поэтому ради здоровья аборигенов надо переселить их в места, где климат теплее и суше. Вот что говорит Совет! Но здесь дом этих людей. Это земля их предков.

– Мистер Робертсон, давно было научно доказано, что вызывает туберкулез не холод и сырость, а особый микроб. Совет не может этого не знать.

– Они все прекрасно знают, потому что я им все доложил. Но они не хотят признавать новое и держатся за старые представления. Они даже заручились поддержкой уважаемых врачей в Мельбурне.

Неожиданно пришел конец пути. Робертсон свернул с дороги, и Джоанна впилась взглядом в арку входа, где на необструганной древесине были вырезаны слова: «Миссия аборигенов Карра-Карра». Она с интересом осматривалась, отмечая все: и деревья, и серое небо, и каменные постройки, свиней и кур, расхаживавших по двору. Она пыталась представить, какая картина предстала много лет назад перед глазами ее бабушки, когда здесь, возможно, не было ничего, кроме грубых жилищ аборигенов. В бодрящем воздухе она пыталась уловить тот пыл и веру, что принес когда-то в этот лес Джон Мейкпис, пришедший сюда в поисках второго рая. А еще она думала о темнокожей женщине Ринадине, которая осталась в памяти леди Эмили, и, кто знает, может быть, еще была жива она или ее потомки.

– Сначала я напою вас чаем, а потом познакомлю с миссией, – наметил план действия Робертсон.

Резиденция управляющего представляла собой небольшой каменный домик, состоящий из двух комнат и веранды. Чай в гостиной Робертсона подавала гостям метиска Нелли, то и дело с любопытством поглядывавшая на Сару.

– А теперь, миссис Уэстбрук, расскажите, чем заинтересовала вас Карра-Карра?

Джоанна поведала ему о Джоне и Нейоми Мейкпис, о необъяснимом отъезде своей матери из Австралии и своих собственных поисках. Но когда она закончила, мистер Робертсон воскликнул:

– Едва ли это то самое место!

– Почему?

– По той причине, что миссии не существовало до 1860 года.

Джоанна с Сарой переглянулись.

– Но вы же сами говорили, что миссия очень старая!

– Да, но старая относительно. Для колоний, которым нет еще и столетия, двадцать лет большой срок. Кроме того, изначально название миссии было не Карра-Карра. До того, как год назад я приехал сюда, это место называлось «Приют Святого Иосифа для аборигенов».

– Ясно, – сказала Джоанна. – Понимаю теперь, почему я не могла отыскать это место на карте.

– Прежнее название показалось мне не подходящим для дома, где живут аборигены. Поэтому я предложил им подобрать название самим. Они устроили совет и остановили выбор на Карра-Карра. Так называется цветок, растущий здесь повсюду. Вы его не могли не видеть: он по форме напоминает воронку и лепестки у него белые и бледно-лиловые.

Джоанна испытала глубочайшее разочарование. Она не знала даже, что сказать.

– Мне жаль, миссис Уэстбрук, – посочувствовал Робертсон. – Мне бы искренне хотелось, чтобы это было то место, что вы ищете.

– А не знаете ли вы, имеет ли слово Карра-Карра одно и то же значение у аборигенов всех племен?

– Считается, миссис Уэстбрук, что у аборигенов континента существует более двух сотен разных языков. Слово на одном наречии может означать совсем не то, что на другом.

– Понятно, – ответила она.

– Вы по-прежнему хотите осмотреть миссию? Сначала Джоанну с Сарой провели в часовню, и они помолились в ней вместе с мистером Робертсоном. Затем они прошлись по основной территории, где находились жилые дома, здания общественного пользования и загоны для домашнего скота. Она увидели, как местные женщины плетут корзины теми же способами, что и их предки. Робертсон объяснил, что за нужным сортом тростника они ходят очень далеко. Тростник расщепляют, полученные полоски связывают и несколько часов вымачивают в воде, после чего сушат до готовности. Такие корзины пользуются большим спросом в близлежащих городах.

В миссии выделывают шкуры опоссумов, из которых потом изготавливают коврики на продажу. Им показали, как ухаживают за огородом и убирают овощи, как доят коров. В начальной школе они слушали, как дети заучивают уроки. Везде, где появлялись Джоанна с Сарой, их встречали приветливо и с улыбками. Бросилась в глаза разница между этими людьми и обитателями миссии в Западном районе, где ребенком жила Сара. В Карра-Карра люди держались гордо, не гак, как в других местах. Аборигены Симмза были по-рабски покорны, а людей Робертсона отличало чувство собственного достоинства.

– Мы, миссис Уэстбрук, достигли полной экономической самостоятельности, – похвалился Робертсон. – Миссия больше не получает помощи от властей. Мы выращиваем для себя пшеницу, хмель и овощи, изготавливаем корзины и коврики, на которые есть постоянный спрос. У нас семьдесят голов крупного рогатого скота, пятнадцать дойных коров и достаточно свиней, чтобы обеспечить обитателей беконом на годы. В других миссиях управляющие считают, что к аборигенам надо относиться, как к малым детям, то есть постоянно направлять и поучать. А по моему мнению, для аборигенов лучше, если предоставить им возможность управлять самим. Если лишить их инициативы, они утрачивают чувство своей значимости.

Джоанна вспомнила свои поездки в миссию Западного района, главой которой оставался преподобный Симмз. У аборигенов под его началом вид был подавленный, и часто они не подчинялись дисциплине, нарушали порядок. Симмз в ответ усиливал режим, но Джоанна считала, что этим он только вредил делу.

– Ваши люди здесь счастливы? – спросила она.

– Они вполне довольны, миссис Уэстбрук. Конечно, большинство из них метисы, и в таком месте, как здесь, они чувствуют себя увереннее и спокойнее. В обществе им пришлось бы жить обособленно, потому что их отказываются принимать как белые, так и темнокожие. – Он бросил быстрый взгляд на Сару в красивом дорожном костюме из бархата, в шляпе с перьями и золотым крестиком на шее. – У нас очень мало чистокровных аборигенов, это уже старики.

Джоанна вспомнила о своем последнем визите в миссию Западного района, и как обходила ее вместе с преподобным Симмзом. Все были хорошо одеты и накормлены; они улыбались и с гордостью показывали сделанные ими корзины и коврики. Но Джоанна чувствовала за всем этим некую растерянность. Она заглядывала в аккуратные маленькие домики, ее знакомили с Мэри, Джозефом, Агатой. Ее приветствовали улыбающиеся мамаши, одетые по-европейски, и важные старые джентльмены в сюртуках и брюках. Но ее не покидало чувство беспокойства. Что-то во всем этом было не так. Среди довольства и очевидного процветания Джоанна улавливала ощущение потери. У нее сложилось впечатление, что люди у преподобного Симмза не живут полной жизнью, а отбывают положенное им на этом свете время.

Они поравнялись с домом, обшитым досками, и Джоанна поинтересовалась:

– Мне кажется, я слышу пение, мистер Робертсон?

– Вы не ошиблись, – ответил он. – Это наша больница. Там лежит женщина, она тяжело больна. Родственницы пытаются ее вылечить и поют исцеляющую песню.

– А что с ней такое?

– Прошлой ночью у нее обнаружились вдруг сильные боли в животе. Женщины поют уже довольно долго.

– И это все, что они могут для нее сделать?

– Они натирали ее жиром эму и золой, опоясывали волосяным поясом. Но главная часть их лечения – это пение.

– Ее следовало бы показать врачу.

– От этого мало толку, миссис Уэстбрук. Местный врач уже приезжал и сказал, что ничем помочь не может. У ее болезни нет физической основы. Насколько мне известно, она сбежала с чужим мужем. Они добрались до ближайшего города, где он ее бросил. Когда она вернулась, та, другая женщина, «пропела» ее. Как я понимаю, это означает, что на нее было наложено особого рода заклинание.

– Вы хотите сказать, это была песня-отрава? – Джоанна пристально посмотрела на него.

– Да. Вы, я вижу, наслышаны о таких вещах.

– А помочь ей как-нибудь можно?

– Ее родственницы стараются выгнать отраву, передавая ей через свою песню целительную силу. Лекарства белых здесь бессильны, может быть, имела бы силу их воля. Все дело в вере.

– А они не будут возражать, если я ее осмотрю? Я немного разбираюсь во врачевании.

– Нет, миссис Уэстбрук, возражать они не станут, а будут только благодарны за ваше желание помочь. Вы входите, а я подожду здесь. Мне запрещено входить, когда женщины исполняют один из своих обрядов.

Джоанна с Сарой переступили порог и оказались в длинной комнате, где стояло восемь кроватей, несколько стульев и столов. Семь постелей были свободны и аккуратно застелены, а на восьмой лежала женщина с закрытыми глазами. И ее тяжелое состояние заметить было не трудно. Она стонала, и голова ее металась по подушке. Женщины танцевали вокруг кровати, сложенные пригоршнями руки они держали обращенными от себя и делали ими движения в стороны и над лежащей на спине женщиной. Вдруг одна из танцующих заметила Джоанну и Сару. Она перестали петь, а за ней умолкли остальные и вопросительно уставились на вошедших.

– Здравствуйте, – поздоровалась Джоанна. – Извините, что прерываю вас, но можно мне ее осмотреть? Может быть, мне удастся ей помочь?

Она ожидала, что встретит возражение или, возможно, недовольство, но женщины, робко улыбаясь, жестами пригласили ее подойти к кровати. Джоанна присела на постель и осмотрела больную: проверила возможные признаки и симптомы. Хотя характер заболевания не поддавался определению, она видела в глазах женщин обреченность и покорность судьбе. Затем Джоанна заметила на столе маленькие пакетики с порошками и надписями: «имбирь» и «тысячелистник», а также пузырек с ивовым экстрактом и горчичную припарку. Все эти средства она бы тоже прописала, а оставил их, несомненно, местный врач. Но было очевидно, что облегчения они не принесли.

Женщины с надеждой ловили ее взгляд, когда Джоанна поднялась с кровати, но она могла лишь сказать:

– Сожалею.

Они возобновили пение и необычный танец вокруг постели больной, а Джоанна с Сарой направились к выходу.

– Смогут ли они ей помочь, хотелось бы знать, – сказала Джоанна.

– Мне не знаком этот ритуал, – призналась Сара. – Я не знаю, как помочь человеку, которого «пропели».

– Возможно, ритуал может быть любым, – предположила Джоанна. – Главное, человек должен поверить в исцеляющую силу пения и слов. Мне бы хотелось также верить в их силу, как верят эти женщины. Я бы хотела сочинить свою песню и убедить себя, что смогу с ее помощью изгнать зло. Возможно, оно бы на самом деле ушло. И, может быть, мне перестали бы сниться кошмары, и сердце у меня не сжималось от страха, когда я смотрю на Бет.

Они вышли во двор, где их дожидался Робертсон, Джоанна сказала, что в некоторых других миссиях подобные ритуалы проводить запрещается.

– Грустно, что эти люди теряют свою культуру, – сказал ей в ответ Робертсон. – Аборигенов лишили многих заветных мест. Навсегда потеряны для них сотни, а возможно, и тысячи священных источников и пещер. И потеря эта, должен сказать, не только касается их верований. Надо иметь в виду, что аборигены никогда не вели запись своей истории. Свидетельства о предыдущих поколениях существуют в священных вехах, расположенных вдоль песенных линий. Проходя по древним тропам, аборигены повторяли старые рассказы. Но они быстро теряют память предков, отрезанные от своих песенных линий. Лишать аборигенов их священных мест то же самое, что сжигать библиотеки! Я всегда высказывал свое возмущение по этому поводу.

– Вашим людям, как видно, здесь хорошо, – сказала Джоанна по пути к дому Робертсона.

– К несчастью, миссис Уэстбрук, есть и такие, кто предпочитают сбегать.

– И куда же они бегут?

– Большей частью в города и поселки. Пристрастившись к спиртному и табаку, они направляются туда, где все это можно найти. Но есть и такие, которые бегут во внутренние районы, где надеются найти прежний образ жизни и куда не добрались пока белые люди.

– И много внутри континента живущих по старинке?

– Никто этого не знает. В Австралии еще остаются неисследованные области.

«Неисследованные белыми, – думала Джоанна. – А живущим там аборигенам те края давно и хорошо известны».

Джоанне вспомнился кучер дилижанса и его пассажиры, которых не возмутили его высказывания. Пришли ей на память туземцы, встречавшиеся в Мельбурне: они пьянствовали, попрошайничали, торговали собой. Она подумала о Саре, все больше отдалявшейся от культуры своего народа. Преподобный Симмз сказал как-то Джоанне: «Мы поощряем смешанные браки среди аборигенов, чтобы лучшие качества цивилизованных белых взяли верх и рассеяли туземные черты».

– Мистер Робертсон, а нельзя ли повлиять на решения Совета по защите прав аборигенов? – спросила Джоанна, когда они вернулись в домик управляющего. – Можно убедить Совет проявлять больше интереса к защите прав этих людей?

– Я пытался, миссис Уэстбрук, но мой голос один против шести. Поэтому я и приготовил листки с обращением для выставки, чтобы привлечь внимание единомышленников, желающих помочь.

– Я хочу вам помочь, мистер Робертсон. Скажите только, что мне нужно сделать.

– Я сейчас дам вам имена членов Совета, – сказал он, направляясь к столу. – Вы можете написать им и выразить протест по поводу их решения переселить моих людей.

Пока Робертсон писал список, Джоанна рассматривала фотографию, висевшую над камином. Подпись сообщала, что это портрет Старого Вонга, последнего вождя в этой местности. В накидке из шкуры опоссума и с копьем в руке он выглядел величественно. «С какими мыслями смотрел он в объектив? – думала Джоанна. – Слышался ли ему в щелчке затвора фотоаппарата похоронный звон по своему народу?»

– Вот, пожалуйста, – подал ей список Робертсон. – Я буду благодарен вам за все, что вы сможете сделать. Может быть, вы у нас заночуете? У нас есть гостевые комнаты.

Джоанна не успела ответить, потому что в этот момент ее внимание привлекла еще одна вещь на стене. Это был документ в рамке под стеклом, пожелтевший и очень старый. Она смотрела на знакомые точки, завитки и черточки, – те самые загадочные знаки, которые она уже научилась узнавать по виду, но за многие годы понятнее они не становились.

– Мистер Робертсон, что это у вас? – сразу разволновалась Джоанна.

– Это, миссис Уэстбрук, моя радость и гордость. Это страница из сочинения Юлия Цезаря «Галльские войны». Безусловно, не оригинал, но очень удачно выполненное факсимиле. Его прислал мне один мой друг из Англии. Я в некоторой степени классик.

– Но что это за вид письма, мистер Робертсон? Как это записано?

– Этот вид скоростного письма изобрел римлянин Марк Туллий Тирон в первом веке до нашей эры. Он служил личным секретарем у Цицерона. Изобретенный им системой письма, римской стенографией, пользовались многие известные личности, в том числе Юлий Цезарь. Оно было в ходу почти на протяжении тысячи лет, но исчезло в средние века, поскольку стало восприниматься как атрибут колдовства и магии.

– Я хочу вам кое-что показать, – Джоанна извлекла из саквояжа кожаную сумку. Она вынула из нее бумаги и подала Робертсону.

– Боже мой! – ахнул он. – Да это тот же вид письма! Кто бы ни писал это, был, как и я, приверженцем классицизма.

– Вы можете их прочесть?

– Давайте посмотрим, – он достал из кармана очки и водрузил их на нос. Сдвинув кустистые рыжие брови, Робертсон погрузился в изучение текста. – К сожалению, ничего не получится, миссис Уэстбрук, – заключил он. – Мой документ на латыни, а ваши бумаги написаны по-английски.

– Но не могли бы вы их перевести?

– Я не специалист по тиронскому письму. В нем, как вы понимаете, сотни знаков.

– Неужели нельзя найти ключ к шифру?

– Мой друг, приславший мне факсимиле, знаток в этом деле; к слову сказать, он собственноручно и сделал для меня это факсимиле. Я напишу ему в Англию, объясню ваши трудности и приложу бумаги вашего деда. Как бы то ни было, Джайлз у меня в долгу.

– Мне бы не хотелось расставаться с бумагами, мистер Робертсон, – колебалась Джоанна. – Они представляют для меня большую ценность.

– Да, конечно, я понимаю. В таком случае, я попрошу Джайлза прислать мне код к тиронскому письму с указаниями, как им пользоваться. И тогда, миссис Уэстбрук, вы сами сможете перевести записи вашего деда. Как вам такое предложение?