"Время Мечтаний" - читать интересную книгу автора (Вуд Барбара)

17

Сара знала, какую из комнат в пансионе снимает Филип Макнил, и теперь, затаившись у задней двери, она прислушивалась к голосам на кухне и поглядывала на его окно все с возрастающей тревогой. Она молила Бога, чтобы ей не опоздать. Дождавшись наконец, когда прислуживающие на кухне девушки ушли, нагруженные подносами с чаем и гренками, Сара проскользнула в дом. Она прокралась через прихожую и взбежала по лестнице наверх, беззвучно касаясь ступеней босыми ногами. Она подошла к комнате Филипа, дверь в нее оставалась открытой. Заглянув в комнату, она увидела пустой платяной шкаф, стол с чертежами и чертежными принадлежностями, кровать со смятыми простынями. Филип доставал вещи из ящиков комода и складывал в чемодан.

– Сара! – от удивления брови у него полезли вверх. – Какая приятная неожиданность. – Он выглянул в коридор. – Так ты одна? – удивился он еще больше.

Она промолчала.

– Но как же ты сюда добралась? – стал расспрашивать ее Филип. – Неужели пришла одна пешком из самой «Меринды»?

– Да.

– Зачем?

– Сказать до свидания, – помедлив, объяснила она.

– И ты прошла столько миль, да еще босая, только затем, чтобы сказать до свидания? – Сара молча потупилась, уставившись на покрытые пылью босые ноги.

– Знаешь, Сара, – заговорил он, возвращаясь к комоду, – за все то время, что я тебя знаю – сколько это уже? Полгода? Так вот, за все это время я не слышал, чтобы ты много говорила. Наверное, тебе сказали, что я уезжаю. Мистер Уэстбрук не имеет сейчас возможности продолжить строительство, кроме того, брат сообщил мне из Америки, что моя мать больна, поэтому я решил, что сейчас для меня самое время съездить домой. – Он поднял на нее глаза. – Я буду скучать по тебе.

Глядя на темнокожую девушку, стоявшую на пороге, он отметил, что она перевязала лентой собранные сзади волосы, чего раньше не делала. Думал он о том, как каждое утро, приезжая с рабочими к реке, встречал ее там. Едва заметная, бродила она поблизости среди эвкалиптов-призраков, наблюдая за его работой до самого заката, когда он собирал инструменты и уезжал.

– Мне жаль, – сказала она.

Он посмотрел на нее вопросительно.

– Жаль, что болеет ваша мама.

– Спасибо за сочувствие. А где твои родители, Сара? – спросил он, складывая рубашку, чтобы уложить ее в чемодан. – Ты никогда не говорила о них.

Она нерешительно топталась в дверях, словно боялась переступить порог.

– Ты знала своих родителей? – снова спросил он.

– Мой отец был белым, – тихо ответила Сара. – У него была ферма. Говорили, что ему нужна была женщина.

Как рассказывали, он тайком увез мать из ее лагеря и держал у себя на ферме, а потом отпустил.

Негромкий голос Сары плавно вписывался в утреннюю тишину. Филип замер с наполовину сложенной рубашкой в руках.

– Мать вернулась к своим, – продолжала рассказ Сара. – Но род сказал, что на ней табу. Они заставили ее уйти из лагеря. Она пришла в миссию. Там я и родилась.

– А что стало с ней после?

– Она ушла бродить и не вернулась.

Он пристально посмотрел на нее, затем бросил рубашку на постель и сказал:

– Пойдем, я отвезу тебя домой.

Они пошли в конюшню, где стояла уже оседланная лошадь. Макнил сел в седло и подал руку Саре. Она стояла в нерешительности.

– Ты никогда не ездила верхом? – догадался Филип. Она покачала головой.

– Ну, ничего, думаю, все будет в порядке, – улыбнулся он. – Поставь свою ногу на мою в стремени. Вот так, – он помог ей забраться на лошадь. – А теперь обхвати меня за талию.

Они ехали вместе солнечным утром мимо зеленых пастбищ, где белели стада, похожие на пушистые облака. Закрыв глаза, она прижалась лицом к его спине и чувствовала, как пронизывает ее волосы ветер, как бьется сердце Филипа у нее под рукой. Скоро они уже скакали галопом. Сара откинула назад голову, ощущая под собой силу несущей ее лошади. Она покрепче уцепилась за Филипа, ей хотелось ехать с ним, не останавливаясь и не оглядываясь, до самого горизонта и даже дальше. Но пути их пришел конец, и они приехали во двор «Меринды». Филип спустился на землю первый и помог сойти с лошади Саре.

– Я хочу подарить тебе его, – сказал он, снимая с руки серебряный браслет с бирюзой. – Возьми на память обо мне.

– А когда ты вернешься, Филип Макнил? – спросила Сара, глядя на браслет.

Он устремил на нее удивленный взгляд еще ни разу она не называла его по имени.

– Может быть, месяцев через шесть, – ответил он. – Через год, самое большее. Но я вернусь обязательно. К моему возвращению ты станешь взрослой, и толпы молодых людей будут добиваться твоего внимания. У тебя и времени не останется для такого старика, как я.

Филип привлек ее к себе и обнял.

– Храни тебя Господь, Сара, – сказал он и поцеловал ее в лоб.

Ей вспоминалась их первая встреча у реки, его рассказы о народе за океаном, также живущем родами и произошедшем от тотемных предков, представился его смех, когда он рыл с рабочими канавы и заливал бетон, и как, сидя с ними на земле, он рассказывал о своих путешествиях по Америке. Она думала и о том, как ответственно относился он к строительству дома, сверяясь с чертежами, советуясь с Хью. Филип тщательно изучал каждый дюйм грунта, и если ему казалось, что работа сделана не так, как следует, он заставлял рабочих исправить все, никогда не ругая их. Нередко его взгляд задерживался на Саре, и время от времени она ловила его улыбку, наблюдая за ним из-за деревьев.

Когда Филип скрылся из глаз, пятнадцатилетняя Сара Кинг точно знала, что ей следует делать.

У Джоанны возникло новое ощущение. Оно не оставляло ее на протяжении всего дня, мешая сосредоточиться на своей работе у реки, где она рассаживала имбирь. На это занятие у нее ушел весь день. Она разрезала корни свежего имбиря на кусочки и сажала во влажную землю. Имбирь следовало сажать весной, и следующей осенью, после того как опадут листья, можно было снимать урожай. Для посадки годились только очень молодые корни, особенно бледно-зеленого цвета, с глазками как у картофеля. Так как каждый кусочек должен был иметь не менее трех глазков, нарезка и посадка корней требовала особого внимания. Джоанна пыталась сосредоточиться, но давалось ей это с трудом. Мысли и чувства ее находились в смятении. Радость смешивалась в ее душе с тревогой.

На солнце набежало облако, и она подняла голову, оторвавшись от работы. Сентябрьский день в самом начале весны выдался жарким. Шел восьмой месяц ее беременности. Ей было тяжко, и работа шла вяло. Жужжание пчел дополняло гудение мух и щебет птиц. Тревога уже несколько дней следовала за ней неотступно, как тень. В конце концов она отложила лопатку и выпрямилась. Отчасти ее беспокойство было связано с тем, что завтра исполнялось два года со дня ее приезда в Австралию. Стоя тогда на палубе «Эстеллы», она рассчитывала за считанные дни выяснить что-либо о своем наследстве, о Карра-Карра. И вот позади остались два года. Сколько за это время усилий ушло на поиски, и сколько было счастья, но сейчас она находилась ничуть не ближе к разгадке Карра-Карра, чем тогда, когда покидала Индию. Надежды на Боуманз-Крик и Дурребар не оправдались. Хью с Фрэнком видели единственное объяснение в том, что названия могли измениться за сорок три года. Не порадовал и Патрик Лейтроп. Он писал, что пока ему не удалось расшифровать стенографические записи Джона Мейкписа. А из судовой компании «Бьюканан и Кº» в Лондоне ей сообщили, что корабли «Пегас» и «Минотавр» были построены в 1836 году – через шесть лет после отъезда в Австралию дедушки и бабушки Джоанны. Но Джоанна знала, что не это главная причина ее тревоги. Было еще что-то, коренившееся значительно глубже. И оно имело отношение к ее ребенку и песне-отраве.

Ребенок зашевелился. Она подумала, что ему, возможно, передалось ее волнение. С первых дней беременности ее радость омрачали предчувствия и страхи. Чем меньше времени оставалось до родов, тем тревожнее становилось у нее на душе. Была ли спета песня-отрава для ее семьи и сохранило ли зло силу спустя столько лет? Ей вспомнились остающиеся тайной записи ее деда. Может быть, это и есть песня-отрава, которая способна навредить ее ребенку?

Джоанна прислонилась к большому валуну, наслаждаясь теплом нагретого солнцем камня, и достала из корзинки дневник матери. От прикосновения к нему на душе у нее становилось легче и спокойнее. Полистав дневник, она начала читать: «1848 год, 23 февраля. Собирала корни одуванчика. Милый Петроний говорит, что название происходит от французских слов dent de lion, что означает «зуб льва» – у листьев растения края зазубренные». 14 марта 1850 года леди Эмили записала: «Старик Джасваран доказывает, что он – кладезь лекарственных знаний. Сегодня он показал мне, как готовить глазные капли из лакричного корня. Это прекрасное средство от воспаления глаз». Последней Джоанне попалась запись, помеченная 30 января 1871 года и сделанная леди Эмили за три месяца до своей смерти: «Я молюсь, чтобы отрава не перешла к Джоанне».

Внезапно поднявшийся ветер донес из равнин блеяние овец. Джоанна подумала о Хью. Он находился на пастбище, специально выделенном для ягнящихся овцематок. Хотя после бури поголовье овец в «Меринде» значительно уменьшилось, но уцелело около трех тысяч овец, покрытых новым бараном Зевсом. Они должны были скоро ягниться, и Хью дневал и ночевал возле них. Много опасностей поджидало новорожденных ягнят. Едва они успевали появиться на свет, а на них уже покушались орлы и соколы; падая камнем с неба, они хватали их и улетали. А хищники вороны только и ждали удобного момента, чтобы выклевать глаза у новорожденного ягненка. Джоанна хорошо понимала, как важны были для Хью эти ягнята. С них должно было начаться осуществление его мечты о возрождении «Меринды». Глядя на зеленые пастбища, Джоанна думала, не окажется ли потомство Зевса слабым? За прошедшие месяцы к ним приезжали овцеводы посмотреть на барана и прикинуть шансы Хью на успех.

– Думаю, ты делаешь ошибку, Хью, – высказывал свое мнение Иан Гамильтон, стоя у загона с зубочисткой во рту. – Тебе не получить шерсти высшего качества у потомства этого папаши. А только такое руно и требуется.

– Кое-кто в Новой Зеландии тоже пробовал этого добиться, – говорил, качая головой, Джон Рид. – Они скрестили линкольнских баранов с крупными мериносами, и результат получился плачевный. Ягнята все родились со слабыми лопатками и хвостами. На твоем месте, Уэстбрук, я бы отказался от этой затеи. Это все пустая трата денег, и ничего больше.

Поддерживал Хью в его начинании только Фрэнк Даунз. Он владел пятьюдесятью тысячами акров земли в Новом Южном Уэльсе, не пригодных для разведения обычных овец. Но он обещал купить первых баранов от Зевса, если они будут обладать теми качествами, которые ожидал получить Хью. Со дня на день надо было ожидать результатов эксперимента, поставленного Хью. Джоанна молилась, чтобы Хью удалась его затея. Она перевела взгляд на установленные Макнилом бетонные опоры. Их было всего четыре – половина от количества, нужного для всего дома. Она думала о предложении Фрэнка дать денег взаймы и о твердом намерении Хью не брать ни у кого в долг. Джоанна как-то предложила даже продать огненный опал, но Хью и слышать об этом не хотел. На беду из-за юридических проволочек она не могла пока получить наследство, поскольку, как объяснял ей в последнем письме мистер Дрекслер, неожиданно объявившийся родственник отца претендовал на часть денег. И хотя мистер Дрекслер заверял, что дело решится в ее пользу, рассчитывать на скорое поступление денег не приходилось. Потери от бури были огромны. Был ли на самом деле в этом виновен Колин Макгрегор, как о том шла молва? Она не могла представить себе, какая причина могла заставить его так ненавидеть Хью. Тем не менее Полл Грамерси намекнула ей, что здесь пахнет местью, но местью за что? Она также подозревала, что часть аборигенов продолжали гадать, не она ли навлекла несчастья на «Меринду». Но, по крайней мере, Иезекииль больше не настраивал их против нее.

Джоанне очень хотелось переселиться в новый дом, но она понимала решение Хью остаться жить в старом доме, пока у него не появятся деньги для возобновления строительства. Бревенчатый домик расширили, сделали удобнее. И Джоанна знала, что в свое время их большой и красивый дом будет стоять у реки.

Аромат цветущего имбиря туманил ей голову, и снова она вернулась мыслями к преследовавшему ее беспокойству. Она ничего не говорила Хью о своем тревожном чувстве. Он был так счастлив в ожидании ребенка, что ей не хотелось омрачать ему радость. А еще получило новое развитие его поэтическое творчество. Фрэнк Даунз взял на себя смелость публиковать последнюю балладу Хью под настоящим именем автора. Когда в Западном округе узнали, что стихи, появлявшиеся время от времени в «Таймс» под псевдонимом «Старый погонщик», написаны всем им знакомым Хью Уэстбруком, он стал центром всеобщего внимания. Джоанна понимала, почему всем так нравились стихи Хью, особенно его последняя и, по мнению друзей, лучшая баллада «Мечтания». «В дебрях края, где сильны аборигенов духи…» В этих стихах, как говорили, отразилась Австралия, она была там вся: в его стригалях и овцеводах, погонщиках и изгоях, в эму, соколах и Змее-Радуге, «чье тело из желтых и красных полос» и который «извивается лениво подле жены», что была «голубой с головы до хвоста». Люди признавали, что Хью ясно видел перемены и старался запечатлеть старую Австралию, которую, придет день, можно будет отыскать только в его стихах.

Солнце пригревало, и Джоанну потянуло в сон. Она подняла голову и увидела бледно-желтого какаду, усевшегося на ветку над ней. Она перевела сонный взгляд на высокие стебли имбиря, узкие, как мечи, листья, розовые цветки которого подрагивали от влажного дыхания водопада. Джоанна читала изящную вязь написанных матерью строк: «Ребенок родился на рассвете. Мы собираемся назвать ее Джоанна. Я больше не девушка, а настоящая женщина». Дневник выскользнул у нее из рук. В голове бродили рассеянные мысли о том, что причина ее тревоги, возможно, в происходящих в ней изменениях. Испытывает ли то же самое каждая женщина, ждущая первенца? Или этим отмечен переход от девичества к женской зрелости? До этого она считала, что такой переход совершился после первой близости с Хью или произойдет на следующий год, когда ей исполнится двадцать один год. Но теперь она осознала, что только сотворение ребенка служит настоящим подтверждением, что она женщина.

Джоанна закрыла глаза, стараясь прогнать ощущение беспокойства. Положив руки на живот, она почувствовала шевеление ребенка. Ей хотелось испытывать только счастье и радостные волнения в предчувствии перехода к материнству. Но к радостным переживаниям, вероятно, примешивался и страх. Уже погружаясь в сон, она размышляла о том, что расставание с собой прежней и встреча с собой, но уже обновленной, волнует и одновременно страшит каждую женщину, которой приходится это переживать. Она жалела, что с ней рядом нет матери, чтобы помочь советом при совершении этого чуда и разделить радость встречи с ним. Джоанна попыталась отыскать в памяти, что рассказывала ей Сара об обрядах посвящения у аборигенов: о матерях, дочерях и песенных линиях. Но сон сморил ее прежде, чем она успела что-либо вспомнить.

Сара шла по берегу реки с большой осторожностью, чтобы не потревожить встречавшиеся на пути места Мечтаний. Каждый раз, минуя знакомое место, она в знак почтения тихо пела его название: Мечтания Бриллиантовой Полосатой Горлицы, Мечтания Золотистого Какаду. В руках у нее был маленький узелок с глиной, охрой и перьями какаду. Все это она приготовила для ритуала, который собиралась совершить, когда у Джоанны родится ребенок, чтобы он рос здоровым и в окружении доброй магии. Но сейчас она хотела использовать собранное для другой цели. Поэтому в узелке еще находился позаимствованный из кухни страусиный жир, волосяной шнурок для поддержки волос, ею самой сплетенный, и туфли, давно купленные для нее Джоанной, которые Сара еще ни разу не надевала.

Она шла навстречу солнцу уверенным размашистым шагом, устремив взгляд вперед. Ей надо было найти укромное место, вдали от жилья и пасущихся стад. По дороге она пела песенную линию Прародителя Морского Котика – песенную линию ее матери и ее предшественниц. Наконец она нашла место, защищенное от посторонних глаз деревьями и валунами. Она медленно и внимательно огляделась: нигде не видно было ни фермы, ни изгородей, ни всадников. Сара знала, что белые люди боялись магии аборигенов. Как-то раз мистер Симмз запер ее на три дня без еды и воды за то, что она, как он сказал, «совершала языческий обряд». А она всего-навсего старалась вызвать дождь, потому что посевы на полях миссии гибли от засухи.

Сара медленно разделась, сложила одежду аккуратной стопкой и начала доставать один за другим предметы из узелка. Она пела шепотом песню каждого, прежде чем положить на землю: охра, жир, перья, волосяной шнурок, туфли. Затем она вошла в реку, искупалась в ее холодной воде, после чего собрала камни и траву и разожгла на берегу небольшой костер. Раздувая пламя, она пела, призывая дух Матери Всего напитать силой огонь. Дальше она принялась готовить краску из клея с охрой. Когда краска была готова, Сара смазала всю себя жиром эму и начала втирать его в кожу до блеска. Она втерла жир в волосы и смешала его с золой костра, напевая песни Матери Всего.

Затем Сара начала разрисовывать свое обнаженное тело. Сначала она обозначила контуры красной и черной краской и при этом призывала дать силу узорам, обращаясь к Мечтаниям Диких Ягод, из которых была получена черная краска, и Мечтаниям Речной Глины, давшей красную краску. Белой краской с помощью палочки она провела полосы от плеч по рукам, сделала круги на груди, а на животе нарисовала точки. На бедрах появились звезды и солнца, и большие океанские волны, а также знаки, обозначающие скалистый берег, лежавший далеко к югу, где была родина морского котика. Свою работу она сопровождала песней, придавая силу краскам и знакам. Она пела песенную линию своей матери. Сара сознавала, что песенный ряд ограничен, так как ее тайное посвящение в миссии прервали, но она была уверена, что ее знаний ритуала достаточно, чтобы направить в себя силу.

Закончив рисовать, она повязала голову волосяным шнурком и села лицом к заходящему солнцу. Она вдыхала дым костра, чувствуя запах, обугливавшейся темеды – кенгуриной травы, золы, смешанной с жиром, сгоревших перьев. Это был магический дым, обладавший духами могущественных Мечтаний Кенгуру, Эму и Какаду. Сара раскачивалась в такт пению, закрыв глаза, и чувствовала, как тело ее пронизывают солнечные лучи. Перед ее мысленным взором происходило движение цвета и фигур. Затем она встала и начала танец, отражающий долгое путешествие морского котика из холодных антарктических вод в теплые моря.

Тело ее менялось. Она ощущала движение могучего океана вокруг себя, вкус соленой воды, видела, как сквозь лес бурых водорослей струится зеленоватый солнечный свет. Сара чувствовала растекающуюся по телу силу, ощущала, как по жилам движется магия и сила. Она пела и танцевала Мечтания своего рода и своим пением и танцем продолжала песенную линию, как делали матери до нее, каждая в свое время. Она не должна была проходить через это одна. Закон ее народа предписывал ее матери находиться рядом, вести ее сквозь череду священных обрядов, передавая дочери песенную линию. Но у Сары не было матери, она была одна.

Джоанне снился сон. Она смотрела на вход в пещеру и видела себя ребенком. Кто-то держал ее на руках. Из пещеры выходили женщины, и маленькую Джоанну радовало их появление. Потом она увидела красивую белую женщину, которая шла и пела вместе со всеми, должно быть, это ее мать, но она ее не узнавала. И в этот момент Джоанне во сне пришла мысль: «Наверное, я вижу сон моей матери». Ребенок спросил у державшей ее женщины: «Можно мне войти в пещеру?» Ей ответили, что нельзя. Туда разрешалось входить только девушкам, ставшим женщинами. И они должны идти со своими матерями.

– А папам туда можно? – спросила Джоанна.

– Нет, для пап вход закрыт. Мужчин там ждет злая магия.

Потом Джоанна увидела, как из пещеры после женщин вышел мужчина и пошел, прячась среди камней. Тогда она закричала: «Он там! Там папа!» И потянулась к нему. Но тут сон начал меняться. Потемнело небо. Приобрели зловещие очертания окрестности. Люди разгневались и стали преследовать мужчину, вышедшего из горы. Вдруг появились собаки. Джоанна бежала к мужчине, о котором она думала, как об «отце», однако не узнавала его. А собаки приближались. Мужчина как будто протянул к ней руки. И она готова была броситься к нему, но тут он начал менять форму. Он стал очень высоким и упал на землю.

Его тело, казалось, расплывается по красному песку. Он извивался среди теней, а потом на глазах у Джоанны превратился в громадную радужную змею.

Джоанна пыталась кричать, но у нее пропал голос. Она хотела бежать, но ее не слушались ноги. Змея медленно подползала к ней. Вдруг появилась леди Эмили. Оцепенев от ужаса, Джоанна смотрела, как огромная змея приближается к ним, не сводя с нее узкого золотистого глаза. Теперь собаки бежали к леди Эмили. Они бросились на нее, но в этот момент змея разинула пасть и проглотила леди Эмили живьем. Джоанна видела, как она исчезла в змеиной утробе, и закричала. Змея накинулась на нее и, обвившись вокруг талии, начала ее давить. Джоанну пронзила внезапная боль.

Она резко проснулась и лежала, не шевелясь. Наступила ночь. Поодаль чернела река. Лежа среди объятого ночной тьмой леса, все еще во власти сна, она ощущала острые боли в животе. Джоанна думала о странности сна. Неужели ей на самом деле мог присниться сон матери? Она попыталась восстановить его в памяти, постичь значение. Ей вспомнилось, что мать всю жизнь очень боялась собак. И она гадала теперь, не был ли этот сон воспоминанием о каком-то случае, свидетелем которого мать стала в далеком детстве. Связана ли как-то с собаками песня-отрава? Было ли это своеобразным проклятием, наложенным на чету Мейкписов и их потомков, проклятием, где собакам отводилась определенная роль?

Внезапно в ее памяти всплыло еще одно воспоминание. Два года назад они с Хью встретили по дороге к Эму-Крик семейство аборигенов, и старая женщина предсказала ей будущее: «Я вижу тень собаки, следующей за тобой». Джоанна подумала, что старуха говорила о прошлом, но Хью сказал, что женщина, как ему показалось, имела в виду будущее. Вызывало ли проклятие смерть от собак как воображаемых, так и настоящих? «Но почему?» – спрашивала Джоанна речную тьму. Что могли совершить ее дед с бабушкой, чтобы навлечь на себя и своих потомков такую ужасную кару? В своем дневнике леди Эмили описывала сон, в котором видела отца выходящим из пещеры. Было ли такое на самом деле? В другом месте она писала: «Что-то погребено и забыто, а я должна это вернуть на свет. Меня что-то принуждает отправиться в Карра-Карра и заявить права на наследство». Какое наследство? Что это значило?

Джоанна огляделась и почувствовала сохранявшуюся в этом месте силу аборигенов. Пусть эти люди его покинули, но присутствие их продолжало ощущаться, здесь остались их духи, энергия, пыл их чувств. Ей стало понятно, откуда взялось беспокойство, не оставляющее ее на протяжении всей беременности. В глубине души она боялась, что ее нерожденного ребенка дожидается наследство страха, передающееся от матери к дочери. Джоанна попыталась подняться, но ее опоясала резкая боль: ее душит Змея-Радуга.

– Нет, – сказала она себе со страхом. – Это до срока просится на свет ребенок.

Сара искупалась в реке. Она смыла с себя священные знаки вместе с жиром эму и предала их воде, наблюдая, как она уносит их в священное место. Она стерла начертанные на земле знаки, загасила костер и песней вернула Мечтания земле. Ритуал завершился. Она совершила обряд своего посвящения, и сделала это сама. Мать не вела ее по пути тайн, не научила секретам. Не было с ней бабушки, чтобы передать мудрость предков, не было рядом ни сестер, ни других родственников, которые бы праздновали ее посвящение, и не было рода, готового встретить ее с любовью. И так Сара в одиночестве прошла обряд посвящения и узнала, что так это теперь должно быть. Знала она также и то, что это был, возможно, последний ритуал ее народа, который она совершала.

Она думала о Филипе Макниле, вспоминала, как ехала с ним на лошади, держась за него, чувствовала под руками, как ровно и сильно бьется его сердце, внушая спокойствие и уверенность. Осторожно сняла она с шеи кожаный ремешок, в карман платья положила кость из Мечтаний Морского Котика. После этого она в первый раз обула туфли. И в самую последнюю очередь надела браслет, подаренный Филипом Макнилом. И когда все было сделано, она повернулась спиной к скрывшемуся за лесом солнцу.

Боль набросилась с новой силой. Джоанне казалось, что талию опоясывает огненное кольцо. У нее подкосились ноги, и она оказалась на земле. Лежа на камнях, она заставляла себя дышать ровнее. Закрыв глаза, она попыталась обследовать себя изнутри. Что-то было не так. Она помогала матери принимать роды и знала, что и как должно быть. Прежде чем появиться на свет, ребенок должен перевернуться, но она чувствовала, что головка малыша все еще находится высоко. А приступы боли повторялись слишком часто. Джоанна прислушалась. Тишину ночи нарушало лишь журчание водопада да шелест листьев на ветру. Она подумала о Змее-Радуге. Все аборигены почитали ее и боялись. Даже ее мать, леди Эмили, испытывала перед ней страх, и, как выяснилось из недавнего сна, Джоанну также страшила эта змея. Она чувствовала, как вокруг нее оживают духи камней и ветвей, словно ее присутствие в лесу пробудило их от долгого сна. Она слышала от Сары, что страшная кара ждет того, кто посмеет осквернить священное место. Запрещалось ступать на камень, где обитал дух, и отводить в сторону ветвь-обиталище духа. В давние времена, рассказывала Сара, люди знали, где можно ходить, а к каким камням и деревьям следует относиться с особым уважением. Но Джоанна ничего не знала об этом месте, никто не учил ее, как здесь положено вести себя.

С большим трудом Джоанна поднялась и замерла, пережидая приступ жгучей боли. Она попыталась идти, но каждый шаг отдавался болью. Близились роды. И вдруг среди ночной тишины прозвучал звук, от которого она похолодела. Это был голодный вой динго. В памяти ее ожил кошмарный сон, и почему-то она вдруг стала страшно бояться собак. Она понимала, что должна уйти подальше от реки и от диких собак. Медленно, от дерева к дереву, она побрела прочь, останавливаясь, чтобы переждать особенно сильную боль. Лицо ее покрылось потом. Боль струилась по ногам.

Темень в лесу не давала ничего разглядеть. Только серебрилась на небе одинокая луна. Вглядываясь в темноту, Джоанна вспоминала рассказы Сары о появляющихся ночью духах. После захода солнца, как говорила Сара, по земле пускаются бродить призраки и привидения. Они крадут детей и убивают стариков. Все знали, что ночью нельзя никуда ходить, а надо сидеть у костра поближе друг к другу и быть настороже.

Боль отнимала у Джоанны силы. Она дышала прерывисто и очень жалела, что не было рядом Сары, которая знала, какие силы властвовали во тьме ночи, и как с ними сладить. С ней было бы спокойнее. Кто-то должен скоро прийти. Ее уже хватились и теперь ищут. Но что, если Сара с Адамом решили, что она вместе с Хью в загоне для ягнения? Что, если ее станут разыскивать только через несколько часов? На пути ее замаячила какая-то черная, бесформенная масса. Это была низкая, обросшая мхом стена, бывшая частью давно разрушившихся построек аборигенов. Столетия назад это был чей-то дом.

Она подумала о кенгуру с детенышем, о том, что, по словам Сары, она принадлежала к роду кенгуру и ей стала поддержкой мысль, что где-то среди этих древних камней могла быть Прародительница Кенгуру. Джоанна заползла внутрь и легла, прислонившись к стене. Она положила руки на живот и чувствовала, как шевелится ребенок. Снова приступ боли, затем послышался шорох и чье-то тяжелое частое дыхание. Это была Сара.

– Я пришла домой, – запыхавшись, рассказывала она, – и Адам сказал, что ты не возвращалась. Я пошла тебя искать.

– Я рожаю, Сара.

– Я схожу за помощью.

– Нет, – схватила ее за руку Джоанна. – Времени нет. Тебе придется мне помочь. Возьми… мою шаль и расстели подо мной.

Сара оглянулась, всматриваясь во тьму. До фермы было слишком далеко, и звать на помощь было бесполезно: никто бы ее не услышал.

– Скорее! – торопила Джоанна. Сара быстро сделала все необходимое.

Вдруг Джоанна вскрикнула. Сара подняла ее юбку и оцепенела. Появились две крохотные, бледные и неподвижные ножки. Сара не сводила глаз с ножек ребенка. Они выдвинулись еще немного вперед, затем опять скрылись.

– Держи его, – наставляла Джоанна. – В следующий раз… ухватись за него.

Сара старалась вспомнить роды, которые ей случалось видеть в миссии, и все, что ей приходилось об этом слышать. Она наклонилась и осторожно взялась за малюсенькие ножки. Когда последовала очередная схватка, Сара легонько потянула, но ребенок не двинулся. Саре подумалось, что крови слишком много. Она лихорадочно соображала, что делать. Ей следовало бы бежать за помощью на ферму. Но кто там может помочь? Хью далеко на пастбище ждет окота, а посылать за Полл Грамерси не имело смысла: она жила слишком далеко, в Камероне.

Джоанна снова закричала. Сара увидела, что ребенок не выходит, и вспомнила, как рожали женщины в миссии, как было принято у аборигенов. Она тут же вскочила и начала шарить в темноте. Наконец ей попалась большая палка. Она бросилась на землю и начала копать.

– Сара, – задыхаясь, позвала Джоанна. – Что… – У нее не хватило сил продолжить.

Девушка неистово рыла влажную землю, отбрасывая в стороны комья земли и попадавшиеся камни. От напряжения тело ее покрылось потом, а руки были в грязи по локоть. Наконец она прекратила копать и застелила вырытую глубокую и широкую яму своей шалью.

Она вернулась к Джоанне и помогла ей подняться.

– Сюда, – сказала она, – быстрее.

Вместе они добрели до углубления, вырытого Сарой. Сара поддерживала Джоанну, когда она опускалась на колени над ямой.

– Ну, давай, – сказала Сара.

Бедра Джоанны задрожали от напряжения во время новой сильной схватки. Сара посмотрела на положение ребенка.

– Тужься еще.

Джоанна, тужась, вцепилась в плечи Сары. Снова показались две маленькие ножки. Отпустив Джоанну, Сара взялась за них и велела:

– Тужься. Он идет!

После нескольких потуг ребенок наконец появился на свет. Сара подхватила его и увидела, что это красная, сморщенная маленькая девочка. Ребенок дрожал, но не плакал.

Джоанна опустилась на землю, а Сара торопливо рвала пригоршнями темеду – кенгуриную траву – и растирала ребенка. Она отсосала слизь из носа и рта новорожденной, и та наконец-то заплакала. Сара положила ее Джоанне на грудь. Джоанна смотрела на своего ребенка. Девочка! Она подумала о Нейоми Мейкпис, родившей Эмили где-то в дебрях Австралии. Думала она и о леди Эмили, которая родила ее в отдаленном поселении в Индии. И она ясно увидела нить, соединяющую их всех – песенную линию. Как яркий серебристый волосок, протянулась она от бабушки к матери и дальше к внучке. Джоанна смотрела на этого красивого ребенка и думала: вот моя дочь.

Она едва слышно рассмеялась. Сара легла рядом с Джоанной и обняла, чтобы согреть ее и ребенка.

– Не подпускай к ней Змею-Радугу, – тихо попросила Джоанна.

– Хорошо, – сказала Сара, надеясь, что теперь в ней поселилась сила женских песенных линий. И она сможет песней прогнать отраву от «Меринды» и от женщины, и от ее ребенка. Прогнать раз и навсегда.