"Черный Камелот" - читать интересную книгу автора (Кайл Дункан)

Глава 5

Уже несколько месяцев Раш не видел лошадей – во всяком случае, породистых. В Берлине в последнее время на улице вновь появились извозчики и грузовые телеги – сказывался бензиновый кризис. Но сейчас, судя по стуку копыт, по ночному Стокгольму рысью скакало настоящее благородное животное, а не какая-то усталая кляча. Раш заслушался легким цоканьем копыт. Лошадь крупная – пятнадцать, а то и пятнадцать с половиной вершков в холке; копыта легкие, для верховой езды. Скорее всего, это был конный полицейский. Возможно, в полицейскую конюшню забрали скаковую или охотничью лошадь. Рашу неудержимо захотелось посмотреть на настоящего чистокровного скакуна. Он встал и быстро направился к двери. Конуэй, дернувшись, кинулся за ним.

Это и в самом деле был полицейский. Раш с восхищением посмотрел на вороного жеребца – лебединая шея, лоснящиеся бока, отменная посадка головы. Конуэй услышал, что немец вздыхает, но не удивился – как-никак он тоже был ирландцем и понимал толк в лошадях. Репортер с восхищением проводил взглядом гордого скакуна, скрывшегося за углом, а потом сказал:

– В России таких лошадей нет.

Раш усмехнулся, и Конуэй мысленно отметил еще одну способность загадочного немца: тот стремительно переходил от одного настроения к другому. Только что был в отчаянии, и вот уже сияет. Только что пребывал в нерешительности, а теперь выглядит совершенно спокойным. За вами не поспеешь, мистер Раш, подумал он. Но ничего, я научусь.

– Садитесь, выпьем еще пивка, – предложил ирландец, а когда на стол поставили новые стаканы, заметил: – Я тоже люблю лошадей. Знаете, ирландцы в конях разбираются.

Раш улыбнулся:

– Вы видели, какой аллюр? Какой круп?

– Главное – ширина груди. – Конуэй умел поговорить о чем угодно, в том числе и о лошадях. – Должно быть, хорош на скачках. Но только не с препятствиями – ноги тонковаты.

– Я бы не побоялся на таком и барьер взять, – возразил Раш и внимательно посмотрел на Конуэя. – Вы действительно разбираетесь в лошадях?

– Немного.

– И у вас есть знакомые тренеры-ирландцы?

– Кое-кого знаю.

Конуэй был знаком с двумя тренерами. Один много лет прожил в Германии, другой давно уже не считал себя ирландцем и занимался всякими темными делишками на ипподроме. Его вот-вот должны были выставить из клуба жокеев.

– Пэта Доннели знаете?

Теперь настала очередь Конуэя улыбнуться.

– Оказывается, у нас с вами и в самом деле есть кое-что общее.

– Неужели знаете?

– Еще бы.

– Я отдал ему своего коня. Гренадера.

– Когда, в Германии?

Раш скорбно пожал плечами:

– Да. Русские наступали, Доннели подался в Швецию, но я не знаю, где он теперь.

– Здесь. Приехал перед самым Рождеством. Он арендует конюшню возле ипподрома в Ульриксдале.

Конуэй поперхнулся и скривился – немец стиснул его локоть с такой силой, что ирландец чуть не подпрыгнул. Жесткие глаза Раша загорелись огнем.

– Это далеко отсюда?

Ирландцу показалось, что если он ответит, что Доннели в данный момент находится на планете Марс, Раш немедленно отправится туда и потащит его с собой.

Репортер мысленно обругал сам себя – как можно было связаться с этим психом. Возможно, эсэсовец свихнулся еще в Германии. Или, может быть, его психика не выдержала потрясений минувшего дня. Такая нечеловеческая сила! Причем не только физическая – немец пугал Конуэя своей напористостью. Конуэй подумал, что примерно такое же ощущение должен испытывать человек, привязанный к хвосту дикого мустанга. Репортер заплатил за пиво, они вышли из кафе и нашли другое такси, причем Раш сгорал от нетерпения и все время торопил своего спутника.

Таксист не желал ехать в Ульриксдаль, и Конуэй отлично его понимал. Ему и самому не хотелось тащиться в такую даль, хотя у Доннели наверняка нашлось бы приличное виски. Но остановить Раша было невозможно, а бросать его тоже было бы глупо.

– Может быть, туда ходит автобус? – спросил он.

– Уже нет, слишком поздно, – без тени сочувствия ответил таксист. – Последний ушел в восемь часов, а сейчас уже половина десятого.

– Может быть, все-таки повезете? – спросил Конуэй. – Мы отблагодарим.

Он и сам понимал, что такое обещание звучит недостаточно убедительно. Таксист хмыкнул:

– А обратно порожняком поеду, да? Да и бензину у меня маловато. Вы не представляете, как мало горючего нам выдают. Мне тоже на что-то жить надо.

Прежде чем Конуэй успел вмешаться, Раш вытащил из кармана пресловутый платок и помахал перед носом таксиста бриллиантовой брошью.

– Не валяйте дурака! – запротестовал Конуэй, но немец не слушал.

– Это бриллианты, – сказал он пораженному шоферу. – Отвезешь нас в Ульриксдаль – получишь один.

Шофер перешел от удивления к подозрительности, и Конуэй решил, что пора вмешаться.

– Мой приятель выпил, – объяснил он.

– Я пьяных не вожу, особенно в такую глушь.

– Даже за бриллиант? – не отставал Раш. Было видно, что так просто он не отвяжется. Пальцем в перчатке немец ткнул в камень, тянувший не меньше, чем на четверть карата.

– Если у тебя есть карманный нож, я его сейчас выковыряю.

Конуэй сдался.

– Не бойтесь, брошь действительно принадлежит ему. Если он хочет отдать его тебе, это его дело.

– Ладно, едем в Ульриксдаль, – согласился таксист и вытащил нож. – Но камешек вперед.

То, что Конуэй и Раш были знакомы с одним и тем же тренером, не так уж удивительно. Мир верховой езды достаточно тесен – каждый конь ведет свое происхождение от какой-нибудь знаменитой английской конюшни, а ирландцы испокон веков работали в господском стойле, дрессируя лошадей и обучая верховой езде. Этим ремеслом они занимались чуть ли не во всех странах планеты. От Дублина до Дели, от Эдинбурга до Мадрида ирландские тренеры ценились очень высоко. Тот, кто хотел победить на скачках, нанимал на работу ирландца.

Таким образом, Пэт Доннели был самым что ни на есть обычным ирландским эмигрантом. С тем же успехом он мог оказаться в Кентукки или Мельбурне. Но так уж вышло, что значительную часть своей жизни он провел в Германии, а перед ним – его отец. Доннели-старший открыл конюшню в Пруссии еще в девяностых годах прошлого века. В ту эпоху в государстве кайзера верховая езда и скачки были в большой моде. Однако, когда началась Великая война, Доннели-старшему пришлось на время прервать свое дело. Сразу после перемирия, в 1918 году, он вновь вернулся в Германию – в военные годы с его конюшней ничего не случилось, поскольку Ирландия считалась нейтральной державой. Доннели-старший, если бы это было возможно, уехал бы на родину еще в сорок втором или сорок третьем году, но такой возможности у него не было. То есть сам он, конечно, смог бы репатриироваться, но для этого пришлось бы бросить лошадей. К тому же конное дело в Ирландии совсем пришло в упадок.

Тренер открыл дверь своего деревянного дома, находившегося неподалеку от ульриксдальского ипподрома, и увидел того, кого никак не ожидал здесь встретить. Появление Конуэя его не поразило бы – репортер вечно что-то разнюхивал, пытался выведать подробности предстоящих скачек то у жокеев, то у владельца лошадей. Но откуда тут взялся Раш? Здесь, в Швеции! В то же время Доннели понимал, что Франц Раш такой человек, которому свойственно неожиданно появляться в самых непредвиденных местах. При этом можно было рассчитывать на какой-нибудь крайне неприятный сюрприз.

Удивительнее же всего было то, что два этих совершенно разных человека появились у него на пороге вместе.

– Если я не ошибаюсь, герр Раш?

Раш ухмыльнулся.

– Да, пришел проведать Гренадера.

– Ничего не получится. Во всяком случае, сейчас, ночью. Я не могу допустить, чтобы в стойло попал холодный воздух. Но вы можете войти ко мне в дом.

Гости уселись, и, как надеялся Конуэй, хозяин предложил им виски – настоящего ирландского виски «Джон Джеймсон», терпкого и крепкого.

Доннели выглядел так, словно всю жизнь играл роль гнома. Конуэю тренер напоминал Барри Фицджеральда, знаменитого ирландского актера, – такой же маленький, щупленький, с подвижным и выразительным лицом. Горестно наморщив лоб, Доннели сказал:

– Какие ужасные времена, господин Раш. Но я рад, что вы выбрались в Швецию. Неужели вам придется возвращаться?

– Нет.

– Если он вернется, его убьют, – пояснил Конуэй. – Он в бегах.

– Правда? – взглянул Доннели на немца, удивленно вскинув брови.

– Он участвовал в заговоре против Гитлера, – добавил Конуэй. – А может, и не участвовал, но гестапо в этом уверено.

– Расскажите мне лучше про Гренадера, – вмешался Раш.

– Отличный крупный конь, попусту теряющий свои лучшие годы. Мог бы брать призы на скачках. Но ничего, еще возьмет. – Тренеру хотелось поговорить о Раше. Офицер ему нравился – жесткий, бесстрашный, отличный наездник. – А чем вы собираетесь заняться, господин Раш?

– Еще не знаю.

Раш как раз предпочел бы поговорить о Гренадере. Хорошо было бы повидать любимого коня, а завтра проехаться на нем.

– На какую дистанцию может скакать Гренадер?

– Уже на целую милю. Он с каждым днем становится все сильнее.

– Лучше бы спросили, сколько можно выручить за вашего коня, – бесцеремонно заявил Конуэй.

– Довольно приличную сумму, – тут же ответил тренер. – Несмотря на неважную конъюнктуру. У вас нет денег, господин Раш?

– Нет.

– У меня тоже. Приходится содержать шестнадцать лошадей, а доходов почти никаких.

– Зато у него есть драгоценности, которые кое-чего стоят, – сообщил Конуэй.

– Скоро ли можно будет пускать Гренадера на скачки? – поинтересовался Раш.

– Здесь, в Швеции? Не раньше, чем в мае. Здесь и скачек-то настоящих нет, ходят только рысью. У меня есть возможность вернуться в Ирландию, но если брать с собой лошадей, то я разорюсь на перевозке. С другой стороны, если приеду пустой, то нечего будет показать. А каковы ваши планы, господин Раш?

– Он собирается сдаться русским, – сказал Конуэй, и Доннели опять удивленно поднял брови. – Я пытаюсь ему втолковать, что это безумная затея. Может, хоть вас он послушает.

Доннели не хотелось ни в чем соглашаться с Конуэем, но в данном случае репортер был прав.

– С ними нельзя иметь ничего общего, сэр, – сказал он. – Русским доверять нельзя.

– Больше мне податься некуда.

Доннели зажег трубку, помолчал, потом внезапно сказал:

– Но есть еще Ирландия. Сколько стоят ваши драгоценности?

– Британцы его не пропустят, сразу зацапают, – возразил Конуэй.

– Можно выйти в плаванье на нейтральном судне, – пожал плечами Доннели. – А из Ирландии ничего не стоит перебраться в Южную Америку.

Рашу хотелось говорить только о Гренадере, но ирландцы уже увлеклись новой темой. Если бы проблема будущего стояла только перед немцем, остальные двое скорее всего моментально утратили бы к ней интерес, но у каждого из присутствующих были свои проблемы и сомнения относительно завтрашнего дня.

Через несколько минут Доннели уже записывал на листке бумаги описание драгоценных камней, еще оставшихся на обеих брошках. Все трое пытались прикинуть, хотя бы примерно, сколько могут стоить камни. Но выпитое виски и чрезмерный оптимизм мешали объективности оценок. Вскоре выяснилось, что ни один из троих ничего не понимает в ювелирном деле, да и цену на лошадей в нынешней Швеции представить себе было довольно трудно.

– Пустая трата времени, – резюмировал Конуэй.

– Это замечание – ваш единственный вклад в наши планы, мистер Конуэй? – ехидно спросил Доннели. – Если так – идите своей дорогой. Но держите язык за зубами.

– А что еще я могу сказать? – насупился Конуэй. – Информацией располагаю не я, а ваш немецкий друг. У него голова напичкана ценными фактами. А факты стоят денег.

– Что вы имеете в виду?

– Он хочет сказать, что из моих рассказов получатся газетные статьи, – объяснил Раш.

– Хотелось бы узнать, зачем вам понадобилось встречаться с Бернадоттом? – взял быка за рога Конуэй.

– Так вот зачем вы приехали? – повернулся к Рашу Доннели. – Нужно встретиться с Бернадоттом?

– Я всего лишь хочу выяснить, не поможет ли он мне с политическим убежищем.

Раш решил не вдаваться в подробности. От виски и пылающего камина его клонило в сон, во всем теле чувствовалась усталость.

– Думаю, у него при себе послание или пакет, – сказал Конуэй.

Доннели нахмурился.

– Что-то я вас не пойму. То господин Раш в бегах, то вдруг выясняется, что он прибыл для встречи с Бернадоттом.

– Понимаете, сегодня утром, когда он вылетал из Берлина, он был курьером, – стал рассказывать Конуэй. – Пока самолет находился в воздухе, немцы решили, что он – предатель, и попытались его арестовать.

– Кто и где?

– В аэропорту Бромма господина Раша ждали гестаповцы. А ведь после его вылета из Берлина прошло всего несколько часов. Ветер задул в другую сторону. – Конуэй нахмурился и вдруг щелкнул пальцами. – Минуточку! Ветер тут ни при чем!

– Да уж, больно быстро все произошло, – согласился Доннели. – Так все и было, мистер Раш?

– Я вам скажу, что было, – взволнованно произнес Конуэй. – Вы можете мне поверить – я не ошибаюсь.

– Так он правду говорит, мистер Раш?

– Да.

– Вы меня не слушаете! – вскричал Конуэй. – Скажите, как местное гестапо получило приказ из Берлина? Допустим, по телефону. Представьте себе: из Берлина звонят в Стокгольм после того, как самолет поднялся в воздух. Сколько продолжается полет – часа три?

Раш тряхнул головой, чтобы прогнать сон.

– Да.

– Быстро же они записали вас в предатели. Не успели вы взлететь в воздух, а из Берлина уже звонили в гестапо, чтобы вас арестовали. Зачем такие сложности? Если вы действительно государственный преступник, можно было связаться по рации с пилотом и заставить его вновь вернуться в Берлин.

– А ведь верно, – кивнул Доннели.

– И это еще не все, – скороговоркой продолжил Конуэй. – Взгляните на это дело с географической точки зрения. Половина полета проходит над германской территорией или германскими водами, потом начинается Дания, оккупированная немцами. Самолету могли послать радиограмму приземлиться в Копенгагене либо в другом месте. Итак, если в этой истории все чисто, то из Берлина в Стокгольм позвонили, когда самолет находился уже над шведской территорией. Но в этом случае гестапо не успело бы подготовиться к встрече! В середине дня в нейтральной стране собрать людей, перекинуть их в аэропорт? Да и операцию они подготовили как-то странно. Ведь им нужно было арестовать не простого человека, а профессионального коммандо, героя войны, который, как-никак, может за себя постоять. Страна нейтральная, аэропорт пассажирский. Как они себе это представляли? Вполне можно было дождаться, пока вы не вернетесь обратно в Германию.

Раш вскочил на ноги и внимательно прислушивался к каждому слову.

– Продолжайте.

– Когда вас пытались арестовать, это выглядело как-то не очень убедительно. Что они вам сказали? Дорогой господин Раш, пожалуйста, пройдемте с нами, а не то вас отшлепают по попке? Гестапо обычно именно так ведет себя при аресте? Господи, помню, я был в Берлине в тридцатые годы и пару раз видел, как работает гестапо. Никаких тебе «пожалуйста». Хватают злодея за шкирку, швыряют в машину – и привет.

Конуэй чувствовал, что его логика разит наповал, но развитие мысли несло его дальше, и вдруг впереди забрезжил свет.

– Вы просто идиот. Вас подставили! – заорал он и взглянул в окаменевшее лицо Раша. Потом медленно, подчеркивая каждое слово, сказал: – Вас специально отправили в Стокгольм, чтобы здесь арестовать. Нет, минуточку. Вас отправили для того, чтобы изобразить арест и дать вам возможность улизнуть. Вы должны были почувствовать себя загнанным зверем. Но охотники не слишком вас донимали, не правда ли? Что-то мы не заметили ни слежки, ни преследования.

– Этого не может быть! – прошептал Раш. Он посмотрел на Доннели, потом на Конуэя, потом снова на Доннели. – Зачем все это? Почему они выбрали именно меня?

– И еще одно, – не слушал его Конуэй. – Как мы сразу этого не сообразили! Ведь они отправили вас сюда не просто так, а с каким-то посланием. Не важно с каким, не будем сейчас на этом останавливаться. Вы знаете, что на вас объявлена охота. При этом имеете при себе какую-то ценную информацию. – Он спросил у Раша: – У вас с собой пакет?

– Это касается Шеллен... – ответил было Раш, но поперхнулся и замолчал.

– Какой-то пакет для графа Бернадотта, так? – сказал Конуэй. – Вас отправили к графу с каким-то большим секретным пакетом, потом попытались арестовать, но из этого ничего не вышло. Вы бегаете по всему Стокгольму, уверенный, что у вас на хвосте сидит гестапо. Но гестапо и не думает за вами гоняться. Помните, как легко мы выбрались из отеля? Возникает вопрос – чего же им от вас нужно?

– Сумасшедший дом какой-то, – пробормотал Раш. От ярости и растерянности у него все кружилось перед глазами.

Доннели был удивлен не меньше и пробурчал:

– Чушь какая-то. Не верю ни единому слову.

– Зато он верит, – торжествующе воскликнул Конуэй, показывая на Раша. – Он-то знает, что я совершенно прав. – Репортер снова щелкнул пальцами. – У меня какой-то приступ ясновидения. Я отчетливо вижу перед собой всю эту историю. Вас переправили в Стокгольм, так? Потом вы узнаете, что жизнь ваша под угрозой, вам нужно скрываться. При себе вы имеете какую-то важную информацию. Путь к британцам и американцам для вас закрыт, потому что они объявили СС преступной организацией. Шведам вы тоже не нужны. Таким образом, у вас остается только один выход. Какой?

– Ерунда, не может быть, – ахнул Раш.

– Не может быть? А к какому решению вы пришли сами? – Репортер взглянул на часы. – Всего полтора часа назад, когда мы с вами сидели в кафе.

– Не верю!

Конуэй шлепнул себя по лбу и рассмеялся. Замысел Шелленберга стал ему окончательно ясен.

– Вы и не должны этому верить. Так получится убедительнее. Но ведь верить должны не вы, поверить должны русские. И думаю, что имеющаяся у вас информация должна им понравиться. Все-таки какая она – письменная или устная? Во всяком случае, графу Бернадотту она ни к чему. Да вы и не сумеете добраться до Бернадотта.

– Я попытался, – возразил Раш. – Это доказывает...

– Это доказывает, что у вас действительно есть для него какое-то послание, – перебил его Конуэй.

– Чушь! Ерунда! – страстно вскричал Раш, чувствуя, что земля качается у него под ногами. – Если вам верить, все это было заранее подготовленным планом. Тогда каким же образом получилось, что я сижу здесь, с вами? Может быть, ваше появление тоже входило в план?

Конуэй улыбнулся:

– А вы, наверное, думаете, что мы с вами встретились случайно?

Раш молча уставился на него.

– Вчера вечером, – с наслаждением сообщил Конуэй, – мне позвонили и сказали, что с берлинским самолетом прибудет очень интересный пассажир.

– Вчера вечером?!

– Вот именно, гауптштурмфюрер Раш. Еще вчера вечером все было подготовлено.

– Вы это выдумали, – буркнул Раш, но его голос звучал уже менее уверенно.

Лишь эмоции мешали ему согласиться с версией Конуэя, но мозг вел свою собственную работу и делал единственно возможные выводы.

– Кто-то безошибочно рассчитал, что в такой ситуации вы непременно перебежите к русским, – объяснил Конуэй. – Кто вас ждал в гостинице, когда вы туда прибыли?

Раш не ответил.

– Ведь кто-то там был?

Немец окончательно пришел к выводу, что журналист прав. На каждый довод у него был контрдовод; все доказательства сводились к одному.

– Ваше поведение было рассчитано заранее, – продолжал Конуэй. – Это не очень лестно для вас, верно?

– Кто же на такое способен? – покачал головой Доннели. – Невозможно предсказать, как поведет себя человек в той или иной ситуации.

– Очень даже возможно, – возразил Конуэй. – Представьте себе реку, текущую по долине. Берега обрывистые, вода несется со скоростью десять миль в час. Вы бросаете что-то в воду. Куда поплывет брошенный предмет? Немцы взяли и швырнули с обрыва в реку гауптштурмфюрера Раша. И вода понесла его в заданном направлении. Мне все ясно, кроме двух вещей.

– Каких? – спросил Раш.

– Что у вас с собой за послание и кто вам его вручил. Нет, есть еще и третий вопрос. – Он с триумфальным видом обернулся к Доннели: – Кто это сказал, что я должен идти своей дорогой?

Раш еще какое-то время посопротивлялся. Не так-то просто расставаться с многолетними привычками, всем стилем жизни, даже когда рассудок уже сдался. Рашу очень не хотелось доставать из кармана два конверта. Но в конце концов, уже перед самым рассветом, он дал себя уговорить. Конверты были вскрыты, бумаги тщательно изучены. Первый пакет документов был малопонятен: какие-то цифры, сведения о денежных выплатах, проведенных через немецкий банк. Однако, судя по всему, эти цифры представляли огромную важность. Иначе банковские ведомости не были бы приложены ко второму пакету документов, смысл которого всем присутствующим был очень хорошо понятен. Это была целая пачка листков, сплошь заполненных именами. Очень важная информация, очень опасная. Мозг Раша работал в своем обычном режиме, и именно немец догадался, зачем германской разведке понадобилось сообщать такую информацию врагу.

Раш долго крыл Шелленберга самыми последними словами, а ирландцы его успокаивали. Потом они втроем стали думать, как получше распорядиться странным подарком, который преподнесла им судьба.

Час спустя, направляясь в уборную, Конуэй взглянул на телефонный аппарат и вспомнил о своей мере предосторожности – письме, оставленном в «Гранд-отеле» корреспонденту «Таймс». Репортер позвонил в регистратуру и велел уничтожить письмо не вскрывая.

Потом он вернулся к Рашу и Доннели. Теперь атмосфера в комнате была совсем иная – напряженная, но деловая. Конуэй подумал, что они втроем похожи на заговорщиков. А он обожал всяческие заговоры.