"Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек" - читать интересную книгу автора (Качановский Алоиз)

8

Высаживаюсь перед домом, вхожу в бар «Под Балконами», быстрым взглядом обвожу полки за стойкой, заказываю кальвадос. Толстяк наливает мне, пью и расплачиваюсь. Когда толстяк вновь погружается в плывущий из радио репортаж о велогонках, киваю кельнерше и увожу ее в сторону двери.

— Я опять по поводу дамы в черном, — шепчу я ей. — Припомните, пожалуйста, говорила ли она по телефону с самим адвокатом или с кем-нибудь, кто потом мог передать ему ее слова.

— А какая разница? — спрашивает кельнерша.

— Она говорила прямо «господин адвокат» или, может быть, говорила иначе: адвокат то, адвокат это, адвокат будет знать, обращусь к адвокату… Ну вы понимаете, так, например, разговаривают с секретаршей, которой потом необходимо пересказать все самому адвокату.

— Я думаю, что она разговаривала с самим адвокатом. Так мне показалось. Сначала она спросила: «Я застала господина адвоката?» и назвала фамилию, только я не запомнила какую, а потом она продолжала: «Я приехала специально к господину адвокату за своим депозитом, хранящимся у вас в сейфе»… ну и дальше о лестнице и все то, о чем я вам рассказывала.

— Но таким образом можно разговаривать и с секретаршей. Припомните, не слышали ли вы ее прямое обращение «господин адвокат»?

— Да, пожалуй, не припомню, — заявляет кельнерша, выбитая из себя грамматической проблемой, явно превышающей ее умственные возможности.

Оставляю ей небольшие чаевые и покидаю бар. В подъезде встречаю мою уборщицу. В нашем доме она обслуживает несколько квартир. Сейчас, вероятнее всего, закончила работу и выходит, навьюченная сумкой с огрызками сухого хлеба, который она ежедневно собирает на кухнях и кормит им своих кроликов. Мне не очень хочется беседовать с нею, но кое-что нужно уточнить.

— Добрый день, — говорю я ей. — Уже домой?

— Ну уж ночевать здесь не буду, — довольно резко отвечает она. — С пяти утра я уже на ногах, не то что некоторые, валяющиеся до полудня.

Улыбаюсь ей самой привлекательной из моих улыбок.

— Да, действительно, я сегодня заспался. Но, видите ли, вчера я работал до поздней ночи.

— Не знаю, чем вы занимались до поздней ночи, это не мое дело, — произносит уборщица тоном, ясно указывающим на то, что она не питает никаких иллюзий по отношению к моей нравственности и не позволит себя обмануть наивными выдумками. — Револьвер я отнесла в кабинет, — деловым тоном добавляет она.

— Какой револьвер? — поражаюсь я.

— Ну тот, что всегда лежит в ящике стола, а сегодня ночью вы спрятали его под гидрантом.

— Я спрятал револьвер под гидрантом!? — восклицаю я в удивлении.

— Видно, вы его там спрятали, если я его там нашла, кто же еще? Только вы ничего не помните, так как здорово набрались, — решительно подтверждает уборщица.

— Расскажите мне поточнее, когда и где вы нашли револьвер.

— Я вчера оставила тряпку в нише с гидрантом, там где хранится запасной ключ. Сегодня вынимаю тряпку и вижу там револьвер. Я и подумала, что вы куда-нибудь ходили с револьвером, а под утро вернулись на бровях и вместо того, чтобы отнести револьвер в кабинет сунули его к гидранту.

— А ключ был на своем месте?

— Ключ был, и револьвер лежал рядом, Я взяла его с собой в канцелярию, положила в ящик стола и только после этого принялась за уборку. Это опасно так разбрасываться револьверами, вам следовало бы получше следить за ним.

— Следовало бы, это точно, — говорю я. — А в канцелярии вам ничего не попалось на глаза?

— Что именно? — спрашивает уборщица и явно пытается прочесть ответ на моем лице.

— Ну я знаю?.. Например губная помада…

— Даже всю свою сумочку эта донна оставила у вас, — произносит уборщица возмущенным тоном. — Тоже пьяная была? Или что? Теперь наверное ищет ее повсюду, но пусть утешится, ее сумочка живая и здоровая лежит в канцелярии, в вазоне, я там на какую-то сумочку не позарюсь! — добавляет уборщица и направляется к выходу.

Не спрашиваю, в каком вазоне. В кабинете вазон только один. Вбегаю, перепрыгиваю через три ступеньки, на этаж выше и влетаю в канцелярию. Пумс нервно подскакивает, поспешно прячет под себя свое чтиво и пытается что-то сообщить мне, но я не даю ей слова. Опускаю руку в вазон (подарок отцу от клиента в давние дни) и вынимаю сумочку.

Это дешевая поношенная сумочка из черной кожи с никелированным замочком. Распахиваю ее и высыпаю все содержимое сумочки на письменный стол. Подходит Пумс и смотрит заинтересованная.

— Это сумочка нашей черной, — объясняю я. — Уборщица нашла ее утром и убрала в вазон. Теперь у нас есть доказательство, что черная была здесь вчера и уже отсюда перебралась в мою квартиру, живая, а может быть, и уже мертвая.

Рассматриваем все, выпавшее из сумочки. Прежде всего документы. Точнее, документ здесь только один: удостоверение Клуба читателей, позволяющее пользоваться фондами библиотеки, на имя Клары Виксель, проживающей в Больших Луках, улица Парковая, 48.

— Никогда не слышала о такой местности, — говорит Пумс.

— Провинциальная дыра, километров семьдесят на северо-восток отсюда, — уточняю я.

Кроме удостоверения — ни одной бумажки. Маленькое зеркальце, расческа, кошелечек с несколькими банкнотами и мелочью, среди них три монетки французских, носовой платок, пустой флакончик, три ключа на брелоке. Проверяю сумочку, не осталось ли в ней еще что-нибудь. В боковом кармашке замечаю плотни всаженную картонку. Извлекаю ее: это фотография.

Особа на фотоснимке — моя покойница, в этом нет никакого сомнения. Сидит на лежаке в том же черном костюме, в котором я нашел ее этим утром на моем диване, в руках держит книжку, голова обернута хорошо знакомым мне шарфиком в черно-белую клетку. Лежак находится на террасе, примыкающей к белому дому, за углом дома виден сад и высокая ограда. Рядом с лежаком, на котором сидит черная, еще один лежак. Пустой. Точнее, не совсем пустой. На нем видны солнечные очки, еще какая-то часть одежды, а с поручней свешивается на ремешке футляр фотоаппарата.

В глубине, у здания виднеются еще несколько лежаков, сложенных и прислоненных к стене дома. На обороте фотографии штамп:

«Ателье М.Кассис. Монфлер».

— Какой вывод мы делаем из всего этого? — спрашиваю я у Пумс.

— Что наша черная проводила свой отпуск во Франции, — отвечает Пумс.

— Совершенно верно. Хотя она и не похожа на особу, которая может себе это позволить. А как ты думаешь, кто делал этот фото?

— Наверное этот Кассис, печать которого на обороте.

— Нет, ему только отдали пленку для проявления и печатания. Видишь этот футляр на соседнем лежаке? Фото, наверняка, делал сосед черной, владелец этого лежака. Именно для этого он и покинул лежак, чтобы щелкнуть черную. Интересно, кто это был?

— Это был ребенок, — говорит Пумс, вглядываясь в фото.

— Почему ты так решила?

— Посмотрите, что там на соседнем лежаке.

— Солнечные очки и какая-то деталь одежды.

— Это детское трико, — говорит Пумс.

— Присматриваюсь. Действительно, трико очень короткое.

— Но очки-то не детские, — возражаю я.

— Наверное, это очки черной. Она отложила их на время фотографирования на соседний лежак.

Слышу, как кто-то входит с лестничной клетки в приемную. Бистро собираю содержимое сумки обратно в нее и прячу сумку в вазон. Двери открываются, входит Роберт в сопровождении юного блондина с робким взглядом.

— Привет тебе, краса и гордость адвокатуры! — говорит Роберт. — Не будешь ли ты так любезен и не представишь ли меня своей новой очаровательной секретарше, с которой я уже успел познакомиться по телефону?

— Это Роберт, — объявляю я. — Работает в полиции. Пумс с момента появления Роберта ведет себя подозрительно. Она краснеет, бледнеет и прячет за спиной руки, как плохо воспитанная девушка, не желающая здороваться с гостем.

— Что ты вытворяешь, Пумс, — заявляю я грозно. Пумс извлекает руку из-за спины и здоровается, но явно нехотя. Робкий блондин остался у двери, очевидно, у него нет особого желания общаться с нами.

Роберт целует сопротивляющуюся ладонь Пумс и поворачивается ко мне.

— У кого ты проведал о Щербатом Нусьо?

— У того, кто его разыскивает, — уклончиво отвечаю я. — Ты пришел по поводу Нусьо?

— Да, есть надежда, что мы взяли хороший след, — отвечает Роберт.

В комнате неожиданно темнеет: туча заслоняет солнце. Роберт смотрит в сторону окна и обращается к своему адъютанту:

— Стоило бы позаботиться о машине, — произносит он. Блондин приближается к окну, смотрит на небо, но многое разглядеть в этой позиции ему не удается: улочка узкая, а высунуться из окна ему мешают противопожарные металлические листы, вделанные в стену здания.

— Мы приехали на открытом авто, — объясняет Роберт. — Если пойдет дождь, нужно будет поднять брезент.

В комнате на секунду светлеет, и снова наступает полутьма. Блондин встает на цыпочки, вертит головой, пытается разглядеть небо.

— Отсюда ничего не увидишь, нужно выйти на балкон, — заявляет Роберт и решительным шагом направляется к портьере. Волосы у меня на голове встают дыбом, уже пятый или шестой раз за это утро. Ведь там, за портьерой, лежит Нусьо, а на балконе черная. Бросаю испуганный взгляд на Пумс. Пумс, о чудо, весело подмигивает мне.

Роберт секунду ищет шнурок портьеры, находит его и тянет. Портьера раздвигается. Я закрываю глаза. Слышу, как Роберт открывает балконную дверь Раскрываю глаза. Роберт стоит на балконе и изучает небо. Дверь пуста, ни следа никакого Нусьо. На балконе ни следа черной. Снова светлеет. Солнце показывается из-за туч. Роберт возвращается в кабинет.

— Дождя не будет, — сообщает он. — Скажи мне по крайней мере, где этот Нусьо крутился в последнее время?

— Он работал в баре. «Под Балконами», ничего больше о нем не знаю, — отвечаю я.

— В этом баре внизу?

— Да.

— Ну ладно, тогда мы пошли, — говорит Роберт и кивает блондину.

Выходят.

Я приближаюсь к балконной двери, смотрю на опустевший ее проем и голый бетон балкона и не верю собственным глазам.

Час назад здесь были два трупа. Куда они делись? Все это слишком походит на кошмарный сон.

— В четвертинке, которую я тебе оставил, ничего не плещется? — спрашиваю я у Пумс, ибо ощущаю сильнейшую необходимость подкрепиться. Пумс трясет головой в знак того, что бутылка осушена до дна.

— Можешь ты мне объяснить, что произошло с ними? — киваю я на дверь балкона.

Пумс принимает мину компетентной секретарши, в канцелярии у которой ничего не пропадает. Выходит на балкон и знаком призывает меня. Выхожу за нею. Пумс перегибается через боковую ограду и показывает пальцем вниз. Перегибаюсь и я и вижу выступающие из-под балкона две пары ног: дамские в чулках и черных туфлях и мужские в поношенных ботинках. Оба трупа лежат в полотняном навесе.

Здесь я должен объяснить это поподробней. Моя канцелярия находится как раз над баром. Перед входом в бар, на тротуаре стоят три столика, своеобразная терраска для клиентов, предпочитающих смаковать пищу на свежем воздухе. Над этими тремя столиками и смонтирован на металлической конструкции полотняный навес, прикрепленный к стене прямо под моим балконом. Обычно, когда навес приподнят, полотно закрывает вид с балкона на терраску бара. Но сейчас навес свернут. Передняя его планка чуть отступает от стены дома, создавая нечто вроде полотняного корыта. И в этом корыте, на высоте пяти метров от улицы лежит моя парочка покойников.

— Как они там очутились? — спрашиваю я Пумс. Я не удивился бы, если бы услышал от нее в ответ «Сами выскочили». В такое утро может произойти и подобное.

— Я должна была спрятать их, — деловито заявляет Пумс. — Этот господин Роберт звонил пятнадцать минут назад, что приедет лично по поводу Нусьо. Мне не хотелось, чтобы он застал их в канцелярии.

— Каким чудом ты совершила это? — удивляюсь я.

— Я перенесла через барьер сначала черную, потом Нусьо и опустила их вниз, — говорит Пумс. — Можете мне поверить, это было совсем не просто.

Верю ей. Ей пришлось намучиться с ними. Прегибаюсь через передний барьер: отсюда видно плечо Нусьо, из-под которого выглядывает плечо в черном рукаве. Трупы лежат друг на дружке.

— Нам повезло, что господин Роберт не посмотрел с балкона вниз, — говорит Пумс. Действительно, если бы Роберт взглянул вниз, он бы очень удивился.

Мы с Пумс стоим на балконе, опираясь на барьер, и смотрим туда, куда, к счастью, не взглянул Роберт. Он как раз выходит из бара вместе с блондином. Полицейские приближаются к открытому форду гигантских размеров, стоящему перед баром. Блондин садится за руль. Роберт рядом с ним. Блондин запускает мотор.

Неожиданно происходит нечто чудовищное. Верх навеса, находящийся как раз под нами, вздрагивает. Вся конструкция трясется и скрежещет. Высовываюсь поглубже вниз и вижу толстяка, хозяина бара, орудующего у рукоятки, приводящей навес в действие. Он крутит ее. Навес раскрывается!

Пумс судорожно хватает меня за рукав. Мы оба задерживаем дыхание. Разыгрывающаяся перед нами сцена бьет все рекорды гротеска.

Верхушка навеса неторопливо движется вперед и вниз. В раскрытом виде навес наискось опадает от стены к тротуару. По мере того, как навес распрямляется, трупы съезжают вниз и задерживаются на краю у передней планки. Такое положение сохраняется до тех пор, пока движение навеса замедленно, и полотно еще не натянулось. Последний энергичный рывок рукоятки выбрасывает навес до упора вперед, полотно стремительно расправляется, и трупы, словно выброшенные из пращи, дугой пролетают над тротуаром… и попадают один за другим в полицейский форд. В виде двух неподвижных манекенов сваливаются они за плечами полицейских к задней части машины, ноги же их торчат из кузова наружу.