"М. Я. Геллер" - читать интересную книгу автора (началу К)

Глава 4

Итоги смутных времен

Возведен же быть благородный и благоверный от Бога избранный и Богом дарованный великий государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси самодержец…

Авраамий Палицин

Итог смуты для Авраамия Палицина, как и для всех современников, - избрание царя, ликвидация хаоса, властвовавшего на просторах Московского государства. В 1922 г. русское эмигрантское издательство в Берлине, переиздавая «Героев Смутного времени» Николая Костомарова, объясняло в предисловии: «Мы полагаем, что основательное знакомство с деятелями этой эпохи настоятельно необходимо русским людям теперь… И теперь, как тогда, Российский престол остался пустым, и теперь, как тогда, нет прямого и бесспорного наследника последнего царя, а потому, может быть, и теперь, как и тогда, единственный выход, который нам остается, это повторение 1613 г., т.е. народное избрание на царство монарха, наиболее отвечающего соображениям о благе и чести Великой

[317/318]

России…»1. Через 70 лет после написания этих слов в России вновь ищут, может быть, не монарха, но президента, «наиболее отвечающего соображениям о благе и чести Великой России». Первым итогом смуты было решение политический проблемы - проблемы власти. Она возникала после каждой государственной катастрофы: в 1613, в 1917, в 1991 годах.

Причины избрания Михаила объясняют многое в характере разрушенного государства и в характере государства восстановленного. Прежде чем перейти к спору историков относительно сходств и различий между Московией конца XVI и начала XVII вв., важно подчеркнуть, что сам принцип выбора царя воспринимался с огромным трудом. Как если бы, - писал В. Ключевский, - от них требовали выбирать отца и мать. Утвердившееся представление о божественности царя-отца было одной из главных причин легкого принятия Михаила. Слабый, болезненный юноша (родился в июне 1596 г.), не выделявшийся никакими талантами, был потомком не княжеской, но родовитой фамилии Романовых. Анастасия Романова, первая жена Ивана Грозного, связала семью с царским родом. Историки напоминают, что отец Анастасии, Никита Романов, остался в народной памяти, в былинах как модель боярина, защитника слабых и обиженных. Его сын Федор (в монашестве Филарет) обладал качествами государственного деятеля, но во время выборов находился в польском плену. Его роль была очень важной, однако второстепенной по сравнению с тем, что Михаил был двоюродным братом (по материнской линии) царя Федора и мог, что он и делал, говорить о себе как прямом наследнике Ивана Г/. Именно эта династическая связь, как бы натянута она ни была, дала основание, как пишет Палицин, видеть в избраннике царя, «Богом избранным и Богом дарованным». Царь Михаил обладал в глазах московских людей необходимой государю легитимностью.

Была и другая легитимность. В ополчении Дмитрия Пожарского казаки составляли важную часть вооруженных сил. Все те, кто претендовал на управление государством или хотя бы на активное участие, ушли с Иваном Заруцким, были разогнаны ополченцами. Но та часть, которая примкнула к Пожарскому, возглавляемая князем Трубецким, продолжала оказывать давление на собор, где была широко представлена. Их кандидатом был Филарет Романов, любимец двух самозванцев. Лжедмитрий I назначил его митрополитом, Лжедмитрий II - патриархом. После поражения Тушино Филарет сохранил только

1 Костомаров Н. Герои Смутного времени. Берлин, 1922. С. 3-4.

[318/319]

звание митрополита, но не потерял популярности среди сторонников самозванцев. Как обычно, наиболее красочно представил ситуацию на соборе В. Ключевский: казаки, увидя, что не могут добиться выбора сына своего тушинского царя, поддержали сына своего тушинского патриарха2.

Ничем не запятнанный во время смуты Михаил, связанный родственными узами с исчезнувшей династией, был принят земцами. Сын Филарета, он был принят и казаками. В момент избрания Михаил жил с матерью в Ипатьевском монастыре, близ Костромы. История любит задавать загадки, на которые нет ответа: Николаи II, последний царь из династии Романовых, был убит вместе с семьей в Екатеринбурге, в доме купца Ипатьева.

Избрание нового царя было важным итогом смуты, ее завершением. На этот счет ни у кого сомнений нет. Споры шли и продолжают идти относительно других итогов: что изменили Смутные времена, каким пришли государство и его жители в XVII век после четверти столетия войн, переворотов, разорения, смертей?

Спор о последствиях Смуты сводится, в конечном счете, к поискам ответа на вопрос: возможно ли возвращение назад к старому, к старой системе управления после революции, возможно ли возвращение истории вспять? Николай Костомаров был категоричен: «Чаще всего за потрясениями этого рода следовали важные изменения в политическом, общественном и нравственном строе той страны, которая их испытала; наша смутная эпоха ничего не изменила, ничего не внесла нового в государственный механизм, в строй понятий, в быт общественной жизни, в нравы и стремления; ничего такого, что, истекая из ее явления, двинуло бы течение русской жизни на новый путь в благоприятном или неблагоприятном для нее смысле. Страшная встряска перебурлила все вверх дном, нанесла народу несчетные бедствия… но в строе нашей жизни нет следов этой страшной кары Божией… Самодержавие ничем не было ограничено и приняло тут же прежние, неограниченные формы… Примеры смутного времени прошли бесследно, народная громада после того погрузилась в безгласие и ничтожество глубже, чем было до переворота»3.

Взгляды либерального Н. Костомарова совпадают с точкой зрения певца самодержавия Н. Карамзина, изложенные на полстолетия раньше. Меняется только знак. То, что Костомаров

2 См.: Ключевский В. Курс русской истории. М., 1912. Т. 3. С. 65.

3 Костомаров Н.И. Смутное время Московского государства// Исторические монографии и исследования. 1880. Т. 2-5. С. 636-638.

[319/320]

критикует, Карамзин восторженно приветствует: «…единодушно наименовали Михаила самодержцем, монархом неограниченным… воспламененные любовью к отечеству, взывали только: Бог и Государь». Историк добавляет: «Самое личное избрание Михаила доказывало искреннее намерение утвердить самовластие»4. С этой точкой зрения совершенно согласен в последнем десятилетии XX в. Л.Н. Гумилев: «Люди того времени (он имеет в виду Смуту. - М.Г.) полагали (и не без основания), что для уверенности в завтрашнем дне мало безликого правительства, а нужен один государь, который был бы символом власти и к которому можно было бы обращаться как к человеку»5.

Исследователь Смуты С. Платонов спорит с Н. Костомаровым и другими историками, считавшими, что смута ничего не изменила в ходе московской истории и, в конце концов, вернула московскую жизнь в старое русло, «как при прежних великих государях бывало». По его мнению: «Смута сделала московскую жизнь иною во многих отношениях»6.

Изменения, несомненно, были. Прежде всего произошла смена господствующего класса, сходит со сцены родовитое боярство, потомки «княжат», его место займет дворянство. Появляются новые политические понятия. Н. Карамзин отмечает это. Напомнив о существовавшей системе управления - «монарх рядил государство через своих наместников или воевод», - историк констатирует: «Сия восточная простота уже не соответствовала государственному возрасту России, и множество дел требовало более посредников между царем и народом»7. Современник Смуты дьяк Иван Тимофеев считал, что в числе грехов, за которые была наказана русская земля, первое место занимает «бессловесное молчание народа», причем, как пишет мемуарист, «согрешили все от головы и до ног, от великих до малых…»8. На это В. Ключевский отвечает, что настроение народа переменилось: «С воцарением новой династии в продолжение всего XVII в. все общественные состояния немолчно жалуются на свои бедствия, на свое обеднение, разорение, на злоупотребление властей, жалуются на то, отчего страдали и прежде, но о чем прежде терпеливо молчали»9.

4 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. С. 29.

5 Гумилев Л.Н. От Руси к России: Очерки этнической истории. М., 1992. С. 233.

6 Платонов С. Смутное время. С. 230.

7 Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 30.

8 «Временник Ивана Тимофеева». М.; Л., 1951. С. 263-265.

9 Ключевский В. Курс русской истории. Т. 3. С. 95.

[320/321]

Несмотря на все изменения, государство и народ вернулись к самодержавию, к Богоданному царю. Смутное время продемонстрировало возможность существования государства с подозрительными царями на троне, даже - хотя коротко - совсем без государя. Открылись возможности для самостоятельной инициативы и деятельности в политической жизни. XVII в. будет временем поисков монархами путей сохранения абсолютной самодержавной власти и искоренения тенденций к ее ограничению.

Важным последствием смуты были территориальные потери. В первые годы царствования Михаила будут заключены мирные договоры с Польшей и Швецией, которые подтвердят лишение Москвы выхода к Балтийскому морю. Арнольд Тойнби видит в дальнейших событиях подтверждение своей концепции вызова и ответа. С его точки зрения, могучее давление на Россию со стороны западного мира в XVII в., которое привело польскую армию в Москву и отдало шведам балтийское побережье, было «главным фокусом русской жизненной силы». На это давление, пишет английский историк, «ответил Петр Великий, построив в 1703 г. Петербург на территории, отвоеванной у шведов…»10.

Трудное выздоровление

Дикие народы любят независимость, мудрые народы любят порядок, а порядка нет без самодержавной власти.

Н. Карамзин

История России организуется, еще до возникновения понятия «Россия», вокруг главных задач, которые можно назвать стратегическими целями: собирание земель Москвой; преодоление татарского ига; строительство централизованного государства; борьба за море и т.д. Первая половина XVII в. была временем восстановления государства, приведения его в порядок. Эпоха Смуты - демонстрация модели разрушения государства, ответ на вопрос: как государство разрушается? Царствование первого из Романовых дает ответ на вопрос: как государство

10 Toynbee A.J. A study of history. L., 1946. Vol. 1. P. 143.

[321/322]

восстанавливается? Совершенно очевидно, что оба ответа не носят универсального характера, они применимы, прежде всего, к Московскому государству: как оно развалилось и как оно собралось.

Выздоровление началось избранием на престол государства, переживавшего глубочайший кризис, слабого юноши, напоминавшего современникам царя Федора. Ключевский признает: выбрали не самого способного, но самого удобного. К. Валишевский более жесток и пишет: «Восшествие на трон первого Романова, положившее конец Смутному времени, должно служить блестящим опровержением народной пословицы, по которой для приготовления рагу необходим заяц»11. К тому же мать Михаила, инокиня Марфа, «своенравная интриганка», по словам того же Ключевского, крепко держала сына в руках. Отец Михаила, который сыграет потом важнейшую роль в жизни государства, был в польском плену.

Михаил Романов вступил на престол в стране, разоренной дотла: города и деревни сожжены, крестьяне бросали пашню и бежали спасать жизнь, в казне не было денег, развалилось войско. К тому же, как выразилась мать Михаила, не желая отдавать сына в цари, московские люди «измалодушничались». Николай Костомаров констатирует: «Прежняя печальная история русского общества приносила горькие плоды». Историк безжалостно называет поколение, вышедшее из смуты, «жалким, мелким, поколением тупых, узких людей, которые мало способны были стать выше повседневных интересов»12.

В этих условиях началось восстановление государства. Избранный на царство, Михаил дал «крестоцеловальную грамоту», ограничивавшую его власть. Грамота никогда не была найдена, и единственным источником, на который ссылаются историки, говорящие о «грамоте», является упоминание о событии Григорием, Котошихиным. Свидетельство Котошихина, современника и человека, много знавшего, дополняется предшествующими примерами: как правило, цари после Ивана Грозного давали обещание судить по старым законам, никого не судить и не осуждать по своей воле, не вводить новых законов и новых налогов без земского собора. Действительно, в царствование Михаила соборы созывались часто и решали все

11 Валишевский К. Начатки современной России. Первые Романовы// Былое: Сб. соч., до сих пор печатавшихся за границей. СПб., 1910. Т. 1. С. 6.

12 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях главнейших деятелей. СПб., Б.г. Т. 2. С. 4.

[322/323]

важнейшие проблемы государственной жизни. Первая половина XVII в. - время расцвета соборной деятельности. Лев Гумилев пишет: «Выбор был крайне удачен, ибо, процарствовав с 1613 по 1645 г., сам Михаил ничего не предпринимал». В 1992 г. историк приходит к любопытному выводу: первоначально «работу по устроению государства выполняли земские соборы… Позже… в государстве был наведен относительный порядок и нужда в земских соборах отпала»13. Иначе говоря, по мнению русского историка, писавшего в конце XX в., представительное учреждение необходимо только в минуты кризиса, в эпохи «беспорядка».

Соборы в царствование Михаила были широко представительными органами, отражая участие в государственных делах всех слоев населения в последний период смуты. Они всегда утверждали царские предложения. Единственный раз, когда собор принял решение, шедшее вразрез с мнением царя, Михаил поступил по-своему. Выборные представители рассматривали свою деятельность в соборе не как право или привилегию, а как обязанность, выполнение долга. Тем не менее, царь рассматривал присутствие собора как ограничение власти. Так видели это и современники. Григорий Котошихин, объясняя, что такое самодержец, сравнивает «своего» царя Алексея Михайловича с отцом, Михаилом Федоровичем. Алексей никакой грамоты не давал. Кроме того, «царь Михайло Федорович, хотя самодержец писался, однако без боярского совету не мог делать ничего»14. Царь Алексей обходился без «боярского совета» и поэтому был подлинным самодержцем.

Несмотря на ограниченность его функций, роль земского собора в царствование первого Романова была значительной. Собрания представителей «всея земли» легитимизировали нового царя, новую династию. Это было тем более важно, что Михаил был мягким, послушным окружению человеком. Живший в то время в Москве голландец Исаак Масса писал, что он надеется на Бога, который откроет царю глаза: России нужен новый Иван Грозный, это единственное средство удержаться на троне, русский народ благоденствует только под дланью своего владыки и только в рабстве он богат и счастлив15. Чрезвычайно знаменательно, что мнение о необходимости тяжелой царской

13 Гумилев Л.Н. Указ. соч. С. 234.

14 Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича СПб., 1884. С. 141-142.

15 Цит. по: Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 5.

[323/324]

руки и кровавых репрессий высказывает гражданин свободной голландской республики. Необходимость деспотии в России для русских станет главной темой, основным выводом всех западных путешественников, приезжавших в империю царей. Возможно, что это связано, прежде всего, с тем, что от самодержавных правителей России иностранцы всегда получали такие привилегии, которые они не могли рассчитывать получить от земских соборов.

Восстановление государства требовало прежде всего наведения хотя бы минимального порядка в государстве. Первым шагом было обуздание разбойничьих банд, гулявших по Руси. Разбойники были «благородные», боровшиеся за какие-то права, против произвола, были и обыкновенные, грабившие всех, кто попадался под нож. Еще долго продолжал беспокоить Москву Иван Заруцкий, которого сопровождала Марина с сыном, «воренком». Отбиваясь от преследователей, отряд Заруцкого уходил все дальше на юг. В июне 1614 г. около 600 волжских казаков, все, что оставались у Заруцкого, были окружены московскими стрельцами. Казаки выдали атамана и Марину с сыном, объявив, что целуют крест Михаилу. В июле пленники были привезены в Москву: Заруцкого посадили на кол, четырехлетнего сына Марины и второго самозванца повесили, а сверженную царицу посадили в тюрьму, где она вскоре умерла от болезни и, как пишет биограф, «с тоски по своей воле». А слухи о спасшемся сыне Марины продолжали жить и пугать Москву…

В северных областях - от Холмогор до Архангельска - хозяйничали банды Баловня и других вожаков: они любили набивать рот и уши жертв порохом и зажигать его.

В центральных областях бушевал Александр Юзеф Лисовский, талантливый кавалерийский командир и безжалостный разбойник. Только в 1616 г. он умер, по-видимому, отравленный. «Лисовчики» были так хорошо известны не только на Руси, но в Польше и других странах Европы, что сейм Речи Посполитой принял специальный закон, освобождавший от наказания того, кто убьет «лисовчика».

Тяжелое положение страны усугублялось наличием на территории Московского государства двух враждебных армий: шведы держали в своих руках территорию вдоль Балтийского побережья и Новгород, поляки не теряли надежды посадить Владислава на московский трон: формально он был московским царем, законно избранным земским собором. Московское войско практически не существовало. Две неразрывно связанные проблемы стояли перед молодым царем: необходимы были деньги для создания войска. Как собрать налоги в разоренной

[324/325]

стране, как создать вооруженные силы, способные защитить государство от притязаний поляков, обладавших опытным войском, и шведов, которые под водительством Густава-Адольфа создали самую сильную армию в Европе?

Попытка собрать подати окончилась неудачей: никто не хотел платить; если же сборщики добивались уплаты, то брали деньги себе. В 1616 г. Земский собор постановил собрать со всех торговых людей «пятину», пятую деньгу с имущества (20%), причем обязательно деньгами, а не товарами, а с каждой сохи - по 120 рублей. Самые богатые люди в государстве - Строгановы - должны были заплатить 16 тыс. рублей, а потом от них потребовали дополнительно еще 40 тыс. Главным источником их богатства были сибирские меха - один из важнейших предметов русского экспорта, и соль.

Население, разоренное войнами и поборами, не могло платить того, что требовало государство, подати буквально выбивались палками. Должников били до тех пор, пока они не уплачивали налога или не умирали. В 1620 г. собранным московским купцам было сказано царем: «Ведомо вам всем, что по грехам в московском государстве от войны во всем скудость и государственной казны нет нисколько, кроме таможенных пошлин и кабацких денег государевым деньгам сбору нет»16. Питье всячески поощряется, продажа алкоголя является царской монополией: «Опричь государевых кабаков никто питья на продажу не держит». Идут поиски займов. Джон Мерик, управляющий «Московской компанией английских купцов», возникшей в XVI в. и монополизировавшей московский рынок, дал царю заем на 100 тыс. фунтов17.

Главной задачей была война, которая шла на двух фронтах. Заключение мира с Польшей и Швецией стало самым неотложным делом. Прежде всего начались переговоры со шведами, ибо их притязания носили только территориальный характер. К тому же Густав-Адольф находился в неприязненных отношениях с Польшей и Данией, а, кроме того, имел широкие планы в Германии. В переговорах участвовали в качестве посредников англичане (Джон Мерик) и голландцы. Русские послы, отправившиеся в Голландию договариваться о посредничестве, были так бедны, что в Амстердаме им дали 1000 гульденов на содержание. Несмотря на тяжелое положение, несмотря на поражение московских войск в схватке со шведами, переговоры шли долго и трудно. Наконец 27 февраля 1617 г. был

16 См.: Пыжов И.Т. История кабаков в России. М., 1991.

17 Горсей Д. Записки о России XVI-начала XVII в. М., 1990. С. 139.

[325/326]

подписан вечный мир. Русские получили обратно Новгород, Старую Ладогу, Гдов и их окрестности, за Швецией оставалось приморье и Ивангород, Ям, Копорье, Орешек, Корела с уездами. Московское государство потеряло выход к Балтийскому морю и приобрело цель внешней политики на сто лет.

Победа Швеции, страны, насчитывавшей примерно 900 тыс. жителей, а вместе с Финляндией - 1250 тыс., была успехом молодого короля Густава-Адольфа, поощрявшего промышленное развитие страны, ставшей главным производителем и экспортером железа и меди в Европе, и проведшего реформы - финансовую, административную, системы образования. Это дало ему возможности и средства на создание армии, которая была, возможно, лучшей в мире в 30-е годы XVII в., когда она включилась в Тридцатилетнюю войну.

Значительно сложнее были отношения с Польшей. Королевич Владислав продолжал считать себя московским царем и надеялся сесть на трон в Кремле. Его отец Сигизмунд III пришел, наконец, к выводу, что ему самому это не удастся. Он решил довольствоваться достигнутым: захватом Смоленска, триумфом в Варшаве с показом захваченного в плен московского царя Василия Шуйского. 7 апреля 1617 г. глава польской церкви архиепископ Гембицкий напутствовал в варшавском соборе Владислава на поход в Москву, вручив ему меч и хоругвь. Летом 1617 г. королевич отправился в поход. Войском командовал один из самых знаменитых польских полководцев гетман Ходкевич. В сентябре 1618 г. поляки снова были под Москвой. Вместе с ними пришли 20 тыс. запорожцев во главе с Петром Конашевичем Сагайдачным, получившим от Владислава знаки гетманской власти - булаву, хоругвь и бубны. Православные казаки вместе с польско-литовскими католиками не смогли убедить русских в необходимости поддержать польского претендента. У Владислава были аргументы. В грамотах, которые рассылались от его имени, перечислялись лишения, которым подвергались жители московского государства «от советников Михайловых, от их упрямства, жадности и корыстолюбия». Со своей стороны королевич обещал «милость, жалованье и призрение». Собранный в Москве 9 сентября земский собор постановил единодушно стоять за православие и государя, «не щадя своих голов биться против его недруга, королевича Владислава и идущих с ним польских и литовских людей, и черкас». Черкасами называли украинцев.

После неудачного приступа войско Владислава отступило от Москвы и остановилось в Тушино. Странным образом это место влекло тех, кто мечтал о московской короне. Подошедшие

[326/327]

московские войска были слишком слабы, чтобы атаковать противника, который, в свою очередь, не имел сил для наступления. 1 декабря 1618 г. Москва и Варшава подписали в Деулине перемирие на 14 лет и 6 месяцев. Москва соглашалась на потерю Смоленска, она не добилась отказа Владислава от притязаний на московский престол. Царь Михаил получил перемирие и своего отца Филарета, который был, наконец, освобожден из польского плена. Далеким откликом на события начала XVII в., свидетельством возможностей, которые дает прошлое политикам, было решение, принятое летом 1993 г. властями молодой суверенной украинской республики. Первый корабль украинского военно-морского флота получил имя «Сагайдачный».

Возвращение отца царя изменило положение в Кремле. Молодой и слабый царь целиком подчинялся своей матери и ее родственникам - Салтыковым. Михаил был самодержцем только в титуле. Филарет, получивший после возвращения в Москву звание патриарха (церемонию совершил находившийся в Москве вселенский патриарх Феофан), был возведен в сан «великого государя». Этот титул обозначал одинаково и царя, и патриарха. Историки говорят о наступившем «двоевластии». Имея одного царя, государство управлялось двумя государями. У Филарета были те качества, которых не хватало его сыну: честолюбие, любовь к власти, жизненный опыт, авторитет. Он не имел религиозного воспитания и был известен своими светскими вкусами. Но в его эпоху это не мешало делать государственную и церковную карьеру. Современником Филарета был Ришелье. Московский патриарх имел сходные взгляды на роль монарха и государства, а кроме того власть, безоговорочно отданную сыном отцу, о которой Ришелье мог только мечтать.

Иностранцы свидетельствуют, что после возвращения Филарета были переменены должностные лица во всех приказах, были приняты меры по исправлению законодательства, прежде всего, усилилась борьба со злоупотреблениями. Одновременно огромные области, находившиеся в управлении патриарха, монастырские владения, вотчины митрополитов освобождались от податей.

Реконструкция государства имела первоначальной целью наполнение казны. Организуется перепись населения и земельных владений (писцовые книги), которая должна дать представление о состоянии государства и облегчить сборы податей. Злоупотребления переписчиков, за взятки вносивших в книги фальшивые данные, обратили внимание собора 1619 г. Тем

[327/328]

не менее, писцовые книги давали представление о положении в стране, вышедшей из смуты.

В поисках денег государство не чурается никаких средств: накладывает налог на все, что можно, берет монополию на товары, которые вывозятся за границу: в 1635 г. монополизирована торговля льном, в 1642 г. - селитрой. Охотно использует систему откупов.

В борьбе с разбойничеством, приобретшим пугающие размеры, используется самоуправление, возвращается использованная Иваном Грозным система выборных губных старост. Страна делится на административные единицы - губы, которые выбирают старосту из числа зажиточных дворян хорошего поведения и умеющих грамоте. Случалось, что из-за отсутствия желающих старосты не выбирались, а назначались. Губным старостам поручалось обеспечение безопасности во вверенном им районе, но права их были резко ограничены: они не могли выносить судебные приговоры без согласия Разбойного приказа в Москве, в их деятельность вмешивались воеводы. Положение губных старост - характерная особенность московской администрации, где обязанности, как правило, точно не разграничивались.

Сокращение населения после войн, голодных лет, бегства из разоренных областей в Степь, на окраину, вызвало острую нехватку крестьянских рабочих рук. Дворяне жаловались, что не могут «служить», т.е. становиться в ряды войска, ибо не имеют крестьян для обработки земли. В результате закрепление, закрепощение крестьян усиливается. Лев Гумилев, отмечая, что «крепостного права как такового в Польше не было: каждый крестьянин мог уйти от пана, если хотел», считает, что «отсутствие крепостного права создавало для крестьян условия жизни гораздо худшие, нежели при крепостном праве, имевшем место на Московской Руси»18. Крепостное право в Польше было, очень тяжелое на Украине, но русскому историку важно доказать, что жизнь в коллективе, о котором заботится государь, гораздо лучше беспокойной, отягощенной налогами, свободы. Взгляды Льва Гумилева, горячего пропагандиста русской самобытности, удивительным образом совпадают с точкой зрения голландца И. Масса, писавшего, что «народ этот (русский. - М.Г.) благоденствует только под дланью своего владыки и только в рабстве он богат и счастлив»19.

18 Гумилев Л.Н. Указ. соч. С. 245.

19 Цит. по. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 5.

[328/329]

Особенность реконструкции страны состояла в желании вернуться, насколько это возможно, к старым московским традициям, получившим серьезные удары во время Смуты. Происходила реставрация самодержавной системы, которая не встречала сопротивления, главный ее противник - высший боярский слой - был разбит и дискредитирован. «Назревшие в эпоху смуты идеи избирательной и ограниченной монархии не пустили глубоких корней», - замечает историк А. Кизеветтер20.

Время первого Романова было периодом наплыва в Москву иностранцев. Их видели в столице княжества уже при Иване III, в тесных отношениях с некоторыми был Иван Грозный; самозванцы широко раскрыли ворота для авантюристов, присутствие которых не оставило хороших воспоминаний у населения. Страна оставалась тем не менее закрытой: даже значительное количество чужеземцев, посещавших Московию в разных ипостасях, не меняло этого факта. Все было странным, чужим, иногда отвратительным для иностранцев в московском государстве, для обитателей страны - в иностранцах. Взаимно непонятными, следовательно чужими, что, как правило, значило враждебными, были верования, обычаи, география, климат.

Две главные проблемы, стоявшие перед царем Михаилом, два главных фактора восстановления страны - деньги и войско - были связаны с иностранцами. Зарубежье являлось источником средств, которых болезненно не хватало. Они могли иметь форму прямого займа: 100 тыс. фунтов (превратившиеся в 20 тыс. «благодаря» посредникам), полученных от англичан, форм таможенных пошлин, взимаемых за ввоз или провоз через московскую территорию товаров. Враждебные отношения с католической Польшей определяли «протестантскую» направленность московской внешней, в том числе внешнеторговой, политики. Главными торговыми партнерами Москвы были Англия, Голландия, Швеция (после заключения мирного договора), Голштинское герцогство. Подробности отношений между компанией голштинских купцов и Московским государством особенно хорошо известны, ибо в составе голштинского посольства посетил Москву Адам Олеарий, придворный математик и библиотекарь герцога. Его «Описание путешествия в Московию» (был дважды, в 1633 г. и в 1635-1639 гг.), - ценнейший источник сведений о Руси XVII в. Олеарий сообщает, в частности, что за право возить в течение 10 лет товары в Персию через московскую территорию голштинские

20 Кизеветтер А. История России// Энциклопедический словарь/ Брокгауз и Эфрон. СПб., 1899. Т. 28. С. 462.

[329/330]

купцы внесли в казну 600 тыс. ефимков21 (в английском фунте того времени было 14 ефимков).

Важной формой связей с иностранцами становится разрешение чужеземцам ставить разного рода «полезные учреждения»: заводы по производству железа, отливке пушек и ядер, выделке стекла, обработке лосиных шкур, фабрику часов и золотых изделий. На этих предприятиях работали почти исключительно иностранцы. На Руси не было мастеров, но правительство не поощряло обучение русских, требовавшее общения, ибо, нуждаясь в иностранцах, не переставало им не доверять, подозревать, видеть в них «латинян» и «люторов» - противников истинной христианской веры. Недоверчивым оставалось и отношение к промышленности. Иностранцы получали значительные льготы и привилегии, за которые они платили, но им разрешалось строить предприятия только вдали от городов, вдали от населения.

Колеблющаяся между необходимостью и чувствами политика по отношению к иностранцам в царствование Михаила вызывает диаметрально противоположные оценки историков. Польско-французский историк К. Валишевский писал в начале XX в., что Михаил и Филарет «предавали страну эксплуатации иностранцами и препятствовали ее свободному развитию». Лев Гумилев в конце XX в. писал: «В отличие от Ивана Грозного и окружения самозванцев правительство при Михаиле Романове ввело строгие ограничения для иностранных купцов… Во внешней торговле Русское государство начало безоговорочно ориентироваться на интересы своих, русских купцов».

Каждый из исследователей прошлого мог бы привести факты, подтверждающие его взгляд. Валишевский мог сослаться на жалобы псковских купцов, которые страдали от конкуренции шведов, на широкие привилегии, данные голландцам. Для Льва Гумилева важно решение земского собора, отказавшегося предоставить Джону Мерику, главе Английской компании, право торговать по Волге с Персией, по Оби с Китаем. По настоянию «торговых людей», купцов, собор отказал англичанам, недавно давшим заем молодому царю. Собор аргументировал отказ тем, что с Персией москвичи торгуют сами, перекупая товары у англичан, к тому же волжский путь опасен из-за разбойников. Еще опаснее - объясняли Джону Мерику - Обь, постоянно подо льдом, к тому же Китай государство невеликое и бедное. О Китае московские люди кое-что уже знали: в 1618 г. в Пекине

21 Название обращавшейся в стране серебряной монеты происходит от искаженного «иоахимсталер».

[330/331]

побывали первые посланники - казаки Иван Петлин и Андрей Мундов. Делиться с англичанами возникшими возможностями Москва не хотела.

Различная оценка внешнеторговой политики первого Романова связана с тем, что для Михаила и Филарета главным были интересы государства, как они его понимали, т.е. интересы государя. Все другое имело второстепенное значение. Немедленное получение денег - за привилегии, особые льготы - было гораздо важнее долговременных целей, способствовавших развитию городов или облегчению положения населения. Немаловажную роль играли пристрастия царя. Михаил окружил себя врачами, аптекарями, окулистами, алхимиками, часовщиками (царь очень любил часы и во время обеда возле него стояло двое часов), фабрикантами органов.

Олеарий рассказывает, что в Москве во время его визитов жило много иноземцев, в том числе 1 тыс. протестанских семейств. Сначала они селились где хотели и повсюду ставили свои молитвенные дома (кирки). Против этого восстали священники, видевшие опасность в близком соседстве русских и «люторов». Все кирки были сломаны и разрешено иметь одну в Немецкой слободе, вдали от православных церквей. Иностранцы, жившие в Москве и обслуживавшие двор, находились в ведении аптекарского приказа. Им платилось жалованье деньгами и мехами, они получали кроме того довольствие: определенное количество пива, вина, меда, овса и сена.

Прежде всего иностранцы были нужны в армию. Иноземцы служили в московском войске издавна. Во второй половине XVI в. число наемных пехотных солдат, как сообщает Флетчер, достигало 4300 человек, около 4000 казаков (черкасов), около 150 голландцев и шотландцев, около 100 греков, турок, датчан и шведов. По мере роста значения пехоты в московском войске увеличивалось число стрельцов - пехотинцев, употреблявших огнестрельное оружие - мушкеты с фитилями, карабины и пистоли. Для обучения их требовались иностранные специалисты. Это было тем более необходимо, что в XVII в. московское войско сильно отставало по подготовке солдат и вооружению от западных армий. Посетивший Москву в конце века австрийский (имперский) дипломат И. Корб замечает, что только татары боялись московского оружия; западные соседи смеялись и над духом, и над искусством московских ратников22.

22 Цит. по: Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М., 1991. С. 79.

[331/332]

Приглашение иноземцев-наемников было обычной практикой в европейских армиях эпохи. В лучшей из них, шведской, 4/5 армии составляли наемники - шотландцы, англичане, немцы. Но в армии Густава-Адольфа офицерами были шведы, солдатами - наемники. В московское войско приглашали наемников на офицерские, инструкторские должности. В 1626-1632 гг. в московское войско набирают около пяти тысяч наемников-пехотинцев. В инструкции вербовщикам говорилось, что могут нанимать людей всех наций, но только не католиков. Нужда в военных специалистах была очевидной для правительства. Их нанимали за дорогую цену. К ним относились подозрительно и настороженно. Аугустин Мейерберг, опубликовавший в Париже в 1661 г. рассказ о поездке в Москву, приводит высказывания иностранных офицеров на русской службе. Несмотря на высокое жалованье, многие сожалели, что пошли искать счастья в Москву: по выслуге установленного срока не было возможности вырваться домой. Если для удержания иностранца на службе долее срока не помогали разные приманки и награды, упрямца ссылали так далеко, что выбраться оттуда не представлялось возможным23.

Моделью отношений к иностранцам может быть история неудавшегося бракосочетания дочери Михаила Ирины с иностранным принцем. Эту историю можно назвать романом Вольдемара. Ни один из историков царствования первого Романова не мог пройти мимо этой печальной повести. В 1643 г. в Москву прибыл со свитой в 300 человек сын датского короля Христиана IV Вольдемар. До этого, в результате долгих переговоров, было достигнуто соглашение: королевич берет в жены царевну Ирину, получая в приданое Суздальское и Ярославское княжества и сохраняя свою протестантскую веру. Портрета невесты ему не показали, опасаясь колдовства. Это было в порядке вещей: супруг, как требовали того московские нравы, мог увидеть впервые супругу только в брачной спальне. Григорий Котошихин, описывая свадебные обычаи и возможности подмены невест, которых жених до брака не видел, заключает: «во всем свете нигде такова на девки обманства нет, яко в Московском государстве; а такого у них (т.е. у русских. - М.Г.) обычая не повелось, как в иных государствах, смотрити и уговариватися временем с невестою самому»24. Хлопоты Вольдемара были связаны с другим обманом. От него потребовали, чтобы он перешел в православие. Когда он

23 Там же. С. 89.

24 Котошихин Г. Указ. соч. С. 178.

[332/333]

отказался и попросил разрешения вернуться домой, ему отказали. Королевич попробовал бежать, но был схвачен. Согласие Вольдемара на то, чтобы будущие дети стали православными, дела не продвинуло. Царь Михаил не хотел ничего слушать. Только смерть Михаила позволила Вольдемару через два года после приезда в Москву вернуться домой.

Принципиальная закрытость Московского государства, продиктованная страхом и самоуверенностью, подозрительностью и гордостью, усиливалась сознанием нужды в презираемых иностранцах. Им много платили, но их всегда рассматривали как шпионов или заложников. Война становилась наиболее простым, самым недвусмысленным выходом из закрытости, оставаясь одновременно наиболее эффективным способом сохранения обособления.

Набор наемников, увеличение армии и улучшение ее подготовки имели совершенно определенную цель. Начиная с 1626 г. идет планомерная подготовка войны с Польшей. Близился к завершению срок перемирия, и Москва собирала силы, твердо намереваясь вернуть захваченные Речью Посполитой русские земли. В апреле 1632 г. умер Сигизмунд III. Покойник был положен в гроб с московской короной на голове, его наследник Владислав IV продолжал считать себя избранным московским царем. Пока шла процедура избрания короля Речи Посполитой, в Москве собрался собор и постановил начать войну с Польшей. Тем более что была готова новая армия - 158 пушек, 32 тыс. воинов, в том числе около 4 тыс. швейцарских и немецких наемников. Командование было вручено боярину Михаилу Шеину, прославившемуся двадцать лет назад обороной Смоленска, и окольничему Артемию Измайлову.

Кампания началась блестяще, были захвачены многие города, но, подойдя к Смоленску, армия остановилась и начала осаду, которая не давала результатов 8 месяцев. За это время, уладив проблемы, связанные с выбором, новый король Владислав IV подошел к Смоленску и в свою очередь осадил осаждающих, войско Шеина. В феврале 1634 г. русские капитулировали, приняв условия победителей. 1 октября 1633 г. умер Филарет, уже знавший о поражении. Царь Михаил жестоко наказал побежденных командиров: Михаил Шеин, Артемий Измайлов и его сын были казнены, их подчиненные наказаны кнутом и сосланы. Суровость наказания была связана со смертью патриарха, покровительствовавшего Шеину, и возвращением к престолу родственников царя Салтыковых, ненавидевших воеводу.

[333/334]

Русские историки говорят о «Смоленской катастрофе». Действительно, поражение Шеина было сокрушительным. Но поляки не воспользовались успехом, несмотря на то что Москва, ведшая военные действия на Западе, подверглась жестокому набегу с юга: отряды крымских татар появились по соседству со столицей. Владислав первым предложил начать мирные переговоры. Мечта о шведской короне, которая не давала спать Сигизмунду III (ее положили рядом с его гробом), мучила и его сына, предпочитавшего Стокгольм Москве. 16 ноября 1632 г. в битве под Лютценом был убит Густав-Адольф. Наследнице Кристине было 6 лет. Владиславу показалось, что его час настал. Он не хотел принимать во внимание того, что не хотят авантюр на севере его польско-литовские подданные, что его не хотят шведы. Урегулирование отношений с Москвой было условием реализации шведских планов польского короля.

В 1635 г., сначала в Кремле, затем в Варшаве, был закреплен «вечный мир» между Московским царством и Речью Посполитой, названный Поляновским по речке Поляновке, на берегу которой встретились парламентеры в марте 1634 г. Москва согласилась отдать «навечно» то, что поляки уже получили по Деулинскому перемирию: Черниговскую землю (с городом Черниговом и Новгород-Северским) собственно Польше, Смоленскую землю (со Смоленском, Рославлем, Трубчевским и др.) - Литве. Победители получили 20 тыс. рублей контрибуции (хотя просили 100 тыс.) Владислав отказался от притязаний на московский престол, было отвергнуто польское предложение разрешить строить в Московском государстве костелы, вступать свободно в брак подданным обоих государств, приобретать вотчины полякам в Московском государстве, русским в Речи Посполитой. Варшавские дипломаты добивались, чтобы Михаил не писался «царем всея Руси», а «царем своей Руси», ибо часть Руси находилась в польском владении. Московские дипломаты категорически отвергли это требование. Наконец, поляки предложили, чтобы мир был утвержден присягой всех чинов Московского государства, на что получили ответ: «Мы холопи государя нашего и во всей его царской воле».

В начале февраля 1635 г. польские послы были приняты в Грановитой палате и поцеловали Михаилу руку. По московскому обычаю царь, давши поцеловать руку иностранцам, немедленно мыл ее из стоявшего рядом с троном рукомойника. Некоторых чужеземцев этот обряд обижал.

Условия Поляновского мира, которые могли быть гораздо более тяжелыми для Москвы, продемонстрировали важную черту московской дипломатии, ее внешнеполитической стратегии. Территориальные потери

[334/335]

были тяжелыми, но они были, во-первых, неизбежными, как результат тяжкого военного поражения, во-вторых, ограниченными: Владислав не потребовал практически ничего, кроме того, что уже было в польских руках. Московские послы защищали прежде всего то, что было для них, для царя и государства самым важным - характер московского царства, его закрытость и твердость по отношению ко всем иноземным соблазнам, религиозным и бытовым.

Дополнительным примером отношения к территории как важному, но не единственному фактору государственной силы, стало «Азовское сидение», захват крымской крепости Азов казаками и отношение к этой победе Москвы. Начиная с 1627 г. Москва и Стамбул вели тайные дипломатические переговоры: Турция, воевавшая с Польшей, поощряла Москву, готовившуюся к войне с Варшавой. Константинопольский патриарх (с 1621 г.) кипрский грек Кирилл был ярым врагом «латинян», которых он хорошо знал, преподавая много лет в православных школах в Остроге и Вильне. Во время подписания унии он находился в Бресте, принадлежа к числу активнейших противников объединения церквей. Это принесло ему большой авторитет среди запорожского казачества. Патриарх склонял Москву присоединиться к альянсу протестантских государств, воевавших с Габсбургами и связанной с ними Польшей. Верным союзником протестантов была католическая Франция, враждовавшая с империей. Московское правительство не соглашалось ввязываться в 30-летнюю войну, не видя в этом особых интересов, не желая к тому же растрачивать силы разоренной страны на авантюры. Таковой не считалась, конечно, война с Польшей за «исконные земли».

В июне 1637 г. царь Михаил получил «подарок»: казаки захватили город Азов, принадлежавший Турции. Первый самозванец был убит в момент, когда он готовил поход на Азов, лежащий в устье Дона и препятствовавший выходу русских в Черное море. Царь сделал казакам выговор за самозванство, но велел город не отдавать, послал оружие, припасы и хлеб. После того как Турция разбила персов, с которыми вела войну, после того как место умершего султана Мурада занял султан Ибрагим, огромное турецкое войско осадило Азов. «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», поэтическое описание событий, сделанное современником, подробно рассказывает об осаде, длившейся 93 дня, о предложениях султана казакам уйти из города, захватив всю добычу, и о героическом сопротивлении 7590 казаков трехсоттысячной армии турок, крымских татар и

[335/336]

наемников25. Осада Азова началась в июне 1641 г., не взяв город, турки ушли, но проблема осталась. Султан потребовал от царя вернуть Азов. Михаил поставил вопрос Земскому собору: стоит ли захваченный казаками город и возможности, открывающиеся перед тем, кто им владеет, войны с Турцией? Собор открылся в январе 1643 г., собравшимся было предложено письменно ответить на вопросы: воевать с турками или нет? Если воевать (война будет долгой), то где взять средства? Все единодушно объявили, что полагаются на государеву волю, но на вопросы отвечали по-разному. Служилые люди высказывались за войну, полагая, что сохранение Азова - в государственных интересах. Торговые и тягловые люди подчеркивали свое крайне тяжелое положение, невозможность платить больше, чем они платят, налогов.

Царь принял решение помириться с турками и отдать им Азов. Сыграло роль, несомненно, нежелание обложить налогами духовенство и монастыри, как предлагали дворяне и дети боярские северных уездов московского государства, и, возможно, понимание опасности усиления поборов с тяглового населения. Но, прежде всего, царь не хотел бросаться в рискованное предприятие, в которое хотели его втянуть «вольные казаки», мало считавшиеся с московскими интересами. Азов станет русским в 1696 г.: его возьмет армия, которой будет командовать внук Михаила - Петр I.

В апреле 1642 г. в Москву приехал посол султана и царь послал на Дон приказ казакам вернуться в свои курени. Далекое продвижение на юг казалось в Москве преждевременным. Пока велись (особенно активно в 1635-1638 гг.) работы по укреплению. Сооружаются города (1635 г. - Тамбов), строятся земляные валы, укрепленные пункты, засеки.

Московское государство потеряло во время смуты, в результате ослабления, территории на западе. Продолжая политику предков, бились в морские ворота Иван Грозный, Борис Годунов, Михаил Романов. Балтийское побережье осталось в руках противников. Более сильных, обладавших более совершенной военной техникой.

С большим напряжением сил защищало московское государство свои южные границы и не решалось, как показал Азов, двигаться вперед. Иначе обстояли дела на востоке. Даже смутные времена не остановили продвижения русских в Сибири. В царствование Михаила движение к океану значительно ускоряется. Власть Москвы закрепляется традиционным

25 Изборник: Сб. произв. лит. древней Руси. М., 1969. С. 550-566. 336

административно-династическим способом, внук сибирского царя Кучума, противника Ермака, назначается царем в Касимов (1641). Но, прежде всего, власть московского государства реализуется быстрым продвижением на восток, захватом земель, строительством укреплений, сбором ясака (налога мехами) с местного населения. На востоке Москва была носителем высшей цивилизации, не встречавшей к тому же серьезного сопротивления. В 1621 г. патриарх Филарет посвятил в Сибирь первого архиерея, архиепископа Киприана. В 30-е годы русские колонизаторы дошли до реки Лены, в 1632 г. был поставлен город Якутск.

Главное богатство Сибири - меха - составляли важнейший источник пополнения московской казны. Было очевидно, что закрепление приобретаемых огромных территорий возможно только в случае заселения русскими. Прежде всего, была нужда в земледельцах, пашенных крестьянах, как их называли. Они набирались из добровольцев, крестьянам давалась земля, деньги на обзаведение хозяйством и налоговые льготы на несколько лет. Десятую часть земли они должны были пахать в казну, этот хлеб шел на прокорм служилых людей. Добровольцев не хватало, и правительство переселяло крестьян насильственно из ближних, уже освоенных мест, в отдаленные. Это вело к побегам. Повторялось то, что хорошо знали центральные районы Московского государства, в Сибири появились беглые, вольные люди Историки отмечают, что пороки тогдашних русских людей проявлялись в Сибири с особой силой. Слабая власть, туземное население, с которым нетрудно было справиться, особый климат создавали условия для проявления самых хороших и самых плохих черт характера. Пьянство дошло до таких размеров, что в Тобольске правительство закрыло кабаки, чего нигде в Московском государстве нельзя было делать, поскольку это наносило ущерб казне.

Потери на Западе не могли компенсироваться завоеваниями на Востоке, но государство, движимое внутренними импульсами, хотело распространяться во всех направлениях. Особенность русской истории в том, что задержка продвижения в одном направлении не мешала успехам в другом. Восток открывал замечательные перспективы. В 1636 г. томские казаки сообщили в Москву о существовании реки Амур, а через некоторое время известили, что достигли ее берегов. Посланники тобольского воеводы князя Куракина, отправившиеся в 1618 г. в Пекин, привезли два письма от императора Минг Ван-ли царю Михаилу. Из-за незнания китайского языка письмо оставалось

[337/338]

непрочитанным до 1675 г. Император26 объяснял, что не может отправить своих послов к царю, ибо дорога очень длинная, но предлагал приезжать с товарами. Пройдет некоторое время, пока предложение китайского императора будет принято. Пока оно спокойно ждало в московских дипломатических архивах.

12 июня 1645 г. царь Михаил умер. Ему было 49 лет, 32 года он провел на троне. Биограф, заключая жизнеописание первого Романова, перечисляет его качества: «Михаил Федорович был задумчив, кроток, послушлив, тих и религиозен». На его долю выпало управлять государством, которое, пережив страшную катастрофу, казалось, развалилось, перестало существовать. Царь передал своему наследнику страну в очень тяжелом положении, но начавшую приходить в себя. Михаилу очень помогал авторитет отца, патриарха, взявшего на себя основную тяжесть правления. Но не государственные таланты на троне были причиной выхода из кризиса. В числе важнейших факторов выздоровления была нацеленность на восстановление в первую очередь системы управления. С 1625 г. царь официально принимает титул самодержца. В это же время принимается множество законов, организующих административную структуру, прежде всего центральную бюрократию. Григорий Котошихин перечисляет, описывая их организацию и функции, 35 приказов, ведавших всеми государственными делами, в числе которых были как внешние сношения (посольский приказ), так и пушкарский, хлебный, ямской и другие. Государство стремилось контролировать все, управлять всеми сторонами жизни. Естественно, что бюрократическая машина московского государства работала со скрипом, медленно, ее необходимо было подмазать взятками, но она гарантировала порядок. Каким бы он ни был. Это было тем более необходимо, что народ вышел из Смутного времени гораздо впечатлительнее и раздражительнее, чем был прежде. Начинается время мятежей, «Бунташное время», как говорили современники. В царствование Михаила «раздражительность», нежелание терпеть лишения и своеволие помещиков и властей, выражается в появлении множества разбойничьих банд. В следующее царство недовольство взорвется мятежами, которые будут трясти государство.

Важным фактором стабилизации государства было международное положение. Михаил вел три войны: одну со шведами, две с Польшей. И все три проиграл. Москва вынуждена была признать территориальные потери, но это не стало трагедией. Ключевский констатирует: «Государство царя Михаила

26 См.: Bennigsen A. Russes et Chinois avant 1917. Paris, 1974. P. 99-100.

[338/339]

было слабее государства царей Ивана и Федора, но было гораздо менее одиноким в Европе»27. Тридцатилетняя война (1618-1648), совпавшая с царствованием Михаила, превратила Московское государство, благодаря, прежде всего, географическому положению, в завидного партнера. Острая враждебность православной церкви по отношению к «латинянам», католикам привлекало к Москве внимание протестантских участников войны (и их союзника Франции). В Москве не любили «лютеров» тоже. Великолепный мастер слова Иван Грозный обнаружил, что Лютер происходит от русского слова - лютый. Но к «латинству» отношение было совершенно нетерпимым. В 1620 г. церковный собор по настоянию Филарета определил, что при переходе в православие католиков и униатов их следует перекрещивать. Более того, подлежали перекрещиванию и те православные, которых крестил униатский священник.

Внешнеполитическая ситуация принесла с одной стороны помощь московскому государству западных стран, противников католических Габсбургов, а с другой стороны определила первенствующую роль в Москве протестанских государств - Голландии, Дании, Англии, Швеции. Северные страны несли в Московию новую военную технику (в 1632 г. голландцы строят в Туле первый русский современный оружейный завод и арсенал), военную тактику и систему обучения солдат (в 1647 г. в Голландии было напечатано на русском языке первое пособие по подготовке пехотинцев). Административные порядки, организация бюрократической машины также были во многом заимствованы в протестанских странах.

27 Ключевский В. О. Сказания иностранцев… С. 134.

[339/340]

Алексей Тишайший

А нынешнего царя обрали на царство, а письма он на себя не дал никакого, что прежние цари давывали, и не спрашивали, потому что разумели его гораздо тихим, и потому пишется самодержцем и государство свое правит по своей воле.

Григорий Котошихин.

После смерти Михаила никаких проблем с наследованием на царском троне не было. Брачное счастье пришло к первому Романову не сразу. В 1616 г. он выбрал в жены дочь бедного дворянина Марью Хлопову. Мать царя категорически воспротивилась и помешала браку. Восемь лет спустя, в 1624 г., царь женился на дочери князя Владимира Долгорукого, которую также звали Мария. Она умерла через 4 месяца, видимо, была отравлена. Только в 1626 г. Михаил нашел, наконец, себе жену, которая всех устроила, дочь незнатного дворянина Евдокию Стрешневу. Она родила ему десятерых детей, но шестеро умерли в юности. После смерти царя оставались в живых наследник Алексей и три дочери - Ирина, Анна, Татьяна.

Алексей вступил на престол, как и его отец, в 16 лет. Современники удивлялись мягкому, доброжелательному характеру царя, и в русскую историю он вошел под именем Тишайшего. Письма Алексея Михайловича - он любил их писать и писал много - подтверждают впечатление тех, кто встречался с государем. Царское добродушие сменялось иногда вспышками гнева, но он проходил быстро. В пятилетнем возрасте царевича стали учить грамоте: первым чтением были часовники, псалтыри, деяния апостолов. Он не перестанет читать религиозные книги всю жизнь - глубокая религиозность, проявлявшаяся, в частности, в ревностном исполнении церковных обрядов, была одной из важнейших черт его характера.

Биографы упоминают, что в небольшой библиотеке будущего царя были среди религиозных книг лексикон и грамматика, изданные в Литве, а также «Космография» и «печатные листы», т.е. картинки. Они подчеркивают, что ребенком его и брата одели в «немецкое платье». Новые, нетрадиционные формы воспитания наследника были введены воспитателем, «дядькой», как он официально назывался, боярином Борисом Морозовым. После

[340/341]

восшествия на престол Алексея Морозов в течение долгих лет был главным советником царя. Отношения между монархом и советником были очень дружеские, что вообще было характерно для Алексея: он очень привязывался к близким людям, с трудом расставался с ними, даже когда этого требовали обстоятельства. Обладая созерцательной, пассивной натурой, он легко поддавался влияниям, чем, как правило, советники пользовались. Соглашаясь с мнением современников, в первую очередь иностранцев, Сергей Соловьев считает Бориса Морозова умным правителем, который, как выражается историк, «не сумел возвыситься до того, чтобы не стать временщиком».

Умный, образованный для своего времени, не только много читавший всю жизнь, но и писавший - ему принадлежит книга о соколиной охоте, которой он очень увлекался («Урядник сокольничья пути»), отрывки воспоминаний о польской войне (начатые и не законченные), опыты версификации, - Алексей Михайлович правил московским государством в тяжелые времена. Его называли Тишайшим, но вторая половина XVII в. была на Руси необыкновенно шумной. Царствование сына Алексея - Петра Великого - затмит годы правления отца. Но по своему значению в русской истории они, возможно, не менее важны. Во всяком случае, бесспорно, что без успехов, достигнутых в царствование Алексея, реформы Петра I были бы невозможны.

Относительность понятия «успех» не нуждается в доказательствах. В истории это особенно очевидно: вчерашний успех оказывается завтрашней неудачей - и наоборот. Московское государство при Алексее ведет бесконечные войны, в большинстве своем неудачные, его потрясают бунты, мятежи, восстания, налоговый гнет давит все сильнее и сильнее, православная церковь переживает самое тяжелое испытание в своей истории. И одновременно, несмотря ни на что, Москва становится сильнее и сильнее. Могучие соседи. Речь Посполитая и Швеция, которые в начале века, казалось, подписали ей смертный приговор, слабеют и к началу будущего века перестанут быть значащими факторами в истории Европы.

В самом начале XVI в. предсказание монаха Филофея (Москва - третий Рим) было выражением безумной мечты, иррациональной веры в Божественное предназначение, в избрание столицы небольшого княжества, затерявшегося в лесах, центром истинно христианской империи. В XVII в. после всех потрясений, пережитых московским государством, появляется материальная основа, позволяющая верить в возможность реализации пророчества.

[341/342]

Историки, философы, социологи, идеологи давали множество разных объяснений. Особенности русской истории и русского характера находили в географии (пространство и климат, лес и реки), в этнографии (смешение славян, финнов, татар), в геополитике (месторасположение в Евразии). Общий знаменатель разнообразных историософских теорий: выделение как важнейшего фактора феномена отношений между государством и подданными. Василий Ключевский изложил русскую историю в лаконичной формуле: государство тучнело, народ хирел.

Взгляд Ключевского не вызывал и не вызывает возражений. Меняются, в зависимости от взглядов историков, оценки: одни считают, что рост силы государства - это успех, несмотря на хирение народа. Другие, это были, прежде всего, советские марксисты, одинаково высоко ставившие государство и народ, видели в классовой борьбе один из инструментов усиления государства. Николай Бердяев, констатируя «духовный провал идеи Москвы как Третьего Рима», объясняет его тем, что «идеология Москвы как Третьего Рима способствовала укреплению и могуществу московского государства, царского самодержавия, а не процветанию церкви, не возрастанию духовной жизни»28.

Николай Бердяев, можно сказать, перефразирует Ключевского: государство тучнело, духовная жизнь хирела. Возникает вопрос, почему так происходило? И на этот вопрос есть много ответов. Прежде всего - мессианский. Люди Московского царства, - пишет Н. Бердяев, - считали себя избранным народом. Философ добавляет: «Русское религиозное призвание, призвание исключительное, связывается с силой и величием русского государства, с исключительным значением русского царя»29. Дореволюционные историки объясняли необходимость могучего государства необходимостью защиты от иноземных захватчиков, неизбежностью сильного государства на евразийской равнине. Советские историки, называвшие централизованное государство прогрессивным, ибо более сильным, чем раздробленное, видели его миссию в строительстве социализма.

Во второй половине XIX в. историк Иван Забелин подробно изложил идею «родового начала» как объяснение русского отношения к самодержавию, к государству. Он начал со ссылки на Григория Котошихина, который, объясняя, почему иностранным послам никогда не разрешали передавать подарки своих монархов русским царицам лично, писал: «Для того, что

28 Бердяев Н. Русская идея. Париж, 1971. С. 12, 13.

29 Там же. С. 11, 12.

[342/343]

московского государства женский пол грамоте неученые, и не обычай тому есть, а породным разумом простоваты, и на отговоры несмышлены и стыдливы: понеже от младенческих лет до замужества своего у отцов своих живут в тайных покоях, и опричь самых ближних родственных, чужие люди, никто их, и они людей, видети не могут»30. И. Забелин видит в описании положения женщины в русском обществе характеристику самого общества, состояние его умственных и нравственных сил, состояние его образованности и гражданской свободы. Историк рассуждает: отчего такому обществу быть гораздо умным и смелым, т.е. свободным, когда оно неученое, умственно неразвитое; когда от младенческих лет и до старости оно живет в тайных покоях, т.е. во всякой умственной и нравственной опеке и цензуре и никогда и ничего не видит, т.е. ничего не знает кроме самых ближних, родственных учений и наказаний Домостроя. Содержание общества, как и женщины в тереме, закрытым, объясняет, «отчего в нем не действует живая сила человеческой свободы и нет в нем развязных свободных движений ума и воли»31.

Иван Забелин пишет это во второй половине 60-х годов XIX в., в эпоху великих реформ, которые меняли жизнь общества, пробуждали «развязные свободные движения ума и воли». В поисках причин, объяснения характерных особенностей русского общества, человека и государства, историк обращается к древнейшим временам и обнаруживает семью семей, т.е. род, как первоначальную клетку древнего русского общества. Поэтому древняя власть была власть по преимуществу родовая. В семье управлял и властвовал отец, родитель властвовал в роде. Он же властвовал в государстве: «Где бы, в какой бы форме родовая власть ни возникала, она везде и всегда была властью отеческой со всеми своими свойствами: с одной стороны, с непомерной жестокостью безотчетного произвола; а с другой - с той любовной родственностью в отношених, которая всегда ставила ее в непосредственные родственные, братские отношения к подвластной среде»32.

Родовые отношения - это отношения отца и детей, опекуна и опекаемых. Это было, - пишет И. Забелин, - «начало нашего развития, такое крепкое начало, по которому русский народ даже и до сих пор понимается и ведется как малолеток, недоросль,

30 Забелин И. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII вв. М., 1869. С. 2.

31 Там же. С. 73.

32 Там же. С. 30.

[343/344]

требующий на всяком шагу, во всех его жизненных стремлениях и движениях неусыпных забот и попечений родительских». И. Забелин пишет «до сих пор» в 1869 г. Он мог бы повторить эти слова более столетия спустя: родовое начало остается, как писал автор «Домашнего быта русских цариц», «нашим нравственным и политическим бытовым воздухом, которым мы жили, дышали в течение всей нашей истории»33.

Характер родовых отношений определяет принципиальное различие русского общества от западного. Родовой дух препятствует строгому распределению, разграничению прав, все сливается в одну нераздельную массу родства. Личность понимается только по отношению к отцу: старше или младше. Общество на Западе, пишет И. Забелин, является «совокупностью независимых друг от друга равноправных личностей, у нас совокупностью родни».34 Историк иллюстрирует свою мысль примером. Идеалом западного средневекового общества был рыцарь: он становился рыцарем не потому, что его посвящали в это звание, а потому, что личными качествами и доблестями он воплощал идеал достойного человека. На Руси «идеал хорошего достойного человека личность искала не в себе самой, а в своем отечестве, в своем роде, в своем родовом старшинстве»35. По нашим старым понятиям, - объясняет И. Забелин, - человек почитался в обществе достойным не потому, что на самом деле высок был своими нравственными или умственными качествами или какими заслугами и доблестями, а прежде и первее всего потому, что высок был своим родовым старшинством, т.е. старшинством своего рода или старшинством в своем роде»36. Место в обществе человеку указывали его род, его отечество, а не личные заслуги, таланты или доблести. Это значило также особое понимание чести. Рыцарская честь строго охраняла неприкосновенность личности. Честь рыцаря лежала в идее собственного достоинства. Честь русской личности лежала в идее достоинства рода или отечества. И. Забелин высказывает предположение, что само слово честь происходит от слова «отчить», т.е. относиться к человеку, как к отцу, воздавать человеку отеческое уважение. В связи с этим для русского боярина не было никакого бесчестия в наказании, которому его мог подвергнуть государь, воплощение отца.

33 Там же. С. 28.

34 Там же. С. 32.

35 Там же. С. 33.

36 Там же. С. 33.

[344/345]

Иван Забелин отвергает предположение, объяснение, даваемое некоторыми русскими историками, что московское самодержавие было «татарской идеей», формой власти, принесенной и навязанной Батыем. По его мнению, «самодержавие в своей самовластной форме XVI и XVII вв. явилось роскошным цветом, плодом именно родовой культуры, которая заботливо воспитала нас с самых первых времен нашей истории»37.

В царствование Алексея Тишайшего, длившееся 31 год, произошли события исключительной исторической важности: Украина перешла «под руку» московского царя; православная церковь раскололась на сторонников реформы патриарха Никона и на «старообрядцев», верующих, отказавшихся принять нововведения. Кроме того, государство вело войны с Речью Посполитой, Швецией, Турцией. На фоне этих событий шло усиление самодержавной власти, которая крепла в условиях глубокого социального кризиса.

Осень Московии

Часы на Спасской башне были установлены в 1624-1625 гг. англичанином Головеем. 5 октября 1654 г. во время пожара часы обрушились и сломались. Позже были восстановлены.

Хроника

Немцы изобрели механические часы, кошмарный символ бегущего времени… Первые башенные часы в Германии появились около 1200 г.

О. Шпенглер

Новое время приходило в Москву, и часы на кремлевской башне были тому свидетельством. Менялись нравы. В 1648 г. Алексей Михайлович, 19-летний государь, приказал разослать по всем городам грамоту, запрещавшую «бесовские мирские игры,

37 Там же. С. 59.

[345/346]

сатанинские песни и позорища (представления)», ослушников на первый раз велено было бить батогами, а на второй бить батогами и ссылать, все музыкальные инструменты надлежало отобрать и уничтожить. Однако позже царь Алексей позволил прибывшим в Москву странствующим немецким актерам показать во дворце «свое искусство и представлять историю Ассуира и Эсфири, написанную комически». Прошло четверть века после запрещения «бесовских игр», и в Москве появился театр. Историки объясняют, что царь недавно, после смерти жены, вступил во второй брак, а молодая царица, Наталья Нарышкина, была очень веселого нрава и влюбленный в нее Алексей старался доставить ей удовольствие. Несомненно, однако, что изменение отношения монарха к веселию отражало перемены, наступившие в государстве. Бесспорно также, что изменения шли с запада и из Кремля.

Время не было веселым. Молодой царь обнаружил это очень скоро. Едва достигнув 18 лет, Алексей решил жениться. Собрали около 200 девиц, царю представили шесть, он выбрал ту, которая ему больше всего понравилась. С точки зрения организатора свадьбы Бориса Морозова, выбор был неправильным. Воспитатель царевича стал после восхождения Алексея на престол правителем государства и хотел с помощью брака упрочить свое положение. В царские невесты была выбрана старшая дочь дворянина Ильи Милославского Мария, на младшей дочери женился Морозов. Бракосочетание царя произошло 16 января 1648 г. Брак был счастливый, Алексей очень любил жену, которая родила ему 13 детей. Брак 60-летнего Морозова с юной Анной Милославской не принес радости царскому фавориту. С. Коллинс, английский врач Алексея, в рассказе о своем девятилетнем пребывании в Москве, насплетничал, сообщив, что «вместо детей у Морозовых родилась ревность, и молодой жене старого боярина пришлось изведать кожаную плеть в палец толщиной».

Главными были не семейные хлопоты. 25 мая 1648 г. толпа москвичей остановила царя, возвращавшегося из церкви, чтобы пожаловаться на правление Морозова и его подручных: Леонтия Плещеева, ведавшего земским приказом, куда приходили жалобы населения, и Петра Траханиотова, ведавшего пушкарским приказом и жестоко обходившегося со служилыми людьми. Всех троих обвиняли в повышении налога на соль в несколько раз. Возмущение соляным налогом, введенным в 1647 г., было так велико, что его вскоре отменили, но память о несправедливости была еще очень жива, и недовольные многим другим москвичи требовали наказания инициаторов налога. Царь убедил толпу

[346/347]

разойтись, но затем бунт вспыхнул с новой силой, мятежники бросились к Кремлю, разгромили дом Морозова и его соратников. Бунт продолжался и на следующий день. Чтобы спасти своего друга и воспитателя, царь отдал на растерзание Плещеева и Траханиотова, но защитил, не выдал Бориса Морозова. Начавшийся пожар в городе отвлек внимание бунтовщиков. В народе говорили, что пожар прекратился, когда догадались бросить в огонь тело Плещеева. Как сообщает Олеарий, огонь после этого стал утихать. Волнения в Москве вошли в историю под названием «соляного бунта».

Первой причиной бунтов были налоги. Тяжелейший налоговый пресс на московское население объясняет непрекращающиеся бунты, мятежи, восстание Степана Разина, сотрясавшие Москву в XVII в., в особенности в царствование Тишайшего царя. Были и другие причины: не улеглись еще волны Смуты; появление в большом количестве иностранцев, очевидные знаки их влияния вызывали недовольство; завершилось (законодательным путем) закрепощение крестьян, ограничение прав городских жителей равнялось их закреплению по месту жительства. Раскол церкви подольет масла в огонь мятежей.

На соборе 1620 г., созванном для решения вопроса о торговле с Английской компанией Джона Мерика, царь и патриарх ясно сказали: «Ведомо вам всем, что по грехам в московском государстве от войны во всем скудость и государской казны нет нисколько, кроме таможенных пошлин и кабацких денег государевым деньгам сбору нет»38.

Эти статьи продолжали оставаться главными источниками государственных доходов и при Алексее. Некоторые историки не стесняются называть московское возмущение 1648 г. кабацким бунтом, ибо бунтовщики настаивали, в числе других просьб, на отмене откупной системы на кабаки и виноторговлю. В челобитной царю московские выборные люди писали: «На Москве и около Москвы устроены патриаршие, монастырские, боярские и других чинов людей слободы… В них живут закладчики и их дворовые люди, которые… откупают таможни, кабаки… и от этого они, служилые и тяглые люди, обнищали и одолжали…». Царя просили, чтобы «везде было все государево»39.

Москвичам, которых безжалостно эксплуатировали частные виноторговцы, казалось, что в «государевом кабаке» напитки будут дешевле. Было в требовании и нежелание дать обогащаться

38 Пыжов И.Т. Указ. соч. С. 108.

39 Похлебкин В.В. История водки. М., 1991. С. 148.

[347/348]

кому-то, а не государству. В 1652 г. вопрос о кабаках рассмотрел Собор, решивший ввести винную монополию. Частные кабаки были запрещены, а в каждом городе были учреждены кружечные дворы, откуда вино отпускалось во все кабаки и шинки. Ими заведовали двое присяжных, которые должны были ежегодно вносить в казну известную сумму денег. Олеарий сообщает: «В настоящее время таких кружечных дворов во всем государстве считается до тысячи. Они приносят государю огромные деньги»40. В кабаках висел указ царя, предупреждавший «Питухов от кабаков не отзывати, не гоняти, ни жене мужа, ни отцу сына, ни брату, ни сестре, ни родне иной, покудова оный питух до крест не пропьется». Крест был единственным предметом, который нельзя было заложить в кабаке. По словам Коллинса, жившего в Москве в период винной монополии, ежегодно в царскую казну поступало в Москве по 10-20 тыс. рублей с кабака. Кабаков, замечает современник, было множество. Государственные напитки стоили действительно дешевле частных: цена была установлена в полтину за ведро (12 литров). Современный исследователь, написавший первую историю водки в России, настаивает на русском приоритете в деле изобретения популярного напитка, но признает, что в русском языке термин появился не ранее XIX в. До этого времени водку называли вином: хлебное вино (по происхождению - спирт делался из хлеба), жженое вино (перевод немецкого «брантвайн») и т.д.

Основной налог взимался с земли - посошная подать. Очень тяжелым был целевой налог (стрелецкие деньги), собиравшийся на содержание войска. В 1618-1663 гг. он увеличился в 10 раз. В 50-60-е годы, когда велись долгие, изнурительные войны с Польшей и Швецией, регулярно проводились сборы «пятой деньги», «десятой деньги», «двадцатой деньги», размер которых равнялся соответственно 20, 10 и 5% всего дохода и имущества. Этот налог взимался с торгово-ремесленного населения городов.

В 1656 г., во время войны с Польшей московское правительство нашло простой и легкий способ пополнить государственную казну: был выпущен медный рубль, который получил официально цену серебряного рубля. Соотношение цен обоих металлов составляло 62,5: 1. На медные рубли стали скупать серебряные, легкость производства искусила многих: медные деньги появились в количестве, далеко превышавшем государственную эмиссию. Цена медного рубля стремительно падала, цены так же стремительно росли. Народное возмущение достигло точки взрыва, когда стало известно, что активно

40 Цит. по: Пыжов И.Т. Указ. соч. С. 110.

[348/349]

производит фальшивую монету тесть царя Илья Милославский, ведавший в то время пятью приказами, в том числе Большой казны приказом. По свидетельству современников, отец царицы, глава департамента министерства финансов (как можно перевести на современный язык его пост) отчеканил на свой счет 120 тыс. рублей. О размерах этой суммы можно судить, учитывая, что ежегодно в это время в казну поступало, как сообщает Котошихин, 1311000 рублей.

25 июля 1662 г. Москва взорвалась: толпа отправилась в село Коломенское, где находился царь, с требованием выдать виновников тяжелого положения. Царь вышел на крыльцо и уговаривал москвичей. Они, как записал свидетель, хватали его за пуговицы и кричали: «А чему нам верить?» Царь призвал в свидетели Бога и ударил по рукам с одним из мятежников. «Медный бунт» продолжался еще два дня и прекратился только после вмешательства стрельцов. Мятежники были сурово наказаны: многие были повешены возле Коломенского села, других подвергли пытке и отсекали руки и ноги, менее виновных били кнутом и, заклеймив буквой «б» (бунтовщик), сослали на вечное жительство в Сибирь. Медный рубль был отменен только через год.

Соляной (или Кабацкий) бунт 1648 г. и Медный бунт 1662 г. произвели огромное впечатление на современников и историков, ибо трясли столицу государства. Но полтора десятилетия, отмеченные московскими мятежами, были временем непрерывных волнений, вспыхивавших в разных городах Московского государства: в Новгороде, Пскове, Устюге Великом, Курске, Воронеже, Тотьме и других. География бунтов свидетельствует, что волнения вспыхивали в центре, на юге и на севере страны. Это были преимущественно городские восстания. Во второй половине 60-х годов на Дону начинается казацко-крестьянское волнение, которое в 1670-1671 гг. превратится в крестьянскую войну, возглавляемую Степаном Разиным.

Недовольны все слои населения, но бунты, мятежи, восстания были выступлениями против порядков, но не против порядка, в центре которого стоял царь. Алексей твердо верит в богоустановленность и даже боговдохновенность своей власти. Мягкий и отзывчивый человек, Алексей резко отрицал наличие каких бы то ни было прав у государевых людей, всех жителей Московского государства, перед верховной властью. «Кого не слушаешь? - упрекал царь боярина, не выполнившего царского указа, - самого Христа?» Народ имел такое же представление о царе, видя в нем источник высшей справедливости. У него искали защиты от произвола властей, от бесправного положения.

[349/350]

Царь действовал, если доходили до него челобитные, вмешивался в работу приказов, организуя (пытаясь организовать) надзор за администрацией.

Народные выступления всегда были направлены против бояр и приказных людей, против «злых советников». Народ не возражает против опеки, но только в том случае, если это будет опека царская. Справедливая по определению, ибо идущая от Бога. В русском языке слово «свобода» не равнозначно слову «воля». Свобода приходит в язык поздно, воля присутствует всегда. Свобода - иностранного происхождения и означает личную свободу. Воля - выход, как правило, насильственный из-под опеки. Философия и практика власти состояли в том, чтобы не давать воли младшему, низшему по положению. Обретение воли становилось актом насильственным. Волю можно было дать, волю можно было взять. Она носит характер материальный, внешний, не имея нравственного смысла свободы. Взять волю можно было в двух случаях: когда человек обладал богатырской силой, позволявшей ему сбрасывать мягкие цепи опеки, или когда ослабевала внешняя сила, охранявшая опеку.

Воля, вырвавшаяся наружу, приобретала нередко формы необузданного самоволия, жестокого веселия вседозволенности. В XIX в. Пушкин, оглядываясь на историю своей страны, предупреждал об опасности русского бунта, «бессмысленного и беспощадного». Бунт, казавшийся великому русскому поэту из рационального XIX в. бессмысленным, имел для мятежников XVII и XVIII вв. свой глубокий, очевидный им смысл: участники Соляного и Медного бунтов ходили искать правду к царю, в армии повстанцев Степана Разина два струга - один был покрыт красным, другой черным бархатом - были отведены «царевичу Алексею Алексеевичу» (умершему до начала восстания сыну царя) и «патриарху Никону». Почетных гостей разинской армии никто никогда не видел, но это не мешало восставшим воевать против бояр, воевод и приказных, за царевича, Никона и Степана Разина. Разницы выражали недовольство царем Алексеем, но смягчали его, перенеся свою веру в царя на его сына.

Через несколько недель после Соляного бунта царь, посоветовавшись с церковными иерархами и думскими боярами, приказал пересмотреть и исправить существующие законы. К. Валишевский, указывая, что законодательная деятельность была главной задачей века, добавляет: «Москва опередила в этом отношении Францию Людовика XIV и Кольбера, где лишь в 1663

[350/351]

г. приступили к составлению «французского права»41. Комиссия под председательством князя Никиты Оболенского принялась за работу 16 июля 1648 г. В ее задачу входило выбрать из апостольских правил, писаний отцов церкви, из византийских законов («номоканона») статьи, пригодные для царской юстиции, сверить указы прежних государей и решения боярских дум с постановлениями древних уложений, отредактировать выбранные тексты, добавить необходимые новые постановления. Работа была выполнена в необыкновенно короткий срок. 1 сентября 1648 г. был созван Собор, а в январе 1649 г. Уложенная книга, или Уложение, т.е. свод законов, была утверждена. Уложение действовало почти два века, до составления свода законов в 1833 г. Ироничный Ключевский считает, что «это говорит не о достоинствах Алексеевского свода, а лишь о том, как долго у нас можно обойтись без удовлетворительного закона».

Бесспорно, Уложение постаралось ответить на все вопросы. В нем было около тысячи статей. Оригинальный текст, обнаруженный в 1767 г. в кремлевской Оружейной палате, представлял собой свиток шириной в 22-26 см и длиной в 308 м. Он был составлен из 959 листов пергамента.

Свод законов - Уложение - регламентировал обязанности общества по отношению к государству и упорядочивал систему управления. Московское общество, вышедшее из Смуты, состояло из четырех основных групп: 1) люди служилые, 2) тяглые посадские, 3) тяглые сельские, 4) холопы. Они различались, прежде всего, родом повинностей: служилые служили государству в армии или администрации, посадские (жители городов) платили налоги от торговой или промысловой деятельности, сельские тяглые (крестьяне) платили сельскохозяйственными продуктами. Уложение установило, возможно, не имея этого в виду, точную классификацию социального положения всех групп населения, установив тариф наказаний за оскорбление чести. Думные люди - бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки - стояли на самой высокой ступени социальной лестницы (вслед за царевичами - потомками мусульманских правителей, принявших христианство, и князьями). За бесчестие, нанесенное им, наказывали кнутом и тюрьмой. В остальных случаях за бесчестие платили штраф от 5 рублей до 1 рубля: его размер соответствовал социальному положению оскорбленного. Особый класс составляли Строгановы, богатейшие купцы, поставщики серебра. Их бесчестие «стоило» 100 рублей. Кара за бесчестие, нанесенное

41 Валишевский К. Начатки современной России. Указ. соч. С. 49.

[351/352]

женщине, была вдвое выше, чем за оскорбление мужчины, а за девицу платили вчетверо. Холоп не получал за бесчестие ничего и ценился по закону в 50 рублей.

Особенностью московской социальной структуры была ее подвижность, между группами имелись подгруппы: посадские занимались земледелием, крестьяне - торговлей, желавшие уйти от тягла записывались в кабальную зависимость к помещику. Уложение ликвидирует мобильность, закрепляет посадских в городе, запрещая им записываться на службу, отдавать себя в кабалу и даже переходить из посада в посад. Город превращался в административный центр, где жили чиновники и обслуживавшие их нужды посадские, и не играл важной роли в экономической и социальной жизни страны.

Уложение окончательно и безоговорочно закрепощает крестьян. Закон запрещал переход от помещика к помещику, крестьянин прикреплялся к земле. Были отменены сроки давности поисков беглых, беглеца возвращали хозяину, независимо от времени, прошедшего после побега: крестьянин прикреплялся к помещику. Он одновременно прикреплялся к государству: труд на помещика рассматривался как род службы на государство, как материальное обеспечение служебных обязанностей помещика. Закрепление крестьян значительно увеличило удельный вес дворян, класса, ставшего после разгрома боярства в смутное время, господствующим военно-служилым и землевладельческим классом. Перепись 1678 г. свидетельствует, что в стране насчитывалось 888000 дворов, из них крестьянам или свободным мещанам (посадским) принадлежало 10,4%, церкви - 13,3%, двору - 9,3%, боярам - 10%, дворянам - 57%42.

Крепостное право, крепостная зависимость крестьян, подавляющего большинства населения, на протяжении последующих двух столетий будут основной особенностью русской государственной системы, источником ее силы и ее слабости, фактором, определяющим превращение московского государства в российскую империю и отсталость страны. Характер крепостной зависимости крестьян будет меняться, но в главном останется таким, каким определило положение сельского тяглового населения Уложение 1649 г. Уложение подчеркнуло различие в положении крепостного крестьянина и холопа, раба. Может быть, самым красноречивым выражением сути крепостничества было вписанное в закон запрещение крепостному крестьянину продавать себя в холопство, в полное

42 Ключевский В. О. Указ. соч. С. 250.

[352/353]

рабство, что, как упоминалось выше, делалось для ухода от уплаты тягла. Основное различие между холопом и крепостным заключалось в том, что первый являлся частной собственностью владельца, второй, как настаивает и подчеркивает Уложение, - собственностью государства. Василий Ключевский объясняет: «Государство, воспрещая лицу частную зависимость, не оберегало в нем человека или гражданина, а берегло для себя своего солдата или плательщика. Уложение не отменяло личной неволи во имя свободы, а личную свободу превращало в неволю во имя государственного интереса». Как обычно, историк резюмирует лаконичной формулой: «Личная свобода становилась обязательной и поддерживалась кнутом».

«Личная свобода», о которой говорит В. Ключевский, была свободой крепостного состояния, если можно использовать взаимоисключающие понятия. Крепостной мог считаться «свободным», ибо, в отличие от холопа, личной собственности помещика, он был прежде всего собственностью царя. Иван Посошков (ок. 1652-1726), первый русский политэконом, выпустивший в царствование Петра I «Книгу о скудности и богатстве», писал, что помещики владеют крестьянами временно, а «царю они вековые». Царь передал крестьян помещикам, возложив на них заботу о сборе тягла, сделав их финансовыми агентами государства. Существование высочайшего хозяина и покровителя не смягчало тяжести крепостного состояния, но крепостной не ощущал себя полным рабом помещика, ибо над помещиком и над ним был царь.

Отражением особого характера крепостной зависимости была община, возникающая в XVI-XVII вв. Не замечаемая и внезапно «открытая» в XIX в., община превратится в объект беспощадных идеологических споров, эхо которых слышно и в конце XX в. Община, включавшая всех обитателей деревни, возникла как инструмент, способствовавший взиманию налогов с крестьян. Члены общины были связаны коллективной ответственностью за уплату тягла, которое разделялось между всеми. Постепенно община становилась формой самоуправления, распределяла земельные участки, обрабатываемые крестьянами, предотвращала бегство (сокращение числа членов увеличивало налог, который должны были платить оставшиеся), позднее определяла, кому служить в армии и т.д. Решения принимались общим собранием всех членов общины. Община была формой прямой демократии. Автор «Восточного деспотизма» Курт Витфоегль называет ее «демократией нищих». Для членов общины она была формой существования, миром. До реформы русской орфографии, проведенной в 1917 г. Временным правительством, можно было

[353/354]

по написанию знать, идет ли речь о мире - планете, земном шаре, или о мире - общине. После реформы оба слова пишутся одинаково, подчеркивая общность понятий. Для русских крестьян мир - община был миром, в котором они жили, не зная часто о наличии внешнего мира, в котором все были равны, ибо никто не имел прав, а на всех лежали одинаковые обязанности.

Борис Чичерин (1828-1904), консервативный историк и правовед, представил очень сжато русскую историю как процесс закрепощения: в средние века, хотя и существовали рабы, значительная масса населения была свободной. Бояре, слуги и крестьяне ходили с места на место, из одного княжества в другое, вступая только в срочные связи на основании свободного договора. Это бродячее состояние было несовместимо с новым государственным строем. Когда московские цари стали строить единое здание государства, они наложили на все сословия государственное тягло. Переход был воспрещен; свобода исчезла. «Прежде всех укреплены были бояре и слуги: из вольных людей они превратились в холопей государя, обязанных служить ему всю свою жизнь. Затем укреплены были посадские; наконец дошла очередь и до крестьян. Для того, чтобы служилые люди могли нести свою службу, им необходимы были средства, а пустая земля, которую они получали от правительства, средств не давала; пришлось прикрепить к ней население. Таким образом, закрепощение одних влекло за собой закрепощение других». Борису Чичерину эта стройная схема нравится, ибо он пишет через 20 лет после того, как были освобождены крестьяне и завершился обратный процесс - раскрепощения России. Он шел, по мнению историка, от освобождения дворян, потом городского сословия и, наконец, крестьянства.

«Всеобщее крепостное право, - подводит итог Борис Чичерин, - несомненно содействовало общественному развитию; благодаря ему Россия сделалась великим и образованным государством»43.

Закрепив на месте население, подробно определив положение дворян, нового господствующего общественного слоя (поместья были приравнены к вотчинам, т.е. могли передаваться по наследству), Уложение дает ответ на вопрос об управлении государством, в котором все расставлены по полкам, имеют свое место. Изменения не носили характера реформ, они диктовались практическими нуждами, т.е. прежде всего неудовлетворительностью старых учреждений. Целью изменений

43 Чичерин Б. Собственность и государство. М., 1882. Ч. 1. С. 24.

[354/355]

были поиски новых средств для лучшего решения старой, но ставшей во второй половине XVII в. особенно актуальной задачи: извлечение из населения наибольшего количества средств, необходимых войску.

Первым средством была централизация. Уложение сделало попытку навести некоторый порядок в необыкновенно сложном аппарате центрального управления, насчитывавшем около 50 приказов и подведомственных им ведомств. Каждый из них старался захватить себе как можно больше функций, что вело к переплетению обязанностей и полной неразберихе. Приказ Большого дворца, объединявший все другие, обеспечивавшие функционирование царского двора, не мог доставлять государю чулок и перчаток, ибо это было обязанностью посольского приказа, ведавшего иностранными делами. Приказ тайных дел, в котором некоторые историки видят зародыш политической полиции, занимался прежде всего соколиной охотой, великим любителем и знатоком которой был Алексей, а также производством гранат; через него царь вел личную переписку, особенно по дипломатическим и военным делам. Наблюдение за порядком в стране входило в функции Разбойного приказа. Уложение включило в систему управления приказ «слова и дела государева», который и был прообразом политической полиции. Достаточно было произнести «слово и дело государево», что означало наличие информации о государственном преступлении, чтобы оказаться перед следователем. Ограничением волны доносительства был принцип «доносчику первый кнут». Несмотря на изъявленное доносчиком добровольное желание поделиться сведениями о преступлении, его подвергали порке кнутом, чтобы проверить подлинность показаний.

Архаическая приказная система не была изменена, если не считать таковым увеличение числа приказов. Нововведением были перемены в управлении областями. Органом централизации стала должность воеводы. До сих пор воеводами называли командующих войсками, Уложение назвало воеводами представителей центральной администрации, присылаемых в области для управления от имени государя. Воеводы заменили наместников, которых посылали кормиться в награду за службу: он «собирал» «корм» для себя. Теперь воевода действовал как представитель государства. Древняя и архаичная система «кормления» была ликвидирована в 1556 г., но нравы не переменились. Воеводам жалованья от правительства не полагалось, зато они могли получать добровольные приношения, «подарки» от управляемых. Земские учреждения, существовавшие в уездах, ведавшие судебно-полицейскими делами, были

[355/356]

подчинены воеводам, ставшим полновластными хозяевами подчиненной им территории, ответственными перед приказами, перед центральной администрацией.

Уложение 1649 г. стремится улучшить деятельность старой машины путем увеличения контроля, подчинения всех государственных функций надзору. Начинается медленный переход - он будет завершен при сыне Алексея Петре - к новой форме государственного управления, к полицейскому государству. Его главные черты: правительственная опека и полицейское вмешательство во все области жизни, подчинение экономики казне, наличие широко разветвленной бюрократии. Полицейское государство не только устанавливает правовые нормы, но и берет на себя заботу о благополучии подданных. Московское полицейское государство доводило заботу о благе подданных до крайних пределов. Запрещалось (но когда финансовые трудности были очень велики, разрешалось) курить или нюхать табак. В разгар антитабачной кампании (против дьявольского зелья) за курение отрезали нос. Определялись нормы питья водки (при острой фискальной необходимости питье поощрялось). Предписывалось хождение в церковь и число говений в году. Наказания в московском государстве в XVII в. не были более жестокими, чем в европейских государствах того времени. Они только применялись чаще, ибо государство больше заботилось о своих детях. Уложение предусмотрело наказание кнутом в 141 случае. Кроме кнута, короткой, утончавшейся к концу веревки из пеньки или свитых ремешков, часто использовался батог - гибкая палка толщиной в мизинец.

[356/357]

Раскол

Русским церковным расколом называется отделение значительной части русского православного общества от господствующей русской православной церкви.

В. Ключевский

…Начиная от бездушных реформ Никона и Петра… началось вытравление и подавление русского национального духа…

А. Солженицын. 1974

Сдержанное объективное определение понятия «раскол», сделанное русским историком во второй половине XIX в., резко контрастирует со страстным, гневным обвинением патриарха Никона нашим современником во второй половине XX в. Можно бы сказать, что актуальность «раскола» возросла.

Католическая церковь пережила, начиная с XVI в., реформу и контрреформу. Употребление этих понятий по отношению к православной церкви было бы неверным. Раскольники, которые называют себя старообрядцами или староверами, не расходятся с официальной православной церковью, «никонианцами», ни в одном догмате веры, ни в одном основании вероучения. «Поэтому, - пишет В. Ключевский, - мы и считаем их не еретиками, а только раскольниками».

Одно из важнейших событий XVII в., последствия которого продолжают жить в конце XX в., было вызвано множеством религиозных, политических, психологических проблем. В нем отразились главные вопросы русской жизни: место и характер веры, отношения между церковью и государством, роль русского православия, борьба старого и нового, отношение к науке и искусству.

Со времен Максима Грека были замечены расхождения в богослужебных книгах. На протяжении веков переписчики накапливали ошибки переводчиков и свои собственные. Патриарх Филарет приказал собрать по всем городам древние списки и начать сравнение и исправление текстов. Работу

[357/358]

продолжил его преемник патриарх Иосиф, собравший в Москве справщиков, которые должны были сверить переводы. Однако сами справщики не вызывали особого доверия. Приглашенный в Москву грек Арсений писал о них: «Иные едва азбуке умеют, а уж наверное не знают, что такое буквы согласные, двоегласные и гласные, а чтоб разуметь восемь частей речи и тому подобное, как-то: род, число, времена, лица, наклонения и залоги, то этого им и на ум не приходило».

В 1652 г. по настоятельному желанию царя патриархом на освободившееся после смерти Иосифа место был избран Никон. Он заставил долго себя уговаривать и согласился занять патриарший престол только после того как царь, став на колени, стал кланяться ему в ноги, умоляя принять сан. «Будут ли меня почитать как архипастыря и отца верховнейшего, и дадут ли мне устроить церковь?» - спросил Никон. Царь, духовные власти и бояре поклялись подчиняться будущему патриарху во всем.

Василий Ключевский категоричен: «Из русских людей XVII в. я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона»44. Это поразительная оценка, если учесть, что человеком XVII в. был и Петр I. Николай Костомаров подтверждает оценку: «Патриарх Никон, один из самых крупных, могучих деятелей русской истории»45. Биография шестого русского патриарха по быстроте и неожиданности взлета может быть сравнима только с жизнью первого самозванца. Будущий патриарх родился в 1605 г. в крестьянской семье. Позднейшие враги никогда не забывали напомнить, что его отец был черемис, а мать - татарка. Рано выучившийся читать, увлеченный божественными книгами, он в 20 лет стал священником, его начитанность обращает на себя внимание московских купцов, пригласивших молодого попа в столицу. Потрясенный смертью своих трех детей, он уговаривает жену постричься в монахини и постригается сам, приняв имя Никона. Выбранный настоятелем Кожозерского монастыря, Никон приезжает в 1646 г. в Москву, чтобы, по обычаю, представиться царю. 40-летний монах производит неизгладимое впечатление на Алексея. По настоянию царя Никона посвящают в архимандриты Новоспасского монастыря, где была родовая усыпальница Романовых и куда часто приезжал Алексей. В 1648 г. его возводят в сан митрополита новгородского - он занимает второй по значению пост в русской церковной иерархии. В Новгороде митрополит проявил те черты характера, которые потом - на патриаршем престоле - развернутся во всю ширь:

44 Ключевский В. О. Указ. соч. С. 320.

45 Костомаров Н.И. Указ. соч. С. 120.

[358/359]

властолюбие, крутой, не терпящий прекословия нрав. Царь всегда был на его стороне. В 1651 г. Никон продемонстрировал свои взгляды на взаимоотношения между церковью и царем, убедив Алексея перенести мощи св. митрополита Филиппа, убитого по приказу Ивана Грозного, из Соловецкого монастыря в московский Успенский собор. В грамоте, отправленной в Соловецкий монастырь, царь по совету Никона умолял святого простить царю Ивану грех, совершенный «нерассудно завистью и неудержанием ярости». Церемония должна была доказать превосходство церкви, ее правоту, обличить неправду светской власти, посягнувшей на власть церковную.

Причин раскола, как сказано выше, было много. Форма, которую принял конфликт, разорвавший православную церковь, была результатом характера патриарха и характера отношений между ним и царем. Письма, которые Алексей писал Никону, производят странное впечатление. Царь называет патриарха. «Великое солнце сияющее»; «наставник душ и телес», «возлюбленный мой и содружебник»; «друг собинный». При отце Алексея Михаиле стоял патриарх Филарет, деливший трон с царем. Но Филарет был отцом Михаила. Алексей ставит рядом с собой патриарха, ибо беспредельно верит в него, доверяет ему, любит его. Никон титуловал себя: «… Государь, старейший Никон, архиепископ московский и всея Великия, Малыя и Белыя России и многих епархий, земли же и моря сея патриарх».

Патриарх Никон принял русскую православную церковь, чтобы навести в ней порядок. Прежде всего укрепить дисциплину. А также завершить начатое уже давно исправление богослужебных текстов.

Раскол нередко представляют как борьбу старого с новым, недаром противники Никона назвали себя «старообрядцами». Это, однако, совсем не очевидно. Подлинным защитником старины был Никон, который решил обратиться к первоисточникам, древним византийским текстам, чтобы очистить русское богослужение от «нового», от изменений, возникших в результате ошибок переводчиков и переписчиков. На первый взгляд, повод для раскола, для жесточайших преследований и репрессий не был серьезным. Среди поправок были изменения в написании имени Христа: вместо принятого «Исус» реформа возвращала форму «Иисус», вместо крещения двумя пальцами было введено крещение тремя перстами. С точки зрения Никона, эти изменения были возвращением к старому, древнему, с точки зрения многих православных это были новшества, отвергавшие привычное, традиционное, русское.

[359/360]

Спор кажется несерьезным только на первый взгляд. Противники Никона стояли на очень прочной почве, на почве традиции. Француз Анатоль Леруа-Болье обнаруживает в этом туманном средневековом споре главную причину раскола: «дословный культ буквы, формализм». Для русского народа, пишет автор «Империи царей и русских», «оставшегося наполовину языческим в христианском облачении, религиозные воззвания были чем-то вроде магических формул, малейшее изменение которых разрушает их силу»46. Французский историк почти дословно повторяет мысль русского историка Н. Костомарова, писавшего: «Благочестие русского человека состояло в возможно точном исполнении внешних приемов, которым приписывалась символическая сила, дающая Божью благодать»47.

Два источника питали враждебное отношение к поправкам Никона. Первым было подозрительное и надменное отношение к участию разума и научного знания в вопросах науки. Для того, чтобы обнаружить подлинные оригинальные тексты, по приказу Никона были собраны рукописи и древние книги, которые сверялись справщиками. Это ставили в вину патриарху. «Гадливое и боязливое чувство, - пишет В. Ключевский, - овладевало древнерусским человеком при мысли о риторской и философской еллинской мудрости». Историк цитирует древнерусского книжника: «Аще не учен словом, но не разумом, не учен диалектике, риторике и философии, но разум христов в себе имею»48.

Вторым источником было отношение к византийскому прошлому, к грекам. Царь Алексей питал сильную симпатию по отношению ко всему греческому, считая греческий восток древнейшей частью православного мира. Грекофильство перешло к Алексею от его деда патриарха Филарета, видевшего в московском царе преемника греческих православных царей (византийских императоров). Алексей считал себя не только царем всея Руси, но царем вселенским, всего православного востока. В этом его с энтузиазмом поддерживал Никон, также ярый грекофил. Внесение поправок в богослужебные книги виделось Никону важной мерой устранения разногласий с греческой церковью, возникших в результате ошибок в русских священных книгах. Противники Никона не спорили с концепцией русского царя как царя вселенского. Они отвергали необходимость искать

46 Leroy-Beaulieu A. L'Empire des Tsars et les Russes. Paris, 1990. P. 1123.

47 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 130.

48 Ключевский В.О. Указ. соч. С. 318.

[360/361]

источники истинного православия у греков. Грекофилии Никона его противники противопоставляли грекофобию. Падение Византии они считали наказанием за согласие (хотя оно было временным) на объединение церквей, данное на Флорентийском соборе; греческую церковь, жившую под игом турок, не хотели рассматривать как авторитет. С точки зрения противников Никона, это греческая церковь должна была принять русские религиозные обряды и тексты, а не наоборот.

В. Ключевский называет «органическим пороком древнерусского церковного общества» то, что оно считало себя единственным истинно правоверным в мире, свое понимание божества - исключительно правильным, творца вселенной представляло своим собственным русским Богом49. Можно считать, однако, эти убеждения источником силы, связью, державшей русское общество в самые тяжелые, смутные времена. Леруа-Болье полагает, что «привязанность московского народа к своим обрядам и текстам была тем менее оправданной, чем более в них было изменений»50. Но это взгляд французского рационалиста. Убедительнейшим оправданием споров вокруг действий Никона, приобретших неистовый, беспощадный, кровавый характер, было желание обеих сторон видеть Москву Третьим Римом. Патриарх был таким же врагом «латинства», как и главный его противник Аввакум, ставший знаменем раскола. Они расходились в одном: Аввакум довольствовался достигнутым, он хотел только оградить Третий Рим от врагов, угрожавших истинному православию, изолироваться от внешнего мира и жить в своем, московском мире. Патриарх искал пути превращения русской церкви во вселенскую, выходя за пределы Москвы, привлекая в нее все, что может способствовать укреплению, расширению влияния и власти русского православия, русской веры.

На поверхности спор шел о том, являются ли русские обряды, которые со свойственной ему страстностью отвергал патриарх, - двуперстие, восьмиконечный (вместо четырехконечного греческого) крест, хождение во время совершения обрядов «посолонь», по солнцу, или в другую сторону и ряд других - истинными или возникшими в результате искажения богослужебных книг? В глубине спор шел о том, каким быть русскому государству. Будучи религиозным, он носил несомненный политический характер. Но также - и психологический.

49 Ключевский В. С. 319.

50 Leroy-Beaulieu А. Указ. соч. Р. 1124.

[361/362]

Советский историк говорит о том, что в 60-80-е годы XVII в. возникает раскол, «новая в русской истории форма массового антифеодального движения». Основанием для такого утверждения является участие старообрядцев в бунтах, восстаниях, в том числе в движении Степана Разина. В действительности раскол не имел антифеодальной направленности. Немало «феодалов» покинуло «никонианскую» церковь, приняв мученическую смерть за веру. Одно из украшений московской Третьяковской галереи - картина В. Сурикова (1848-1916) «Боярыня Морозова». Художник изобразил высылку Федосьи Морозовой: на простых дровнях вывозят из Москвы неистовую противницу Никона, которая, не сдаваясь, поднимает высоко над головой два перста, знак верности старой вере. Федосья Морозова была женой одного из виднейших бояр при дворе Алексея, брата царского воспитателя и любимца Бориса Морозова. По отцу она была родственницей царицы. Федосья и ее сестра княгиня Урусова после страшных пыток, имевших целью вынудить отречение от старой веры, умерли в тюрьме.

Раскол был бунтом - идеологическим - против нового, чужого, следовательно враждебного. Страх перед новым и чужим оказался у части верующих сильнее чувств к царю. Не к царю вообще, но к Алексею, поддерживавшему патриарха. Вместо Алексея ждали «настоящего царя», «избавителя». Это ожидание приняло форму религиозного экстаза.

Столкновение между двумя концепциями русского государства было неизбежно. Мученическая казнь Федосьи Морозовой и Евдокии Урусовой, представителей высшей московской аристократии, увещеваемых царем и патриархом, свидетельствовала о готовности сторонников политики «открытости» идти до конца. Это не была только политика Никона, который наводил порядок в церкви (имея, впрочем, и более широкие амбиции), но также царя и его ближайших советников. Они менялись: после Бориса Морозова пришел Афанасий Ордин-Нащокин, канцлер и глава посольского приказа, затем Артамон Матвеев, но каждый из них, имея свои взгляды на внешнюю политику, действовал в пользу расширения внешних связей, активной русской заграничной политики.

Расширение связей с Малороссией, начавшееся еще при Михаиле, продолжалось, усиливаясь, при Алексее. Николай Костомаров считает, что «перенесение киевской учености в Москву было важнейшим событием в истории русской

[362/363]

образованности XVII в.51. Прежде всего, речь шла о перенесении «богословской образованности». Киевский митрополит Петр Могила (1633-1647) привел в порядок православное богослужение в 30-40 годы, опередив Никона на несколько десятилетий и не вызвав на Украине ничего, подобного протестам старообрядцев. Важнейшим делом Петра Могилы было создание в Киеве коллегии, готовившей образованных духовных лиц, каких не было в московской церкви. Осип Ртищев, министр двора, которому очень доверял царь Алексей, пригласил в Москву киевского монаха Епифания Славинецкого, студента, а потом преподавателя киево-могилянской коллегии. Епифаний, вместе с группой приехавших с ним монахов, а также грек-монах Арсений, осуществили работу по введению поправок и изданию в поправленном виде богослужебной литературы. Никон, встретивший приезжих недоверчиво, вскоре переменил отношение к Епифанию Славинецкому, поддерживая его в работе. Тот факт, что внесением поправок занимались киевские монахи, изучавшие в коллегии латинский язык, соприкасавшиеся с польскими католиками, а также грек Арсений, бывший католик, перешедший в православие, вызывали недоверие и прямую вражду к «никонианцам».

Александр Солженицын через два столетия после «бездушных реформ Никона» убежден, что они начали «вытравление и подавление русского национального духа»52. На церковном соборе 1656 г. Никон изложил свое кредо, объявив: «Я - русский, сын русского, но моя вера - греческая». Патриарх не был менее русским, чем его противники, прежде всего самый знаменитый из них, протопоп Аввакум. Патриарх не меньше противников поправок ненавидел латинскую веру, включая латинский язык. «Ты зачем говоришь со мной на проклятом латинском языке?» - бросил Никон в лицо митрополиту газскому греку Паисию Лигариду, явившемуся увещевать порвавшего с царем патриарха. Упрек Александра Солженицына Никону справедлив только в том случае, если автор «Красного колеса» принимает точку зрения старообрядцев, которые превратили православие в национальную монополию, или, как выразился В. Ключевский, «национализировали вселенскую церковь». Петр I, продолжавший, по мысли А. Солженицына, борьбу с «русским национальным духом», осуществил

51 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 298.

52 Солженицын А.И. Раскаяние и самоограничение// Из-под глыб: Сб. статей. Париж, 1974. С. 125.

[363/364]

«национализацию» православия в современном понимании этого термина - он огосударствил церковь.

Раскол был спором религиозным, конфликтом, поделившим церковь и верующих. Но в конце патриаршества Никон в разговоре с раскаявшимся бывшим противником Иваном Нероновым о старых и исправленных книгах, соглашался: «И те, и другие добры; все равно, по коим хочешь, по тем и служишь». В значительно большей степени раскол был спором политическим. Старообрядцы выступали, возможно, не сознавая этого, противниками имперской идеи. Начиная с XV в. Москва шла, останавливаясь, но не сбиваясь с курса, к империи. Старообрядцы уводили государство в сторону, отвергая, под предлогом защиты «старины», динамику расширения границ и развития. Никон построил неподалеку от Москвы монастырь - дворец, названный Новый Иерусалим. Плита в зале возвещала: «Здесь центр земли». Столетия спустя Маяковский напишет: «Как известно, от Кремля начинается земля». Для Никона было несомненно, что центр вселенной находится в столице Третьего Рима. Но для Никона было целью превращение Москвы в столицу вселенской православной церкви. Помощь греков была нужна для ее достижения. Старообрядцы защищали, не щадя жизни, свершившееся. Их цель была достигнута, у них не было сомнений: православная вера есть русская вера, не русская вера - не православная вера.

Николай Бердяев написал в 1937 г.: «Московское православное царство было тоталитарным государством»53. Не придавая еще малопопулярному до начала войны термину позднейшего смысла, философ хотел подчеркнуть неразрывность в московском государстве православия, т.е. веры, и царства, т.е. власти. В качестве примера Н. Бердяев ссылается на «замечательного теоретика самодержавной монархии», который учил, что царь должен не только управлять государством, но и спасать души.

Истинный царь был хранителем веры. Царь Алексей, посягнувший на древние русские обряды, не мог быть подлинным царем. Властью овладевает антихрист. Происходит разрыв «тотальности», органической связи между властью и верой. Московское государство, видевшее себя Третьим Римом, было одновременно царством Христовым - царством правды - и государственной властью, управлявшей неправдой. Раскол, пишет Николай Бердяев, «нанес первый удар идее Москвы, как

53 Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж, 1955. С. 10.

[364/365]

Третьего Рима»54, идее слитности двух царств в одном. Он добавляет: второй удар был нанесен реформой Петра Великого. Александр Солженицын, говоря о бездушных реформах Никона и Петра, соглашается с Бердяевым, но оценивает по-своему эти удары, считая, что они были направлены против русского национального сознания.

Старообрядцы усомнились в истинности царя, они заподозрили его в измене. Не менее тяжкий удар по идее Третьего Рима нанес главный борец за исправление книг, за восстановление чистоты обрядов, главный враг старообрядцев патриарх Никон. Он посягнул на вторую часть двухчленной формулы Третьего Рима - вера и власть. По убеждению патриарха, «священство царства преболее есть», иначе говоря, власть церковная, т.е. власть патриарха, выше царской власти. Видный славянофил Юрий Самарин (1819-1876) писал, что Никон хотел «основать в России частный национальный папизм»55.

Рядом с факторами религиозными, политическими выступили факторы психологические, персональные. В предисловии к исправленному Служебнику 1655 г. о царе Алексее и патриархе Никоне говорится как о «богоизбранной и богомудрой двоице», за которую «вси живущие под державою их… и под единым их государским повелением утешительными песньми славити имут воздвигшего их истинного Бога нашего». Двоевластие в Московском государстве всегда означало смуту. Положение Никона вызывало нараставшее недовольство царского двора. Патриарх делал все, чтобы восстановить против себя всех. Безудержное самовластие, вулканический темперамент, безмерная гордыня пугали и возмущали тех, кто попадал под руку патриарха. Он был строг и неумолим, нередко мелочен в административных делах. Для наблюдения за духовенством он имел свою полицию и стрельцов. Своим высокомерием и властолюбием, своим постоянным вмешательством в мирские дела он восстановил против себя бояр. Наконец началось охлаждение чувств всемогущего покровителя - царя. Николай Костомаров, рисуя портрет Алексея Михайловича, заметил, что царь не мог жить без друзей и всегда подпадал под их влияние, но, спохватившись и увидев свою зависимость, начинал тяготиться дружбой56.

54 Там же. С. И.

55 Никон: Биографический очерк// Энциклопедический словарь/ Брокгауз и Эфрон. СПб., 1897. Т. 21. С. 140.

56 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 139.

[365/366]

Обнаружив изменение отношения к нему царя, Никон в июле 1658 г. сложил с себя патриарший сан. Нерешительность Алексея, не желавшего слишком строго осудить бывшего друга, споры иерархов о процедуре лишения сана патриарха, привели к тому, что церковь оставалась без главы до ноября 1666 г. Собор в присутствии александрийского и антиохийского патриархов осудил Никона за то, что он назвал царя латиномудренником, т.е. приверженцем латинской веры, и мучителем, за то, что он обвинял русскую церковь в принятии латинских догматов, и постановил лишить его сана и сослать в Белозерский Ферапонтов монастырь. Никон был переведен затем в более тяжкое заключение в Кирилло-Белозерский монастырь, где умер в 1681 г.

Историки отмечают (на основании свидетельств современников) немало положительных черт в характере Никона. Главную роль в его падении и, что несравненно важнее, в расколе русской церкви сыграли его отрицательные качества. Есть все основания полагать, что исправление богослужебных книг могло произойти без взрыва. Пример киевского митрополита Петра Могилы достаточно убедителен. Можно также предположить, что если бы Никон не покинул патриарший престол, оставив в разгар конфликта церковь без руля, раскол не принял бы характера открытой беспощадной репрессии со стороны официальной церкви. Не было бы отчаянного сопротивления, принявшего форму бегства в леса, пустыни, массовых коллективных самосожжений со стороны старообрядцев.

Сторонники древних обрядов, проверенных и подтвержденных в их глазах тем, что русские святые, обращавшиеся к Богу «по-старому», были им услышаны, выделили из своей среды талантливых проповедников, пылких распространителей «истинной веры». Одним из первых, самых выдающихся борцов с нововведениями Никона был протопоп Аввакум (1620-1682). Поразительно сходство двух главных деятелей раскола. Аввакум, как и Никон, родился в крестьянской семье, приобрел известность как ревнитель веры, занимавшийся и изгнанием бесов; в 1647 г. входил вместе с будущим патриархом в кружок ревнителей благочестия, хорошо знакомый царю, был включен в число правщиков. Увидев в «новшествах» покушение на православие, начал борьбу с Никоном и «никонианцами», проявляя беспредельную самоуверенность (в рассылаемых по всей Руси проповедях он называл себя «посланником Иисуса Христа»), волю к власти духовной, нетерпимость.

Его символ веры был прост, не допускал никаких толкований: «Держу до смерти яко приях… до нас положено - лежи оно так

[366/367]

во веки веков!». Защищая эти взгляды, Аввакум претерпел чудовищные мучения. Последние 14 лет жизни он просидел в земляной тюрьме в г. Пустозерске на хлебе и воде. Дерзкое письмо, посланное сыну Алексея царю Федору, в котором Аввакум поносил покойного Алексея Михайловича и патриарха Иоакима, решило его участь. 1 апреля 1682 г. он был сожжен вместе с двумя соратниками.

Идейный противник науки - «понеже ритор и философ не может быть христианин», гордо настаивавший на своем невежестве, «простец человек и зело исполнен неведения», Аввакум оставил после себя более 50 сочинений разного характера: религиозные беседы, полемика по догматическим вопросам, богословские сочинения. Особое место среди них занимает «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» (1672-1675), которое было первым, замечательно удавшимся, опытом использования разговорного русского языка в литературе. В одном из посланий царю Аввакум убеждал его отказаться от греческого языка: «Ты, ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком; не унижай его ни в церкви, ни в дому, ни в простой речи… Любит нас Бог не меньше греков, предал нам и грамоту нашим языком через Кирилла и Мефодия. Чего же нам еще хочется лучше того? Разве языка ангельского? Да нет, ныне не дадут - до общего Воскресения».

«Житие» не было написано ангельским языком (Аввакум широко употреблял «непристойные» слова, так называемую ненормативную лексику), но, пишет историк русской литературы, «то, что он сделал с русским языком, ставит его в первый ряд русских писателей». И заключает: «Ни один русский писатель еще не превзошел его в силе и аромате, в искусстве призвать все выразительные средства каждодневного разговорного языка для создания максимального литературного эффекта»57.

«Житие» Аввакума, первая автобиография, написанная русским и по-русски, книга борца, не знающего пощады врагам, до смерти защищающего свои взгляды, отважно бросающего вызов власти, духовной и светской, начинает новую русскую литературу. Типично русским парадоксом было то, что начало новой русской литературе дала книга, неистово защищающая старое, старую веру, старые идеи, проповедующая борьбу с «иностранщиной», с заграницей.

57 Мирский Д. С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 г. Лондон, 1992. С. 53-54.

[367/368]

Важным результатом раскола была потеря церковью политической роли, которую она играла много веков. Она еще сохраняет некоторые привилегии: имущественные, право суда, благодаря нерешительности, колебаниям царя Алексея. Решительный Петр I завершит полное подчинение церкви государству. Причиной ослабления церкви было усиление государственной власти, которое в свою очередь было функцией слабости церкви. Николай Костомаров, рассказав о мятеже Соловецкого монастыря, отказавшегося служить по исправленным книгам и в течение нескольких лет отбивавшего атаки царских войск, посланных силой оружия заставить молиться «правильно», заключает: «Смело можно сказать, что половина Великой Руси отпала тогда от церкви». К расколу, пишет историк, «примыкало все, что было в русском народе недовольного властями и светскими, и духовными»58. Павел Милюков говорит то же, но несколько иначе: «За церковью (он имеет в виду официальную. - М.Г.) пошли немногие, переросшие старую веру, и все равнодушные к религии»59. Отпадание горячо верующих означало внутреннее ослабление религиозного рвения среди тех, кто оставался в «ограде церкви».

Социальный анализ сторонников старины раскрывает содержание понятия «половина Великой Руси», употребленного Костомаровым. Против новшества Никона прежде всего восстало рядовое духовенство. Затем к «раскольникам» примкнули посадские люди, городские жители, изнемогавшие под тяжестью налогов, имевшие в Никоне жестокого противника, страдавшие от конкуренции с иностранными купцами, пользовавшимися в Московском государстве рядом привилегий. Посадское население, значительно более энергичное, предприимчивое, по сравнению с крестьянством, более зажиточное, составляло собой внушительную социальную силу. Она была тем значительнее, что к нему примыкало стрелецкое войско, смыкавшееся частью с посадскими людьми, частью с крестьянством. Позднее к старообрядцам примкнуло крестьянство, окончательно закрепощенное и жившее в крайней нужде. Наконец, против официальной церкви выступила и часть боярства. Осколки знатных боярских родов, помнившие страшные удары, нанесенные им государством, начиная с Ивана Грозного, присоединились к мятежникам.

58 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 166.

59 Милюков П. Очерки по истории русской культуры. Париж, 1931. Т. 2. С. 175.

[368/369]

Удар, нанесенный расколом идее Третьего Рима, не разрушил ее, но трансформировал. Пророчество Филофея, ставшее идеологическим обоснованием тесного союза между государством и церковью, было благотворно для обоих, способствовало их возвеличению. Государство извлекло из союза с церковью все возможности, какие давало сотрудничество, а когда партнер ослаб, отвело ему служебную функцию. В начале следующего века Московское государство станет официально Российской империей. Москва уступит место новой столице Третьего Рима - Санкт-Петербургу.

Преобразование доктрины будет завершено: в определении «православная Россия» главным станет - Россия, т.е. государство.

В 1993 г. русский писатель объявит: «Россия - вот наша вера!.. Бог хочет, чтобы Россия возродилась, это мозг и сердце планеты»60.

На юг и север

Войны, по происхождению своему оборонительные, сами собой, незаметно, помимо воли московских политиков превратились в наступательные…

В. Ключевский

Не только русская история знает феномен превращения войн оборонительных в наступательные: успех в обороне редко не побуждает переходить в наступление. В. Ключевский констатирует, что превращение произошло «помимо воли» Москвы, но добавляет, что эти войны «были прямым продолжением объединительной политики прежней династии, борьбой за такие части Русской земли, которыми Московское государство еще не владело»61. Популярнейший русский историк XIX в. отлично выразил главное в традиционном отношении к важнейшему эпизоду в истории Российской империи -

60 Сергеев Ю. Наследник// Роман-газета. 1993. № 2. С. 46.

61 Ключевский В.О. Указ. соч. С. 98.

[369/370]

включению в состав Московского государства - государства Малороссии.

«Помимо воли московских политиков» - характеризует выжидание царя Алексея, долго не решавшегося принять неслыханно богатый подарок - Малороссию. «Прямое продолжение объединительной политики» характеризует непрерывность стратегической линии от Ивана IV Рюриковича, заложившего первый камень империи, завоевав Казань, до Алексея Романова, принявшего то, что никогда не было частью Москвы, но много столетий назад было частью Русской земли, территорией древней Киевской Руси. Для В. Ключевского не было никаких сомнений: произошло «объединение». Не было в этом сомнений для всех других русских историков (независимо от их политических взглядов) и советских исследователей прошлого. Согласны были с этой точкой зрения и западные историки. Анатоль Леруа-Болье писал в конце XIX в., что «по отношению к Западу малоросс такой же русский, как и великоросс», что мечты о независимости Украины находят такой же примерно отклик, какой во Франции в 1870-1871 гг. имели проекты Южной лиги. Наконец, пишет французский ученый, «украинофилизм и малорусские поэты не более опасны для России, чем для единства Франции возрождение провансальской литературы62. В 1992 г. Лев Гумилев, имея в виду переход Малороссии «под высокую руку московского царя» в 1654 г., пишет: «Выбор, сделанный на основе естественного мироощущения народа, оказался правильным»63. Если историк имел в виду «вечную дружбу» русского и украинского народов, - он ошибся, ибо не успела высохнуть типографская краска в его книге, как Украина вышла из СССР, объявила себя суверенным государством. Независимая Украина называет себя продолжательницей истории Киевской Руси, Малороссии Богдана Хмельницкого, украинского государства, недолго существовавшего после революции 1917 г.

«Малороссийский вопрос», как некоторые историки называют события второй половины XVII в., был, прежде всего, внутренним польским вопросом, прежде чем он стал московской проблемой. Границы Украины следует искать в середине XVII в. на картах Речи Посполитой. Слово Украина обозначало окраинные земли на юго-восток от Варшавы и Кракова, лежавшие по обоим берегам Днепра, граничившие с Москвой, татарским Крымом,

62 Leroy-Beaulieu А. Указ. соч. Р. 90, 91.

63 Гумилев Л.Н. От Руси к России. Указ. соч. С. 254.

[370/371]

Оттоманской империей, владевшей дунайскими княжествами, с Венгрией, тоже вассалом султана.

После нашествия Батыя Южная Русь стала частью Литовского княжества. После Люблинской унии, подписанной в 1569 г. Польшей и Литвой, создавшими объединенное государство Речь Посполитую, земли перешли в польские руки. В Литве около 9/10 крестьян были свободными землевладельцами, в Польше свободного крестьянского населения не было. Получая от правительства плодородные южно-русские земли, польские магнаты приносили с собой крепостное право. Как правило, владения были огромными латифундиями, дававшими огромные доходы благодаря беспощадной эксплуатации крепостных крестьян. Особенностью положения на Украине была арендная система эксплуатации. Польские магнаты отдавали свои земли в аренду евреям, которые взимали все налоги, замещая владельца и пользуясь всеми его правами. Весь гнев концентрировался на арендаторе.

Тяжелое положение украинского крестьянства было, возможно, менее трудным, чем положение русских крестьян, эксплуатируемых русскими православными помещиками. Отличие положения на Украине и в Московском государстве состояло в существовании казачества. Создание в половине XVI в. Запорожской сечи, вольной казачьей республики, поставило польское правительство перед неразрешимой задачей. Свободное крестьянство, которое польские магнаты нашли в южных степях, было превращено в крепостных. Казаки в государственные рамки не вмещались, но уничтожить их было невозможно. К тому же Речь Посполитая в случае нужды звала казаков на помощь в борьбе с татарами, турками, шведами, Москвой. В 1646 г. 2400 казаков отправились с согласия польского короля во Францию и участвовали во взятии Дюнкерка у испанцев.

Казаки были нужны, но своевольны и опасны. Главным их промыслом, «казачьим хлебом», как они выражались, были набеги на татарские и турецкие земли. Великолепные кавалеристы, они были также непревзойденными мастерами вождения легких лодок - чаек. За шесть недель казаки изготовляли лодку из дерева, обшитую липовой корой и обмазанную дегтем, которая поднимала от 40 до 60 человек. Два руля, спереди и сзади, от 10 до 16 весел давали чайке скорость и подвижность, с которыми не могли сравниться турецкие корабли. Кавалерийские рейды на суше, морские экспедиции к берегам Анатолии раздражали и пугали турок, жаловавшихся польскому королю. Стефан Баторий нашел способ, как сделать казачество безвредным, сохраняя его пользу. Был введен реестр. Польское

[371/372]

правительство приняло на службу строго ограниченное число казаков (сначала - 500, в разгар войны Баторий согласился увеличить реестр до 6 тысяч), которым платили жалование. Они делились на полки, каждый из которых управлялся выборным полковником, все войско выбирало гетмана, есаула (его помощника), генерального писаря и судью.

Кроме реестровых казаков существовали сечевые - вольные, подчинявшиеся только своему гетману, впрочем, лишь во время войны.

Казачья свобода, по мере усиления тяжести крепостного гнета, все больше привлекала крестьян окраинных польских земель. Все хотели быть казаками. Конфликт обострялся - одно за другим вспыхивают восстания, жестоко подавляемые Варшавой. Социальный и национальный конфликты были резко обострены конфликтом религиозным. Брестская уния 1596 г. дала сигнал к наступлению на православную церковь: отбирали храмы, была ликвидирована церковная иерархия, преследовались верующие. Казаки выступили в защиту веры. Это не было следствием их религиозности. В Запорожье не было ни одной церкви, туда не допускались священники. Во время набегов казаки с одинаковой легкостью грабили православные и католические храмы. Защита православия стала знаменем, ибо освящала их борьбу. В 1620 г. предводитель запорожских казаков Петр Сагайдачный, ходивший в Смутное время с поляками против Москвы, убедил проезжавшего через Киев иерусалимского патриарха рукоположить киевского митрополита и посвятить епископов.

Тяжелое положение украинских крестьян понималась и трезвомыслящими поляками. В их среде появилось четверостишие на латинском языке, убедительно объяснявшее причины восстаний: «славное польское королевство - небо для знати, рай для евреев и ад для крестьян». Казацко-крестьянское недовольство, естественно, выливалось в вооруженные выступления, ибо не только казаки, профессиональные воины, но и крестьяне, частые жертвы татарских набегов, были вооружены. Вспыхивавшие одно за другим восстания не были направлены против королевской власти, они были своеобразными обращениями к королю с просьбой восстановить справедливость, попираемую магнатами, евреями, униатскими и католическими прелатами.

В 1632 г. казачья делегация, приехавшая после смерти Сигизмунда III в Варшаву и потребовавшая права участвовать в выборах нового короля, основываясь на том, что казаки такая же часть государственного организма Речи Посполитой, как и

[372/373]

шляхта, услышала в ответ: волосы и ногти тоже части организма, но их подстригают, когда они слишком вырастают.

Разгром очередного восстания в 1638 г., казалось, положил конец казачеству. Реестр был сокращен до 1200 человек, у казаков отобрали право выбирать гетмана и старшин, Варшава прислала правительственного комиссара, отнимались казачьи земли. Следующее десятилетие - время быстрой, интенсивной польской колонизации Украины.

Личная обида, нанесенная казачьему сотнику Богдану Хмельницкому (сосед-шляхтич захватил его имение, украл любимую жену, запорол до смерти десятилетнего сына) стала искрой, зажегшей пожар. Богдан Хмельницкий бежал на Сечь и поднял запорожцев на борьбу за казачьи права. Талант полководца и дипломата, привлекательность личности, популярность лозунгов, слабость польского правительства принесли победу, поразившую своей неожиданностью самих победителей - казаков.

Готовясь к восстанию, Богдан Хмельницкий не только разослал по всей Украине гонцов, звать на бой за веру и против панов, он сам отправился в Крым просить помощи у хана. 4 тысячи татарских всадников явились на Украину поддержать казаков и пограбить вволю. Казацко-татарское войско одерживает одну за другой сокрушительные победы над поляками (под Желтыми водами и Корсунем): берет в плен командующих и офицеров, захватывает оружие. В руках Богдана Хмельницкого оказывается вся юго-западная Русь.

Разрушение мифа о могуществе польской армии увеличивает силы восставших: казачье войско пополняется тысячами крестьян, поднимающих оружие против помещиков. Смерть короля Владислава в мае 1648 г., сразу же после поражения поляков под Желтыми водами, отвлекает внимание Варшавы от войны на Украине. Пользуясь этим, татары и казаки, под водительством Хмельницкого, осадили Львов и подошли к Замостью, вступив на территорию собственно Польши. Казалось, запорожский гетман открыл себе дорогу к Варшаве. Но Богдан Хмельницкий не вел войны с Польшей. Николай Костомаров, автор трехтомной биографии гетмана, упрекает Хмельницкого в нежелании продолжать победоносное шествие в глубь Речи Посполитой: «Он мог бы заставить панов согласиться на самые крайние уступки… совершить коренной переворот в Польше, разрушить в ней аристократический порядок, положить начало новому порядку, как государственному, так и общественному». Историк заключает: «Он не был ни рожден, ни подготовлен к такому великому подвигу». И объясняет это тем, что «сын своего

[373/374]

века, Хмельницкий усвоил польские понятия, польские общественные привычки, и они-то в нем сказались в решительную минуту»64.

Костомаров несомненно прав, называя Богдана Хмельницкого «сыном своего века», и прав, подчеркивая «польскость» гетмана. В молодости Богдан участвовал в знаменитой битве поляков с турками под Цецорой, в ней погиб его отец. Выступление против поляков было продиктовано личной обидой, а не враждой к Речи Посполитой. Решив не продолжать осады Замостья, Богдан Хмельницкий приехал в Киев, где ему был устроен триумф. Киевляне называли Хмельницкого спасителем народа, Моисеем, выведшим его из рабства. Задержавшийся в Киеве по дороге в Москву иерусалимский патриарх Паисий поздравил гетмана с победами, отпустил грехи и благословил на новую войну против латинян.

Разгром польского войска стал сигналом для беспощадной резни поляков и евреев. Еврейский погром, вошедший в историю еврейского народа под названием «катастрофы», превзошел все, что знала Европа после крестовых походов. Число жертв никогда не было точно подсчитано. Убитые исчисляются десятками тысяч, было разгромлено около семисот поселений. Современники сохранили память о чудовищной, изуверской жестокости, с какой казаки и крестьяне расправлялись с евреями, не щадя женщин и детей. В это время архимандрит Иоанникий Галятовский, плодовитый автор книг о католицизме, исламе и еврействе, призывал в сочинении «Мессия Правдивый», написанном на украинском языке и посвященном царю Алексею: «Мы, христиане, должны ниспровергать и сжигать жидовские божницы, в которых вы хулите Бога; мы должны у вас отнимать синагоги и обращать их в церкви; мы должны вас как врагов Христа и христианства изгонять из наших городов, из всех государств, убивать вас мечом, топить в реках и губить различными родами смерти»65.

Нет оснований подозревать казаков и крестьян, резавших, топивших и другими способами убивавших евреев, в чтении И. Галятовского. Но его сочинения верно отражали настроения православного духовенства на Украине.

Летом 1649 г. огромная армия Хмельницкого, насчитывавшая, по некоторым сведениям, до 150 тыс. казаков и крестьян, также считавших себя казаками, поддержанная крымскими татарами,

64 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 187.

65 Poliakov L. Histoire de l'antisemitisme du christ an juifs de cour. Paris, 1955. P. 279.

[374/375]

которых привел хан Ислам-Гирей, двинулась против поляков. Битва под Зборовом, начавшаяся удачно для казаков, ворвавшихся в польский лагерь, где находился недавно выбранный король Ян-Казимир (брат Владислава), не была доведена до победы, крымский хан, получивший подарки и обещания короля, вышел из боя.

Был подписан Зборовский договор. Десять лет назад его условия показались бы великолепными. В 1649 г. они выглядели недостаточными. Речь Посполитая соглашалась взять на службу, т.е. вписать в реестр сорок тысяч казаков - их выбирал гетман; на казачьей территории не могли находиться королевские войска; там запрещалось поселяться евреям; города сохранили магдебургское право: самоуправление для мещан, собственный суд, разделение ремесленников на цеха, имевшие свои гербы и печати; митрополит киевский стал членом сената. Со своей стороны Богдан Хмельницкий, признанный пожизненным гетманом, согласился на сохранение прежнего положения украинских крестьян, пошедших за ним в надежде стать казаками, свободными земледельцами. Польские помещики возвращались на Украину.

Богдан Хмельницкий соглашался на широкую автономию, не решаясь еще порвать с Речью Посполитой, но в то же время искал помощь Москвы, предлагая отдать себя в подданство царя, и помощь султана, обещая стать его вассалом. Гетман вел переписку и с западными государствами. По случаю побед над поляками Хмельницкий получил письмо от Кромвеля, звавшего гетмана уничтожать польскую знать, римское духовенство, идолопоклонство и евреев. Некоторые историки считают письмо апокрифом, хотя в нем точно изложены взгляды лорда-протектора.

Польский сейм отказался ликвидировать унию (это было одним из главных требований казаков), отказался принять митрополита в сенат. Война стала неизбежной. В мае 1650 г. под Берестечем снова столкнулись казацко-татарская армия Хмельницкого и польские войска. В разгар битвы татары обратились в бегство и захватили с собой гетмана. Потерявшее управление казачье войско было разбито. Новое соглашение, подписанное под Белой Церковью в сентябре 1651 г., сокращало регистр до 20 тыс. казаков, гетман обязывался подчиняться польскому великому гетману (главнокомандующему войска Речи Посполитой), казачья территория была сокращена до киевского воеводства (Черниговское и Брацлавское отобраны), евреи вновь получили право брать в аренду королевские и частные поместья на Украине.

[375/376]

Богдан Хмельницкий просил помощи Москвы с начала восстания. Москва не торопилась ее оказывать по многим причинам. Казаки, черкасы, как их называли, не пользовались особой любовью: еще жива была память о Заруцком, Лисовском, о казачьих полках самозванцев. Московский мятеж 1648 г. был свежим примером того, на что способна «вольница». Неясным было поведение гетмана, просившего Москву о покровительстве, но ведшего тайные (известные Алексею) переговоры с Турцией и не рвавшего окончательно связи с Речью Посполитой. Наконец, выступление на стороне Хмельницкого означало войну с Польшей, чего царь Алексей не хотел, считая себя не готовым. В 1649 г., отвечая на просьбу Хмельницкого, царь выразил согласие принять «под покровительство» казаков, при условия согласия на это Польши. Горячим сторонником присоединения Украины был Никон, убеждавший царя в необходимости распространения православного мира, находящегося под рукой Москвы.

Московская дипломатия действовала медленно, осмотрительно, ожидая, пока ситуация созреет. Важно было не оттолкнуть окончательно Хмельницкого и, одновременно, сохранить нормальные отношения с Польшей. В июле 1650 г. в Варшаву прибыл московский посол с жалобами. Во-первых, в некоторых официальных бумагах поляки не точно писали царский титул; во-вторых, в Польше печатались «бесчестные книги», в которых неуважительно говорилось о царе и московском народе. Посол потребовал, чтобы книги были сожжены, а владельцы типографий, печатники и владельцы имений, где находились типографии, казнены. Поляки сожгли некоторые книги, но остальные требования отклонили, выразив недоумение, что царь грозит войной по таким незначительным поводам. Три года спустя в Варшаву явился новый посол с прежними жалобами. И получил тот же решительный отказ. На этот раз полякам был предложен выбор: царь соглашался простить виновных в оскорблении его чести, если будет уничтожена уния и прекратится преследование православных на территории Речи Посполитой.

Новые, невозможные для поляков требования означали, что Москва приняла решение. 1 октября 1653 г. царь созвал Земский собор, которому был поставлен вопрос: принимать ли гетмана Богдана Хмельницкого со всем Войском Запорожским под царскую руку? Собравшихся известили, что турецкий султан зовет казаков под свою власть. Собор постановил, что поскольку король Ян-Казимир преследует православие, гетман и все Войско Запорожское освобождаются от присяги королю, становятся вольными и могут быть принятыми под высокую государеву руку.

[376/377]

Московские послы прибыли 31 декабря 1653 г. в ставку Богдана Хмельницкого Переяславль. 8 января генеральная рада запорожского войска, выслушав призыв гетмана отдаться «православному христианскому царю восточному», постановила присоединиться к Москве под именем Малая Россия. В благодарственном письме Богдан Хмельницкий, называя себя «наинижайшим слугой», «верным слугой и подданым», титуловал Алексея Михайловича уже по-новому - «царем и великим князем Всея Великия и Малые России самодержцем».

Земский собор решил принять «под высокую царскую руку» запорожского гетмана Богдана Хмельницкого и Войско Запорожское. Только с ними и было подписано переяславское соглашение. Число казаков устанавливалось в 60 тыс., за ними подтверждались все права и вольности. На жалование царь прислал 1800 тыс. ефимков. Все права сохранялись за шляхтой в том случае, если она присягала царю. Магдебургское право, о котором ничего не знали русские города, сохранялось в городах Малороссии. Резко ограничивались права гетмана вести дипломатическую деятельность, ему запрещалось иметь отношения с польским королем и крымским ханом (без царского разрешения). Малороссийские города, в том числе Киев, обязались принять московских воевод, которые не будут вмешиваться во внутренние дела Запорожского войска. Казачья территория расширялась по сравнению с Белоцерковским договором, оставаясь в границах Зборовского договора.

После того как представители рады присягнули, обещая свято выполнять договор, и потребовали, чтобы московские послы присягнули за царя, им было отказано. Пример польских королей, присягавших подданным, был отвергнут, ибо «польские короли неверные, несамодержавные, не хранят своей присяги», а московский царь-самодержец своего слова не меняет.

Чрезвычайную сдержанность проявило малороссийское духовенство, долгое время отказываясь присягать царю. В июле 1654 г. в Москву было отправлено посольство от духовенства, которое просило: оставить малороссийскую православную церковь под властью константинопольского патриарха, т.е. не передавать ее в юрисдикцию московского патриарха; не присылать на духовные места в Малороссию москвичей; не отсылать осужденных духовным судом в Москву. Только после получения удовлетворения малороссийский клир присягнул царю.

Начав в 1648 г. войну с поляками, Богдан Хмельницкий и его Запорожское войско после одержанных побед стали мечтать о независимой Украине. Москва виделась протектором, защитником. В Москве принимали Малороссию в подданство,

[377/378]

соглашаясь на время сохранить некоторые атрибуты самостоятельности, но немедленно отправив в присоединенный край воевод и армию московских чиновников. Украинский историк Грушевський подводил итог происшедшему элементарно просто: «Украина жила как самостоятельное государство: выбранный гетман вместе со старшиной и войсковой радой управлял всей страной. Хмельницкий и старшина хотели сохранить этот строй, приняв покровительство московского царя. Но в Москве с этим не согласились, ибо московская держава не была свободным государством»66.

Торговались о правах и привилегиях казаки, духовенство, города. Совершенно не затронутым ни военными успехами Хмельницкого, ни решением Переяславской рады сохранилось положение крестьянства: они остались крепостными, которые работали на прежних хозяев, польских помещиков, присягнувших царю, и на новых - казаков и московского царя, собиравшего налоги.

Очевидцы записали, что вскоре после принятия «высокой царской руки», почувствовав ее тяжесть, Хмельницкий плакал, повторяя: «Не того мне хотелось и не так было тому делу быть». Сетования гетмана запоздали, Москва начала войну с Польшей за свои новые владения. Предлогом были все те же ошибки в написании царского титула и антимосковские книги. Ослабленная войной с казаками, Польша терпела одно поражение за другим. Русская армия двинулась в поход в феврале 1654 г., а в сентябре капитулировал Смоленск. Польский гарнизон сложил знамена к ногам победителей в том самом месте, где в 1634 г. сдалась полякам армия воеводы Шеина. Летом 1654 г. московское государство стало жертвой чумы. Никон, оставленный правителем в Москве (царь был в армии), убедил царицу и двор покинуть столицу, а затем уехал сам. Эпидемия была страшной: смертность (там, где были собраны сведения) колебалась от 85 до 97%. Способность московской армии успешно продолжать военные действия, несмотря на эпидемию, свидетельствовала о силе государства. В 1655 г. русские войска овладели Белоруссией и главными литовскими городами: Вильно, Ковно, Гродно. Царь Алексей стал «царем и великим князем всея Великия, Малые и Белые России». В марте 1656 г. молдавский воевода Стефан попросил царя принять в подданство Молдавию. В июне московский царь согласился взять под свою «высокую

66 Грушевський М. Про стари часи на Украiнi: Коротка iсторiя Украiнi (для первого початку). Киев, 1991. С. 53.

[378/379]

руку» православную Молдавию, которая была вассалом турецкого султана.

Ведя войну с Польшей, Москва бросила вызов Турции. Одновременно вспыхнул конфликт со Швецией. Отказавшись от престола, шведская королева Кристина передала трон своему двоюродному брату Карлу Густаву, который короновался под именем Карла X. Польша, теснимая Москвой, показалась шведам великолепной добычей. Момент - удобным для решения старых споров. В июле 1655 г. шведская армия обрушилась на Речь Посполитую. К сентябрю в руках завоевателей была почти вся страна, включая Варшаву и Краков. В польской истории поход шведов называют «потопом». Неизбежной была встреча двух врагов Польши: она произошла в Литве, куда явились шведские войска, но где уже были московские полки. Великий гетман литовский Радзивилл, не имея возможности сопротивляться, выбрал Швецию и подписал договор о переходе Литвы в шведское подданство.

Малороссийский узел закручивался все туже. Начинается шведско-московская война, шведы, по своему обыкновению, идут в направлении Пскова. Не доходя до города, довольствуются разграблением Печерского монастыря. В борьбу включается трансильванский князь Ракочи, вступающий в союз со Швецией. С ним устанавливает связь Богдан Хмельницкий, серьезно помышляющий о разрыве с Москвой. Карл X, Ракочи, Хмельницкий составляют планы раздела Польши: шведский король выражал желание приобрести центральную Польшу, Померанию с Данцигом и Ливонию, трансильванскому князю досталась бы Малороссия, Мазовия и Литва вместе с королевским титулом. Кое-что перепадало Радзивиллу и казакам.

Необыкновенную изворотливость проявил электор Бранденбургский Фридрих-Вильгельм. Владелец небольшого бранденбургско-прусского княжества, которое находилось в вассальной зависимости от Польши, он ухитряется стать независимым от Польши, перейдя к шведскому сюзерену, а затем освободиться от Швеции, предложив свое посредничество в шведско-московском конфликте. Москва отказалась, но Пруссия впервые заявила о себе на дипломатической арене.

В октябре 1656 г. в Вильно был подписан мир между Москвой и Варшавой. Условия его кажутся неожиданными: в обмен на твердое обязательство поляков, что царь Алексей после смерти Яна-Казимира будет избран польским королем, русские вернули все завоеванные территории. Вильненский договор отражал спор о направлении московской внешней политики, который вели советники царя. Присоединение Малороссии вынуждало делать

[379/380]

выбор между югом и западом. Афанасий Ордин-Нащокин, в 50- 60-е годы ближайший советник Алексея, выдающийся дипломат и государственный деятель, в 1667-1671 гг. первый русский канцлер, предшественник многих петровских реформ, был против «малороссийского направления». Он настаивал, что Малороссия не стоит приносимых ради нее жертв, что главной целью московской внешней политики должно быть завоевание балтийского побережья, выход к морю. В связи с этим, считал Ордин-Нащокин, главным врагом Москвы была Швеция, а не Польша. Украинцы считали канцлера своим главным врагом в Москве. Сторонником примирения с Польшей был и Никон, мечтавший о союзе христианских народов против неверных.

Договор с Польшей был заключен без уведомления Хмельницкого, его представители, посланные в Вильно, к переговорам допущены не были. Им объявили, что Хмельницкий и казаки - подданные, а потому не должны выражать свое мнение там, где их судьбу решают послы государей. Хмельницкий ответил на это заключением тайного договора со Швецией и Ракочи, направленным против Польши. Смерть Богдана Хмельницкого летом 1657 г. оборвала эти планы. Но московские хлопоты с Малороссией только начинались.

Еще при жизни Хмельницкого его преемником был избран 16-летний сын Юрий. После смерти отца он от булавы отказался, и казаки выбрали соратника гетмана, занимавшего должность генерального писаря Ивана Выговского. Против него поднял бунт казачий полковник Пушкарь, опиравшийся на голоту - бездомных, безземельных крестьян, ждавших награды за участие в освободительной войне и мечтавших стать казаками, т.е. попасть в реестровый список. Москва поддержала Выговского, который разбил бунтарей. Но отношения между казачьей старшиной и московским правительством обострялись по мере того, как росла власть воевод, присланных в Малороссию. Когда Выговский в письме царю назвал казаков «вольными» подданными, ему был сделан выговор и приказано называть казаков «вечными подданными».

Гетман вступает в переговоры с Польшей. В русской истории место Ивана Выговского закреплено безоговорочно: изменник. Современный историк выражает эту точку зрения ясно и четко: «…Выговский принял польскую сторону и заключил с Польшей политический союз - Гадячскую унию, возвращая Украину Речи Посполитой»67. Обвинение дополняется объяснением: Выговский был польским шляхтичем. Это верно, но таким же шляхтичем

67 Гумилев Л.Н. Указ. соч. С. 250.

[380/381]

был и Богдан Хмельницкий. План был поддержан Запорожским войском. 6 сентября 1658 г. рада, собравшаяся в Гадяче (такая же, какая собралась 8 января 1654 г. в Переяславле) одобрила договор с Польшей.

Важнейшей статьей договора было признание Польшей самостоятельной Украины, которая называлась Великое княжество русское. Это значило, что Речь Посполитая расширяется, включая в федерацию Польши и Литвы третьего члена - Украину. Не любивший Польшу украинский историк Михаиле Грушевский неохотно признает: «С политической точки зрения это имело свои положительные стороны». Знакомство с условиями Гадячского договора позволяет говорить о замечательном успехе Выговского. Договор предусматривал: полное равенство православия и католичества на всей территории Речи Посполитой; места в сенате для киевского митрополита и пяти архиепископов; 60 тыс. реестровых казаков, в сенат выбираются не только католики, но и православные; Великое княжество русское находится под управлением гетмана, который имеет право чеканить монеты; княжество не платит податей Варшаве; в случае войны между Польшей и Москвой Малороссия может сохранять нейтралитет, но в случае нападения Москвы на Малороссию поляки приходят ей на помощь; в Киеве разрешалось открыть академию, которая пользовалась бы теми же правами, что и краковский университет; разрешалось свободно устраивать коллегии, училища и типографии, свободно печатать книги (запрещалось только оскорблять короля).

Сейм после бурных споров утвердил договор. Некоторые историки считают, что Польша не имела намерений выполнять условия договора. Он несомненно свидетельствовал, что часть казачьей старшины была недовольна присоединением к Москве, которая ответила на решение Гадячской рады, двинув войска воеводы Трубецкого против Выговского. В битве при Конотопе (июнь 1659 г.) казаки, позвавшие на помощь татар, разгромили московскую конницу, потерявшую не менее 5 тысяч человек.

Москва поспешно заканчивает войну со Швецией, которая шла больше трех лет. Кардисский мир, подписанный после долгих переговоров в 1661 г., подтвердил потерю Москвой всех завоеваний в Ливонии. Начинается вторая война с Польшей. На этот раз московские войска терпят поражение за поражением. Но это не мешает укреплять царскую власть в Малороссии. Москва умело использует разногласия между старшиной и голытьбой, междоусобицу в казачьей среде. Казачья рада, свергшая Выговского и выбравшая гетманом Юрия Хмельницкого, составила условия подчинения Москве, дополнив старые статьи

[381/382]

Богдана Хмельницкого некоторыми новыми, взятыми из Гадячского договора. Воевода Трубецкой отверг их. В сентябре 1659 г. в Переяславле была созвана рада в присутствии московских войск. Трубецкой вынудил казаков принять новые условия, дополнявшие первый переяславский договор. Они сильно ограничивали власть гетмана и расширяли число городов, в которые назначались московские воеводы.

В Малороссии начинается смутное время: гетманы сменяют один другого, иногда одновременно два правят казачьим войском. Все более отчетливо разделяются два берега Днепра: восточная и западная, левобережная и правобережная Украина. Число гетманов увеличивается, ибо на каждом берегу появляется свой, а иногда - по два.

Идут поиски места на карте, поиски протектора, если не союзника. На протяжении полувека Украина испробовала все возможные варианты альянса с соседями. Хмельницкий выбрал Москву, Выговский - Польшу, Петр Дорошенко (в 1668 г.) выбрал турецкого султана (казачья рада, которой гетман предложил на выбор, кому подчиниться - москалям, полякам или туркам, высказалась за турок); наконец, в 1708 г. Мазепа выбрал шведов.

Малороссийские гетманы ищут в первую очередь возможность сохранить свою власть и зовут себе на помощь русских или татар, поляков или турок.

Московское государство, не торопившееся с ответом на призывы Хмельницкого, приняв решение присоединить Малороссию, не жалеет сил и средств для удержания приобретенной территории. Неудачи в ходе второй войны с Польшей побуждают царя Алексея начать поиски мирного решения. О пользе мира и даже союза с Польшей не перестает говорить Афанасий Ордин-Нащокин. Выражает согласие вступить в переговоры с Москвой польский король: переход атамана правобережной Украины Дорошенко в турецкое подданство создал угрозу вторжения султана в Польшу. Еще более ослабил Яна-Казимира мятеж (рокош) одного из влиятельнейших польских магнатов Ежи Любомирского. Польские историки считают Любиморского таким же ответственным за потерю Украины, как и Богдана Хмельницкого.

По Андрусовскому перемирию Литва осталась за Польшей, но Москва приобрела Смоленск, Северскую область и левобережную Украину. Ордин-Нащокин, ведший переговоры, добился передачи Москве Киева, стоявшего на правом берегу. Русский дипломат уговорил поляков оставить Москве Киев на два года. Киев - «мать городов русских» - уже никогда не был возвращен

[382/383]

Польше. Современники высоко оценили успех Ордина-Нащокина: «Гремевшая в Европе слава тринадцатилетнего перемирия, которого ждали все христианские народы, воздвигает Нащокину благороднейший памятник в сердцах потомков»68.

Во время переговоров Ордин-Нащокин вынужден был преодолевать не только аргументы поляков, но и сопротивление Алексея, считавшего, что дипломат слишком уступчив. Ордин-Нащокин убеждал царя в необходимости мириться с поляками на умеренных условиях: «Взять Полоцк да Витебск, а если поляки заупрямятся, то и этих городов не надобно». Эти города остались у Польши. Но Ордин намекал в докладе царю на возможность отступиться от всей Малороссии, а не только от правобережной, ради прочного союза с Польшей. Алексей категорически такую вероятность отверг: «Собаке не достойно есть и одного куска хлеба православного (полякам не подобает владеть и западной Малороссией): только то не по нашей воле, а за грехи учинится»69.

Московский дипломат искал союза с Польшей не потому, что он питал особенно нежные чувства к полякам, которых он считал «зело шатким, бездушным и непостоянным» народом. Союз с Польшей представлялся ему началом реализации великого проекта. После заключения мира между Москвой и Варшавой присоединятся к православному царю православные христиане, живущие под султаном (молдаване, волохи). А затем соединятся все славянские народы от Адриатического до Немецкого моря и до Северного океана. Фундаментом такой будущей державы должен был быть династический союз с Польшей после избрания московского царя польским королем.

В последней четверти XVII в. план казался фантазией - прошло всего полвека после Смутного времени, которое, казалось бы, вычеркнуло Москву с геополитической карты. Не пройдет и столетия, как утопический проект Афанасия Ордина-Нащокина начнет превращаться в реальность.

Москва вынуждена была (за грехи, как полагал царь Алексей) довольствоваться левобережной, т.е. восточной Малороссией. Она укрепляет свое присутствие, не перестает ограничивать права казаков. В марте 1669 г. на раде в Глухове в присутствии пограничного воеводы князя Ромодановского был избран новый гетман - Иван Многогрешный - и приняты так называемые глуховские статьи, определявшие отношения между Москвой и

68 В. Р-в. Ордин-Нащокин Энциклопедический словарь// Брокгауз и Эфрон. СПб., 1897. Т. 22. С. 124.

69 Ключевский В. О. Указ. соч. С. 369-370.

[383/384]

Малороссией. Запорожское войско было сокращено до 30 тыс. казаков, гетман терял право непосредственного сношения с царем, в главных городах учреждаются московские воеводы. Характер новых отношений иллюстрирует судьба гетмана Многогрешного. Невоздержанный на язык, как писали современники, особенно в нетрезвом виде, гетман дерзко отозвался о царе, был обвинен в измене, приговорен к смертной казни, но помилован и сослан в Сибирь. После Переяславской рады прошло 18 лет.

Василий Ключевский критикует внешнюю политику царя Алексея, считая главной причиной ее неудач «малороссийский вопрос». По мнению русского историка, «малороссийский вопрос своим прямым или косвенным действием усложнил внешнюю политику Москвы»70, «затруднил и испортил внешнюю политику Москвы, завязил ее в невылазные малороссийские дрязги, раздробил ее силы в борьбе с Польшей…»71. Норман Девис, современный историк Польши, оценивает, политику Алексея совершенно иначе: «Практически говоря, Украина попала в зависимость от Москвы. Вечные притязания московского княжества на статус «российской империи» быстро приобретали реальный фундамент»72.

Упреки В. Ключевского могут показаться странными: каждое завоевание «усложняет» политику: появляются новые соседи, необходимо «переварить» проглоченную территорию. Смысл недовольства историка разъясняется, когда он пишет, что по Андрусовскому перемирию Москва отказалась из-за «невылазных малороссийских дрязг» от «Литвы и Белоруссии с Волынью и Подолией и еле-еле удержала левобережную Украину с Киевом на той стороне Днепра». Упреки В. Ключевского в конечном счете сводятся к тому, что присоединение Малороссии шло не так быстро и не так хорошо, как ему бы хотелось.

Взгляд на карту не оставляет сомнений: Речи Посполитой был нанесен мощный удар. Она вернула Москве все завоевания, сделанные в Смутное время, признанные русским царем в 1619 г., подтвержденные вечным Поляновским мирным договором в 1634 г., и отдала новые территории. Ослабление Польши и следовавшее за этим усиление Москвы имело одним из результатов необходимость конфронтации со Швецией. Но после Андрусовского перемирия возникла возможность московско-польского союза против северного противника. Переход

70 Ключевский В. О. Указ. соч. С. 129.

71 Там же. С. 128.

72 Davies N. Boze igrzysko: Historia Polski. Crakovie, 1987. S. 303.

[384/385]

правобережной (западной) Малороссии под «высокую руку турецкого султана» (что было, в частности, результатом ослабления Польши) стало сигналом к войне с Турцией, которая будет длиться последние четыре года жизни Алексея и все царствование его сына Федора. Тяжелая война, шедшая на территории Малороссии и Крыма, имела побочным результатом включение Московского государства в концерн европейских держав, не перестававших искать союзников для борьбы с Оттоманской империей, захватившей Балканы и лелеявшей далеко идущие планы продвижения на Запад.

Включение Малороссии в Московское государство имело последствия немедленные, но еще больше дальние, накапливавшиеся постепенно, решающим образом влияя на судьбу страны. В числе первых, очевидных, было ослабление Польши, что само по себе означало усиление Москвы. В числе дальних было «перенесение в Москву киевской учености», как выразился Костомаров.

В начале XVI в. капитан Маржерет констатировал: «Невежество русского народа есть мать его благочестия: он ненавидит учение, в особенности латинский язык; он не знает ни школ, ни университетов; одни священники наставляют юношество чтению и письму, но, впрочем, и этим занимаются немногие». Государство не страдало от невежества населения, нанимая, в случае необходимости, для выполнения технических функций иноземцев. Вопрос о грамотности был поднят церковью, когда началось исправление богослужебных книг. Во-первых, понадобились правщики. Во-вторых, когда произошел раскол, понадобились проповедники, умевшие доказывать правоту официальной церкви. Знания становились оружием в борьбе с раскольниками, главный идеолог которых - Аввакум - утверждал, что «ритор и философ не может быть христианином», и гордился тем, что он «простец человек и зело исполнен неведения». Церковь объявила о необходимости грамотности - не народа, конечно, но духовенства. Собор 1666-1667 гг. постановил: «Повелеваем, чтобы всякий священник детей своих научил грамоте».

Этого было недостаточно, ибо далеко не всякий священник знал грамоте. Начинает ощущаться необходимость в школах. Обращение к образованным православным, близким по языку украинцам было неизбежным. Московская православная церковь, жившая в полном симбиозе с государством, могла спокойно пребывать в сознании своего благочестия, уверенная, что, будучи церковью Третьего Рима, не нуждается в других знаниях, кроме тех, что дают апостолы. Украинское православие не имело защиты от государства, подвергалось преследованиям со стороны католической

[385/386]

церкви, наконец вынуждено было противостоять Унии, отрывавшей верующих. Образование было сильнейшим оружием против православия. Иезуитские школы (коллегии) растут, как грибы после дождя: в Вильне, Полоцке, Ярославле Галицком, Львове, в Луцке, Перемышле, в 1620 г. в Киеве, в 1624 г. в Остроге и т.д. Образование открывало многие возможности в Речи Посполитой. Иезуитское воспитание влекло за собой отказ от православия. Шляхта украинского происхождения переходила прямо в католичество, горожане переходили в униатскую церковь.

Петр Могила, потомок древнего знатного молдавского рода, в 1633 г. назначается митрополитом в Киев. Его усилиями создается киевская коллегия, затем академия, которая дает образование православным. Н. Костомаров, биограф киевского митрополита, пишет. «Идеалом Могилы был такой русский человек, который, крепко сохраняя и свою веру, и свой язык, в то же время по степени образования и по своим духовным средствам стоял бы в уровень с поляками, с которыми судьба связала его в государственном отношении»73.

Киевская академия, ее выпускники становятся источником, в котором Москва ищет «специалистов», способных помочь повысить уровень образования московского духовенства, помочь в борьбе с расколом.

В 1640 г. Петр Могила писал царю, уговаривая устроить в Москве монастырь, в котором бы киевские монахи обучали греческой и славянской грамоте. Только через некоторое время идею Петра Могилы осуществил ближний боярин Алексея, воспитатель его старшего сына Федор Ртищев. В числе приглашенных им киевских ученых был воспитанник киевской академии, потом преподававший в ней Епифаний Славинецкий. Он стал затем главным правщиком религиозных книг, переводчиком отцов церкви, ему был поручен новый перевод Библии. До смерти он успел закончить только Новый завет и Пятикнижие. Важную роль в развитии культуры сыграл еще один воспитанник киевской академии Симеон Полоцкий, приглашенный в Москву царем. Ему принадлежат богословские сочинения, защищавшие в разгар борьбы с раскольниками официальную точку зрения, но им же написаны силлабическими рифмованными стихами комедии, которые представлялись царю. Так начиналась светская русская литература, хотя сюжеты своих комедий Симеон Полоцкий брал только из Священного писания.

73 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 73.

[386/387]

«Перенесение киевской учености» в Москву было процессом трудным. Прежде всего, источник знаний казался подозрительным, зараженным «латинством», латинский язык считался «проклятым». Наука была неожиданно тяжелой. После того как стала распространяться грамота, начали ходить слухи, что самого чтения или умения писать недостаточно, что существует какая-то грамматика, различающая части речи, предложения и т.п.74 Первая «Грамматика» славянского языка была напечатана в 1629 г. Мелентием Смотрицким, бывшим некоторое время ректором киевской коллегии. Поколения русских учились по этой грамматике, несмотря на шаткость религиозных взглядов Смотрицкого, покинувшего православие и принявшего унию.

Малороссийское влияние ощущалось всюду: в богословии, - естественно, оно было наукой наук, - но также в литературе, в вопросах воспитания, морали. Катехизис, составленный Симеоном Полоцким, излагал символ веры, десять заповедей, но также давал примеры вопросов, которые могут задавать священники во время исповеди, и помогал в ответах. В катехизисе, в частности, имеется определение пьяного человека: «Тот истинно пьян, кто на другой день не помнит, что он делал и говорил, с кем шел, как домой добрался и как спать лег, а тот еще не совсем пьян, кто хотя и шатается, но все помнит». Исходя из этого определения, священник мог решать о степени греховности исповедуемого.

Через Малороссию приходит в Москву архитектурный стиль, называемый украинское барокко. Он шел с запада, через Польшу и Малороссию. Строится много церквей в Москве и Подмосковье, нарушающих прежнюю традицию. Нововведения в архитектуре свидетельствовали о силе иноземного влияния, ибо московское правительство строго следило за соблюдением норм, образцом был Успенский собор, построенный при Иване III, и предписывалось «ничего не претворять по своему замышлению».

«Киевская ученость» встречает резкое сопротивление в Москве. Это не было столкновение «прогрессистов» и реакционеров. Аввакум дословно повторяет изречение малороссийского проповедника Иоанна Вишенского: «Будь ты, мудрый латынник, с своей верой и мудростью сам по себе; а мы с своей верой и с апостольской глупостью - сами по себе». Николай Костомаров заключает портрет историка и проповедника Иоанникия Галятовского, автора книг против евреев, мусульман и католиков, словами: «Со всем своим ученым невежеством, с простонародными суевериями, привитыми в младенчестве и не выбитыми школой

74 Милюков П. Указ. соч. Т. 2. С. 690-692.

[387/388]

(которая и не старалась об их искоренении), с легковерием ко всему печатному, с раболепством ко всему, что только носит на себе притязание православной церковности, с диким изуверством, готовым жечь, топить в воде, резать всех, кто верует не так, как следует, но вместе с тем с несомненным дарованием, которое видимо в стройности изложения, в ясности слога, в удободоступности речи, и, главное, в той живости, которая всегда бывает признаком дарования… Галятовский, более всякого другого, может назваться представителем своего века в южно-русской литературе»75.

Появление малороссов вызвало осуждение в Москве, ибо их ученость, которой они хвастались, унижала местное духовенство, нарушение традиций казалось подрывом устоев, предпочтение латинского языка греческому представлялось отравлением религии. Но споры, носившие ожесточенный характер, втягивали московскую церковь в круг новых идей, вынуждали обсуждать то, что вчера еще было неприкосновенной истиной. В 1691 г., в самом начале царствования Петра московский собор признал неправославными сочинения Симеона Полоцкого, его ученика Сильвестра Медведева, казненного за участие в политическом заговоре, Галятовского, Петра Могилы и других представителей «киевской учености». Но 10 лет спустя малороссы, по инициативе Петра I, занимают места преподавателей созданной в 1686 г. московской духовной академии, названной греко-латино-славянской; преподавание идет по киевскому образцу; большинство учеников приезжают из Малороссии. Наконец, все важнейшие духовные места занимают малороссы. Московская академия была, по словам историка С. Соловьева, «цитаделью, которую хотела устроить для себя православная церковь при необходимом столкновении с иноверным Западом; это не училище только, это страшный инквизиционный трибунал». Но создание духовной академии, несмотря на охранительный характер ее функций, было важным шагом в повышении уровня православного духовенства. Таковы оказались последствия включения в состав московского государства восточной Малороссии.

Лев Гумилев, видящий причину раскола в конфликте между московской и украинской православными традициями, подчеркивает правильность выбора Малороссией Москвы тем, что «никакой дискриминации украинцев в составе России не было». Это совершенно справедливо, но касается украинцев индивидуально, а не Украины, части Московского государства, а затем Российской империи. Как Польша до нее, Москва поглощала

75 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 292.

[388/389]

правящий класс Малороссии. Поляки старались овладеть элитой завоеванной территории через религию, русские - открывая украинцам возможность участия в государственной жизни через администрацию, армию, церковь.

Продвижение на юго-запад было не единственным успехом экспансионистской политики Москвы. Другим направлением был север, Сибирь. Русские конквистадоры, казачьи атаманы с горсткой «вольных охотников» захватывают огромную территорию, населенную малочисленными племенами, не знавшими огнестрельного оружия. Открытое пространство, слабое сопротивление местных жителей, богатства в виде серебра, пушнины неудержимо влекут завоевателей. Василий Поярков доходит до Тихого океана, открывает Амур. Семен Дежнев, обогнув восточную оконечность евразийского материка, открыл пролив между Азией и Америкой за 80 лет до Беринга (именем которого пролив будет назван). Ерофей Хабаров завоевывает приамурские земли и Даурию. Енисейский воевода Афанасий Пашков проникает в бассейн Амура со стороны Забайкалья. Аввакум в жизнеописании посвящает много страниц своему мучителю Пашкову, жестокому, бессердечному человеку, оставляя в стороне его качества строителя империи.

Дойдя до Амура, русские впервые встретились с Китаем, претендовавшим на принадлежность этой территории богдыхану. В 1652 г. Хабаров разбил китайский отряд, мешавший его продвижению. Конфликт с неизвестной державой вызывает интерес в Москве. В Китай в 1654 г. направляется посол Федор Банков с письмом от царя Алексея, в котором перечисляются все титулы московского государя и рассказывается его родословная от императора Августа и его родственника князя Рюрика. В инструкции Байкову (она свидетельствует, что некоторые сведения о Китае в Москве имелись) запрещается падать ниц перед императором и целовать ему ногу, поцеловать руку разрешалось. Федор Байков, строго придерживавшийся инструкции, не был принят императором. В 1665 г. русские строят крепость Албазин, последующие четверть века вокруг нее концентрируется русско-китайский конфликт. В 1683 г. китайцы осаждают крепость, в 1685 г. ее захватывают и разрушают. Затем русские отстраивают Албазин, в 1686 г. китайцы вновь его осаждают. В 1675 г. русский посланник Николай Спафари был принят китайским императором, но, поскольку он отказывался падать ниц, его миссия закончилась, как и первая, ничем. Дипломатические сношения становятся более частыми, увеличивается число спорных проблем, поскольку русские принимают в подданство народы, находившиеся в зависимости от китайского императора.

[389/390]

В 1689 г. в Нерчинске открываются переговоры между противниками. Китайскую делегацию сопровождала 10-тысячная армия. Переводчиками служили прибывшие с китайцами два иезуита. Жербийон и Перейеза. В августе был подписан Нерчинский договор, определявший границу между двумя государствами по рекам Аргунь и Горица. Албазин, по соглашению двух сторон, был разрушен, русский гарнизон эвакуирован. Стороны договорились об условиях русско-китайской торговли.

Нерчинский договор был подписан в последний год правления Софьи, московское государство переживало очередной династический кризис. Одним из последствий договора был отказ от амурского края, который уже находился в русских руках. Но продвижение все дальше и дальше было не остановлено, а задержано. Во второй половине XIX в. российская империя вернет себе территории, утраченные в конце XVII в.

Современный историк Польши, отмечая настойчивость московского государства, откладывавшего, в случае неудачи, достижение цели, но никогда от нее не отказывавшегося, называет это качество «великолепной выдержкой москвичей, характеризующей их историю»76. Русский историк, цитируя дипломатические документы XV и XVI вв., иллюстрирующие расширение московского княжества, пишет: «На самого хладнокровного читателя сухих посольских донесений этот тяжелый, размеренный шаг Московского «каменного гостя» способен произвести впечатление какого-то давящего кошмара»77. Стоит отметить, что автор этого впечатляющего образа, Павел Милюков, когда стал в 1917 г. министром иностранных дел Временного правительства, считал главной своей задачей овладение Константинополем и проливами, иначе говоря, дальнейшее расширение российской империи, которая в это время была демократической республикой.

Два наблюдателя: Григорий Котошихин и Юрий Крижанич

Они не были похожи, русский Григорий Карпович Котошихин, родившийся в 1630 г. (или несколько позже), обезглавленный в Стокгольме в 1667 г., и хорват Юрий Крижанич, родившийся в 1618 г.,

76 Davies N. Указ. соч. Р. 603.

77 Милюков П. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1909. Вып. 1, ч. 3. С. 37.

[390/391]

католический священник, приехавший в 1659 г. в Москву, отправленный год спустя в ссылку в Сибирь (Тобольск), отпущенный из Московского государства в 1677 г., умерший в 1683 г. Они сходны тем, что написали ценнейшие свидетельства о московском государстве XVII в. Сходство и в том, что их сочинения были открыты через два столетия после написания - непрочитанные современниками, они стали важным источником для потомков.

Жизнь Григория Котошихина не послужила материалом для увлекательнейшего исторического романа прежде всего, видимо, потому, что жанр этот был малопопулярен в русской литературе, но, возможно, и потому, что автор «О России в царствование Алексия Михайловича», беглец и изменник, казался персонажем отрицательным.

Писец, а потом подьячий в Посольском приказе, ведавшем иностранными делами государства, Григорий Котошихин делал скромную карьеру, участвовал в переговорах со шведами, которые привели к подписанию в 1661 г. Кардисского мира. В докладной записке царю о ходе переговоров, которую писал Котошихин, он допустил ошибку: следовало написать Великому Государю, а было написано - Великому. Слово Государь подьячий пропустил. Послам был сделан строгий выговор, а Котошихина били батогами. Впрочем, на дальнейшую службу это не повлияло. Вместе с дипломатическими представителями Москвы Котошихин был в Дерпте, в Ревеле, затем послан гонцом в Стокгольм. В 1663 г., когда в Москве начались переговоры со шведами относительно денежных претензий, Григорий Котошихин был подкуплен шведским представителем Эберсом и передал ему тайные сведения о московских намерениях. Изменнику было заплачено 40 рублей (документ обнаружен в шведском архиве). Это была значительная сумма: жалование подьячего составляло 20 рублей в год, которые уплачивались в это время медными деньгами. Эберс заплатил серебром, а может быть, даже золотом.

Шпионская деятельность Григория Котошихина вскоре прервалась, ибо он был послан вести канцелярию в московскую армию, стоявшую под Смоленском. Вскоре командующий войском князь Черкасский был отозван, а назначенный на его место князь Долгорукий потребовал от Котошихина составить ложный донос на своего предшественника. Понимая, что согласие или отказ могут быть для него одинаково губительными, Котошихин летом 1664 г. бежит в Польшу. Он предлагает свои услуги польскому королю, но, не удовлетворенный условиями, перебирается в Стокгольм. В 1666 г. его зачисляют в штат государственного архива и предлагают написать то, что он знает о России, с жалованьем

[391/392]

в 300 риксдалеров. Автор предисловия к первому шведскому изданию «О России Алексия Михайловича» пишет, что государственный канцлер граф Магнус Делагарди, «узнав острый ум Котошихина и его особенную опытность в политике, дал ему средства и возможность закончить начатый труд»78. Котошихин написал свою работу за 8 месяцев, полагаясь только на свою память, почти без всяких пособий.

В ссоре с приревновавшим московского беглеца к своей жене хозяином дома, где поселился Котошихин, он смертельно ранил ревнивца. В ноябре 1667 г. Григорий Котошихин был обезглавлен, перейдя перед смертью в лютеранскую веру.

В 1837 г. профессор Гельсингфорского университета С.В. Соловьев нашел в Стокгольмском государственном архиве перевод работы Котошихина, а год спустя в библиотеке Упсальского университета - оригинал. Через три года, в 1840 г., книга была опубликована в России и преподнесена императору Николаю I. Она переиздавалась в XIX в. еще дважды (1859, 1884). В XX в. «О России Алексия Михайловича» (название дано первым публикатором) издавалась только один раз, в 1906 г.

Личность автора не менее интересна, чем его книга. Первым русским эмигрантом называют князя Андрея Курбского. Это не совсем справедливо, ибо бегство друга Ивана Грозного было выражением обиды феодала на сюзерена, проявлением своеволия князя, считавшего уход от московского великого князя своим правом. Бегство Григория Котошихина, мелкого чиновника посольского приказа, сына незначительного служилого человека, было бунтом рядового обитателя московского государства, холопа, которого за ошибку в царском титуле били батогами. Почти одновременно бежал в Польшу сын руководителя русской внешней политики - Воин Ордин-Нащокин. Огорченный отец ждал жестокой опалы, но царь, очень благосклонно относившийся к Афанасию Ордину-Нащокину, утешал отца, написав ему: «Он человек молодой…яко же и птица летает семо и овамо и полетав довольно, паки к гнезду своему прилетит». Царь Алексей оказался прав: Воин Ордин-Нащокин, «полетав» в Польше и Франции, вернулся домой, где был наказан очень легко. Такого «либерального» отношения не мог ожидать подьячий, которого официально звали «Гришка Котошихин».

Московская «Краткая литературная энциклопедия» (КЛЭ), желая придать «вес» сочинению Котошихина, называет его «русский

78 См.: Маркевич А.И. Григорий Карпович Котошихин и его сочинение о московском государстве в половине XVII в. Одесса, 1895. С. 40.

[392/393]

общественный деятель и писатель»79. В действительности автор «О России в царствование Алексия Михайловича» не был ни общественным деятелем, ни даже писателем в общепринятом смысле этого слова. Он был, по выражению Ал. Маркевича - автора единственной биографии Григория Котошихина, написанной в 1895 г., - «рядовым чиновником, хорошо изучившим канцелярское дело в своей специальной области и ловко разбиравшимся в окружающей его жизненной атмосфере»80. Очевидно, делает очень важный вывод Ал. Маркович, что «в служебных сферах Московского государства, и особенно в органах центрального управления, уже сформировался известный тип людей, очень ловких, наблюдательных, сведущих в своем деле, практических, хорошо знавших жизнь, дельцов на все руки, даже развитых для своего времени»81.

Это было новое поколение русских, выросшее после Смуты. Григорий Котошихин был его представителем, «заурядным чиновником», но очень незаурядным человеком. Автор предисловия к первому шведскому изданию «России при Алексии Михайловиче», лично знавший Котошихина, говорит о его блестящих способностях, о том, что он был «человеком выдающимся», «ума несравненного». Его первый русский биограф подчеркивает иное качество, возможно, еще более редкое: «Котошихин легко может ошибиться, но не солгать»82.

Историки, использующие, начиная с XIX в., работу Григория Котошихина, находят в ней очень мало ошибок. Главная ценность сочинения первого русского эмигранта в том, что оно было первым. «До второй половины XVII в., - констатирует исследователь сказаний иностранцев о России, - мы не знаем ни одного русского произведения, которое рисовало бы нам общую картину состояния тогдашнего общества»83. До Григория Котошихина о России писали только иностранцы: отстраненность давала им возможность увидеть то, чего могли не видеть русские, но она же ограничивала понимание тех сторон жизни, которые были им незнакомы и чужды. Котошихин знает Московское государство изнутри и знает его великолепно. Самая обширная глава посвящена органам центрального управления - приказам, большое внимание уделено организации дипломатической службы, церемонии

79 Державина О.А, Котошихин// КЛЭ. М., 1965. Т. 3. С. 778.

80 Маркевич А.И. Указ. соч. С. 52.

81 Там же. С. 7.

82 Там же. С. 51, 53.

83 Лучинский Г. Сказания иностранцев// Энциклопедический словарь/ Брокгауз и Эфрон. СПб., 1900. Т. 30. С. 159.

[393/394]

приема послов, военному делу, торговле, положению крестьян, царскому придворному хозяйству. Автор не забывает о частной жизни обитателей московского государства, описав праздники, свадебные обычаи, угощения и т.д. Слог Котошихина - официальный московский XVII в., отличающийся деловитостью, сухостью, точностью. Язык ясный, точный, непохожий на темпераментную, нередко выспреннюю речь Аввакума. Автобиография неистового протопопа и спокойная реляция подьячего свидетельствуют о высоком уровне русского литературного языка, о наличии в середине XVII в. фундамента для будущей литературы. Сухой котошихинский стиль оживляется сарказмом, приоткрывающим характер московского человека, современника царя Алексея. В кратком историческом очерке, которым Котошихин предваряет описание Московии, он, например, замечает: «Когда у Грозного не было войны, он вместо того мучил подданных».

Григорий Котошихин составлял свое описание Московского государства по заказу шведов, противников Москвы, но нигде писатель не старается угодить заказчику. Например, он мало пишет о московском войске, что, казалось, должно было специально интересовать шведов. Котошихин стремится очень точно и правдиво представить состояние государства, которое он великолепно знает, потому что он там жил и потому что он оттуда бежал. Знакомство с немосковским миром, - Польшей, Ливонией, Швецией - дало эмигранту возможность по-настоящему увидеть московские порядки. Григорий Котошихин ничего не обобщает и очень сдержанно выражает свое отношение к описанному, но его рассказ не оставляет никакого сомнения в главном выводе писателя: Московское государство - неблагоустроенно, отстало, причем не только в образовании, но и в нравах, по сравнению с западом.

Автор «Московского государства при Алексии Михайловиче» с удивлением, раздражением, возмущением описывает состояние родной страны, но все эти чувства вызваны тем, что он знает - есть другая жизнь, другие порядки и нравы.

Князь Андрей Курбский видел причины московских бед в самодержавной власти великого князя. Подьячий Григорий Котошихин видит источник бед московского государства в необразованности. Он рассказывает о том, что на заседании Боярской Думы «иные бояре, бради свои уставя, ничего не отвещают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, а по великой породе, и многие из них грамоте не ученые». Но одинаково скорбит писатель о том, что «Московского государства женский пол грамоте неученые…». Одну из основных причин необразованности Котошихин видел в замкнутости Москвы, в ее

[394/395]

отчужденности от Европы. Пройдет четверть века, и многие из его критических замечаний лягут в основу изменений, потрясших Россию в эпоху реформ Петра I.

Сочинение Григория Котошихина было описанием Московского государства, завершавшего свою историю, ждавшего необходимых для дальнейшего существования перемен. Первая русская публикация книги вызывает оживленный интерес, описание Московского государства второй половины XVII в. становится предметом споров между западниками и славянофилами, двумя умственными течениями, совсем недавно возникшими в русском обществе. Для западников Котошихин был убедительнейшим аргументом в пользу реформ, осуществленных Петром. В. Белинский был очень доволен: «Читатели наши могли видеть верную картину общественного и семейного быта России… Сколько тут азиатского, варварского!… Сколько унизительных для человеческого достоинства обрядов… Все это было следствием изолированности от Европы исторического развития, следствием влияния татарщины»84. Западники объясняли бегство Григория невозможностью для развитого человека дышать московской атмосферой. Крайние славянофилы отвергали свидетельство Котошихина (не умея опровергнуть его документами), ибо он был враг народа. Историк Михаил Погодин, автор официальной теории народности, не отрицая справедливости показаний эмигранта, доказывавших необходимость петровских реформ, остро осуждал западничество Котошихина, восклицая: «Избави нас Бог от котошихинского прогресса!»85.

В 1993 г. русский исследователь эмигрантской литературы, о которой стало можно говорить без ругательств, высоко оценивает свидетельство, несмотря на характер автора: «В далеком Стокгольме на шведские деньги создана острым и безнравственным перебежчиком Григорием Котошихиным талантливая книга о Московском государстве, луч реальной правды среди велеречивых легенд и этикетного официоза»86. Не прекращается спор о русском прошлом, и поэтому не перестает выплывать на поверхность правдивый рассказ о переломной эпохе, написанный свидетелем, которого д-р Йерне, шведский автор первой биографии

84 Отечественные записки, 1841. № 4. С. 37-60. (Статья не подписана).

85 Маркевич А.И. Указ. соч. С. 65-66.

86 Сахаров В. Вернется ли наследие?// Форум. 1993. С. 147.

[395/396]

Григория Котошихина, написанной в 1881 г., назвал человеком несравненных способностей87.

Григорий Котошихин был основоположником критической литературы. Его современник Юрий Крижанич был прототипом иностранца, настолько зачарованного Россией, что в ней он находит воплощение особого пути развития. В последующие три столетия Россию будут навещать чужеземцы, которые в рассказах об увиденном выберут, часто не подозревая об этом, либо модель Котошихина, либо модель Крижанича.

Судьба Юрия Крижанича и его сочинений также могла бы дать пищу романисту. Крижанич родился в Хорватии в 1617 г., окончил в Вене курс католической духовной семинарии, в Риме был подготовлен для миссионерской деятельности среди православных сербов в пользу унии. В 1646 г. впервые приехал в Московию, где прожил четыре года, продолжая свою работу. В 1660 г. он снова приехал в Москву, скрыв свой католицизм и свой сан каноника, выдав себя за серба. В 1661 г. Юрий Крижанич по неизвестной причине был сослан в Тобольск, один из важнейших в то время русских центров в Сибири. Он прожил там более 15 лет, до смерти царя Алексея. Выпущенный из России, уехал в Польшу. После 1680 г. его следы теряются. Рукописи многочисленных сочинений, написанных в ссылке, неясным путем попали в Москву, где полтора столетия пылились на полках Синодальной библиотеки. Открытые историком П.А. Безсоновым работы Юрия Крижанича были опубликованы частично в 1859 г. как приложение к журналу «Русская беседа». Вызвав значительный интерес, мысли хорватского путешественника были вскоре снова забыты. Первое полное издание сочинений Крижанича было осуществлено в Москве в 1965 г. Публикация 1859 г. носила почти то же название, что и сочинение Котошихина («Русское государство в половине XVII в.: Рукопись времен царя Алексея Михайловича»). Второе издание озаглавлено: «Политика», что хорошо отражает замысел автора, пользовавшегося в качестве образца «Политикой» Аристотеля и назвавшего сочинение «Беседы о правлении».

Историки спорят относительно распространенности мыслей Крижанича. Одни говорят, что его сочинения имелись у царя (первоначально покровителем славянского гостя был боярин Морозов), в Посольском приказе, в библиотеке В.В. Голицина, руководившего русской внешней политикой при Софье. Другие не находят этому доказательств. Историк А.Г. Брикнер назвал Крижанича

87 Грот Я.К. Новые сведения о Котошихине по шведским источникам. СПб., 1882. С. 32.

[396/397]

«оратором без аудитории, проповедником без кафедры». П. Милюков замечает, что независимо от степени распространения и выполнимости «идеи и наблюдения Крижанича имеют для нас огромное значение, как более сознательное выражение того, что многими смутно думалось и чувствовалось на тогдашней Руси»88. Справедливость этого наблюдения подтверждается и тем, что «идеи и наблюдения» хорватского гостя остаются предметом острых споров в конце XX века. Утопия Юрия Крижанича, сформулировавшего светскую версию пророчества Филофея о Третьем Риме, продолжает оставаться источником вдохновения для идеологов русского мессианства.

Широкая образованность, значительно превышавшая московский уровень, отличное знание Запада, какого не могли иметь московские люди, но также место рождения - Хорватия, славянская страна - поле битвы турок и немцев, позволили Юрию Крижаничу увидеть, понять и сформулировать то, что русские чувствовали. Автор «Политики» рассказывает, что в 1658 г., оказавшись в Вене, он явился в гостиницу «Золотого быка», где остановился московский посланник, приехавший набирать иноземцев, желавших поступить на царскую службу. Юрий Крижанич вспоминал, что его возмутило неряшество и зловоние помещения, которое занимал посол. Но это не помешало ему предложить свою службу царю. В этом эпизоде весь Крижанич: он прекрасно видел все недостатки русских и московского государства, но это не мешало ему поверить в историческую миссию России как центра, собирателя и покровителя славянских народов. Василий Ключевский говорит о парадоксе: Крижанич, хорват и католик, искал будущий славянский центр не в Вене, не в Праге, даже не в Варшаве, а в православной по вере и в татарской, по мнению Европы, Москве. Историк добавляет: «Над этим можно было смеяться в XVII в., можно, пожалуй, улыбаться и теперь; но между тогдашним и нашим временем были моменты, когда этого трудно было не ценить»89. Между второй половиной XIX в., когда Ключевский писал о Крижаниче, и концом XX в. было еще немало моментов, когда «славянская идея» служила русскому государству.

Юрий Крижанич открыл еще неосознанную в Москве славянскую миссию России. В его глазах эта миссия имела предназначением спасение славянских народов, а в первую очередь спасение русского народа, оказавшегося во второй половине XVII в. перед страшной опасностью быть зараженным чужеземным ядом.

88 Милюков П. Указ. соч. СПб., 1909. Вып. 1, ч. 3. С. 116.

89 Ключевский В.О. Сказания иностранцев… С. 265.

[397/398]

Один из разделов «Политики» называется «О чужебесии», которое автор определяет как «бешеную любовь к чужим вещам и народам, чрезмерное, бешеное доверие к чужеземцам». Крижанич констатирует: «Эта смертоносная чума (или поветрие) заразила весь наш народ»90. «Наш народ» для Крижанича - славяне. Автор «Политики» принес русским национализм.

Источником могущественного идеологического воздействия формулы Филофея была ее простота: два Рима пали, третий - Москва - стоит, а четвертому не быть. Будущее не имело тайны, все было ясно. Простота и ясность были прежде всего связаны с тем, что «Москва стоит», то есть не только существует, но и растет. Со времен Филофея, с начала XVI в. московское княжество, а затем московское царство не переставало «двигаться», распространяться, раздвигать свои границы все дальше и дальше. Московское государство называли «литургическим»: все члены общества служат государству, как жизнью, так и имуществом91. Внешняя экспансия, бывшая основной целью княжества, а потом царства, приводила его в соприкосновение с противниками, чужеземцами. Влияние врагов, традиционных соперников бывает, как правило, очень сильным, в особенности если противник одерживает победы.

Татарское присутствие на Руси оказало сильнейшее влияние на все стороны средневековой русской жизни. Иностранцы, рассказывавшие о своем пребывании в Московском государстве в XVI и XVII вв., отмечали странную, по их понятиям, посадку русских всадников. Это была татарская посадка с поджатыми ногами. В свое время для борьбы с татарами, знавшими только лук да саблю, она считалась прогрессом военной техники. Когда появился другой враг, польско-литовская конница, вооруженная копьем, татарская посадка оказалась «отсталой»: русский кавалерист не выдерживал сильного удара копьем, вылетал из седла. Посадка изменилась.

Иностранцы с Запада начинают проникать в Московское княжество при Иване III, им покровительствует Иван IV. Смутное время открывает для чужеземцев настежь московскую Русь. По мере выхода из кризиса регламентируется число и положение иностранцев. В конце XVII в. в Москве, в немецкой слободе, квартале, отведенном чужеземцам, насчитывалось более 1000 «торговых людей». Проникший в это время в Москву иезуит (по закону проживание в Московском государстве иезуитов было

90 Крижанич Ю. Политика. М., 1965. С. 497.

91 Раев М. Понять дореволюционную Россию: Государство и общество в Российской империи. Лондон, 1990. С. 19, 22.

[398/399]

строго запрещено) обнаружил, к своему изумлению, «почти все европейские народности», в том числе и католиков. Но большинство составляли «еретики-протестанты», прежде всего голландцы (их было более 300), а затем англичане.

Не менее важную роль, чем в торговле и промышленности, иностранцы играли в московских войсках. По списку 1696 г., число иностранцев - генералов и офицеров (до прапорщиков включительно) составляло 231, в пехоте - 723. Одних генералов и полковников императорский посол Мейерберг насчитал более 100 человек. В списке 1632 г. имелось только 105 иностранных офицеров. Но в это время войско иностранного строя (пехота и конница) насчитывало всего 6118 человек. В конце века численность войска возросла в 15 раз, соответственно увеличивалось число иностранных профессионалов, строивших в Москве армию европейского образца92.

Численность, можно сказать многочисленность иностранцев в решающих областях жизни московского государства, проникновение западного влияния в культуру, заметного в изменении нравов и моды на одежду прежде всего в придворных кругах, отражали новые задачи, решение которых становилось все более неотложным. Нарастал конфликт между традиционной московской умственной структурой и необходимостью развития государства.

Одной из причин раскола было ощущение конфликта, страх перед чужеземным влиянием, угрожавшим чистоте православия. Восстание против исправления богослужебных книг было православной реакцией на возраставшую роль чужеземцев. Максим Грек говорил о необходимости исправления переводов и не встречал сопротивления. Столетие спустя действия Никона раскололи церковь.

Юрий Крижанич сформулировал идею националистической реакции на чужеземное наступление. Ощущение «своего» и «чужого» было присуще русским, как и всем другим народам. Но в Московском государстве признаком различия была религиозная принадлежность. Для Крижанича не православие, но славянство было фактором, определявшим уникальность Руси. Юрий Крижанич приехал учителем национальных чувств и пророком страшной опасности, нависшей над Москвой. Страстные осуждения ужасных результатов ксеномании - чужебесия более трехсот лет спустя продолжают оставаться актуальными для русских идеологов крайнего национализма: «Все беды, которые мы терпим, - утверждал Крижанич, - проистекают именно из-за того, что мы слишком много общаемся с чужеземцами и слишком

92 Платонов С.Ф. Москва и Запад. Указ. соч. С. 131-134.

[399/400]

много им доверяем». «Чужеземное красноречие, красота, ловкость, избалованность, любезность, роскошная жизнь и роскошные товары, словно некие сводники, лишают нас ума». «От кого, как не от чужеземцев, исходят голод, жажда, притеснения, частые мятежи и разорения и всякие беды, печали и неволи всего народа русского?»93.

Юрий Крижанич видит Россию стоящей на перекрестке. Перед ней две дороги: одна - в опасную даль новизны, другая - в густые потемки старины. «Есть два народа, искушающие Россию приманками противоположного характера, влекущих и разрывающих ее в противоположные стороны. Это - немцы и греки»94. Автор «Политики» полагает, что оба одинаково плохи, но опаснее для русских - немцы. Ибо им принадлежит будущее, и бороться с ними можно только их же оружием - дальнейшим развитием собственной культуры.

Юрий Крижанич говорит о третьем пути между «греческой стариной» и «немецкой новизной». Для защиты национальной самобытности русских необходимы, по мнению Крижанича, строжайшие запретительные меры. Он предлагает выгнать из страны иностранных купцов и офицеров (полковников). В особом разделе книги «О гостогонстве» певец славянского королевства вспоминает о «славном спартанском законе - ксениласии, по-русски «гостогонстве» или «очищении народа и державы от дурного плевела»95. Одобрительно отзывается Крижанич о запрещении жить на Руси еретикам, евреям и цыганам.

Интерес «славянского королевства», о котором мечтает Юрий Крижанич, диктует ему проекты обустройства всех сторон жизни Московского государства, которое объединит славян. Для него духовное превосходство русской жизни несомненно. Европейцы «высшей задачей человека считают наслаждение», русские живут в христианской простоте: русский человек, кое-как выспавшись на лавке или на печи под собственным платьем вместо одеяла и на соломенной подстилке вместо тюфяка, спешит спозаранку на работу или на царскую службу. Иностранец нежится до полудня на пуховиках и перинах, и, едва встав с постели, тотчас принимается за вкусный завтрак96.

Крижанич отлично видит недостатки русской жизни. Он замечает, в частности, что «нет нигде на свете такого мерзкого, отвратительного, страшного пьянства, как на Руси, а всему

93 Крижанич Ю. Указ. соч. С. 497.

94 Там же. С. 495.

95 Там же. С. 637.

96 Там же. С. 491.

[400/401]

причиной кабаки». Предлагаемые им проекты улучшений должны, как он убежден, превратить Москву в могучий центр славянства.

Московская государственная система - самодержавие, или, как выражается Крижанич, «совершенное самовладство», представляется ему «наилучшим правлением»97. Именно самодержавие позволит устранить путем необходимых изменений то единое, что препятствует развитию Руси - незнание, недостаточный уровень культуры. Источник всех зол - «худое законоставие», плохие законы. Самодержавный царь может провести необходимые реформы, избавив тем самым Русь от всех зол. Русское «самовладство» кажется Крижаничу несравненно более человечной системой правления, чем польская: «На Руси есть только один господин, который располагает жизнью и смертью подданных. А у поляков сколько властителей - столько королей и тиранов, сколько бояр - столько судей и палачей». Польское правление - самая худшая система: «Если бы кто-нибудь обошел кругом весь свет, чтобы отыскать наихудшее правление, или если бы кто-нибудь нарочно захотел выдумать наихудший способ правления, он не смог бы найти более подходящего способа, нежели тот, коим ныне правят в Польской земле». Главные, страшные опасности, которые, предупреждает Крижанич, грозят Москве: своевольство, чужебесие и чужевладство98.

Проповедник «третьего пути», «середины», автор «Политики» резко осуждает «людодерство», тиранию, в которую «самовладство» может выродиться. Моделью «людодера», безжалостного тирана был для Крижанича Иван Грозный, которого он упрекал также и в том, что царь «хотел сделать из себя варяга, немца, римлянина, кого угодно, только не русского и не славянина». Самовладство царя включает в проекте Крижанича самоограничение: «Пусть царь даст людям всех сословий пристойную, умеренную, сообразную со всякой правдой свободу, чтобы на царских чиновников всегда была надета узда, чтобы они не могли исполнять своих худых намерений и раздражать людей до отчаяния»99. Самовладство без людодерства со свободами. - «пристойными и умеренными», - возвещает систему просвещенного абсолютизма.

Внешнеполитическая программа Крижанича нацеливала Русь на юг. Не видя никакой необходимости в продвижении на восток и север - в Сибирь и Китай, он считал ненужной борьбу за Варяжское

97 Там же. С. 549.

98 Там же. С. 551.

99 Там же. С. 564.

[401/402]

море (Балтика). Главную задачу Крижанич видел в завоевании Крыма, который будет производить вино, хлеб, масло, мед, годных к военному делу лошадей. Кроме того, Крым обладал выходом в Черное море. Для войны с татарами автор «Политики» предлагал пригласить поляков, а после завоевания Крыма рекомендовал изгнать из страны всех мусульман, отказавшихся принять крещение.

Пришелец со стороны, Юрий Крижанич увидел, нередко в увеличительное стекло, многие важнейшие проблемы Московского государства и его жителей. Отсутствие закона о престолонаследии, введение которого он считал необходимым, вскоре подтвердило правоту хорватского каноника. Но главным в сочинениях Крижанича были не детали, а ощущение опасности неизбежного для Москвы выбора между востоком и западом. Непрочитанный в свое время, Юрий Крижанич внимательно читался в XIX-XX вв. У него черпали аргументы сторонники противоположных взглядов: западники опирались на него, настаивая на реформах, славянофилы находили у него похвалу самовладству. И те, и другие обращались к «Политике», рассуждая о русском национализме, об отношении к Западу. Противоположные взгляды на наследие Крижанича двух историков XIX в. иллюстрируют его вклад в русскую политическую мысль и отношение к нему. Николай Костомаров отдает должное дальновидности Крижанича, увидавшего опасность, грозившую Руси со стороны немцев, а также в результате «обезьяннического перенимания приемов чуждой образованности». Костомаров пишет: «Русский человек не сделался менее невежествен, беден и угнетен оттого, что Россия наводнилась иноземцами, занимавшими государственные и служебные должности, академические кресла и профессорские кафедры, державшими в России ремесленные мастерские, фабрики, заводы и магазины с товарами. Курная изба крестьянина нимало не улучшилась, как равно и узкий горизонт крестьянских понятий и сведений не расширился оттого, что владелец сделался полурусским человеком, убирал свой дом на европейский образец, изъяснялся чисто по-немецки и по-французски и давал возможность иноземцам наживаться в русских столицах на счет крестьянского труда. Русский дух не приобрел способности самостоятельного творчества в области науки, литературы, искусств оттого, что в России были иноземцы и обыноземившиеся русские, писавшие на иноземных языках для иноземцев, а не для русских». Костомаров признает, что Юрий Крижанич впал в крайность, в нелепость, требуя принять против

[402/403]

иноземцев жестокие ограничительные меры, но «он был прав в тех опасениях, которые привели его к этой нелепости»100.

Павел Милюков согласен с тем, что много из того, о чем предостерегал Крижанич в царствование Алексея, осуществилось: вся внешность европейской культуры была усвоена без всяких изменений, совершенно механически; сладкая еда, и мягкие постели, и изящная праздность высшего класса, и роскошь обстановки, костюма, жилья стали обыденными явлениями, Русь пережила даже чужевладство - на престоле сидела иностранка и женщина. И тем не менее, констатирует историк, денационализации России не произошло, она постепенно ассимилировала воспринятые механические элементы иноземных культур. Доза иноземного яда, которую получил русский организм, не отравила его, как боялся Крижанич. Эта доза, заключает Павел Милюков, была едва достаточной, «чтобы произвести действие целительной прививки»101.

Второе важнейшее, наряду с национальной идеей, открытие Юрия Крижанича: славянская идея никогда не стала ведущей в русской политической мысли, хотя в разное время пользовалась успехом и отражалась во внешней политике. Славянская идея, концепция «славянского царства» не получила того значения, о котором мечтал Крижанич, ибо вступала в противоречие с имперской идеей, ограничивала ее. Москва - Третий Рим - не могла довольствоваться только славянскими народами, она видела себя в центре православного мира. Православная империя не могла себя ограничивать славянством. Империя не могла наглухо загородиться от иностранных влияний. Противоречивый характер «Третьего Рима», вытекающий из открытий, сделанных Юрием Крижаничем, не перестает питать дискуссии, переходящие в непримиримые споры о характере Российской империи.

100 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 350-351.

101 Милюков П. Указ. соч. СПб. Вып. 1, ч. 3. С. 132-133.

[403/404]

В ожидании Петра

После смерти королей чаще всего наступают междоусобные войны и раздоры из-за замещения престола.

Юрий Крижанич

Царь Алексей умер 47 лет 30 января 1676 г., проведя на троне 31 год. Со времени коронования первого Романова - Михаила - прошло 63 года. Отец и сын правили Московским государством в эпоху реконструкции, восстановления страны, пережившей Смуту. Восстановление шло по старым образцам, что позволило добиться быстрых и значительных государственных успехов. Одновременно положение населения, истощенного поборами, ухудшалось. Николай Костомаров рисует картину жизни страны в десятилетия царствования двух первых Романовых: «Это был период господства приказного люда, расширения письменности, бессилия закона, пустосвятства, повсеместного обирательства работящего народа, всеобщего обмана, побегов, разбоев и бунтов»102. Историк видит важнейшую причину бед в «малосамодержавности самодержавия», в слабости Михаила и Алексея, позволявших действовать от их имени боярам и дьякам.

Исчерпанность старых традиционных форм управления, форм жизни становилась все очевиднее. Чужеземные влияния, несшие новые идеи, понятия, нравы, все настойчивее стучались в стены Кремля. Царь Алексей, человек нерешительный, предпочитавший оставлять инициативу своим приближенным, которых он то и дело менял, «никуда не шел и даже не стоял: он просто спокойно возлежал на груде обломков старого и нового, не разбирая, откуда что идет, и подобрав под себя, что было помягче»103.

Первая забота монарха - дать царству наследника. Отсутствие законного продолжателя династии Рюрика было одной из важных причин Смутного времени. Царь Алексей оставил слишком много наследников. Его пережили два сына и шесть дочерей от первого брака, сын и две дочери от второго. Положение осложнялось тем, что семья распадалась на два рода по происхождению цариц: на Милославских и Нарышкиных.

102 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 352.

103 Милюков П. Указ. соч. СПб. Вып. 1, ч. 3. С. 136.

[404/405]

По непонятным причинам дочери от первого брака были здоровые и энергичные, а сыновья Федор и Иван - слабые и больные. Сильного и умного мальчика - Петра - родила Наталья Нарышкина, но могучий клан Милославских решил посадить на трон законного наследника, 15-летнего Федора, пораженного неизлечимой болезнью, едва ходившего. Наставником наследника был Симеон Полоцкий, прививший ученику любовь к наукам. Биограф Федора сообщает, что «царь знал хорошо латинский и другие иностранные языки, математику, любил поэзию и музыку»104. Образованность юного царя была знамением новых времен. Боярские раздоры, начавшиеся немедленно по короновании Федора, были продолжением вековых традиций.

«Шестилетнее царствование Федора Алексеевича, - резюмирует автор биографии царя, - протекло без всякого следа в историческом отношении»105. Главным внутренним событием были гонения на сторонников Нарышкиных. Первым подвергся репрессиям ближайший советник Алексея в последние годы его правления боярин Артамон Матвеев.

Молодой царь, лучше сказать, его советники продолжали то, чего не успел завершить Алексей. Принимались меры по упрощению администрации, что вело к расширению власти воевод. Началась реорганизация армии, необходимая в связи с прогрессом в военном деле, достигнутым неприятелем, - шли поиски ответа на «нововымышленные неприятельские хитрости». В рамках военной реформы было окончательно уничтожено «местничество», требовавшее назначать на командные посты не по способностям, но по родовитости. Практически оно исчезло уже при Алексее, при Федоре древний обычай был ликвидирован окончательно: царь приказал сжечь все разрядные книги, регистрировавшие происхождение и службу. Возбуждение, вызванное расколом, не только не утихало, но усиливалось и распространялось, приобретая мрачный, фанатический характер. Все чаще раскольники самосжигались, предпочитая мученическую смерть «поклонению идолам». В 1682 г. церковный собор передал дело борьбы с раскольниками светской власти: против непослушных официальной церкви высылались войска.

Федор учредил в Москве славяно-греко-латинскую академию, первое на Руси высшее богословское училище. В него принимались только русские и греки, но последние только после свидетельства от патриархии, что они исповедуют подлинную право-

104 Берх В. Царствование царя Федора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. СПб., 1834. С. 97.

105 Там же. С. 49.

[405/406]

славную веру. Указ об открытии академии одновременно запрещал держать домашних учителей и обучаться дома греческому, латинскому и польскому языкам. Строго запрещалось хранить дома волшебные, чародейные, гадательные и прочие еретические книги.

Биограф Федора сообщает, что «первая политическая мысль юного царя была мысль возвратить Ингерманландию с частью Лифляндии, а в особенности Нарву». Можно усомниться в том, что первая «политическая мысль» Федора, едва достигшего 15 лет, обратилась в сторону Прибалтики, но давняя цель русской внешней политики не могла не интересовать его советников. К тому же, казалось, была возможность: Швеция, владевшая Нарвой, вела войну с Данией. Датчане очень уговаривали русских выступить против шведов, не жалея обещаний. Федор отправил 9 тыс. пехотинцев и конников к границам Швеции, но отозвал их, ибо события на Украине потребовали всех сил.

Турция, принявшая под свое покровительство правобережную Украину, готовилась к захвату левобережной Малороссии. В 1678 г. московские войска потерпели поражение под Чигирином. Одновременно не были урегулированы отношения с Польшей. Активная деятельность московской дипломатии, отправка посольства в Вену и Париж с целью получения поддержки в войне с Турцией, переговоры с поляками принесли результаты. В 1680 г. был подписан мирный договор с Польшей: делегация Речи Посполитой явилась в Москву и после 23 заседаний, «по истощении всех хитростей, уловок и дипломатических тонкостей»106 было достигнуто соглашение о перемирии на 13 лет. В 1681 г. в Бахчисарае было подписано соглашение о 20-летнем перемирии с Турцией. Москва соглашалась с уступкой правобережной Украины, за исключением Киева, султану.

Богемец Таннер, сопровождавший польское посольство в Москву, опубликовал в 1689 г. в Нюрнберге на латинском языке описание столицы царства Федора Алексеевича. Внимательный дипломат заметил и зарегистрировал множество деталей города и городской жизни. Он подробно описал роскошный прием послов, торжественный обед, во время которого было подано 200 блюд, но все из рыбы: из белужины было изготовлено с помощью муки множество гусей, кур, индеек и уток. Отметил наличие множества храмов (ему сообщили, что их 1700), купола которых придавали величественную красоту городу. Но только две улицы в Москве были вымощены деревянными брусьями: по одной из них царь выезжал из города, вторая вела от дворца к Посольскому

106 Берх В. Указ. соч. С. 57.

[406/407]

приказу. «Все прочие, - сообщил наблюдатель, - устланы бревнами, а посему как летняя, так и зимняя езда там весьма неприятна». Зато в городе очень много извозчиков, которые возят за весьма умеренную плату и чрезвычайно искусны в своем деле. Приятно удивило дипломата множество жемчуга и драгоценных камней на Руси, которые продавались очень дешево.

Таннер побывал во всех уголках города, разговаривал с москвичами, пробовал их еду и напитки. Он заметил, что на всех концах улиц и перекрестках стоят квасники. Кроме меда и пива, делится наблюдениями богемец, русские делают яблочный квас, который весьма любят. «Да и я его вечно не забуду, - добавляет он, - напившись только однажды этого квасу, промучился я 12 суток в лихорадке». В. Берх, биограф Федора, подробно излагающий сочинение Таннера, упрекает его в излишнем натурализме: «Он судил о россиянах по тем людям, коих встречал на Вшивой бирже (гигантской парикмахерской под открытым небом); в бане и Толкучем ряду»107. Видимо, скромность историка не позволила ему вспомнить о том, что Таннер посетил также Красный кабак, находившийся за городом, куда собирались гуляки, чтобы «пировать с Бахусом и Венерой».

Смерть царя Федора 27 апреля 1682 г. никого не удивила - кончины болезненного государя ждали давно, но повергла в смятение. Отсутствие закона о престолонаследии породило ситуацию, напоминавшую тревожные дни после смерти Ивана Грозного. Снова необходимо было делать выбор между двумя сыновьями: 16-летним болезненным, поврежденным в уме, как осторожно выражались современники, Иваном и здоровым, но всего лишь 10-летним Петром.

В день смерти Федора патриарх Иоаким собрал светских и духовных сановников и предложил немедленно выбрать царя. Большинство было за Петра, но часть присутствовавших настаивала на правах старшего сына, Ивана. Патриарх предложил обратиться к народу. На площади перед Кремлем были собраны «все чины Московского государства», т.е. представители всех сословий. Они были вызваны в Москву в декабре 1681 г. на собор, который должен был рассмотреть в очередной раз порядок взимания налогов. Собор не состоялся, но выборные находились еще в Москве. Замечательный знаток XVII в. Сергей Платонов считает, что на площади были собраны «случайные люди». Называет процедуру избрания (народ кричал, что хочет Петра) «поспешной и сомнительной в моральном смысле»108.

107 Там же. С. 64-65, 126.

108 Платонов С.Ф. Петр I. Париж, 1927. С. 51.

[407/408]

Вполне возможно, что избрание «царем и самодержцем всея Великие и Малые и Белые России» Петра Алексеевича не вызвало бы серьезного сопротивления, если бы на политической сцене не появился неизвестный ранее на Руси фактор: женщины. После смерти царя Алексея осталось шесть дочерей: молодых, сильных, мучительно тяготившихся своей жизнью в тереме. Старшей из царевен - Евдокии - было 32 года, младшей - Феодосии - 19 лет. Самой сильной, властолюбивой, энергичной Софье было около 25 лет. Царевны, Милославские по матери, ненавидели вторую жену Алексея Наталью Нарышкину, которая стала их мачехой. Автор «Домашнего быта русских цариц» пишет: «Для Милославских царица Наталья Кирилловна была уже тем ненавистна, что она была им мачехой». В год смерти Федора ей было 25 лет.

Терем, поддержанный двумя дочерьми царя Михаила, начинает борьбу за избрание царем Ивана. Возглавляет интригу Софья. Инструментом борьбы за власть становятся стрельцы.

Пехотинцы, вооруженные пищалью, несовершенным ружьем, стреляющим на небольшое расстояние, - стрельцы появляются в московских войсках в середине XVI в. Малая дальность стрельбы делала стрельцов малопригодными в полевых сражениях, и они употреблялись прежде всего для защиты города, неся часто и полицейские функции. Жак Маржерет писал о 10 тыс. стрельцов во время смуты. В конце XVI в. их насчитывалось не менее 40 тыс. Они составляли гарнизоны в Астрахани, Казани, Архангельске, Нижнем. Более половины (22 тыс.) стояли в Москве, защищая столицу и особу царя. Служба в стрелецком войске была пожизненной, наследственной и давала значительные привилегии: стрельцы могли беспошлинно заниматься торговлей, огородничеством, ремеслами, иметь собственные дома. В Москве они жили в особом квартале - Стрелецкой слободе, где больше никому не разрешалось жить, кроме торговцев пивом, хлебом и овсом.

Юрий Крижанич, подчеркивая нужду в законе о престолонаследии, говорил об опасности появления в качестве «делателей королей» янычар или преторианцев. События после смерти царя Федора подтвердили точность его наблюдения. Свидетельства современников единодушны: Софья дала сигнал к перевороту. Нарушая все обычаи, она шла за гробом Федора в собор, обращая всеобщее внимание громкими воплями скорби. По выходе из собора она обратилась к народу, объявив, что «брата нашего, царя Феодора отравили враги», брата Ивана не выбрали на царство, остались мы сиротами, «отпустите нас живыми в чужие земли, к

[408/409]

королям христианским»109. Иван Грозный мог бы быть доволен своей очень дальней родственницей.

По рассказу современника, слова Софьи произвели очень сильное впечатление на московский люд. Стрельцов, которые имели свои счеты с полковниками, заставлявшими их работать на себя, эти слова побудили к прямым действиям. 15 мая они явились в Кремль, имея неизвестно кем составленный список «врагов». В нем было 46 имен сторонников Нарышкиных, а также имя доктора, якобы отравившего царя. Николай Карамзин отмечает три характерные черты времени: самовольство вельмож, наглость стрельцов, властолюбие Софьи110.

На три дня власть в Москве перешла в руки стрельцов: они убили начальника Стрелецкого приказа князя Долгорукого, братьев царицы Натальи, бывшего главного советника царя Алексея - Артамона Матвеева. С высокого царского крыльца бояр сбрасывали на стрелецкие копья, а затем рубили на куски бердышами. Тех, кого не нашли в Кремле, искали дома, убивали, грабили, жгли. Иван Забелин в биографии Софьи резюмирует действия стрельцов: «Так постепенно, шаг за шагом, терем очищал себе место и пролагал дорогу к царственной власти, истребляя или удаляя враждебных и потому опасных для него людей. Стрельцы служили действительно очень усердно и стоили награды»111.

Софья наградила мятежников, выдав каждому по 10 рублей, было велено продавать имущество опальных бояр по самой низкой цене и только стрельцам, которым было дано почетное имя - надворная пехота. Совершенные ими убийства были объявлены «побиением за дом Пресвятыя Богородицы».

По требованию стрельцов решение «всех чинов государства» о выборе царем Петра было пересмотрено. Дума, собравшаяся для рассмотрения желания стрельцов, удовлетворила их требование: было решено иметь в Московском государстве двух царей, старшего Ивана и младшего Петра. В связи с малолетством царей сами цари, царица, патриарх и бояре обратились к Софье с просьбой принять на себя бремя правления государством. После недолгих уговоров она согласилась, приняв скромный титул «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны Софьи Алексеевны».

До нее только дважды в русской истории женщины управляли государственными делами: Ольга в Киеве и Елена Глинская -

109 Брикнер А.Г. История Петра Великого. СПб., 1882. С. 25.

110 Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 31.

111 Забелин И. Указ. соч. С. 162.

[409/410]

регентша при малолетнем сыне - Иване IV, будущем Грозном. После Петра на протяжении большей части XVIII в. на русском троне будут восседать женщины. Правление Софьи как бы открывает эпоху преобладания «слабого пола» в истории России. Годы царствования императриц не будут - в целом - ни лучше, ни хуже времени царствования императоров. Немалую роль будут играть советники цариц, но это относится в такой же степени и к царям.

Правление Софьи началось 16 мая 1682 г., когда она назначила главных министров. Начальником Посольского приказа, канцлером стал князь Василий Васильевич Голицин. «Милый друг» царевны еще в царствование Федора, Василий Голицин был самым образованным человеком своего времени, горячим сторонником западной культуры. Стрелецкий приказ возглавил князь Иван Хованский, а Иноземский, Рейтарский и Пушкарский приказы (т.е. армию) - дядя царевны князь Иван Милославский.

Удовлетворение всех требований стрельцов не погасило недовольства, жившего давно и поощряемого очевидной слабостью правительства, неясностью положения на троне, где теснились два царя и правительница. Советские историки-марксисты старались представить стрелецкий бунт выражением классового недовольства народа угнетателями - боярами и помещиками. Фактический материал не подтверждает этот взгляд. В Москве помнили казнь в июне 1671 г. Степана Разина, который в течение двух лет во главе казаков и крестьян вел войну с боярами. Его подвиги и бесчеловечная жестокость стали уже сюжетом легенд и песен, но московские холопы не поднялись за стрельцами, которые пытались увлечь их за собой, соблазняя освобождением. В. Ключевский замечает: «Холопы, которых в боярской столице было вдвое больше стрельцов, ждали только знака от своих господ на усмирение мятежников и не дождались»112.

Нерешительность власти выразилась и в отношении к духовному кризису, переживаемому в стране. Раскол в церкви продолжал волновать умы. Историки отмечают необычайное оживление в обществе: «В Москве в богатых хоромах и в бедных избах, на улицах, на площадях… раздавались горячие толки и споры, суждения и рассуждения о том, как веровать, как спасти себя; толковали и спорили о правой вере, о старом благочестии и о новом нечестии; о том, как складывать персты, сколько раз говорить аллилуйя, сколько просфор употреблять в служении, сколько концов должно иметь изображение креста, как писать имя

112 Ключевский В. Курс русской истории. М., 1910. Т. 4. С. 8.

[410/411]

Иисус…»113. Симеон Полоцкий констатировал, что о богословии говорят взрослые и дети, что споры идут в лесах и на ярмарках, не говоря уже о кабаках. В спорах участвуют, с удивлением регистрирует учитель Федора и автор хвалебных стихов в честь Софьи, даже женщины.

Склонность нового начальника стрельцов князя Хованского к старому обряду сделало ситуацию взрывной. Стрельцы, добившись удовлетворения всех требований, поднялись вновь, на этот раз в защиту старого благочестия. Под нажимом стрельцов Софья согласилась на проведение диспута между патриархом и староверами, которых представлял Никита Пустосвят, в Грановитой палате Кремля при огромном стечении народа. Не закончившийся ничем диспут в Кремле продолжался на улицах. Софья решила действовать энергично. Пригласив к себе стрельцов, дав им денег и вина, правительница добилась их нейтралитета. «Нам нет дела до старой веры», - объявили они Софье и вернулись к себе в слободу. Правительница велела схватить Никиту Пустосвята и казнить его на Красной площади.

Новая опасность пришла со стороны князя Хованского. Начальник стрелецкого приказа, как считали Милославские, начал вести себя слишком заносчиво, появилась угроза военной диктатуры. Князь Хованский считался человеком глупым, москвичи звали его «Тараруй». Но в его руках была военная сила. Двор покинул Москву и переехал в Коломенское. Кремль захватили стрельцы. Опера Мусоргского «Хованщина» вводит некую логику в поведение Ивана Хованского, стрельцов и раскольников, которую трудно обнаружить в событиях. Софья призвала на помощь дворянское ополчение. Хованский был приглашен в Коломенское, перехвачен по дороге и на месте казнен вместе с сыном. Автор «Истории Петра Великого» А. Брикнер объясняет: «Нужно было действовать быстро, решительно, даже пренебрегая правилами нравственности»114. Оказавшись без командующего, сидевшие в Кремле стрельцы одумались, явились к Софье с повинной, захватив с собой плаху и топор. Казнив несколько верховодов, правительница помиловала мятежников, но столб на Красной площади, памятник первому бунту и победе, был сломан. Начальником стрелецкого приказа был назначен думный дьяк Федор Шакловитый, человек решительный, которому Софья доверяла. 6 ноября 1682 г. двор вернулся в Москву, началось правление Софьи. Оно длилось около семи лет.

113 Забелин И. Указ. соч. С. 149.

114 Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 48.

[411/412]

«Во внутренних делах, - пишет Н. Костомаров о семилетнем эпизоде Софьи, - не происходило никаких изменений, кроме кое-каких перемен в делопроизводстве»115. А. Брикнер пишет о «ничтожности эпохи правления царевны Софьи». А между тем необходимость реформ ощущалась все острее, тем более что все сильнее ощущалось в Москве западное влияние. К тому же имелся и реформатор, который был одновременно убежденным «западником» - канцлер Василий Голицин, возлюбленный правительницы, имевший все возможности для реализации необходимых изменений.

Князь Василий Голицин был великолепно подготовлен к проведению реформ. В его библиотеке имелись латинские, польские и немецкие сочинения, относящиеся к государственным наукам, книги по богословию, церковной истории, драматургии, ветеринарному делу, географии, зоологии и т.д. В переписи книг упоминается и «рукопись Юрия Сербинина», т.е. одно из сочинений Юрия Крижанича. Имелись и обширные планы, о которых известно из разговоров, которые канцлер вел на латинском языке с французско-польским дипломатическим агентом Невиллем, опубликовавшим в 1699 г. в Гааге рассказ о пребывании в Москве. Программа Василия Голицина включала: организацию регулярной армии и постоянных сношений с заграницей; полную свободу совести и веры; замену натурального хозяйства денежным и даже освобождение крестьян с землей (этого придется ждать 180 лет). Канцлер хотел также: заселить окраины, оживить торговлю и наладить пути сообщения с Сибирью. Невилль резюмирует планы князя Голицина с французским красноречием: он хотел нищих сделать богатыми, дикарей превратить в людей, хижины - в каменные дворцы. Легко узнать в проектах Василия Голицина многие идеи, которые будут реализованы Петром I. Павел Милюков замечает: «В.В. Голицин имел в своем распоряжении целых 7 лет, в течение которых мог бы так же далеко уйти в своей реформе, как Петр, если бы он, подобно Петру, был человеком дела». Разница между двумя реформаторами, канцлером Софьи и будущим императором, состояла в том, что Петр начинал делать, а потом думал, а Голицин думал и не переходил к делу.

Внешняя политика Московского государства лежала на ответственности князя Голицина, как начальника Посольского приказа. В этой области он был вынужден действовать. С одним из традиционных противников Москвы, со Швецией, отношения были спокойными: велись переговоры по различным вопросам,

115 Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях… С. 382-383.

[412/413]

ни одна из сторон не искала обострения. Отношения оставались напряженными с двумя другими противниками: Польшей, которая все еще не примирилась с потерей Малороссии, и Оттоманской империей, прежде всего с вассалом султана - крымским ханом.

Москва стояла перед выбором: союз с Польшей против татар или союз с татарами против Польши. Юрий Крижанич, размышляя о внешней политике России, доказывал необходимость и пользу мира с Польшей и Швецией и войны с татарами, завоевания Крыма. Василий Голицин придерживался этой же точки зрения. Она совпадала с расстановкой сил на политической шахматной доске. В ответ на оттоманскую экспансию с начала 1680-х гг. возникла антитурецкая коалиция, душой которой был Рим, а наиболее активными участниками Венеция, Польша, Австрия. Москва получила приглашение присоединиться к альянсу, выступив против Крыма. В 1683 г. польский король Ян Собесский разгромил турок под Веной, остановив их продвижение в Европу. В 1684 г. венецианцы начали военные действия против турок, вытесняя их из Греции. В январе 1684 г. в селе Андрусове, где был подписан временный мир с Польшей, начались переговоры о «вечном мире». Поляки не соглашались уступить навсегда Киев, русские не соглашались дать помощь против турок.

Противники польско-русского соглашения были и в московском стане. Главным выразителем этих взглядов был малороссийский гетман Иван Самойлович. При его содействии русскому правительству удалось добиться того, чтобы киевский митрополит, который посвящался константинопольским патриархом, стал посвящаться в Москве. Это стоило большого труда и немалых денег. Самойлович опасался, что союз Москвы с Варшавой ослабит русскую позицию на Украине. Гетман говорил, что Польше нельзя верить, что поход на Крым - чрезвычайно трудное военное предприятие. Он отвечал на аргументы сторонников «крестового похода» против татар и турок ради освобождения славянских народов, находившихся под оттоманским игом, что Москва пока еще освободить их не в состоянии, что они могут прекрасно подождать в турецкой неволе, которая, во всяком случае, лучше католической.

Спор о направлении наступления, разногласия относительно пользы или вреда войны с Крымом отражали противоречивые взгляды на миссию России. Через двести лет после споров о походе на Крым в правление Софьи теоретик русского национализма Николай Данилевский в своем главном труде «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-римскому» почти дословно повторяет

[413/414]

аргументы гетмана Самойловича. «Существенный смысл магометанства, - писал Н. Данилевский, - заключается в той невольной и бессознательной услуге, которую оно оказало православию и славянству, оградив первое от напора латинства, спасши второе от поглощения его романо-германством»116.

В 1925 г. историк Г. Вернадский, певец евразийства, решительно осуждает решение В. Голицина вступить в союз с Польшей и отправиться в поход на Крым. «Москва, - пишет он, - пошла в хвосте латинско-униатской коалиции»117. В 1992 г. Лев Гумилев, историк и евразиец, однозначен: Софья и Василий Голицин «поддались на увещевания поляков-иезуитов вопреки мнению такого опытного военачальника, как Самойлович»118.

В начале 1686 г. в Москву прибыли польские дипломаты. После семи недель переговоров, в которых принимал личное участие канцлер Голицин, Россия и Польша подписали вечный мир: Москва получила Киев (заплатив 146 тыс. рублей) и соглашалась разорвать мир с султаном и ханом. Современники высоко оценили договор с Польшей как значительный успех русской дипломатии.

Война, которую антитурецкая коалиция вела с султаном, ставила перед Москвой трудную дилемму. Неучастие в войне означало, что в случае победы турок над поляками можно было ожидать появления янычар под стенами Киева; в случае победы поляков над турками, окрепшая Речь Посполитая предъявила бы свои права на Малороссию и, несомненно, потребовала бы возвращения Киева.

Была еще одна важная причина московского выбора: союз с татарами был невозможен, ибо крымский хан его не хотел.

Подчеркивая значение, которое правительница придавала дипломатической победе - заключению вечного мира с Польшей, Софья стала называть себя «самодержицей» и начала думать о царской короне. Оставалось завоевание Крыма. Лев Гумилев совершенно справедливо замечает, что гетман Самойлович, опытный военный, был против крымской экспедиции, но не сообщает, что другой опытный военный, шотландец Патрик Гордон, давно служивший русскому трону, был за поход. Василий Голицин попросил генерала Гордона, своего военного советника, изложить

116 Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-римскому. 5-е изд. СПб., 1889. С. 343.

117 Вернадский Г. Начертание русской истории// Евразийский временник. Берлин, 1925. Т. 4. С. 181.

118 Гумилев Л.Н. Указ. соч. С. 281.

[414/415]

в особой записке соображения о походе на Крым. Генерал представил соображения политические, отметив, что неудача может ослабить позицию правительницы, остановился на состоянии войска, подчеркнув слабую дисциплину, перечислил выгоды: освобождение из плена многих тысяч пленных, избавление христианства от «ядовитого, проклятого и скверного исчадия», отмщение за вековые обиды. Главное же, генерал Гордон, перечислив трудности (до Перекопа нужно идти несколько дней по безводной степи), объявил успех обеспеченным.

Осенью 1686 г. был объявлен поход на Крым. Письмо от константинопольского патриарха Дионисия, умолявшего царей и правительницу не начинать войну, ибо в этом случае турки обратят свой гнев на христиан в Греции, воздействия не возымело. В 1687 г. московское войско двинулось на Крым под командованием князя Голицина. Не дойдя до Перекопа, оно вернулось назад. В 1689 г. Голицин повел войско во второй поход, который кончился так же полной неудачей, как и первый. Страшная жара, отсутствие воды, корма для лошадей, но, прежде всего, военная бездарность командующего помешали захвату Крыма.

Виновным в поражении был объявлен Самойлович, лишенный звания гетмана. Его заменил по рекомендации Голицина Мазепа. Софья, нетерпеливо ждавшая возлюбленного, посылавшая ему страстные письма, объявила русскому народу о подвигах воеводы Голицина и всего воинства, наградила всех, даже солдат. О приходе новых времен свидетельствовало желание ввести в заблуждение относительно результатов походов в Крым Западную Европу. Через нидерландского дипломата барона Келлера голландские газеты получили и напечатали составленную самим Голициным реляцию о походе, представлявшую действия войск, которыми он командовал, в наилучшем свете. В это же время шведский резидент в Москве доносил своему правительству, что в крымском походе погибло 40-50 тыс. человек.

Неудача походов в Крым сильно поколебала положение Софьи. Отсутствие серьезных мер по наведению порядка в государстве вело к накоплению недовольства, которое питалось, в частности, и тем, что при дворе господствовала латинско-польская партия. Современник и родственник Петра князь Куракин говорит в своих воспоминаниях об эпохе Софьи: «Политес восстановлена в шляхетстве и других придворных с манеру польского: и в экипажах, и в домовном строении, и в уборах, и в столах»119. Не было другого времени в русской истории, когда Польша была бы в такой моде при дворе. Это углубляло разрыв

119 Милюков П. Указ. соч. СПб. Вып. 1, ч. 3. С. 140.

[415/416]

правящего слоя с народом, обостряло отношения. Но главной причиной близившегося падения правительницы Софьи был ее брат, царь Петр. 27 января 1689 г. он сочетался браком с Евдокией Лопухиной. По русским понятиям женатый человек считался совершеннолетним.

[416]

К началу

М.Я. Геллер

История Российской империи

Том 2