"Быстрые сны" - читать интересную книгу автора (Юрьев Зиновий)

15

Почти две недели я ничего нового рассказать Павлу Дмитриевичу не мог. В один прекрасный вечер в начале декабря Вася Жигалин зазвал нас поиграть в преферанс. Должен был прийти и Илья Плошкин.

На столе уже лежал расчерченный листок с магическими цифрами в центре: пулька до пятидесяти, по одной копейке. Галю услали смотреть по телевизору встречу по водному поло, а мы уселись за круглый стол.

– Мужики, – вдруг сказала жена Васи, – а ведь Юрочка обдерет нас, как липку.

– Это почему ж? – спросил Илья.

– Да потому, что он читает наши мысли.

– Спасибо, мать, – растроганно сказал Вася, – а у меня и из головы выскочило.

– Точно, – кивнул Илья. – Разденет. Он такой. Олигофрены – они хитрые.

– Как хотите, – сказал я. – Я совсем забыл. Вы ж знаете, я начинаю читать мысли, только когда сосредоточусь.

– Ну конечно. А я вот прошлый раз сосредоточилась, и мне впаяли четыре взятки на мизере.

– Ты, мать, лучше не сосредотачивайся, – ласково сказал Вася, – это к добру не приводит.

Валентина густо кашлянула, повела могучими плечами, и Вася сразу сжался и затих.

– Ладно, – сказал я, – не хотите – не надо. Буду нести свой тяжкий крест. Играйте, выигрывайте, проигрывайте свои имения, погружайтесь в пучину разврата, а мы с Галей поехали домой.

– Нет, вы с Галей не поедете домой. Галя будет смотреть, как топят друг друга «Спартак» и «Динамо», а ты спокойненько, не спеша приготовишь ужин.

– А полы натереть не нужно? – деловито спросил я. – Или отциклевать? Я из тимуровской команды…

И в этот момент я услышал уже знакомую мне гулкую, набухшую еще не родившимися звуками тишину. Я замер и закрыл глаза.

– Юрка, – услышал я голос Ильи, – тебе плохо?

Скрипнул отодвигаемый стул. Я махнул рукой:

– Не обращайте на меня внимания. Все в порядке. Просто устал.

– Честно? – басом спросила Валентина.

– Честно, Валюша, не беспокойся.

Я снова закрыл глаза. Тишина все нарастала и нарастала. Она гудела во мне, заполняла меня всего, но никак не могла вылиться в слово, в образ, в мысль, в знание.

– Пика, – сказал Илья.

– Пас, – вздохнула Валентина.

– Трефы, – сказал Вася.

– Трефы мои.

– Тогда бубны. Не торгуйся, Илья. Это не в твоей широкой натуре.

– Уговорил. Бери.

– Бубны. Элементарные, – неуверенно сказал Вася.

– Кто играет шесть бубен, тот бывает убиен, – назидательно сказал Илья.

– Джамбул, – сказал Вася. – Певец векового карточного фольклора.

– Певец говорит «вист», – ехидно сказал Илья.

– Тоже, – сказала Валентина.

А тишина во мне все зрела и зрела и никак не могла разродиться. И я сидел тихо, терпеливо, как наседка. Я и был наседкой.

– Похоже, сударь, что вы без одной, – сухо сказал Илья.

– Боже, сколько в этом человеке злорадства, низкой корысти и стремления унизить ближнего! – плачущим голосом сказал Вася.

– Ах, Вася, если бы ты так писал, как говоришь, тебе бы цены не было, – задумчиво сказал Илья. – Сколько блеска, огня, любви к себе – и все из-за одной недобранной взятки. Какой же шедевр ты создашь, если сядешь на семерной без трех?

– Не пугай его на ночь глядя, – пророкотала Валентина, – а то он станет заикой. Я пас. Тебе что-нибудь дать. Юрка?

– Спасибо, я тоже пас. Все нормально.

И вдруг в голове у меня зажглась фраза.

Коротенькая английская фраза: «Спасибо, мисс Каррадос». И гулкая тишина в моей голове исчезла, погасла, словно приемник выключили.

Мисс Каррадос. Что такое мисс Каррадос? Кто такая мисс Каррадос? Связана ли она как-то с моим двойником, к которому, как и ко мне, протянулась с Янтарной планеты тонкая ниточка сновидений?

Тишина и ощущение ожидания были теми же, что и тогда в школе, когда я сидел между шкафом и скелетом. Но на этот раз я прочел фразу. Именно прочел. А может быть, все это мне только почудилось?

Ночью впервые за долгое время я видел вполне земной сон. Мне снился какой-то заграничный город. Я хотел догадаться, что это за город, но почему-то не мог никого спросить.

Я шел по небольшой улочке и слышал английскую речь, но понять, о чем говорят, не мог. И не потому, что не понимал слова и фразы, а потому, что они сливались. И я все старался расслышать, что же все-таки говорят прохожие, и не мог. Я напрягался, вытягивал шею – и не мог разобрать ничего.

Улочка, по которой я шел, была застроена одно– и двухэтажными домиками. На одном из более крупных зданий была вывеска. Я знал, что мне ее обязательно нужно рассмотреть, но почему-то не мог подойти поближе. Как будто на вывеске, небольшой медной табличке, было слово «банк». Да, "четыре буквы: «Банк». Очень похоже на «банк». А вот какой банк… Я даже мог пересчитать буквы. Их было семь, и первая… первая была очень похожа на букву "к" в слове «банк».

И больше я ничего не мог понять. Я проснулся с ощущением, что не сумел сделать то, что должен был. Я лежал в темноте, и незнакомая улочка, которую я только что видел, снова проплывала у меня перед глазами. Нет, это был не простой сон. Яркость картины, насыщенность деталями были такими же, как и янтарные сны. Но это была Земля. Люди говорили по-английски, я был в этом абсолютно уверен. Эх, если бы я мог прочитать название банка!..

Павел Дмитриевич пришел в неописуемое волнение, когда я позвонил ему утром. Голос его дрожал от возбуждения.

– Приезжайте к десяти, – сказал он.

– Павел Дмитриевич, – взмолился я, – меня выгонят из школы! Меня уже вызывала директриса.

– Я возьму вас в свой институт. Старшим лаборантом.

– Спасибо, Павел Дмитриевич. Меня уже звали лаборантом, сторожем и завхозом. Но я хочу преподавать английский язык. Или в крайнем случае циклевать полы.

– Вы будете циклевать полы в моем институте. Вам их хватит на всю жизнь. А вообще-то… Знаете что, так, пожалуй, даже будет лучше. Банк. Кто все знает за заграничные банки, как когда-то говорили в Одессе? Финансисты. Это мысль. Четыре часа.

Я пришел без десяти четыре, а без двух минут четыре в комнату ворвался Павел Дмитриевич, погоняя перед собой вальяжного молодого мужчину с элегантным плоским чемоданчиком в руках. На пухлом, гладком лице его застыло изумление.

– Это товарищ Рыженков, – сказал Павел Дмитриевич. – Я выкрал его прямо с работы.

Выкраденный Рыженков виновато улыбнулся. Должно быть, он не привык иметь дело с людьми типа Павла Дмитриевича.

– Товарищ Рыженков постарается помочь нам в определении национальной принадлежности банка, который видел Юрий Михайлович.

Товарищ Рыженков вытащил сигареты и вопросительно посмотрел на Павла Дмитриевича.

– Никаких сигарет, дорогой… как вас прикажете величать, а то «товарищ Рыженков» слишком официально.

– Никита Алексеевич.

– Так вот, дорогой Никита Алексеевич, спрячьте ваши сигареты. Курить будете, когда определите банк. И чем быстрее определите, тем быстрее закурите. Такой стимул вас устроит? Наполеон, как известно, запрещал своим помощникам ходить в уборную, пока они не управятся. Я не Наполеон и заменил туалет табаком.

Специалист по банкам несмело улыбнулся. Он никак не мог понять, куда он попал и что от него хотят. Он спрятал сигареты в карман и сплел перед собой пальцы рук, изображая готовность и внимание. Руки у него были такие же чистые и пухлые, что и лицо. И обручальное граненое кольцо тоже было новенькое и блестящее.

– Ну-с, начнем, друзья мои. Никита Алексеевич, вы эксперт. Берите бразды правления в свои руки. Задавайте вопросы. Юрий Михайлович опишет вам все, что смог увидеть.

Эксперт слегка развел руками. Жест извинения.

– Ну что ж, начнем, как говорится, с самого начала. Юрий Михайлович, о какой стране идет речь?

– Это-то мы как раз и пытаемся выяснить, – сказал Павел Дмитриевич.

– Простите… гм… – На лице специалиста по банкам появилось удивленное выражение. – Я понял, что… Юрий Михайлович видел какой-то банк…

– Совершенно верно, – сказал Павел Дмитриевич, сердито пристукнул по полу палкой и нетерпеливо задергался на своем стуле – вот-вот взлетит. – Я вам об этом уже говорил.

– Я понимаю, я понимаю, – торопливо кивнул Никита Алексеевич, и было видно, что он привык бывать на совещаниях, где лучше всего было соглашаться со всем.

– Прежде всего, речь идет о стране, в которой говорят по-английски, – сказал я. (Никита Алексеевич что-то записал в такой же аккуратной и пухлой книжечке, как весь он.) – Я видел медную табличку. Слово «банк» я смог рассмотреть, а вот само название…

– Вы входили в банк?

– Юрий Михайлович… гм… не совсем был там, – сказал Павел Дмитриевич. – Я думаю, не в этом дело, и мы не будем этим заниматься.

– Я понимаю, понимаю, – закивал эксперт. Удивительное дело: как только он окончательно потерял всякое представление, что происходит, он успокоился, и на розовом его личике появилось деловое, будничное выражение. – Само слово «банк» было написано по-английски? Вы знаете английский?

– Да. Безусловно по-английски. «Би-эй-эн-кей».

– А сколько слов до или после слова «банк»?

– Одно слово.

– Одно? Без артикля в самом начале?

– Без. Я насчитал в нем семь букв. Так, по крайней мере, мне показалось.

– Понимаю, понимаю. Английский язык. Семь букв… – Никита Алексеевич закрыл глаза, губы его что-то беззвучно шептали.

– Я не уверен на сто процентов, – сказал я, – но мне показалось, что первая буква первого слова похожа на последнюю букву слова «банк». То есть английское «кей». Теперь, когда мы заговорили об этом, мне даже кажется, я понимаю, почему обратил внимание именно на букву «кей».

– Почему же? – спросил эксперт.

– У нее в обоих случаях была очень высокая вертикальная палочка.

– Понимаю, понимаю, – кивнул эксперт, полез в карман и вытащил сигареты.

– Мы же договорились, молодой человек! – сердито сказал Павел Дмитриевич.

– Да, да, конечно, – поспешно согласился Никита Алексеевич, но сигареты не убрал и даже вытащил из пачки сигарету, выбив ее элегантным щелчком. – Киферс. Банк Киферс. Средний провинциальный банк в Шервуде. Капитал на первое января прошлого года составлял двести двенадцать миллионов. Сорок два отделения. Президент Джеймс Перси Аллейн.

– Шервуд? – переспросил Павел Дмитриевич.

– Шервуд, – кивнул Никита Алексеевич. – Вы разрешите?

– Что?

– Курить?

– А, конечно… А вы в этом уверены?

На пухлом лице эксперта промелькнула едва заметная улыбка превосходства.

– Вполне.

– В слове «Киферс» шесть букв, а не семь… Хотя, может быть, после «кей» идут две буквы, «дабл и»?

– Совершенно верно.

Павел Дмитриевич взлетел со своего места, пожал руку эксперту и выпроводил его из комнаты.

– А знаете, Юрий Михайлович, я даже рад, что ваша мисс Каррадос живет в Шервуде. Там есть коллега, с которым у меня недурные отношения. Я был у него дважды. В прошлом году он приезжал в Москву. Старик чудаковат, но честен и услужлив. Гм… Конечно, просьба моя должна будет показаться ему безумной. Узнать, не проводят ли в Шервуде эксперименты с некой мисс Каррадос по установлению контактов с внеземной цивилизацией. Гм!.. Но, с другой стороны, если действительно такие эксперименты проводят, без него не обойтись. Он такой…

– А если мисс Каррадос действительно существует, но никаких опытов никто с ней не проводит? – спросил я испуганно. Я поймал себя на том, что уже начинаю волноваться за судьбу мисс Каррадос.

– Тогда старик Хамберт ответит мне, что я рехнулся.

– А сколько лет вашему Хамберту?

– Он всем говорит, что семьдесят четыре, но, по-моему, ему сильно за восемьдесят. Сильно. Сумасшедший старик, но дело с ним иметь одно удовольствие.

Через три недели, когда я начал уже потихоньку забывать о мисс Каррадос и банке Киферс, во время урока дверь класса приоткрылась, и в щель на расстоянии метра от пола просунулась совсем детская мордочка.

– Простите, – пропищала мордочка, – вы Юрий Михайлович?

– Я, прелестное дитя. А ты кто?

– Я Штыканов Сережа. Вера Константиновна велела вам срочно прийти к ней в кабинет.

Мордочка исчезла, а я посмотрел на ребят:

– Ребята, чтоб без шума. Идет?

– Идет, Юрий Михайлович! – довольно загалдели ребята. – Только вы не торопитесь…

– Здравствуйте, Вера Константиновна, – сказал я, входя к ней в кабинет.

– Добрый день, – сурово сказала она. – Садитесь и пишите.

– Уже?

– Что – уже?

– Заявление об уходе?

– Не понимаю ваших шуток, Юрий Михайлович. Садитесь и напишите заявление о том, что просите отпуск на месяц без сохранения заработной платы.

– Я?

– Вы.

– А зачем?

– А вы ничего не знаете?

– Нет.

– Действительно не знаете?

– Нет.

– Мне позвонил академик Петелин и сказал, чтобы вам срочно оформили отпуск на месяц за свой счет и дали характеристику для выезда за границу.

– Мне?

– Вам. Я решила, что все это глупые шутки. Чтобы академик Петелин звонил к нам в школу… Я извинилась на всякий случай и сказала, что на основании только телефонного звонка не могу, и так далее. Этот человек начал кричать и бросил трубку. Через пятнадцать минут позвонили из районе. Сама Клавдия Васильевна. И повторила просьбу насчет вашего отпуска. А потом из райкома. Насчет характеристики. Чтоб сегодня же привезли им. Я, конечно, сказала, что не возражаю… Но в середине учебного года…

– Клянусь, Вера Константиновна, это не моя инициатива. Я, конечно, догадываюсь, о чем идет речь, но я и думать не мог…

Вера Константиновна посмотрела на меня неодобрительно, но с уважением.

– А что все это значит? – спросила она.

– Да так… Гм… Ну как вам сказать… Понимаете, просто подвернулась туристская поездка…

– И поэтому звонят из райкома, чтобы мы сегодня же привезли им вашу характеристику? Юрий Михайлович, может быть, кое-кто в школе считает меня человеком несовременным, – Вера Константиновна обиженно поджала губы, – но я не настолько глупа, чтобы ничего не понимать. Что же делать, поезжайте и постарайтесь не уронить честь нашей школы.

– Постараюсь! – сказал я пылко. – Честное слово!

Повинуясь какому-то импульсу, я взял руку Веры Константиновны в свою, нагнулся и поцеловал.

Она посмотрела на меня безумным взглядом. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же снова закрыла его.

Веселый сумасшедший вихрь подхватил меня. Я ничего не боялся. Все было возможно.

– Вера Константиновна, – пропел я, – я люблю вас, потому что вы замечательная женщина.

Когда я, пританцовывая, выпархивал из ее кабинета, я заметил, что директриса изо всех сил трет себе ладонью лоб.