"Круги на воде" - читать интересную книгу автора (Виггз Сьюзен)

ГЛАВА 11

Стивен тяжело и шумно вздохнул, ожидая пока Нэнси наполнит продуктами сумку в кладовой. Он лениво следил за работой самовращающегося вертела, изобретенного им после того, как любимый терьер поварихи обжег на кухне свою шерсть и перестал там появляться. Новая конструкция вращалась с помощью турбины и винта, а те, в свою очередь, вращались с помощью тепла, поступающего из печи.

– Вы почти ничего не ели за ужином, мой господин, – послышался голос Нэнси из-за открытой двери кладовой. – Вам не понравился ужин?

Стивен поднял бутылку с сидром и посмотрел ее на свет. Решив, что вино прозрачно, он подал бутылку Нэнси.

– Ужин был прекрасным, – пробормотал Стивен рассеянно.

– Да неужели? Тогда почему вы не ели?

– Я не был голоден.

– Нет, были голодны, – Нэнси весело подмигнула. – Только вам хотелось не каплуна, а женских грудей и бедер.

– О Боже, – пробормотал он, – и ты туда же.

– Вы имеете в виду, что не только я это заметила?

Стивен распрямил плечи, чувствуя усталость. День был трудный, пришлось много работать, впереди ждала долгая ночь.

– Юлиана... В ней что-то есть, Нэнси.

– Что-то есть. – Полное лицо Нэнси расплылось в веселой улыбке. – Отважное сердце, я бы так это назвала. Я сначала сомневалась в ней, особенно, когда вы ее привезли сюда, такую грязную, со всякими насекомыми. Но тогда я ошибалась. – Она толкнула Стивена в бок. – Помните, мой господин, полоумного аптекаря, который продал мне приворотное зелье...

– Нэнси, уже поздно.

– А я в суматохе потеряла его, и тот толстый гусак поглотил его...

– Нэнси!

– Надо было прирезать этого гусака кухонным ножом. – Покачав головой, она ткнула в Стивена пальцем. – Неужели все так ужасно, мой господин? Если вы встретили леди, которая заботится о вас, о ваших...

– Да, – сердито ответил он. – Ради Бога, уж тебе лучше всех известно, что это невозможно.

– Иногда вы удивляете меня, мой господин. Неужели произойдет катастрофа, если вы расскажете ей... – Она запнулась перед его убийственным взглядом и перекрестилась.

– Достаточно, Нэнси. Юлиана не должна об этом знать. Никогда. Я бы убил ее. И умер бы сам.

Именно в такие ночи, невесело подумала Юлиана, Павло был в самой своей хорошей форме. С тех пор как они приехали в Лунакре, у пса началась беспечная жизнь, а ведь охотничьи собаки рождены, чтобы идти по следу.

Вечером, сославшись на усталость, Юлиана рано ушла из зала и отправилась в свою спальню.

И теперь она стояла в самом конце большого сада, одетая в простое платье, босая, рядом со своей борзой. По ночному небу ветер нес разорванные облака, тени у ворот и стен сада принимали угрожающие размеры.

Ей было очень неуютно и тревожно. Она чувствовала себя преступницей, выслеживая собственного мужа. «Нет, – сказала себе Юлиана, наблюдая как Павло бежит вдоль бесконечной стены, уткнув нос в землю, высоко подняв хвост, – виной тому тайны Стивена, ложь Стивена».

Его присутствие чувствовалось везде. Каждый уголок дома нес печать его изобретательного ума. Парк был окружен стеной с подпорками, изобретенными Стивеном. Вокруг старого вяза были сооружены сиденья из дерна, рядом разбиты цветочные клумбы. Кусты роз обвивали решетку с очень сложным рисунком. В центре большой клумбы из цветов был составлен герб де Лассе с переплетенными буквами М и С.

В память о Маргарет росли эти цветы... А Юлиану он поклялся изгнать из своей жизни.

Она горько улыбнулась, когда Павло остановился у основания герба и поднял заднюю ногу. Юлиана по-русски побранила его. Был уже поздний час, надо было торопиться. Вновь напомнившая о себе гордость говорила ей, что она не должна допустить, чтобы ее муж скитался где-то еще одну ночь.

Собака бежала все дальше и дальше от дома, мимо заросших садов и вдоль посыпанных гравием дорожек, туда, где трава была густой и высокой, и запах лаванды стоял в воздухе.

Юлиана уже начала сомневаться, правильно ли борзая взяла след, хотя она дала ей понюхать один из шейных платков Стивена, – она стащила его в прачечной.

Павло бежал вдоль высоких кустов боярышника, фыркал от запахов трав и ракитника. Они прошли почти весь парк, когда пес вдруг остановился и тихо заскулил. Боясь, что собака вышла на след кабана, Юлиана подошла поближе, чтобы посмотреть. Внезапно ее охватил страх. Затем девушка пересилила себя и, раздвинув ветви ракитника, увидела просвет в кустарнике. Колючие ветви кустарника нависли над низкой неприметной калиткой. Задержав дыхание, Юлиана толкнула калитку. Низкая дверца открылась легко и бесшумно, будто кто-то предусмотрительно смазал петли.

Павло проскользнул в калитку, и Юлиана последовала за ним, затем остановилась, чтобы прийти в себя. Она думала, что эта часть поместья представляет собой густой запущенный лес. Теперь она видела, что забор из колючего кустарника скрывал ухоженную территорию, пересекаемую множеством гравиевых дорожек.

– Святой Петр! – прошептала Юлиана, переходя на русский язык и прижимаясь спиной к калитке. – Что это за место?

Луна еще не поднялась, и приходилось только надеяться на звезды и острое зрение Павло. Она находилась у входа в таинственный лабиринт.

Лабиринт был огромен: кустарник высотой не менее восьми футов, посаженный так часто, что представлял собой непроницаемую стену. Ветки кустарника образовывали над головой арки.

«Тайный лабиринт, – подумала она с содроганием. – Почему Стивен скрывал это место?»

Потому что вынужден прятать что-то ужасное? Возможно, труп или притон воров?

Стараясь успокоиться, она тихонько отдала команду Павло. Собака опустила морду, снова взяла след и побежала вдоль извивающейся дорожки. Юлиана глубоко вздохнула и последовала за ней.

Прошло полчаса, ей уже начало казаться, что она никогда не выберется отсюда и умрет здесь. Она шла за собакой примерно три мили по извилистым запутанным дорожкам, и поиски пока ни к чему не привели. Юлиана представила, как вороны клюют ее кости, оставшиеся лежать на одной из этих дорожек.

Она вздрогнула и снова устремилась за Павло. Будут ли помнить о ней? Люди Уилтшира будут говорить, что жила одна сумасшедшая цыганка, которой пришлось выбирать между повешением и замужеством. Ей так и не удалось никому доказать, кем она была на самом деле. Никто не верил, что она из рода Романовых.

«Жаль», – подумала она, но затем поняла, что для мертвой не имеет значения ни титул, ни происхождение. Но это было малоутешительно.

Подол платья зацепился за колючий куст, она рванула его, кусочек ткани остался на кусте.

«Вурма», – прошептала Юлиана в темноту. Она совсем потеряла голову. Ей давно нужно было оставлять следы. Излишняя роскошь заставила ее забыть цыганские привычки. Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание, напряжение внутри нее росло. Она была никто. Уже не цыганка, но еще и не гаджо, не жена и не замужняя женщина.

Расправив плечи, Юлиана снова двинулась в путь. Злость ускоряла ее шаги. Она начала помечать дорогу клоками волос, кусочками ниток от порванной юбки. Павло уверенно бежал по дрожкам, не теряясь, когда тропинки расходились в разные стороны.

Босые ноги Юлианы болели от быстрой ходьбы. Ей уже хотелось отказаться от своих планов и вернуться назад, когда Павло вдруг тихо заскулил. Юлиана подошла к пересечению двух дорожек. Здесь листва была менее густой, стало светлее. Она подняла глаза и увидела, что ветви кустов уже не сплетаются вместе и на небе ярко светит луна.

Еще несколько шагов, и она вышла из лабиринта и попала в прелестный сад.

«Черт бы ее побрал», – Стивен взглянул на круглую луну. Хотя он находился недалеко от Лунакре, ему казалось, что он проехал много миль.

Он не понимал, почему хочет Юлиану, почему в комнате становилось светлее, когда она входила, почему его рукам до боли хотелось обнять ее, ее одну. Даже Мэг он так не желал. В душе его не чувствовалось безысходной опустошенности, когда цыганка-жена была рядом.

За прошедшие семь лет он приучил себя не поддаваться эмоциям, а теперь за какие-то несколько месяцев давно забытые чувства – отчаянная радость, сладкая мука, страсть вновь овладели им. Юлиана заставила его пережить все эти чувства – боль и экстаз, волнение и смутное ощущение настоящей глубокой любви.

Стивен не мигая смотрел на пламя свечи, стоящей на подоконнике, и говорил себе, что все эти чувства не для него.

Он не может позволить себе любить Юлиану, так как его жизнью управляет страх, всепронизывающий, всепоглощающий страх, и существует он независимо от него. Страх этот пропитал всю плоть Стивена, сделав его беспомощным.

Стивен жил в аду. Он не мог подвергать Юлиану таким жестоким испытаниям.

Он вернулся в темную комнату, но не для того, чтобы уснуть.

Руки Юлианы покрылись гусиной кожей. Широко раскрыв глаза, она шла по извилистой дорожке, по краям которой росли прекрасные цветы. То тут, то там стояли скамейки и отдельные сиденья для отдыха. Вокруг буйно цвели левкои, гвоздики, львиный зев.

Посреди прекрасного сада возвышался невысокий поросший травой холм, окруженный фантастическими животными: единорог, грифон и дракон. Они были увиты мелколистным плющом, легкий ветерок шевелил листья и, казалось, что звери живые.

Павло замер, шерсть на загривке поднялась, он предостерегающе зарычал. Сначала пес сделал несколько шагов вперед, но затем робко попятился.

На вершине холма был устроен фонтан, украшенный четырьмя розами, из них били струи воды, которые, в свою очередь, попадали в открытые рты смеющихся лягушек. Вода из чаши фонтана поступала вниз по трубопроводу медленно и беззвучно и, казалось, бесцельно вращала колесо.

Двигаясь, словно во сне, Юлиана поднялась к фонтану. Она опустила палец в чашу фонтана в виде раковины и затем поднесла его к губам. Но даже вкус холодной воды не рассеял волшебства.

Да, это было волшебное место, какие, по ее понятиям, существовали только в детских сказках или в детских снах. Буйство цветов, сказочные звери, журчащий фонтан – все было слишком удивительным, чтобы в это поверить.

Но все было настоящим, и она знала, кто это все придумал.

– Стивен, – прошептала Юлиана. Она уже давно знала о его способности к изобретениям, но в Лунакре они носили практический характер. В этом саду находились плоды его эксцентричного воображения. Она заглянула в его бездонную, как колодец, душу и увидела заколдованного принца, прятавшегося под грубоватой маской.

Что это за место?

Павло, рыча на зверей, побежал по аккуратной дорожке к небольшому уютному зданию. Поспешив за собакой, Юлиана увидела дом с дымоходными трубами на крыше и с окнами небольшого размера па первом и втором этажах. С южной стороны дома находился огород с аккуратными грядками с овощами и зеленью.

На втором этаже в одном из окон горела единственная свеча.

Словно очарованная, Юлиана смотрела на одинокую свечу. Внезапно Юлиана пожалела, что пришла сюда. Ей уже не хотелось находиться здесь, не хотелось знать, кто бывает с мужем в этом элегантном маленьком коттедже.

А затем пламя свечи разбудило ее страстную романовскую душу, и гнев и гордость побороли страх и неуверенность.

Черт бы побрал этого Стивена де Лассе. И пусть будет проклята женщина, которая настолько глупа, что зря теряет время с мужем Юлианы Романовой.

Она коснулась броши и высвободила маленький кинжал, сжав в руке инкрустированную бриллиантами рукоятку. Юлиана даже не задумалась, зачем она достала оружие.

Инстинкт подсказывал ей, что она не должна предстать перед мужем и его любовницей безоружной.

«Его любовница», – прошептала Юлиана в темноту. Затем, дав знак Павло ждать ее у дверей, она осторожно проскользнула в дом. В доме не было замков, и Юлиана вошла, просто нажав на ручку двери.

Она попала в темную комнату. Свет луны бросал причудливые тени на пол. Девушка помедлила, пока глаза не привыкли к темноте. В воздухе стоял странный запах. Пахло кашей и травами. Запах был не слишком приятым. Должно быть, у любовницы Стивена совсем нет вкуса.

За исключением выбора любовника.

Да, Юлиана вынуждена была признать это. Стивен – редкий человек: он мог быть одновременно нежным и властным, фантастически бесстыдным и холодным, рассудительным и легкомысленным, эксцентричным человеком, прикосновения которого приводили ее в экстаз.

Воспоминания о его поцелуях и ее собственные чувства к нему наполняли ее тоской. Рука Юлианы еще крепче сжала рукоятку кинжала. В темноте глаза ее отыскали лестницу.

Двигаясь по залу, она почти не замечала окружающей обстановки. Комната была необычной. Казалось, у столов и стульев ножки и спинки были короче обычных. Балки потолка нависали над головой.

Отнеся эти недостатки, возможно, к более низкому положению любовницы Стивена, она стала подниматься по довольно узкой лестнице из прочного камня, спиралью поднимающейся вверх.

Юбки касались камней, когда она бесшумно шла наверх, затем она оказалась в коридоре с низким сводчатым потолком. Узкая полоска света просачивалась из-под одной из дверей.

Юлиана направилась к этой двери. Из комнаты послышался какой-то шум. Юлиана в ужасе узнала эти звуки: шумное дыхание возбужденного мужчины.

Негодование ее росло, сдавленные звуки страсти, доносившиеся в коридор, наполнили ее мукой.

– Я твоя жена, будь ты проклят, – прошептала она, продолжая сжимать нож, и, тихо приоткрыв дверь, ступила в комнату.

И остановилась, как будто Бог превратил ее в изваяние.

Стивен находился спиной к Юлиане и не слышал ее шагов. Картина совершенно противоречила только что созданной в ее воображении. Он был полностью одет и стоял на коленях на полу.

Юлиана не была готова к этому.

Плечи его сотрясались, но не от страсти, а от горестных рыданий. Голова его наклонилась, он весь скорчился над покрытой балдахином постелью. Его большие руки сжимали покрывало, будто хотели изодрать его в клочья.

А в постели крепко спал, не ведая о слезах Стивена, прекрасный золотоволосый ребенок.

Мгновенно Юлиана вспомнила миниатюры, которые нашла в комнате мужа. Там были портреты двух маленьких детей, хотя Стивен поклялся, что при рождении умер один ребенок.

Юлиана продолжала стоять неподвижно, почти не дыша. Стивен, ее великолепный муж, всегда такой самоуверенный, сейчас стоял, сраженный горем, перед постелью спящего ангела.

Наконец Юлиана обрела голос:

– С-Стивен?

Он мгновенно вскочил и обернулся. На лице, мокром от слез, искаженном горем, было изумление, а во взгляде горел огонь откровенной ненависти.

– Убирайся отсюда, – произнес он низким бесстрастным голосом, стараясь не разбудить спящего ребенка. – Убирайся отсюда, Юлиана, пока я тебя не убил.

Никогда еще Стивен не угрожал никому так искренне. Угроза слишком явно звучала в его голосе и сверкала в его наполненных жгучей болью глазах. Он ждал, что Юлиана исчезнет, как скрылся бы любой, испугавшись его угроз.

Но Юлиана осталась стоять у двери. Золотое пламя длинной тонкой свечи освещало ее небольшую фигурку. Волосы ее были покрыты сеткой, но отдельные пряди выбились из-под нее и обрамляли лицо Юлианы мягкими темными локонами. Она смотрела на Стивена ясным взглядом, проникая в него, изучая его дюйм за дюймом, стараясь познать его душу.

Наконец, она пошевелилась, но не для того, чтобы убежать, а только взглянула на небольшой кинжал в своей руке.

– Мне он не понадобится, – сказала Юлиана самой себе и вставила лезвие в брошь, приколотую к лифу платья.

Юлиана сделала шаг к Стивену.

– Я серьезно сказал, Юлиана. Я приказал тебе уйти. Я хочу, чтобы ты забыла об этом месте. Я хочу, чтобы ты ушла из моего дома и из моей жизни. И навсегда.

Юлиана поморщилась, И Стивен почувствовал угрызения совести. Он не был по характеру жестоким человеком, но лучше сейчас перетерпеть боль, чем впустить эту восхитительную незнакомку в свое сердце.

– Я не уйду. Не сейчас, по крайней мере. – Затем Юлиана совершила немыслимое: она подошла и опустилась на колени у постели.

– Отойди от него, – прошипел Стивен сквозь зубы. Юлиана даже не подняла на Стивена глаза. Взгляд ее был прикован к лицу ребенка.

– Как зовут твоего сына?

Потрясенный, Стивен взглянул на прекрасного ребенка. Прекрасного умирающего ребенка.

– Его зовут Оливер, и если ты сейчас не уберешься, я вышвырну тебя.

Она коснулась лба мальчика рукой, и жест ее был таким по-матерински нежным, что Стивен почувствовал, как комок подступил к горлу. Мэг не пришлось даже подержать своего ребенка на руках. Золотистая головка зашевелилась.

– Вышвырнешь меня отсюда? – пробормотала Юлиана. – Минуту назад ты собирался убить меня. Это уже прогресс, мой господин.

– Черт возьми, – Стивен схватил ее за плечи и поставил на ноги. – Я никому не позволяю касаться его.

Юлиана отпрянула от него, в глазах ее сверкнули вызов и неповиновение.

– У ребенка лихорадка, Стивен.

– Ты что, думаешь, я этого не знаю, ты, назойливая сука? Его лихорадит почти каждую ночь.

«Черт бы побрал ее глаза...»

– Стивен, – прошептала Юлиана, – ты делаешь мне больно.

Опомнившись, Стивен взглянул на свои руки. Его пальцы впились ей в руку. Усилием воли и проклиная себя, он отпустил руку Юлианы.

– Тебе не нужно было приходить сюда, – устало произнес он.

– У меня есть на это право. Я твоя жена и мне надоело, что ты исчезаешь на всю ночь. – Легкая улыбка коснулась уголков ее губ. – Поверь мне, я ожидала увидеть здесь кого угодно, но только не Оливера.

Стивен вспомнил, что видел в руках Юлианы нож.

– А что ты думала?

– Другая женщина. Любовница.

Его чуть не разобрал смех.

– Кого бы ты убила кинжалом, меня или ее.

– Откуда мне знать, мой господин. – Затуманенным взором Юлиана смотрела на Оливера. Мальчик пошевелился, слегка закашлялся, затем повернулся на бок и подложил руку под щеку.

«Какой худенький и какой хрупкий», – подумал Стивен, ощущая холод внутри. Он вспомнил здоровых деревенских детей с веселыми глазами и грязными босыми ногами. Даже ребенок самого последнего бедняка весил больше Оливера.

Прежде чем Стивен успел остановить ее, Юлиана наклонилась и поцеловала Оливера в лоб. Губы ее на мгновение задержались, глаза закрылись, дыхание остановилось.

Затем она успокоилась и вынула свечу из подсвечника.

– Пойдем вниз, мой господин. Я хочу поговорить с тобой.

Стивен убеждал себя, что должен выхватить свечу и прогнать ее из дома. Но он видел лицо Юлианы, когда она целовала Оливера, ее крепко сжатые веки и выражение сердечного сочувствия в тот момент она покорила его, смягчила его страх, в течение нескольких лет не дававший ему говорить об Оливере. Стивена поразила мысль: Юлиане удалось узнать об Оливере, и мир не рухнул после этого.

– Что это за трава, которой так сильно пахнет?

– Огуречник, – ответил Стивен, бездумно следуя за ней, чувствуя слабость в ногах. – Считается, что эта трава помогает наладить равновесие между черной и желтой желчью.

Они спустились в зал. Юлиана поставила свечу и повернулась к мужу лицом. Желтый свет свечи придавал ее чарам рассеянное сияние, поблескивал на высоких скулах ее гордого лица и прядях волос, спускающихся к шее.

– Ты показывал его врачу?

– Конечно.

– И ему не стало лучше?

Стивен молчал какое-то время. Он только смотрел на Юлиану, которая стояла всего в нескольких дюймах от него. Лицо ее было полно такого глубокого и искреннего сочувствия, что колени у него подкосились. И затем, уже ни о чем не думая, он схватил ее и прижал к себе. Боже, как она прекрасна, какая теплая и трепетная. Откуда-то вдруг у него появились силы, чтобы сказать правду.

– Юлиана, – прошептал Стивен ей в волосы, – мой сын умирает. Это дело времени.

Он слышал, как остановилось ее дыхание. Затем она чуть отстранилась и приподнялась на цыпочки. Ее поцелуй был мягким и коротким – просто искра прошла по его сухим губам.

– Ты уверен?

Стивен кивнул.

– У моего сына Дика была та же самая болезнь. Большинство докторов и астрологов пришли к выводу, что это астматическая лихорадка. Со временем Оливер умрет от удушья, как и Дик, – он произносил эти слова холодным бесстрастным тоном, хотя комок, подкативший к горлу, мешал говорить.

– Дик умер на моих руках. Мне не победить этого дракона. Как бы сильно я его ни любил, сколько бы молитв я ни произнес, сколько бы свечек ни поставил, со сколькими докторами ни консультировался, я все равно не смогу спасти его.

– Ах, Стивен, – Юлиана дотронулась до его щеки, – ты слишком большой груз на себя взвалил. Почему ты держишь в секрете существование Оливера? Почему ты всем говоришь, что он умер при рождении?

– Чтобы защитить его, – горячо заявил Стивен. – Моего первого сына призвали ко двору служить пажом. Через полгода он умер. Строгие правила дворцовой жизни лишили его последних сил.

– И ты боишься, что Оливера может ожидать та же судьба?

– Да.

– Тогда ты поступил очень мудро.

– Нет, боюсь, я поступил глупо.

Опустив руку, она взяла с полки деревянную юлу. Он смастерил ее на пятилетие сына.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Юлиана, рассматривая игрушку.

– Я сам точно не знаю. Каким-то образом король узнал об Оливере. – Губы Стивена скривились в нечто наподобие улыбки. – Теперь вам все понятно, баронесса? Угроза, что Оливера могут призвать ко двору, словно топор, висит над моей головой. Вот объяснение моего согласия жениться на тебе.

Девушка уронила юлу.

– Ты имеешь в виду, что король использует бедного ребенка, чтобы угрожать тебе?

– Сочувствие не знакомо королю.

Юлиана опустилась на мягкий стул. В мерцающем пламени свечи он видел, как руки ее дрожали. Сверху донесся негромкий кашель Оливера. Плечи Стивена напряглись. Затем кашель стих.

Юлиана подняла взволнованные глаза на Стивена.

– Ты должен был рассказать мне.

Он безрадостно засмеялся.

– Это ничего бы не изменило.

– Я бы тебя поняла, – Юлиана взяла его руку, сжала в своих руках и заставила сесть рядом с ней. – Я хочу все понять.

Стивен судорожно вздохнул.

– После смерти Дика умерла моя жена, дав жизнь Оливеру, моему второму сыну. С самого первого вздоха, по его тяжелому хриплому дыханию я понял, что у него та же болезнь, что и у его брата. Казалось, что для меня и для сына будет лучше, чтобы все считали, что Оливер умер при рождении. Сначала об этом сообщили ошибочно, и я не стал опровергать.

– Кому еще известно о нем?

– Только самым близким моим помощникам. Старой Нэнси Харбут и ее дочери. Кристина живет здесь. Она очень образованная девушка, хорошо знает травы, обучалась в монастыре.

Юлиана взглянула на лестницу, ведущую вверх.

– Она постоянно живет здесь?

– Да. Но она сама так хочет. Кристина очень религиозна, и разрыв короля с Римом глубоко оскорбил ее. А здесь у нее есть возможность посвятить себя учению и молитвам.

– Как король узнал, что твой сын жив?

– Хотя Нэнси, Кристина и доктор Стронг побожились, что не нарушили клятву, один из них, вероятно, проговорился.

– А где Кристина сейчас?

– Она уехала за доктором Стронгом в Чиппенхэм. Меня беспокоит состояние сына.

Как бы в подтверждение этих слов, Оливер снова закашлялся. Стивен схватил свечу, чтобы осветить себе дорогу. Через секунду он был уже на ногах и поднимался по лестнице.

Стивен услышал шелест юбок на лестнице позади себя.

– Останься здесь, – хрипло приказал он. – Если он увидит чужого человека, когда проснется, это расстроит его.

Чувство обиды мелькнуло в глазах Юлианы, но она кротко кивнула и осталась за дверью спальни Оливера.

– Тише, сынок, – прошептал Стивен малышу. Он зажег свечу от камина и поспешил к буфету. Краем глаза Стивен увидел, как Оливер протянул к нему руку. – Лежи спокойно, – пробормотал он, сдерживая себя, чтобы не броситься к ребенку. Доктор Стронг не советовал лишний раз трогать ребенка, сжимать его в объятиях. Удерживаясь от инстинктивного желания прижать к себе сына, пока приступ кашля не пройдет, Стивен принялся за работу.

Действия его были привычными – сухая ромашка, арроурут[24], белый уксус – все смешивалось в чаше и ставилось на огонь. Ядовитый дым наполнил комнату, но доктор клялся, что это полезно для легких.

Слава Богу, приступа не последовало. Оливер перестал кашлять и даже окончательно не проснулся, хотя на секунду глаза его открылись, и он мутными глазами посмотрел на отца. У Стивена защемило сердце от любви к сыну и от собственной беспомощности, но он не подошел к Оливеру, не желая беспокоить его. Нужно держать чувства под контролем. Он научился скрывать свои переживания. Хотя надежд больше не осталось никаких.

Оливер закрыл глаза. Он беспокойно ворочался, но через несколько минут уснул. Стивен взял свечу и вышел.

Юлиана ждала, прижав кулак к губам. В глазах ее стояли слезы, сердце ее разрывалось.

– Ты должна вернуться домой, – сказал Стивен, спускаясь с ней по лестнице. – Я буду тебе благодарен, если ты сейчас уйдешь. Не приходи сюда больше.

Юлиана послушно спустилась за Стивеном по лестнице, но в зале остановилась.

– Когда я была маленькой, моя няня сажала меня на колени и рассказывала сказки. Я подумала: как странно, что ты не дотрагиваешься до своего сына, не целуешь его и не говоришь ему, что все в порядке.

– А это, дорогая баронесса, было бы ложью, – произнес, разгневавшись, Стивен и направился к двери.

Лицо ее вспыхнуло.

– Я думала, что ты каждую ночь уезжаешь на свидание с любовницей. – Она взглянула на лестницу. Сильный запах трав распространился по всему дому. – Я понятия не имела, Стивен.

– Ты и не должна была ничего знать.

– Но если бы я знала, я бы не думала о тебе так плохо.

Внезапно ему так сильно захотелось обнять Юлиану, что он испугался. Было бы легко впустить Юлиану в свой мир, в свое сердце. Так легко повторить ошибки прошлого и продать душу прекрасной женщине.

Он резким рывком открыл дверь.

– Юлиана, – сказал Стивен, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно ядовитее, – ты уже давно должна знать, что меня не волнует то, что ты обо мне думаешь.

Сын. У Стивена есть сын. Эта мысль не покидала Юлиану, когда она возвращалась домой по лабиринту. Девушка легла спать с этой мыслью и проснулась с образом светловолосого ребенка в голове.

И когда наступил день, она уже знала, что ей делать.

– Меня не будет большую часть дня, Джилли.

Дородная горничная убирала длинные волосы.

Юлианы под сетку.

– Будете работать в прядильне, миледи?

– Нет, – Юлиана надела бархатные тапочки. – Ты можешь пойти и помочь своему отцу в красильной мастерской.

– Я так и сделаю. С тех пор как здесь стали прясть шерсть, у него полно работы.

– Ну тогда иди. Сегодня ты мне не нужна. – Юлиана не обратила внимания на встревоженное выражение лица горничной. Она подождала, пока Джилли уйдет, затем взяла большую гобеленовую сумку. В нее положила лютню, книгу и цыганский тамбурин.

Затем, убедившись, что ее никто не видит, Юлиана вышла через главные ворота и прошла через просвет в изгороди из колючего кустарника.

Принятое решение придало ей уверенности. Много лет ее единственной целью была месть за убийство ее семьи. Эта мрачная и жестокая цель отнимала все ее силы, иногда пугала ее.

Сейчас же все было по-другому. Новую цель породило сочувствие. Надежда согревала ее. Сердце Юлианы радостно билось, когда она и Павло прошли по дорожкам затейливого лабиринта и вышли в освещенный солнцем сад, к коттеджу.

Днем здесь все было еще более фантастичным, чем ночью, при луне. Фигуры зверей фонтана, казалось, вот-вот оживут.

Она толкнула дверь в дом и ступила в комнату, где она оставила Стивена. Здесь они сидели, держась за руки, здесь он наконец рассказал ей о своем прошлом. Голос его дрожал, взгляд был наполнен тоской.

Здесь Юлиана поняла всю правду: она глубоко влюблена в своего мужа, в своего несчастного мужа.

И именно отсюда он прогнал ее, так безжалостно, так жестоко.

«Мне совершенно безразлично, что ты обо мне думаешь.» Юлиана поморщилась, вспоминая эти слова. Но затем отбросила горестные мысли, расправила плечи и приготовилась подняться по лестнице.

Звук разбившейся посуды заставил ее вздрогнуть.

– Я не буду это есть! – послышался высокий сердитый голос. – Я не хочу, и ты не можешь меня заставить!

В ответ раздался негромкий женский голос:

– Не смей! Если ты это сделаешь, я... я... скажу отцу, что ты щиплешь меня.

Юлиана поднялась по лестнице и подошла к спальне Оливера. Дверь была приоткрыта. Оливер сидел в постели, щеки его покраснели, и он с упрямым видом смотрел на молодую женщину, одетую в черное. Около постели лежали осколки разбитой посуды. Сероватая зернистая масса растеклась по дощатому полу.

– Господин Оливер, пожалуйста...

– Идите и приготовьте ему что-нибудь другое, – предложила Юлиана, входя в комнату.

Женщина удивленно вскрикнула. Мальчик молча посмотрел на нее.

– Я Юлиана де Лассе. Жена господина. А вы, должно быть...

– Кристина Харбут, – ответила женщина. Оставаясь с открытым от удивления ртом, она поспешно склонилась в почтительном поклоне.

Как и большинство западных женщин, она была крепкого телосложения, с крупными чертами лица. Густые каштановые волосы зачесаны назад в простую прическу, на ее платье из темной шерстяной ткани не было ни единого украшения за исключением четок у пояса. У нее было умное лицо.

– Нэнси рассказывала мне о вас. Для меня честь – познакомиться с вами. Вы можете идти.

– Но... Но господин сказал...

– Я его жена, и я желаю познакомиться со своим пасынком.

Бледная и дрожащая, Кристина собрала разбитые осколки и вышла.

Юлиана положила сумку и окинула взглядом комнату. Повсюду она видела подарки Стивена – заводные фигурки животных, шахматный столик, множество дорогих книг. На столе лежала открытая тетрадь – Оливер учился писать. В конце страницы аккуратный почерк вдруг стал небрежным, и мальчик написал: «Papa is a pysse-potte.»[25]

Стараясь выглядеть веселой, но не смеяться, она пересекла комнату, подошла к окну и нажала на задвижку, чтобы открыть его.

– Мне нельзя дышать свежим воздухом, – сказал сердито мальчик. В его голосе слышались презрительные нотки.

– Чепуха, – бросила Юлиана через плечо, сильно нажимая на раму руками. Наконец рама заскрипела и поддалась, окно широко распахнулось. – Сегодня великолепный день, а травы и цветы в саду пахнут замечательно.

Она подошла к удивленному Оливеру, села на край его постели и улыбнулась.

– Итак, – бодро сказала Юлиана, – ты Оливер де Лассе.

Казалось, он нарочно медлил с ответом. Мальчик продолжал смотреть на Юлиану, и она была поражена его сходством с отцом. Волосы Оливера были значительно светлее, чем у Стивена, но того же оттенка, такие же густые и волнистые – как львиная грива. Его точеное лицо и холодные странные, цвета лунного камня, глаза также напоминали Стивена.

О Боже, подумала Юлиана, у него глаза отца.

– Вы не должны сюда приходить, – произнес мальчик.

Дрожащий детский голосок звучал осторожно и раздраженно.

– Напротив, должна, – Юлиана постаралась не улыбаться, потому что сразу поняла, какой это гордый и серьезный маленький мальчик, и ему не понравилось бы, если бы его опекали. – Я твоя мачеха.

– Кристина сказала, что мой отец женился на грязной цыганке.

– Я не цыганка по рождению, но долго жила с цыганами и хорошо их знаю. Они не чище и не грязнее, чем все остальные.

Оливер закашлялся, затем задумчиво произнес.

– Ты смешно говоришь.

– Тогда ты должен смеяться.

– Смешно, но не в этом смысле, – нетерпеливо сказал он. – Я имею в виду – ты странно разговариваешь.

– Английский – не мой родной язык. Сначала я говорила на русском, затем на цыганском. Некоторые слова я с трудом понимаю. Ты бы мог мне помочь.

Оливер сощурил глаза.

– Почему я должен это сделать?

– Все нуждаются в помощи, Оливер. Мы все должны помогать друг другу.

– Мне не нужна мать, – резко заметил мальчик.

– Всем нужны мамы.

Его пальцы с коротко остриженными ногтями вцепились в покрывало.

– У меня никогда не было матери.

– Ну, а у меня никогда не было маленького мальчика. Но, думаю, нам не стоит волноваться из-за этого. Может, договоримся просто быть друзьями?

Ребенок опустил подбородок на грудь и что-то пробормотал.

– Что ты сказал? – спросила Юлиана, ей было больно смотреть, как мальчик сидел в постели, бледный, отрешенный и чужой.

Оливер глубоко вздохнул и взглянул на Юлиану.

– Я уже сказал, у меня никогда не было друзей.

У Юлианы перехватило дыхание, она отвела взгляд и быстро заморгала ресницами, чтобы сдержать подступившие слезы. И хотя она старалась подавить в себе печаль, ею начинало овладевать негодование. Боже мой, о чем только думает Стивен, пряча от всех мальчика?

Девушка подавила в себе раздражение, решив подумать об этом позже, чтобы что-то изменить, когда мальчик привыкнет к ней.

– О Оливер, – прошептала она, не находя других слов. Ей не удалось сдержать своей нежности. Слова не приходили, и ей оставался только один способ успокоить ребенка. Юлиана обняла Оливера и притянула к себе, теплая щека мальчика прижалась к груди.

Реакция ребенка повергла Юлиану в изумление. Мальчик весь напрягся, стал как натянутая струна и неожиданно начал отталкиваться он нее ладонями и коленями.

Но Юлиана держала его крепко. Сердце ее разрывалось от жалости к этому странному несчастному мальчику, такому одинокому, живущему в изолированном мире.

– Оливер, в чем дело?

Мальчик издал горлом какой-то сдавленный звук. Он оказался сильнее, чем можно было предположить по его внешнему виду. Из последних сил он уперся кулаками в плечи Юлианы и оттолкнул ее.

– Не надо... трогать... меня, – прохрипел Оливер.

Юлиана, оцепенев, смотрела на него. Глаза мальчика горели и стали еще голубее, чем минуту назад. У него начинался сильный приступ кашля. Оливер хватал ртом воздух, пытаясь унять кашель. Мальчику не хватало воздуха, он задыхался, глаза его закатились, из горла вырывался клокочущий звук. Ребенок стал рвать на себе рубашку, как будто она не давала ему дышать. Затем из легких начали вырываться всхлипывающие звуки. Грудная клетка судорожно вздымалась и опускалась.

Бедный мальчик, как он болен, подумала Юлиана. Наконец придя в себя, она вскочила на ноги. Астма. Боже милостивый. Неудивительно, что Стивен так боялся за сына.

Не сводя глаз с Оливера, она бросилась к двери. – Кристина! – закричала она. – Идите сюда быстрее! Нужно помочь Оливеру!

Кристина, тяжело ступая, взбежала по лестнице и ворвалась в комнату. Увидев хрипящего ребенка, она бросилась к буфету. Бутылочки, глиняная посуда зазвенели, когда она доставала различные лекарства и приспособления.

Все еще задыхаясь, Оливер привалился к спинке кровати. Красные пятна покрыли шею и грудь ребенка. Юлиана не могла оторвать взгляда от его лица. Мальчику не было больно, она инстинктивно это чувствовала. Его бледное лицо отражало не боль, а страх.

Да, страх. И даже более того, ужас съедал его. И Юлиана поняла: выдыхая воздух, мальчик пытался исторгнуть из себя панический ужас и злых демонов.

Кристина бросила сердитый взгляд на открытое окно и громко захлопнула его, рамы задрожали. Она поставила на огонь чашу с травами. Ядовитый дым наполнил комнату. Затем она приготовила три стеклянных чашки.

– Из-за чего начался приступ? – резко спросила Кристина.

Юлиана закашлялась от прогорклого запаха трав.

– Я... я обняла его.

Кристина нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

Юлиана снова подошла к постели. Оливер прерывисто дышал. Никогда она еще не чувствовала себя такой беспомощной. Она захотела убрать прядь волос со лба ребенка.

– Я его крепко обняла, – Юлиана опустилась на колени и внимательно посмотрела в глаза мальчика. – Прости меня, Оливер, – прошептала она, умоляя взглядом не прогонять ее и не поддаваться страху. – Оливер, я никогда не встречала таких мальчиков, как ты. Я не знала, что тебе не нравится, когда до тебя дотрагиваются. Кристина уже здесь, и она готовит тебе лекарство. Успокойся, пожалуйста.

Юлиана стояла на коленях, пока они не онемели. Она все говорила и говорила ласковые слона, как делала это, успокаивая испуганного жеребенка.

Вопросительный взгляд Оливера был прикован к Юлиане, и она смотрела на мальчика не отводя взгляда, словно боялась потерять его.

Рука Кристины легла на плечо Юлианы.

– Госпожа, все закончилось.

«Нет!» – безмолвно закричала Юлиана и затем, еле сдерживая рыдания, произнесла вслух:

– Он не может...

– Приступ закончился. Господин Оливер уже спокойнее дышит.

Наконец Юлиане стало понятно, что мучает Стивена каждый день, каждую минуту. Невыносимая боль и неуверенность в будущем ребенка. Любой неосторожный намек повергает Стивена в панику.

– Оливер? – прошептала она. – Ты уже чувствуешь себя лучше, да?

– Да, – произнес мальчик тоненьким голоском.

Кристина убирала поднос с лекарствами. Лицо Оливера выражало полное безразличие, когда он опустил покрывало и повернулся на живот.

Сквозь белую, как простыня, кожу ребенка проступали ребра. Вся спина Оливера была в страшных шрамах. Он повернул голову набок и спросил:

– Что на этот раз вы будете ставить, Кристина? Пиявки или банки?

– Банки, – отрывисто ответила Кристина. – Да, банки. Лежите спокойно...

Уверенными и точными движениями, в которых чувствовался опыт, Кристина провела острым ножом по плечу Оливера и быстро поставила горячую банку на рану. Юлиана оставалась на коленях и с ужасом и болью наблюдала, как Кристина сделала еще два надреза.

Дым от чадящей травы облаком висел в комнате. В ушах Юлианы застучало, тихий стон сорвался с губ.

– Вам никогда не приходилось видеть, как ставят банки? – спросил Оливер тоном взрослого человека.

– Нет.

– Кажется, вам нехорошо. – Сочувствие мелькнуло в глазах мальчика. – Может, у Кристины найдется что-нибудь в буфете и для вас.

Понимая, что это была попытка общения, Юлиана заставила себя улыбнуться.

– Не сегодня. Сегодня у меня нет настроения.

Мальчик задремал, дыхание стало ровным. Кристина убрала медикаменты.

– Теперь с ним все в порядке? – прошептала Юлиана.

Кристина коротко кивнула.

– Приступ прошел быстрее, чем обычно. Кажется, ему понравилось, что вы здесь, понравилось разговаривать с вами.

Юлиана поправила покрывало на постели ребенка.

– Кристина, вы действительно думаете, что это моя вина? Он сопротивлялся, когда я обняла его.

– Он капризный мальчик. Трудно сказать, что вызвало приступ.

Юлиана направилась к двери.

– Пойдемте, вы мне расскажете о нем, Кристина. Я хочу знать все.

Они сидели в крошечной кухне, потягивая некрепкий эль, и Кристина рассказывала. Все семь лет Оливер жил в этом доме с отшельницей Кристиной, по ночам его посещал отец и изредка какой-нибудь опытный врач. Мальчику пускали кровь, ставили пиявки, делали клизму, применяли разные лекарства, готовили немыслимые отвары, но ничего не спасало его от приступов удушья.

Стивен мастерил сыну игрушки, привозил книги, придумывал всевозможные игры. Кристина показала Юлиане заводных солдатиков, лошадку, которая умела ржать, модель замка с поднимающимся мостом, кукольный театр и другие игры. Мальчик жил в волшебной стране, Стивен постоянно дарил ему новые игрушки, какие он только мог купить или изготовить.

И все же Юлиана была убеждена, что ребенку не доставало самого главного, – отцовской любви.

Позже, по дороге домой, она почувствовала, как к ней снова возвращается злость на мужа. «Боже мой, – думала девушка, пробегая по дорожкам и торопясь поговорить с мужем, – что он сделал со своим сыном?»

Джилли приходилось чуть ли не бороться с Юлианой, заставляя ее успокоиться и переодеться к ужину.

– Я еще никогда не видела, чтобы ваши щеки были такого цвета, – сказала горничная, касаясь лица Юлианы. – Я даже не знаю названия для такого оттенка, но если бы потребовалось дать название этому цвету, я бы назвала его холерой. Что с вами случилось, моя госпожа?

Юлиана поправила прическу, волосы ее тяжелой волной упали вниз.

– Мне нужно поговорить с господином об одном деле. Задавать мне такие вопросы – это дерзость с твоей стороны.

Джилли пробормотала что-то себе под нос.

– Что ты сказала?

Джилли ответила на искаженном цыганском языке:

– Каждый знает то, что ему нужно знать. – Усмехнувшись, она перешла на английский. – А теперь, если я вам не нужна, миледи...

Юлиана не смогла сдержать улыбки. Она пожала горничной руку.

– Можешь идти, Джилли.

После ухода горничной улыбка продолжала играть на губах Юлианы. Джилли Игэн нигде, кроме своей деревни Чиппенхэйм, не бывала. Но кажется, Родион уже успел просветить ее.

Она вспомнила предупреждение Стивена в отношении Джилли и Родиона: что разлука может разбить им сердца. Действительно. Как будто ее муж был экспертом в причудах любви.

«Ах, Стивен, – прошептала Юлиана в пустой комнате, – тебя самого еще очень многому надо учить».

Расправив плечи, она направилась искать мужа.