"Жестокое и странное" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патриция)

Глава 12

В течение нескольких следующих дней я передавала Николасу Грумэну свои финансовые бумаги и другие необходимые для него как моего адвоката сведения. Уполномоченный по здравоохранению вызвал меня к себе на прием и предложил подать в отставку. Пресса не умолкала. Однако за неделю я открыла для себя много такого, чего я не знала.

Ночью тринадцатого декабря на электрическом стуле был казнен Ронни Джо Уоддел. Но в то же время он словно остался жив и продолжал терроризировать город. Насколько удалось выяснить, еще до смерти Уоддела его идентификационный номер в АСИОП был подменен чьим-то другим. Затем идентификационный номер того другого человека просто пропал из центрального банка криминальных данных. Это означало, что на свободу вырвался матерый уголовник, который мог совершать преступления, не надевая перчаток. А в АСИОП его отпечатки принадлежали тому, кого уже не было в живых. Нам же было известно лишь то, что эта мрачная личность оставляла после себя лишь частички перьев и мелкие чешуйки краски, но больше предполагать о нем мы ничего не могли до третьего января нового года.

В то утро «Ричмонд таймс-диспетч» опубликовала статью о ценном гагачьем пухе. В четырнадцать минут второго пополудни офицер Том Люцеро, якобы возглавлявший группу, занимавшуюся расследованием всех связанных с этим дел, уже в третий раз подошел к телефону, отвечая на звонок.

– Привет. Это Хилтон Саливан, – громко сказали в трубке.

– Чем могу быть вам полезен, сэр? – спросил низким голосом Люцеро.

– Я насчет тех дел, расследованием которых вы занимаетесь. Одежда из гагачьего пуха, на которую якобы клюют воры. Сегодня такая статья была в утренней газете. Там сказано, что вы – детектив, который занимается этими делами.

– Верно.

– Меня просто убивает глупость полицейских. – Он заговорил громче. – Там говорится, что со Дня благодарения в районе Ричмонда из машин, магазинов и квартир было украдено то-то и то-то. Ну, сами знаете, пуховики, спальный мешок, три лыжные куртки и еще там что-то. Журналист перечисляет фамилии людей.

– Вы это все к чему, мистер Саливан?

– Журналист, ясное дело, узнал фамилии потерпевших от полицейских. То есть от вас.

– Это общедоступная информация.

– Да мне плевать, какая она. Мне просто хотелось бы знать, как это вы вдруг не упомянули имени того потерпевшего, который вам в настоящий момент звонит, а? Ведь вы, небось, и имени-то моего не помните?

– Простите, сэр, не припоминаю.

– Оно и видно. Какая-то сволочь вламывается в мою квартиру, обчищает ее, а полиция приходит, обсыпает все вокруг какой-то черной гадостью – в тот день, когда на мне был белый свитер, – и даже пальцем не собирается пошевелить. Хотя это как раз по вашей части.

– Когда ограбили вашу квартиру?

– Вы даже и не помните?! Я столько говорил о том, что у меня пропал пуховик, а вы? Да если бы не я, вы бы и не знали, что такое гагачий пух! Когда я сказал полицейскому, что среди прочих вещей у меня пропала куртка, которая обошлась мне в пятьсот долларов во время распродажи, знаете, что он спросил?

– Откуда же мне знать, сэр?

– Он сказал: «Она что – кокаином, что ли, была набита?» «Нет, – говорю я, – Шерлок, гагаином, от слова гага». Поначалу он даже и не понял, шучу я или нет. А потом решил, что речь идет о гусиных перьях.

Тут я просто повернулся и ушел...

Уэсли выключил магнитофон.

Мы сидели на кухне. Люси опять уехала заниматься в спортклуб.

– Хилтон Саливан действительно заявлял об этом в полицию в субботу одиннадцатого декабря. Он, очевидно, куда-то уезжал из города, а когда вернулся домой в субботу днем, обнаружил, что его ограбили, – объяснил Уэсли.

– А где находится его квартира? – поинтересовалась я.

– В Уэст-Фрэнклине, в старом кирпичном здании с квартирами стоимостью от ста тысяч. Саливан живет на первом этаже. Преступник влез к нему через открытое окно.

– Никакой сигнализации?

– Никакой.

– А что было украдено?

– Драгоценности, деньги и револьвер двадцать второго калибра. Разумеется, это совсем не означает, что Эдди Хит, Сьюзан и Донахью были убиты из пистолета Саливана. Однако я думаю, что это подтвердится, потому что ограбление совершил именно наш «клиент»

– Обнаружили отпечатки?

– Полно. Городская полиция, вопреки обыкновению, сработала тут же. Когда такое количество убийств, ограбления откладываются в долгий ящик. Сейчас же результаты уже нас ждали. Пит занялся этим сразу после того, как Люцеро позвонили. Вэндер немедленно запустил их в свою систему, и через три секунды все было ясно.

– Опять Уоддел? Уэсли кивнул.

– А квартира Саливана далеко от Спринг-стрит?

– Несколько минут ходьбы. Думаю, нет сомнений, откуда сбежал наш «приятель».

– А ты проверял, кого недавно освободили?

– Разумеется. Однако его бумаги в общей стопке можно и не искать. Начальник проявил здесь максимум осторожности. К сожалению, его уже нет в живых. Думаю, именно он выпустил на волю этого уголовника, а тот первым делом ограбил квартиру и, вероятно, раздобыл себе «тачку».

– А зачем Донахью освобождать заключенного?

– По моим предположениям, начальник тюрьмы был замешан в каком-то грязном деле. Он выбрал себе среди заключенных личного исполнителя и выпустил мерзавца на свободу. Но Донахью допустил маленькую тактическую ошибку. Он ошибся с выбором подходящего человека и выпустил того, кто оказался совершенно неуправляем. Я подозреваю, Кей, что Донахью и не хотел ничьей смерти и, когда узнал о смерти Дженнифер Дейтон, запаниковал.

– Видимо, именно он звонил мне в офис, представившись Джоном Дейтоном.

– Вполне возможно. Суть в том, что, очевидно, было нужно, чтобы дом Дженнифер Дейтон обыскали, потому что кто-то что-то искал. Не исключено, это что-то связано с перепиской Уоддела. Но что за удовольствие просто ограбить кого-то? Поклоннику Уоддела нравится причинять людям боль.

Я подумала о вмятинах на ковре в гостиной Дженнифер Дейтон, о следах на ее шее и об отпечатке, найденном на стуле в столовой.

– Возможно, он усадил ее в центре гостиной и, стоя сзади и задавая ей вопросы, душил за шею.

– Возможно, он пытался таким образом заставить ее рассказать, где что-то лежало. Однако в нем проснулась склонность к садизму. Наверное, поэтому он и заставил ее открыть рождественские подарки, – сказал Уэсли.

– Но неужели такой человек стал бы утруждать себя попыткой выставить ее смерть как самоубийство – он же перенес ее в машину? – удивилась я.

– Не исключено. Этот «друг» уже побывал в заключении. Он не заинтересован в том, чтобы его опять посадили. К тому же он еще бросает вызов тем, кого хочет одурачить. Он уничтожил следы укусов на теле Эдди Хита. Обыскав дом Дженнифер Дейтон, он не оставил никаких улик. В случае со Сьюзан единственными уликами оказались две пули двадцать второго калибра и перышко. Не говоря уже о том, что у него изменены отпечатки пальцев.

– Ты думаешь, это была его идея?

– Это, возможно, придумал начальник тюрьмы, а поменяться с Уодделом оказалось просто удобнее всего. Уоддела должны были казнить. Если бы я хотел подменить чьи-то отпечатки пальцев на какие-нибудь другие, я для этой цели выбрал бы именно Уоддела. Либо отпечатки этого преступника приведут к тому, кого уже нет в живых, либо – что еще более вероятно – данные тех, кого уже нет, просто убираются из компьютеров Главного полицейского управления, так что, если этот дружок где-то и наследит, его отпечатки все равно не идентифицируют.

Я ошеломленно смотрела на него.

– Что такое? – В его глазах мелькнуло удивление.

– Бентон, ты понимаешь, о чем все это говорит? Речь идет об изменении компьютерных данных до смерти Уоддела, об ограблении и об убийстве маленького мальчика, происшедших до его казни. То есть этого самого «сподручного» начальника тюрьмы выпустили, когда Уоддел был еще жив.

– На мой взгляд, в этом можно не сомневаться.

– В таком случае все строилось на том, что Уоддел должен был умереть, – заметила я.

– Черт, – вырвалось у Уэсли. – Но кто же мог быть в этом уверен? Губернатор мог вмешаться буквально в последнюю секунду.

– Очевидно, кто-то знал, что этого не произойдет.

– И единственным, кто мог это знать наверняка, был сам губернатор, – закончил мою мысль Уэсли.

Я встала и подошла к кухонному окну. Кардинал клевал насыпанные в кормушку подсолнечные семечки, затем, словно вспыхнув, взмахнул кроваво-красными крыльями и улетел.

– Но почему? – не поворачиваясь, воскликнула я. – Почему у губернатора мог возникнуть такой интерес к Уодделу?

– Не знаю.

– Если все это правда, он не захочет, чтобы убийцу поймали. Когда кого-то ловят, он начинает говорить.

Уэсли молчал.

– Никто из замешанных в этом деле не захочет, чтобы этого человека поймали. И все они будут хотеть, чтобы я не мешалась. Будет гораздо лучше, если я уйду в отставку или меня уволят. Чтобы все запутать насколько можно.

– Кей, нам пока еще не известны две вещи. Первая – мотивы. Другая – что у этого убийцы на уме. Начиная с убийства Эдди Хита, этот парень орудует по своим соображениям.

Обернувшись, я посмотрела на него.

– Думаю, что начиная с Робин Нейсмит. Мне кажется, этот монстр видел фотографии места преступления и либо сознательно, либо подсознательно попытался воспроизвести одну из них, изувечив Эдди Хита и прислонив его тело к мусорному контейнеру.

– Вполне возможно, – согласился Уэсли, глядя куда-то в сторону. – Но как мог заключенный добраться до фотографий Робин Нейсмит? Ведь они не лежали в кармане тюремной куртки Уоддела.

– Тут, возможно, опять помог Бен Стивенс. Помнишь, я говорила тебе, что именно он ходил за фотографиями в архив. Он мог сделать дубликаты. Другой вопрос – зачем? Зачем они Донахью или кому-то там еще?

– Затем, что их мог захотеть этот уголовник. Не исключено, что он мог их и потребовать в качестве вознаграждения за оказание услуги.

– Тошно, – сдерживая негодование, тихо сказала я.

– Да уж. – Уэсли посмотрел мне в глаза. – Это имеет отношение к намерениям преступника, его потребностям и желаниям. Вполне возможно, что он много слышал о деле Робин. Он мог много знать и об Уодделе, и его, вероятно, возбуждала мысль о том, чти Уоддел сделал со своей жертвой. Подобные фотографии могут оказаться мощным стимулом для того, чья буйная фантазия подчинена агрессивно-сексуальным наклонностям. Было бы довольно естественно, если эти фотографии, хорошо запечатлевшись в его памяти, дополнили его фантазии. И вот вдруг он оказывается на свободе и видит подростка, идущего вечером в магазин. Фантазия становится реальностью. Он действует, воплощая ее.

– Он воссоздает картину смерти Робин Нейсмит?

– Да.

– Ну а чем же, по-твоему, он озабочен сейчас?

– Тем, что его преследуют.

– Мы?

– Мы или еще кто-то вроде нас. Боюсь, как бы он не вообразил, что он вообще самый умный и что его никому не остановить. Он придумывает себе разные развлечения и убийства, которые может совершить, и это дает пищу его воображению. Однако его фантазии не заменяют ему действий, а являются для них подготовительным этапом.

– Донахью не смог бы сам полностью разработать и осуществить освобождение такого ублюдка без чьей-либо помощи, – сказала я.

– Не смог бы. Я уверен, что у него были надежные люди. Например, в полицейском управлении кто-нибудь, связанный с компьютерной информацией, а может быть, даже и в Бюро. Людей можно купить, если у тебя что-то на них есть. А можно и просто за деньги.

– Как, например, Сьюзан.

– Не думаю, что Сьюзан была одной из тех основных фигур. Скорее, это Бен Стивенс. Он любит походить по барам. Выпить, погулять. Ты знаешь, он и кокаином мог расслабиться, если предоставлялась такая возможность.

– Теперь меня уже ничто не удивляет.

– У меня есть ребята, которые многим поинтересовались. Твой администратор живет явно не по средствам. А когда дело доходит до наркотиков, то неизбежно имеешь дело со всякой шушерой. Стивенс мог оказаться довольно легкой мишенью для такого мерзавца, как Донахью. Вероятно, Донахью велел кому-нибудь из своих приспешников познакомиться со Стивенсом в баре и поговорить с ним. Ему предложили подзаработать.

– Каким же образом?

– Думаю, он должен был позаботиться о том, чтобы в морге у Уоддела не сняли отпечатки пальцев и чтобы его кровавый отпечаток исчез из архива. С этого, наверное, все началось.

– И он задействовал Сьюзан.

– Которая не хотела этим заниматься, но у которой были серьезные финансовые трудности.

– А кто же, на твой взгляд, платил?

– Скорее всего, их контролировал все тот же человек, который изначально задействовал Стивенса. Кто-то из подопечных Донахью, может быть, какой-нибудь охранник.

Я вспомнила сопровождавшего нас с Марино по тюрьме Робертса. Мне запомнился взгляд его холодных глаз.

– Допустим, охранник. И с кем же этот охранник встречался? Со Сьюзан или со Стивенсом?

– Полагаю, со Стивенсом. Стивенс не доверил бы Сьюзан такое количество денег. Нечистые на руку люди судят всех остальных по себе.

– Он встречается, так сказать, со связным и берет у него деньги, – сказала я. – Затем встречается со Сьюзан, чтобы отдать ей ее долю?

– Видимо, по такому сценарию все разыгрывалось в день Рождества, когда она уехала от родителей, чтобы якобы встретиться с подругой. Она должна была встретиться со Стивенсом, но убийца его опередил.

Я вспомнила про одеколон, которым пах ее воротник и ее шарфик, и еще, как вел себя Стивенс, когда застал меня в своем офисе.

– Нет, – сказала я. – Это было не так. Уэсли лишь взглянул на меня в ответ.

– У Стивенса есть определенные качества, которые могли бы способствовать тому, что случилось со Сьюзан, – объяснила я. – Ему плевать на всех, кроме себя. И еще он – трус. Если запахнет жареным, он притихнет, как мышь. У него в первую очередь появляется импульс подставить кого-то другого.

– Как в случае с тобой, например, когда он оклеветал тебя, а сам украл документы.

– Наглядный пример, – согласилась я.

– Сьюзан положила в банк три с половиной тысячи долларов в начале декабря, недели за две до смерти Дженнифер Дейтон.

– Правильно.

– Хорошо, Кей. Давай-ка вернемся немного назад. Сьюзан, или Стивенс, или оба пытались влезть в твой компьютер через несколько дней после смерти Уоддела. Мы думали, что они искали нечто такое, что могло оказаться в протоколе вскрытия и что Сьюзан могла пропустить во время вскрытия.

– Конверт, который Уоддел просил захоронить вместе с ним.

– Вот это меня по-прежнему смущает. Коды на квитанциях не соответствуют нашим догадкам. Подходят только даты, а коды не имеют отношения к ресторанам и телефонным будкам между Мекленбургом и Ричмондом.

– Знаешь, Бентон, возможно, объяснить это настолько просто, что поначалу нам даже и не могло прийти это в голову.

– Я весь внимание.

– Когда ты куда-нибудь едешь по делам Бюро, думаю, тебе приходится заниматься тем же, чем и мне, когда я в служебной поездке. Ты отчитываешься за расходы и сохраняешь все квитанции. Если ты часто разъезжаешь по службе, то собираешь квитанции сразу за несколько поездок, чтобы избежать бумажной волокиты. И все эти квитанции у тебя где-то лежат.

– Все это превосходно объясняет наличие квитанций, – согласился Уэсли. – Возможно, кому-то из тюремного персонала понадобилось съездить в Питерсбург. Но как квитанции оказались в заднем кармане Уоддела?

Я вспомнила про просьбу Уоддела о захоронении содержимого конверта вместе с ним. Потом мне неожиданно пришла в голову одна, казалось бы, непримечательная деталь. В день казни Уодделу была разрешена двухчасовая встреча с матерью.

– Бентон, а ты разговаривал с матерью Ронни Уоддела?

– Несколько дней назад Пит был у нее в Суффолке.

Она не очень-то расположена беседовать с нем-то вроде нас. В ее глазах именно мы отправили ее сына на электрический стул.

– Значит, она не поделилась ничем по поводу своих впечатлений от беседы с сыном в тот день.

– Из ее слов можно лишь сделать вывод о том, что он был каким-то пришибленным и испуганным. Хотя вот один интересный момент. Пит поинтересовался, куда делись личные вещи Уоддела. Она сказала, что ей отдали его часы и кольцо, объяснив, что он пожертвовал свои книги, стихи и прочее Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.

– У нее это не вызвало недоумения? – спросила я.

– Нет. Похоже, она считала, что Уоддел вполне мог так поступить.

– Почему?

– Она не умеет ни читать, ни писать. А главное – ее обманули, так же как и нас, когда Вэндер пытался добраться до личных вещей Уоддела в надежде снять с них отпечатки его пальцев. И, скорее всего, эта ложь исходит от Донахью.

– Уодделу было что-то известно, – сказала я. – И Донахью стремился заполучить каждую записочку, которую тот писал, каждое адресованное ему письмо, потому что, должно быть, Уоддел знал нечто такое, что определенные люди хотели сохранить в тайне.

Уэсли сначала не ответил.

Потом он спросил:

– Как, ты говоришь, назывался одеколон Стивенса?

– quot;Редquot;.

– И ты уверена, что почувствовала тот же запах на воротнике и шарфике Сьюзан?

– Я бы не стала это утверждать в суде под присягой, но этот запах довольно запоминающийся.

– Думаю, пора нам с Питом немножко побеседовать с твоим администратором, чтобы предоставить ему шанс покаяться.

– Хорошо. Мне кажется, я могла бы помочь создать ему соответствующий настрой, если ты дашь мне время завтра до полудня.

– Что ты собираешься предпринять?

– Попробую потрепать ему нервы, – ответила я.

Тем же вечером я сидела и работала за столом на кухне, когда услышала, как Люси въехала на машине в гараж. Я пошла ее встретить. На ней был синий тренировочный костюм, одна из моих лыжных курток, в руках – спортивная сумка.

– Я такая грязная, – сказала она, пытаясь ускользнуть из моих объятий, однако я уже почувствовала, что ее волосы пахнут порохом. Глянув на ее руки, можно было не сомневаться, что некоторое время назад она держала оружие.

– Ого, – воскликнула я ей вслед. – Где он?

– Где кто? – невинным тоном откликнулась она.

– Пистолет.

Она нехотя вытащила из кармана куртки мой «смит-вессон».

– Я и не знала, что у тебя есть разрешение на тайное ношение оружия, – сказала я, забирая у нее револьвер и проверяя, разряжен ли он.

– Оно мне и не нужно, если я тайно ношу его в своем доме. А до этого он лежал у меня на виду на сиденье машины.

– Все это замечательно, только мне это не нравится, – тихо сказала я. – Рассказывай.

Она молча проследовала за мной на кухню, и мы сели.

– Ты сказала, что едешь в «Уэствуд» поразмяться, – начала я.

– Я помню, что сказала.

– Где ты была, Люси?

– На полигоне Мидлосиэн-Тернпайк. Это крытое стрельбище.

– Я знаю, что это такое. И в который раз ты уже туда ездишь?

– В четвертый.

Она смотрела мне прямо в глаза.

– О Господи, Люси.

– А что же мне делать? Пит меня больше с собой не берет.

– Лейтенант Марино сейчас очень и очень занят, – ответила я, и это прозвучало так многозначительно, что мне самой стало не по себе. – Ведь ты же знаешь, в чем дело, – добавила я.

– Да, конечно. Сейчас он не может приехать. А если он не может приехать к тебе, значит, он не может приехать и ко мне. Он где-то ищет убийцу-маньяка, который расправляется с такими людьми, как лаборантка из твоего морга и начальник тюрьмы. Хорошо хоть, что Пит может постоять за себя. А я? Мне всего лишь один-единственный раз показали, как надо стрелять. Премного благодарна. Это все равно что разок позаниматься теннисом, а потом сразу принимать участие в Уимблдоне.

– Ты переоцениваешь свои беды.

– Нет. Это ты их недооцениваешь.

– Люси...

– Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что всякий раз, приезжая к тебе, я никак не могу забыть ту ночь?

Я знала, какую ночь она имеет в виду, хотя многие годы мы старались делать вид, что ничего не случилось.

– Мне было бы неприятно знать, что у тебя со мной связано что-то нехорошее, – ответила я.

– Что-то? Что-то нехорошее?

– Конечно, это было не просто «что-то».

– Иногда я просыпаюсь среди ночи, потому что мне снится, что кто-то стреляет. Потом я прислушиваюсь к жуткой тишине и вспоминаю, как я тогда лежала, вглядываясь в темноту. Мне было так страшно, что я не могла пошевелиться, и я даже намочила постель. А потом завыли сирены, засверкали красные огни, соседи стали выбегать из домов, выглядывать в окна. А ты не давала мне смотреть, когда его выносили из дома, и не позволяла подняться наверх. А зря, потому что я, наверное, представляю себе более жуткую картину.

– Этого человека больше нет, Люси, он больше никому не может причинить вреда.

– Но есть другие, ничуть не лучше, а может, и хуже него.

– Не могу сказать, что ты не права.

– Ну и что же ты намерена делать?

– Я только и занимаюсь тем, что собираю осколки жизней, разбитых злодеями. Что же ты еще от меня хочешь?

– Если ты допустишь, чтобы что-то случилось с тобой, обещаю, я возненавижу тебя, – сказала моя племянница.

– Если что-то со мной случится, вряд ли будет иметь значение, кто меня ненавидит. Но мне бы не хотелось, чтобы ты кого-нибудь ненавидела из-за того, что это скажется на тебе.

– Я возненавижу тебя, клянусь.

– Я хочу, чтобы ты пообещала мне, Люси, что больше никогда не будешь меня обманывать.

Она молчала.

– Напрасно тебе кажется, что от меня нужно что-то скрывать, – сказала я.

– Если бы я сказала, что хочу поехать на стрельбище, ты бы разрешила?

– Без лейтенанта Марино или без меня – нет.

– Тетя Кей, а вдруг Пит не сможет поймать его?

– Лейтенант Марино не один занимается этим делом, – сказала я, не зная, как ответить на ее вопрос.

– Мне жаль Пита.

– Почему?

– Он должен схватить этого типа, кто бы он там ни был, и у него нет возможности даже поговорить с тобой.

– Я думаю, он справляется, Люси. Он – профессионал.

– У Мишель другое мнение.

Я взглянула на нее.

– Я сегодня утром с ней разговаривала. Она говорит, что Пит заходил к ним как-то на днях поговорить с отцом. По ее словам, он ужасно выглядит – лицо красное, цвета пожарной машины, и в жутком настроении. Мистер Уэсли пытался отправить его к врачу или убедить взять отпуск, но бесполезно.

У меня защемило сердце. Мне захотелось тут же позвонить Марино, но я понимала, что это было бы неразумно. Я изменила тему разговора.

– О чем вы еще говорили с Мишель? Какие-нибудь новости по поводу компьютеров в полицейском управлении?

– Ничего хорошего. Что мы только не испробовали, чтобы вычислить, с кем поменяли идентификационный номер Уоддела. Но вся подлежавшая удалению информация была давно переписана на жесткий диск. И тот, кто произвел те изменения, не замедлил позаботиться, чтобы вовремя все привести в соответствие, то есть мы не можем сопоставить идентификационные номера с прежними данными банка криминальной информации, не можем выяснить, на кого могли бы выйти.

– Все это похоже на шпионские страсти. Я подумала о том, насколько я привыкла быть дома с Люси. Она уже не казалась мне гостьей и перестала вести себя, как капризно-дерзкая малышка.

– Нам нужно позвонить маме с бабушкой, – сказала я.

– Это обязательно сделать сегодня вечером?

– Нет. Но нам нужно поговорить насчет твоего возвращения в Майами.

– Занятия начнутся не раньше седьмого, и, даже если я пропущу несколько дней, ничего страшного.

– Учеба – дело ответственное.

– Но очень простое.

– Тогда тебе стоит самой подумать над тем, как ее несколько усложнить.

– Вот я и усложню, если пропущу несколько дней занятий.

Следующим утром я позвонила Роуз в половине девятого, когда уже началось производственное совещание, то есть Бен Стивенс был занят и не мог знать, что я звоню.

– Как дела? – поинтересовалась я у своей секретарши.

– Жуть. Доктор Уайат не смог приехать из Роуноки, потому что там в горах снег и дороги занесло. Так что вчера у Филдинга было четыре вскрытия, и некому помочь. Потом ему нужно было в суд, а потом – на место происшествия. Вы с ним разговаривали?

– Поговорим, когда он найдет минутку подойти к телефону. Сейчас самое время вспомнить кого-нибудь из наших старых друзей – может быть, кто-то из них и приехал бы сюда, чтобы помочь нам продержаться. У Дженсена в Шарлоттсвилле частная практика. Можно созвониться с ним и поинтересоваться, не захочет ли он переговорить со мной по этому поводу.

– Да, конечно. Замечательная мысль.

– А как там Стивенс? – спросила я.

– Он здесь особо не сидит. Появляется и вдруг неожиданно исчезает, и никто не знает нуда. Я подозреваю, он подыскивает себе новую работу.

– Пусть на рекомендацию с моей стороны не рассчитывает.

– Лучше бы вы дали ему блестящую рекомендацию, чтобы кто-нибудь избавил нас от него.

– Мне нужно, чтобы вы позвонили в лабораторию ДНК и попросили Донну оказать мне одну любезность. У нее должен быть запрос на анализ эмбриональной ткани по делу Сьюзан.

Роуз замолчала. Я почувствовала, как ей стало не по себе.

– Простите, что напомнила вам, – тихо произнесла я.

Она глубоко вздохнула.

– Когда вы делали запрос?

– Запрос был сделан доктором Райтом, поскольку он проводил вскрытие. У него должна быть копия запроса в норфолкском офисе.

– Вы не хотите, чтобы я звонила в Норфолк и просила их сделать для нас копию запроса?

– Нет. Это срочное дело, и я не хочу, чтобы кому-нибудь стало известно, что я просила копию. Я хочу, чтобы все выглядело так, будто копия оказалась вдруг у нас в офисе словно сама по себе. Поэтому я и прошу вас поговорить непосредственно с Донной. Попросите ее найти запрос и заберите его, пожалуйста, лично.

– А потом?

– Потом положите его в ту коробку, где лежат все остальные запросы и результаты лабораторных исследований.

– Вы считаете, так нужно сделать?

– Уверена.

Я повесила трубку и взяла телефонный справочник. Пока я его листала, на кухню пришла Люси. Она была босиком и все в том же тренировочном костюме, в котором спала. Сонным голосом сказав мне «доброе утро», она стала осматривать содержимое холодильника, а я водила пальцем по колонке имен в справочнике. Там было около сорока человек по фамилии Граймз, но ни одного из них не звали Хелен. Конечно, назвав надзирательницу «фрау Хелен», Марино не представлял ее официально. Возможно, ее звали вовсе и не Хелен. В справочнике было три человека, чьи имена начинались с quot;Xquot;.

– Чем ты занимаешься? – поинтересовалась Люси, поставив на стол стакан с апельсиновым соком и пододвигая стул.

– Пытаюсь кое-кого найти, – ответила я, набирая телефон.

Однако мне не повезло ни с одной из Граймз, которым я дозвонилась.

– Может, она вышла замуж? – предположила Люси.

– Не думаю.

Я позвонила в справочное бюро и узнала телефон тюрьмы в Гринсвилле.

– А почему ты не думаешь?

– Так мне кажется. – Я набрала номер. – Я хочу поговорить с Хелен Граймз, – ответила я поднявшей трубку женщине.

– Это кто-то из заключенных?

– Нет. Это одна из ваших надзирательниц.

– Подождите, пожалуйста.

Меня переключили на параллельную линию.

– Уоткинс, – услышала я вялый мужской голос.

– Попросите, пожалуйста, Хелен Граймз, – сказала я.

– Кого?

– Офицера Хелен Граймз.

– А она здесь больше не работает.

– Не могли бы вы подсказать мне, как мне ей позвонить, мистер Уоткинс? Это очень важно.

– Подождите. – Трубка стукнулась обо что-то деревянное. Едва слышно пела Рэнди Трэвис. Через несколько минут мужчина вернулся. – Такую информацию нам давать не разрешается, мэм.

– Хорошо, мистер Уоткинс. Если вы скажете, как вас зовут, я просто пришлю все это вам, а вы уж отправите ей.

Последовало минутное молчание.

– Что все?

– Все то, что она заказывала. Я звоню, чтобы узнать, каким образом она хотела бы все получить.

– Что за заказ? – В его голосе не чувствовалось энтузиазма.

– Энциклопедия. Это шесть коробок весом почти по семь килограммов каждая.

– Нет-нет. Сюда никаких энциклопедий слать не надо.

– А что же вы предлагаете мне с ними делать, мистер Уоткинс? Она уже за все расписалась, и у нас есть только ее служебный адрес.

– Ммммм. Подождите.

Послышался шорох бумаги, потом легкий стук клавиш.

– Послушайте, – вскоре раздался его голос. – Все, что я могу для вас сделать, это дать вам номер ее абонентского ящика. Посылайте все туда, а не мне.

Он дал мне адрес и поспешно повесил трубку. Почтовое отделение, куда приходила почта для Хелен Граймз, находилось в Гучлэнд-Кантри. Я тут же позвонила своему знакомому из гучлэндских судебных органов. В течение часа он уже сообщил мне адрес Хелен Граймз, но ее телефон нигде не значился. В одиннадцать часов я, взяв свою сумочку и куртку, зашла к Люси, сидевшей у меня в кабинете.

– Мне нужно на несколько часов уехать, – сказала я.

– Ты обманула того, с кем разговаривала по телефону. – Она смотрела на экран компьютера. – У тебя нет никакой энциклопедии, которую бы тебе надо было кому-то отправить.

– Да, ты не ошиблась. Я солгала.

– Значит, иногда это в порядке вещей, а иногда – нет.

– Это никогда не в порядке вещей, Люси. Когда я выходила из кабинета, она по-прежнему сидела на стуле перед мигающими огоньками модема, среди разбросанных по столу и по полу компьютерных пособий. Курсор на экране часто пульсировал. Только уже оказавшись вне поля ее зрения, я сунула в свою сумочку «рюгер». Хотя у меня и было разрешение на ношение оружия, я редко брала его с собой. Включив сигнализацию, я вышла из дома через гараж и поехала на запад до пересечения Кэри-стрит с Ривер-роуд. Небо напоминало мрамор со множеством оттенков серого. Со дня на день я ждала звонка Николаса Грумэна. Те бумаги, что я ему дала, были похожи на бесшумно действующее взрывное устройство, и я не ожидала от него ничего хорошего.

Хелен Граймз жила на грязной улочке чуть западнее ресторана «Норт-Поул», рядом с фермерским хозяйством. Ее дом был похож на сарайчик, вокруг которого на маленьком клочке земли росло несколько деревьев, в оконных ящиках для цветов торчали пучки засохшей герани. На доме не было никакой таблички с именами жильцов, но стоявший возле самого крыльца старый «крайслер» свидетельствовал о том, что дом по крайней мере не пустовал.

Когда Хелен Граймз открыла дверь, по выражению ее лица я могла судить, что я для нее была такой же чужестранкой, как и моя немецкая машина. Одетая в джинсы с не заправленной внутрь рубашкой, она, приставив руки к своим основательным бедрам, стояла в дверях неподвижно, как скала. Ее не смутил ни холод, ни то, кем я представилась, и лишь только когда я напомнила ей о своем посещении тюрьмы, в ее маленьких сверлящих глазках мелькнула искорка воспоминания.

– Кто вам сказал, где я живу? – Ее щеки пылали, и я вдруг подумала, что она может меня ударить.

– Ваш адрес есть в справочнике судебных органов округа Гучлэнд.

– Вам не следовало узнавать его. Вам бы понравилось, если бы я начала разведывать ваше местожительство?

– Если бы вам понадобилась моя помощь так же, как мне ваша, меня бы это не возмутило, Хелен, – сказала я.

В ответ она только посмотрела на меня. Я заметила, что у нее были влажные волосы и на мочке уха след от черной краски.

– Человек, у которого вы работали, убит, – продолжила я. – Убита одна из моих сотрудниц. И не только они. Я не сомневаюсь, что вы частично в курсе происходящего. Есть основания подозревать, что убийца – бывший заключенный со Спринг-стрит, которого выпустили, вероятно, приблизительно в то время, когда казнили Ронни Джо Уоддела.

– Мне ничего не известно о том, что кого-то выпускали. – Она перевела взгляд на пустынную улицу позади меня.

– А вам стало бы известно, если бы вдруг пропал один из заключенных? Возможно, кого-то отпустили незаконно? По занимаемой вами должности вы вроде должны были быть в курсе, кто появлялся в тюрьме, и кто ее покидал.

– Насколько мне известно, никто никуда не пропадал.

– Почему вы ушли с работы? – поинтересовалась я.

– По причине здоровья.

Из охраняемого ею прохода донесся звук, похожий на хлопнувшую дверцу буфета. Я решила задать еще вопросы.

– Вы помните, когда мать Ронни Джо Уоддела приходила в тюрьму на свидание с сыном в день казни?

– Я была там, когда она приходила.

– Вам надлежало обыскать ее и проверить, что у нее с собой было, верно?

– Да.

– Я пытаюсь выяснить, было ли у миссис Уоддел что-нибудь для передачи своему сыну. Как я понимаю, по правилам это запрещено...

– Можно получить разрешение. У нее оно было.

– У миссис Уоддел было разрешение что-то передать своему сыну?

– Хелен, ты выпустишь все тепло, – пропел позади нее чей-то голос.

Пристальный взгляд голубых глаз неожиданно пронзил меня из-за массивного плеча Хелен Граймз. Я успела заметить бледную щеку и орлиный нос, мелькнувшие в дверном проеме. Послышался звук замка, и дверь позади бывшей тюремной надзирательницы захлопнулась. Прислонившись к ней, она в упор смотрела на меня. Я повторила вопрос.

– Да, она приносила кое-что для Ронни. Совсем немного. Я спрашивала у начальника разрешение.

– Вы звонили Фрэнку Донахью?

Она кивнула.

– И он дал разрешение?

– Я же говорю, она принесла совсем немного.

– Хелен, что это было?

– Картинка Иисуса размером с открытку, на обратной стороне что-то написано. Точно не помню. Что-то вроде «Я буду с тобой в раю», только написано неправильно. С орфографическими ошибками. – Лицо Хелен было непроницаемо.

– И все? – спросила я. – Только это она и хотела отдать своему сыну перед смертью?

– Я же сказала. А теперь пойду в дом, и мне бы не хотелось, чтобы вы вновь приходили сюда.

Она взялась за дверную ручку, и в это время с неба упали первые капли дождя. Они оставили на цементном крыльце пятна размером с пятицентовую монету.

В тот же день Уэсли приехал но мне в черной кожаной куртке летчика, темно-синей кепке и с едва заметной улыбкой на лице.

– Что такое? – спросила я по дороге на кухню, уже настолько превратившуюся в привычное место встреч, что у Уэсли появился там «свой» стул, на который он неизменно садился.

– Стивенса мы не сломали, но, думаю, здорово надломили. То, что ты подложила запрос на лабораторное исследование туда, где он его увидел, сыграло свою роль. У него есть основания опасаться его результатов.

– Они со Сьюзан были любовниками, – сказала я. Странно, но меня не особо волновала моральная сторона этого дела. Меня лишь разочаровал ее вкус.

– В этом Стивенс признался, а все остальное отрицал.

– Например, откуда у Сьюзан появились три с половиной тысячи долларов? – спросила я.

– Он заявляет, что ему ничего об этом неизвестно. Но мы с ним еще не закончили. Один из парней Марино говорит, что видел черный джип в том районе, где убили Сьюзан, и примерно в то время, когда, по нашим предположениям, это произошло. У Бена Стивенса черный джип с номером «14 Me».

– Стивенс не убивал ее, Бентон, – сказала я.

– Нет, не убивал. Я думаю, Стивенс струхнул, когда тот, с нем он имел дело, захотел информацию о ходе расследования убийства Дженнифер Дейтон.

– Это кажется вполне объяснимым, – согласилась я. – Стивенс знал, что Дженнифер Дейтон была убита.

– А поскольку он был трусом, он решил, что, когда настанет время получения очередной суммы, он отправит за ней Сьюзан. А потом сразу с ней встретится, чтобы получить свою долю.

– Однако к тому времени она уже была убита. Уэсли кивнул.

– Думаю, что тот, кто был послан на встречу с ней, убил ее и оставил деньги себе. Позже – возможно, всего несколько минут спустя – в назначенном месте, неподалеку от Стробери-стрит, появляется Стивенс.

– Твое описание случившегося соответствует той позе, в которой ее нашли в машине, – сказала я. – Изначально она должна была сидеть, подавшись вперед, лицом вниз, так как убийца выстрелил ей в затылок. Однако, когда ее обнаружили, она сидела, откинувшись назад.

– Это сделал Стивенс.

– Когда он впервые оказался возле машины, он не понял, в чем дело. Ему не было видно ее лица, так как она склонилась над рулем. Он отклонил ее назад на спинку.

– И тут же смотался.

– А если перед выходом он подушился своим одеколоном, то он наверняка остался у него на руках. Он дотронулся до Сьюзан, до воротника или плеча ее куртки, и, видимо, это и стало источником запаха, который я почувствовала, приехав на место происшествия.

– В конце концов мы его расколем.

– Есть более важные вещи, Бентон, – возразила я и рассказала ему о своей встрече с Хелен Граймз и о том, что она поведала мне о последнем свидании миссис Уоддел с сыном.

– По моим предположениям, – продолжала я, – Ронни Уоддел хотел, чтобы картинку Иисуса захоронили вместе с ним. Возможно, это и было его последней просьбой. Положив ее в конверт, он написал на нем «конфиденциально» и т.п.

– Он не мог бы этого сделать без разрешения Донахью, – заметил Уэсли. – В соответствии с протоколом, о последней просьбе заключенного должно быть доложено начальнику.

– Верно, однако независимо от того, что было доложено Донахью, он не мог допустить, чтобы Уоддел унес с собой какой-то запечатанный конверт. Он удовлетворяет последнюю просьбу Уоддела, а потом придумывает, как без лишнего шума узнать, что внутри конверта. Он решает подменить конверт после смерти Уоддела и дает соответствующие указания одному из своих приспешников. Так и появились в кармане Уоддела эти квитанции.

– Я предполагал, что ты найдешь приблизительно такое объяснение, – сказал Уэсли.

– Думаю, этот человек просто перепутал. Скажем, у него на столе лежал белый конверт с квитанциями, оставшимися от недавней поездки в Питерсбург. Он берет похожий белый конверт и кладет в него «что-то», а потом пишет на нем то же самое, что написал на своем конверте Уоддел.

– Только пишет не на том конверте.

– Да. Он пишет на том конверте, в котором лежат квитанции.

– А обнаруживает все позже, когда в поисках квитанций натыкается на это «что-то».

– Именно, – подтвердила я. – И вот тут начинается история Сьюзан. На месте того охранника, перепутавшего конверты, я бы очень забеспокоилась. Меня тревожил бы вопрос: был ли конверт открыт в морге медицинским персоналом или он так и остался невскрытым. Если бы я, то есть тот охранник, оказалась еще и человеком, обеспечивавшим связь с Беном Стивенсом, тем, кто платил бы за гарантию, что в морге с Уоддела не снимут отпечатки, то я бы точно знала, как действовать.

– Ты бы связалась со Стивенсом и велела бы ему узнать, вскрывался ли конверт. Если да, то возникли ли по этому поводу какие-нибудь подозрения, и намеревался ли кто-нибудь что-либо по этому поводу выяснять. Иными словами, не возникло ли дополнительных проблем, которых можно было бы избежать, если бы в свое время удалось сохранить хладнокровие. Но, похоже, Стивенсу не составило бы труда ответить на этот вопрос.

– Не совсем так, – заметила я. – Он мог бы поинтересоваться у Сьюзан, однако она не присутствовала при вскрытии конверта. Филдинг унес его наверх, сделал фотокопию содержимого и вернул оригинал, чтобы его присовокупили к остальным личным вещам Уоддела.

– А Стивенс не мог просто взять дело и взглянуть на фотокопию?

– Только бы если сломал замок моего шкафчика, – ответила я.

– И он решил, что единственной альтернативой оставался компьютер.

– Если не спрашивать Филдинга или меня. Однако он сообразил, что этого делать не стоит. Никто бы из нас не раскрыл ему подобную конфиденциальную информацию. Ни ему, ни Сьюзан, ни кому бы то ни было.

– А он хорошо разбирается в компьютерах, чтобы додуматься, как влезть в твой каталог?

– Насколько мне известно, нет. Но Сьюзан ходила на курсы, и у нее в офисе были пособия по ЮНИКС.

Когда зазвонил телефон, трубку взяла Люси. Она пришла на кухню с несколько встревоженным видом.

– Это твой адвокат, тетя Кей.

Она пододвинула мне телефон, и я, не поднимаясь со стула, взяла трубку. Не тратя времени на красноречивые приветствия, Николас Грумэн перешел сразу к делу.

– Доктор Скарпетта, двенадцатого ноября вами был выписан чек на сумму в десять тысяч долларов наличными. В ваших отчетах я не нахожу никаких данных о том, что вы положили эти деньги на один из ваших счетов.

– Я этого не делала.

– Вы вышли из банка с десятью тысячами долларов наличными?

– Нет. Я заполнила чек на «Сигнит-бэнк» в английских фунтах.

– Кому предназначался банковский чек? – спросил мой бывший учитель.

Бентон Уэсли внимательно смотрел на меня.

– Мистер Грумэн, эта операция носила частный характер и никак не связана с моими профессиональными обязанностями.

– Послушайте, доктор Скарпетта, вы же сами понимаете, что это не пройдет. Я глубоко вздохнула.

– Вы, несомненно, понимаете, что нас об этом спросят. Вы, несомненно, отдаете себе отчет в том, как это выглядит, когда за несколько недель до того, как ваша лаборантка из морга кладет на свой счет неизвестно откуда взявшиеся наличные, вы выписываете чек на крупную сумму.

Крепко закрыв глаза, я взъерошила руками волосы. Уэсли поднялся и подошел ко мне сзади.

– Кей, – я почувствовала на плечах его руки, – прошу тебя, расскажи ему.