"Сиротская доля" - читать интересную книгу автора (Прус Болеслав)

XII. Друг

Пан Анзельм приехал в Варшаву под Новый год. Он нанял комнату в Польской гостинице и, не теряя ни минуты, отправился туда, где, по указаниям Яся, проживал его опекун.

— Здесь живет пан Кароль? — подойдя к воротам, спросил шляхтич у дворника.

— Здесь, на втором этаже, только его, должно быть, нету дома, он недавно вышел.

Шляхтич потянулся за кошельком, и сторож снял шапку.

— Ты не знаешь, друг мой, — продолжал шляхтич, — живет ли у пана Кароля маленький мальчик Ясь?..

— Ага! Тот самый, у которого летом мать с голоду померла?.. Был он здесь, был, но теперь он у портного, у Дурского, а сюда даже никогда не приходит.

Услышав про смерть от голода, пан Анзельм содрогнулся. Потом дал сторожу два злотых, узнал адрес портного и сердито приказал извозчику везти себя в район Старого Мяста.

В магазине мужского платья он застал только вельможную пани Дурскую. Когда он спросил у нее про Яся, толстая дама, ломая руки, вскричала:

— Ах, мой любезный пан! Такой случай… Представьте себе, мерзавец Ендрек, вон он, за шкафом прячется, обокрал нас, а мой старик возьми да обвини Яся! И, представьте, бедный мальчик убежал!.. А я так его любила! Уверяю вас, я прямо-таки без ума от него была…

— Ладно, ладно, — прервал ее шляхтич, багровея, — но где же он теперь?..

— Вот то-то и оно, что мы не знаем, дорогой пан! — простонала перепуганная пани Дурская. — Откуда мне знать? Может быть, убил себя, а может, застрелился?!

— А, к чертям собачьим! — крикнул разгневанный шляхтич, топнув ногой. — Вот вы как опекаете сирот в Варшаве!

— Ах, добрый пан!.. Ах, благородный пан!.. — причитала бедная пани Дурская, с тревогой поглядывая на суковатую трость посетителя. — Ах, ведь это же мой… так сказать, муж виноват, а не я, несчастная… Ведь я и родом-то из другого сословия, дорогой пан, и могла бы выйти за чиновника…

— Где же ваш муж? — рявкнул шляхтич, стукнув тростью об пол.

— Ах!.. Да он побежал искать Яся и того бездельника Паневку… Ендрек! А ну, сбегай-ка за круж… за хозяином, хотела я сказать…

Негодяй, не мешкая, кинулся к двери и минуту спустя привел мастера, который весьма неуверенно переставлял ноги; лицо у него было необычайно бледное, а нос, как обычно, малинового цвета.

— Где Ясь? — коротко спросил пан Анзельм.

Дурский взглянул на свою перепуганную жену, ноги у него задрожали еще сильнее, и он смиренно ответил:

— Убежал, сударь, хоть я его любил, как родного сына… Теперь ищу его, сударь, целые дни ищу, да вот… в пивной, здесь напротив, встретились мне три купца из Петербурга и, стало быть…

— Отплачу же я вам, почтенные опекуны! — прошипел пан Анзельм и выбежал из магазина, хлопнув дверью.

— Я опоздал!.. Бог, видно, пренебрег моей жертвой! — шептал шляхтич, спеша в ратушу.

Когда он пришел туда и потребовал, чтобы ему помогли разыскать Яся, один из чиновников заявил:

— Мальчика этого уже ищут. Вчера здесь был некий Паневка и оставил подробное описание личности: лицо круглое, волосы светлые… пальто черное, шапка с козырьком… Никаких особых примет не имеется.

— Меня интересуют не особые приметы, а мальчик!.. — возразил шляхтич и, обещав наградить того, кто найдет Яся, пошел дальше, бормоча: — Интересно, кто этот Паневка. Вероятно, из низшего сословия, но честный человек.

Пан Анзельм обошел все костелы, прося, чтобы с амвона огласили об исчезновении мальчика по имени Ясь, в черном пальто и в шапке с козырьком. Ксендзы с охотой соглашались удовлетворить его просьбу, добавляя от себя, что к ним уже обращался с тем же какой-то невысокий человек с большой головой.

«Сметливый парень, должно быть!» — подумал пан Анзельм о Паневке, не зная, что бедняга — тот самый, кто «не закройщик, а бог, только глуп, как сапог»…

Вернувшись в гостиницу, пан Анзельм кинулся на кровать в глубоком огорчении. Он почувствовал, как по ниточке сострадания прокралась в его сердце крепкая привязанность к сироте.

Второго января, часов в одиннадцать утра, пану Анзельму сообщили, что Яся обнаружили и привели в ратушу. Не прошло и нескольких минут, как шляхтич явился в канцелярию.

Здесь он застал какого-то рабочего, старую женщину, рассыльного и городового, которые толпились вокруг парнишки в черном пальто. Анзельм заглянул ему в глаза и остолбенел:

— Как тебя зовут? — спросил он у странного субъекта.

— Ясь, ваша милость… чтоб меня холера взяла! — ответил юнец с вишневым носом на покрытом синяками лице.

Шляхтич не знал, что и подумать. В тот момент к мальчишке подошел какой-то старый полицейский, зорко глянул ему в лицо, а затем, отогнув воротник пальто, прочитал на подкладке этикетку: «Каласантий Дурский в Варшаве» — и сказал:

— Ну, говори правду, ты обокрал того малыша?..

Пан Анзельм упал на стул, а мальчишка тем временем трещал без умолку:

— Я не обокрал… ей-богу! Он сам мне подарил этот лапсердак… чтоб мне сквозь землю провалиться!.. Он ведь служил у меня, пусть сам скажет… Я его кормил, как родного сына… Но вчера вечером, когда мы с Мартином подрались, так он, сукин сын, взял да и убежал. Чтоб мне не дожить, чтоб мне сгореть…

— Ну, а для чего ты себя именуешь Ясем, когда ты Антек? — продолжал допытываться полицейский.

— Ну да, Антек!.. Я и сказал — Антек!

— Что ты врешь, сволочь!.. Все слышали, как ты себя называл Ясем!..

— Эге!.. — удивленно заметил парень. — Коли так, я, должно быть, оговорился.

Антек был хорошо известен полиции; принесли его личное дело, из которого явствовало, что уличный мальчишка неоднократно подвергался аресту. Один раз — за то, что пытался заткнуть трубки фонтана перед почтой; другой — за то, что вышиб камнем стекло в омнибусе; потом — за то, что обокрал пуделя, отняв у него ошейник и намордник; потом — за то, что непристойно вел себя на улице, за то, что отвинчивал медные дверные ручки, за то, что при участии какого-то солдата учинил скандал в шинке… У пана Анзельма волосы встали дыбом, когда он сопоставил юный возраст хулигана с несметным множеством его проступков!

В результате рабочий, старая женщина, рассыльный и городовой, отыскавшие мальчишку, ушли не солоно хлебавши.

Почти в ту же самую минуту пану Анзельму сообщили две новости. Во-первых, что честный Ендрусь, ученик Дурского, обвиненный в краже у мастера, уже занял в ратуше ложу для почетных граждан со стороны Даниловической улицы. Второе известие было тревожное: кто-то высказал предположение, что Ясь утонул, так как в тот момент, когда на Висле треснул лед, раздался чей-то крик.

По просьбе пана Анзельма, для выяснения достоверности этого известия, во все концы города разослали депеши: оказалось, что лед на Висле треснул на участке между Варшавой и Прагой, а крик в эту самую пору слышали за Вольской заставой. Доказано было также, что кричал не Ясь, а некая Магдалена Робачек, избитая мужем Валентием Робачеком, поденщиком, который отличался пристрастием к спиртным напиткам.

Когда все сомнения разъяснились, наиболее удовлетворительным образом, отчаявшийся шляхтич оставил ратушу и несколько часов подряд бесцельно скитался по улицам. Прошел Старе Място, побывал на Новом Зъязде, бродил по варшавскому берегу Вислы и только часов около шести вечера повернул назад к гостинице.

Если бы в тот момент пан Анзельм внимательней посмотрел вокруг, он заметил бы худенького мальчика, который, притоптывая ногами и дыша на озябшие руки, забегал то с правой, то с левой стороны и заглядывал ему в глаза с выражением неописуемого беспокойства.

Но пан Анзельм ничего не замечал и задумчиво шел дальше. Пройдя несколько улиц, он добрался до гостиницы, неверным шагом поднялся по лестнице и отворил дверь в свой номер.

Когда, зажегши свечу, пан Анзельм повернулся к открытой двери, чтобы притворить ее, он чуть не споткнулся о кучку дрожащих лохмотьев, которая упала к его ногам. Одновременно он почувствовал, что кто-то целует его колени, и среди стонов и рыданий различил слова:

— Пан Анзельм!.. Дорогой пан…

У шляхтича замерло сердце. Он подхватил ребенка в объятия, поднял его перед собой, вгляделся в худенькое личико и воскликнул:

— О дитя, сколько огорчений ты мне доставил!..

Это был Ясь, оборванный, усталый и голодный. Но кто же его сюда привел?..

Вероятно, тот, кто перелетным птицам, аистам и ласточкам, указывает верную дорогу…

Третьего января один из учеников Дурского встретил на улице Паневку в весьма плачевном виде. Подмастерье был так пьян, что едва держался на ногах.

— Что с вами?.. — воскликнул изумленный парень.

— Иди к черту!.. — проворчал Игнаций.

— А вы знаете, что вчера нашелся Ясь?

— Что ты болтаешь?..

— А вот нашелся, и теперь он у одного шляхтича в Польской гостинице, — ответил ученик.

У Паневки заблестели глаза. Мигом протрезвев и распрямив плечи, он со всех ног побежал в гостиницу; столкнувшись у ворот с швейцаром, он обрушился на него с вопросами:

— Где Ясь?.. Где тот мальчик, которого взял какой-то шляхтич?

— А вам что до него?

— Скажите, где он?.. — умолял Паневка, хватая швейцара за руки.

— Уже уехали на почту с тем господином! — ответил оскорбленный представитель администрации, лишь бы поскорей высвободиться из объятий посетителя.

Паневка во весь дух помчался по Медовой улице. Когда он свернул на Козью, сзади послышался сигнал рожка. Он оглянулся. В этот момент мимо него проехала почтовая карета, в глубине которой мелькнуло бледное лицо Яся.

Собрав все силы, Игнаций припустил за каретой; расстояние между ним и громоздким экипажем не увеличивалось, но было и не меньше нескольких десятков шагов.

— Не догнать мне его! — бормотал Паневка, чувствуя, что вот-вот упадет.

У моста карета, попав в скопление экипажей, замедлила ход. Паневка приблизился к ней немного и крикнул во всю мочь:

— Ясь!.. Ясь!..

— На улице кричать не полагается! — предостерег его чей-то начальственный голос.

Подмастерье взбежал на мост и гнался за каретой еще несколько секунд, продолжая звать:

— Ясь!.. Ясь!..

Внезапно карета покатилась быстрее. Последние силы оставили Паневку; тяжело дыша, он смотрел вслед удаляющемуся экипажу.

— Даже не взглянул на меня… — прошептал он с горечью.

Он тоже был сиротой.