"Прикладная философия" - читать интересную книгу автора (Герасимов Георгий Михайлович)

Предмет философии (познание мира)

Период моего увлечения философскими и околофилософскими науками пришелся на коммунистические времена. Это, естественно, наложило существенный отпечаток на образ мысли. Во-первых, каждый советский человек находился под мощнейшим идеологическим прессингом, безапелляционно навязывавшем ему установку о полном превосходстве марксизма-ленинизма над любой другой философской школой, во-вторых, работ философов иного направления просто невозможно было достать, в-третьих, несмотря на то, что марксизм впихивался в людские головы в неограниченных объемах, изучение носило поверхностный характер, путем заучивания определенного набора штампов, а сути учения, по моему мнению, не понимал ни один преподаватель общественных наук, с которым мне пришлось иметь дело, а среди них были и люди с опытом политической и дипломатической работы, и наконец, в-четвертых, хотя это были уже не Сталинские времена, но как мне пришлось убедиться, самостоятельно мыслить в этой области знания, даже не афишируя своих выводов, было не совсем безопасно.

Будучи студентом, я не поленился разобраться с марксизмом-ленинизмом, нашел в основах теории грубые ошибки, которые уничтожают теорию как таковую, но не об этом сейчас речь. Главное в данном случае в том, что марксизм всецело был нацелен на узконаправленную задачу: доказать роль классовой борьбы в истории и неизбежность победы коммунизма. Вся философская коммунистическая мысль вертелась вокруг этого, а другие направления мысли, которые должны принадлежать предмету философии находились в столь абстрактном и бессодержательном состоянии, что ни в малейшей мере не могли удовлетворить думающего читателя. Из того набора слов, который можно было прочесть в коммунистических учебниках диалектического материализма, я не мог найти ни одной мысли, которая позволили бы сказать: да, от этой науки есть хоть какой-то прок, хоть минимальное прикладное значение. Это была наука ни о чем, не дающая практического результата ни в одну область знания.

Первый небольшой прорыв в моем понимании предмета философии произошел совершенно случайно. Где-то прочел, о том, что в средние века венерические заболевания успешно лечили соединениями ртути, причем натолкнулись на этот факт алхимики, исходя из того, что Меркурий (бог коммерции) = ртуть являлся в античной мифологии антиподом Венеры (богини любви). Я был просто очарован абсурдной красотой логики, лежащей в основе этого решения. Но минимальное размышление поставило вопрос, на который не просто оказалось дать логичный ответ, а почему собственно эта логика абсурдна и чем моя лучше. Чуть позже мне встретился еще один образец похожей средневековой логики. Ряд схожих внешних свойств грецкого ореха и головы человека (форма круглая, оболочка твердая, внутри мягкая, растут в верхней части дерева и туловища соответственно, внешний вид внутренности ореха напоминал мозг и т. д.) средневековый автор рассматривал, как указания Бога на сродство ореха и головы, и на основании этого предлагал использовать настойку грецкого ореха для лечения головной боли. Как утверждает практический опыт результат получался положительный. Тот же образец абсурдной логики и при этом положительный практический результат.

Современный медицинский трактат на ту же тему звучал бы приблизительно так: «В настойке грецкого ореха присутствуют следующие вещества, обладающие антигипертоническим действием (понижающими давление), далее шел бы список веществ, далее говорилось бы о возможных побочных действиях, и соответственно показаниях и противопоказаниях к применению».

Первый подход требовал указаний Господа Бога, второй – объективно действующих механизмов (вещества, обладающие свойством понижать давление, понижают его и снимают головную боль, вызванную гипертонией). На основе логики доказать, что первый подход хуже второго невозможно. Сказать, что второй подход доставляет практические результаты, а первый нет, из приведенных примеров было бы тоже неверно. Сослаться на интуитивное приятие второго подхода, он де мол понятен, объективен и т. д. и неприятие первого, поскольку непонятно каким указания можно доверять, а каким нет, было бы в корне неверно, поскольку такая позиция уже основана на прежнем нашем воспитании в духе второго подхода. Именно это воспитание и определило то, что я и не подозревал о существовании других подходов, считая научный единственно возможным, и не видел здесь предмета для философского осмысления.

Из ныне распространенных вариантов ненаучного анализа мира может быть названа религия. И здесь я вынужден чуть подробнее остановиться на своем воспитании. Мои родители никогда не были в компартии, но по возрасту были чуть моложе Павлика Морозова (страшный символ из нашей истории), т. е. принадлежали к поколению, воспитанному в период сильнейшего Сталинского идеологического давления. Поэтому в семье было агрессивно негативное отношение к религии. Средства массовой информации и школа в Хрущевско-Брежневские времена моего детства тоже религию не жаловали. В институте, на первом же общем собрании зачисленных, сразу же после поздравления, было сказано, что за любой самый минимальный интерес к религии студенты с физтеха отчисляются без разбирательства. На достаточно естественный вопрос в школе: «А что, на протяжении столетий, люди верившие в бога, были глупее нас?». Следовал очень убедительный ответ: «Они, конечно, были не на много глупее нас, но во-первых, не созрели объективные экономические условия для возникновения научного марксистско-ленинского мировоззрения, а во-вторых, господствующим классам всегда было выгодно держать народ в невежестве, и религия являлась одним из таких институтов, который помогал угнетать трудящихся». Это как раз один из тех примеров, убедивших меня в детстве, что путных ответов от других не добьешься, нормальные ответы надо искать самому. В этом ответе есть и многозначительная важность, и наукообразие, и коммунистическая идейность. Нет только живой человеческой мысли, позволяющей понять как это миллионы людей на протяжении столетий так заблуждались насчет религии. И пусть большая часть из них довольствовалась идеологическим продуктом своего времени без критического осмысления, но ведь среди верующих были например и такие интеллектуальные гиганты, как Ньютон, которому Маркс, Энгельс и Ленин вместе взятые в подметки не годились.

Поэтому моя неподготовленность к рассматриваемому философскому вопросу была вполне простительна, но как только появился повод для анализа (примеры средневековой логики), лично для себя я так сформулировал отношение к познанию мира. Назовем подход к явлению, когда для его объяснения требуется объективно действующий механизм, т. е. совокупность причинно следственных связей, научным, или материалистическим. Человеческая цивилизация сделала свой выбор в его пользу, видимо на основании многочисленного практического опыта, потому, что такой подход в большинстве случаев оказывался более плодотворным, чем иные. Но утверждать, что он единственный правильный, и что остальные окончательно отброшены как неверные, нет оснований, хотя в дальнейшем изложении я намерен придерживаться именно научного, но не исключая иные варианты, если они могут доставить хоть какой-то практический результат. Это есть один из принципов моей философской позиции. Доказать или обосновать его строже, чем сделано выше, едва ли возможно.

Чтобы в науке строго пользоваться каким-то приемом или принципом надо знать область его применения, т. е. необходимо ответить на вопрос: какие предположения, допущения или ограничения мы использовали. Именно это мы и должны были бы проделать с самим научным принципом исследования мира. Если попытаться формально следовать такой логике, то мы попадем в ловушку, которая потребует от нас оговорить бесконечное число самых невообразимых допущений, начиная от того, что этот мир реально существует, адекватно отражается сознанием, однородность пространства, времени и т. д. А по каждому использованному понятию можно также потребовать формальных определений, например, что такое однородно, что такое адекватно и т. д. А поскольку многие определения будут носить зачастую первичный характер, то задача становится просто невыполнимой. Встав на этот путь, мы не сделаем ни одного практического шага, застряв на этапе формализации задачи.

Аналогично при решении любой конкретной задачи, мы должны будем оговорить ничем не ограниченное количество свойств исследуемого объекта. Эту трудность научный подход обходит следующим способом: он предполагает, что основная часть свойств предмета не влияет на рассматриваемую задачу, и их можно не принимать во внимание, поэтому никогда не рассматривает напрямую изучаемый объект, а всегда имеет дело с некоторым его упрощенным отражением в нашем сознании, называемым моделью, в котором и оговаривает тот набор свойств объекта исследования, который будет учтен в дальнейшем обсуждении. Практическое решение любой научной задачи должно состоять из создания модели, решения поставленной задачи для модели, переноса результатов анализа на объект исследования с оценкой отличий реального объекта от модели. Этот практический метод является неотъемлемой частью научного подхода. Сам научный подход, как некий принцип исследования мира, строго говоря, является объектом для аналогичного же исследования. Поэтому говоря, что я намерен пользоваться научным подходом к исследованию мира, и не оговаривая здесь никаких дополнительных свойств этого мира, считаем, что я построил модель этого мира, где ничто не искажает исследуемые объекты, и в рамках этой модели намерен вести дальнейшие рассуждения.